«Помню, мы как-то снимались с Юрой Колокольниковым. Папа тогда приехал в Питер, где шли съемки, по делам «Золотой маски». И вот Юра мне рассказывает: «Еду я вчера на машине и вижу: над Невой по Троицкому мосту идет в черном плаще Тараторкин, и я ловлю себя на мысли: «Как красиво, какая гармония человека и города!» Они действительно были созвучны друг другу».
— Анна, вы представляете уже третье поколение творческих людей своей семьи. Ведь ваши дедушка и бабушка были писателями?
— Да, бабушка и дедушка с маминой стороны — Агния Кузнецова и Георгий Марков — были писателями. Дедушка был председателем правления Союза писателей СССР, членом ЦК КПСС, обладателем многих государственных наград, его романы стали классикой исторической сибириады.
Дедушка был таежником, тринадцатым ребенком в семье охотника-промысловика. Почти все, что он написал, посвящено его родным краям — Западной Сибири. Он очень любил рассказывать одну историю. Как-то раз в 60-е годы, когда он уже жил в Москве, был известным писателем и депутатом Верховного Совета, в очередной раз приехал в Томскую область. Его отец уже умер, но некоторые его друзья-охотники еще были живы. И вот один из них стал расспрашивать дедушку о житье-бытье в Москве. «Рыбалишь ли, охотишься ли?» — «Да нет, какая рыбалка и охота, нет времени». — «Ну ты смотри, Егорий, надолго-то в Москве не задерживайся, а то совсем одичаешь!» (Улыбается.)
Значительный пласт творчества бабушки, в частности ее книга «Моя мадонна», посвящен исследованию жизни Натальи Николаевны Гончаровой, супруги Пушкина. Каждый раз, когда бабушка бывала в Ленинграде, она непременно приходила на могилу Натальи Николаевны в Александро-Невской лавре с цветами.
Бабушка очень дружила с Ираклием Луарсабовичем Андрониковым — знаменитым пушкиноведом. Переписывалась с легендарным хранителем пушкинского Михайловского Семеном Степановичем Гейченко, который присылал ей в письмах шишки и веточки с аллеи Керн в Михайловском. Андроников и Гейченко безоговорочно поддержали бабушкино видение личности Натальи Гончаровой и много усилий приложили к тому, чтобы оправдать Наталью Николаевну во всей истории, связанной с последней дуэлью Пушкина. Они поднимали документы, изучали архивы, отыскивали потерянные письма. Удивительно, но так сложилось, что все это мне пригодилось, когда я играла Гончарову в спектакле Алексея Бородина «Последние дни» на сцене РАМТа. Я тогда тоже изучила огромное количество литературы, и мне стало очевидно, что те домыслы, которыми обросла ее личность, абсолютно беспочвенны и не имеют никакой подоплеки. Передо мной предстал образ человека, очень преданного Александру Сергеевичу и детям.
В связи с тем, что у бабушки с дедушкой была дача в Переделкине, мы с братом лето проводили там. Огромное количество воспоминаний связано с писателями советского периода.
Конечно, я уже не застала в живых многих легендарных переделкинцев — Пастернака, Чуковского. Моя мама, например, в детстве видела Бориса Пастернака, который, идя на пруд купаться, учтиво здоровался и раскланивался с играющими на улице детьми, задавая им удивлявший их вопрос: «Как ваше здоровье?» Но зато меня видели Каверин, Катаев, Евтушенко, Вознесенский, Рождественский. (Смеется.)
Мама рассказывала, что, когда я была маленькой и меня еще возили в коляске, при встрече Валентин Катаев говорил: «Ножками надо ходить, ножками».
Или такая история, например. У нас была домработница Манжела — загадочная личность родом с Западной Украины, говорившая по чуть-чуть на разных языках и успевшая много у кого поработать в Переделкине, в частности у Евгения Евтушенко. Она любила рассказывать историю, как Евтушенко, проснувшись утром, спрашивал ее, не видала ли она его машину, на которой он накануне вечером, будучи в подпитии, съехал в кювет. Слово «кювет» в ее полиглотной интерпретации звучало совсем иначе. Получалось так: «Женя, поищите вашу машину в Кувейте!» Или: «Я ему говорю: «Женя, ну что вы сели завтракать? Я еще собаку не покормила».
