«Я стал знаменитым ради женщин. В профессию пошел, чтобы нравиться им. Ну ради чего еще? Сеять разумное, доброе, вечное? Нести свой крест? «Идите в театр и умрите в нем!» — это не обо мне. Нет! «Идите в театр, посмотрите на меня и влюбитесь в меня!» — моя личная формула».
— Юрий Николаевич, после «Городка» вы обещали: «Никаких женщин я играть не буду, их у меня и так с переизбытком», а в сериале «Артист с большой дороги», который сейчас идет в онлайн-кинотеатрах START и Wink, вы впервые после долгого перерыва снова играете даму.
— Да. Мама всегда говорила: «Никогда не говори «никогда»... Все же зависит от материала. Читай сценарий — через не хочу и через не могу. Все мои неудачи связаны с невнимательным прочтением сценария. Но тут у меня не было шанса не прочитать. Это третий случай в жизни, когда его написали специально для меня. Первый — «Человек у окна», второй — «Вампиры средней полосы», и теперь вот эта история с дальним референсом в виде фильма «Тутси». Мой герой, вор-рецидивист, поставлен в острые обстоятельства, когда вынужден прикинуться женщиной. Единственная возможность попасть в дом, где ему необходимо быть, — под видом няни. А дальше начинаются интересные профессиональные задачи. Я перед маленькими артистами предстаю в женском образе, а дети же безумно тонко чувствуют фальшь. Они должны верить, что я няня. Думаю, мне это удалось: часто в перерывах между сценами они обращались ко мне как к женщине.
— Ваша мама говорила, что все женщины, которых вы играете, похожи на нее.
— Говорила, но, к сожалению, уже ничего не может сказать. Полтора года как ее нет. Но мысленно, конечно, мы с ней на связи. Я не думаю, что она скажет: «Юрочка, хватит играть всяких теток, похожих на меня». Но они все равно будут похожи на нее, потому что это женщина, с которой я общался больше всего в жизни. Главных женщин в жизни человека должно быть две: мама и любимая женщина, то есть жена. Но мне мою жену не сыграть никогда. Во-первых, потому что она красивая, во-вторых, потому что она человек с огромным чувством юмора.
— Мне кажется, вы женщин изучили больше, чем многие другие...
— Но ничего о них не понял. Только то, что все женские недостатки идут от любви: обманутой, несостоявшейся, счастливой, несчастной — неважно какой, важно, что от любви. Природа женских и мужских недостатков разная. У мужчин они все карьерные. Мужчины бывают завистливые. И те качества, которыми в юморе традиционно наделяют женщин, чаще присущи мужчинам.
— Особенно в актерской профессии.
— Нет, не только. Про нашу профессию очень много мифов. Например, что водка и актер — это синонимы. Или что измены и актер — синонимы. Это абсолютная ерунда. Если бы когда-нибудь социологи изучили и сравнили актерскую среду, например, с медицинской или инженерной, неважно, то процент не был бы со знаком минус в сторону артистов. Да, актеры влюбчивы. Профессия и обстоятельства принуждают их влюбляться в партнерш. Но так же, как ты на следующий день забываешь текст, ты, закончив проект, забудешь эту любовь.
Я человек профессионально влюбчивый, обожаю моих партнеров, иначе не могу входить в кадр. Это необходимость, как у ныряльщика, который при погружении задерживает дыхание, иначе умрет.
Иногда я люблю или не люблю с перебором. Я человек крайностей в том, как принимаю или не принимаю людей. Для меня важно первое впечатление. И я очень долго преодолеваю представление о человеке, который мне сразу не понравился. Часто это оказывается замечательный человек, а то, что он плохо посмотрел в мою сторону, так это из-за близорукости, к примеру. Я очень быстро очаровываюсь. Каждый раз прихожу домой и говорю: «Какой потрясающий артист! Какой партнер! Какая партнерша!» — и рассказов у меня таких уже миллион.
— Кем вы были очарованы на «Артисте с большой дороги»?
— Юрой Ицковым, это потрясающий артист, с которым я мечтал поработать. А еще Наташей Щукиной, в которую я влюбляюсь по сценарию. Чувства наших персонажей — с большими проблемами, скажем так. И конечно же, как и положено, на площадке я ее страстно любил. И не только ее. Ведь у нас собралась отличная компания. И режиссер там замечательный — Дмитрий Грибанов, и продюсеры. Один из них, Виталий Шляппо, предложил: «У вас же много своих песен, давайте посмотрим какую-нибудь из них, чтобы была личная история». И лейтмотивом проекта стал мой романс «Два плаща». Пел его я как женщина, это было очень интересно.
— Что вы можете сказать о своем герое, кроме того, что он вор-рецидивист и что у него сложные жизненные обстоятельства?
— Я вам скажу парадоксальную вещь. Для меня он хороший человек. Определение «вор-рецидивист» настолько сильное, что за ним очень тяжело разглядеть человека. А он там есть — талантливый и хороший. Не подонок, не подлец, не негодяй, не мерзавец, не жмот. Мужик, которого дважды в жизни жутко подставили. В первый раз его посадили как вора, а он им не был, и во второй раз он им не был, а в третий раз он им стал. Для него есть очень серьезные понятия — дружба, семья, невозможность предать. Он верит в то, что справедливое возмездие обязательно должно состояться.
— Вы сказали про героя: он хороший человек. А вы хороший человек?
