«...Каждый раз шла на репетицию как на Голгофу. Но когда услышала, что в моих услугах больше не нуждаются, сразу стало легче. Помню, приехала домой и, захлебываясь слезами, позвонила маме: «Все кончено, я проиграла».
— Марина, наверное, в детстве вам доставалось из-за необычной фамилии? Сверстники изощрялись в остроумии?
— К сожалению, дальше прозвища Лошадиная Фамилия фантазия их не распространялась. Когда мы проходили в школе одноименный рассказ Чехова, учительница устроила его пересказ в классе. И как будто нарочно заставляла всех подробно останавливаться на том фрагменте, где шло перечисление «Жеребчиков... Жеребковский... Жеребенко... Нет, не то! Лошадинский... Лошадевич... Жеребкович... Кобылянский...» В какой-то момент кто-то сказал «Коняшкина», все засмеялись.
Вообще, ребята у нас были хорошие и меня не дразнили, но я все равно немного стеснялась. Может, потому что мы жили в небольшом военном городке под Минском, где все друг друга знали. Папа служил в ПВО, закончил службу майором. Однажды я получала посылку на почте, куда пришла большая и шумная группа курсантов. Когда сотрудница почты спросила фамилию получателя, тихонько сказала: «Коняшкина». Она не расслышала: «Как?» Я повторила громче: «Коняшкина!» Курсанты так загоготали! Но я никогда не подавала виду, что меня задевает подобная реакция. И вообще, не люблю жаловаться, говорить о каких-то проблемах. Раскрыться могу разве что перед близкими людьми.
— В театральном вузе вам не предлагали взять псевдоним?
— В вузе нет — в Московском Художественном театре, когда меня, студентку четвертого курса «Щуки», вводили на главную роль в спектакле «Ундина». В тот день я пришла на примерку костюма. Платье было старинное, с корсетом, и, когда его затянули, я чуть не упала в обморок. Меня подхватили, отвели в медпункт. И там медсестра сказала, что с фамилией Коняшкина актрисы быть не может. Карьеры с ней не сделать. «Но меня уже пригласили в Московский Художественный театр на главную роль!» — ответила я.
— У вас белорусские корни?
— На 50 процентов, по маме. Она из Минской области, папа из Подмосковья. Как уже сказала, детство мое прошло в военном городке. Покидала я его крайне редко, и Минск, находившийся совсем рядом, стала понемногу узнавать только лет в пятнадцать-шестнадцать, когда поступила в театральную студию.
— С детства мечтали стать актрисой?
— Знаете, как раз сегодня мама прислала фотографии нескольких детских рисунков. Поскольку она преподает в школе, я подумала, что это работы ее учеников. Но оказалось — мои. Их нашла моя первая учительница. На обороте одного из рисунков, на котором изображена девочка на коньках, написано «Хочу быть фигуристкой!»
«Так вот как было на самом деле, — сказала я маме. — Всем говорю, что хотела стать адвокатом, а на самом деле — фигуристкой!» Адвокатом я подумывала стать в старших классах. Кстати, эта профессия близка к актерской. Актер ведь тоже выступает на публике и защищает своего героя, даже если ему, не дай бог, достался какой-нибудь злодей. И он должен придумать определенную стратегию, чтобы увлечь зрителя.
— Как же вы оказались в театральной студии?
— В каком-то смысле из-за страсти к путешествиям. В 90-е годы наша семья никуда не ездила, возможности не было, и я все время плакалась маме, что в отличие от подруг нигде не была и даже ни разу не летала на самолете. В школе часто проводили концерты, капустники, КВН. Однажды я поразилась, как здорово выступила в КВН девочка из параллельного класса. Спросила, кто помог ей поставить такой интересный номер, и она рассказала, что занимается в театре-студии «Ронд». А еще показала свой фотоальбом, где были снимки с гастролей во Франции, Швеции и других странах. Я загорелась: «Мне тоже надо в вашу студию! Я еще нигде не была!»
— Попутешествовали?
— Нет, со студией я побывала только в Гатчине под Питером и Витебске. «Ронд» — очень известный и заслуженный коллектив. Он был создан 40 лет назад режиссером Ириной Марковой и носит звание «Спутник ТЮЗа» города Минска. Наш дипломный спектакль мы выпускали на его экспериментальной сцене.
Ирина Васильевна говорила, что мне обязательно нужно заниматься актерской профессией и учиться ей желательно в Москве. Мама поначалу не относилась к этому всерьез, и ее беспокоило, что я проводила в студии очень много времени. Она боялась, что пострадает учеба, но я пообещала окончить школу с медалью. И окончила — с серебряной. У меня была одна девятка в аттестате, по математике. В то время в Белоруссии уже перешли на десятибалльную систему. Если учесть, что в 11-м классе из-за репетиций и прогонов я пропустила 45 уроков, это был просто фантастический результат. В студии мы в то время выпустили дипломный спектакль, который прошел с большим успехом. Посмотрев его, мама сказала: «Хорошо, я поняла, что это твое, и не могу запретить тебе быть актрисой. Но поступать ты будешь только в Минске, ни о какой Москве речи быть не может!»
