«Подростком я была очень похожа на Наталью Кончаловскую, мою прабабушку. Внучка Василия Сурикова, она послужила прообразом его «Царевны». Присмотритесь — это же прямо я, хотя Наталья Петровна полнее и у нее нет азиатских корней. А вот сейчас во мне больше от бабушки Наталии Аринбасаровой и тети Екатерины Двигубской».
— Художники Василий Суриков и Петр Кончаловский, поэт Сергей Михалков, режиссеры Никита Михалков и Андрей Кончаловский... Когда осознали, что в вашем роду буквально «великий на великом», не испугались?
— Это пугает, согласна... С Суриковым как с человеком, а не абстрактным образом великого, я познакомилась благодаря книге Натальи Петровны «Дар бесценный». Некоторые работы ее отца, Петра Кончаловского, должна признаться, не понимаю. Я не большой любитель соцреализма. Что, впрочем, не имеет никакого значения, это признанный автор, и его картины — большое и важное наследие, в том числе мое. Просто когда я ходила в художественную школу, на меня очень повлиял папа (режиссер Егор Кончаловский. — Прим. ред.) Он ведь выпускник Кембриджа, магистр искусствоведческих наук. Звучит круто, как будто он маг.
— А стихи прадеда Сергея Михалкова читали в детстве?
— Ну как же! Очень люблю «Дядю Степу». А «Случай в шкафу» 1941 года даже наизусть знаю. Оно не сильно растиражированное, но очень классное!
Раз к женским платьям в шкаф попал комбинезон.
Понятно, что туда попал случайно он, —
Ему висеть не там положено по штату,
Но делать нечего, рука ошиблась чья-то...
Подняли платья шум. И все друг другу в тон:
«Комбинезон?! Убрать сейчас же вон!
Бензином пахнет он.
Смотреть нам неприятно
На эти масляные пятна.
Мы — крепдешин, мы — креп-жоржет, вельвет,
Мы пахнем дорогим одеколоном.
Мы — не мужской, мы — женский туалет.
Что общего у нас с комбинезоном?
Кто смел его повесить среди нас?!
Ох, жаль, хозяйки нет, она бы показала,
Она бы выбросила вас — вас, груботканого нахала!»
Комбинезон сказал: «Могу ответить вам...»
Но тут открылась шкафа дверца,
И если бы у платьев было сердце,
Оно бы лопнуло по швам.
Хозяйкина рука комбинезон взяла,
И слышно было всем: «Так вот он где! Нашла!
Я целый час ищу, весь перерыла дом.
А он висит в шкафу! Как притаился ловко!
Рабочий мой костюм! Любимая спецовка!
Идем на наш аэродром!»
Все дело было в том, что с первых дней войны
Простая девушка — Казанцева Людмила,
Как сотни тысяч девушек страны,
Мужчин, на фронт ушедших, заменила.
Сейчас читала вам и вспомнила семейную традицию: каждый год 13 марта, в день рождения Сергея Владимировича, мы с мамой ходим на кладбище и там читаем стихи. Раньше, когда мог, и папа к нам присоединялся.
К сожалению, старшего Михалкова я застала совсем маленькой. Мы, безусловно, виделись. Но помню я только похороны.
— Вы смирились с мыслью, что у вас свой, особенный путь и, возможно, вы не достигнете высот предков?
— А тут неважно, кто твои предки. Параллели прослеживаются ведь в любой семье. У каждого подростка происходит история сепарации, когда ты осознаешь себя как отдельного человека и пытаешься немножко отречься от дедов и прадедов, чтобы найти себя. Моя подруга, например, родилась в семье медиков, и ей все время говорили: «Ты будешь врачом, ты будешь врачом...» А она, пытаясь отречься от рода, отвечала: «Не буду». В результате стала... врачом. Каждый проходит через отречение, чтобы потом понять, насколько это ценный дар — семья.
