«...Когда я снималась в этом сериале, моя приятельница из мира кино предупреждала: «Галя, вас возненавидят за эту роль!» Но ничего подобного не произошло. Меня любят, ко мне подходят, благодарят. Одна женщина как-то сказала: «Спасибо вам большое, вы показали такую материнскую любовь!»
— Галина, вы как-то обмолвились, что у вас не очень актерский характер. Что имели в виду?
— Наверное, актер должен очень хотеть стать известным и стремиться играть как можно больше, главные роли. Не могу сказать, что я этого не хочу, но для меня жизнь всегда была шире, чем профессия. Может быть, это моя проблема, а может быть, и счастье. Не знаю.
— Зато наверняка знаете, зачем люди идут в актеры! Ведь вы не только востребованная актриса, но и педагог с многолетним стажем работы, профессор Щукинского театрального института. На собеседованиях, должно быть, спрашиваете абитуриентов: «Зачем вы тут?»
— Спрашиваю, и некоторые ребята признаются, что хотят сниматься, хотят славы. А другие отвечают, что им просто интересно попробовать себя в этой сфере, потому что они всегда кого-то изображали. Но большинство абитуриентов довольно смутно представляют, что их ждет в театральном вузе.
Помню одного мальчика из Калининграда. Он был очень вялым и невыразительным на занятиях по актерскому мастерству. Однажды мне это надоело, я его расшевелила как следует, и он вдруг так страстно сыграл этюд, что даже заплакал. А потом спросил растерянно:
— Галина Петровна, это что, всегда так надо?
— Да, деточка, образно говоря, вскрыл вену и, когда кровь полилась, пошел кормить ей зрителя. А как ты хотел? Актер должен тратить свои нервы, кровь.
Этот мальчик не доучился, ушел. С каждого курса всегда кто-то отсеивается. И далеко не все выпускники идут работать по профессии. Если на курсе таких набирается человек пять — десять, это считается очень хорошим результатом. Иногда сами студенты в процессе учебы приходят к выводу, что занимаются не своим делом, иногда ошибаются педагоги — выбирают не тех, кого надо.
— В вас они не сразу разглядели актерский талант. В театральный вы поступали два года и в первый год провалились?
— Из-за собственной лени, потому что толком не подготовилась. Собиралась-то я в медицинский институт.
— Вот отсюда поподробнее!
— Семья моя не была связана с искусством: папа работал водителем, мама бухгалтером. И я не мечтала об актерской карьере, не занималась в театральном кружке, не играла в школьных спектаклях. Правда, очень любила веселить ребят на уроках, из-за чего часто получала замечания за поведение. Одна учительница как-то съязвила: «И почему ты Сазонова? Тебе бы больше подошла фамилия Обезьянкина».
В конце восьмого класса случилась смешная история. Классный руководитель раздала нам анкеты «Кем вы хотите быть?». Я спросила:
— А что писать, если я не знаю?
— Нет, ты должна знать! Подумай, Галя!
Долго я не раздумывала и написала: «Хочу быть разведчицей или актрисой». После чего разразился скандал. Маму вызвали в школу, где заявили: «У вашей дочери нездоровые интересы». Она отнеслась к этому с юмором. А всерьез я задумалась о профессии в десятом классе и решила стать врачом.
В медицинском институте экзамены были в августе, в театральных вузах — намного раньше. Вскоре после выпускного вечера я пришла в школу сдать какую-то книжку и встретила одноклассницу Олю.
— Ты куда поступаешь? — спросила она.
— В медицинский. А ты?
— В театральный.
— Как интересно! Возьми меня с собой!
— Да пошли.
— А что надо сдавать?
— Басню, прозу, стихи.
Какие-то басни и стихи мы знали, потому что учили их по школьной программе. С прозой было сложнее. Узнав, что Оля выбрала отрывок из романа «Война и мир» «Наташа Ростова у окна», я решила взять похожий — «Наташа в гостях у дядюшки».
Сначала мы с Олей пришли к Щукинскому училищу и увидели огромную толпу. Очереди я не люблю и сразу сказала: «Я здесь стоять не буду, пойдем куда-нибудь еще!» Мы пошли в Щепкинское. Там все быстро проходило, заполнил анкету — и вперед. Из нас тут же сформировали десятку, посадили в зале. Олю вызвали первой. Она кое-как прочитала басню и стихи, после чего какой-то педагог в очках сказал: «Ладно, с этим все понятно. Что у вас еще? Наташа Ростова у окна? Давайте Наташу». И тут я открыла томик Льва Толстого и поднесла подруге. Педагог выпучил глаза:
— Как, вы не знаете отрывок наизусть?!
— Нет, — пролепетала Оля.
— А вы, девушка? Тоже не знаете?! Вон отсюда!
— Можно, мы завтра придем?
— Нет, через год!
