«Съемки шли в Подмосковье. Моя задача была на заднем фоне главных героев подтягиваться на турнике. Каждый дубль я честно подтягивался, старался, выкладывался по максимуму. Конечно, понимал, что в кадр мог не попасть, но подтягивался по десять раз в надежде, что меня увидят».
— Михаил, ваш путь к успеху и актерскому мастерству был неочевидным. Вы четыре года проучились в МГТУ имени Баумана, прежде чем решили поступать в Школу-студию МХАТ...
— Да, мой путь в профессию очень неочевиден. Я учился в физико-математическом классе лучшей школы Рыбинска, поэтому мысли стать актером не было. Я очень хорошо сдал ЕГЭ по математике и поехал поступать в Москву. По баллам проходил в МГТУ имени Баумана, мне даже экзамены не надо было сдавать. Выбрал факультет специального машиностроения. В первые несколько лет обучения, когда преподавались фундаментальные науки, мне было интересно. А потом, когда началась специализация, понял, что представлял себе все немного по-другому.
После третьего курса летом нас повезли на двухнедельную практику на «АвтоВАЗ». Это был невероятный завод огромного масштаба. На тот момент я испытывал чувство восторга и восхищения, но в то же время еще больше убедился, что не быть мне инженером. Параллельно, с третьего курса, играл в КВН — меня ввели в сборную. Мы даже ездили в Сочи на фестиваль, куда съезжались кавээнщики со всего СНГ. Мне очень понравилось это мероприятие, но я быстро понял, что заниматься только юмором — это не мое. Развиваясь в этом направлении, я мог стать, в лучшем случае, ведущим развлекательных шоу, как многие выпускники КВН. Но уходить из КВН мне не хотелось. Моим желанием было бросить свою основную специальность.
— Что же послужило толчком в принятии решения?
— Константин Аркадьевич Райкин и театр «Сатирикон». В университете нам регулярно давали билеты в театры. Я очень любил «Сатирикон» и посмотрел почти все спектакли. Помню, на меня произвела впечатление постановка «Азбука артиста», где свои этюды показывали молодые выпускники. Я как будто очнулся и осознал, что живу не своей жизнью. Именно тогда понял, что очень хочу быть артистом. Когда узнал, что Константин Аркадьевич Райкин набирает курс в Школе-студии МХАТ, очень удивился, потому что не ожидал этого. И более того, не ожидал, что я к нему поступлю вообще.
Записался на подготовительные курсы в Щукинское училище, хотя тогда даже не представлял, что это. А еще стал ходить в театральную студию «Голос» при Бауманке. Подготовить материал для экзамена мне помогла художественный руководитель студии Татьяна Юрьевна Лисицкая.
— Кто-нибудь из окружения знал о ваших планах?
— Я вообще никому не говорил. И не потому что боялся сглазить, мне просто казалось это все ерундой, чем-то несбыточным. Это как сказать, что хочу подготовиться к восхождению на Эверест в течение полугода. Зачем про это говорить? Да и со стороны смотрелось странно: парень хорошо учится в техническом вузе, а потом решил поступать в театральный институт. Я до последнего не забирал документы из Бауманки. Казалось, что это все как-то не очень правдоподобно, нереально. У меня есть лучший друг из Бауманки, вот ему я все и рассказал, когда уже поступил в Школу-студию на курс к Константину Аркадьевичу Райкину.
— Школа-студия МХАТ известна своим большим конкурсом...
— На одно место был огромный конкурс, я не знал, что там 150—200 человек на место, узнал, только когда поступил. Я не думал тогда об этом. И хорошо, что не думал. У меня не было никаких знакомых, приближенных к миру театра или кино. Если бы я знал его правила, то ужасно нервничал бы. Осознание всего происходящего пришло, когда меня зачислили.