Я же в детстве, как сейчас понимаю, очень страдала синдромом дефицита внимания. Суперактивная, я всем страшно мешала! Мне нельзя было сказать: «Пожалуйста, сейчас меня не трогай, здесь раскаленная кастрюля». Я была ребенком, который в аэропорту уходил через границу в другое государство до прохождения паспортного контроля. Который уезжал в запретную зону на багажной ленте... Сама я лишь отчасти помню эти истории. Но понимаю: гиперактивность зашкаливала, внимание рассеивалось!
Единственное, чем меня можно было хоть чуть-чуть нейтрализовать, — это дать карандаши и бумагу, чтобы я рисовала. Так моя энергия структурировалась и рассредотачивалась. В шесть лет, помню, я уже активно рисовала. Так что о другой профессии и не помышляла. Поэтому мама (актриса Любовь Толкалина. — Прим. ред.) отдала меня в Клуб юных искусствоведов при Пушкинском музее — с мастер-классами по мозаике, разным видам живописи. Позже мы с ребятами стали ходить и в сам ГМИИ, и в его филиалы, слушали лекции по истории искусств.
— Хотите сказать, что обошлись в детстве без музыкалки?
— Не обошлась. Класс фортепиано окончила, а гитары — нет. На ней и сейчас иногда играю, правда, баррэ уже брать тяжело, пальцы отвыкли. А в детстве мне не очень нравились эти занятия как вариант структурирования моей энергии. Еще я ходила на балет — в школу-студию Гедиминаса Таранды. Нас, совсем мелких, ставили на пуанты. Но в восемь лет все закончилось — я сломала позвоночник...
— На занятиях?
— Не-е-е. Прыгнула с крыши загородного дома. Понимаете, да, какая энергия во мне бурлила?.. Очень хорошо помню этот момент — я забралась на крышу, стою и думаю: «Ну невысоко же!» Глазомер, видно, был не очень, мне показалось, что крыша — это как башенка на детской площадке. Думала, максимум — не удержу равновесие и упаду на колени. А там был третий этаж! Я приземлилась на грудину, задохнулась на какое-то время. Но потом встала и как ни в чем не бывало пошла играть. И только вечером, когда я мылась перед сном, мама увидела синяк в полспины и повезла меня в больницу. В итоге — компрессионный перелом позвоночника. Несколько месяцев на вытяжении. Никакого спорта. И конечно, уже никакого желания прыгать с крыш.
Мама тогда очень испугалась. Папы на даче не было, он приехал в больницу и со мной не разговаривал. Очень злился. Компрессионный перелом — нездорово, конечно, но все-таки не очень опасно. Хотя теперь нет-нет да и прихватит межреберная невралгия.
Нет, ну а что вы хотите? Папа подростком тоже ломал спину. Прыгнул с утеса в реку, а утес подмыло, и он ткнулся головой в дно. Думаю, он и не разговаривал со мной, потому что испытал дежавю. К счастью, все обошлось. И с ним, и со мной.
Папа, надо сказать, вообще меня никогда не ругал, не наказывал, не назначал санкций. У него другой инструмент давления. Он мог просто сказать: «Это было как-то не очень...» И все! Ни крика, ни размахивания руками. Правда, фразу он эту говорил так, что я четко понимала: совершила ужасное, сильно разочаровала. Он-то думал, что его дочь уже не такая маленькая и глупенькая, чтобы прыгать с крыши... После этого и ты начинаешь соображать: лучше я не буду так больше делать. Потому что это совсем не здорово.
А вот мама – женщина эмоциональная. Ей всегда надо задать кучу вопросов: ну как же так, почему, зачем? Сразу — активное обсуждение. Все необходимо понять, во всем разобраться. При этом она, как ни странно, тоже особо не ругалась. Просто такой человек — на все в жизни реагирует эмоционально. Актриса!
— В детстве вам, наверное, родителей не хватало?
— Мама родила меня примерно в моем нынешнем возрасте, и, конечно, я их с папой видела редко. Оба много работали. Особенно папа. Если он уезжал на съемки, его экспедиции, как правило, были длительными (он же и в Афганистане снимал, и в других отдаленных сложных местах). Со мной оставались няни, но чаще всего бабушки: Наталия Утевлевна (Тата) и Татьяна Федоровна.