Из Щепкинского нас выгнали с позором. На следующий день, чуть-чуть подучив «программу», мы потащились в ГИТИС. Там Оля отсеялась, а я осталась и чудесным образом дошла до конкурса к Андрею Александровичу Гончарову. Думаю, я была смешная, этим и подкупила приемную комиссию. Все смеялись, когда я читала басню и стихи. А когда через пень-колоду начинала читать Наташу, вспоминая текст, то слышала: «Ладно, переводим тебя на следующий тур. Только выучи отрывок».
Очнулась я на конкурсе и поняла, что сглупила. Со мной поступали замечательные ребята с необыкновенными программами, песнями под гитару, мне запомнились Антон Табаков и Люба Руденко. А у меня были только школьные стишки и басни и так и не выученная проза. В день конкурса Гончаров летел из Сочи в Москву и очень сильно опоздал. Мы ждали его с девяти утра до четырех часов дня. Из-за того что он опоздал и, видимо, очень устал, Андрей Александрович очень быстро слушал абитуриентов, почти сразу останавливал. Все говорили: «А у меня еще есть то-то и то-то. Послушайте!» Но он не реагировал. Со мной все было наоборот. Я вспомнила все басни, которые знала, все стихи. А Гончаров гнал: «Дальше, пожалуйста, дальше...» И в какой-то момент я остановилась и сказала:
— Все.
— Что значит все? У вас больше ничего нет?
— Нет.
Так я провалилась.
— Гончаров не гневался?
— Нет, но был очень удивлен. Он улыбался, слушая меня и глядя на меня, а теперь выглядел ужасно разочарованным.
В тот день я заявила родителям, что не буду поступать ни в какой медицинский, пойду в театральный.
— А они?
— Сказали, что я сошла с ума, и посоветовали одуматься. У моих родителей была тяжелая жизнь, и для меня они желали лучшей доли и какой-то серьезной профессии. Папа в 12 лет остался сиротой и попал в детский дом. Его отец погиб в 1941-м, а мама умерла вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Моя мама совсем девчонкой пережила ужасы нацистской оккупации и чудом осталась жива. Немцы чуть не сожгли в сарае всю ее семью. Один из маминых братьев родился инвалидом, потому что фашисты избили его мать, мою бабушку, на седьмом месяце беременности. Били ее ногами, тазами. А мою маму и другого ее брата они однажды чуть не закололи штыками, когда те спрятались в сене.
— Вы сказали «чуть не сожгли». Как же спаслась ваша семья?
— Немцы, получившие приказ сжечь русских, жили в нашем доме, бабушка их кормила. Им, видимо, нелегко было это сделать. В тот день они страшно напились и повалились спать, а утром в деревню пришли наши. Фашистов отвели за сарай и расстреляли. Народ хотел их растерзать, был готов зубами загрызть...
— Так вы послушались родителей?
— Формально послушалась, но в медицинском институте завалила экзамен и пролетела. После чего в течение года готовилась к поступлению в театральный и работала лаборантом в Институте медицинской генетики. Там я заинтересовалась опытами, которые проводили ученые, и принимала в них участие, проводила одну специфическую операцию на мышах. Получалось это, видимо, неплохо, потому что заведующий лабораторией предлагал мне поступить на биофак Уфимского университета. У него там были связи, он обещал, что меня обязательно возьмут. Но я пошла в театральный.
— Во второй раз поступать было легче, чем в первый?
— Ну как вам сказать... Сначала я пришла в Школу-студию МХАТ. Абитуриентов слушал Леонид Харитонов. Мне он сказал: «Вы, конечно, имеете право учиться, но девочки такого плана, как вы, у меня уже есть. Поэтому я ничего не могу вам гарантировать, идите в другие театральные институты». Я и пошла. В ГИТИСе пролетела, а в Щукинское как-то очень быстро поступила. Видимо, здесь мой дом. У каждого актера он свой.
В списке абитуриентов, принятых в вуз, моя фамилия стояла последней. Но училась я на отлично и окончила Щукинское с красным дипломом.
На третьем курсе меня пригласили в Театр имени Пушкина — на главную женскую роль в спектакле «Закон вечности» по роману Нодара Думбадзе. Я репетировала с Александром Шалвовичем Пороховщиковым, играла юношескую любовь его героя. Могла попасть и в Театр Вахтангова. Его худрук Евгений Рубенович Симонов ставил у нас на курсе дипломный спектакль и специально взял на меня и моего однокурсника Евгения Князева пьесу «Сенсация», с прицелом на то, что она будет идти у него в театре. Но сыграть в этих постановках мне не довелось, потому что на четвертом курсе я родила сына, и жизнь моя резко изменилась.
— Не жалели о том, что так получилось?
— Знаете, однажды, много лет спустя, меня пригласили на передачу «Хозяйка судьбы». Я сказала: «Послушайте, вы обратились не по адресу. Я себе совершенно не хозяйка, живу так, как ведет Господь. Наблюдая, как некоторые люди строят свою жизнь, думаю, что тоже много чего могла бы сделать в этом плане, но понимаю, что на все воля Божья». Тогда я чувствовала, что семья, ребенок важнее каких-то профессиональных успехов.
