Я искал себя всюду и везде. Но в 1999 году, когда я работал на заводе, мне приснился вещий сон, что я снимаюсь в «Улицах разбитых фонарей». И можете себе представить, спустя три года он сбылся! С тех пор к своим снам отношусь с большой осторожностью...
— Михаил Михайлович, чем заняты? Где вас увидим?
— Я отдыхаю на даче. Впереди несколько проектов. Подпишу договоры с продюсерами — расскажу поподробнее.
— Тогда поговорим о тех фильмах, работа над которыми уже завершена. Не страшно было сниматься с диким животным в картине «Я — медведь»? Медвежонок, хотя и детеныш, существо непредсказуемое.
— Впервые в моей практике снимался в истории про детей и зверей. В принципе, они похожи. Я — человек сердобольный, когда вижу маленьких детей на съемках, сразу появляется непреодолимое желание стать для них большим папой, отгородить от кинематографа, сказать: «Ребята, идите домой, пусть вас не мучают эти киношники». С медвежонком было примерно так же. Он маленький, дублей снимали много, он волновался так, что слышно было, как стучало его сердечко. А я переживал больше за него, а не за то, как играл в кадре. Теперь знаю про медведей, кажется, все. Даже про то, что есть вредные породы, а есть такие, которые идут на контакт с человеком. Единственное, про белых ничего не знаю. В нашей картине маму играла бурая медведица, а ее детишек — гималайские медвежата. За них отвечали чудесные люди, воспитатели этих животных. Так что съемки вспоминаю с удовольствием.
— Где еще успели сняться за последнее время?
— В новом сезоне сериала «Спросите медсестру» у прекрасного режиссера Ольги Кандидатовой. Мы из одной ленинградской школы, учились в Санкт-Петербургской академии театрального искусства, поэтому сниматься было одно удовольствие. Кронштадт, лето, класс!
Еще Ольга была режиссером «Сумрака», где я сыграл главную роль начальника уголовного розыска. Картина необычная, почему-то напомнила мне фильм «Сталкер», хотя никаких очевидных параллелей вроде бы не прослеживалось. Просто по сюжету мой герой оказался в пограничной ситуации, когда он еще не в раю и не в аду, а ходит по коридорам чистилища, вспоминая, что недоделал, кого обидел, где повел себя неправильно. В общем, закрывает гештальты. И роль оказалась для меня необычной, вместе с режиссером присматривались к ней, решали, как сыграть. А когда пришли к единому мнению, снимали влегкую. Всегда интересно открывать в себе что-то новое. Если бы все артисты и режиссеры этим занимались, у нас появилось бы множество глубоких и интересных фильмов и сериалов.
Моей партнершей была Мария Болтнева, которая в свое время играла вторую жену моего героя в спектакле Театра Маяковского «Московский хор». Работать с ней хорошо, никаких вопросов друг к другу у нас не возникало, она замечательная актриса, чудесный человек и мать. Машин диапазон, как мне кажется, намного больше чем тот, что она продемонстрировала в «Глухаре». Но так уж устроен актерский мир: ты не знаешь, какая из твоих картин выстрелит, а какая пройдет тихо и незаметно. Мы не можем сидеть и ждать, когда на горизонте появится шедевр, — какую роль прислали, такую и играешь. А то, как ты сработаешь, будет оценивать зритель. Актерам от работы бегать нельзя, да и не получается, потому что надо кормить и себя, и свою семью.
— В «Кино про бандитов» вашими партнерами стали Михаил Пореченков, Дмитрий Нагиев, Станислав Дужников. По сюжету освободившийся из заключения глава ОПГ снимает кино о своей жизни «по понятиям». Это должно выглядеть уморительно смешно. Как работали, как взаимодействовали с партнерами?
— В моей биографии — это какой-то сказочный проект, ибо утверждение на роль было странным. Пробы проходили в... туалете гостиницы в Кронштадте, где в тот момент я снимался у Кандидатовой. Не мог вырваться в Москву и показаться режиссеру вживую. В номере было слишком шумно, под окнами гудела дорога. Так что единственным тихим местом оказался туалет. А режиссер Сергей Малюгов долго меня мучил, сначала говорил: «Переигрываешь». Потом: «Недоигрываешь». Потом: «Это не то, это не туда». Наверное, люди, которые сидели в соседних кабинках, страшно удивлялись: чем там этот парень занимается? А я произносил свой текст громко, четко, чтобы все было понятно, видимо, и эхо этих покрытых кафелем стен сработало в мою пользу.
Мы и сегодня крепко дружим. Миша, Дима, Сережа Малюгов и я — все из одной театральной академии. Более того, нас учили одни и те же педагоги. Съемки проходили интересно, я наблюдал за Сережей, который многое придумал в этой острожанровой истории. Но он взял артистов, которые тоже напридумывали себе бог знает что, и ему надо было как-то соединить все эти придумки, и Мишины, и Димины, и Стасовы, и мои, и Бори Каморзина, а мы фонтанировали идеями. Каждый был уверен, что его вариант будет смешнее. Мы не сильно спорили, но друг с другом негласно конкурировали, подглядывали друг за другом, а потом неожиданно доставали свои «фиги из кармана».