У Таты было большое преимущество — она невероятно вкусно готовила. Прямо основательно, по-ресторанному. С шикарной сервировкой! Летом мы жили на даче. Я просыпалась часов в девять и шла к Тате на завтрак. Она варила мне овсяную кашу, рисовала на ней вареньем узоры, делала бутербродики. А потом мы пили с ней из фарфоровых чашек чай и вели светские беседы.
А еще она сочиняла интерактивные сказки. Это не то, что обычно рассказывают детям на ночь. У бабушки была сказка, которая присутствовала в жизни ребенка. «Посмотри, Маш, это мальчик Пиктус, — говорила Тата и показывала маленького человечка рукой, с помощью двух пальцев и ладони. — Он прилетел на бумажном самолетике из другой страны и сегодня утром угодил в открытое окно — прямо Тате на постель. Потом вышел из самолетика и сказал: «Мой дельтаплан сломался, извините, пожалуйста, мадам, нет ли у вас внучки? Я принц и ищу себе невесту...» С тех пор Пиктус жил у нас. Периодически он улетал в свою страну на других самолетиках, но непременно возвращался. Так как ждал моего 18-летия, чтобы предложить мне руку и сердце.
С бабушкой Таней мама нас отправляла в путешествия по всей стране. Еще я часто приезжала вместе с ней и дедушкой в деревню. Там был свой, сельский интерактив. Нужно было собрать малину, клубнику, яблоки, черную смородину, а потом закатать варенье. Я к бабушке и дедушке до сих пор с большим удовольствием еду. В деревне спокойно, кажется, что ты приехал в рай. Ешь себе малину с куста и пчелу отгоняешь, а вечером идешь в храм рядом с огромным озером, смотришь, как в это озеро садится солнце. Мой дедушка Коля родом из Рязанской области, там мама построила дом для них, в деревне Савватьма. Я туда приезжаю с мужем Никитой и кошками летом. Никита работает на веранде, а я кошек пасу.
— Тата научила вас так же вкусно готовить, красиво сервировать?
— О да! У меня мировой рекорд по украшению селедки под шубой на высочайшем уровне. За пять минут я очищаю огурец от кожицы и делаю мозаику-цветок. Никто так больше не может!
— Как заботливая бабушка, Наталия Утевлевна наверняка и предостерегала вас от чего-то? Может, советовала не торопиться с замужеством?
— Ну, она сама рано вышла замуж за Андрона. И мне сказала «Здорово!», когда я заговорила о свадьбе. Может, вы не поверите, но меня вообще никто ни от чего не предостерегал и не отгораживал. Когда пришло время взросления и сепарации от родителей, я просто уехала из дома и в 17 лет начала жить с будущим мужем. Хотя еще доучивалась в школе.
— Неужели родители не пытались отговорить вас от столь раннего взросления?
— Папа меня условно сепарировал еще раньше. Мне было 16 лет, когда он стал воспринимать меня как самостоятельную личность. В чем это проявлялось? В разговорах. Если он затевал беседы о будущем: чего ты хочешь, как ты считаешь, что нужно сделать, — значит, ты от него уже сепарировался. От мамы, конечно, было сложнее отделиться. Поэтому я просто сказала, что уезжаю. Тем более что уже полгода не жила с ней. Она только спросила: «Все будет ок?» Я ответила: «Оф кос!» Эти шаги были предприняты специально. Период-то для каждого ребенка очень важный. И хорошо, что случилось именно так.
— Вы учились в той же школе, что и все Михалковы. Как там относились к вам?
— Вообще-то, я сменила несколько школ. Четыре года училась в замечательной гимназии на улице Строителей. Потом была школа, которая мне не очень подошла. И только потом — та, о которой вы говорите, в Гранатном переулке. Где я отучилась до девятого класса, сдала ОГЭ. После чего перешла в Красносельский лицей с гуманитарным уклоном. Там была история искусств, которую вела мамина учительница и до сих пор мною любимая Наталья Федоровна Боровская. Невероятно интересная женщина, прекрасный искусствовед, католическая монахиня в миру. Она проводила с нами семинары, читала лекции, мы ездили вместе в Италию.