Центром притяжения был Дом творчества писателей. Помню, как мой брат Филипп и двоюродная сестра Ксения устраивали целые карнавалы на территории Дома творчества. Филипп облачался в костюм химзащиты, а Ксеня — в красное репетиционное платье (из театра «Современник») моей мамы, потом они брали мою детскую коляску, клали в нее мою куклу Соню в моих же ползунках и чепчике, и пугали прогуливавшихся писателей. Старшая двоюродная сестра Марина со своей компанией писательских детей и внуков каталась по городку писателей на изобретенном ими чуде техники — кровати с мотором.
Это был отдельный ушедший мир. Сейчас того Переделкина уже нет.
— У вас очень известная и знаковая фамилия. Как вам живется с ней?
— Я никогда не была зациклена на своей фамилии. Мне часто задавали этот вопрос, и каждый раз я внутренне удивлялась. Потому что, видимо, жила в таком внутреннем контексте своей семьи, в котором этого вопроса не существовало. Я осознавала с рождения исключительность и избранность своего папы, но никогда не переводила это на себя. Папа — это папа. Других таких нет. Это «штучный товар». Когда я шла с папой по улице и на него оглядывались, сворачивая головы, или толкали друг друга в бок, или подходили за автографом, меня распирало от гордости. Я вся светилась от счастья, потому что замечала, как люди преображались, когда его видели. И хотя логической цепочки еще не могла выстроить, все же понимала, что папа для них много значил. С этим пониманием я росла, но у меня даже и мысли не возникало проецировать это на себя.
Учась в школе, несмотря на моих папу, маму и замечательного брата, который до меня окончил школу и благодаря своим талантам и способностям был легендой в ее стенах, я никогда не считала, что это как-то развязывает мне руки и дает паразитировать на фамилии.
— В этом году исполнилось 80 лет со дня рождения вашего отца...
— Да... Я готовила вечер памяти папы в Центральном доме актера имени Яблочкиной, приуроченный к его 80-летию. Телеверсию покажет канал «Культура».
Еще снят замечательный фильм под названием «Очень красивый человек». Потому что, помимо внешней красоты, папа был человеком внутренней красоты — красоты поступков, целей, жизненного пути. И красота в таком смысле еще и про его отличность от других, уникальность.
Была подготовлена масштабная выставка в Доме актера. В Музее кино на ВДНХ летом открылась выставка, посвященная папе. А в конце сентября состоится вечер памяти в Музее театрального и музыкального искусства в Санкт-Петербурге.
Вообще папа и его родной город — это особая тема. Помню, мы как-то снимались с Юрой Колокольниковым. Папа тогда приехал в Питер, где шли съемки, по делам «Золотой маски». И вот Юра мне рассказывает: «Еду я вчера на машине и вижу: над Невой по Троицкому мосту идет в черном плаще Тараторкин, и я ловлю себя на мысли: «Как красиво, какая гармония человека и города!» Они действительно были созвучны друг другу.
— Анна, а когда вы решили прийти в профессию?
— Родители меня ограждали от нее, от ее изнанки, в доме никогда не велись околотеатральные разговоры и обсуждения репетиций или съемок.
В школе мне хорошо давались языки, я с удовольствием ими занималась. Еще мне всегда была интересна медицина, мой далекий сибирский предок по маминой линии был травником, врачевателем. Он был крепостным графа Строганова и смог исцелить его детей, которых до него никто вылечить не мог. И за это ему была дарована вольная. Кстати, моя бабушка описала эту историю в повести «Под бурями судьбы жестокой...». Возможно, через поколения что-то передалось маме, а от мамы — мне. И это «что-то» — интерес к медицине, какая-то интуиция, ощущение того, как нужно, которые помогают мне и с моими детьми, и с собой, и с близкими. Я ни в коем случае не занимаюсь самолечением, но какое-то неформулируемое знание, безусловно, во мне есть. Так что стремление к актерству у меня сформировалось только к окончанию школы.
— Ваша мама, которую все помнят по фильму «...А зори здесь тихие» и по ее многочисленным повестям и романам, в недавнем интервью говорила, что она обладает необыкновенной интуицией...