На экзаменах я чувствовал себя на удивление очень уверенно. А потом слетел в «Щуке», затем в «Щепке» со второго тура. И тогда я задумался: «А, оказывается, могу и не поступить». Поступление было очень сумбурным.
Одним из членов приемной комиссии был Алексей Геннадьевич Гуськов, а он тоже учился в Бауманке. Между вторым и третьим туром Алексей Геннадьевич в присутствии Константина Аркадьевича говорит мне: «А ты можешь что-то еще подготовить? К следующему туру прочитай что-нибудь из Тургенева, Бунина, Толстого, Достоевского». А до следующего тура всего два дня. Я готовился полгода, подбирал материал, учил его. А тут меня просят поменять программу за два дня! Он сказал это с такой легкостью и уверенностью, что я взял и подготовил совершенно новую программу.
Как потом оказалось, Алексей Геннадьевич и Константин Аркадьевич заключили пари: если я поменяю программу за два дня, Константин Аркадьевич возьмет меня на курс. Константин Аркадьевич говорил: «Это невозможно, зачем ты его пугаешь!» Алексей Геннадьевич сказал, что учеба в Бауманке — особый вид советского образования, когда студентам дают программы больше, чем они способны усвоить. Например, на третьем курсе при подготовке к экзамену по математике нам нужно было изучить тему, а это 350 страниц. К слову, что написано на первых двух страницах, я не сразу разобрал. У меня было семь дней до экзамена. Это физически невозможно, но ты должен что-то придумать. По мнению Алексея Геннадьевича, люди инженерной школы, даже не зная чего-либо, могут найти выход из любой ситуации.
— А как вы отреагировали на предложение переделать программу в сжатые сроки?
— Я сказал: «Да, конечно, все сделаю». Параллельно шла сессия в Бауманке, я не спал ночами, доделывая курсовой проект. У меня была огромная ментальная нагрузка. Помню, в тот вечер пришел в общагу и начал думать: «Так, надо с чего-то начать, надо что-то выбрать». Нужно заметить, что тогда я мало читал и в художественной литературе был не силен. К этому моменту у меня не было багажа, я не знал, чем отличается, условно, Достоевский от Толстого в глобальном смысле, и вообще в какую сторону идти. Но каким-то образом все нашел, выучил и это правда сработало. Сейчас понимаю, что был в состоянии какого-то стресса, адреналина.
— Как вы узнали о своем зачислении?
— Все абитуриенты стояли в холле учебного театра, вышел кто-то из членов комиссии и зачитал фамилии поступивших. Большинство ребят реагировали эмоционально, а у меня все эмоции были внутри. Я не понял тогда до конца, что произошло. Осознание случившегося приходило постепенно. Сначала сдал ЕГЭ, забрал документы из Бауманки и переселился в общагу Школы-студии МХАТ.
Помню разговор с деканом нашего факультета, когда пришел забирать документы. Он смотрел мою зачетку и не понимал, зачем я это делаю. Он так и говорил: «Зачем ты это делаешь? Подумай». К нему обычно приходит огромный поток студентов на пересдачи, с какими-то просьбами отсрочить курсовую или взять академический отпуск. А тут появляется человек с нормальной зачеткой и просит, чтобы его поскорее отчислили. Я хорошо учился, получал стипендию, сам все сдавал.
— Как отреагировали родители? Для них, наверное, это было очень неожиданно...
— Я приехал домой к родителям без предупреждения. Они удивленно спрашивали:
— Что случилось?
А я говорю:
— Поступил в Школу-студию МХАТ.
Отец на это сказал: «Покой нам может только сниться» — и ушел. Им казалось, что это какая-то шутка, какое-то развлечение, что я разочаруюсь в актерстве и вернусь в техническую профессию. Стадия принятия была долгой, и она до сих пор продолжается. Профессия актера кажется им чем-то не очень надежным. Вот у них понятные профессии: папа — инженер на судостроительном заводе, мама — бухгалтер. А про мою отец говорил: «Это какое-то перекати-поле».