— Поскольку в картине собрались очень известные артисты, случались ли ситуации, когда кто-то, что называется, «включал звезду»?
— Честно говоря, как раз на это не было времени. Наша четверка — Дима, Миша, Стас и я — всегда находилась в кадре, там просто не было возможности распускать павлиньи хвосты. Через несколько смен картина стала другой, не такой, какой ее придумал Серега Малюгов, она зажила самостоятельной жизнью, а режиссеру оставалось только что-то поправлять. Люблю гротеск, бурлеск, так что получил большое удовольствие.
— «Самогон», где вы сыграли главную роль, про снайпера, действовавшего во время Великой Отечественной в 1942 году.
— Но Самогон — не я. Хотел получить эту роль, но потом понял, что уже не подхожу по возрасту, а розовыми щеками там не отделаться. Я сыграл командира, в подчинении которого и служил Самогон. Снимали в Подмосковье в жутких снегах, в страшных морозах. Но я не испытывал трудностей, о которых стоило бы рассказать, для меня съемки в кино — одно сплошное сказочное событие, я этим живу. Я вообще люблю свою профессию, люблю работу. Больше люблю находиться внутри, играть роль, могу сниматься 24 часа в сутки, а смотреть на себя в кино почему-то не люблю.
— А фильмы коллег смотрите?
— Нет. Жена, которая тоже работает в кино, меня критикует:
— Почему ты ничего не смотришь, столько интересных фильмов.
Я отвечаю:
— Сам не знаю почему, не люблю.
— Сегодня в интернете активно рекламируется фильм «Спасти единственного сына», где по сюжету мать отправляется в Сирию на выручку сыну, попавшему в плен.
— Я сыграл проводника по имени Анзур, который помогает героям Анны Ардовой и Алексея Серебрякова. Партнеры классные, глубокие, думающие. Снимали на Кипре. Страна замечательная, погода жаркая, несмотря на то что мы начали работать в январе, уже светило солнце, созрели апельсины, а гранаты даже отошли, мы их поднимали с земли в полях. Это кайф! Повторюсь, для меня каждый съемочный день — всегда радость, событие. Даже если снимаем не очень интересные сцены, все равно стараюсь искать там для себя какую-то отдушину. С Колей Хомерики я уже работал, знаю его давно. Он тонко чувствующий режиссер, очень ранимый и очень добрый.
— Вы родом из подмосковного Красногорска, но учились актерскому мастерству в Санкт-Петербургской академии театрального искусства. Почему выбрали это учебное заведение?
— Я поступил в институт с шестого раза. Скажем так, не дедушкой, но по сравнению с 17-летними абитуриентами я был сильно крут. Помню, как в 2000 году пришел в Театр Гоголя, смотрел какой-то спектакль, аплодировал. Подметил: с ребятами, которые там играли, я поступал в театральные вузы Москвы. Во время поклонов, когда зрители уже начинают вставать, один из них меня заметил, спустился со сцены:
— Да я тебя помню.
— Я тебя тоже помню.
— Как ты, что поделываешь?
— Да вот все поступаю.
То есть те, с кем я когда-то пересекался на прослушиваниях, давным-давно играли в театрах, а я все еще ходил и обивал пороги театральных вузов.
В Питер я приехал и сдал экзамены с первого захода. А до этого меня будь здоров как шарашило. Пытался записывать на радио песни а-ля «Руки Вверх!». Мне показалось, что я певец, а не артист. Потом ужасно читал какие-то стихи, но был уверен, что делаю это классно, что я просто находка для литературного мира. Приносил на радио и свои стихи, наивные, но я их любил. Вообще люблю то, чем занимаюсь, вот такой я человек.
В очередной раз не поступив, устраивался на работу. Трудился на хлебозаводе, на автозаводе, курьером, менеджером, слесарем, официантом, поваром... Был уже взрослым мальчиком, требовалось зарабатывать деньги. А моя работа охранником в девяностые принесла свои плоды, когда снимался в «Кино про бандитов». Я счастлив и рад, что до поступления в театральный институт у меня накопился жизненный багаж, он потом здорово пригодился.
— Пока шесть раз пытали актерское счастье, получили еще и справку о неоконченном высшем юридическом образовании в Академии водного транспорта?
— Да, отучился там три года не только на юриста, но параллельно и на бухгалтера. Бухгалтером не работал ни дня, юристом по большому счету тоже, в юридической конторе бегал на посылках, разносил бумажки. В общем, искал себя всюду и везде. Но в 1999 году, когда я работал на заводе, мне приснился вещий сон, что я снимаюсь в «Улицах разбитых фонарей». И можете себе представить, спустя три года он сбылся! С тех пор к своим снам отношусь с большой осторожностью.
