«В одном из сезонов по сюжету произошла катастрофа, раненых привезли в «Склиф», мы начали снимать серьезную операцию. Стояли вокруг стола в халатах, в хирургической стерильной одежде, в перчатках, все в искусственной крови, все с инструментами. В сцене был такой текст: «Сколько продолжается операция?» Мы смотрели на часы и отвечали: «Шесть часов». Так вот, этот эпизод снимали тоже шесть часов».
— Константин Евгеньевич, в сериале «Склифосовский» вы играете одну из главных ролей — травматолога Сергея Куликова. В эфире телеканала «Россия 1» — 11-й сезон. Когда вы давали согласие сниматься, рассчитывали, что проект будет настолько долгоиграющим?
— Нет, даже предположить не мог. Мне было интересно попробовать сыграть не полицейского, а врача, так как испытываю большое уважение к людям этой профессии, погрузиться в особую атмосферу клиники, где каждую минуту спасают жизни.
— Как готовились к роли?
— Я в этот проект попал, когда уже было отснято 12 серий. А другие артисты (по-моему, среди них был Максим Аверин) ходили даже на операции в Институт скорой помощи, смотрели, консультировались. Я же все нюансы профессии хирурга осваивал на съемочной площадке с помощью наших прекрасных консультантов, они внимательно следят за всеми медицинскими кейсами, которые прописаны персонажам в сценарии. Самым для меня трудным оказалось произносить специальные медицинские термины. У настоящих врачей это выходит легко, хотя они и не занимались в институте сценической речью. У меня же поначалу, как только доходило до того, чтобы произнести термин, глаза стекленели, не всегда получалось быстро и легко его выговорить.
Вывел для себя такой рецепт: спрашивал у консультантов, что это такое, допустим, чем отличается лапароскопия от лапаротомии. Меня вводили в курс дела, и это очень помогало. Еще интересовался: «А что это так делается?» И сам себе удивлялся, когда запоминал подробности.
— Не страшно было сниматься, несмотря на то что в кадре вы режете не живую плоть, а муляжи?
— У нас работают прекрасные художники, которые создают пластический грим и какие-то эффекты во время операции, чтобы все выглядело реалистично. Хотя натуралистикой все же не злоупотребляют, как говорил мой учитель Марк Анатольевич Захаров, чтобы не отпугнуть семейную аудиторию. Тем не менее все равно подробности работы хирургов фиксируются, и, если посмотреть чуть издали, операции выглядят очень натурально.
Помню свой первый съемочный день. У нас в павильоне есть локация, которая называется «противошоковая палата». Туда завозят какого-то «больного» в тяжелом состоянии, и либо его реанимируют, либо с ним производят предварительные процедуры, чтобы отправить на операцию. Мы заранее прошли всю драматическую составляющую сцены: завезли на каталке «больного», переложили на кровать, ввели препараты, сняли с него одежду... Все отрепетировали, стали снимать. Художники добавили искусственную кровь, мотор, начали! Я делаю то, что положено в кадре моему персонажу, и вдруг ловлю себя на ощущении, что мне реально нехорошо, у меня возникает какое-то ужасное впечатление, как будто это происходит со мной наяву. Представляю, что чувствует врач во время первой в своей жизни операции! Потом-то, конечно, наступает профессиональная привыкаемость, но вначале и я испытал не совсем положительные эмоции, когда все вокруг завертелось.
— Зрители полюбили сериал «Склифосовский», потому что он сосредоточен не только на рабочем процессе врачей, — там каждый герой переживает богатую личную историю. История вашего доктора Куликова тоже полна драматизма: он теряет жену, у него возникают проблемы с сыном, он борется с тяжелой болезнью, пытается наладить личную жизнь...
— Вообще, конструкция сериала придумана замечательно, поскольку события разворачиваются в Институте скорой помощи, сюжет быстро и стремительно развивается. Медицинские истории накладываются на личную жизнь персонажей, их взаимоотношения, где любовь, смерть, победы и поражения замешаны в целый коктейль. Когда история развивается динамично, порой даже неожиданно, становится интересно смотреть сериал.