— Я непростой человек, но, мне кажется, не мерзавец.
— Что в вас прекрасного и ужасного?
— Про прекрасное говорить неловко, а про ужасное гораздо легче. Я очень вспыльчив. Но мой гнев носит сиюминутный характер и связан с тотальным неприятием непрофессионализма и непорядочности. И здесь я бываю обнаженно откровенным. И громким. И нецензурным.
— А как выглядит крайняя степень вашего гнева, которая доходит до каких-то космических пределов и переходит даже уже во что-то комичное?..
— Комичное наступает в тот момент, когда через 20 минут я осознаю, что моя реакция была неадекватна обстоятельствам. К счастью, люди понимают, что мой гнев — проходящая вещь и такое состояние связано с обстоятельствами, которые я, конечно, очень обостряю. Я уже забываю предмет и причину, и меня захватывает сам процесс.
— Что сложнее всего в «Артисте» лично для вас?
— Будучи разным, оставаться органичным. Понимаете, когда играешь разных людей в скетчах, в коротких историях, подразумевается какая-то яркость. Там можно «плюсануть», наиграть, показать персонажа. В кино это невозможно, надо оставаться разным при минимуме выразительности. Допустим, мой герой приходит куда-то, представляется сотрудником Комитета госбезопасности, и он не может быть неестественным или комичным. Ему должны поверить. Или представляется батюшкой из небольшого прихода и должен выглядеть предельно натуральным. Жизнь все время ставит моего персонажа в обстоятельства, когда ему нужно быть кем-то, только не собой. Потому что, если он будет собой, человеком с бэкграундом вора, у него закроются все пути в жизни, он не решит ни одного вопроса. Дворником он может пойти устроиться — это максимум. А игра позволяет ему добиться очень многого. Оказывается, обманывать людей легче, чем быть честным. И с помощью обмана иногда можно достичь большего, чем с помощью правды.
— Юрий Николаевич, а в жизни вам часто приходилось обманывать?
— Приходилось... Благодаря обману я пришел к счастливой семейной жизни.
— То есть ложь во благо — это правильно?
— Сложный вопрос. Не всегда. Но в тех обстоятельствах, в которых я побывал в моей личной жизни, как любой человек, который ушел из одной семьи и пришел в другую, какой-то период приходилось проходить через обман.
— А просто в быту, по мелочи можете обмануть?
— Ну вот смотрите, изображу самый частый способ моего вранья. Звонит телефон, и я слышу в трубке:
— Алло, Юрий Николаевич, очень хотим вас пригласить на ток-шоу, — и называют канал.
Поскольку уже сто раз я говорил, что в ток-шоу не участвую, а они все равно продолжают упорно звонить, моя тактика меняется.
— Ой, а когда у вас, деточка?
— Да вот послезавтра.
— Ну что ты поделаешь, послезавтра я улетаю на Дальний Восток.
Вообще, наличие Дальнего Востока меня спасает от множества идиотских передач и съемок. Я безумно люблю за это Дальний Восток. И вообще люблю мою страну за то, что она такая большая и всегда можно сказать, что я сейчас в Омске, а это подразумевает, что не вляпаюсь в очередную дурацкую историю. При этом я никого не обижаю.
А еще можно шепотом ответить журналисту:
— Я сейчас в кадре, извините, случайно не отключил телефон.
И в идеале еще потом сделать вид, что тебя кто-то позвал и громко сказать:
— Да-да-да, уже бегу, уже бегу!
Я это делаю довольно часто, особенно в общении с вашим братом или вашей сестрой.
— Когда вы снимались в «Городке» в роли продавщицы, за вами как за дамой стал ухлестывать пожилой мужчина, даже сбегал за цветами. А потом, когда вы раскрыли карты, жутко расстроился и сказал: «Ты думаешь, я тебя клеил? Да нет же! Ты просто так похож на мою покойную жену, которая умерла полгода назад!»
— Здесь тоже бывали разные истории. Например, снимаешься в каком-то маленьком коттеджном поселке или садоводстве, весь день ходишь в вязаной кофточке, в паричке, в очках и туфельках. Иногда, когда тепло, переобуваешься в домашние тапочки. Сидишь на солнышке, пока выставляют свет, мимо едет какая-нибудь машина, за рулем женщина, и она не может проехать по дороге мимо киношной техники, и ты говоришь: «Давайте, я помогу вам!»
Она выходит, ты садишься за руль ее машины, объезжаешь все съемочные автомобили, говоришь:
— Пожалуйста.
Она кивает:
— Спасибо огромное, — потом присматривается и говорит: — Твою мать!
Она меня сразу не узнала. Думала, бабка хорошо машину водит. Мне кажется, ей потом будет что рассказать, как артист парковал ее машину.
Вот таких случаев и парадоксальных реакций на меня как на женщину во время съемок этого сериала было несколько. Случалось, сначала тебе говорит кто-нибудь из соседей:
— Да пошла ты!..
А потом исправляется:
— Ой, извините, я хотел сказать: да пошел ты.
— Кто помогал вам подбирать женский гардероб?
— Замечательные костюмеры и художники по костюмам, которые перешли сюда еще из «Вампиров средней полосы», они знают меня на ощупь. Больших примерок практически не было. Все как я люблю: удобное и идеально подходящее по размеру. Я категорически не хожу на каблуках, и парочка женских туфель кочует со мной уже лет двадцать. Так что, как бы это патологично ни звучало, получается, что я мужчина-артист со своим женским гардеробом.