В лицее-то все было хорошо. А вот в предыдущей школе, в Гранатном, подростковое общество как раз делилось на касты. Происходила некая игра в иерархию. А я еще интроверт, не очень люблю общаться. И внутри коллектива чувствую себя не совсем комфортно. К тому же у меня был такой стилёк — в духе XIX века: приталенная длинная юбка, как у гимназисток, блузка с жабо, рукавами-фонариками и манжетами, лоферы на платформе. В таком же стиле сережки. Что-то мама привозила, что-то дарила Тата. Плюс шапка длинных кудрявых волос. В общем, фактурная девушка ростом 177 сантиметров и весом килограммов восемьдесят.
Полнеть я начала в восемь лет, когда упала с крыши — долго лежала, потом несколько лет носила ортопедический корсет. Я плавно поправлялась, поправлялась. И стала весьма пухленькой. А тут еще моя необычная одежда, которую одноклассницы не носили. К тому же у меня фигура «песочные часы» — если поправляюсь, сразу хорошо видны бедра. Словом, я выглядела сильно старше своих лет: грудь, попа... Всего было в достатке. Но я не думала об этом и проблем не испытывала. До тех пор, пока не столкнулась с внутришкольным социумом и откровенным буллингом. Меня обзывали, травили на уроках. Честно? Это было невыносимо. Хотя сейчас я уже спокойно об этом вспоминаю и совсем не злюсь.
— За последние годы вы очень изменились, сбросив 30 кило и превратившись из пухленького подростка в изящную красотку...
— Спасибо. Мне было шестнадцать, когда я решила худеть. Ничего не понимала в этом, конечно. Тем не менее взялась сама — пошла в спортзал, отыскала в интернете всевозможные диеты. Кучу методик перепробовала. Надо сказать, 10 кило сбросила. Но поняла, что все мои старания — это не про здоровье. Пришлось подключать маму. Она нашла диетолога — он поставил питание. И уже следующие 20 кило я сбрасывала с ним. Похудев, стала весить 53 килограмма. Сейчас во мне 59. Но у женщины ведь вес гуляет, плюс-минус одно-два кило постоянно. К тому же теперь я хожу на функциональные тренировки с 3D-упражнениями. Тут и растяжка, и укрепление суставов... Совсем не ем только сильно жареное и чипсы. Стараюсь не злоупотреблять сладким. Лучше фрукты, орехи, что-то кисло-сладкое или протеиновое печенье. На стрессе, к слову, худею — просто не могу ничего в рот закинуть.
— Вы еще не окончили институт, но как художник уже выставляли свои графические работы. Они у вас, надо признать, своеобразные...
— Да, сразу видно, что папа — специалист по Северному Возрождению. А вернисаж я традиционно устраиваю в свой день рождения, 5 июня. Думаю, так будет и нынешним летом. Я учусь в Московском художественно-промышленном институте на факультете «Графический дизайн», именно там мне очень помогли в моей творческой реализации. Но после института я бы хотела получить еще одно высшее образование. Пока думаю над выбором.
Склоняюсь в сторону искусствоведения, как папа..
Вообще, я пишу картины на заказ (но только то, что мне интересно) и оформляю книги. Сейчас выпустили с издательством «Городец» карело-финский эпос «Калевала» с моими иллюстрациями. Он, конечно, очень крутой, сама его в детстве читала. У меня в этом издании черно-бело-красная палитра графики — классические полосные иллюстрации.
Диплом, к слову, пишу на тему «Н.П. Кончаловская. Наша древняя столица» — делаю дизайн и верстку книги, иллюстрации, то есть целиком все оформление, похожее на работу Фаворского. Хотя лучше него сделать сложно. Он оформлял первое издание книги Натальи Петровны. Я же с научным руководителем адаптирую книгу для современного маленького читателя. Она входит в проект 100 книг, рекомендованных для школьного чтения. Я даже с Андроном общалась на эту тему — мне нужно было сделать исследование, взять у него кое-какие книги.