— Она очень тонко чувствует и меня, и моего брата Филиппа. Была такая история, которая напугала даже ее саму, не говоря уже о нас.
Мы с братом гоняли на велосипедах в Переделкине, сидели на заборах, в меру хулиганили, в общем, вели обычную детскую жизнь на каникулах. И вот однажды мама должна была уехать в Москву. Вдруг она остановилась и говорит: «Я тебя умоляю, давай ты сегодня не будешь кататься на велосипеде». Я удивилась, но кивнула. Она уехала. Я не выдержала и все-таки села на велосипед. И вдруг непонятно почему на ровном месте упала и сильно ударилась рукой. Та приобрела какие-то феерические размеры и несвойственный ей окрас. Мама потом рассказывала, что она звонит кому-то из телефона-автомата, мобильных еще не было, и ее куда-то приглашают. А она отвечает: «Нет, я сегодня не могу, мне же надо Аню везти в поликлинику». Говорит эту фразу, останавливается и добавляет: «Подожди, в какую поликлинику?» После этого она понимает, что надо ехать на дачу. Приезжает и спрашивает меня: «Как дела?» Я, пряча руку, отвечаю: «Все прекрасно!» Тут она видит ее и приходит в ужас... Оказалось, перелом всей руки, огромная трещина. И таких случаев, связанных с мамой, было много. Она склонна к мистике и верит в это. Может, потому и верит, что что-то в себе чувствует. Мне это совсем не передалось, я скорее реалист.
— Тем не менее, вы — романтическая героиня...
— Сейчас такое время, когда амплуа уже не существует. И тем не менее всегда хочется выходить за рамки каких-то ограничений.
— Всем хочется. Другой вопрос, удается ли это?
— Режиссеры дают мне такую возможность. Моя первая роль в РАМТе была в постановке «Инь и Ян». Я играла Ингу, героиню, в двух спектаклях со схожими сюжетами, но немного разными ситуациями и обстоятельствами. В «белой версии» это была девушка, олицетворяющая все самое доброе, нежное, красивое в женской природе. А в «черной версии» все было ровно наоборот — роковая, прагматичная, использующая для достижения своих целей все, что в первой версии делалось бескорыстно. Было интересно найти в себе и донести до зрителя два разных полюса одного и того же человека. И в дальнейшем, если в репертуаре были роли роковых красавиц, убийц, аферисток, Алексей Владимирович Бородин поручал их мне. Интересно, что какое-то время были такие взаимодополняемые истории: в театре я играла роковых красавиц и преступниц, а в кино меня видели, наоборот, очень положительной, романтической, лирической.
— Анна, у вас сейчас наступает «переходный возраст» от героинь к их мамам. Не страшит этот переход?
— Ну, во-первых, мама маме рознь, ведь есть и Гертруда, и Аркадина... Медея, в конце концов. (Улыбается.) Если же говорить про Елену в спектакле «Усадьба Ланиных», то там я как раз мама 16-летней дочери. Но там мама совсем не фон для раскрытия судьбы дочери, если вы об этом, а наоборот: у моего персонажа абсолютно полноценная судьба. И это очень важная для меня театральная работа, замечательная человеческая история, которая вызывает отклик у многих. И вообще, чем старше человек и больше опыт, приобретенный им, тем больше возможностей в рамках предлагаемых обстоятельств осмыслить свои «больные точки». И есть надежда, что кто-то тоже в себе что-то обнаружит и откроет. В позапрошлом сезоне Алексей Владимирович доверил мне охватывающую несколько возрастов роль в «Леопольдштадте» по Тому Стоппарду, там такой непростой путь взросления, крушения надежд, потери иллюзий. А в кино я играла маму уже 15 лет назад. Если вернуться к вашему вопросу и рассматривать роль мамы как некую функцию для понимания другого героя, то таких ролей у меня не было, это малоинтересно.
— Вы с большой любовью говорите о своем театре. Чем он вам так дорог?