— Что-то еще со времен «Городка» осталось?
— Накладная попа, сшитая мне еще в начале 2000-х годов. Она такая удобная, на специальных подтяжках, которые легко надеть. Но в этом сериале я ее не использовал, там требовалась какая-то элегантность.
— Что для вас труднее, когда вы перевоплощаетесь в женщину?
— Следить за голосом. Это не значит говорить высоко — просто мягче. Тембрально я ничего особенного не делал. Ведь важна первая секунда, люди должны поверить сразу. Если сразу не поверят, значит, не поверят потом весь фильм. Я никогда не препарирую этот процесс перевоплощения, знаю, что у меня это получается. А для этого понадобились годы. Но я бы не хотел остаться в памяти потомков как артист, который хорошо играл женщин. Для меня это всего лишь роль, я не артист театра кабуки, который всю жизнь с гримом толщиной 2 сантиметра играет одну и ту же даму. Я актер, которого жизнь призвала к необходимости играть много разных женщин, потому что партнер был усатым. Ну а потом это даже стало нравиться.
— Кто из артистов восхищал вас в женских образах?
— Олег Табаков, Александр Калягин, Дастин Хоффман.
— Как вы думаете, почему им так блестяще удавалось играть женщин, не становясь при этом ни пошлыми, ни двусмысленными? Они делали это дико талантливо...
— Все эти артисты с довольно богатой личной биографией, они женщин очень любили, обожали и преклонялись перед ними. И дам в их жизни было много. Хотя, наверное, говорить это я не вправе, там же жены... Но у них нельзя отнять того, что женщин они знали! И еще один очень важный нюанс: в тот момент, когда они играют, они испытывают то самое главное актерское чувство, которое должно сопровождать актера в роли, — удовольствие от того, что они делают. Это самое продуктивное ощущение, когда ты на сцене или в кадре. Ты можешь с неохотой напяливать одежду, парик, гримироваться с мыслями: «Что это? Ну зачем?» А в тот момент, когда входишь в кадр, должен думать, что ты лучший.
— А если не на площадке, кто вас восхищает в этой жизни? У вас ведь много встреч, круг огромный.
— Огромный, а друзей — раз-два и обчелся. Жена друг. Мои дети — друзья. Моя собака. У меня сейчас маленький мальтезе Пончик. Люди, у которых мы его брали, сказали, что откликается он на эту кличку, и мы ничего не стали менять. Наглый, своенравный, умный, хитрый, отвратительно воспитанный любимый пес.
Он безумно нас любит и никого к нам не подпускает. Эта маленькая собака порвет любого человека, если он попытается сесть рядом со мной или с Леной. Но его хозяйка — жена. Как только она уходит в магазин или по делам, Пончик ложится под дверь, даже если из-под нее дует и за дверью минус 25, и ждет, не сходя с места, столько часов, сколько ее не будет. Когда мы уезжаем в командировку, на съемки или отдохнуть и Пончик остается с детьми, он не ест двое суток.
— Говорят, собаки не знают, вернется хозяин или нет.
— Да, у них нет чувства времени, ты можешь прийти через десять минут, он тебя встретит так, как будто тебя не было год. В этом заключается природа их восторга: когда человек возвращается, собаке кажется, что прошла вечность. Любой уход человека — это как будто хозяин бросает. Вот это дружба!
Вообще, если не брать семейный круг, друзья мои — очень разные люди. У меня начиная с пандемии круг друзей очень изменился...
— Стало много друзей-врачей?
— Нет. Врачи — это связи... Хотя один друг-врач у меня был — выдающийся, знаменитый в мире кардиохирург, звали его Нарек Варданович Закарян. Он умер от разрыва сердца, не дожив до 50 лет. И я все время думаю: где же этот высший промысел? Зачем его забирать, если он мог спасать тысячу человек каждый год?..
Но друзья не только уходят, но и приходят. Не так давно я обрел потрясающего друга. В пандемию мы переехали на дачу и стали жить там постоянно. Теперь я называю это не дачей, а домом. Он небольшой, ничего там такого звездного и элитного нет, но зато он уютный и во всех смыслах прекрасный. Метрах в пятидесяти на озере есть ресторанчик, и мой сосед — хозяин этого ресторана. Так вот, мы с ним безумно подружились. Такого чувства юмора — не профессионального, а природного, человеческого — я давно не встречал. Мне с ним так смешно, так весело, так клево, мы уже не один раз отдыхали вместе, семьями — и не надоедает!
Я сейчас страшную фразу произнесу. Да, пандемия принесла много горя человечеству, но я ей благодарен. Если бы не она, я бы не написал очень много новых рассказов и новых песен, не стал бы смешные ролики с женой снимать, не занялся бы столярным делом. В конце концов, у меня бы не появился мой прекрасный дачный друг.
Вообще, перемены постоянно, и в связи с этим круг друзей тоже меняется. Одних разбросало по миру, с другими радикально разошлись во взглядах. Но, к счастью, есть несменяемые константы. Среди них мой друг Игорь Золотовицкий — мы с ним смеемся над одним и тем же, так же как с моей женой, ненавидим одно и то же и любим тоже одно.
— Вы с Золотовицким были заявлены в спектакле МХТ «Ханума», но в итоге там не играете.
