Она никогда не носила корону. У Светланы Моргуновой было много поклонников, на телевидение приходили на ее имя мешки писем. В 70-е годы Светлану послали работать в Японию. Она вела на местном телевидении уроки русского языка. Японцы буквально в нее влюбились. А один поклонник передал советскому диктору Светлане-сан ее портрет, вышитый гладью...
— Впервые я увидела Светлану Моргунову на экране телевизора, еще когда училась в школе. Она только-только пришла работать на Центральное телевидение, читала новости, вела программные блоки, музыкальные передачи и концерты. Моргунова на меня, юную девушку, произвела впечатление настоящей теледивы, она была очень эффектна внешне. А я была зрителем внимательным: знала всех дикторов по именам, как они одеваются, какие программы ведут. Дикторы были тогда настоящими небожителями!
О работе на телевидении я в то время не думала, мечтала стать актрисой. Играла в школьном театре главные роли, декламировала стихи, пела со сцены. Мне было интересно смотреть познавательные передачи, спектакли, музыкальные программы. В общем, телевидение того времени не только развлекало и информировало, но и образовывало и развивало.
— С чего началось ваше знакомство со Светланой Михайловной?
— После конкурса в отдел на замещение вакантной должности «диктор Центрального телевидения» меня сразу же взяли на должность исполняющего обязанности диктора третьей категории.
Я, конечно, не помню, какая категория была у Светланы Моргуновой тогда, но думаю, что высшая. К тому времени, когда я пришла на телевидение, она работала в отделе уже почти 15 лет, и конечно, за это время у нее сложилась прекрасная карьера.
Вот тогда я и увидела ее живьем. Произошло это на общем собрании отдела, когда Игорь Кириллов нас, молодняк, который отобрали в этом конкурсе, представлял отделу. Это, мол, молодые наши коллеги, просим любить и жаловать, оказывать им посильную помощь. Кстати сказать, на этом собрании я познакомилась и с острым языком Светланы. Помню, как она меня спросила своим басистым голосом: «А что привело вас сюда? У вас же была прекрасная специальность. Что, там не получилось, поэтому и пришли здесь попробовать?»
Ее вопрос поверг меня в шок и трепет. Я объяснила, что как раз «там» у меня перспектива успешной карьеры была вполне определенной. Но, поскольку я всегда мечтала стать актрисой или журналистом, решила, что именно здесь и та и другая профессии сходятся.
— Из какой профессии вы пришли на телевидение?
— После окончания медицинского института меня взяли в клиническую ординатуру Академии медицинских наук. Потом я собиралась в аспирантуру. Но с ней произошел облом — не по моей вине, просто я тогда первый раз узнала, что такое несправедливость. Оказывается, человек, у которого есть связи, может отобрать у тебя твое место и занять его. И я оказалась в научно-исследовательском институте. Он был совершенно другого профиля, и я уже собиралась оттуда уволиться, но ждала места на кафедре Первого московского медицинского института, который окончила. Однако желание чего-то творческого никуда не делось, оно все равно со мной всегда было. Я любила и театр, и кино, участвовала в съемках и кинопробах. У меня эти дрожжи всегда бродили, и поэтому, когда узнала о конкурсе в отдел дикторов, решилась испытать свои силы. Так я оказалась в «Останкино»...
Как говорят, судьба играет человеком, а человек играет на трубе! Это был мой шанс! Мне хотелось услышать от уважаемых профессионалов, гожусь ли я для творческой профессии. А тут такой провокационный вопрос от Моргуновой...
Кстати, я запомнила этот вопрос навсегда! И поняла, что мне нужно всем, а особенно Светлане, доказать, что я не зря сюда пришла.
И началась работа! Интересная, творческая, полная азарта. Забавно, но, когда я только появилась на экране, в отдел стали поступать письма от больных, которых я лечила. Они были очень удивлены, что такой хороший доктор, которого так любили и уважали, вдруг в телевизоре. Для всех это было большой неожиданностью.
— А какую программу вы стали сразу вести?
— Тогда была московская редакция, из которой вырос потом «ТВ Центр». Например, я вела передачу «Лучший отдых в выходной день». Мы с коллегами выезжали на съемки, потом в студии все это комментировалось: куда пойти, куда поехать, что посмотреть и так далее. Еще была такая передача «Справочное бюро». Отвечая на письма зрителей, мы рассказывали о том, какие услуги в Москве можно получить, в частности бытовые. Помню также информационную программу «Москва», которая по своей структуре была аналогична программе «Время», только транслировалась не на всю страну, а лишь на Москву и Московскую область. Но самое главное, были учебные программы в помощь школьному учителю. Молодые дикторы больше на этих передачах работали.
— Светлана Михайловна помогала молодежи?
— Нет, Светлана Михайловна мне лично не помогала. У нас были прекрасные педагоги. Но она могла сделать замечание, оценить и даже похвалить. Помню, подошла ко мне как-то в баре и сказала: «Мне сегодня понравилась». В нашей парикмахерской было место встречи коллег: одни заскакивали разгримироваться после передачи, другие только начинали гримироваться и причесываться. Мы иногда неделями не виделись, у нас было разное расписание, а тут могли пересечься и пообщаться.
— Светлана Михайловна с вами на «ты» была сразу же?
— Нет, мы были с ней долгое время на «вы». Она немножко как-то ко мне настороженно, что ли, относилась, может быть, была какая-то личная причина, но мы были на «вы». И это нормально. Например, мы со Светланой Жильцовой проработали столько времени, вместе даже ездили отдыхать, но так и не перешли на «ты».
— А вы учились профессии, глядя на Светлану Моргунову?
— Почему, не обязательно только на нее. У нас были еще звезды — Валентина Леонтьева, например, Шилова, Кириллов, Соколова. Из первого отряда были девять человек, и они все были высокими профессионалами.