— РАМТ — живой театр. Здесь нет застоя, все постоянно что-то репетируют, у нас шесть игровых площадок, за сезон выпускается от пяти до восьми премьер! В каком другом театре такое встретишь? И вообще, РАМТ — совершенно уникальный организм. На всем протяжении учебы в «Щепке» нам говорили, что в театре сложно первые 20 лет, а остальные 20 — еще сложнее. Что травля, завистничество — это норма, а театр — это террариум единомышленников. (Улыбается.) Со всеми этими установками я сюда и пришла. И когда увидела обратное, не поверила и насторожилась, но уже через несколько месяцев мое недоверие иссякло окончательно. Меня встретили так, как будто я пришла к родственникам в гости, все были мне рады, верили в меня. У нас театр-дом, театр-семья. Здесь особая атмосфера.
Люди, которые сюда попадают, либо одной группы крови, либо уходят. Уходят немногие. Алексей Владимирович редко ошибается в людях, у него чутье, и он может оставить за бортом даже очень талантливого человека. Мы все дружим между собой. Никаких интриг, соперничества, зависти. У меня знакомые, друзья во многих театрах, так вот они рассказывают страшные истории про то, как люди отказываются выходить на сцену, если невовремя принесли костюм, гример попросил подождать пару минут, заканчивая работу с другой актрисой, партнер сказал что-то не то или не так посмотрел... У нас такого нет. Все мы делаем одно дело, ценим, уважаем и поддерживаем друг друга.
— У вас же был опыт работы в другом театре?
— Да, конечно, и не в одном. Хочется вспомнить вот о чем. Одним из моих дипломных спектаклей была «Безымянная звезда», где я играла Мону. Зрители наверняка помнят фильм Михаила Козакова с одноименным названием, где Мону играла Анастасия Вертинская. И так случилось, что, когда мы на четвертом курсе показывались, мне уже поступили предложения от нескольких ведущих московских театров, в том числе и от Театра Моссовета. Они спросили: «Аня, мы хотели бы тебя видеть у нас, но ты же не пойдешь?» Я ответила: «Нет, конечно». Потому что там играл папа. И потом, к тому времени я уже выбрала РАМТ. Тогда они предложили: «В идущем у нас спектакле «Король Лир», где Михаил Козаков играет Лира, актриса, играющая Корделию, вышла замуж и уехала в Пермь. Может быть, ты введешься?» Я с удовольствием согласилась и с нетерпением стала ждать начала репетиций. Дальше мне говорят: «С тобой хотел бы пообщаться Михаил Михайлович». Для меня, конечно, это было невероятным событием, потому что я обожаю и «Покровские ворота», и его телеспектакль «А это случилось в Виши», где папа играл совершенно несвойственную ему роль. Ему вообще больше шли отрицательные роли при его положительном обаянии. И, на наш с мамой взгляд, это просто потрясающая его работа! Он играл отъявленного подлеца, нациста, который измывался над всеми. И как Козаков в нем это разглядел — просто загадка.
Поэтому я с особым волнением и пиететом шла на встречу с Козаковым. И сегодня каждый раз, когда оказываюсь в том районе, где он жил, у меня возникает то же чувство. В период подготовки к спектаклю я ходила к нему домой много раз. Он был невероятным собеседником, подарил мне автобиографическую книгу, которую я буквально проглотила за несколько дней. Он так много мне рассказал о себе, о том, как работал, как рождались его роли, спектакли, фильмы, читал стихи. Вообще очень тепло и по-отечески ко мне отнесся. Много рассказывал про своих жен, про детей, которых обожал, и с каждым из них у него была непростая история взаимоотношений. Я честно ходила с выученным текстом и все ждала, когда же начнутся репетиции. Но этого так и не случилось. Сценических репетиций у меня было две или даже одна. И все. В то же время на «Инь и Ян» мы потратили целый сезон! А это был мой первый опыт на большой сцене, не считая Малого театра, в котором мы, студенты, проходили практику и были задействованы в небольших ролях, потому что я окончила Щепкинское училище и училась на курсе у Виктора Ивановича Коршунова.
Наступил день спектакля. Меня трясло от волнения. Но когда я вышла на сцену и увидела Михаила Михайловича, то вдруг тот объем отношений, который возник во время всех поездок к нему и за все наши многочасовые разговоры, как-то трансформировался в наши сценические взаимоотношения папы и дочки. Это было удивительно! Я не знала, что так может быть. Мы играли этот спектакль года полтора, потом Михаил Михайлович уехал в Израиль, потом заболел, и больше мы с ним не встречались. Вообще, я ощущала его невероятную творческую переполненность и ловила себя на мысли: «Как же так может быть, что для личности такого масштаба и такой одаренности, человека такого обаяния не было достойных предложений?» Мне было невозможно это понять.