Помог мне Юра Шеланков — ныне известный белорусский актер. Он занимался еще в одной хорошей театральной студии и по приглашению Ирины Васильевны Марковой играл у нас в спектакле. Мы дружили. Во многом благодаря Юре я сейчас и разговариваю с вами, потому что он сыграл колоссальную роль в моем поступлении в театральный вуз. Юра тоже считал, что мне надо ехать в Москву. Он купил билеты на поезд, пришел к нам домой и сказал моей маме: «Марина поедет со мной и еще двумя ребятами. Мы тоже поступаем в театральный и сделаем все, чтобы ваша девочка чувствовала себя комфортно, приглядим за ней, поможем. Вы можете за нее не беспокоиться». Мама сдалась. Сыграло свою роль и то, что в Москве жила ее двоюродная сестра, у которой я могла остановиться.
Парни действительно обеспечили мне комфортную сдачу экзаменов. Мы везде ходили вместе. Материал помог найти Юра. За неделю до отборочных туров у меня еще не было и половины программы. Басню я учила в поезде...
Самое удивительное, что после первого же отборочного тура меня взяли в ГИТИС. Бориса Морозова, набиравшего курс, тогда не было, нас прослушивал его помощник. Он сказал: «Мы вас берем. На третий тур можете вообще не приходить. Но мы должны быть уверены, что вы с нами, поэтому как можно быстрее принесите документы». Я была в шоке, решила, что участвую в программе «Розыгрыш». Озиралась по сторонам в поисках скрытых камер.
— Не могли поверить в такую удачу?
— Конечно. Я же готовилась к какому-то преодолению, как у всех настоящих артистов. И была обыкновенной девочкой из военного городка, которой просто так ничего не давалось.
К сожалению, сам Юра не попал в театральный вуз. Не прошел и еще один наш парень. Поступили из нашей четверки я и Леша Гиммельрейх. Он — в Школу-студию МХАТ, я — в итоге в Щукинское.
— Документы до ГИТИСа не донесли?
— Донесла, но параллельно поступала в «Щепку», Школу-студию МХАТ и «Щуку». В «Щепку» меня брали. Услышав свою фамилию в списке абитуриентов, прошедших на конкурс, я решила посоветоваться с девушкой из приемной комиссии:
— Не знаю, что делать. В ГИТИС уже фактически поступила, в Школе-студии прошла на третий тур, в Щукинском и у вас — на конкурс. У вас меня берут, и в Щукинском очень хорошие шансы. Про МХАТ я не знаю, сомневаюсь. Куда же пойти?
— Я бы на вашем месте выбрала Щукинский институт, — сказала она. — В этом потоке он самый лучший. Ну или МХАТ.
Школа-студия МХАТ была для меня какой-то чужой, а «Щука» напоминала Белорусскую академию искусств. Я себя в ней чувствовала как дома. И Павел Евгеньевич Любимцев, набиравший курс, казался очень добрым и сердечным человеком.
В Школе-студии я слетела на третьем туре. Но приходила туда болеть за Лешу и видела, какие эмоции переживают ребята, когда слышат свои фамилии в списке поступивших. Сама ничего подобного не почувствовала в ГИТИСе, потому что давно уже знала, что принята. И глядя на то, как прыгали и кричали от радости во МХАТе, подумала: «Надо же было приехать в Москву, чтобы поступить с холодным носом и ничего не испытать! А что я буду рассказывать спустя годы в передаче «Линия жизни» на канале «Культура»?! У настоящих артистов таких биографий не бывает!»
— Шутите?
— Клянусь! «Линию жизни» мы всегда смотрели всей семьей, с огромным удовольствием. И когда у меня промелькнула эта детская и дерзкая мысль, я решила изменить свою судьбу.
В Щукинском чтецкий конкурс проходит позже, чем в других вузах, и ему предшествуют вокально-речевая проверка и конкурс этюдов. На вокально-речевую проверку я пришла с ксерокопией нотариально заверенных документов. Подошла к Павлу Евгеньевичу Любимцеву:
— Разрешите мне сдавать с копией, документы мои лежат в ГИТИСе! — и зарыдала.
Он удивился:
— Странно, я общался с Морозовым, но по поводу других ребят, о вас не спросил, потому что был уверен, что вы придете к нам. Ваш случай я бы назвал сидением на двух стульях. Вокально-речевую проверку разрешаю вам пройти с копией, потом до этюдов у вас будет три часа, за которые вы должны принять решение, где хотите учиться. Мы в вас заинтересованы, я вам честно говорю, но есть еще одна девушка, которую мы тоже рассматриваем.
На проверке я не могла двух слов связать, была в ужасном раздрае. Леша ждал меня, я ему поведала про три часа, за которые надо было сделать выбор, и подумала: «Вот теперь у тебя, Коняшкина, будет замечательная история, дай бог, чтобы для «Линии жизни», а не какого-нибудь заведения общепита, где ты будешь мыть полы и рассказывать, что могла бы стать великой актрисой!» Гарантии-то ведь не было никакой, что меня возьмут в «Щуку».