Вообще, если бы я был театральным педагогом, набирал бы людей только после двадцати одного года. Вкладывать в студента знания и навыки — это хорошо, но когда человек приходит в актерскую профессию со своим большим жизненным опытом, мне с ним легче разговаривать.
— Насколько я помню себя, во время экзаменов всегда переживала колоссальный стресс. А вы этот удар по нервам испытали шесть раз. Что потребовалось в себе мобилизовать, чтобы не сломаться, не сказать: да пошло оно все?
— Если я скажу, что любовь к искусству, это будет такая «шляпа». Но я, наверное, так и скажу — любовь. Основная стадия моего взросления пришлась на девяностые, развал СССР. Кто-то вспоминает об этом с горечью, а для меня это было очень счастливое время, мне оно нравилось. Любое время, на которое приходится твоя молодость, всегда будет хорошим. Мы недоедали, ходили черт знает в чем, пили тоже черт знает что. Но это была молодость, когда ты не опускаешь руки, столкнувшись с трудностями, ошибаешься, заблуждаешься, но идешь, стремишься, хочешь пробиться.
Так вот, когда я поступал много раз, адреналин зашкаливал. Выручала эта чудесная штука, когда тебя то берут, то не берут, то там ты не прошел, то сям ты не прошел. Это, конечно, стресс, но ты потом понимаешь, что без него не можешь жить.
Мое сильное впечатление — спектакль московского ТЮЗа «Собачье сердце», который посмотрел году в 1989-м. Я увидел, как прямо на сцене вдруг пошел снег. Подумал: как это красиво, как здорово! И меня повлекло на сцену, в мир, где все хорошо, где мне хочется оказаться. Ходил на спектакли кукольного театра, восхищался людьми, которые заставляли кукол играть, это было так ново, меня ужасно туда влекло. Я был твердо уверен: это мое, просто надо подождать. Когда приехал в Питер, решил для себя: попытаю счастья в последний раз, больше не стану мириться с ролью сбитого летчика, пошло все в баню, займусь чем-то другим. Но Вселенная это услышала, и я наконец поступил.
— Экзаменаторы еще и высказываются, не особо щадя абитуриентов: с таким лицом нечего делать в профессии. Как такое вынести?
— Когда человек в юном возрасте поступает в театральный институт, он не закален. И слова педагогов сильно бьют по молодым горячим сердцам. Я тоже много всего о себе наслушался: ты замечательный, но не для кино. А кто-то совсем не церемонился, высказывался резко. Не хочу повторять. Но мне это абсолютно не мешало ни жить, ни понимать что-то о себе: знал, что я — гений. А что они там говорят — это их дело. Идите лесом, ребята.
С театром у меня тоже поначалу не складывалось. Распределение в труппу театра не получил, худруки, которые ходили на наши спектакли, уже всех себе набрали. Лет пятнадцать не выходил на сцену, пока Никита Кобелев не начал ставить «Московский хор» и не позвал меня на главную роль, наряду со звездами «Маяковки» Евгенией Симоновой, Татьяной Орловой. Нервничал я страшно. Но именно мандраж ведет артиста к победе. Очень хорошо, когда артист переживает, это делает его роль интересной.
— А родители переживали, видя, как сын пытается пробить стену лбом?
— Нет, с тринадцати лет я был предоставлен самому себе, потому как родилась моя младшая сестра и родители были заняты поиском заработков. Они даже не знали, что я поступаю шестой раз, я этим не делился, был мальчиком самостоятельным. Когда получил диплом театральной академии, папа спросил:
— Ну что, сынок, куда дальше, опять в юриспруденцию?
— Пап, ты что, я окончил театральный институт, какая юриспруденция?!
Родители отнеслись к этому как к чему-то несерьезному. Хотя мой папа по первому образованию дирижер, мама танцевала, окончила училище культуры, то есть они творческие люди, но в какое-то время поставили крест на своей профессии. Правда, иной раз папа достает баян и начинает играть. Он и на гармошке играет, и на аккордеоне, и на балалайке, вообще очень музыкальный человек.
— Курс вашего мастера Григория Михайловича Козлова был актерско-режиссерским. Пригодились ли вам режиссерские навыки?
— До третьего курса мы учились обеим профессиям абсолютно одинаково, потом я решил: буду режиссером, наметил, что стану ставить. Я бесконечно благодарен Григорию Михайловичу за понимание, что я взрослый, лепить из меня что-то сложно, и он не давил, не ломал, а за пять лет выучил меня так, что я смог и ставить, и играть. Благодарен и Евгении Ивановне Кирилловой, и ее мужу Валерию Николаевичу Галендееву, и многим другим своим педагогам, которые научили простым вещам. Нам ставили отрывки и спектакли выпускники Кацмана, Додина, Корогодского, они с нами занимались. Благодаря Григорию Михайловичу мы познакомились с разными театральными школами, выпустили тринадцать дипломных спектаклей, обычно их бывает четыре. Хоть я и не во всех играл, все равно был ужасно горд, что у нас такой работоспособный курс. Даже «додинцы» бегали смотреть на «козловцев», потому что уже в конце второго курса мы выходили на профессиональную сцену в Питерском ТЮЗе в таких душевных спектаклях по Бунину, Чехову. Я окончил институт в 29 лет. Кто еще может себе позволить бюджетное место, дневной факультет?