Что касается моего героя, мне нравится все то, что выписывают для него сценаристы. Мне было бы неинтересно играть кругом положительного персонажа. Многие артисты так считают, не только я. И пусть мой Куликов не поступает идеально, но это больше похоже на правду, потому что в жизни не бывает поступков абсолютно черных или белых. Он — мужчина, который одинок по судьбе. С кем бы в его личной жизни ни случались истории любви, все равно он остается одиноким. Так как я играю его на протяжении долгого времени, он в меня пророс. Получаешь во время съемок какую-то сцену, и тебе не требуется ничего придумывать, твои мозги и организм уже настроены: я знаю, что Куликов будет думать, как поступать, все эмоции уже внутри меня.
— Помню, партнер Аверина по «Глухарю» Денис Рожков говорил, что, когда шли съемки, с Максимом он виделся чаще, чем с родной женой, и что они сильно уставали друг от друга, иной раз и ругались. Как складываются ваши взаимоотношения на площадке, где работает огромное количество больших артистов: Максим Аверин, Мария Куликова, Елена Яковлева, Андрей Ильин, Александр Сирин, Владимир Жеребцов... Случаются ли разногласия, и как они разрешаются?
— В отличие от «Глухаря», у нас другой формат. У всех вышеперечисленных главные роли, у каждого своя история. Поэтому мы не так часто видимся на площадке. Наши персонажи пересекаются, когда мы делаем какие-то операции, а когда идет личная история, снимаюсь с другими актерами. Но уж когда встречаемся, когда снимаем массовые сцены, процесс идет очень весело, мы и смеемся, и шутим. Случается даже, нас бывает сложно успокоить, чтобы воцарилась тишина на площадке.
Во время сцен операций у каждого включаются защитные свойства организма, процесс рождает немало шуток, порой неэфирных. Но это позволяет все равно поддерживать творческую атмосферу. Съемки таких эпизодов — довольно тяжелая вещь, потому что приходится подолгу стоять. В одном из сезонов по сюжету произошла катастрофа, раненых привезли в «Склиф», мы начали снимать серьезную операцию. Стояли вокруг стола в халатах, в хирургической стерильной одежде, в перчатках, все в искусственной крови, все с инструментами. В сцене был такой текст: «Сколько продолжается операция?» Мы смотрели на часы и отвечали: «Шесть часов». Так вот, этот эпизод снимали тоже шесть часов. Конечно, это далеко не работа хирургов, но процесс серьезный и ответственный.
Со многими артистами из нашего проекта я играю в антрепризе. С Машей Куликовой мы долгое время играли вместе спектакль «Имя» по французской пьесе. С Володей Жеребцовым до сих пор участвуем в «Ladies’ Night», правда, у меня там есть состав, а он играет каждый спектакль, и мы часто встречаемся на площадке «Склифа». И сейчас вот с Еленой Алексеевной Яковлевой выходим на сцену в спектакле на двоих «Другая жизнь». Поэтому мы тоже очень часто видимся вне площадки и на гастролях, и в Москве.
— Набрала в интернете «Другая жизнь», купить билет» и обнаружила: в ближайшее время вы играете в Тюмени, Ижевске, Санкт-Петербурге. А в Москве «Другая жизнь» пойдет?
— Недавно наш спектакль шел в Театре эстрады. Будет и еще наверняка, просто сегодня сложилась странная ситуация с московскими театрами. У меня был опыт, какое-то время играл спектакль в Театре на Бронной и обнаружил, что цены на билеты в репертуарном театре просто зашкаливают. В 2003-м я ушел из «Ленкома» и не интересовался, сколько стоит билет в театр. Оказалось, в модных театрах совсем недемократичные цены.
Как бы ни костерили антрепризное движение, сейчас цены на такие спектакли гораздо ниже, и публика, которая не может позволить себе билет за 20 тысяч в модный московский театр, имеет возможность хотя бы посмотреть на артистов. Антрепризные спектакли, конечно, бывают разного качества, но я надеюсь, что в плохих постановках не участвую, потому что тщательно выбираю свои театральные проекты. Поэтому обилие гастролей объясняется тем, что публика, которая не имеет возможности приехать в Москву, может в регионах сходить в театр и посмотреть на артистов. Пафосно прозвучит, но вижу в этом нашу миссию.
— Чем вас привлекла «Другая жизнь»?
— Был такой замечательный фильм «Мосты округа Мэдисон» с Мерил Стрип и Клинтом Иствудом, есть еще роман под тем же названием. Мне прислали инсценировку, и она мне очень понравилась, история трогает, я такого не играл. А уж когда озвучили имя актрисы, которая будет исполнять роль Франчески, все сомнения отпали. Я очень люблю и уважаю Елену Алексеевну, давно мечтал с ней поработать.