— Кто был вашим избранником? Где и как вы познакомились?
— Это произошло еще в школе. Эдуард пришел к нам в девятом классе, когда его школа закрылась на ремонт. И я навсегда запомнила, как он смотрел на меня на линейке 1 сентября. Возникший между нами взаимный интерес заметили ребята, и нас очень быстро стали воспринимать как пару. Если Эдик отсутствовал, меня спрашивали, где он. Я сердилась, ведь между нами ничего не было. Но когда Эдика поддразнивали, что я, дескать, его будущая жена, он в ответ только улыбался.
— Быть может, и сам так думал?
— Не знаю. После школы мы почти год не виделись. А потом Эдик позвал меня на день рождения, и после этого мы начали встречаться и больше не расставались. Он был со мной в Щукинском, когда зачитывали список принятых. Я просто умирала с каждым именем. Счастливчиков называли и называли, но меня среди них не было — как уже говорила, я была последней в списке, — и Эдик приобнял меня и взял за руку, чтобы успокоить. Поженились мы, когда я была уже глубоко беременной.
Беременность протекала не совсем обычно, и я долго не подозревала о своем положении. И слава богу. Я ведь была очень увлечена репетициями в театре и подготовкой дипломных спектаклей и, чего доброго, могла бы избавиться от ребенка.
Мы праздновали в Театре Вахтангова 23 октября 1981 года день рождения Щукинского. После выступления на сцене я вместе с однокурсниками отправилась на самый верхний ярус, где были наши места. Там было очень душно, и в какой-то момент я вдруг осела на пол и потеряла сознание. Паша Русланов вынес меня в коридор на руках. Обморок я себе объяснила переутомлением, потому что катастрофически не высыпалась и не отдыхала. Каждый день вставала в семь утра. Сначала ехала в институт, после занятий отправлялась репетировать в Театр Пушкина и домой возвращалась в двенадцать ночи.
К гинекологу я пришла только в январе и на голубом глазу стала рассказывать об огромной нагрузке, от которой, очевидно, случился гормональный сбой. «Хорошо, давайте вас посмотрим», — улыбнулась она. Посмотрела, подняла на меня во-о-от такие глаза и сказала: «Деточка, да вам надо рожать!»
У нас говорят: артист — это оценка факта. Он должен уметь принять неожиданное событие. Как бы я отреагировала на такое сообщение доктора на сцене? Вскриком, слезами? В жизни только поинтересовалась совершенно ровным голосом:
— Какой у меня срок?
— Пять месяцев.
И увидела, как привстала ошеломленная медсестра.
— Вам надо сдать вот эти анализы и эти...
— Хорошо.
Оделась, вышла из кабинета, спустилась вниз, надела шубу, вышла на улицу... и расхохоталась. Вот когда произошла оценка факта — началась истерика. Родила я в мае и, когда мои однокурсники показывались в театры, занималась сыном. В Театре Пушкина и Театре Вахтангова вместо меня сыграла моя однокурсница. Но я понимала, за все надо платить, и относилась к этому спокойно.
— Вы достаточно рано стали мамой. Это было нелегкое испытание?
— Сначала — нет, все было забавно. Малыш дает много впечатлений, ты каждый день совершаешь какие-то открытия. Вскоре я осознала, что ребенок — это не игрушка, а судьба, это человек. Первое время мне вроде хотелось куда-то бежать и что-то делать, потому что до этого я была очень плотно занята и много работала. Но я не могла оторваться от своего Сережи. Помню, ему уже полгода было, а я по какой-то причине однажды ночевала не дома, без него, и прорыдала всю ночь. Настолько сильная у меня была связь с ребенком, просто животная, ее невозможно было контролировать. В какой-то момент я стала просто сходить с ума от постоянного беспокойства за сына и мыслей о том, что с ним может что-то случиться, и обратилась к Богу, чтобы он принял нас под свою защиту. Господь помог, я успокоилась.
— И сколько вы просидели дома?
— Около двух лет. Потом мне позвонили из Щукинского и рассказали, что Евгений Петросян ищет молодую актрису в программу «Как поживаете?», которую он готовит вместе с Еленой Степаненко. Я не очень хотела показываться. Это все-таки была эстрада, а я про эту стезю никогда не думала. Но Евгений Ваганович был уважаемым человеком, мастером своего жанра, и я решила попробоваться. Он меня взял с обещанием, что в течение двух лет я никуда не уйду. Программа была рассчитана на этот срок.
— Как вам работалось с Петросяном и Степаненко?
— Мне с ними было хорошо. И любопытно. Знаете, в театре есть так называемая четвертая стена — воображаемая грань между актерами и зрителями. Когда ты работаешь на эстраде, ее нет, ты напрямую обращаешься к залу, и к этому надо привыкнуть. И юмор — особый жанр. Там своя подача, репризы. Петросян предлагал мне сделать свою программу, но я отказалась и через два года от него ушла. Решила, что не все звучит «вкусно» из уст молодой женщины.