— Анна, про каждого актера ходят какие-то слухи. Были ли слухи, которые «разбивались» о ваше личное мнение о партнере?
— В «Смертельной схватке» мы снимались с Володей Епифанцевым. Я играла снайпера, а он — капитана Белова, моего возлюбленного. На момент начала съемок мы не были знакомы, нас утвердили по отдельности. И встретились с ним уже на съемках в Белоруссии. Снимался эпизод, где мы должны смотреть друг на друга влюбленными глазами. А меня так накрутили по поводу него, наговорили всякого... И тут мне говорят: «Иди знакомься с Епифанцевым». Иду на негнущихся ногах и понимаю, что надо хотя бы сказать «здрасте». Открывается дверь, входит огромный шкаф, я думаю: «Ну все, мне хана!» И я тоненьким голоском: «Здрасте!» А он: «Ой, а ты Аня? Ну привет!» И знаете, это, наверное, был первый и последний раз, когда я послушала чужое мнение о ком-то и поверила. Тот случай доказал мне, что никогда никого не надо слушать. Володя оказался душевнейшим, адекватным, умнейшим и талантливейшим человеком. А вся молва и весь его образ, который, может быть, им самим и был сформирован, не имел к нему никакого отношения и был просто маской. Он невероятно помогал мне на съемках, опекал, поддерживал, как старший товарищ, и во многих ситуациях повел себя как мужчина, что большая редкость для партнеров.
А съемки оказались непростые. Резко начала меняться погода. Световой день стал коротким, а большинство сцен были натурными. Получалось, что закончить съемки до выпадения снега не успеть. Все начали нервничать, атмосфера накалялась, это рождало огромное количество конфликтов на площадке — и творческих, и человеческих. Конечно, у всех характеры, амбиции, это высекает искру, и начинается пожар. Прилетало и мне, потому что я молчала, а кто молчит, как известно, получает больше остальных.
Возвращаясь к теме партнеров, скажу, что иногда с коллегами возникает большая дружба. Например, на съемках исторической саги «Два берега» мы познакомились и подружились с Аглаей Шиловской. Вот с кем совпали стопроцентно, просто как сестры, так это с ней. И, несмотря на нашу занятость, когда мы все-таки созваниваемся, то говорим по два с лишним часа и нас не остановить.
— За это время сколько вы говорите о творчестве и сколько о личном?
— Наверное, процентов десять — пятнадцать о профессии, а все остальное — о личном. Когда люди совпадают по-человечески, то не только творческие, но и многие жизненные моменты тоже совпадают.
— А при возникновении проблемы вы пойдете к маме или к Аглае?
— К себе.
— Анна, если съемки тяжелые, как вы расслабляетесь?
— Я люблю посмеяться. Вообще есть такой парадокс: чем тяжелее обстоятельства, в которых ты существуешь в кадре, тем больше хочется разрядиться во время перерывов. В сериале Первого канала «Два берега» я играю беглую дворянку, герои даны в развитии с 17 до 75 лет примерно. Сериал «без черемухи», как сказали бы в 1938 году, потому что там достаточно все жестко. И когда меня позвали в передачу «Доброе утро» на Первый канал и стали расспрашивать о съемках, я стала рассказывать: «На съемках было весело, мы познакомились с Женей Прониным, с Глашей Шиловской, мы так хохотали!» Смотрю, у Арины Шараповой глаза округлились, она говорит: «Ну там же так все жестко...» Я смутилась: «Ну как-то так». Вот этот парадокс.
— Анна, говорят, девочки ищут себе мужей, похожих на папу. Ваш нынешний муж похож?