Но ранее в мою судьбу вклинился кинематограф, и я понял, что для меня кино намного интереснее, там просто больше того, что ты можешь оставить в истории. А спектакль поживет, поживет и уйдет из репертуара.
— Конечно же, про каждую из 122 картин, в которых вы снялись, мы поговорить не сможем. Вспомним самые яркие, громкие, например, «Свои» Дмитрия Месхиева.
— Для меня это этапная картина, как и для самого режиссера. Я безумно благодарен Дмитрию за тот путь, за опыт, который пережили вместе, потому что это было абсолютно честное кино, не только с моей стороны, но и всей съемочной команды. И это не какие-то красивые слова. Когда закончились съемки, я заметил, как рабочий с такими вставными золотыми зубами сидел и плакал. Понимал, что такие люди не могут плакать просто по определению, а они плачут. Мы закончили снимать в начале октября, и пошел снег, все поняли, что такого больше никогда не будет, все! Это притом что мы там недоедали, жили в холоде, голоде, но такие требования выдвигал режиссер. Он всех нас максимально приблизил к событиям Великой Отечественной, во времена, в которых разворачивалась история. Классно, я такого больше никогда нигде не видел, хотя снимался у замечательных режиссеров. Мне кажется, у Месхиева это тоже был первый опыт такого погружения.
Когда работали, устраивали праздники по поводу каждого сотого кадра. Однажды выпили рюмашек по восемь и заспорили о жизни, искусстве и о жизни в искусстве. Каждый доказывал свою правоту так яростно, что чуть не дошло до драки. Я вырвал дрын из забора и сказал оппонентам — Хабенскому и Гармашу: «Сейчас как!..» Эмоции зашкаливали, чувства были открытыми, искренними, возможно, где-то жесткими, но то, что они помогли рождению потрясающего фильма, отразились на экране, чистая правда. Мы этим жили, и дрались, и любили. Я благодарен абсолютно всем. Сегодня рядом нет многих из тех, кто работал на той картине, всех вспоминаю с теплотой, потому что каждый оставил там частичку себя.
— В «Своих» снимался Федор Бондарчук, который позвал вас в «9 роту», где вы сыграли ярчайшую роль. Что вам вспоминается про съемки сегодня?
— Да классно все сложилось, Крым, солнце, съемки пришлись на самые вкусные месяцы — июль, август и сентябрь, когда созрели фрукты и овощи. Жарко было, мы объездили весь Южный берег Крыма, снимали неподалеку от Евпатории, Сак, Симферополя. Федор Сергеевич работает с артистами хорошо, он их любит, наверное потому, что сам артист, он чувствует, что нужно артистам для комфорта внутри кадра, и этот комфорт предоставляет, молодец.
На съемках я подружился с Ваней Кокориным, и продолжаю с ним поддерживать отношения, потому что нас постоянно сталкивает на пробах наша актерская жизнь. Вдвоем мы недавно придумывали шутейные зарисовки для сериала «Берегись, Тамарка!», где исполняли женские роли. Сняли его во время пандемии. Я позвонил Ване, рассказал об идее, спросил: «Тебе было бы это интересно?» И мы начали работать. Кино встало, но мы решили, что будем действовать, крутиться, вертеться, что-то творить в радости.
— Насколько комфортно вы чувствовали себя в образе ротмистра Чачу в «Обитаемом острове» Федора Бондарчука? Легко ли приняли необычную внешность героя?
— Честно говоря, вообще об этом не задумывался, остриг волосы, сделал ирокез и его поддерживал. Но позже понял, что не стоило мне так уж бросаться в омут с головой. Петр Тодоровский снимал тогда фильм про войну, я пришел на пробы, но этот мой ирокез настолько его раздражал, что он не взял меня в картину. Пожертвовал внешностью ради одной роли, но пришлось попрощаться с другой. Тут не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
— По разным телеканалам до сих пор показывают «День выборов», где вы сыграли авторитетного бизнесмена Федю. Это не первый опыт вашего сотрудничества с режиссером Олегом Фоминым. Вы снимались в его «Естественном отборе» вместе с Сергеем Юрским, Всеволодом Шиловским, Александром Пороховщиковым. Чем запомнились эти фильмы?