Помню, как на четвертом курсе папа со своим приятелем Владимиром Николаевичем Сайгаковым, главным технологом Ярославского судостроительного завода, впервые пришли на мой студенческий спектакль. Так они взяли с собой корабельный бинокль! А это еще и студенческий театр Школы-студии МХАТ с очень маленьким залом, человек сто помещается. Я выхожу на поклон, а они сидят и смотрят на меня через этот огромный бинокль с третьего ряда. Это шутка, которую придумал мой папа. (Смеется.) Эти люди с юмором. Случай с биноклем я вспоминаю с каким-то теплом.
Папа любит комментировать мою творческую деятельность. Можно написать целую книгу «Мои разговоры с папой про искусство, театр и профессию». Родители, конечно, меня поддерживают, переживают.
— После Школы-студии МХАТ вы пошли работать в «Гоголь-центр». И долгое время играли в театре, в кино вы пришли позже. Это был ваш осознанный выбор?
— Наверное, с одной стороны, осознанный, с другой стороны, так получилось. Я как будто это не выбирал, а просто после театрального института пошел в театр, там честно работал.
На тот момент производился дополнительный набор в «Седьмую студию», и меня кто-то порекомендовал. Кирилл Семенович Серебренников пригласил меня на разговор, после чего взял в студию.
Мне кажется, я бессознательно хотел работать в театре. Мой мастер — Константин Аркадьевич Райкин — говорил, что после окончания театрального вуза надо отработать в театре минимум пять лет, чтобы овладеть профессией. И, видимо, это было во мне заложено. Не то чтобы я следовал рекомендациям мастера, но после института все мое внимание было действительно сосредоточено на театре, я хотел освоиться в этом ремесле, хотя бы на каком-то уровне.
Мне было комфортно делать только одно дело, хотя поначалу это было непросто. В «Гоголь-центре» мне сразу дали серьезную роль Ясона в «Медее». Я очень ответственно готовился к этой работе, полетел в Грецию, арендовал машину, ездил по городам. После премьеры недели две отходил от роли, все время спал. Каждый раз перед «Медеей» я переживал стресс, а после спектакля чувствовал, что у меня началась новая жизнь. До сих пор эта первая роль — любимая в моем творческом опыте.
Я долгое время был только театральным актером, меня знал узкий круг ценителей творчества «Гоголь-центра».
— Олег Павлович Табаков говорил, что актер укрепляется в своей профессии после какой-то определенной роли, и не важно, главная это или эпизодическая роль, она сыграна в театре или в кино. У вас есть такая?
— Я думаю, что каждая сыгранная роль тебя в какой-то степени укрепляет, но в моем случае роли, которая укрепила бы меня полностью, нет.
Первая работа, после которой я понял, что могу начинать заниматься этой профессией, — это этюд на первом курсе «женщина на остановке».
Одно дело — ты понял, что можешь влиять на зрителя, а другое дело — понять, что можешь владеть этим ремеслом. В кино, например, нужно уметь быстро переключаться, работать с камерой.
— Каким Константин Аркадьевич Райкин был мастером?
— Очень требовательным. Он ценит трудоспособность, как я понимаю, для него это главный показатель, а не талант в чистом виде.
Я не был его фаворитом на курсе, но знаю, что он уважал меня за трудоспособность. Во время учебы я показывал миллион этюдов, которые все были не туда и не про то, и только за мое трудолюбие меня и оставили учиться дальше.
Константин Аркадьевич очень много мне дал как мастер. Другое дело — я не сразу это понял. Понимание пришло ко мне значительно позже. Он говорил, что актер должен владеть большим количеством умений. Порой ты думаешь: «Зачем тебе это надо? У тебя и так хорошо получается, на этом можно работать, на какой-то одной краске, на одном качестве или органике». Казалось, что это все прихоть мастера, он просто хочет тебя нагрузить и дать то, что тебе не надо. Всю ценность я понял позже, профессионально работая в театре и особенно на съемочной площадке, где надо быстро реагировать, понимать и действовать. Еще один важный момент, которому научил меня мастер, — дисциплина, безумно важное профессиональное свойство артиста. Но сейчас это дало свои плоды — вижу, как проявляются именно те качества, которые он в нас вместе с педагогами Школы-студии МХАТ вложил.