— Мы с ним были назначены на одну роль. Но сыграл ее Артур Ваха. Потому что и Игорь, и я дико заняты. Я вот расписан в работе в сериалах до лета 2025 года. А театральные истории возникают спонтанно. Заканчивается год, и тебе говорят: «Давайте осенью!» или «Давайте весной!» И я не могу себе этого позволить, хотя потребность актерского организма есть. Нужно восстанавливаться и с завода иногда идти в лабораторию, с конвейера — на ручную сборку.
— Что еще важно для артиста?
— Насмотренность. Нужно понимать, что ставят, снимают, быть в курсе происходящего.
— Но невозможно увидеть все, что выпускается. Что делать? Как выбирать?
— Ориентируйся на мнение коллег. Если те, кого ты не любишь, говорят, что это фигня, обязательно смотри. Не смотри то, что они хвалят. Смотри то, что хвалят те, кого ты любишь. У меня есть моя фокус-группа. Это режиссеры и операторы, с которыми я работал в последнее время, и артисты, которых я люблю, которым доверяю. Это все, с кем снимался и в «Вампирах средней полосы», и в «Артисте с большой дороги», и в «Пяти процентах», и вообще во всех последних проектах. Это большинство людей, с которыми мы до сих пор постоянно созваниваемся и общаемся: Артем Ткаченко, Ян Цапник, Ира Розанова. Мы с Ирой, например, играем две главные роли — мужа и жену — в проекте с рабочим названием «Самозанятые». Скорее всего, его переименуют в «Фантазер, или Удивительный мир инженера Лужина». Это очень странный формат, когда соединяется кино, ситком, скетч, а в основе — длинная история. Моего героя увольняют с работы, и они с женой начинают думать, как дальше выживать, и придумывают разные бизнесы. Это стержень, на который все нанизывается, — бесконечные попытки людей найти себя после шестидесяти в сегодняшней жизни.
— Вам за шестьдесят. Не страшно, что вы вдруг когда-нибудь станете не нужны?
— Можно я вам нагло отвечу? Не будет такого! Почему? Потому что я живу в ладу со своим возрастом. Я играю стариков, дедушек, а с недавних пор и бабушек тоже. И парадокс, что я не чужой для тех, кто моложе меня. То есть им бывает со мной интересно. Они в курсе меня, они понимают меня. Хотя я не стараюсь, задрав штаны, бежать за комсомолом.
Я очень редко адресно выступаю, но вот сейчас не буду себя сдерживать. И должен сказать, что наступает такой перелом в юморе, когда тот, кто уже все заработал на мате, должен подумать, как дальше жить в профессии. Тот, кто в Интернете весь хайп получил только на нецензурной лексике, должен понять, что этот юмор отработал свое. Все, приехала машина и откачала говно. Вызвали ассенизаторов, они сделали свое дело и сказали: «Ребята, дальше старайтесь бумагу не бросать в унитаз». Я им уже давно сказал: «Давайте так: сначала ищем себя в профессии без матюков, а потом садимся в «майбах». В этом порядке, а не наоборот».
— Кстати, часто получается наоборот.
— К сожалению.
— Что же делать?
— Книжки читать, смотреть и учиться. Я из тех людей, которые по-прежнему настаивают на том, что актерская профессия — это профессия.
— И тут мы передаем привет Глебу Калюжному, безумно талантливому артисту, вашему партнеру во многих проектах, у которого нет специального образования.
— И Глеб Калюжный прекрасно знает, что образование нужно, и говорю я ему об этом каждый божий день. Но он обеспечивает потрясающую интеллигентную и милейшую семью, в которой вырос. Он взял на себя груз ответственности за большое количество людей и, конечно, боится, что может на четыре года выпасть из этого процесса, кого-то подвести. Я говорю: «Ищи пути, нанимай частных педагогов. Сейчас есть варианты».
— Вам самому не хочется начать преподавать?
— Я не пойду преподавать. Передо мной есть пример такого педагогического служения. Первый — моя мама. Второй — Игорь Золотовицкий. Человек уже, по-моему, больше 30 лет работает в Школе-студии МХАТ, он ее ректор. Если посмотреть портфолио его учеников, это все первачи... Каждый день Золотовицкий с утра до ночи проводит там. И иногда может себе позволить где-то сняться. Ему просто некогда. Я этого не хочу. А еще не могу себе позволить преподавать, потому что себя знаю: я же начну страшно переживать и постоянно думать, что они едят, пока я хорошо, вкусно ем, во что одеты, на что живут, чем лечатся и так далее. Мне хотелось преподавать, но я оттолкнул от себя это.
— А самому поучиться чему-то хотелось бы?
— Я учусь, когда снимаюсь. Учусь у своих партнеров тому, что не умею. Есть в профессии вещи, недоступные мне...
— Например? Вы можете заставить плакать и смеяться. Что еще нужно артисту?
— Это связано с нюансами. Вот мы играем спектакль «Игра в «Городки» в МХТ, выходит Любшин, 90 лет человеку. Он единственный, который читает рассказ наизусть, все остальные — по бумажке. Иногда в нем проявляется удивительная степень органичности и естественности, с которой он говорит какую-то очень простую фразу, и в зале начинается смех или, наоборот, гробовая тишина. И это идет не просто от таланта, а от ремесла, от знания себя, своих возможностей, своих ракурсов. Как надо повернуться, как посмотреть, как молчать в кадре, как быть тихим. Вот поорать в кадре — это я лучший, а мне надо учиться молчать. Для того чтобы что-то сыграть, нужно иметь это внутренне, не показывать, а быть. Масштаб личности в кино все равно все определяет. И отсюда появляется фраза, что глаза — это главное в артисте на крупном плане.