Как же мы бежали с Лешей по Арбату! Мне было страшно, меня трясло. Что такое «земля уходит из-под ног», я поняла на пороге канцелярии ГИТИСа. Там нас встретили две строгие женщины. Спросили, зачем мы пришли. Я и слова сказать не могла, горло стиснул спазм. Леша объяснил, что я хочу забрать документы. Женщины удивились, одна из них стала задавать вопросы: «Ты с конкурса слетела? С коллоквиума? Сочинение на двойку написала? Может, ты иногородняя и тебе общежитие не дают? Ты поступила в другой вуз?» И когда на все это я ответила отрицательно, заявила, что я просто больная и не могу ничего забрать без визы Морозова. А его сегодня нет.
«Да отдай ты ей документы, — вдруг сказала вторая женщина. — Она никуда не поступит, и это станет ей уроком. В следующий раз не будет выкаблучиваться».
С этим «напутствием» я отправилась в «Щуку». На этюдах плохо видела и слышала партнера, была как в тумане и читала, по-моему, неважно. Но поступила. Любимцев, видимо, понял, что я чувствовала, и оценил мой поступок.
Это было абсолютное счастье — учиться у такого мастера, как Павел Евгеньевич. Я его обожаю. Он очень порядочный и высокоинтеллигентный человек. К студентам относится как отец: где надо — мягкий и любящий, где надо — строгий. Наш курс мастер очень любил, всем помогал. Мы к нему не раз приходили в гости.
Однажды у меня случилось воспаление зубного нерва. Я в Москве еще не обжилась, не знала, к кому обратиться, да и денег на платное лечение не было. Зуб болел ужасно, несколько дней я не могла ни есть, ни спать, ужасно измучилась. Наконец рассказала о своей проблеме Павлу Евгеньевичу, и он тут же направил к своему стоматологу. И все оплатил...
— В Москве было тяжело?
— Конечно, бывали какие-то сложности, но мне все время встречались прекрасные люди, готовые помочь. И родители всегда поддерживали. Незадолго до моего поступления в театральный папа сменил род деятельности и стал неплохо зарабатывать. Если бы не это, не знаю, на какие деньги я бы поехала в Москву. И потом львиная доля того, что он получал, откладывалась для меня. Это были достаточно скромные суммы, но для нашей семьи очень ощутимые.
Тетя Света тоже помогала, низкий ей за это поклон. Мы до сих пор дружим, и теперь уже я стараюсь ей помочь.
В студенческие годы жизнь моя в основном проходила в «Щуке» на Арбате и в общежитии Гнесинки на Хорошевском шоссе, где наш вуз занимал один этаж. Когда я поступила, он находился в плачевном состоянии. Кругом торчали оголенные провода, стекла во многих окнах были разбиты, туалеты стояли без дверей, кухня отсутствовала. Мама заплакала, когда приехала и все это увидела. И потом плакала, возвращаясь в Минск на поезде. Попутчица спросила:
— Вы, наверное, едете с похорон?
— Слава богу, у меня все живы, — ответила мама, — просто дочка в Москве заселилась в общежитие.
Душевая у нас была одна на все 12-этажное здание, и мы часа по полтора стояли в очереди, чтобы помыться. Стирали руками в раковине. Когда ударили 30-градусные морозы, в комнате было ненамного теплее, чем на улице. Я это время переждала у тети Светы, моя соседка Женька со мной не поехала, постеснялась. Однажды прихожу, а у нее посреди комнаты стоит таз с горячей водой и на кровати навалены тулупы, видимо, взятые из костюмерной «Щуки». Она под ними отогревалась. Со второго курса быт наш стал налаживаться: в общежитии сделали ремонт, поставили пластиковые окна, соорудили душевые и кухню, где появились микроволновка и стиральная машина.
Но несмотря на какие-то трудности и проблемы, годы учебы были лучшими в моей жизни. И сутки тогда были просто безразмерными, мы столько за них успевали! Спали мало, уходили из института ближе к ночи, а в девять утра, полусонные, уже снова приходили на занятия. Нашим любимым предметом была история изобразительного искусства, потому что, когда нам показывали слайды, выключали свет и все общежитские ребята, сидевшие на заднем ряду, засыпали.
— Вы подрабатывали?
— Один раз на четвертом курсе провела пару корпоративов. А на втором курсе я снялась в Белоруссии в главной роли в полнометражном фильме Маргариты Касымовой «Глубокое течение». Она меня приметила еще в «Ронде». В 11-м классе я успешно прошла пробы, но проект был приостановлен. Маргарита Наимовна обо мне помнила, и, когда картину наконец запустили, прислала в Москву девушку-скаута, знавшую лишь то, что я поступила в «Щуку». Она пришла к нам в институт и на вахте спросила, есть ли такая студентка — Коняшкина. Ей ответили утвердительно. Девушка меня нашла и рассказала, что Касымова приступает к съемкам и я утверждена на главную роль.
— Вот когда пригодилась фамилия! Петрову или Иванову найти было бы труднее.
— Кстати, да, и потом на кастингах меня всегда сразу запоминали. Павел Евгеньевич разрешил сниматься, но с условием, что я сдам все экзамены и никаких поблажек мне не будет.
— Это ведь фильм о Великой Отечественной войне, вы в нем играли партизанку?