Решая, участвовать или не участвовать в театральном проекте, принимаю во внимание такие факторы: материал, режиссера, который будет ставить спектакль, и собственную интуицию. Иногда она подсказывает правильное решение. И конечно, имеют значение партнеры, потому что, участвуя в таком формате, придется много ездить по стране, тебя должны окружать приятные люди, чтобы ты не шел на работу как на каторгу.
Мне нравится, что, в отличие от репертуарного театра, я сам могу выбирать проект и своих партнеров, то есть участвую или не участвую, решаю я, а не театральное руководство. Вот здесь все сложилось, и мы играем, ездим. Не знаю, как Елена Алексеевна, а я с удовольствием.
— За Еленой Яковлевой тянется шлейф актрисы требовательной, бескомпромиссной. Не все способны этому соответствовать. Как строятся ваши отношения? Может ли она сделать вам замечание, можете ли вы что-то посоветовать ей?
— Работаем в нормальной творческой атмосфере. Можем спокойно обсудить сцену, которая, на наш взгляд, не получилась. В театре все прокатывает, если ты что-то делаешь уверенно, зритель даже не поймет, что произошло. Но мы-то знаем и исправляем. Повторюсь: если бы мы оба не хотели, просто не работали бы, прекратили совместное существование. Я люблю этот проект, мне нравится в нем играть, тем более с Еленой Алексеевной.
— Многие, видевшие фильм с Мерил Стрип, начинали плакать и заканчивали с титром «конец». А плачут ли зрители в зале?
— Вроде бы да, если верить моим знакомым, которые видели спектакль. Поклонницы «Склифосовского» стоят потом у служебного входа. Они очень любят актрис, исполняющих женские роли в сериале. У наших дам получились такие персонажи, которым хочется подражать, многие девчонки пятнадцати лет мечтают стать такими же сильными, иметь любимую работу, встретить любимого человека, как в «Склифосовском». Зрительницы приносят Елене Алексеевне такое количество цветов, что она порой не в состоянии увезти их на машине.
— Ваши коллеги Анатолий Руденко, Иван Колесников порой подвергаются преследованиям неадекватных поклонниц, которые караулят их, предлагают себя, достают. Вас бог миловал от таких?
— Прежде всего Ваня и Толя, мягко выражаясь, чуть помоложе меня.
— Ничего, в свои за пятьдесят вы прекрасно выглядите.
— Нет, я таких поклонниц не встречал. Ко мне чаще подходят ценители сериала «Балабол». Подходит мужчина-ровесник и осыпает восторгами: «Вы так нравитесь моей маме!» Меня это смешит, отвечаю: «Передавайте ей привет». Известность ко мне пришла в зрелом возрасте, поэтому отношусь к ней адекватно. Марк Анатольевич говорил: «Главное, чтобы от успеха крышу не снесло». Предпочитаю спокойно, без лишнего ажиотажа пройти по улице в капюшоне и кепочке.
— Боюсь, что сегодня это сложная задача. Что касается «Балабола», то у меня сложилось впечатление, что к седьмому сезону сериал стал жестче, истории страшнее. В первых сезонах было больше юмора, задора, легкости.
— Возможно. Просто сценаристы, которые придумывают этот сериал, пытаются что-то изобретать, пробовать, чтобы он не приедался. До этого я уже играл полицейских. В популярных сериалах, которые стали культовыми, всегда присутствует криминальная история, она держит зрительское внимание. Когда я в свое время приехал на встречу с продюсерами, мне объяснили, чего хотят от этого проекта. Меня спросили: «Вы в детстве смотрели детективные приключенческие фильмы с Бельмондо? Мы хотим снять нечто похожее, чтобы в проекте были и юмор, и криминальная составляющая, и мордобои, и стрельба». И мне понравилась задача, которую они поставили. Я попробовался, меня утвердили. Да, конечно, от сезона к сезону что-то меняется. Все-таки сериал идет по федеральному каналу, на миллионную аудиторию, где у зрителей разные вкусы, и хочется рассказать историю, которая зашла бы многим, поэтому, наверное, и находится место эксперименту.
— В драках, стрельбе, погонях участвуете сами или вас заменяет дублер?