— Я уже говорила, что с детства росла с четким пониманием уникальности папы и того, что даже отдаленного подобия быть не может. И никогда не пыталась в другом человеке найти папины черты. Возможно, это уберегло меня от больших переживаний. Но тем не менее похожее есть. Оно в ощущении защищенности, которое Алексей дарит мне ежедневно. Но это не искомое. Я люблю, когда сложно, люблю преодоление. Поэтому никаких запросов во вселенную не посылала, но получила главное. Уж не знаю, за какие такие заслуги мне послан Алексей, но это действительно было дано свыше. То, как он с самого начала общается с моим сыном Никитой, — это что-то фантастическое! Понимание психологии ребенка, понимание конкретного ребенка с его желаниями, мечтами и хотелками — это вызывает уважение и восторг. Не было ощущения, что он вошел в нашу семью, а было ощущение, что он всегда здесь и был.
— Вы удачно заменили мужа-актера на мужа-продюсера. Я вижу здесь два плюса: во-первых, вы можете не ревновать его, во-вторых, муж-продюсер может давать вам роли.
— Я была бы очень рада, если бы все было так, как вы говорите. Мы с Алексеем действительно познакомились на съемочной площадке, он был одним из продюсеров сериала, в котором я снималась. Но уже через короткое время он перестал заниматься продюсированием фильмов и сериалов. Сейчас у него своя компания, связанная с операторской деятельностью. Поэтому, увы и ах, все иначе. (Улыбается.) Мы не Карло Понти с Софи Лорен, к сожалению.
— А он вас не ревнует?
— Алексей в силу, видимо, глубокого знания сложностей и тонкостей актерской профессии и многостороннего взгляда на нее понимает то, чего никогда не поймет человек со стороны.
Я как-то очень насмешила коллег Алексея, когда на его дне рождения сказала: «Ты же такой замечательный, понимающий, такой мягкий!» На слове «мягкий» у них лица вытянулись: «Кто? Он?» У них был шок, потому что во всем, что касается работы, муж настоящая акула, как они сказали. Но дома он совсем другой.
Когда родился Денис, Леша сидел с ним в гримерной, я прибегала кормить его между сценами и убегала обратно. Когда говорю: «Я уезжаю сегодня, у меня репетиция, потом прогон и спектакль, а завтра и послезавтра съемочные дни», получаю в ответ: «Хорошо». Он просто невероятный папа, умеющий абсолютно все. Я ему безумно благодарна за то, что он не просто помогает, а является полноценной заменой меня нашему сыну Денису, когда меня нет рядом. И за то, как он с пониманием отнесся к ситуации, когда я выпускала спектакль «Леопольдштадт» почти на седьмом месяце беременности. И за то, как он осуществляет все мои безумные идеи по поводу ремонта параллельно с выпуском спектакля, поездками и грудным ребенком. Няня у нас появилась, когда Денису было полгода, до этого справлялись сами. Без Алексея я бы не смогла.
Последние два года были очень счастливыми, но и очень тяжелыми и трудными. Один раз стою в кулисе и думаю: «Интересно, я сейчас прямо здесь упаду или все-таки на сцене?» (Улыбается.) Потому что все очень волнительно и полноценно сложно совмещаемо, плюс постоянный недосып. И все это помножено на мой перфекционизм. Был момент, когда приехала с репетиции и сказала Леше и Никите: «Может быть, я возьму какой-то академический отпуск? Вам будет легче, проще и спокойнее». Но Никита и Леша сказали: «Чтобы мы такого больше никогда не слышали!»
На момент рождения Дениса Никите было 12 лет, и он, привыкший к общему стопроцентному вниманию, без каких бы то ни было проблем вдруг стал полноценной опорой и помощником. Кстати, Никита был инициатором появления Дениса на свет — на протяжении нескольких лет он просил брата или сестру. И отнесся к его рождению очень трогательно и ответственно. Никита такой брат, с которым и мужа не нужно, настолько он любящий, умелый и вовлеченный. (Улыбается.) Никита — это отдельная тема для разговора. Он пишет стихи и прозу, которые привлекают большое внимание взрослых слушателей-специалистов в школе и не только. Занимается музыкой, плаванием, верховой ездой, читает взахлеб, еще и отличник! Ренессансная личность! (Улыбается.) Теперь я точно знаю, что дети — это счастье.
— Счастье должно приумножаться. Вы хотите еще раз его ощутить?
— Все под богом ходим. Не исключено. (Смеется.)