— Совершенно верно, и это было непросто. Особенно мне досталось в той сцене, где моя героиня мылась в ручье зимой. После нескольких дублей я так замерзла, что в какой-то момент потеряла самообладание и машинально сказала «Стоп!» Как же разгневалась Маргарита Наимовна! Фильм снимался на пленку, это очень дорогое удовольствие, и вдруг какая-то второкурсница посмела запороть дубль!
— Второкурсница просто не понимала, что такое пленка.
— Я вообще мало что понимала тогда в кино. Но у меня были замечательные партнеры — Зинаида Кириенко, Екатерина Васильева, прекрасные белорусские артисты, и все это было немножко похоже на театр. Картину снимали по старинке, не так, как сейчас, когда камера у тебя под носом, а очень длинными планами, и камера была далеко. В каком-то смысле я успела захватить кусочек советского кино, ведь Маргарита Наимовна — режиссер старой школы, ученица Довженко и Чиаурели, однокурсница Ларисы Шепитько.
— Судя по рассказам ваших коллег, почти всех девушек в театральных вузах заставляют худеть. С вами такого не было?
— Нет, а мама боялась, что я стремительно похудею без домашней еды. Но к концу первого курса на скудном студенческом рационе, в основном состоявшем из булок и йогуртов, я поправилась. Потом вес нормализовался, и в конце учебы я была худой как спичка.
В комнате в общаге нас было трое. Одна девочка приехала из Волгограда, другая — с Сахалина, я из Белоруссии, и все мы очень ждали очередную посылку из дома. Сахалинская мама присылала красную икру домашнего приготовления в трехлитровых банках. Она очень выручала, когда кончались деньги и с едой было туго. Иногда на завтрак, обед и ужин у нас был только батон с красной икрой. Больше всего мы любили, когда мамы приезжали и нам готовили. Но это случалось редко, поэтому девчонки сами что-нибудь стряпали на плитке. В отличие от меня, они это умели. Я научилась готовить, только когда окончила институт и начала совместную жизнь с любимым человеком.
Поселились мы в Алтуфьево, в съемной комнате с соседкой. Парня надо было кормить, и однажды я решила приготовить котлеты. Купила фарш на последние деньги и... помыла его. Я же очень чистоплотная и знала, что все надо мыть. Когда большая часть мяса утекла в раковину, в слезах позвонила маме:
— Представляешь, купила фарш и помыла...
— Надеюсь, с моющим средством? — засмеялась она.
Сейчас я неплохо готовлю. И благодарна судьбе за то время, когда мы были не очень богатыми, но очень счастливыми.
Наша семья никогда не роскошествовала. Помню, в детстве мама говорила: «Боже, когда же мы будем так жить, что сможем на каждого покупать столько мороженого, сколько хочется!» По праздникам покупали по пачке на каждого — маму, папу, моего старшего брата и меня. Папа обычно от мороженого отказывался, и его доля доставалась нам с Ильей. Шоколадный батончик с зарплаты тоже делился на троих. Однажды на Новый год мы с Илюхой на все накопленные карманные деньги купили маме два батончика. И проследили, чтобы она их съела.
Когда я видела рекламу популярных итальянских конфет, то думала: «Как же хочется попробовать!» Для меня они были символом благополучия и роскоши и какой-то нереальной мечтой. Однажды я сказала маме:
— Все равно буду успешной и богатой, добьюсь всего желаемого и обязательно попробую и эти конфеты, и самое лучшее мороженое!
Мама вздохнула:
— Мечтай, доченька, мечтай...
— А как со студенческой скамьи вы попали в Московский Художественный театр?
— Наш мастер Павел Евгеньевич Любимцев очень хорошо знал замечательного режиссера и заведующего литературной частью МХТ Николая Михайловича Шейко и пригласил его на наш курс, чтобы поставить «Зеленую птичку» Карло Гоцци. Получился просто феерический спектакль. В то время в МХТ решили сделать второй состав у Ольги Литвиновой, игравшей главную роль в «Ундине» по пьесе Жана Жироду. У нее было много других ролей, а из этой она уже «выросла». Помощник Олега Павловича Табакова Кирилл Трубецкой (который к тому же был ассистентом режиссера-постановщика «Ундины» Николая Скорика) спросил Шейко, нет ли у него на примете какой-нибудь тонкой и звонкой блондинки. Он знал, что Николай Михайлович работал со студентами «Щуки».
— Есть подходящая героиня, тонкая и звонкая, — ответил Шейко, — только не блондинка.
— Ничего, приводите ее на кастинг.
Я пришла к Кириллу, мы с ним поговорили, попробовали одну сцену. Как он потом рассказывал: «Когда я увидел твои глаза, руки и длинные тонкие пальцы, то понял, что нашел Ундину». Трубецкой сообщил об этом Скорику, и я начала репетировать.
Интересно, что самым первым спектаклем, который я посмотрела после приезда в Москву, была именно «Ундина» с Олей Литвиновой. И моей дипломной работой стала роль Ундины в МХТ имени Чехова! Мистика какая-то.
— Как восприняли в театре ваш дебют?