— Глаза — это единственная открытая часть мозга. Физиологически так.
— Правильно, и мы через них сканируем человека... Мы сканировали через них Евстигнеева, Смоктуновского. Через эти зоны молчания, когда люди реально не болтали, а чувствовали. Вот это я по-прежнему умею плохо и учусь этому у всех моих партнеров, независимо от их возраста. Потому что мои партнеры, как правило, уже моложе меня.
— У Жени Ткачука была фантастическая история. Алексей Серебряков так захотел с ним поработать, что фактически бесплатно снимался в фильме «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов».
— Это очень хороший фильм.
— Да. А есть такие прекрасные молодые артисты, с которыми вы настолько сильно хотели бы сняться, что вас не интересовал бы вопрос денег?
— Конечно, есть феноменальные актеры. Например, Юра Борисов. Я недавно смотрел пропущенные мною «Серебряные коньки», где он играет главаря банды. Какая роль! Минимум выразительных средств и профессионализм не по годам. Я сниматься начал в 43 года. Стаж Юры Борисова в кино приблизительно такой, как у меня сейчас, поэтому мы с ним оба молодые артисты. Но его опыт полного метра неизмеримо выше, чем мой.
Женя Ткачук, Макс Матвеев, Саша Яценко — потрясающие артисты. А уж если брать совсем молодых — Ваня Янковский просто грандиозный артист!
— Мне кажется, Иван даже лучше, чем дед Олег Иванович.
— Я бы поспорил и понаблюдал еще какое-то время. Вы не забывайте, выбор в советском кино был достаточно ограничен, тогда фильм снимался полгода-год, поэтому дед мог сыграть за это время один фильм. Олег Иванович был ограничен в выборе материала и во всем остальном. Если бы у Олега Янковского было такое количество предложений, которое у его внука с юности! Вот тогда это было бы честное соревнование. Так что давайте закрепим: Олег Янковский — потрясающий, великий киноактер. Это не обсуждается...
У нас с ним очень интересный случай был. Мы познакомились на премии «Золотой орел». Тогда такой разговор состоялся:
— Олег Иванович...
— Только Олег, никаких Иванычей. А ты — Юра.
— Хорошо... Знаете, не могу забыть один момент в фильме «Служили два товарища»... Вот вы идете, идете в шинельке, а сверху оптический прицел на вас смотрит. И вам стреляют в спину, и вы так оборачиваетесь, как будто кто-то обидел или камень бросил в спину. А вас же уже убили... Вот этот взгляд — как вы это делаете?!
— Это техника.
— Не разрушайте иллюзий!
— Юра, вот смотри. Я иду. Вот сейчас я сделаю так же, как тогда.
И он мне показал. Раз, повернулся — и у него тот же самый взгляд, который был в фильме, в котором он снялся, наверное, лет сорок назад. Вот это ремесло! Потрясающе. Я был ошарашен, меня как током ударило. Это была прямая цитата! Человек в смокинге, с бабочкой, с фужером шампанского на роскошном банкете повернулся так же, как солдат, замызганный, заляпанный грязью, в шинели, в поле идущий, которому попадает пуля в спину.
Он был невероятный! Вспоминаю потрясающую картину «Любовник» Валерия Тодоровского с Гармашом и Янковским. Как я тогда ненавидел Серегу Гармаша, потому что мне казалось, там полная идентификация с персонажем! Я и эту женщину презирал! Я, взрослый человек, как одесский мальчишка, смотрел фильм и думал: «Как можно было изменять Янковскому с этим?!»
— Это такое счастье, что у вас нет профдеформации и вы можете смотреть кино как обычный зритель!
— Да, это действительно счастье! Конечно, потом, когда фильм закончится, он у меня разложится по профессиональным полочкам. Но в момент, когда я перед экраном, я либо не принимаю фильм, либо принимаю, и меня как в воронку засасывает.
— Вы каждый день что-то смотрите?
— Каждый. Не буду говорить, что у меня есть какое-то выделенное для этого время. Я, уставший, ложусь в кровать, у меня есть списочек, чего я еще не посмотрел...
— Списочек, наверное, огромный?
— Ну представьте, каким он может быть, если приблизительная цифра того, что в прошлом году снималось, учитывая платформы, каналы, прокат, сериалы, полные и короткие метры, — 500.
— Сериал «Слово пацана» смотрели?
— Да. И у меня к нему сложное отношение. Крыжовников — грандиозный режиссер, он владеет профессией невероятно. И время там передано точно, оно в одежде, в артефактах, в улице, в общении. Я это очень ценю, ведь всегда тоскуешь по правде. «Слово пацана» — потрясающая работа, это я вам человек из этого цеха говорю. Если вы спросите, хотел ли я там сняться, сыграть какого-нибудь дедушку, или директора школы, или какого-то избитого старика, я бы ответил: «Да!» Есть режиссеры, у которых все равно кого играть. И Жора Крыжовников — один из них.
Но если вы спросите, принимаю ли я этот сериал, я бы сказал: «С оговорками». Как человека меня смущает волна, которая началась. Не знаю, пошло уже или еще нет подражание фильму и попытки возродить этот способ жить на улице в маленьких городах российских? Не становится ли это принципом, по которому надо объединиться? Мое переживание тут родительское.