С нами занимался педагог, который всегда приводил их в пример: «Посмотри, как она делает это, а сейчас посмотри на эту, как она себя ведет в эфире...» Да, мы учились на примере тех, кто пришел в отдел раньше нас, это могли быть и Ангелина Вовк, и Аня Шатилова, и Евгений Суслов. Много было классных дикторов, у которых можно было научиться и читать текст, и общаться в эфире, и вести себя на сцене. Но на Светлану Моргунову, конечно, больше всего обращали внимание. Сильный поставленный голос, точные интонации, безупречный русский язык, внешне яркая и всегда прекрасно одетая! Когда она со сцены вела концерты, это был высший пилотаж. До сих пор помню ее величественный проход из-за кулис к микрофону. Ее любимой работой, помимо телевидения, стали торжественные мероприятия и концерты. Ее всегда приглашали их вести. Здесь ей тоже не было равных.
Из зала она выглядела сдержанной и строгой. Но это было обманчивое впечатление. В жизни она была очень коммуникабельной, живой, с чувством юмора. В ней не было фальши, она была очень настоящей. Могла без ложного кокетства поддержать компанию в застолье, могла и крепкое словцо сказать. Она была хорошим товарищем и другом, а того, с кем дружила, не предавала.
У нее были необыкновенные наряды, часть из которых, кстати, шилась в пошивочном цехе ТТЦ. А эскизы к этим платьям делала наш художник по костюмам. Когда бывала в командировках за рубежом, привозила одежду оттуда. У Светланы был хороший вкус, она все это очень умело носила и сочетала. И всегда выглядела примадонной! Хотя этого слова мы тогда не знали и не произносили. Тогда были примы Большого театра, примы в театре, а она была прима на телевидении. Тогда слово «звезда» было ругательным. Помню, как наш заведующий отделом строго говорил: «Ты что, зазвездила?»
— У дикторов первого отряда были, наверное, особые привилегии. Их возили на служебной машине, например...
— У нас у всех был и привоз, и отвоз. Например, когда мы ехали в командировку, нам обязательно давали служебную машину, которая везла в аэропорт и встречала оттуда. Это касалось не только Светланы, это относилось ко всем.
— Она вела праздничные концерты в Кремлевском дворце?
— Больше всего было торжественных концертов в Колонном зале Дома союзов. Это одна из крупных площадок, там очень много проводилось творческих концертов композиторов, поэтов, исполнителей. И почти всегда их вела Светлана. Она считалась эталоном. Работая на сцене, она была свободна. И что самое главное, всех знала, никогда не путала имена и фамилии, их многочисленные звания. У нее была прекрасная память. Большие куски текстов она легко запоминала, никогда не было шпаргалки в руках. Да она бы и не смогла подсмотреть, ведь была близорукой и часто ходила в очках. Но работала без очков, в них она стала появляться во второй половине 80-х годов. К этому уже стали лояльнее относиться, как и к бороде и усам телеведущих.
— Скажите, а Светлана Михайловна волновалась перед выходом на сцену или перед эфиром?
— Она, конечно, волновалась, это же очень ответственно, когда выходишь на сцену в особо торжественных случаях, да еще в ложе сидит кто-нибудь из правительства. Она сама об этом говорила. Но Светлана умела собой владеть, умела подавлять волнение. Игорь Кириллов, уж на что был дока — и то волновался. Например, когда он выходил из эфира после выпуска программы «Время», где зачитывал постановления партии и правительства, у него был мокрый пиджак. Но это и есть профессионализм! Когда перед тобой стоит сверхзадача, то силой воли ты подавляешь все эмоции, забываешь о волнении. Ты должен сосредоточиться на том, что делаешь. Вот это Светлана умела хорошо...
Для нее телевидение, видимо, было таким же важным делом, как для Валентины Леонтьевой. Леонтьева говорила: «Я замужем за телевидением!» Поэтому у нее не сложилась личная жизнь, мягко говоря, и проблемы с сыном были большие.
Светлана тоже была очень предана телевидению, это было основным делом ее жизни. Она достигла определенного статуса и знала, как должна все время выглядеть. То есть не было такого случая, чтобы она пришла на работу неприбранной, плохо одетой, ненакрашенной. Она всегда была при макияже. И всегда вела себя как звезда, вернее, как подобает человеку популярному, известному, узнаваемому. Держала марку!
И вот вам такой пример. В середине 80-х годов Центральное телевидение получило надел земли, организовали кооператив «Радуга» по Ярославскому шоссе, в тринадцати километрах от Сергиева Посада. Получить земельный участок в шесть соток мечтали все, ажиотаж был вокруг этого колоссальный. Ведь земля тогда не продавалась, она выделялась на предприятиях и в организациях, не каждому работнику участок давали. Две тысячи человек работало на Центральном телевидении, естественно, что всем участки не достались бы. Каждая редакция распределяла среди сотрудников по принципу ветеранства, стажа работы, наличия детей, особых заслуг, наград.
В нашем отделе участки заслуженно получили человек шесть из «старой гвардии», среди них и Моргунова. И Светлана с большим энтузиазмом взялась за новое дело: ездила туда, с кем-то беседовала, что-то намечала. Но очень скоро поняла, что строительство дачи отнимет у нее слишком много времени, сил и средств и это может быть в ущерб работе. И Моргунова от этого удовольствия отказалась. И, по-моему, она никогда об этом не сожалела. Это было не ее. Она смогла трезво это для себя оценить — по силам ей или нет.
— Светлана Михайловна с кем-то из коллег дружила или держалась одинокой звездой?
— Да, она дружила с Валентиной Леонтьевой, Людмилой Соколовой. Немного позже — с Галиной Зименковой, они были приблизительно одного возраста, у них одинаковый склад характера, они понимали друг друга. И, к большому сожалению, у них оказались так похожи судьбы. Ведь у Гали Зименковой тоже сын умер. Как и позже у Светланы. Они друг друга понимали, поддерживали, бывали в гостях. В приятельских отношениях Света была со многими.
— А ваши с ней отношения потом переросли в какие-то приятельские?
— Мы никогда не были подругами. Когда с ней познакомились, у нее было, видимо, какое-то предубеждение ко мне. Я понимала, что мне нужно доказать Светлане своей работой, что я здесь не зря. Ну а когда у меня стало это получаться, ее предубеждение как-то стерлось, смылось, забылось. И у нас установились вполне приветливые, служебные, но сдержанные отношения.