— А еще вы снялись в новом сезоне сериала Валерии Гай Германики «Обоюдное согласие», хотя совсем не мечтали быть актрисой...
— Это правда — не мечтала. Но Лера увидела меня однажды у мамы в театре, сказала: «У тебя интересное лицо — можешь подростков играть». А спустя несколько месяцев предложила мне... 19-летнюю Женю, дочку главной героини Марины, которую играет Глафира Тарханова. Женя — специфический персонаж. Даже очень.
У Леры вообще проект экспериментальный. Половина каста — не актеры. Моего папу Григория Венишева играет очаровательный серьезный мужчина с бородой — ресторатор Максим Ползиков.
Григорий — глава семьи, которая идеальна снаружи. То есть все стараются создать впечатление благополучия, идиллии, а на самом деле там давно все прогнило. Сам он психически неуравновешенный, бьет жену.
Первый сезон «Ободного согласия» был посвящен сексуальному насилию, второй — про насилие домашнее. То есть Лера поднимает немного табуированные темы. Разные люди ведь по-разному характеризуют домашнее насилие. Закона о нем нет.
Так вот, я — продукт этой непростой семьи, ребенок Марины и Григория. Сложная девочка, в которой явно присутствуют нарциссические черты. Психическим расстройством Женя не страдает, но она очень сильно травмирована. Хотя при детях Григорий жену никогда не бьет, но Женя девочка взрослая, она видит состояние мамы, может анализировать и делать выводы.
По сюжету бизнесмена доктора Венишева находят убитым ножом на улице. Рядом — плачущая, вся в крови жена. И на нем кругом — ее отпечатки пальцев. Марина говорит, что они поссорились, но она не убивала... За расследование берется следователь Анна. А у нее — своя история, тоже связанная с насилием...
К слову, девочка, в принципе, на меня немного смахивает. Есть у нас общие черты. Но для меня это были тяжелейшие съемки. Проект очень связан с психоанализом, а я ведь не актриса, техник не знаю. Поэтому каждый раз перед входом в кадр мне нужно было сильно разгоняться. И так месяца три, пока я снималась. Еще на пробах Лера вправила мне актерскую игру (забыла упомянуть, что в детстве я также занималась в театральных студиях). Она сказала: «Вообще не играй! Просто веди себя как в жизни. Условно — будь собой!» Так я и делала. Моя психологическая задача состояла в том, чтобы продумать персонаж до мелочей, записать особенности поведенческой стратегии и паттерны в блокнот и вести себя максимально естественно.
Когда мне прислали сценарий и я начала готовиться, провела несколько сессий со своим психологом. Прорабатывая персонаж, мы раскладывали травмы моей Жени, болевые точки, мысли...
Словом, легко не было. Я ведь до этого особо не снималась. То, что делала в фильмах папы или тети Кати, нельзя назвать игрой. Я приезжала к ним на съемки, сидела в режиссерском вагончике, меня гримировали, одевали. А потом я, спокойная и красивая, входила в кадр, дефилировала и... выходила. Катя меня периодически снимает в сериалах то официанткой, то проституткой. Но все эти роли маленькие, скорее для красоты кадра.
— И каково вам в таких специфических «костюмах»?
— А что? Проститутка — хорошая роль. Яркая, легкая! И мама мне так же сказала. Она, кстати, тоже у Кати играла проститутку. Если нет жести — все нормально. А Катя, помню, заявила: «Нам нужны проститутки на два эпизода, но мы сделаем их такими, каких дальнобойщики никогда в жизни не видели!» Что же вы думаете? Мы с моей подругой Анастасией Львовной стояли на реальной трассе в блестящих черных колготках в сеточку и в красных кожаных юбках, а водители большегрузов останавливались и высовывались из окон с вытянутыми лицами: откуда здесь такие грации?! Они ведь обычно других женщин там видели. При этом наши камеры спрятаны, и сразу не поймешь, что снимается кино. Так что было, прямо скажем, страшновато стоять на дороге в таком виде.