— У нас замечательный постановщик трюков Константин Адаев, он подходит к мордобою творчески, чтобы на экране драки становились частью драматургии, чтобы там присутствовал юмор. Конечно, дублер у меня есть, но все равно многое делаю сам. В какие-то особо сложные эпизоды всегда включаются каскадеры, это их профессия, они лучше это сделают. Можно заходиться: «Я сам могу!», но если ты что-то себе сломаешь, съемки остановятся, и это ударит всем по карману. Я должен себя беречь. А каскадеры выполнят трюк безопасно для здоровья. Ну и зачем у людей хлеб отбирать? Это их профессия. Но что-то все равно приходится делать самому, начиная с мордобоя и заканчивая гонками на машине, потому что я с техникой общаюсь нормально.
Недавно нужно было самому гонять на скоростном катере по водохранилищу, да еще и одновременно стрелять. Я попросил: дайте пойму, как это происходит, потому что я на таком катере ни разу не ездил. И это был настоящий адреналин. Там, кстати, и играть ничего не потребовалось, потому что скорость огромная, волны, в это время тебе нужно еще типа вести прицельную стрельбу из пистолета. Опыт был прикольный, я получил удовольствие от съемки.
— Травматичный опыт переживали?
— Ну, травмы, конечно, иногда случаются — слава богу, несерьезные. То плечом ударюсь, где-то это и моя вина, недостаточно размялся перед сценой, то поскользнусь. То, что серьезных травм нет, хороший показатель и, тьфу-тьфу-тьфу, надеюсь, не будет.
Иногда слышу: ой, да так не бывает! Конечно, не бывает, это же развлекательное кино, какая-то доля сказки для взрослых в нем есть. Это кино особого формата, не реалити. Есть прекрасные сериалы в жанре, где все серьезно, здесь другой жанр, кому-то он заходит, кому-то нет. Думаю, мужской аудитории смотреть «Балабола» интересно.
Мне нравится, что в «Склифосовском» я играю одно, а здесь совершенно другое. Конечно, я не могу уйти от своей внешности, голоса, но персонажи получаются разными, ты не зацикливаешься, не играешь постоянно одно и то же. В параллельных проектах, где мне удается поработать в выходные дни от «Склифосовского», я пытаюсь найти для себя совершенно другие роли, чтобы было разнообразие. Особенно это касается театра.
— Если оглядываться назад, ваша актерская деятельность как раз и началась с Театра миниатюр при Дворце пионеров города Свердловска, куда вас привели родители, чтобы ребенок не болтался на улице и не попадал в истории. Вашу буйную энергию они направили в мирных целях и не ошиблись. Что вы играли в Театре миниатюр?
— Не то чтобы я рос хулиганом, просто, как говорили, был гиперподвижным ребенком, учителя высказывали большие претензии, что я не мог усидеть на месте, вечно мне что-то нужно делать. Родители рассказывали, как я часто развлекал песнями или историями старушек, сидевших во дворах у подъездов. И они отдали меня в Театр миниатюр при свердловском Дворце пионеров.
Там в основном господствовал жанр агитбригады. Мы разыгрывали маленькие сценки — сатирические скетчи, которые составляли целую программу. Благодаря этому театру мы много ездили, я побывал в «Орленке», где, помню, мне очень понравилось. Мы гастролировали по разным городам. Еще у нас была программа в помощь пожарной дружине: целую смену находились в пионерском лагере, где дежурили на пожарной машине, нам даже выдали форму. Потом образовался отряд барабанщиков, все это было очень весело. Правда, позже я увлекся стендовой стрельбой и бросил театр, спорт показался более мужским занятием. До сих пор люблю охоту и рыбалку, тем более что у меня отец — охотник и рыболов.
— Когда окончили школу, я слышала, вы собирались поступать в военное училище. Но все-таки оказались в театральном.
— Много было мечтаний. Помню, посмотрев фильм Митты «Экипаж», я сошел с ума по авиации, решил: все, я должен стать летчиком гражданской авиации. Что производило невероятное впечатление на подростка, так это светомузыка, «шестерка», женщины и полеты за границу. Ну и плюс такая романтическая и героическая составляющая профессии, о которой рассказывали во второй серии. Кем только я не хотел стать! Красивым и здоровым десантником ВДВ, ходил даже на комиссию, но не прошел. Мечтал поступить в Свердловское танковое училище. Если бы такое случилось, мне было бы непросто, рост у меня немаленький. Последняя мечта была — стать юристом. Но тоже не просто так, в дальнейшем думал прийти разведчиком в Комитет государственной безопасности. Наивные детские мечты!