— Вы о скабрезных шутках?
— Скажем так, материал мы играли довольно специфический, и нужно было проходить по очень тонкой грани или быть очень характерной актрисой. Я характерность делаю на раз, но осваивать ее и существовать в ней долго не могу.
Уйдя от Петросяна, решила показаться во МХАТ. У его руководителя Олега Ефремова тогда был не лучший период, театр сотрясали скандалы. После показа Олег Николаевич сказал: «Вы знаете, я сейчас буду смотреть свой курс. Давайте мы с вами осенью вернемся к этому вопросу и встретимся снова». То есть ничего определенного не пообещал. Но зато ко мне в гримерку пришли Андрей Мягков и Иннокентий Смоктуновский и сказали очень добрые слова. Ради одного этого стоило сходить во МХАТ.
Осени я не дождалась. Летом поступила в новый театр — «Малая драматическая труппа» (МДТ) — и проработала там несколько лет.
— А когда состоялся ваш дебют в кино?
— В 1985-м, в фильме-спектакле «Сорочинская ярмарка». Режиссером был Вениамин Смехов, и он занял в своей постановке несколько актеров Театра на Таганке — Ивана Бортника, Марину Полицеймако, Олега Казанчеева. Олег играл Грицько, я — его невесту Параску.
Через год я снялась в историческом фильме «Таинственный узник» по роману Ольги Форш «Одеты камнем». Сыграла крепостную крестьянку Марфу, которую насиловал барин. В этой картине был сильный актерский состав, а главные роли сыграли очень популярные тогда Дмитрий Харатьян и молдавский актер Георге Грыу.
— На излете советского кинематографа у вас был еще один любопытный фильм — «За день до...».
— Его затеяли два актера МДТ — Олег Борецкий (он был и нашим директором) и Александр Негреба. Сашу многие помнят по роли Виктора в «Маленькой Вере» — старшего брата главной героини. Это был не фильм, а сплошная авантюра. Где ребята нашли деньги, я не знаю, но, слава богу, все остались живы, никого не убили. Мы даже съездили на съемки в Голландию, на три дня.
В августе 1991 года грянул путч. Фантазии сценаристов на тему крушения старой жизни сбылись...
— В девяностые кино кончилось, театры стояли полупустые. Как вам жилось?
— Достаточно сложно. Муж мой не занимался коммерцией, работал инженером. Хорошо хоть у нас была своя квартира. Мы вроде не голодали, но купить самые простые продукты было проблематично. Помню, отправляла Эдика в магазин, и он как уходил с пустой сумкой, так с ней и возвращался. Тогда я сама отправлялась за пропитанием. Носилась сайгаком по району и что-то добывала.
— Педагогикой вы решили заняться не от хорошей жизни?
— Понимаете, я работала в молодежном театре. Все там было хорошо, я играла главные роли, но в какой-то момент почувствовала, что мне не хватает другого поколения, ведь у нас не было «стариков». А в театре должны быть разные поколения, они должны взаимодействовать и учиться друг у друга. В МДТ было некуда расти, я прошла уже все, что могла, перестала развиваться и поняла, что надо куда-то уходить.
Однажды позвонила моя подруга, работавшая в Щукинском, — Галина Михайловна Пасс:
— Галя, ты не хочешь пойти преподавать?
— Да можно попробовать.
— Приходи.
В Щукинском меня помнили и хорошо ко мне относились — и Альберт Григорьевич Буров, завкафедрой мастерства актера, и Людмила Владимировна Ставская, которая была худруком моего курса. Они меня поддержали. Ставская еще сказала, попыхивая папиросой (она курила только «Беломор»): «Галь, ты ведь любишь людей, у тебя получится». И я поступила на ассистентуру-стажировку. Это такая форма послевузовской подготовки, похожая на аспирантуру. Но если аспирантура ориентирована на научную работу, подготовку диссертации и получение степени, то ассистентура-стажировка — исключительно на получение педагогических навыков и совершенствование творческой квалификации.
— Помните свое первое занятие со студентами? Как вы «вошли в клетку»?
— Конечно, помню. Это было на уроке Ставской, на котором я присутствовала в качестве ассистента. Вообще, когда сидишь рядом с опытным педагогом, чувствуешь себя героем. Тебе кажется, что ты мог бы не хуже него что-то сказать и показать. В таком состоянии я пребывала минут пять — десять, и вдруг Людмила Владимировна повернулась и сказала: «Галь, мне надо в бухгалтерию, позанимайся пока с ними». И вышла.
В аудитории сидело человек тридцать. Они посмотрели на меня, и вдруг я на физическом уровне почувствовала, как в студентах проснулось что-то звериное. Как будто они сделали стойку и у них полезли клыки. Я поняла, что либо они сейчас меня съедят, либо я смогу их победить. Мне это удалось, и дальше все пошло как по маслу. Но этот момент животного страха я запомнила на всю жизнь.