— Хорошо. Наверное потому, что я все делала с любовью, обожала эту роль. Но МХТ был очень непростым «организмом». Сначала Ольга Семеновна Хенкина, заведующая труппой и правая рука Табакова, говорила: «Мы тебя берем, в другие театры не показывайся». Я ей поверила, тем более что Олег Павлович был на моей премьере и все одобрил. Мне это передали. Перед тем как выйти на сцену, я ему показывалась. Мы сыграли несколько сцен втроем: Павел Ващилин, Кирилл Трубецкой и я. Табаков тактично делал замечания только мальчикам, мне нет. Евгений Писарев, много ставивший тогда в МХТ, тоже одобрил мою работу — я об этом узнала от Кирилла — и впоследствии позвал меня в свой «Пиквикский клуб». А вскоре в театре появился приглашенный режиссер из Питера. Он увидел меня в «Ундине» и сказал Табакову:
— Я хочу взять эту актрису в свою постановку.
На что Олег Павлович ответил:
— Да пожалуйста.
То есть у него не было какого-то негатива по отношению ко мне. Но Хенкина после этого заявила, что меня оставят на контракте.
«Ну и ладно, — решила я, — главное — работать». Хотя осталась без зарплаты, получала только за спектакли, и очень немного. Это было лишь начало испытаний, уготованных мне в МХТ. Дело в том, что в постановке питерского режиссера я попала в компанию известной актерской супружеской пары и сполна узнала, что такое театральная дедовщина. Каждый день выслушивала, что студентке нельзя выходить на сцену академического театра, что с такой фамилией невозможно быть актрисой, что у меня анорексия, плохая кожа и так далее. Партнеры не столько репетировали со мной, сколько меня оценивали. В особенности старалась супруга популярного актера. В ее отсутствие у нас с ним все было более или менее ровно. Но потом появлялась она и заявляла: «Ну, удивите нас!» Я была так воспитана, что не могла ответить в том же духе людям гораздо старше меня, дать достойный отпор.
Позднее снова столкнулась с троллингом, репетируя «Пиквикский клуб». К счастью, за меня заступились Максим Матвеев и Сергей Васильевич Беляев, спасибо им большое. Когда однажды меня попытались откровенно унизить, они очень быстро поставили на место этого человека. А тогда перед этой парой я оказалась одна и не смогла противостоять прессингу.
— Чего же они добивались? Хотели сменить актрису?
— Даже не знаю. Сначала они съели меня, потом питерского режиссера, выпустили спектакль с другим постановщиком, поиграли два месяца — и все, проект закрыли. Знаете, в какой-то момент я уже сама захотела, чтобы меня убрали, потому что каждый раз шла на репетицию как на Голгофу. Но когда услышала, что в моих услугах больше не нуждаются, сразу стало легче, хоть и страшно. Помню, приехала домой и, захлебываясь слезами, позвонила маме:
— Все кончено, я проиграла.
Она сказала:
— Возьми себя в руки, это не конец, а только начало.
И мой молодой человек поддержал: «Ничего страшного, даже если ты останешься без театра, я нас прокормлю, мы не пропадем». Без театра я не осталась, играла в «Ундине» и «Пиквикском клубе», но, очевидно, не всем это нравилось.
— Всемогущая Хенкина вам не благоволила?
— Некоторые знаменитые актеры говорили, что надо идти к ней на поклон, делать подарки. Но я не могу выпрашивать роли. Однажды приняла участие в традиционном капустнике по случаю старого Нового года, и Ольга Семеновна мое выступление одобрила: «Теперь вы будете у нас всегда». Но в следующем капустнике я выступить не смогла, и Хенкина, видимо, затаила обиду. А вскоре случилась внештатная ситуация на спектакле «Пиквикский клуб».
Актриса, игравшая сестру моей героини, не приехала к началу спектакля, и меня попросили сыграть и свою, и ее роль — некий собирательный образ. Я ее текста не знала, поэтому мне дали наушник и самого лучшего суфлера, всегда помогавшего Олегу Павловичу Табакову. Сестру играла Оля Литвинова, которую срочно вызвали на спектакль. Она текста не знала и просто молча ходила по сцене. А я отдувалась за себя и «за того парня»: играла в одиночку двойную сцену, да еще с «ухом», что очень сложно. К счастью, все прошло хорошо, никто из зрителей ничего не понял. После спектакля меня поздравляли все коллеги и говорили: «Ну, Маринка, теперь тебя точно должны взять». Но из администрации никто не позвонил. И на следующий день на доске объявлений вывесили приказ с благодарностью... Ольге Литвиновой, спасшей спектакль. Мне стало ясно, что надо уходить.
— Сколько же вы продержались в МХТ?
— Пять лет. Но уходила я с легким сердцем. Дело ведь было не в тщеславии: я нуждалась не в публичной благодарности, а в элементарной справедливости.
— В то время вы уже вовсю снимались?
— Да, но это началось не сразу. После окончания «Щуки» я где-то с год ходила на кастинги как на работу, но меня никуда не утверждали, потому что я была начинающей актрисой, а тогда как раз началась погоня за медийностью. Много раз после проб я слышала: «Это было потрясающе!» И думала: «Ну, теперь роль моя». А дальше была тишина. В результате сниматься я начала в Петербурге, в сериале «Защита Красина». За что огромное спасибо замечательному кастинг-директору Инне Лазаревне Шлионской. Она пригласила меня на пробы в Петербург и доказала, что я могу сыграть главную роль в 12-серийном фильме. Никогда не забуду, как Инна Лазаревна сказала: «У меня легкая рука, после этого проекта у тебя все пойдет как по маслу». И как будто прорвало. Целый год я была никому не интересна, а тут все начали меня приглашать.