А потом в нашем отделе произошло большое горе. Неожиданная смерть Ларисы Дыкиной потрясла всех. Она была очень хорошим информационным диктором. Начинала свою карьеру в Челябинске, потом в 1972 году ее пригласили на Центральное телевидение. Она проработала в нашем отделе 14 лет. Причем у нее был прекрасный характер, она была очень сдержанной, интеллигентной. В общем, замечательный человек, абсолютно неконфликтный. И все были потрясены ее внезапной кончиной.
Наш отдел участвовал в организации ее похорон, потом мы все собрались у нее дома на поминках. Мы со Светой оказались рядом за столом. И вдруг стали плакать друг у друга на плече. А когда слезы вытерли, мы и перешли на «ты», оно само получилось. Вот так просто. Никто не пил брудершафт, никто не говорил: «А давай мы с тобой перейдем на «ты». Это был такой порыв, у нас было общее горе, мы так искренне горевали по этому поводу, что, поплакав друг у друга на плече, легко сказали друг другу «ты». И потом мы уже могли и на тему семьи разговаривать, и на какие-то другие темы.
Со Светой мы очень часто встречались и на концертах. Бывали такие моменты, что я вела первую половину или она вела более торжественную, а я потом концерт, или наоборот.
Помню, еще был такой эпизод смешной. Я уже говорила, что она очень хорошо одевалась. Как-то Свете какая-то приятельница из Канады прислала вечернее платье болотно-зеленого цвета, которое было украшено страусовыми перьями. Оно было очень красивое, но совершенно нетелевизионное. И когда Светлана его увидела, расстроилась, что для работы оно не годится. А мне тут замуж выходить приспичило. И я ей сказала: «Свет, тебе для работы не годится, а мне для свадьбы сойдет, продай мне его». Я с удовольствием его купила, и потом много раз носила. Кстати, и на программы тоже надевала.
— Вы сказали, что она должна была быть в форме. А она за собой следила?
— Конечно, она следила за своей внешностью и ухаживала. Но спортом не занималась. Знаете, в 80-е годы было модно пользоваться услугами косметичек. Так вот, эти косметички делали кремы для лица. Нам часто на работу приносили эти кремы, и, надо сказать, они были очень хорошие, натуральные. Мы их все покупали. И Светлана тоже покупала такие кремы.
— Я так поняла, что Моргунова любила пошутить, сказать острое словцо...
— Да, она очень любила смеяться. Света обожала слушать анекдоты и сама могла рассказать. Она любила шутки, юмор. У нее такой грубоватый смех был, громкий, и, если что-то за столом остроумное рассказывали и ей понравилось, сочно смеялась. Могла и острое словцо сказать, у нее это проскальзывало. Но в ее исполнении это было как-то органично.
— А ее боялись? Я имею в виду обслуживающий персонал — костюмерши, гримерши?
— Да ну что вы, нет! К ней очень хорошо все относились, и она к ним хорошо ко всем относилась, не кичилась никогда. Она приходила на примерки, с ней с большим удовольствием все работали. Она ко всем буфетчицам обращалась по именам: «Таня, Маня, Ваня, Саша». В этом отношении она была достаточно проста, демократична, но не нарочито, это ее органика. Даже наоборот, я думаю, ей приходилось эту свою органику немножко умерять и сдерживать, потому что не везде это уместно. Где-то можно себе позволить острое словцо, а где-то нельзя.
— Светлана Михайловна в конце своей карьеры не думала преподавать?
— Дело в том, что, когда отдел дикторов закрыли, мы все пережили эту драму. Просто выгнали всех, и Моргунову в том числе. Наш отдел закрыли 31 августа 1995 года.
Но был такой коллега Андрей Леонов, он у нас работал в отделе, но больше, чем дикторское ремесло, ему подходила журналистская работа, и он еще раньше ушел в московскую редакцию. У него была возможность пригласить Светлану на роль диктора-наставника. Больше я не знаю, чтобы она где-то преподавательской работой занималась.
А потом, у нее было много концертов, много поездок, она была востребована. Конечно, это было уже не то, не работа на телевидении. Но тем не менее она проработала еще в этом качестве достаточно долго. Уже позже, в последние годы она потеряла интерес к нынешнему телевидению. И никогда не ходила ни на какие ток-шоу, сколько бы ее ни приглашали...
Да, еще вот что, она дружила со всеми звездами нашей эстрады. Она представляла их всех на концертах, очень много ездила с ними по стране. Тогда были модны и популярны сборные концерты. И она, конечно, была знакома практически со всеми. А с кем-то у нее были близкие отношения, дружеские. Например, с Иосифом Кобзоном, Муслимом Магомаевым, Володей Винокуром, Геннадием Хазановым, Леонидом Куравлевым. Она их называла «дружбаны». И с Ротару она была в очень теплых отношениях, и с Пугачевой — и со всеми на «ты». В общем, в этой звездной обойме она была своей.
С Геннадием Хазановым Света часто выступала. Когда ее о нем спрашивали, она невозмутимо отвечала: «А он проверяет на мне свои шутки. Если я засмеялась, значит, шутка остается в репертуаре».
Потом и эта концертная деятельность постепенно сошла на нет. В последние годы Света нигде не появлялась и нигде не работала. Еще до смерти сына Максима она потеряла интерес к телевидению да и к жизни вообще... А ведь когда-то говорила: «Телевидение для меня было всем!» Мы все его любили...
— Все равно она прожила такую счастливую жизнь...
— Она прожила, я бы сказала, яркую жизнь. Как раз застала тот период телевидения, когда оно было на пике своей популярности, своего развития, быстрого, бурного, когда была масса интересных передач, прямого эфира, когда была возможность себя реализовать. Она этим жила. Ее звездный час пришелся на звездный час телевидения. Конечно, о ней можно сказать, что она звезда советского телевидения, его лицо...
— Вера Константиновна, а почему не сохранились интервью Светланы Михайловны?