— На актерской карьере вы на какое-то время поставили крест?
— Да нет, у меня была пара антрепризных спектаклей. Снималась я немного, от проб часто отказывалась — как в старом анекдоте про актера, заявившего в ответ на приглашение в Голливуд: «У меня елки!» У меня были свои «елки» — занятия со студентами, показы. С репертуарными театрами как-то не складывалось.
Сначала была попытка поработать в театре «Модернъ». Я туда показывалась и понравилась художественному руководителю Светлане Враговой. Попросила ее ввести меня куда-нибудь. Светлана Александровна предложила подготовить роль в спектакле по Леониду Андрееву. Я ее подготовила, на показе у меня даже был партнер. Реквизит небогатый — стол, два стула. На стол я для красоты положила три зеленых яблока.
Тут надо сказать, что в «Модернъ» я поступила перед летним отпуском. За него мне даже заплатили. Осенью мы все вышли на работу, отдохнувшие и веселые. Но когда начались репетиции, я увидела, что Врагова просто уничтожает артистов. Через неделю загорелые и розовощекие люди побледнели и осунулись. Мне бы задуматься, но нет, я готовилась к вводу.
Сцену мы с партнером сыграли очень неплохо. Врагова его отпустила и начала разбор моей роли. Минут десять я, как юная пионерка, слушала ее замечания и вдруг поняла, что это все пурга, она меня уничтожает, как других артистов. Единственное, что не кричит, как на них. Тут я схватила яблоко, с хрустом откусила и стала громко жевать. А иначе, наверное, укусила бы режиссера.
Врагова вытаращила глаза и спросила: «Галя, почему вы жуете?» Я откусила еще раз и ответила: «Простите, Светлана Александровна, очень пить хочется». Дожевав, продолжила: «Я все поняла. Очень вас уважаю, вы прелестная женщина и гениальный режиссер, но я от вас ухожу». Она вскрикнула: «Как?!» И после этого часа два меня мурыжила, болтала на самые разные темы и уговаривала не уходить. Я еле уползла, совершенно измочаленная, но написала заявление об уходе, и Врагова его завизировала.
Как говорил мой однокурсник-режиссер, театр — это армия, и режиссер — ее главнокомандующий. Конечно, все руководители театров в той или иной степени диктаторы. Вопрос в том, что открывает тебе эта диктатура, ради чего стоит ее терпеть.
Потом была история со МХАТом имени Горького. Позвонил знакомый актер: «У нас заболела Лена Глебова, некому играть Вышневскую в «Доходном месте» Островского. Ты не выручишь? Через два дня надо показаться Дорониной». Я согласилась и в пожарном порядке стала учить монолог Вышневской. Это было нелегко. Помню, ехала в метро, повторяла текст и никак не могла его «уложить». Половину как бы проглотила, а вторая не помещалась. Видимо, я была эмоционально и физически перегружена.
На следующий день все-таки доучила монолог и показалась Татьяне Васильевне.
— Да, вы имеете право это играть, — сказала Доронина. — А чем вообще занимаетесь? Где-то работаете?
— Преподаю в Щукинском театральном институте.
— Зачем же вы это делаете? Вам сейчас надо играть, играть. Потом когда-нибудь будете преподавать.
Я поняла это как «бросайте вы эту ерунду, идите ко мне в театр». Но пойти к Дорониной не решилась. Во-первых, преподавать мне было интересно и я уже много сил потратила на студентов, года три с ними проработала, наверное. А во-вторых, после истории с Враговой я не была уверена, что уживусь в этом театре.
— У вас ведь был и «телевизионный период»? Одно время вы вели программу «Доброе утро» на Первом канале. Вам было комфортно в роли телеведущей?
— В принципе, я быстро освоилась и месяца через три уже практически не смотрела сценарии, которые мне давали, и сама могла их писать, там все было по шаблону. Как-то спросила редактора: «А почему вы одних и тех же людей приглашаете?» Оказалось, что мы должны были действовать в соответствии со списком утвержденных героев и приглашать тех, кто не был утвержден, не могли.
— Работа на телевидении прибавила вам популярности?
— Зрительские письма приходили мешками. Тогда еще не было соцсетей. И потом многие писали и звонили с вопросом: «Куда пропала Сазонова?»
— Куда же вы пропали?
— В Щукинском мне предложили стать художественным руководителем курса. Я согласилась и ушла с телевидения. Совмещать эти две работы было нереально.
Что касается телевизионной популярности, то были смешные случаи. Однажды я зашла в магазин на Новом Арбате. Навстречу — приятный мужчина интеллигентного вида:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте...
— Мы же с вами знакомы?
— Нет, вы ошиблись.
Наступила пауза, после которой он радостно воскликнул: «А-а, вы из программы «Время»!»