Например, на недавних съемках сериала «Первый класс» Светланы Самошиной мне было приятно, что снимаются в основном выпускники Константина Аркадьевича: Аня Чиповская, Артем Быстров, Никита Ефремов, Юля Хлынина. Чувствовалось, что мы все из одной мастерской, хотя все разные.
— Помните свою первую роль в кино?
— Да, помню. Это был фильм Ольги Музалевой «Далеко от войны». Я еще учился в Школе-студии МХАТ, и нас, десятерых студентов, утвердили в массовку. Съемки шли в Подмосковье. Моя задача была на заднем фоне главных героев подтягиваться на турнике. Каждый дубль я честно подтягивался, старался, выкладывался по максимуму. Конечно, понимал, что в кадр мог не попасть, но подтягивался по десять раз в надежде, что меня увидят.
— В итоге попали в кадр?
— Да! Где-то на заднем плане, вдалеке, и даже это было для меня безумно важно. Это было круто! Помню, что даже был недоволен собой. (Улыбается.) У меня были профессиональные ощущения: тут не получилось, тут хорошо, но можно было лучше. Тогда я предъявлял к себе очень высокие требования. (Смеется.) А по сути мы с ребятами были фоном.
— Актеры делятся на две группы: одни не любят смотреть картины со своим участием, не воспринимают себя на экране, другие отсматривают все фильмы, чтобы увидеть недочеты и в следущий раз сыграть лучше. Вы в каком лагере?
— Я смотрю картины, в которых снимался, и оцениваю свою работу, вижу, где можно было сделать другой поворот, где сделать паузу подлиннее. А в начале карьеры было трудно на себя смотреть. Кино отличается от театра. На съемках важно не просто сыграть свою роль, но и правильно встать, выбрать удачный ракурс и правильно поймать свет. Как сейчас все шутят: «Какая у тебя сторона рабочая?» Важно понимать всю специфику съемок. Ты можешь очень круто играть, но если тебя плохо снимает оператор, то не будет должного эффекта. А если ты будешь с ним в связке, то может получиться что-то интересное. В кино той актерской профессии, которой овладел в театре, недостаточно, и нужно что-то еще.
— Театр отнимает много времени и сил. Не было мыслей отказаться от театральной работы в пользу кино?
— От театра я не откажусь. Для меня театр — это прежде всего честный обмен энергией, возможность получить мгновенный отклик от зрителя, в ту же секунду. Это невыразимый кайф — чувствовать, что прямо сейчас и здесь зритель тебя принял, полюбил. Это некая «власть любви», как говорил Константин Аркадьевич Райкин. Помимо этого, театр — это что-то вроде проверки на прочность для актера. Ведь на сцене в отличие от съемочной площадки не бывает дублей. Зритель заплатил деньги и не будет лукавить, если сыграно плохо. Если ему скучно, то он отключается. Либо нравится и зацепило, либо нет. Все очень честно. И это очень круто.
Зритель всегда разный. Например, в пятницу — последний день рабочей недели, впереди выходные, и зритель с этим знанием приходит в театр — веселый, радостный, жаждущий развлечений, готов все внимать и слушать. В то время как в субботу — спокойный, отдохнувший. И это понимание пришло ко мне с опытом. Конечно, нельзя ориентироваться только на зал, нужно учитывать и то, кто твой партнер на сцене. Но все равно ты подключаешься к залу, чувствуешь, что работает, что не работает, где наиграно, где слишком много, где слишком мало.