— Олег работает легко, весело, радостно. Но это, наверное, тоже все потому, что сам артист. «Квартет И» — классные ребята, невероятные придумщики, что мне очень нравится. Вообще, мне по душе, если артист — не нудила, а хороший, добрый, веселый, открытый человек, с такими легче работать.
Когда сам стал продюсировать свои «короткие метры», понял: выйдя из кадра, не стоит забывать, насколько происходящее там трепетно. Вижу, где и как нужно помочь артисту, потому что, если ему не верить, он никогда и не откроется, а если доверять на все сто процентов, он может сдвинуть горы, сделать то, о чем ты даже не подозреваешь. Быть хорошим артистом — великий, большой труд. Нынче всякий, кто влез в кадр, мнит себя артистом, профессия в какой-то степени претерпевает реновацию. Старая школа ушла, почти не осталось педагогов, которые ее исповедовали. Я же успел поучиться у тех, кто работал с Грибовым, Товстоноговым, Агамирзяном. Но я остаюсь оптимистом, стараюсь разглядеть хорошее в любом артисте.
Сниматься с Шиловским было непросто, он держал молодых актеров на расстоянии. А с Юрским было нормально, он как-то очень позитивно относился к нашим придумкам, всегда выслушивал предложения, оставался открытым человеком. Так же приятно и комфортно работалось с Эммануилом Виторганом, представителем ленинградской школы, он тоже и слушал, и слышал, и предлагал. Когда твой партнер занимается делом, профессией, не грешит снобизмом, с ним сразу работается с удовольствием. А если еще и человек хороший, так это вообще подарок судьбы.
— В вашей фильмографии огромное количество больших режиссерских имен. К примеру, Александр Прошкин, у которого вы сыграли дезертира в экранизации повести Распутина «Живи и помни», а Дарья Мороз выступила в роли вашей жены, спасавшей мужа.
— Помню, стояли холода. Там же снимался еще один чудесный артист Сергей Васильевич Маковецкий. Мне довелось работать и со старшим, и с младшим Прошкиным, получил удовольствие от общения с обоими, потому что они — люди искренние, по-настоящему любящие свою профессию. Когда я посмотрел старые фильмы Александра Анатольевича, поразился: Господи, у какого динозавра мне удалось сняться, это счастье какое-то! Силой своего обаяния он приводил в движение такие мои внутренние рычаги, о которых я давно позабыл. Поэтому роль Андрея Гуськова, сбежавшего с фронта от ужасов войны, получилась настолько искренней и трогательной.
Я не снимался у Александра Сокурова, но был у него на пробах. Он говорит артисту: «Ты можешь это сделать, просто не знаешь об этом, но ты попробуй». Не всякий режиссер способен найти такой подход, не всякий артист может взять и открыться. Это был прекрасный опыт. Для меня каждая картина этапная, даже если она не удается, все равно оставляет след, и этот след всегда имеет положительную окраску. В любом случае ты приобрел опыт, что-то в себе открыл, что-то понял, увидел, услышал, почувствовал.
— Каждый фильм Светланы Проскуриной — эдакий ребус-кроссворд, который надо разгадывать. Помню, на Венецианском кинофестивале после показа «Лучшего времени года» к нам подошли иностранные журналисты и спросили:
— Вы-то хоть что-то поняли?
Мы ответили:
— Немного.
Те сказали:
— А мы не поняли ничего.
Вам удалось решить эту загадку?
— Почему-то во время съемок я каждый день пересматривал очень любимый фильм «Несколько дней? из жизни И.И. Обломова» Михалкова. Смотрел то ли от грусти, то ли от того, что чего-то не догоняю, возможно, не слышу режиссера, возможно, режиссер не понимает меня. Для меня это тоже был ребус, который я разгадывал каждый день. Я тогда спорил с Проскуриной, мне хотелось сделать своего героя более живым, он же попал в любовный треугольник, живет то с одной, то с другой. А так как я сам прошел через это, никак не мог понять: что же в этом герое такого, за что можно любить улитку? А Светлана меня сдерживала, убеждала: нет, женщины любят именно таких. И мне до сих пор не ясно: может, действительно женщины любят таких непонятных тугодумов? Иной раз смотришь — идет красотка, а рядом такой... мама дорогая! Думаешь, что же она в нем нашла?
— Чем вас привлекла роль в фильме Сергея Лозницы «В тумане» по повести Василя Быкова? История разворачивается в лесах Белоруссии во время Великой Отечественной. Вроде бы внешне в кадре все однообразно, но оторваться от экрана невозможно.