В работе телеведущей были и свои минусы. Например, я не могла сняться в каком-то сериале без разрешения начальства. Однажды проигнорировала это негласное правило и почувствовала, что это изменило отношение ко мне. Но я не люблю жить и работать в бесконечных ограничениях, и после сорока, наверное, поздновато начинать телевизионную карьеру.
Никогда не забуду, как однажды в Щукинском ко мне подошла одна наша дама:
— Галина Петровна, вы всегда были такой жизнерадостной! Почему вдруг перестали улыбаться?
— Добрые мышцы лица устали, — ответила я.
В «Добром утре» все время держала улыбку. Был момент, когда почти все остальные ведущие ушли в отпуск и у меня случился просто марафон эфиров, я очень устала. Вообще, это была работа на износ. Я приезжала в «Останкино» к двенадцати дня, дальше был грим и костюм, в час или в половине второго начинались интервью с гостями, запись подводок — и так до половины восьмого вечера, без перерыва. Потом я могла поесть, полежать, но должна была оставаться на работе до половины второго ночи, потому что в полночь шел эфир на Дальний Восток. Иногда возникали косяки в подводках, их нужно было переписать. Утром я шла в институт и работала до позднего вечера. Это если не было съемок в каком-нибудь сериале. Один раз я вернулась домой в половине третьего ночи после телевизионной смены, а в шесть утра за мной пришла машина, чтобы везти на съемочную площадку. Вечером после 12-часовой смены я отправилась на репетицию!
— Наверное, это случилось, когда вы снимались в очень длинном и популярном сериале «Врачебная тайна»?
— Возможно. Хороший был проект. Я там играла жену главного врача.
— И сами врачей сыграли немало.
— Мне врачи как-то идут. Можно сказать, медицинская тема сопровождает всю жизнь.
— После ухода с телевидения сериалы пошли у вас один за другим. Мне запомнился «Вкус граната», где вы играли стервозную мамашу.
— Ну почему стервозную? Она просто защищала своего сына. Для меня вообще главное, чтобы моя героиня не была какой-то отъявленной дрянью.
— У вас таких и не бывает.
— Не бывает, потому что я не соглашаюсь на такие роли. Иногда предлагают отрицательных персонажей. А однажды, представьте себе, меня пытались уговорить сняться в рекламе водки!
Я очень удивилась. А они:
— Мы видим в этом ролике именно вас.
— Послушайте, я педагог, у меня студенты! Как я могу рекламировать водку?
— Мы все понимаем и заплатим очень большой гонорар.
Еле отбилась.
— Был еще замечательный проект «Молодежка», продолжавшийся больше пяти лет...
— Кстати, узнают меня прежде всего по «Молодежке»: «Вы же мама Алины Морозовой!» Однажды даже трехлетний мальчик меня «опознал». Хотя в «Молодежке» я тоже не такая уж хорошая, потому что защищаю дочку от мальчика из неблагополучной семьи. Сначала я против их брака, потом с ним смиряюсь. Интересно, что, когда я снималась в этом сериале, моя приятельница из мира кино предупреждала: «Галя, вас возненавидят за эту роль!» Но ничего подобного не произошло. Меня любят, ко мне подходят, благодарят. Одна женщина как-то сказала: «Спасибо вам большое, вы показали такую материнскую любовь!»
— Но согласитесь, такого успеха, как после выхода сериала «Женская версия», у вас не было!
— Наверное, потому, что Лара из «Женской версии» ближе ко мне самой. Она для меня абсолютно органична. И проект этот создавался в любви, поэтому получился таким светлым, солнечным. Режиссер-постановщик Валерия Ивановская и второй режиссер Анна Гончарова — мои приятельницы.
— С Ивановской вы познакомились на сериале «Ветер перемен»?
— Да, и подружились. Лера очень любит актеров. Когда к тебе относятся с любовью, это всегда помогает. Тебе не надо доказывать, что ты не верблюд, что что-то можешь, тебя, наоборот, все время «подпирают», поддерживают. И Аня мне помогала, следила, чтобы хорошо сняли, хорошо загримировали, прическу красивую сделали.
В чем сложность работы в сериалах? В том, что, когда люди собираются, они должны сразу выдавать продукт, хотя еще даже не притерлись, не знают друг друга. Поэтому, наверное, некоторые проекты не сразу набирают силу. Когда начинаешь их смотреть, они не производят большого впечатления, а потом как-то расходятся, видимо, в тот момент, когда все «винтики» притираются друг к другу.
— Вашу внучку (и вашу героиню в молодости) играла Софья Ардова. Она хорошая партнерша?
— Прекрасная. Умная, пытливая, талантливая девочка. В жизни Соня — немножко мальчишка. Мы с режиссером все время тянули ее в женственность, потому что она очень изысканная и интересная, мальчишеский стиль ей не очень идет. Лера ей часто говорила: «На Галину Петровну смотри, с нее «снимай». Она же играла меня в молодые годы.
— Лара была вашей первой бабушкой в кино. В жизни вы стали ей гораздо раньше?