— Сейчас удивительный период — можно сказать, что рождается новое российское кино.
— Когда мы начали проект с рабочим названием «Самозанятые», о котором я уже упоминал, группа нормально прошла подготовительный процесс, но мы не нашли ни одного свободного павильона в Москве, где могли бы построить квартиру. Их нельзя было забронировать на три месяца вперед! Количество съемок такое, что я просто не могу передать. Когда ты видишь перемещающиеся по городу актерские домики на колесах, у тебя ощущение, что часть Москвы едет на съемки, а часть просто переезжает с одной площадки на другую.
А когда я снимался в роли Брежнева в «Олимпиаде», мы заехали черт знает куда, во Дворец культуры какой-то, а там уже на первом этаже шли съемки. Мы заняли второй этаж. На задворках тоже были киношники. Сегодня Москва — это Болливуд. У меня ощущение, что весь город — одна большая съемочная площадка. Я не знаю, где еще такое количество фильмов сейчас снимается, как в Москве.
— Надолго хватит этого забега, азарта, денег?
— На ближайшие три года я вижу перспективу, вектор вниз не пойдет.
— Как выбрать, где сниматься, а где нет?
— Ты не можешь все просчитать. Иногда достаточно имени режиссера. Но есть случаи, когда хочется знать больше. И тогда я выслушиваю мнение тех, кого тоже пригласили. Потому что себя знаю: я могу очароваться, читать сценарий, уже играя его в воображении. Придумываю что-то интересное, и мне потом жаль расставаться... А потом прихожу и вижу: режиссер слабый, денег нет, то есть их не видно в кадре. Ты видишь, что это совсем не та локация, не та квартира, которая должна быть, не те костюмы. А ты уже «попал» — договор подписан. Поэтому надо поболтать заранее с партнерами: «Ты читал? Как тебе?» И конечно, просто необходимо, чтобы прочитала жена.
— Часто она обламывает ваши мечты и ожидания?
— Да, Лена часто говорит: «Не нужно тебе это», — и приводит очень разные аргументы. Иногда такие, которые нельзя озвучить, но они самые точные.
Был случай, когда мне казалось, что неплохо должно получиться, а потом я сидел в зрительном зале на просмотре и думал: «Мама, роди меня обратно, что я наделал!» Я с перебором реагирую, когда вижу, что не получилось. Мне кажется, жизнь кончилась, позор, стыд, из профессии надо уходить.
— Каким способом вы выходите из такого состояния?
— Если вляпался, мой следующий проект будет как исправительные работы. Я буду очень хорошо «сидеть», как в тюрьме. «Отсижу» так, чтобы попасть под помилование — так буду сниматься, так стараться, чтобы заработать профессиональную реабилитацию! И это успокаивает. Я же не пью. Так бы можно было бы нажраться с горя, в запой уйти.
— Вы так часто в своих интервью говорите, что не пьете, а как же снимаете стресс?
— Ну вот что значит я не пью? В завязке и не пью — это разные вещи. Я никогда не был в завязке, потому что не был пьяницей. Могу выпить в неделю 50 граммов виски для настроения, и этого достаточно.
А как я снимаю стресс? Тяжело. Не снимается. Стресс гнать надо от себя. Я иду в мастерскую, у меня там лежат всякие заготовки, долго на них смотрю, и вот наступает день, когда прихожу туда, беру кусок дерева и начинаю с ним чего-то делать. Причем иногда не знаю даже, что получится. Когда работаю руками, я быстро абстрагируюсь. В это время ты не думаешь ни о чем, кроме этого конкретного дела.
— Какие ваши столярные достижения? Я видела ваш прекрасный столик, который вы сделали из корня туи.
— Да, это красиво. Я его подарил другу... Еще сделал набор напильников с ручками из рога оленя. Я ножи в последнее время делаю и знаю — все на подарки. Это такая часть мужского коллекционирования. Я все время чего-то мастерю. Но времени мало. Если у меня смена заканчивается, я домой приезжаю в 11 вечера. Ну какая мастерская?
— Насколько вы спонтанны в том, чтобы удовлетворить какие-то свои желания? Хочется поесть — поел, хочется погулять — погулял...
— Я абсолютно спонтанный.
— В этом кайф?
— Конечно! Какой кайф нарушить диету! Потрясающе... Но рядом есть жена, и это проблема: она не ослабляет контроль над количеством съеденного и выкуренного. Она все время говорит: «Количество съеденного — вот главная проблема. Ну посиди 20 минут после еды: а вдруг ты наелся?»
— Что вы еще любите? Куда вас еще спонтанно может потянуть, кроме холодильника?
— Что-нибудь купить. «Что-нибудь» — здесь главное слово.
— В Интернете?
— В Интернете. Я идеальный объект для любой рекламы. Столько ее сам сделал и про нее знаю все, но ведусь на картинку. А вы же знаете, Интернет отслеживает пристрастия. Посмотри два раза ножик — и все, ты завален картинками ножиков. Вы не представляете, это невероятный бизнес в России, оказывается, столько потрясающих мастерских, где их делают.
Иногда я тайно что-то заказываю в Интернете, чаще всего это «игрушки» для мастерской. И тогда главной задачей становится забрать это незаметно на охране ресторана. Мне все время что-то привозят — какие-то стамески, лобзики, пилочки, деревяшки...