К актерской профессии я тогда относился несерьезно, как к хобби. Да, занимался этим долгое время, да, мне нравилось. Но в нашем коллективе я никогда не был звездой. Непродолжительное время играл в Театре юношеского творчества какого-то хулигана в спектакле. Но окончательно решил поступать в театральное училище лишь на выпускном вечере. В моем классе училась дочь одного из ведущих артистов нашей драмы Вячеслава Мелехова. Мы с ним поговорили, после этого я принял решение попробовать, экзамены там начинались раньше. Думал, туда не пройду — поступлю куда планировал.
Но меня взяли. Поначалу относился к занятиям как к веселой тусовке. Два года отучился и потом ушел в армию, военной кафедры в училище не было. И только вернувшись из армии, я понял, что актерская профессия серьезная, порой тяжелая, порой неблагодарная, но интересная. И если у тебя что-то получается, ты испытываешь невероятный драйв.
Я всегда любил кино, до сих пор остаюсь киноманом, смотрю фильмы каждый вечер. И раньше не пропускал ни одной новой картины. Иногда, когда фильм шел в центре города, но я не успевал на него сходить, ехал в какие-то отдаленные районы, что было довольно опасно, там местные могли задать вопрос «Ты откуда?», и, если ответ их не устраивал, можно было получить в глаз. Заранее четко планировал маршрут, чтобы посмотреть кино и вернуться домой целым и невредимым.
— Как принимали решение ехать в Москву поступать в ГИТИС?
— Я окончил Свердловский театральный институт, курс считался успешным, и мы решили остаться и создать свой театр. Назвали его Театр масок, поставили первый программный спектакль «Двенадцатая ночь», избрали свое направление. Но на дворе стояли девяностые, все благополучно развалилось, театр никому не был нужен. Большая часть труппы решила попытать счастья в Москве.
Моя однокурсница уже училась в ГИТИСе, подсказала: «Захаров хочет добрать парней, попробуй ему показаться». Я, конечно, не видел спектакли Марка Анатольевича, так как жил в Свердловске, но обожал его фильмы, юмор, иронию.
Чтобы поехать в Москву, мне надо было заработать денег. Все лето трудился на парфюмерной фабрике в Свердловске. Правда, я работал экспедитором в отделе снабжения, меня по блату устроили. Сидеть в цеху было просто невозможно. Когда я уходил, парни просили: пожалуйста, порекомендуй на свое место. Я их понимал.
Приехал в столицу, помогал ребятам показываться в театры. Кстати, сегодня многие с нашего свердловского курса — ведущие артисты в московских театрах. Но когда Захаров принял меня в свою актерско-режиссерскую мастерскую в ГИТИСе, решил больше в театры не показываться, а еще поучиться, о чем ни разу не пожалел. Конечно же, основы актерской профессии я освоил еще в Свердловске, и умение разбирать роль, и дисциплину. А учась в ГИТИСе, больше прислушивался к тому, что Марк Анатольевич говорил режиссерам. Сегодня многие из них — известные люди, ставят в театре, снимают кино. И это пошло мне на пользу. Порой мне не нужен режиссер, чтобы что-то развести, я сам могу все сделать. Конечно, если режиссер предложит что-то интересное, не стану капризничать, прислушаюсь. Но беспомощным я себя не ощущаю никогда. Актерами на курсе Захаров сильно не занимался, он требовал сразу результат, а как его достичь, Марка Анатольевича не особо волновало. Но мне было учиться легко и интересно. Я сразу попал в среду легендарного «Ленкома», в театре нас заняли в массовке, видел рядом артистов, по которым сходила с ума вся страна. Вот они здесь — сидят в буфете, едят, шутят, ходят! Думаю, актеров отчасти воспитывает среда. Если захочешь, многое получишь от общения.
— Захаров известен как гениальный режиссер. А каким человеком был Марк Анатольевич?
— Я прослужил в театре почти десять лет, если считать студенческие времена. Марк Анатольевич не был открытым человеком, в основном мы общались по делу. Репетировать с ним было удовольствие. Это называлось «разогреть воздух»: всегда начиналось с какой-то смешной истории, разговора. На репетициях царила творческая атмосфера. Марк Анатольевич любил мне что-то показывать. Его показ был не актерским, но ты сразу понимал, в чем здесь юмор, комедийная ситуация. Это была его удивительная черта как режиссера. Захаров часто повторял, что он плохой артист, но, мне кажется, лукавил.
— В принципе, его актерская карьера не сложилась.