— В 41 год. Моей внучке Насте уже двадцать три. Она окончила Высшую школу экономики, дизайнерский факультет. Сейчас потихоньку начинает работать.
— Внучка не порывалась пойти в артистки?
— Одно время металась между двумя профессиями — артистки или дизайнера. Я ее даже устроила на подготовительные курсы в Щукинское. Какое-то время Настя позанималась, мастерство ей нравилось, но на сцендвижение она не ходила. Я спросила почему.
— Мне не хочется.
— Извини, артист не может без пластики.
Так продолжалось еще какое-то время, а потом я ей сказала: «Знаешь, Настя, если ты хочешь поступать в театральный, я, естественно, не могу это запретить. И если тебе понадобится помощь, помогу, но тащить тебя не буду». Она переключилась на дизайн.
— А сын не проявлял желания пойти по вашим стопам?
— Однажды, когда я еще работала в «Молодежной драматической труппе», там решили поставить «Чиполлино». Режиссер предложил: «Галя, давай возьмем твоего Сережу на главную роль! Он такой смешной, глазастенький». Я задумалась. Новая постановка должна была идти в новогодние праздники, по два-три спектакля каждый день. То есть это была бы тяжелая работа, и я засомневалась, нужна ли она Сереже или ему лучше отдохнуть в каникулы. Спросила его самого, не хочет ли он сыграть Чиполлино. Наступила пауза. Потом сын поднял на меня совершенно взрослые глаза, а было ему лет десять, и сказал: «Я не для этого». В результате Сережа стал юристом.
— Сколько лет уже вашему браку с Эдуардом?
— Сорок два года. Мы даже повенчались два года назад, после того как Эдик переболел ковидом. Я и до этого хотела, но он не был настроен. Потом заболел вместе с моим дядей Леней, инвалидом с детства, и вместе с ним лежал в больнице. У них были хорошие условия, но Эдик занимался Леней, и ему приходилось нелегко. Он жаловался на ужасную слабость, не мог даже есть. Я была в ужасе, боялась, что они оба уйдут. В какой-то момент написала мужу: «Обещай мне, что, если все обойдется, мы с тобой повенчаемся». Он это прочитал, после чего воцарилась пауза часа на два. И наконец Эдик ответил: «Хорошо». Домой он вернулся совершенно изможденным. Приехал на такси, и когда я открыла дверь, то увидела какого-то 80-летнего старика. Потом, слава богу, он поправился, пришел в себя. Сейчас все хорошо.
— Спрашивать, помогает ли вам муж, наверное, смешно?
— Конечно, помогает — учить текст, работать с компьютером. Я в этом смысле абсолютный «чайник». Эдик открывает для меня сценарии, распечатывает и учит со мной роли. Потому что текст мне надо услышать. Лучше всего я запоминаю его на слух.
Однажды был такой цейтнот, что роль приходилось учить в такси. Пока меня везли на смену или домой, я созванивалась с мужем и повторяла с ним текст. Иногда водитель включался в наш диалог и начинал отвечать. Не понимал, что происходит.
— Что для вас важнее и интереснее: съемки или педагогика?
— Трудно сказать. Мне интересны и педагогика, и съемки, особенно когда я снимаюсь в хорошем проекте. Но вы не представляете, какое количество ролей я переиграла в ходе своей педагогической деятельности!
Вот сейчас пойду на урок на втором курсе, делать со студентами отрывок. Они еще ничего не умеют, и я, в общем-то, должна сыграть за всех, что-то показать, что-то объяснить. Когда-то, на заре моей педагогической карьеры, было сложновато с мужскими ролями, но постепенно я освоилась. А сейчас уже не испытываю проблем, потому что взрослая тетя Мотя и гораздо больше понимаю и умею.
— Одна успешная актриса мне рассказывала: «Если бы не Галина Петровна Сазонова, я бы, наверное, не поступила. Это она меня заметила и обратила на меня внимание нашего будущего мастера». А как вы выбираете среди сотен абитуриентов будущих звезд театра и кино?
— Ну как... Интуиция подключается, и я смотрю, есть ли у человека органика и обаяние. Внешность тоже играет большую роль. Либо у абитуриента должна быть такая сумасшедшая энергетика, при которой внешние данные отходят на второй план. Вот Ролан Быков не был красавцем, но какая у него была харизма, какое мужское начало!
Конечно, имеет значение и степень подготовленности. Если два абитуриента примерно равны по своим данным, мы смотрим, кто победил на данном этапе. Для этого и нужны туры, в ходе которых требования все повышаются и повышаются. В финале мы берем тех, кто заразительнее.
— Чем отличаются нынешние студенты от прежних?
— Инфантильностью. Я, конечно, тоже была инфантильной, если вспомнить, как поступала, но нынешние студенты мало читают, недостаточно образованны и не очень умеют учиться. Мы их заставляем — учиться, читать. Кто-то поддается, кто-то не очень.