— По моим впечатлениям, в основном вы играете страдательные роли в мелодрамах.
— Довольно часто. Но у меня много и характерных ролей, как, например, в сериале «Торгсин», где я играла буфетчицу Розу, или в сериале «Пятый этаж без лифта», где мне досталась роль очень хваткой риелторши. В «Детке» для канала СТС у меня была тоже очень колоритная особа, учительница физкультуры. Мы там работали в паре с Сергеем Шнуровым.
Он замечательный партнер и человек, интеллигентный, умный, потрясающей доброты и широты души. Я его обожаю. «Детка» была подростковой историей, и в нашем вагончике, помимо нас с Сергеем, находились еще пятеро детей. Когда они появлялись, знаменитый хулиган Шнур не то что «блин» не позволял себе сказать — банку с энергетиком прятал под стол.
Года через два после съемок я ездила в Питер с другом, и мы решили сходить в мой любимый ресторан. Это и любимый ресторан Сергея, в котором он часто бывает. В тот вечер он как раз там что-то отмечал, и мы были немедленно приглашены за его стол. Когда Шнуров давал концерт в Минске, мой брат попросил организовать ему пропуск. Я позвонила Сергею, он обещал все устроить, но перед концертом Илью долго не могли найти в списках. Там была страшная неразбериха. Шнуров лично и очень долго занимался тем, чтобы моего брата пустили на стадион. Всех поднял на ноги. Кончилось тем, что девушка-координатор с выпученными глазами прокричала охране: «Да пропустите вы, наконец, этого Коняшкина! Иначе Сергей вас всех просто прибьет!»
А если вернуться к предыдущему вопросу, то я вообще не люблю просто «страдать», предпочитаю истории, в которых проявляется позиция моей героини и ее характер. Такие, как, например, в сериале «Карина красная», который в свое время очень тепло приняли зрители. Мой друг Сергей Юшкевич играл там криминального авторитета, а я его молодую жену, на плечи которой ложатся тяжелые жизненные испытания. Сначала Карина становится свидетельницей расправы мужа над подельником и с горя пытается покончить с собой, потом вступает в связь с бандитом, бежит от мужа и скрывается от посланных им убийц. Когда он погибает, сама постепенно вовлекается в преступный бизнес, а позже сколачивает банду...
Карина прошла нелегкий путь. И мне, как вы уже, наверное, поняли, легкий путь неинтересен, да он никогда таким и не был. Видимо, я это напророчила себе тогда, у Школы-студии МХАТ, когда задумалась о том, что буду рассказывать в «Линии жизни». Мне всегда нужна драма, и свою жизнь я выстраиваю с какой-то драматургией.
— Ваше амплуа — женщина с сильным характером?
— Наверное, можно так сказать. Даже если в сценарии героиня прописана слабовато, у меня она точно будет с характером.
— Вы назвали своим другом Сергея Юшкевича. Что вас объединяет?
— Прежде всего любовь к профессии и преданность ей. Мы оба выпускники Щукинского и любим театр, особенно Сережа. В Москве, наверное, нет ни одного спектакля, который он бы не посмотрел. Я шучу, что если Юшкевич не на сцене, то в зрительном зале. Ну или на съемочной площадке.
— А если не там и не там?
— Дома смотрит кино. Игорь Золотовицкий как-то пошутил на капустнике в МХТ: «Что отличает нынешних артистов? Они ходят только на те спектакли, в которых сами участвуют». Так вот к Сереже это не относится. Я хожу в театр гораздо реже, и зачастую благодаря ему. В кино он тоже меня вытаскивает.
Еще мы оба любим посмеяться. Познакомились много лет назад на проекте «Врач», где Сережа играл главного героя, а я врача, его ассистентку, и на съемках ржали не переставая, потому что он меня постоянно раскалывал. Дошло до того, что совместные сцены стали снимать с нами по отдельности.
У нас много каких-то совпадений. Сережа — один из любимых учеников Павла Евгеньевича Любимцева. Когда мы пришли к нему в гости вдвоем, это была радость для них обоих. У меня день рождения 7 июля, у Юшкевича 9-го. У него замечательная семья, которой он очень дорожит. Я тоже очень семейный человек.
— В МХТ не обзавелись друзьями?
— Подружилась со Светланой Колпаковой, которая тоже из «Щуки». И с Ольгой Ворониной у нас приятельские отношения, мы можем встретиться в кафе и на спектакли какие-то сходить. Светлана более занятой человек, сейчас мы редко видимся, но одно время плотно общались. С Максимом Матвеевым мне было очень легко и приятно работать не только в МХТ, но и позднее — в фильме «Союз спасения» и одноименном сериале о декабристах, где мы играли чету Трубецких.