— И слава богу. Зато сколько актерских имен он открыл, какие спектакли поставил, какие фильмы снял. Если бы оставался артистом, мы бы многое потеряли.
— С кем у вас в театре сложились приятельские отношения?
— У меня ни с кем. «Ленком» — огромный театр, там существовала своего рода иерархия. Нас в основном связывали рабочие отношения, не более того. Как молодой артист, я занимал в труппе свое место.
— Не страшно было уходить из «Ленкома»?
— Страшно, хотя я там ничего выдающегося, кроме одного-двух спектаклей, не сыграл. Полноценную большую роль я получил в «Жестоких играх» по пьесе Арбузова. Спектакль старый, в свое время в нем блистал Абдулов, это была театральная бомба, постановка смелая, откровенная, местами жесткая. Когда я вводился, там чуть-чуть поправили текст и назвали спектакль новой редакцией. Моими партнерами были Дима Марьянов, Олеся Железняк, Сергей Фролов...
Институт репертуарного театра был очень силен, но в начале нулевых стали возникать антрепризные проекты — собирались независимые люди, находили деньги и делали шоу-спектакль, чтобы потом возить его на гастроли.
В «Ленкоме» премьеры случались нечасто, спектакли были достаточно дорогими, но если ты засвечивался в главной роли, тебя сразу узнавала вся Москва, и театральная, и не театральная. Начиналась работа над новой постановкой, ты читал распределение и обнаруживал: тебя там опять нет... Помню, как-то лежал в гримерке, куда заглянул мой однокурсник Виктор Шамиров.
— Костик, ты чего делаешь?
— Не видишь, что ли, на диване лежу.
— Если хочешь, приходи завтра на репетицию, есть один проектик.
Пришел и застал Татьяну Григорьевну Васильеву. Сначала репетировали одну пьесу, но закончили другой, спектаклем «Трактирщица», где играли Валерий Гаркалин, Георгий Мартиросян, Виктор Раков, Олеся Железняк, Татьяна Кравченко и я. Так я попал в антрепризную историю. Продюсер Эльшан Мамедов говорил: «Что ты до сих пор делаешь в «Ленкоме»? Уходи, будем играть спектакли». Эльшан постоянно предлагал роли, я переиграл у него море спектаклей. То есть он сдержал слово: уйдя из «Ленкома», без работы я не остался.
— В свое время спектакль «Ladies’ Night» стал событием. Меня пригласил на него Гоша Куценко, обещавший сенсацию в виде мужского стриптиза в финале. Как вы этот спектакль вспоминаете?
— Это был второй спектакль Эльшана Мамедова и его компании «Независимый театральный проект». Он часто ездил во Францию, интересовался театральной парижской жизнью, рождал идеи. Эльшан Мамедов видел там спектакль «Ladies’ Night», подумал, почему бы не поставить пьесу у нас, и выкупил права. Помню, когда я ее прочитал, даже не улыбнулся, подумал: кисленько, какая-то депрессуха. Бедные рабочие хотят раздеваться за деньги...
Кастинг был серьезным, в нем приняли участие многие 30-летние артисты. Я еще работал в «Ленкоме». В итоге мы переписали весь текст, потратили на это время, что-то придумали во время застольных репетиций. А потом нам объявили, что в конце спектакля состоится настоящее стрип-шоу. Собрали первый акт и ушли на летний перерыв. Появилось ощущение необычности формата, надеялись: возможно это будет прикольно. Долго репетировали танцы. А под занавес нам принесли — так же, как героям — «костюмы», то есть стринги. Тут вообще был шок! Мы испытали настоящий ужас, повели себя, как персонажи пьесы.
Первый спектакль играли в Культурном центре ФСБ. Я в нем не участвовал, потому что в тот вечер был занят в постановке в «Ленкоме». Приехал к финалу, вошел в зал, встал за шторку и стал смотреть. Был поражен, что серьезная публика в зале веселилась от души. Конечно же, мы не рассчитывали на такой успех. Когда играли «Ladies’ Night» в «Сатириконе», билеты у спекулянтов стоили по тысяче долларов, все места были распроданы. Постановка пользовалась невероятной популярностью. А уж когда поехали на гастроли и видели, как нас принимают южные регионы, все сомнения отпали. Реакция зрителей там особенная, часть зала смеется на какую-то шутку, вторая не услышала, переспрашивает и начинает смеяться с опозданием. В зале просто стоит гогот. Играем спектакль уже 21-й год, вот такой формат получился.