— Светка вообще была очень закрытым человеком, она никогда никого из посторонних не впускала в свою жизнь и категорически не хотела давать интервью. После ее ухода мне часто звонили журналисты и просили рассказать о ней. Я же все время мучаюсь: а была бы она довольна тем, что про нее рассказываю? «Не буду, не хочу делиться никогда ни с кем, тем более публично», — отвечала я всем. Но однажды мой Костя меня одернул: «Мама, а что это у тебя такая гордыня? Ты же не о чужом человеке говоришь. Светлана Михайловна была твоей ближайшей подругой, так почему бы тебе не рассказать о ней то, что ты знаешь, что вас связывало...»
Света не давала интервью из принципиальных соображений. Причем она очень любила читать журналы, я ей таскала их просто пачками. Во-первых, с многими героями этих журналов она была знакома, и ей было интересно узнать о них что-то новое. А во-вторых, она вообще любила читать. Она же филолог по образованию. Помню, как журналисты пытались через меня ее уговорить: «Вера Константиновна, помогите связаться со Светланой Михайловной. С ней невозможно разговаривать, как только речь заходит об интервью, она бросает трубку!»
Я начинала проводить с ней «работу» по этому поводу. «Света, почему ты не хочешь? — уговаривала я ее. — Сделают фотосессию красивую с Максимом и Дашей. У тебя есть внучка, сын, им будет это приятно, на память останется. Чего ты боишься? Во-первых, корреспонденты все прекрасно знают меня и поссориться со мной не захотят, если будет что-то не так. Во-вторых, я буду рядом с тобой сидеть и контролировать вопросы. У тебя такая прекрасная жизнь, красивая, у тебя столько было встреч с интересными людьми. Знаешь, все будут читать взахлеб. И потом, тебе совершенно нечего стыдиться, ничего плохого в твоей жизни не было...»
Короче, неделю я так с ней работаю, две недели. В конце концов она соглашается. Все счастливы, назначается время встречи. Накануне вдруг мне звонит: «Я передумала!» — «Почему?» — «Не хочу, и все!» И я поняла, что это бесполезно...
— Когда вы познакомились?
— Мы познакомились в середине восьмидесятых на каком-то вечере, кажется, в ЦДРИ. Ну, я-то ее знала, а она меня нет, но мы как-то сразу понравились друг другу. Потом оказалось, что мы с ней живем в соседних домах на Дмитровке. Однажды встретились во дворе и как-то очень сильно друг дружке обрадовались.
Поначалу мы с ней виделись где-то раз в неделю, а потом все 35 лет, кроме последнего года, когда она уже очень тяжелая была, общались практически каждый день. И если не лично встречались, то общались по телефону. Мы с ней могли ночами напролет разговаривать: она ночной человек и я ночной человек. Она меня ласково называла Верунчик, а я ее любовно Светка. Прощаясь, она говорила: «Верунчик, помни, пожалуйста, что я тебя очень люблю». А я в ответ: «Светка, с моей стороны та же самая фигня». И мы с ней начинали хохотать. У нее, кстати, чувство юмора было просто потрясающее, а это, между прочим, признак большого ума.
Я всегда говорила, что за Светой надо было записывать. Она как скажет, так все от смеха заходятся. Помню, уходит от меня под утро домой, а ей идти всего несколько шагов. Но она стоит перед зеркалом и красоту наводит: губы красит, жакетик свой застегивает на все пуговички. Я говорю: «Что ты выпендриваешься? Ночь-полночь, кто тебя увидит?!» — «Ну не знаю... выйду из подъезда, а вдруг судьба из-за угла?» И мы с ней опять начинаем ржать.
Собирались мы обычно у меня на кухне вечером. Если Светка концерты всякие вела, возвращалась домой поздно. А у меня вечная тусовка заседает на кухне. И она, проходя мимо по двору, видела, что у меня горит свет, и звонила в дверь. У меня всегда засиживалась компания допоздна. На пороге появлялась Светлана Михайловна — всегда роскошная, красивая, сверкающая, в украшениях, в драгоценностях. Она заходила на кухню и говорила голосом, известным на всю страну, приветствие: «Здравствуйте, товарищи телОзрители!» И все начинали хохотать. Света сразу располагала к себе, она всегда была в центре любой компании.
Когда я уезжала куда-то, например на кинофестиваль, всегда накануне звонила Свете, чтобы попрощаться словами Константина Симонова: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди». Она всегда отвечала: «Буду очень ждать». А когда я возвращалась, была обязана сразу ей позвонить — мол, Светка, я вернулась. Это означало, мы снова можем встречаться, общаться, видеться.
Однажды, помню, мы с ней вдвоем встречали Новый год.
Она никуда не хотела ходить вообще. Я-то тусовщица, то в компании в ЦДЛ, то еще где-то. Вдруг звонит Света: «Ты где?» — «Пока еще не решила, куда пойду». — «А я дома. Может, ты ко мне придешь?» Я подумала: «А правда, чего мне куда-то ехать, пойду-ка я к Светке». И мы с ней накрыли стол, выпили шампанского, включили телевизор. Она тогда еще и в «Огоньках» участвовала. Смотрели «Огонек», обсуждали. И так нам было весело, мы до утра и просидели. Потом на следующий день она звонит: «Верунчик, приходи оливье доедать».
А в будни мы собирались у меня. Всегда полный дом народу. Я суечусь, готовлю, все, что есть, мечу на стол. А она сидит, наблюдает, как тарелки с закусками расставляю, и надо мной издевается: «Ну ты и зажиточная!» И опять мы начинаем хохотать, потому что слово «зажиточная» ни ко мне, ни к ней вообще никакого отношения не имело...
После ее ухода из жизни как-то ко мне приезжало телевидение. «Вера Константиновна, — спрашивают на полном серьезе, — скажите, говорят, у родственников Моргуновой раздел имущества какой-то намечается...» Тут я просто взвилась: «Какой раздел! Какое имущество! О чем вы говорите! У нее наследница одна — внучка Даша, которую она прописала уже давным-давно в своей квартире. И Даша теперь будет там жить, Светка очень этого хотела». Я в эти вопросы никогда не вникала. А они опять за свое: «Говорят, там дача осталась, какой-то участок...»