— Я там снимался недолго, но эти четыре съемочных дня под Даугавпилсом превратились в какой-то один длинный день, потому что мы делали много дублей. То дым не так ложится, то не так идем, то с партнером заслоняем друг друга, то винтовки не стреляют, то «мертвые» в кадре чешутся... Бесконечные дубли утомляют, говорил режиссеру: «Сереж, ну сколько можно?» Но он добивался совершенства в каждом кадре. Я хоть и из питерской школы, где любят работать долго, нудно, подробно, но все-таки предпочитаю: «Эх, каналья!» — сесть и поскакать. Сережа, конечно, эстет, красиво снимает. Базировались неподалеку от тех мест, которые описаны в повести. Кто-то из группы захватил металлоискатель и отрыл фронтовую окопную «мусорку», а это настоящий клад, клондайк для коллекционеров, там можно отыскать и посуду, и предметы бытовой химии, личной гигиены, и пояс, и запонки, и старые фотографии, и сломанные солдатские медальончики! Находка была востребована быстро.
— В популярном сериале «Шифр» вы сыграли пьющего мужа-абьюзера одной из героинь. Почему на это согласились?
— Честно говоря, роль мне абсолютно не приглянулась, но понравилась режиссер Вера Сторожева. Мы были знакомы, пробовался у нее в другую картину, но она меня тогда не взяла. Не горел желанием играть отрицательного персонажа, но Вера Михайловна умеет обаятельно завлечь в свои сети, и я ей поддался, решил: пойду поработаю. Роль там небольшая, но я чувствую на расстоянии людей, которые фанатично преданы кино, которые без него жить не могут, поэтому мне было абсолютно все равно, кого играть. Ну, раз она меня выбрала, значит, для чего-то я ей был нужен, поэтому согласился сразу.
— А что привлекло в «Обители» Александра Велединского?
— Всегда мечтал сыграть белого офицера, а мне давали революционных матросов, лучиков революции, либо врагов народа. Пошел на пробы, поговорил с режиссером. Саша закончил:
— Ну ладно, все.
— Я не понял, а пробы делать будем?
— Зачем? Я и так вижу, что это твоя роль.
Впервые меня утвердили без проб после десятиминутного разговора. Саша очень трепетный режиссер, но в то же время требовательный, ответственный. Каждую роль он пропускает через себя, свое сердце, переработав, говорит какое-то нужное слово, которое сразу открывает персонажа, как ключ замок. Не надо там ковыряться фомкой, ломом, вот тебе ключик. Впервые с таким столкнулся.
— Какой проект был для вас самым физически тяжелым и какой сложным психологически?
— Я затрачиваюсь везде. А то, как это у меня получается, судить зрителям. Иногда люди с ножницами, которые монтируют картину, портят впечатление. Встречаются режиссеры, которые почему-то думают, что написанное в сценарии — догма, играть надо исключительно так, как написано. Очень таких не люблю, мне с ними просто неинтересно. Нынешнее кино продюсерское, режиссерских высказываний сейчас крайне мало. Фестивальные работы есть, но их не так много, как было раньше. Стараюсь это исправлять, делать за других чужую работу, но мне это доставляет удовольствие.
Когда-то я видел, как великий русский артист Сергей Колтаков работал над ролью. Он садился с тетрадочкой и просто переписывал свои тексты от начала до конца. Мы с ним снимались в картине «Исключение из правил». Я слышал, как он разговаривал с режиссером, как настаивал на своем, как заставлял к нему прислушаться, это было круто. Зато потом приятно было смотреть на экран. К сожалению, это уже ушедшая натура.
С режиссером надо разговаривать, его можно увлечь своей идеей, я же понимаю, через что многие из них проходят, как им бывает тяжело. С нынешними продюсерами крайне нелегко высказывать что-то свое. А еще являются абсолютно придурочные, повернутые наглухо артисты, и режиссеру надо не сгореть между двух огней — продюсером, который говорит: снимай так, и артистами, а еще сохранить свое лицо. Заканчивается это все, конечно, тем, что режиссер засовывает свои высказывания куда подальше, для него главным становится уложиться в хронометраж, чтобы не случилось переработки. И я его понимаю, ему же надо строить карьеру дальше. Это артист пришел, отбабахал свой текст, ушел, получил гонорар и... гуляй, Вася! Я знаю, как это нелегко, потому что сам пишу сценарии и снимаю.
Я стараюсь навязать режиссеру свои правила игры. Кто-то не соглашается, но мы всегда находим компромисс. Раз мы оказались в одной лодке, нам надо доплыть до конца вместе, а не махать веслами. Или честнее будет сразу уйти с картины.
— Ну, а если партнер попался неудобный, который вас бесит, раздражает, как поступаете?
— Меня очень сложно сбить с пути. Давно вывел для себя такую формулу: твоя дорога — ты и иди по ней. Моя бабушка говорила: «Сынок, запомни поговорки — баба с возу — кобыле легче; ласковый теленок двух маток сосет; моя хата с краю, ничего не знаю; жизнь прожить — не поле перейти; где щи, там и нас ищи. Запомни, — говорила, — пригодится». Мне же с партнерами по съемкам детей не крестить. Всегда знаю, каким буду в кадре я, даже если мы не подходим друг другу, ни я ему не интересен, ни он мне, такое случается. Но есть правила игры, и надо их принять.