Поначалу в фильме у меня был только эпизод, но важный, запоминающийся. Я к нему серьезно готовилась, много читала о Екатерине Трубецкой. В результате эпизод свелся к одной фразе, о чем я узнала только на съемочной площадке и долго смеялась. При этом у меня все равно был личный вагончик, мне сшили красивый исторический костюм, сделали парик. И работала я просто в музее, с замечательными актерами. Через какое-то время было решено сделать сериал «Союз спасения. Время гнева». Там у меня уже было несколько сцен, в том числе очень драматичный эпизод с Максимом Матвеевым, в котором князя Трубецкого забирают в ссылку. И мы бы его так прочувствованно не сыграли, со слезами, если бы не знали друг друга, потому что времени на репетиции особо не было.
— Какие проекты вам особенно дороги?
— «Пятый этаж без лифта», на котором я приобрела таких друзей, как Ваня Колесников и Леша Демидов, сериал «Завтрак в постель» — тоже режиссера Сергея Краснова, «Карину красную» очень люблю, «Черные кошки». И конечно, сериал «Несломленная».
В него я попала, можно сказать, в последний момент. Незадолго до начала съемок сменился кастинг-директор и слетела главная героиня. Режиссеру Елене Цыплаковой предложили мою кандидатуру. Елена Октябревна очень опытный профессионал, и ей иногда достаточно одной фотографии или разговора по телефону, чтобы составить мнение об актере. Мы с ней разговаривали по скайпу. Я в то время находилась в Крыму, в горах, где нет связи, и, когда зазвонил телефон, это было настоящим чудом. Потом я не раз убеждалась, что Елена Октябревна обладает колоссальной энергией и силой. Она великая женщина и актриса.
— Как вам с ней работалось?
— Это незабываемо и, наверное, не повторится ни с кем и никогда. Интересно, что в жизни, в быту Елена Цыплакова — женщина с душою нараспашку. Необыкновенно гостеприимная, сердечная. Если ты зайдешь к ней в гости, она обязательно накормит, напоит, обогреет. Но на площадке Елена Октябревна — лютый режиссер. Знает, чего добивается, и не идет ни на какие уступки. Все должно быть так, как она хочет.
У нас сразу возникло абсолютное понимание и доверие. Елена Октябревна ведь еще и актриса, она знает нашу профессию изнутри и может так поставить задачу, так посмотреть на тебя в нужный момент, что ты все сыграешь. Мы быстро нашли общий язык.
— Вы ведь снимались у Цыплаковой еще в одном сериале — «Когда закончится февраль»?
— Да, и мне с ней опять было очень комфортно. Если режиссер держит в своих руках весь съемочный процесс и на площадке царит дисциплина, ты со спокойной душой занимаешься только своим делом. И когда звучит команда «Стоп!», спокойно едешь домой и не волнуешься — а вдруг я что-то не доделала, не доиграла. Если Елена Октябревна сказала «Снято!», все хорошо.
— В сериале рассказывалось о психологе, использующем довольно жестокие методы воздействия на пациентов. Не все зрители приняли вашу героиню.
— Немудрено, у нас же все себя жалеют. А моя героиня доказывала, что жалость — самое страшное, что может быть в жизни. Она разлагает и жалеющего человека, и того, которого жалеют. Жалеющий чувствует себя выше, сильнее, тот, кого жалеют, — слабее. Хотя он должен в себе найти силы что-то сделать, изменить ситуацию. Но большая часть граждан хочет, чтобы психолог утирал им слезы и гладил по головке. А такого быть не может. Почитайте того же Фрейда.
— Интересуетесь психологией?
— Профессии актера и психолога во многом перекликаются. В свое время я даже поступила на факультет психологии Санкт-Петербургского университета, но вскоре уехала на съемки очередного проекта, и с учебой пришлось завязать. Позднее поступала еще на факультет искусств в филиале МГУ на специальность «Современный арт-рынок». Обучение было платным, и группу набрать не удалось.
— Зачем вам понадобился арт-рынок?
— Я хотела лучше разбираться в современном искусстве. И тогда как раз выдалась пауза в съемках, надо было себя чем-то занять. В принципе, можно было бы где-то поработать. Однажды я чуть не устроилась официанткой — график не подошел. Надо ведь было еще на пробы бегать. Что вы так удивленно смотрите? Многие голливудские актеры работали официантами.
— Но до начала кинематографической карьеры! Вы-то уже снимались.
— Время от времени случались паузы, иногда довольно продолжительные, а сидеть без дела я не могу. То есть должна либо учиться, либо работать. Официант — очень интересная профессия. В кафе и ресторанах попадаются такие персонажи! Я езжу в метро, чтобы наблюдать за людьми, и очень многое из этих наблюдений использую в профессии. Потом читаю в соцсетях: «Интересно, как это у вас получается? Вроде бы вы актриса-актриса, а так здорово сыграли обычную женщину!» Я отвечаю, что тоже обычная женщина и живу обычной жизнью.
— В метро узнают?
— Да, но я этого не боюсь. Не люблю, когда откровенно пялятся. Если люди подходят и что-то говорят, это прекрасно. Говорят всегда что-то хорошее, и у меня есть возможность пообщаться со своими зрителями. Среди них много глубоких и интересных людей. Однажды моей соседкой в самолете оказалась замечательная женщина, доктор наук. Было так приятно, когда она попросила автограф! На хейтеров в соцсетях я не реагирую. В жизни уже столько всего было, что никаким нападкам меня не сломить. Я несломленная, как моя героиня.
— Вы сказали, что часто ходите в театр. А сами где-то играете?