Я даже не знаю, что это была за дача, она про нее и не говорила никогда. Сколько я помню Свету, та терпеть не могла загородную жизнь. Абсолютно городской человек. Как-то ее семья собралась поехать на дачу. У них очень большая и дружная семья, все любят друг друга и Светку очень любили. Ее долго уговаривали, и я ей тоже говорила: «Почему ты не едешь туда погулять, подышать воздухом?» В конце концов она поехала. Не звоню ей с неделю, думаю, что она отдыхает на даче. Вдруг Света звонит. Я спрашиваю: «Ты где?» — «Я дома». — «А чего так рано приехала?» — «Там много народу, молодежь. Ну что мне там делать?» — «Так и хорошо же, Светка, все же свои!» — «Нет, мне комфортнее в уединении».
При этом она сидела дома и круглые сутки курила, курила. Я говорю: «Ну ты хоть на балкон выйди, у тебя же такой вид с балкона потрясающий, там купола церкви видны». — «Ладно...»
— У Светланы Михайловны были домашние животные?
— У нее до встречи со мной была собака, она мне рассказывала об этой грустной истории. Однажды пес потерялся. Света после работы ночью ходила по району и искала эту собаку, но так и не нашла. Она очень переживала. И больше с тех пор у нее ни кошек, ни собак не было.
— Это, конечно, ужасный удар!
— Но я должна сказать, что Светка много ударов судьбы получила. Первый удар — это смерть мамы. Света не просто ее любила, она ее обожала. У нее с мамой такая была неразрывная связь, словно при рождении ей не перерезали пуповину.
Света говорила, что у нее было счастливое детство, хотя она родилась накануне войны — 6 марта 1940 года. Ее родители не имели отношения к искусству. Но Света в школьные годы занималась музыкой, мечтала стать артисткой, занималась потом в театральной студии.
Я ее папу не видела, только на фотографии. А Клавдюша, как все называли Светину маму, жила всегда с дочкой. Она, можно сказать, была моей хорошей приятельницей и меня любила. На маму, кстати, Света не была похожа.
Клавдюша была очень строгих правил. Она и Свету в строгости воспитывала. Все ее шутя называли «домашний генерал»! У Клавдюши был очень жесткий характер, и Светка ее немножечко побаивалась. Мама следила за ее режимом. Когда Света приходила ко мне, например поздно вечером после концерта, первое, что она делала, звонила домой: «Мам, я у Верунчика». Все замечательно! Клавдюша могла спокойно ложиться спать, потому что Верунчику она доверяла, да и потом жили мы рядом. Клавдюша еще и кулинарка была потрясающая, какие столы она накрывала...
Она ушла довольно давно, лет 15 назад, наверное. Я была на даче, когда вдруг ночью раздался звонок: «Подруга, мамы не стало...» Я со сна не сразу поняла: «Как не стало?» Клавдюша не болела, были у нее, конечно, какие-то возрастные проблемы, но так, чтобы внезапно умереть?! Я тут же в ночи заказала такси и помчалась к Светке. Мы с ней просидели до утра. Она была убита горем. Я, как могла, ее успокаивала: «Свет, мама умерла легко, без боли, без страданий...» Но что слова! Этот удар для нее был катастрофическим, она просто слетела с катушек. После этого Света стала очень религиозной, ходила в храм на все службы.
Она очень изменилась. Помню, сидит на кухне, курит одну сигарету за другой, обставив себя фотографиями Клавдюши, и плачет. Она никуда не ходила, в церковь только. Я уже даже на нее иногда покрикивала, чтобы привести в чувство. «Свет, ты себя совсем загнала. Возьми себя в руки! Родители уходят раньше детей, это естественно. Клавдюша прожила счастливейшую жизнь! Любимая всеми, в достатке, в уходе, была окружена заботой твоей, друзей, родственников. Она была просто царицей в семье».
До сих пор помню фразу, которую я сказала Свете: мол, лучше, когда родители хоронят своих детей, а не наоборот. Кто бы мог подумать, что потом в Светкиной жизни случится так, что ей придется хоронить своего сына...
А тогда я на нее накричала, пытаясь вывести ее из депрессии: «Давай выкарабкивайся!» И она, конечно, выкарабкалась — стала работать, вести концерты, выступления. Любимая работа ее спасала. Хотя все наши разговоры теперь сводились к одному: «Клавдюша, Клавдюша...»
Потом в ее жизни случился второй удар. Это, конечно, смерть Иосифа Кобзона. Светка ведь была очень верным другом. Причем она была человеком определенных эмоций. Если она кого-то любила и дружила с ним, то взахлеб. Но если она не принимала человека, который ей по каким-то причинам переставал нравиться, не шла ни на какие компромиссы. В этом плане она была совершенно жесткой. Она вычеркивала человека из жизни, переставала общаться, не подпускала к себе. И говоря про таких людей, не скупилась в выражениях: «Ой, да этот деревня с дымом, а этот мимо затонувших кораблей». — «Свет, ну вот с этим человеком...» — «Нет, следите за рукой». И она показывала рукой жест, когда человеку дают понять: не подходи! Я не раз это наблюдала. Это случалось и с некими персонажами из моей жизни. Никаких оправданий недостойным поступкам она не допускала.
В ее жизни было два близких друга: Муслим Магомаев и Иосиф Кобзон. Она начала с ними работать и дружить еще до их встречи с будущими женами. Потом Светка так же близко стала дружить и с их женами, Тамарой Синявской и Нелли Кобзон. Она была на открытии памятника Муслиму в Москве и в Баку летала, когда Муслим умер, — там открытие памятника тоже было.
Иосиф для нее был друг номер один, она его просто боготворила. И попробовал бы хоть кто усомниться в его, мягко говоря, божественности — она сразу бросалась в бой! Признаться, я никогда не была поклонницей Кобзона. Вот поклонницей Муслима была всегда. Но Светка мне внушила к Иосифу такое почтение, что я стала к нему совершенно по-другому относиться и смотреть на него ее глазами.