— Папа Егор хотя бы не подвергал вас таким опасностям во время съемок?
— Нет, он меня обычно вставляет как пикантный акцентик. Я еду в Питер на «Сапсане», меня наряжают, и вот я стою в историческом центре — в антикварных чулках с подвязками, в красивом кепи в стиле Твигги...
— Теперь, после сериала Валерии Гай Германики, зрители чаще будут видеть вас в кино? Есть еще предложения?
— Есть, но говорить пока не могу. Сейчас мне очень нравится сниматься. Но... вот как будучи художником, я не беру заказы, которые мне не подходят, так и в кино — не соглашаюсь, если роль не моя.
Для сторонних проектов важен режиссер. А как же? С Лерой, например, у нас схожее мышление, с ней комфортно. Мне нравится с ней взаимодействовать, разговаривать. Я понимаю, что происходит, чего она хочет. А если не понимаю, прихожу к ней, и мы обсуждаем. Сама Лера часто спрашивает, что я думаю. Мне нравится работать в творческом диалоге, а не быть просто исполнителем.
Между прочим, она специфически ведет площадку. Ощущение, что ничего не контролируется, но через несколько смен ты понимаешь, что это совсем не так. Лера умеет выстраивать атмосферу. Все работают быстро и грамотно. И все до единого, независимо от рода деятельности, заинтересованы в получении качественного продукта. У нас была очень хорошая команда, все поддерживали друг друга. Нам было очень весело, мы пережили настоящее приключение. Я подружилась с очень многими ребятами с площадки, с гримерами и художниками по костюму. Это были тяжелые съемки, но душевные. Меня называли Жмашка (сокращение от Женя + Машка). Узнав, что я не актриса, мне все помогали, рассказывали, что и как. Оператор Гена Успангалиев во время съемок сложных сцен шутил и подбадривал нас, а потом еще гениально снимал.
Самая главная просьба Леры была ко мне, да и ко всем актерам — не переигрывать. «Мы не во МХАТе», — говорила она.
Еще до начала съемок дала нам всем задание вести дневник и писать либо от лица персонажа, либо о нем — как о третьем лице: что он думает, чувствует... Мне это было легко. Я и сама давно веду дневник. Это хорошая психологическая практика. Хороший инструмент структурирования мыслей. Мама, когда я была подростком, посоветовала: пиши, это тебе сильно поможет. В том числе избавиться от грусти, злости, гнева.
— Маша, если вдруг вы решите совсем уйти в актерскую профессию, возникнут проблемы — у вас такие грандиозные татуировки...
— Отчасти поэтому не хочу быть актрисой в классическом понимании. Я действительно вся в татуировках. Процентов тридцать, если не сорок, покрыто. Два рукава...
— Родители не противились вашему увлечению?
— Когда папа сказал, что ему это не нравится, я ответила: «А мне нравится». А он: «Главное, что тебе нравится». Мама тоже не была в восторге от идеи, но мои родители меня любят и поддерживают. Кстати, не так уж это больно, хотя и достаточно неприятно. Больно было, когда черным покрывалось довольно большое пространство кожи, и иголка была не тонкая, потому что нужно было перекрыть старое и сделать новый макет рукава...
— А как муж реагирует на изменения в вашей жизни? Знакомился с будущей художницей, а она ездит на тяжелейшие съемки, общается с коллегами-мужчинами, возможно, не успевает приготовить дома обед...
— Никите Юрьевичу очень важно, чтобы я себя чувствовала хорошо, чтобы была счастлива и развивалась как личность — так, как я сама хочу. Одному мужчине нужна жена-домохозяйка, другому — жена-мама, третьему обязательно подавай домашний очаг, ощущение дома. Никита Юрьевич — человек независимый, ему не нужно обустраивать быт, готовить дома. Он может пойти в ресторан. Я же отвечаю не столько за быт, сколько за атмосферу — купить какую-нибудь штучку-дрючку, зажечь свечечки, покормить кошек и змею... Ну да, у нас три кошки: мама — маленький канадский сфинкс Пуля, и два ее огромных сына — Борис и Сева. Один слепой, у другого на все аллергия. Змея полоз пока маленькая, фактически — червячок. Но должна вырасти до полутора метров. Она живет в аквариуме и питается мышами.