С Виктором Шамировым, Гошей Куценко, Димой Марьяновым сложилась веселая компания. Мы сочинили новый проект «Игра в правду». Вообще, таких режиссеров, как Витя, мало, хотя характер у него сложный. Эльшан привез новую пьесу, я посмотрел на видео французский спектакль, подумал: какой-то кисляк. Почему французы смеются над этими шутками, вообще непонятно. Виктор предложил: заключим контракт с французами, идея хорошая, но пьесу надо переписать с учетом российской действительности. Эльшан выкупил права, и мы полностью переделали пьесу. Распределение было вообще замечательным, Витя сказал: «Мне все равно, кого вы будете играть, тащите спички». Вот кого вытащили, того и играли.
Мы много ездили с «Игрой в правду», это был один из любимых наших спектаклей. На сцене нам ничего не надо было играть, особенно в первом акте, где велись чисто мужские разговоры. Между нами существовала химия, видно было, что и в жизни мы дружим. «Игра в правду» так и остается одним из любимых спектаклей, которые я когда-либо играл. Мы успели снять по нему фильм, но там все немного по-другому.
Когда Дима Марьянов умер, мы приняли решение закрыть проект...
— Слышала от артистов, насколько эмоционально репетирует Шамиров, случается, и посылает по известному адресу.
— Говорю же, он человек непростой. Я от него, наверное, один раз в жизни слышал похвалу, хотя мы сокурсники. Что-то такое было сказано вроде «неплохо». Это надо было на видео записать, чтобы осталось в истории. Но моменты, когда мы с Гошей Куценко сидели на кухне у Шамирова и втроем что-то сочиняли, вспоминаю как самые светлые и приятные. Собирались вечером после съемочной смены или спектакля на какие-то два-три часа перед сном, замечательные были времена!
— За роль в картине Шамирова «Упражнения в прекрасном» вы получили приз фестиваля «Кинотавр». Зал там не из легких, в нем сидят коллеги и оценивают вас по гамбургскому счету. Помню, когда ваш персонаж, артист, передвигался по вагонам с гитарой и пел, этот эпизод шел под аплодисменты, что большая редкость.
— «Упражнения в прекрасном» появились так. Получив большой опыт гастролей, особенно с «Ladies’ Night», мы решили им поделиться. Мы тогда объездили множество городов, даже в Америке побывали, играли в одном из залов на Бродвее, а потом в Бруклине в зале на две с половиной тысячи мест, и все они были заполнены. Так родилась идея сочинить уморительно смешную комедию об актерских гастролях. Шамиров, конечно, сомневался: «Будет ли это кому-то интересно? Там актеры — клоуны, многие неуважительно относятся к этой профессии, может быть, не всем зайдет, но давайте попробуем». В итоге мы втроем сели, стали сочинять, и вышло, что у многих артистов не особо счастливая, порой даже трагическая судьба. Получился такой роуд-муви, но с неповторимой атмосферой.
У действовавших на экране персонажей имелись реальные прототипы, не буду называть, кто конкретно имелся в виду. Я понимал, что и кого я играю. У нас были разногласия по поводу финала, мы иногда ссорились. Но сочинили то, что сочинили, и повезли на «Кинотавр». Для меня, конечно, «Кинотавр» стал большим откровением. Мы трое получили приз еще и за оригинальный сценарий, что было очень приятно. Сочинение — особая вещь, это не актерство, это порой круче. Мы сидели болтали, что-то записывали, а потом вышло произведение, на которое ярко отреагировала аудитория. Поразительно: как так, вроде из ничего что-то сочинилось! Когда видишь, что зал на просмотре ржет, и точно помнишь, что эту шутку придумал и предложил ты сам, тебя переполняет невероятная радость. Это очень круто.
Тихо сидел в зале «Зимнего», вжался в кресло, переживал, как фильм воспримут коллеги. И вдруг кто-то в переднем ряду, когда шла моя сцена, произнес: «Да он же офигенный!» Как вы догадываетесь, словечко было другим. Не сразу сообразил: это про меня, что ли, говорят?
Для меня это было неожиданно, не лукавлю. А когда на закрытии вызвали получать приз за мужскую роль, я вообще растерялся. Сначала встал, потом подумал: «Что ты вскочил, дурак, это не тебя!» Присел и понял: нет, все-таки меня. Было такое чувство, что все происходит не наяву, это прекрасный сон.