В студенческие годы мне предлагали сниматься в сериалах, а я брыкался и отказывался. Это как-то услышала мой педагог Евгения Ивановна Кириллова и сказала: «Миш, никогда не отказывайся от работы, сыграй свою роль честно». Я запомнил эти ее слова и взял на вооружение. Конечно, можно сидеть и ждать у моря погоды, хороших ролей, отказываться, но так уж устроен наш актерский мир, что можно «засидеться в девках». К сожалению, видел многих артистов, проявлявших гордость, самолюбие, которые потом спивались. Гордость — очень хорошее качество, но иногда надо сниматься и там, где тебе может не понравиться, просто сделай так, чтобы понравилось, и тогда не будешь испытывать никаких угрызений совести.
Практически каждый второй артист мнит себя эдаким Смоктуновским, Евстигнеевым. И обижается, если режиссеры и продюсеры другого мнения. Через это прошли почти все. Тут главное понять, что жизнь не такая длинная, особенно ее активная фаза, и надо вовремя успеть высказаться и блеснуть. Это лотерея, где надо умудриться вытащить выигрышный билет. Не всегда получается: ты не в ту сторону греб, надо было в другую, ты не там снялся, надо было у того, ты не так этому сказал, надо было промолчать. Все изгибы и повороты предугадать нельзя. Мне кажется, если бы люди любили то, чем они занимаются, жить стало бы легче. А у нас многие занимаются, мягко выражаясь, не тем, поэтому вокруг столько несчастливых людей, столько нерадостных, озлобленных лиц. Я редко встречаю людей, которым нравится то, чем они занимаются. Если постараться полюбить свою работу, тогда все сразу изменится. Мне кажется, человек живет только тогда, когда работает, если он не работает, превращается в ходячего мертвеца.
— Тем не менее есть проекты, на которые вы не согласитесь ни за что?
— Было такое, не соглашался. Как известно, в кино я мерзавец всея Руси, мне часто предлагают играть упырей, насильников, врагов народа, дезертиров, подонков, просто конченых. Сначала я отказывался, думал: что ж такое, когда уже я вылезу из этой ямы? Потом понял: в принципе, не такие уж они и мерзавцы, они чудесные люди, просто оступились, просто их мама недолюбила, встретилась плохая учительница. Я пришел к выводу, что идеальных людей не существует. И, наверное, больше отказывался от режиссеров, когда видел: это совсем не мой человек, не так думает, как мне хотелось бы, не про то, что мне интересно.
В основном никогда до конца не дочитываю сценарии. Если две страницы меня затягивают, читаю. Прочитал так половину «Своих», потому что пытался разобраться: что же там происходит, чем занимаются три придурка, блуждающие по лесу? Неинтересно абсолютно. А фильм получился. «9 роту» прочитал полностью от корки до корки, потому что мне дали сначала одну роль, потом другую. И я бросил себе вызов: надо из большого эпизода сделать роль, и сделал. Был еще очень классный сценарий у Игоря Волошина и Елены Райской «Однажды в Ростове», его я прочитал запоем. Он оказался такой подробный, плотный. Многие артисты рассказывают историю: шел по улице и вдруг меня заметили... Со мной произошла такая же банальщина. Я шел в бухгалтерию по второму этажу «Мосфильма» мимо открытой двери. Вдруг меня окликнули: «Мишка, задержись, подойди-ка». В комнате сидели Константин Худяков и Сергей Жигунов, стали меня разглядывать, задавать вопросы, потом говорят: «Это он, это наш Шепелявый». Я недоумеваю, какой шепелявый, чего они там гонят? А Жигунов:
— Слушай, хочешь поехать в Ростов, потом в Новочеркасск?
— Господи, да конечно хочу!
И все, так я был утвержден на роль бандита.
— Поскольку вы всегда затрачиваетесь, что бы ни играли, как восстанавливаетесь?
— В принципе, мне хватает времени от съемочной площадки до дома, чтобы прийти в себя. Когда работа в кайф, усталость исчезает по щелчку. Если ты честно относишься к профессии, она возвращает тебе сторицей. Двум богам служить нельзя. Либо ты работаешь честно и любишь свое дело, либо уходи в другую сферу. Актерская профессия трогательная по своей сути, толстокожим в ней нет места, только тонко чувствующим, это мое убеждение. Красивая актриса, но пустая внутри мне не симпатична. Меня можно удивить только чутким сердцем, тогда я заплачу. Редко это делаю, когда смотрю кино, но меня трогали до слез Табаков, Колтаков, Михалков, Скляр, Черневич... Настоящий артист — это азарт и жаркое сердце.
— Где встретили свою Татьяну, и как дело закончилось браком?