Сколько он добра людям делал, сколько по больницам устраивал, квартиры покупал! На одном из Светкиных юбилеев я встала и сказала тост: «Иосиф, никогда не была вашей поклонницей, но Светка меня заставила ею стать! Ваша абсолютно безоговорочная дружба, любовь друг к другу позволили на вас посмотреть другими глазами». Он рассмеялся.
Когда Иосиф Кобзон умер, я в это время была на юге. Звоню Свете, зная, в каком она состоянии: «Завтра похороны, ты выпей таблетку, чтобы хоть поспать, я знаю, как тебе завтра будет тяжело». После похорон в интернете появились безобразные фотографии папарацци. Света еле идет, согнувшись, ее кто-то под руки ведет. И подпись под снимком: «Моргунова пришла на похороны Кобзона никакая, еле-еле на ногах стояла». Неужели не понятно, что она хоронила очень близкого друга?! Как можно при этом хорошо выглядеть? Бессовестные люди!
А третий удар, конечно, то, что произошло с ее сыном. Это было, когда нас всех посадили по домам на карантин по ковиду. Я даже не знала, что Максим заболел. Он буквально сгорел за несколько дней. Раздается ее звонок: «Максим умер». Я вообще не поняла, какой Максим и как это он мог умереть в расцвете лет? Ему было всего 52 года.
Оказывается, семью он отправил на дачу, а сам остался в квартире. В три часа Света с ним разговаривала по телефону, а в шесть ему уже никто не мог дозвониться...
Максим был удивительным сыном, таких мало. Он утром и вечером обязательно звонил Свете. И раз в два-три дня приезжал, привозил продукты и лекарства. Вся ее жизнь была обеспечена Максимом, она была окружена его заботой. Если она у меня сидела в гостях, Максим всегда звонил: «Вера Константиновна, как вы там сидите?» — «Максимчик, все хорошо». Он ко мне как-то приходил, сценарий показывал. С Костей они не то чтобы дружили, скорее приятельствовали. Да и мне Максим был как сын, так же, как мой сын для Светки был сыночком...
Максим у нее был авторитетом. Еще бы! Он был умным, образованным, прекрасным парнем. Он был для нее всем! Что-то, помню, мы с ней обсуждали, я ей привожу доводы, убеждаю. На другой день она мне звонит и говорит: «А ты знаешь, Максим сказал...» И в точности повторяет мою мысль. «Свет, а я тебе вчера что сказала? То же самое!»
Мою мысль она пропустила мимо ушей, но как только Максим ее озвучил, это стало сразу же аксиомой. Его слово — закон! Я на нее даже разозлилась, обиделась: «А то, что я тебе сказала, для тебя это ничего не значит?» Она оправдывалась: «Нет-нет, Верунчик. Просто Максим это сказал по-другому...»
Максим был вся ее жизнь: Максим сказал, Максим сделал, Максим пошел, Максим позвонил... То, что его внезапно не стало, было для нее катастрофой. И тут, конечно, Светки просто не стало. После смерти сына она сознательно... ушла из жизни.
Я к ней часто заходила. Мы о чем-то говорим, вдруг она опять за свое: «Верунчик, за что это мне?» Я ее сразу же начинала приводить в чувство. Но когда умерла Клавдюша, у меня были слова «родители должны умирать раньше детей». А тут у меня слов не было. Ну как помочь материнскому горю? Единственное, что я могла ей сказать: «Ты такой воцерковленный человек. А у православных задают вопрос не «За что?», а «Для чего?».
Я пыталась ее уговорить, что ей есть ради кого жить: «У тебя прекрасная внучка Дашка». Но она только качала головой: «Я не хочу жить». Внучка чудесная, но Дашка не была для нее смыслом жизни. Хотя она ее очень любила...
Света очень за нее всегда переживала: где Дашка, как дошла, когда вернется? Куда-нибудь улетят они семьей отдыхать, звоню Свете, та в тревоге: «Не могу говорить, сижу на телефоне, жду, когда они долетят». И пока ей не позвонят и не скажут, что все нормально, все живы, здоровы, она не успокаивалась...
На нее было больно смотреть. Она перестала интересоваться вообще всем. Светка в период нашей с ней 35-летней дружбы очень подружилась со всеми моими друзьями и очень многих полюбила, и ее все полюбили. На всех моих днях рождения, на праздниках Светка была всегда! У меня был очень близкий друг, актер Борис Клюев. Света всегда говорила: «Клюева обожаю!» Когда он умер, я ей звоню: «Ты знаешь, Боря умер». Она так индифферентно отвечает: «Да? Жалко...» Раньше бы она горевала, потому что Борю Клюева обожала. Это уже после смерти Максима для нее вообще мало что имело значение...
— Вы сказали, что она была очень верной в дружбе. А какой она была подругой?
— Много лет назад я неудачно упала и сломала обе руки. Приехала скорая, я попросила врача набрать Светке. Она тут же примчалась, отправила меня на скорой в больницу, потом дозвонилась до Кости.
Когда меня выписали, у меня по-прежнему не шевелились пальцы. То есть я буквально была без рук. И Светка поселилась у меня, к себе она уходила только ночевать. У нее были ключи, она утром открывала дверь и входила в мою квартиру. Одевала меня, умывала, мыла голову, заварила кофе. Ставила передо мной чашку с соломинкой.
— Фактически была вашей сиделкой.
— Да-да. А еще была моим секретарем. Звонили все мои друзья: справлялись о здоровье: «Как там Вера?» Она на телефонные звонки отвечала: «Алло! Это народная артистка Моргунова, сиделка Веры Мусатовой». И снова хохот.