— Мы говорили о партнерах, с которыми вам было комфортно работать. А если попадается неудобный человек, возникают сложные ситуации, как вы себя ведете?
— Я не очень конфликтный человек. Если уж возникают конфликты и они не касаются моего достоинства, я закрываю на них глаза, чтобы доделать дело. Но, к счастью, это единичные случаи. Возможно, когда ты становишься более известным, с тобой начинают вести себя по-другому. По молодости случалось. Не стану называть фамилию режиссера, но, когда я пришел и услышал мат-перемат на площадке, решил: если будет на меня кричать, я его тоже пошлю и уйду. Слава богу, не пришлось так поступать.
— Не так давно по телевидению в ночи показали «Рассказы», где ваш персонаж произносит фразу, без преувеличения, ушедшую в народ: «О чем с тобой трахаться?» Как вам работалось с Любовью Аксеновой?
— В итоге прекрасно, хотя в картине много откровенных сцен. Но это только бизнес, ничего личного. Обычно актеры на площадке пытаются подходить к таким сценам с юмором, чтобы раскрепоститься. Фразу придумал режиссер Михаил Сегал, тут моего творчества нет. Я понимал, что на бумаге история выглядела забавно, решил посоветоваться с Шамировым. Принес сценарий, говорю: «Вот, мне предлагают роль». Он сказал: «Прикольно, но это ведь сыграть надо», — и с сомнением на меня посмотрел. Он всегда к нам относился с большим сомнением. (Смеется.) Я тогда подумал: «Все равно это сыграю!»
На площадке все быстро вошло в нормальное русло. Тут полная заслуга Миши: что он говорил, то мы и делали. Надеялся, что получится прикольно, но не думал, что это так зайдет зрителям. Помню, снимался в Риге, в выходной пошел погулять. На площади стояла девушка с флаерами, приглашала на экскурсию на катере, подошла ко мне и вдруг на всю площадь как завизжит: «Рассказы»! Уронила все свои планшеты. Стала извиняться: я волнуюсь, я растерялась, у меня руки дрожат, подождите, сейчас... Я испугался, что ей плохо станет, успокаивал.
— Сериал «Секс. До и после» с вашим участием идет в интернете. Как работалось с Дарьей Мороз, которая выступила в роли режиссера?
— Замечательно. Сериал состоит из небольших новелл. Там и юмор есть, и ирония. Формат сериала таков, что как такового секса там не показывают, только ситуации до и после. Это мы и сыграли с Натальей Рогожкиной и Яной Кошкиной.
— Остались ли у вас нереализованные желания?
— Изъезженная тема, но я никогда не хотел сыграть Гамлета. Когда-то давно мечтал сняться в военном фильме. В итоге сыграл военного в сериале «Челночницы», правда, там рассказывалось про 90-е годы, когда все разваливалось. Какие-то роли я так и не получил и не получу, потому что возраст уже не тот. Хотелось бы просто найти интересный материал. Когда выходит прекрасный проект на платформах с замечательными сложными героями, то сразу по-хорошему берет зависть.
Одно из последних впечатлений — «Слово пацана. Кровь на асфальте». Свердловск, конечно, был не Казань, но шпаны и у нас хватало, вопрос «Какого ты двора, кого знаешь?» звучал. Фильм снят талантливо, все артисты прекрасно играют, им доверяешь. Из последнего, что я смотрел, сильные впечатления оставила «Большая секунда» Вити Шамирова, замечательная история.
— Чем занимаются ваши дочери?
— Старшая, Евдокия, оканчивает Щепкинское училище, младшая, Екатерина, учится в экономическом университете. Предвосхищая ваш вопрос, скажу: мы отговаривали старшую от актерской профессии. Большинство артистов не хотят, чтобы дети продолжили династию. Но с Евдокией все было бесполезно. Конечно, настоящее обучение для дочери начнется только после института. Пока не попал во взрослую жизнь, все будет не совсем так, как ты представляешь. Поэтому студенческие годы — это прекрасные времена, которыми надо насладиться, потом все будет гораздо сложнее.
Главное, чтобы дочкам не пришлось испытать то, что мы испытали в девяностые, когда не снимали кино, закрывались театры. Казалось, наступает конец всего, с актерской профессией надо завязывать, — были у меня такие мысли.
— И куда бы пошли, если бы завязали?
— Ой, не знаю!
Подпишись на наш канал в Telegram