— Я сотрудничаю с «Активным театром» и играю в двух его спектаклях — «Музей» по прозе Евгения Водолазкина и «Наши женщины» по рассказам Алексея Слаповского. Этим независимым театральным проектом руководит режиссер, радиоведущая и педагог Марина Перелешина, и я в нем участвую, можно сказать, не за деньги, а за идею, потому что могу заниматься творчеством в компании прекрасных актеров. Еще это для меня в каком-то смысле возврат в студенчество, потому что мы друг другу помогаем перед спектаклями. Лена Ксенофонтова, к примеру, делает мне прическу, а я ей глажу рубашку и приношу из кафе вкусный капучино. С Ксюшей Энтелис мы вместе гримируемся.
Не так давно я еще начала работать в хорошей, качественной антрепризе, где играю комедию «Любовь как магнит» с тремя замечательными мужчинами — Володей Фекленко, Филиппом Бледным и Алексеем Демидовым. Два с половиной часа не ухожу со сцены и все время произношу текст. Роль очень сложная, ради нее одно время я даже отказывалась от съемок, потому что хотела все сделать хорошо и была всецело поглощена этим проектом. Везде ходила с текстом и учила его. У меня было 50 листов, и все они были испещрены пометками, потому что я должна была не просто выучить слова, а пропустить их через душу. А я уже немножко отвыкла от такой работы. И больших театральных ролей у меня еще не было, разве что Ундина, но тогда я вводилась в готовый спектакль, а здесь все было с нуля.
Надо сказать, что я себе постоянно устраиваю какие-то проверки на прочность, без них неинтересно. Мне нужен квест, нужна моя личная, внутренняя драматургия, нужен рост. И я все время стараюсь чему-то учиться, чем-то напитываться. Вот вчера в свой выходной сходила на концерт. Часто посещаю лекции на разные темы.
— А можно о личном? Стоит забить в поисковике «Марина Коняшкина», и выскакивает «в браке с актером Дмитрием Шевченко». Как это понимать?
— Мы с Дмитрием играли супружескую пару в сериале «Лучше не бывает». В жизни серьезные отношения меня связывают с совсем другим человеком. Одно время я подумывала их узаконить, а сейчас считаю, что важны именно отношения, а не то, что кто-то где-то их зарегистрирует. Штамп в паспорте имеет значение разве что при возникновении спорных ситуаций. У нас все хорошо.
— Родители не спрашивают, когда подарите им внуков?
— Об этом обычно спрашивают посторонние люди. Мои родители никогда не задают бесцеремонных вопросов ни мне, ни брату, потому что наша личная жизнь касается только нас.
— По-моему, вы с вашей энергией и интересом к жизни будете замечательной мамой!
— Спасибо. В этом смысле для меня пример моя мама. У нее неиссякаемая энергия. Пару лет назад я приезжала в Минск на Новый год, и мы с родителями праздновали его в ресторане, примерно с десяти вечера до четырех утра, с конкурсами, танцами. Домой вернулись в пять. Я была совершенно без сил, а мама бодра и весела, как будто не протанцевала всю ночь в свои шестьдесят пять. Я спросила:
— Откуда у тебя столько энергии?
— Ты знаешь, я, наверное, просто очень люблю жизнь, — сказала женщина, которая столько всего испытала.
Мама ведь была женой офицера, жила с мужем и на Крайнем Севере, и в жаркой Сирии, воспитала двоих детей, пережила непростые времена и сделала все возможное, чтобы ее семья не чувствовала тягот и лишений. Мы с Ильей всегда были ухожены и накормлены и вспоминаем детство как самое счастливое и беззаботное время нашей жизни. Для меня оно ассоциируется с ароматом маминых пирогов. Она умудрялась их делать буквально из ничего.
Мама до сих пор молода душой. Когда я приезжаю в Минск, мы с ней обязательно ходим в театр и какой-нибудь ресторан. Ей интересно увидеть и попробовать что-то новое. Выглядит мама просто сногсшибательно! В каком-то смысле у нее сейчас вторая молодость. Дети выросли, и они с папой могут пожить для себя. Хотя мама до сих пор работает в школе, не хочет уходить. Я стараюсь чаще отправлять ее отдыхать и делать подарки, чтобы у нее было все самое лучшее. Она не привыкла тратиться на себя и как будто извиняется, когда рассказывает:
— Марин, я очередную кофточку купила...
— Ну и правильно. Слава богу, это приносит тебе удовольствие!
Сама не хожу в магазины, не люблю.
— Что приносит удовольствие вам?
— Спектакли, фильмы, те же лекции. Недавно, например, я узнала много интересного об искусстве переговоров на Востоке. Читаю сейчас мемуары Феликса Юсупова.
— Детские мечты сбылись?
— Какие-то сбылись, появились другие. На днях посмотрела документальный фильм про Арнольда Шварценеггера. Он рассказал про альпиниста, покорившего Эверест. Когда этого человека спросили, что он испытал, взойдя на высочайшую вершину Земли, тот ответил: «Я посмотрел вдаль, увидел еще одну сияющую под солнцем вершину и подумал, что мой путь лежит туда». В жизни еще столько удивительного и непознанного...
Подпишись на наш канал в Telegram