— Татьяну я встретил на съемках. Бывает такое, картина не удалась, ее даже не досняли. Но я увидел Таню и просто пропал. Она — замечательная актриса, но после рождения двух дочерей перебралась в режиссуру. Я ее поддерживал, все-таки женщинам приходится гораздо сложнее, чем мужчинам-артистам. Им же надо успеть быстро сняться, в перерывах удачно выйти замуж, родить и остаться на плаву. Удается это не всем, красота уходит, а новое поколение молодых артисток каждый год наступает на пятки. На сегодняшний день Татьяна самостоятельно сняла пять фильмов, в этом числе веб-сериал «Берегись, Тамарка!». Сейчас мы придумали еще один, на сей раз фильм ужасов. До этого мы снимали комедию, драму, авторское кино, а наш хоррор сейчас отправляем на фестивали. Теперь написали ужас. Не планировали, все родилось как-то спонтанно. Для нас это интересное занятие, в радость, в удовольствие. Если начинаются муки творчества, значит, надо это творчество оставить и начать что-то совсем новое, по себе знаю.
— Вы многодетный отец. Чем занимаются ваши дети?
— Старшего Мишу я постоянно брал с собой на съемки, и он понял, что актерская профессия сложная, тут надо бесконечно чем-то жертвовать. В общем, профессия абсолютно несвободная. Актера все время кто-то выбирает — то продюсер, то режиссер, и даже если выберут, не факт, что тебе нравится сценарий. Ты пытаешься его приглаживать, причесывать, а это уже не вызывает восторгов у тех, кто тебя выбрал. В общем, надо постоянно плыть и извиваться.
Миша собирался поступать на операторский факультет, но столкнулся с тем, что будущий оператор должен засыпать и просыпаться с фотоаппаратом. А так как он красиво рисует, то поступил на художественный факультет в Питере. Но в итоге, отучившись там три года, резко сменил сферу деятельности, сегодня оканчивает медицинский институт.
Мой второй сын Тихон пошел по стопам деда: он музыкант, играет на двух инструментах — виолончели и фортепиано. Он призер многочисленных фестивалей, конкурсов. Тихон это любит, он этим увлечен.
Дочка Дашенька учится в школе, радует своими оценками, самостоятельностью. Когда я учился в школе, после третьего класса перестал общаться с родителями по поводу школьных проблем. Их вызывала классная руко-водительница, если я совершал что-то антиобщественное, а они потом меня ругали. А Дашка делится со мной, рассказывает, с кем дружит, чем они занимаются, какие у них увлечения, как они с подружками глазки подкрашивают. Я никогда ее не поучаю. Если что-то высказываю, то очень мягко. Дочка занималась в танцевальном кружке, сейчас учится играть на скрипке.
Я когда-то тоже занимался музыкой, но бросил. Поэтому к тому, что не доделал сам, пытаюсь приобщить своих детей. Уверен, что человек, который занимается музыкой, живописью, не может потом стать плохим. У Мишки и Тишки, конечно, случались срывы, когда они бросали занятия. И в тот момент моей задачей было надавить на них, но ни в коем случае не передавить, аккуратненько донести: старик, у тебя это хорошо получается, пожалуйста, не трать время на поиски чего-то другого, рано или поздно другое тебя найдет, но сейчас доведи начатое до конца.
Младшим дочкам: Еве десять лет, Маргарите — восемь. Они как будто родились в лихие девяностые. Однажды я повел их записывать на художественную гимнастику. Ева пошла на карате, потому что ей понравилось, как там двигаются, а Рита увидела боксерскую грушу и попросила: «Можно я просто ее побью?» В тот момент в зал зашел тренер, увидел ее и сказал: «Ух ты, а пусть она придет и бесплатно позанимается». Позанимались, тренер вынес вердикт: «Она мне нравится, пусть ходит». Дочь просит: «Пап, покажи мне апперкот или двойку». Где она всего этого понабралась? «Ютуб», конечно, ей в помощь, но рубится она так, что, когда начинает демонстрировать мне, чему научилась, я ее просто боюсь. Видимо, у Риты хороший удар от природы, его не надо ставить, она бьет с таким азартом, с такой радостью, что я удивляюсь: да что ж это такое! И папа мой, и мама, все говорят: бокс не для девочки. А у Риты еще такое красивое лицо.
— Ваше самое большое желание?
— Как можно больше ролей. Если есть любимая профессия, что еще надо? В свое время моя прабабушка, которая пережила и царя, и немцев, предсказала: «А Мишка-то наш — артист». Все смеялись, никто ей не верил. А Мишка действительно стал артистом. Так вот, бабушка работала до последних своих дней, да и ушла чудесно: копалась в грядке, пришла с огорода, пообедала, легла отдохнуть и умерла...
Многие трактуют работу как нечто ужасное, потому что они ее не любят, они идут в профессию либо потому, что там много платят, либо потому, что там не надо пахать. Главное — как можно раньше понять свое предназначение. Поэтому я пожелаю себе работать. Потому что именно в работе человек счастлив и здоров, а еще он делится своей энергией и хорошим настроением с окружающими.
Подпишись на наш канал в Telegram