— Потом покупку можно забрать, гуляя вечером с собачкой.
— Нет, схема другая: поздно возвращаешься со съемки, бросаешь это в машину водителю, который возит тебя на площадку, и говоришь: «Серега, пусть у тебя полежит один день, отдашь завтра». Чтобы я пришел и все видели — я с пустыми руками.
Еще можно зайти внизу через другую дверь или сказать: «Ой, я, кажется, забыл выключить свет в мастерской», — быстро зайти туда и закинуть, что купил. В основном все покупки связаны с мастерской. У меня пристрастия простые.
— Что-то я не пойму: а почему это тайна? Разве инструменты для мастерской — что-то противозаконное?
— Да нет, просто это бессмысленно. Лена знает, у меня уже есть двенадцать этих стамесок и всяких других подобных штук, мне не надо тринадцатую, четырнадцатую.
— А если хочется?
— Значит, жена подозревает, что это психологическая проблема.
— Вы, по сути, покупаете не инструменты, а снятие стресса.
— Да, я покупаю снятие стресса. Как в том знаменитом американском фильме, когда вышедшей в тираж артистке муж говорит: «Ну что, пойдем в магазин улучшать настроение?» Во-первых, она что-то купит, во-вторых, ее будут узнавать.
— Какие у вас еще страсти?
— Машина. Я первый в Московском Художественном театре пересел на электромобиль и буду всем доказывать, что лучше его нет. Это другое измерение. Мне нравится, когда я себя чувствую моложе. А это — инновационная штука, я иду в ногу со временем. Нравится, что я не старый Пер Гюнт, который рассказывает всем, что машина должна ездить только на солярке. У меня гаджет на колесах. И интересно в нем разобраться, а это очень тяжело. Для того чтобы подогреть сиденье, необходимо входить в бортовой компьютер, а не просто на одну кнопку нажать. И зеркала повернуть тоже можно только через компьютер.
— Думаю, вы читали что-то на тему восстания машин. Вас это не пугает?
— Нет, конечно, я же возглавлю это восстание машин. И будет у машин один друг среди людей — это я.
— А вы фантазер!
— А как же, и мне нравится. Ты живешь как бы впереди других. Еще только-только люди присматриваются, а ты уже фактически в будущем!
— У вас, наверное, умный дом?
— Нет, по хлопку у меня не открываются занавески, и я на большом расстоянии с телефона могу только прогреть автомобиль. Я не включаю отопление и кондиционеры через телефон. Дом должен быть уютным, теплым, должно чувствоваться, что в нем живут люди, у которых есть то, что они любят, в том числе их прошлое.
— Вам как-то удается и прошлое не терять, и с будущим иметь связь, и в настоящем находиться. Не у всех это получается.
— Я не ставлю такой цели. Для меня это органичное существование.
— А вы ставите вообще какие-то цели? Как-то мне один артист сказал: «У меня только цели и планы, я не мечтаю, мечтают только инфантильные люди».
— Ну как можно не мечтать? Как тогда ты засыпаешь, если не мечтаешь?
— О чем вы мечтаете, когда засыпаете?
— Например, о том, что я в лесу, там ужасно холодно. Я открываю инновационную палатку, ставлю ее в этом снегопаде, и из другого рюкзака достаю потрясающую маленькую печку. Собираю ее, в специальную дырку высовываю трубу. У меня раскладная пила, которой я напилил дрова. Снег идет, холодно ужасно, минус 20. Я ставлю градусник рядом с этой печкой, начинаю ее топить. Потом становится все теплее и теплее в этой палатке. Ветер воет, а в ней уже совсем тепло, там специальная термоизоляция. Я залезаю в спальный мешок, ложусь на свою маленькую раскладушечку. На улице уже минус 30, мне в моей палаточке тепло. Я представляю, как засыпаю в палатке, а в реальности засыпаю у себя дома на удобной кровати.
На следующий день, засыпая, я думаю: «Где-то здесь медведь-шатун».
— У вас сериальное мышление.
— Да. Дальше идет история про медведя. Другой кейс открываю. Ну и так далее и тому подобное. Я очень часто представляю, как выживаю. Всегда придумываю, какой должен быть у человека набор инструментов, что нужно иметь в рюкзаке, чтобы выжить месяц в лесу. Это из детства все идет на самом деле. Детские страхи и детские мечты. И привычка мысленно собирать рюкзак и все продумывать — оттуда. Если вы думаете, что я такой один, войдите в Интернет и наберите простую фразу: «Выжить в лесу в минус 25» или «один в лесу зимой в палатке». У этого контента миллионные просмотры.
— Чем вы отличаетесь от того мальчика с его страхами? От ребенка, который горько переживал, что нельзя забрать найденного на улице щенка?
— Ничем. Когда вы говорите, в чем секрет моей актуальности, так он в том, что я постарел только по паспорту, внешне и по здоровью. Ну и нажил какое-то количество радости, неприятностей, счастья и беды, которые формируют меня как человека и артиста. Потому что артиста, особенно комедийного, формирует не веселье, а беда и количество пережитого. Только так. А по сути я тот же.
— Совсем скоро вы будете участвовать в мультиформатном проекте «Жванецкий», посвященном его 90-летию. Все построено так: сначала — гала-концерт, где рассказы Михаила Михайловича читаете вы, Маковецкий, Золотовицкий, Вдовиченков, Гришаева, Калюжный и многие другие, а потом, в конце весны, — премьера художественно-документального фильма. Думаю, будет очень интересно.