— К каким ролям вы больше готовитесь — в кино или в театре?
— И в кино, и в театре, если есть возможность подготовиться к роли, я всегда ее использую. Я из тех, кто долго включается в работу и часто обдумывает роль за пределами площадки. Артист постоянно ищет в жизни отклики на ту или иную роль. Театр — это тренинг, где примеряешь на себя разные образы. Ты же потом эти находки можешь использовать в кино. В кино нет возможности долго готовиться, как в театре. Поэтому для сериала «Иванько» я некоторые вещи взял из спектакля «Мертвые души», к которому готовился четыре месяца. В «Иванько» мой герой экспрессивный, эмоциональный: например, разговаривает с человеком, а потом неожиданно может бутылку кинуть в стену. И надо сыграть так, чтобы не только зритель, но и ты сам поверил, что такие люди есть, в таком ритме они живут всю жизнь.
— Михаил, осенью в Театре Наций вышел спектакль «Последнее лето». Волновались перед выходом на сцену после годовой паузы?
— Да, волновался. Последний раз я был на сцене «Гоголь-центра» в мае прошлого года, мы играли «Мертвые души». И вот новый спектакль «Последнее лето» — современная пьеса кинодраматурга Анны Козловой о событиях начала XX века. Он о том, что такое дом в русском понимании. Я играю белого офицера. Очень молчаливого, скупого на эмоции, холодного, настоящего интроверта. Для меня очень редкая роль.
— Как вы воспринимаете критику?
— Болезненно. Но я люблю критику. Мне интересно, что понял, а что не понял зритель.
— Кто ваш самый главный критик? Чье мнение для вас важно?
— Очень много таких людей: и коллеги, и однокурсники, актеры из «Гоголь-центра». Мне важно мнение педагогов Школы-студии МХАТ, с которыми я поддерживаю связь. Я всегда могу обратиться к ним за советом. Алла Михайловна Сигалова до сих пор меня поддерживает. Она всегда говорит, что у меня свой путь, непохожий на другие. Для меня ее мнение очень авторитетно и душеподнимающее.
— А профессиональные советы вам давали?
— Когда работал в «Гоголь-центре», посещал огромное количество разных актерских курсов и тренингов. Многие из них были абсолютно комичные и странные. До сих пор вспоминаю их с улыбкой. И задаюсь вопросом: зачем я туда пошел? Например, я потратил все свои деньги на танцевальный мастер-класс в школе «Импульс Тенз» в Вене. Две недели среди профессиональных хореографов стоял в каком-то заднем ряду, не понимая, что я здесь делаю и зачем.
— Видимо, тогда вам это было нужно...
— Например, в спектакле «Ричард III» Константин Аркадьевич несколько часов сгорбленно перемещался по сцене, постоянно находясь в напряжении. И я был заражен техникой своего мастера, мне хотелось быть на него похожим.
Но один актерский курс мне особенно запомнился. Светлана Ефремова познакомила меня с техникой Мейснера, разработанной американским театральным практиком Сэнфордом Мейснером. Цель подхода не нова и известна в любом театральном вузе — состоит в том, чтобы актер непосредственно реагировал на партнера, не думая и не фокусируясь на себе. Другими словами, актера учат реагировать как животное, импульсами. Но это достигается за счет специальной техники, которая мне дала большой толчок в актерской профессии, я на все посмотрел под другим углом. И пришел к выводу, что придумать роль заранее невозможно. Можно только в моменте реагировать на партнера, а для этого вообще нужно перестроить какую-то твою человеческую парадигму.
— Михаил, вам везло с партнерами на съемочной площадке?
— Всегда по-разному. Есть такие партнеры, с которыми легко, а есть, с которыми трудно. Съемки в новом творческом коллективе — всегда лотерея. Переживаю, если не получается найти контакт, роль от этого не идет. Но всегда нужно вести себя профессионально, разделять личные отношения и рабочие. Сейчас я пришел к выводу, что даже если с актерами на площадке трудно, это все равно играет тебе на пользу, это учит тебя собранности и дисциплине.