Меня часто приходили проведать. Света была хозяйкой в моем доме: готовила, накрывала, убирала посуду. Я сидела с этими руками, как истукан, и ничего делать не могла. Хотя и пыталась. Как-то звонит Костя, она ему жалуется: «Мать твоя все время своими культями куда-то лезет, норовит что-нибудь взять, а у нее все из рук падает. Ничего с ней поделать не могу». И вдруг как начала ржать: «Хорошо, Костя, сейчас так и сделаю». Положила трубку и говорит: «Знаешь, что Костя посоветовал? «Светлана Михайловна, а вы ей крепко руку пожмите, она тогда перестанет всюду лезть». И снова мы смеемся-заливаемся. Я пыталась ее «прогнать»: «Свет, да ладно, иди уже домой». А она: «Нет, Верунчик, я еще это не сделала и это не убрала...»
И так она дежурила у меня десять дней, пока хоть как-то пальцы стали шевелиться. Потом наступил какой-то ее день рождения. Мы собрались в ресторане ЦДЛ, я в шутку спрашиваю у гостей: «Ну, кто-нибудь за этим столом может похвастаться, что ему Светлана Михайловна мыла голову?»
— Как вы относились к ней как к диктору телевидения, ведущей концертов?
— Красивее ее, профессиональнее и лучше у нас дикторов нет, не было и не будет. Я это говорю не потому, что она моя очень близкая подруга. Это не только мое мнение. Красивый голос, красивая внешность, отлично поставленная речь. Если вела концерт, все было на высочайшем уровне. Ведь она была безумно грамотная. Я грамотный очень человек, но если у меня бывали иногда сомнения в чем-то, всегда звонила ей. Она на любой вопрос отвечала и ни разу не ошиблась. Я ее грамотностью просто восхищалась. Высочайшей культуры человек. Помню, звонит как-то и просит: «Ты скажи там своим ведущим: правильно «гала-концерт». Ударение на последнем слоге!»
Света выходила на сцену и вела концерты без всяких суфлеров, все тексты знала наизусть, ни разу не ошиблась, не поправилась. Она мне рассказывала, что как-то они летели куда-то в Южную Америку с большим концертом. Она получила сценарий в самолете. А лететь-то там часов двадцать было. Света все это время сидела и учила текст на испанском языке наизусть. И провела весь концерт на языке ей совершенно незнакомом. Я не была свидетелем, но говорят, ни разу не ошиблась. Это профессионализм высшей пробы!
Она всегда очень ответственно относилась к работе. Сидим как-то у меня. Она говорит: «Сейчас мне привезут сценарий, там завтра или послезавтра концерт». Она всегда просила, чтобы заранее присылали сценарий, чтобы не только прочитать, а сделать какие-то пометки, внести коррективы. И, естественно, выучить его. И при этом мы могли с ней просидеть полночи. Я говорю: «Свет, тебе надо выспаться». На следующий день она вела концерт — красивая, с роскошной прической, в сногсшибательном наряде.
— Где Светлана Михайловна брала наряды, украшения?
— Могу похвастаться, какие-то украшения даже я ей дарила, привозила из Италии. Она любила крупные, как и я. И это ей очень шло.
В последние годы, знаю, она носила украшения и наряды от Юдашкина, очень дружила с Валентином и его семьей. И она даже на заказ у него делала какие-то наряды. У нее этого добра было столько, что я даже говорила: «Хорошо, что тебе есть кому это оставлять, у тебя невестка, внучка. У меня вот тоже этого добра столько, что на пол-Москвы хватит, но у меня сын и внук».
Так стильно уже никто на телевидении не выглядит. Я смотрю на современных ведущих и думаю: нет больше таких, как Света Моргунова! Ни породы, ни голоса, ни красоты. Не потому, что она моя ближайшая подруга, а потому, что это абсолютно так и есть: никто с ней сравниться не может.
Валентин Юдашкин был на похоронах Клавдюши, на всех Светкиных днях рождения. Он ведь проводил свои показы мод, которые назывались «Для вас, женщины», каждый год 8 марта. Света всегда была на всех этих его показах, пару раз и я там была с ней, она меня приглашала. Она не участвовала, а просто приходила, как близкая подруга модельера.
— Она рассказывала о том, что хотела быть актрисой когда-то?
— Конечно. Света мечтала стать актрисой, но это было очень коротко. Она же у Юрия Завадского училась, окончила молодежную студию при Театре Моссовета. Конкурс был сумасшедшим. Принимали мэтры: Любовь Орлова, Вера Марецкая, Ростислав Плятт. Света очень гордилась тем, что поступила. Но когда она прошла конкурс в школу дикторов Центрального телевидения, вопросов, кем быть, у нее уже не было.
Телевидение — это вся ее жизнь, она его любила и была преданна. Когда последнее время уже работать там перестала, телевизор у нее дома был всегда включен. Она даже когда ко мне приходила, вдруг встрепенется: «Который час? Включи телевизор». — «Свет, ну его в болото, это телевидение». — «Нет, сейчас по такому-то каналу будет такая-то программа». Она хотела быть в курсе всего, что там происходит.
Ей надо было оценить все, что там появлялось нового. Это же ее родное. Поэтому я тут же послушно включала телевизор. Ну как я могу спорить, если это вся ее жизнь.
Она очень тяжело переживала, когда упразднили отдел дикторов. Какое-то время работала диктором-консультантом на каком-то канале, ездила на работу, консультировала молодых. А я завидовала тем, с кем она работала, потому что она такой грамотности была человек, каких не сыскать. А какой опыт она могла им всем передать! За плечами программа «Время», «Утренняя почта», «Голубой огонек»...
Я иногда поражаюсь, со сколькими звездами она работала. Никого из ведущих так часто не вспоминают, как ее, Светлану Моргунову. Поскольку я руковожу пресс-центром, то общаюсь по роду службы с журналистами. Много лет назад кто-то из журналистов вдруг узнал, что я дружу с Моргуновой. Так в его глазах я просто выросла! И тут оказалось, что есть какой-то клуб ее фанатов. Там печатают о ней публикации, фотографии ее коллекционируют... Они ее обожают. Я как-то ей сказала: «Ты знаешь, что у тебя есть клуб фанатов?» Но она к этому отнеслась равнодушно...