— Где же Боря с Севой ловят для нее мышей?
— Наверное, это было бы неплохо. Но мышей я покупаю в специальном магазине для рептилий. Они там продаются в упаковке замороженными. Их специально для этого выращивают. Они маленькие, даже на мышек-то не похожи. Ну что вы на меня так смотрите? Люблю я змеек! Моя вообще очень симпатичная. Живет лет двадцать, как и коты. Кстати, ее можно давать подругам для фотосессий. А можно положить на шею и ходить так по дому.
— Не укусит, не задушит?
— Не-а. Полозы так не поступают. Тем более с хозяйками. Главное — кормить раз в неделю, змеи ведь медленно мышей переваривают, поддерживать влажность в аквариуме и брать через день на руки, чтобы она потихоньку привыкала. При этом нельзя ее нервировать. Иначе она, расстроившись, не поест и умрет.
— Как-то мы плавно от мужа перешли на котов и змей.
— А о чем мы говорили? Что Никите не нужны борщи-котлеты? Да, он очень аскетично живет. Хотя, в отличие от меня, не любит долго находиться в одном пространстве. Это я домоседка. Мы совсем не похожи друг на друга. Но он для меня — кармический партнер. Тот человек, который тебя обязательно чему-то научит. Хотя нам бывает сложно договориться, у нас разные взгляды на многие вещи, в том числе на бытовые. Слава богу, ему не надо хотя бы готовить — он спокойно может выйти в кафе и поесть. И вообще, он все по дому делает сам.
— На этой почве нет разногласий? Многие мужчины прямо требуют, чтобы жена готовила...
— Конечно, есть разногласия. Мы ругаемся, только не поводу обедов и ужинов. Вообще, мы учимся взаимодействовать. Чтобы прийти к взаимопониманию, договориться, нам приходится проделывать определенную работу. Но это хорошо — она нас развивает. В моральном плане, в интеллектуальном. То есть мы растем за счет того, что развиваем свой эмоциональный интеллект.
— У вас ведь с Никитой было романтическое знакомство?
— Ну какая романтика на остановке? Я возвращалась поздно с дополнительных занятий по истории искусств, а нужно было еще от Киевского вокзала до дома доехать на автобусе — я тогда жила рядом с «Мосфильмом». Жду-жду — ничего нет. Смотрю, сидят два очень веселых парня в костюмах. Потом выяснилось, что их в тот день приняли на работу. Подхожу: «Можно сигарету?» Никита дал мне что-то отвратительное. Я села, поставив тяжелый портфель на лавку, а в руках еще держала книгу. Они спросили, что читаю. Я начала рассказывать про искусствоведение (друг Никиты Илья потом стал первым заказчиком моих картин). И при этом просто дрожала от холода. Никита, сняв рубашку, накинул ее на меня. А я позвонила маме, чтобы она приехала за мной на машине...
— Рубашка стала поводом для новой встречи?
— Ну да. Это я позже поняла. Он сказал: «Потом отдашь», а сам уже записал мой телефон. На следующее утро Никита позвонил мне и пригласил на Чистые пруды. Мы погуляли, зашли в старинную булочную с балкончиками и хрустальными люстрами. И вскоре стали жить вместе.
Сначала снимали квартиру в очень красивом историческом доходном доме в районе Старой Басманной. Потом уехали на полгода в Питер — Никите желательно было находиться там по работе. Мы жили рядом с хлебозаводом. Я занималась рисунком с художником — одним из основателей течения «Митьки» Виктором Ивановичем Тихомировым. Очень фактурный дедушка, он готовил меня к поступлению в Академию художеств. Но, сходив туда на день открытых дверей, я поняла, что не смогу там учиться. Потому что красиво, эстетично, но... очень мрачно. Питер вообще не подходит людям, склонным к депрессиям. Мы приехали туда с Никитой веселые, позитивные, а уезжали в меланхолии.