— Вы часто отказываетесь от предложений в кино?
— Почти не отказываюсь. Видимо, предлагают то, что интересно. Например, когда мне предложили сыграть Леху в сериале «Иванько», согласился сразу. Меня цепанула роль. Он очень мужественный, сильный, но абсолютно не рефлексирующий персонаж. И для меня это непросто. Сыграть человека, который живет как ветер, на инстинктах, сложно.
Недавно на экраны вышел фильм «Папаша в бегах», созданный тюменской командой. Полтора месяца в Тюмени, в лесах, в болотах. Погони на лодках, оленях, машинах, вертолетах. Я играю парня, который сбегает от семьи на вахты. Как сейчас модно уезжать якобы в командировки по делам, чтобы не видеть семью, в случае моего героя — не видеть беременную жену, которую играет Ирина Горбачева. И в одной из своих частых командировок он встречает беспризорника, для которого невольно становится отцовской фигурой. У меня было 27 съемочных дней из 30. Это большая ответственность, огромная зона внимания, когда тащишь на себе, толкаешь. Это мой первый такой опыт.
— Наверное, большой удачей было сниматься в «Библиотекаре»...
— Роман Михаила Елизарова «Библиотекарь», получивший главный приз литературной премии «Русский Букер», я прочитал еще в Школе-студии МХАТ. Никогда не думал, что эту книгу вообще будет кто-то экранизировать. Во-первых, это сложно, а во-вторых, дорого. Я очень обрадовался, когда узнал, что по роману будут снимать сериал и более того, что меня туда утвердили!
Это была серьезная актерская работа и очень затратная эмоционально. Мой Гриша Вырин — непростой человек, к тому же у него полностью переворачивается жизнь. Но когда ты играешь сложную и интересную роль, очень увлекаешься, и это придает силы. У нас собрался невероятный актерский состав, причем на 95 процентов из театральных актеров. Да и материал к этому располагал: фарсовый, не бытовой. Персонажи облачены в странные костюмы, например в латы из шин. После прочтения книг герои входили в измененное состояние, и у них были гипертрофированные наваждения. Это все — зона театра, на мой взгляд. Киноактеры, мне кажется, не бросились бы в такую историю с головой. А театральным — дай только волю надеть эти костюмы, поучаствовать в драках, и все это с резкими эмоциями, криками, плачем. Мы были вместе как театральная труппа. Четыре незабываемых месяца съемок.
— Михаил, вы снялись более чем в 60 картинах. А есть ли любимая роль?
— Каждая работа мне дорога. Очень много ролей вызывают у меня трепет. Не хочется никакие выделять или, наоборот, обижать. Действительно, многие из них оставили приятные, добрые воспоминания.
Мой мастер говорил: «Надо увлечься». И я всегда увлекался и ролью, и проектом. Где-то достиг увлечения больше, где-то меньше. Мне нравится, что мои работы более или менее разные. Хорошо, когда есть возможность играть разных персонажей: суперпацанов, бандитов, а потом — аутичных, задумчивых, тонких героев.
— В какое место или в какой период своей жизни вы любите мысленно возвращаться? Туда, где вы были счастливы?
— В деревенский дом своей бабушки, который стоял в лесу между Ярославской и Вологодской областью. Когда был маленьким, каждое лето ездил туда на месяц. Мне там очень нравилось, там царила абсолютная свобода, я был никем и ничем не ограничен. Рядом братья, река, лес, поездки на мотоциклах, первая любовь, купание в ночной реке под дождем — я часто возвращаюсь мыслями туда. Дом уже разрушился, все травой заросло, в поселке, может быть, человек пять живет, а было пятьсот когда-то. Этот дом в деревне, река, лес — место моей внутренней силы.
Подпишись на наш канал в Telegram