Я все время вспоминаю ее, постоянно думаю о ней. Жалею, что за ней не записывала ее шуточные выражения, афоризмы. Она была удивительно остра на язык. Причем мои друзья в разговоре тоже все время ее вспоминают: «Вот, как твоя подруга Моргунова говорила, ой, как Светка сказала». Мои друзья ее фразочки уже подхватили и все время цитируют: «Ну ты и зажиточная!», «Я тебя люблю! И с моей стороны та же самая фигня», «А вдруг судьба из-за угла?» Столько у нее было всяких крылатых выражений!
— К ней поклонники на улице подходили, узнавали ее?
— Когда мы шли куда-то на прогулку, она всегда надевала шляпку, причем и летом и зимой. Эти шляпки я терпеть не могла. Надевала черные очки — и все, ее никто не узнавал, никто не донимал вопросами. Но однажды ее узнали по голосу. Голос-то ее знаменитый не спрячешь! Как-то мы с ней вышли в одно место недалеко от дома. Она платочек надела, очки, чтобы остаться инкогнито, а тут взяла и задала вопрос. И там сразу глаза на нее вылупили. Я говорю: «Ты бы уже молчала тогда, раз прячешься, голос-то твой вся страна знает».
А так ее не особо донимали. Мы с ней по улицам ходили мало, на такси в основном ездили на выставки или еще куда-то.
Она была эталоном красоты и стиля, ее прическу, макияж и одежду копировали миллионы женщин. Мы с ней в основном дома общались, но это не значит, что мы никуда не ходили. И в Гостиный двор на Неделю моды, и на какие-то выставки, и на презентации.
Иногда выходили по магазинам. Я говорю: «Пойдем, как девушки, прогуляемся». Прогулялись, потом обязательно шли обедать. После нескольких лет работы в Японии она очень любила японскую еду. Мы с ней заходили в какой-нибудь хороший, красивый ресторанчик, выпивали кофе, что-нибудь съедали. Я всегда у нее интересовалась: «Светка, когда пойдем, погуляем, как девушки?»
— До сих пор судачат о романе Моргуновой и Муслима Магомаева...
— Вся ее жизнь прошла перед моими глазами. И мне смешно, когда опять эти сплетни вытаскивают на свет, мол, у нее роман был с Муслимом. И меня этим вопросом донимают: «А что вы про это знаете?» Знаю только, что они очень дружили.
Хочу вам рассказать одну историю. Я училась во Владивостоке в Институте искусств и руководила всякими студенческими обществами. В это время Муслим уже стал восходящей звездой. Мой папа был очень образованным человеком, он был военным, адмиралом, но при этом очень музыкально образованным. Как-то он летал в командировку в Москву. Прилетает и говорит: «Я такого парня слышал! Был на его концерте. Муслим Магомаев! Он так поет! Это просто необыкновенный талант!»
А если папа говорит, что Магомаев — потрясающий певец, значит, так и есть. У него были главные кумиры — Энрико Карузо и Надежда Обухова. Папа был так впечатлен пением Магомаева, что даже концертную программку привез. На фотографии худощавый молодой парень и написано «Муслим Магомаев».
Прошло какое-то время. И Магомаев приезжает на гастроли во Владивосток. На меня все наши насели: «Как бы нам устроить встречу со знаменитостью». У нас в институте учились и вокалисты, и музыканты. Магомаев уже гремел на всю страну, был на пике популярности.
Я договорилась через филармонию, и Магомаев пришел к нам в институт на встречу со студенческой молодежью. Помню, он был в свитере крупной вязки, немножко балахонистом, скромный, очень милый. Ответил на все вопросы, извинился, что петь не будет, потому что у него вечером концерт. Студенты задали ему вопрос: «А с кем вы приехали во Владивосток?» Он ответил, что с ним только его ведущая Светлана Моргунова, она сейчас в гостинице. Спустя много лет я рассказала эту историю Свете: «Представляешь? Ты тоже в это время была во Владивостоке, мы с тобой уже тогда могли познакомиться. Это же надо, как тесен мир...»
Вспоминать Свету можно бесконечно. Например, расскажу одну смешную историю. Как-то мы с друзьями отдыхали в парке, на летней веранде ресторана. Друзья у меня тоже из артистической среды, известные. Мы там очень часто собирались. Там хорошо, сирень цвела как раз в мае, пруды, лебеди.
Сидим, шашлыки едим, все цветет, красотища. Звонит Светка: «Ты где?» — «Мы тут сидим в парке, может, приедешь?» — «А может быть, сейчас и приеду». Заказала такси, от нашего дома это не так далеко. Приезжает, все прекрасно, чудесно. И тут ей нужно бы найти туалет. Мой друг галантно вызвался ее проводить. А там кабинки биотуалетов стоят в парке. Никаких удобств.
И вдруг мы слышим, как Светка громко матерится на весь парк: «Куда ты меня привел? Что это за срач?!» Мы умирали от смеха. Хорошо, что люди, которые проходили мимо, не знали, что это орет благим матом самая красивая и самая аристократическая ведущая телевидения Светлана Моргунова.
Пока был жив мой приятель, который провожал Свету, всегда вспоминал этот эпизод: «Верунь, помнишь, как Светка орала в парке на весь парк?» — «Да кто ж этого не помнит?»
— А кто ей шил платья, может быть, у нее своя портниха была?
— Понятия не имею, кто ей шил. По-моему, что-то было готовое, она за границей что-то покупала, что-то здесь, что-то у Юдашкина. У нее такая масса была нарядов, что, когда куда-то собирались, я говорила: «Ой, надо что-то придумать. В чем идти-то!» Она смеялась: «Верунчик, ну уж чем наготу прикрыть, у нас всегда найдется!» Как скажет, так в точку! Ну это же Светка! Ее по любому поводу можно вспоминать — тут Светка сказала, тут съюморила, тут еще чего-то отмочила, кого-то отбрила...
И при этом на шутки не обижалась. Я могла иногда разозлиться на нее, сказать: «А что ты ерунду какую-то мелешь!» Она не обижалась. Если я и вспылила, то скоро отойду, потому что знала: я ее очень любила, так же, как и она меня...
Подпишись на наш канал в Telegram