— Я вот с вами разговариваю и не вижу ничего даже отдаленно «звездного». Когда вы ходите по улице, вам пока не приходится отгораживаться очками или бейсболкой от почитателей?
— Так как последние два года у меня была очень насыщенная жизнь — и творческая, и личная, то я из-за перманентного недостатка времени по улице передвигаюсь очень быстро. Меня и догнать сложно. (Смеется.) Но когда выходят какие-то фильмы по телевизору, то бывает, что подходят и говорят что-то доброе. Нередко случается, что специально на мои спектакли приезжают зрители из других городов, дожидаются после окончания, дарят очень трогательные подарки. Такое не может не вдохновлять. Но, честно говоря, все равно я на этом не зацикливаюсь, хотя мне и приятно.
И потом разве я звезда? Я просто человек в профессии, который идет по своему пути. Моя проблема, наверное, в отсутствии амбиций — мне не хочется ничего никому доказывать, мне интересен процесс. В каком-то плане я зануда, никогда не соглашусь на что-то, что наверняка выстрелит, но не мое. Сейчас такой период, когда ты сам кузнец своего счастья. Прошло время, когда ищут и находят. Сейчас никого не ищут. Нужно, чтобы ты сам себя представил. Но это не очень про меня, и папа такой был. В контексте сегодняшнего времени это плохо. Надо уметь себя раскручивать, пиарить.
— То есть если бы я сейчас предложила вам «придумать» вашего «звездного любовника» и вы получили бы за это преференции, вы бы не согласились?
— А что, так можно было? (Смеется.) Нет, конечно, я из другого теста. Тот культурный контекст, который на меня повлиял, никуда деться не может. И это такая мощная история, которая меня определяет. Это мой фундамент.
— Анна, тем не менее вы же куда-то стремитесь? Что для вас актерский потолок?
— Плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Хочется, чтобы все прозвучало и состоялось, и если этого желания нет, то ты не актер. Хочется, чтобы совпал материал со мной и с остальными важными факторами. Это случай, везение. Должны сойтись звезды. Я очень рада за Дашу Екамасову, в судьбе которой случилась «Анора». Хоть ее пока и не смотрела, но это, безусловно, прорыв. Мы с Дашей познакомились много лет назад на фестивале в Санкт-Петербурге и тоже мгновенно как-то совпали. У нас дачи рядом. Она очень одаренный, добрый и светлый человек, талантливая пианистка. Сейчас ее звездный час. Это вопрос пути — все приходит тогда, когда должно случиться, наверное. И не надо на этом зацикливаться. Нужно иметь мужество идти своим путем и оставаться собой. Оглядываться на других можно, иногда это вдохновляет, подстегивает, придает энергии. Но в большинстве случаев все-таки трата времени, потому что ты — это ты, а они — это они. Нет похожих людей, похожих артистов и судеб. И нет рецепта, как выстроить актерскую судьбу так, чтобы все выстрелило.
— Вы — «умная актриса»...
— «Умная актриса» — это звучит как оскорбление. (Смеется.) Потому что если интеллект не переходит в чувства и эти чувства не заражают зрителя, тогда грош цена актеру. Но если вы спросите меня, что мне интереснее, то я отвечу — мне интереснее покопаться. Моим однокурсником был Антон Хабаров — самый взрослый и вдумчивый на курсе, вот он тоже любил все разобрать до косточек, разложить по полочкам. Я вообще усидчивая. В школе была хулиганкой, много прогуливала, но училась хорошо — компенсировала самостоятельной работой. Я с удовольствием учила языки и теперь в совершенстве владею английским, говорю по-французски, немного по-итальянски и по-испански. Мама мечтала, чтобы я стала филологом, я неплохо пишу. Может быть, со временем и к этому приду, какие-то импульсы у меня возникают. Раньше не было.
— Хотите повторить мамину судьбу?
— В отличие от мамы, я вряд ли уйду из актерской профессии, хотя кто знает? Пока у меня очень насыщенная, суперактивная жизнь. Я не тусовщица, хотя веселый человек, люблю посмеяться. Так складывается, что я чем-то постоянно занята: либо это дети, либо театр, либо съемки, либо что-то еще, то есть праздного времяпрепровождения у меня нет. При этом люблю, когда непонятно. Чтобы задуматься, понять, открыть.