Раньше у студентов мотивация к учебе была гораздо выше, а педагоги были более расслабленными. Сейчас все наоборот: педагог должен очень много заниматься со студентом и натаскивать его на мотивацию. Даже я этим занимаюсь, хотя у меня сейчас нет своего курса, я работаю на разных.
— К концу учебы ребята преображаются?
— Иногда до неузнаваемости. Ведь помимо каких-то профессиональных навыков, актерское образование дает умение держаться в разных ситуациях, общаться.
Каждый год вечером 31 августа собирается весь Щукинский институт и вчерашних абитуриентов знакомят с педагогами и студентами. Вы не представляете, какими они выходят на сцену и какими выпускаются через четыре года! У меня на первом курсе учится хорошая девочка. Ее взяли, в общем-то, за внешние данные. Она была просто куколка, но немножко зажатая. А недавно у первокурсников состоялся показ самостоятельных работ, на котором присутствовал папа этой девочки. После показа он подошел:
— Галина Петровна, что вы с ними делаете? Моя дочь стала совсем другой, более уверенной, раскованной.
— О, а когда вы придете к нам на выпускном курсе, то вообще ее не узнаете!
Студенты у нас занимаются не только актерским мастерством, но и сцендвижением, танцем, фехтованием, то есть у них все время обрабатываются и мозги, и тело, и душа. И еще я их учу: «Запомните как «Отче наш»: партнер — это самое главное. Попадаешь в партнера — попадаешь в зрителя. Мимо партнера существуешь — все мимо пролетает». Вы, наверное, замечали в театре на некоторых спектаклях, что на сцене плачут, смеются, а вас это не цепляет? Это случается, когда актеры работают мимо партнера. Сами по себе плачут, сами по себе смеются, и зрители перестают следить за происходящим, думают, что у них будет на ужин — котлеты или селедка.
— У вас есть любимые ученики, с которыми вы держите связь?
— Прежде всего, это мой курс, который я выпустила в 2009-м. Мы всегда собираемся 22 октября, накануне дня рождения Щукинского. Но мне многие ребята звонят, даже студенты из Кореи, учившиеся в разные годы, когда приезжают в Москву.
— Однажды вы сказали: «Наверное, грешной профессией я занимаюсь, срываю ребятам психику».
— Так и есть. Но актер должен тратиться. Конечно, если у человека от природы повышенная эмоциональная лабильность, с ним надо быть очень аккуратной. Я студентам объясняю: «Представьте, что эмоции — это лошадь. Вы должны научиться скакать на ней. Иначе никогда не попадете, куда вам надо, она вас растрясет и скинет».
Сейчас, как уже упомянула, ставлю со студентами отрывок из повести Достоевского «Белые ночи». Финальную сцену, в которой Настенька разговаривает с мечтателем и плачет, потому что ей кажется, что любимый ее бросил. И я стараюсь донести до девушки, играющей Настеньку, что она должна научиться очень быстро подключаться и отвечать на задачу, поставленную режиссером. Иначе как она потом будет сниматься?
— Это уже не запрещается в театральных вузах, как когда-то?
— Нет-нет. Разве можно лишать человека шанса? Вдруг эта роль станет для него счастливым билетом? И на съемках он может получить полезный опыт, новые навыки.
— Не жалеете, что с театром у вас так и не сложилось? Или работы выше крыши?
— Работы хватает, но иногда, когда я смотрю какой-то хороший спектакль, думаю: «Как я хочу быть с вами, на сцене!» Случается, правда, и прямо противоположная реакция: «Господи, как хорошо, что я в этом не участвую!»
— Как вы поступаете, если достался неприятный партнер?
— Как завещал Евгений Багратионович Вахтангов: «Вижу, как есть, отношусь, как задано». Что это значит? Я вижу комнату, в которой мы сейчас беседуем: пол, потолок, окна, мебель, но отношусь к этому, как задано. И если, допустим, должна представлять себя на зеленой лужайке, то для меня здесь травка зеленеет, солнышко светит, порхают бабочки. А еще я человек позитивный и всегда стараюсь видеть в людях только хорошее.
— Актерская карьера непредсказуема. Зачастую своего звездного часа приходится ждать долгие годы. Понимают ли это девочки и мальчики, которых вы обучаете?
— Думаю, не понимают. Иногда мы говорим кому-то: «Сейчас не твой возраст, надо подождать, ты будешь востребован лет в сорок».
— Но ждать готовы не все!
— Это правда. А в нашей профессии, как ни в какой другой, требуются упорство и вера в себя. Спросите самого успешного артиста, он вам обязательно расскажет, что у него были тяжелые периоды, когда ему никто не звонил, никуда не приглашал и он, бедный, ничего не играл.
— Слегка перефразируя слова Нины Заречной в чеховской «Чайке», можно сказать, что в вашем деле главное — не слава, не блеск, а умение терпеть?
— Нести свой крест и верить. И любить партнера! Во всяком случае, постараться с ним договориться. Действовать по принципу «Вижу, как есть, отношусь, как задано»...
Подпишись на наш канал в Telegram