— Ну для меня Жванецкий не рифмуется со словом «интересно». Для меня Жванецкий рифмуется со словами «родное», «дачное».
— Сколько лет вы дружили с Михаилом Михайловичем?
— Дружили мы мало, а любили друг друга много. Мы редко виделись. Но когда виделись, встречались как два очень важных друг для друга человека. Ну, во всяком случае, он как очень важный для меня человек, а я чувствовал, что Жванецкий меня ценил и выделял. Он этого никогда не скрывал. У меня хранятся какие-то его написанные для меня с юмором, но чрезмерно комплиментарные странички. В таких превосходных степенях никто никогда не говорил обо мне. Это то, что успокаивало маму.
Но он меня и критиковал. Как-то увидел не очень удачный фильм, в котором я снялся, и сказал: «Ну что, Стояныч, завязывай ты с желанием побыть трагиком. Надевай парик, сиськи и иди играть своих теток и смешных дядек, ты это делаешь лучше всех».
Его все время бесило во мне одно качество, которое я никак не мог преодолеть.
— Какое?
— То, что я не иду на такое общение — чаи гонять, водочки выпить, раков поварить и покушать. Не мог я перейти на «ты» и стать завсегдатаем в его доме. Что-то все время мешало, скорее всего, мое преклонение перед ним. Я не перешел этой черты. А очень много людей были своими в его доме. Я им не стал. Но мне важно, что он думал обо мне как об артисте, а не о человеке, с которым хорошо выпить и закусить.
— Кто-то из ближайших друзей Михаила Жванецкого сказал, что большая часть того, что он делал, — для женщин.
— Это абсолютная правда. Потому что женщины в его жизни — огромная часть его творчества, попытка их понять, дать им оценку, почувствовать себя на их месте. Вот эта его великая фраза: «А все-таки интересно, что они чувствуют...» Его не покидало желание их изучить. Это огромная часть его творчества и его личной, душевной и физической, извините, жизни.
— Знаменитым он стал ради женщин?
— Слушайте, как будто бы только он один!
— И вы тоже знаменитым стали ради женщин?
— А для чего, как вы думаете, я изначально выбирал эту профессию? Ради того, чтобы нравиться девочкам, а потом женщинам. Ну ради чего еще? Сеять разумное, доброе, вечное? Нести свой крест? «Идите в театр и умрите в нем!» — это не обо мне. Нет! «Идите в театр, посмотрите на меня и влюбитесь в меня!» — моя личная формула.
— То есть вы стали знаменитым ради женщин?
— Да, я стал знаменитым ради женщин... Жванецкий как-то сказал мне фразу: «Юрка, ты абсолютно повторяешь мою судьбу. Надо родиться в Одессе, помучиться в Ленинграде, а потом красиво жить в Москве». И я действительно полностью повторяю этот его путь.
— Юрий Николаевич, ваша узнаваемость просто фантастическая, с каждым новым интервью карьера все круче развивается. Нагрузки все больше. Есть секрет, как при таких энергозатратах сохраниться?
— Существуют законы сохранения себя. Они рефлекторные и неформулируемые. Внутри кто-то тебе говорит: «Стоп-стоп-стоп, дальше лучше сыграй. Не уходи так глубоко». Потому что потом вернуться будет трудно. Или что-то тебе говорит: «Так-так-так, вот давай на этом дубле уже так не бегай, не надо, не надо, спокойнее, осторожнее».
Или кто-то тебе внутри шепчет:
— Опа, старик, ты пришел на фотосессию, а видишь проблемки в кадре?
— Вижу.
— Давай-ка мы не пожрем недельку, а? Давай-ка мы поаккуратнее будем.
Потом еще: «Юра, ты заметил, когда ты ходишь в бассейн часто, себя лучше чувствуешь».
И счастье, что, кроме твоего внутреннего голоса, кое-что говорит моя жена. Обычно это самое важное: «Давай мы поедем отдохнем».
Она чувствует, когда мне это необходимо. Что значит отдых? Я возьму с собой ноутбук и маленькую гитарку — у меня есть такая, совсем крошечная, которую можно перевозить с собой. И я обязательно чего-то там на отдыхе напишу. Потому что, если я отдохнул бессмысленно, то есть просто попу грел на солнце, это не радует. Сочиняя в отпуске что-то, я извиняюсь перед Богом. Потому что мне кажется, что, отдыхая, изменяю своему прошлому. Ведь когда не было работы, я себе очень многое задолжал. Я тогда не мечтал о свободном месяце, а жаждал, чтобы не было ни одной свободной секунды.
— Где вам прекраснее всего отдыхать, в какой точке мира? Я знаю, что раньше таким местом был тихий домик в Финляндии.
— Сейчас, когда Финляндии нет, очень хорошо расслабляться в четырех километрах от МКАД. Просто дома, в мастерской, где инструменты, в кабинете, где гитары и мои вещи. Я правду говорю, не кокетничаю. Вот мечтаю еще съездить отдохнуть на Алтай. Именно съездить, не слетать, и получить эти впечатления из окна автомобиля. Вот мой друг Эдик, тот самый хозяин ресторана, про которого я вам рассказывал, как-то сел в машину (есть у него дом на колесах) и проехал Россию от Москвы до Алтая. Как же я хочу с ним повторить этот проезд, вы себе не представляете!
Подпишись на наш канал в Telegram