Несмотря на это, я обожаю Питер. Подруги мои говорят про него, что это таинственный красивый молодой мужчина в черном плаще и шляпе, с избегающим типом привязанности. Питер все время преподносит тебе сюрпризы: минус 30 ощущаются как минус 40, ледышки летят в лицо. У тебя хронический бронхит. Но ты живешь рядом с хлебозаводом, и падающий на тебя снег пахнет хлебом... Здорово! И все-таки Питер для меня — как симбиоз романов Ремарка: туберкулез, тоска, но все великолепно и очень романтично.
— Маша, вы пишете диплом и оформляете книги, работаете актрисой и декоратором в мамином театре, снимаетесь в кино и собираетесь учиться в университете. Простите, дети не входят в ваши ближайшие планы?
— Мы с Никитой пока не особо печемся по этому поводу. К тому же я придерживаюсь мнения, что дети не должны рожать детей.
— Чувствуете себя ребенком?
— Да. И очень хорошо это понимаю. То есть я как бы в позиции взрослого — работаю, имею дело с налогами, занимаюсь другими важными делами. Но в стрессовых ситуациях легко могу скатиться в позицию ребенка, начать суетиться, кричать... Спасибо Никите, он не потакает мне. Не ведет себя как папочка. А ведь бывают мужчины, которые все время делают свою женщину беспомощной, такой маленькой доченькой. Наверное, мило. Но мне этого не надо. Я за гармоничные отношения между двумя взрослыми людьми. Тем более сейчас не проблема родить и в тридцать, и позже.
В этом смысле мне очень нравятся отношения папы и его жены Маши. По-моему, они очень гармоничная пара. Когда Маша родила Тимура, она не была моего возраста, и папе было уже много лет. Потом у них родился Марат. И все замечательно.
— Кстати, как вас приняла Маша, как вы ее восприняли?
— Прекрасно. Маша — очень позитивный человек, юрист, грамотно выстраивающая отношения с людьми. С ней очень приятно общаться.
Кстати, интересное наблюдение я сделала о папе. Когда я была маленькая, он всегда требовал в доме порядка — нельзя было, например, трогать белые стены. Сейчас я даже не представляю, что у них творится на даче. Дом все тот же. А правила изменились. Папе стало все равно, трогают дети белые стены или нет. Они с Машей даже хотели взять у меня котенка, когда Пуля родила пятерых, но, порасспрашивав о жизни с котами, решили отказаться: «Наверное, мы пока не готовы».
Я крестная мама Тимура, скоро, надеюсь, стану крестной Марата. Они смешные ребята, мы прекрасно общаемся. И Тата очень любит с ними тусить, хотя еще периодически снимается. У нее всегда было хорошее здоровье, все-таки занималась балетом. Помню, в детстве, забегая к ней на чай, я с интересом наблюдала, как она делает зарядку и подолгу стоит с поднятой ногой.
От Таты, к слову, я переняла любовь к украшениям. Мне тоже нужно по максимуму всего надеть и ходить, громко звеня. Сама Тата носит крупные браслеты, бусы, кольца, как и Катя. Таким женщинам, как они, идут гиперболизированные украшения — они оттеняют восточную внешность. Так что, когда мы в Новый год были с Никитой Юрьевичем в Стамбуле, я накупила себе всяких висюлек. Люблю винтаж, восточное. И то, что передается по наследству.
— У вас много от любимой бабушки. А на кого из родителей больше похожи?
— На обоих. От мамы передалось качество тела. И визуально на нее смахиваю. У меня такие же интонации — это замечают те, кто общается с мамой близко. Характер — от обоих родителей. И негативное забрала, и положительное. А вот чихаю я так же громко, как папа. Его чих на весь дом — отдельная тема. Это очень смешно, он всех будит. Ну и казахские черты, конечно, от него. Едва уловимые...
Подпишись на наш канал в Telegram