— А вам за что-нибудь стыдно?
— Я человек очень осторожный. Если чувствую какую-то опасность, даже если намечается коммерческий проект, не соглашусь участвовать. В моей фильмографии могло бы быть больше картин. Сейчас мало таких проектов, смотря которые хочется кусать локти и жалеть о том, что в них не сыграла.
— В ситуации, где главная роль в плохом сценарии или маленькая роль в хорошем сценарии, вы выберете второй вариант?
— Естественно. Недавно отказалась от полного метра, потому что там просто нет ничего. Этот проект одобрен, под него выделены деньги. Но должна же быть сценарная основа? А там даже нет конфликта, зато есть набор слов и предложений, предполагается очень красивая картинка и потрясающие интерьеры. А ради чего все это? Непонятно.
— Анна, вы хотите, чтобы династия продолжалась?
— Так она уже продолжается. Мой племянник, младший сын Филиппа Михаил, в этом году окончил четвертый курс в мастерской Льва Абрамовича Додина в РГИСИ. Сейчас он артист Молодой Студии Льва Додина, где они уже выпустили премьерный спектакль «Ромео и Джульетта во мгле».
У него были нежные отношения с моим папой. И удивительно, что, когда Миша стал искать себя в этой профессии, начали проявляться какие-то творческие и личностные созвучия у него с его дедушкой. Честно говоря, мы думали (да и он сам так думал), что он пойдет в военные историки, это его очень увлекало, что неудивительно: его папа, мой брат Филипп, — кандидат исторических наук, декан факультета в Историко-архивном институте РГГУ. И вот в девятом классе на мой вопрос, куда он все-таки будет поступать, я начала получать уклончивые ответы, что меня сразу насторожило. А ближе к середине 11-го класса он определился. Мы все были в ужасе. И хором сказали: «Зачем тебе это? Ты же умный мальчик!» Но нам пришлось отступить. Я помогала ему в поиске материала. Весь путь поступления мы прошли с ним вместе. Я так за него переживала, что лучше бы сама поступала. (Смеется.) Чтобы вы понимали, на съемках заразилась ковидом, их из-за меня перенесли на целый месяц. Я не поехала на гастроли с РАМТом, и всех тогда очень выручила моя коллега и друг Нелли Уварова, которая меня заменила.
Так вот, было настолько плохо, что меня положили в больницу. Так даже лежа под капельницей, я с Мишей по видеозвонку продолжала подготовку к поступлению. Вообще, когда узнала, что тогда набирал курс Додин, поняла, что все не случайно. Мише, абсолютно домашнему ребенку, было поначалу очень сложно оказаться в другом городе и в очень непростом учебном процессе. Зато сейчас я с радостью вижу, как Миша совпадает с любимым мною и папой городом и как он растет в человеческом и профессиональном плане. Не могу не сказать про переклички с папой. Сейчас на выпуске спектакль «Свои люди — сочтемся», в котором Миша репетирует Подхалюзина. А в свое время папа тоже играл Подхалюзина в спектакле Льва Абрамовича... Вот как мистически все совпало. Я бесконечно рада за Мишу.
— Тут без вашей мамы явно не обошлось... Анна, если бы прилетел вдруг волшебник, о чем бы вы его попросили?
— Знаете, я хорошо запомнила слова дедушки. Он приезжал в Переделкино, гулял по дорожкам, срывал ветку сирени, мял кончик цветка, заложив руки за спину, ходил, потом шел в дом — писать. То ли мама мне как-то сказала, то ли я с детства запомнила его фразу «не надо тратить время попусту». И это во мне заронилось. Оглядываясь назад, иногда я думаю, что время было потрачено не на то, и акценты были не там, и сделано было не то. Мысленно возвращаясь к той себе, не могу предъявить претензий, потому что на тот момент казалось, что я все делаю правильно. Отвечая на ваш вопрос: на данный момент очень хочется расширить пространство и впихнуть туда необходимый объем того, что хочется сделать... А для этого самое главное — научиться меньше спать, чтобы в сутках было больше времени. Наверное, именно об этом я бы и попросила волшебника. (Смеется.)
Подпишись на наш канал в Telegram