В мае этого года страна отмечала 100 лет со дня рождения народной артистки СССР Людмилы Касаткиной. Она ушла из жизни в феврале 2012-го, через 11 дней после смерти любимого супруга, режиссера Сергея Колосова. Их сын Алексей Колосов вспоминает: «О его смерти я сам сказал маме. Она выслушала меня молча. Без истерик и слез. Думаю, она понимала, что папа уйдет. Мне кажется, что и о своем уходе догадывалась. В день похорон Сергея Николаевича мама попросила, чтобы ей дали возможность попрощаться с ним не на людях. Мы привели ее в ритуальный зал ЦКБ за два часа до начала официальной панихиды. Потом ходили слухи, что маму привезли туда на инвалидной коляске. Нет, мама подошла к нему сама! Молча стояла и смотрела на папу. Очень какая-то беззащитная. Словно потеряла смысл жизни...»
Признаться, я был удивлен, сколько людей помнят и любят мою маму, даже молодежь. Наш Фонд поддержки деятелей науки, культуры и спорта имени народных артистов СССР Л.И. Касаткиной и С.Н. Колосова, в котором я являюсь президентом, организовал в этом году в Москве много мероприятий, посвященных 100-летию актрисы. И я рад, что в это дело включились и ГИТИС, где Людмила Ивановна и Сергей Николаевич учились, а затем пришли мастерами и преподавали, и киностудия «Мосфильм», на которой они создавали свои фильмы, и Театр Российской армии, где мама играла более шестидесяти лет, а папа поставил несколько спектаклей. На Страстном бульваре, напротив здания СТД, прошла выставка фотографий из архива семьи, театра, «Мосфильма» с редкими кадрами, которые мало где публиковались. Куратором выставки стала друг нашей семьи Галина Мерзликина. Совместно с Театром Российской армии на его малой сцене мы устроили вечер памяти, в котором приняли участие коллеги и ученики Людмилы Ивановны — Алиса Богарт, Роман Радов, Михаил Богдасаров, который пришел уже со своими учениками, Андрей Житинкин, Елена Захарова и многие другие. В этот вечер я исполнил песню Булата Окуджавы «Молитва», которую мои родители особенно любили.
Пока Земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
Чего у него нет...
Я пел и вспоминал, как с этой песней выступал на этой же сцене на 85-летнем юбилее мамы. Как оказалось, последнем в ее жизни. Тогда мы вышли с девятилетней дочкой Аней. Мама не ожидала, это был сюрприз. И когда мы с Анечкой вместе пели «Молитву», глаза у нее заблестели от слез... А когда вечер завершился, она обняла нас с дочкой, расцеловала.
Она очень любила внучек, и они отвечали ей взаимностью. Называли ее не «бабушкой», а Люлей. Старшую дочь от первого брака я назвал в честь мамы — Людмилой. Но больше похожей на нее и внешне, и творческим задором получилась младшая, Анечка. Она окончила ВГИК, факультет режиссуры кино и телевидения. А еще Анечка — вице-президент нашего фонда. Признаться, мы никогда не задумывались о создании каких-либо фондов, пока не случилась та ужасная история с семьей Алексея Баталова, когда рядом с его именем появились некие мошенники. Тогда мы организовали концерт-акцию в память об артисте, чтобы защитить светлое имя Баталова. Ведь Людмила Ивановна и Сергей Николаевич дружили еще с мамой Алексея Владимировича, и они дружили семьями. И вот тогда, четыре года назад, возникла идея фонда, чтобы увековечить память Касаткиной и Колосова и оказывать определенную поддержку тем, кто попал в такую трудную ситуацию, как семья Баталова. С большим энтузиазмом в это дело включились моя жена Светлана и наша дочь.
Вообще, и Людмила Ивановна, и Сергей Николаевич поддерживали во всех творческих начинаниях свою внучку Аню, чем бы она ни занималась: в хореографическом кружке, музыкальной школе или в театральной студии при Доме актера. Мама говорила ей: «Если ты будешь упорна в достижении своих целей и не будешь лениться, то многого добьешься!» До слез было пронзительно и трогательно, когда мы приехали в больницу поздравить папу с 90-летием. Он уже практически никого не узнавал, кроме меня. С нами был его давний коллега, директор студии «Телефильм» Виталий Васильченко, с которым они долгое время проработали вместе, а также старый друг семьи Владимир Александрович Трусов. Но он их не вспомнил и не особо понял, зачем мы все пришли, однако рад был видеть меня.
Обращаясь к нам со Светой, приподнявшись на локтях, папа неожиданно проговорил: «Как я переживаю, как я волнуюсь, что Анечке будет так сложно, ведь она так чрезмерно развита и умна не по годам, столько знает, как же ей будет из-за этого тяжело по жизни». Все были шокированы... до слез. Действительно, у Ани получается многое, например хорошо держать аудиторию на лекциях и мастер-классах, придумывать и записывать подкасты, посвященные современному кино, в котором она прекрасно разбирается. Даже затеяла с каналом «Интертитры» под флагом фонда создать собственное киноиздание, пока в онлайн-формате. Она снимает интервью с деятелями культуры и науки. Ее первый девятисерийный документальный фильм под названием «Диалоги памяти: наука», посвящен 300-летию Российской академии наук. А сейчас она заканчивает следующий фильм — «Знакомьтесь, мозг» к 35-летию Института мозга человека имени Н.П. Бехтеревой в Санкт-Петербурге. Вот на такие серьезные, но очень интересные темы она замахнулась.
Кстати, с моей второй женой Светланой меня познакомила мама. Мы не сразу разглядели друг друга. И поженились через четыре года после знакомства — совсем как когда-то мои родители.
Однажды мама возмущенно рассказала, как к ней в театре подошел один коллега и то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался: «Ты так давно живешь с Сергеем Колосовым. Неужели ни разу не изменяла ему?» — «Никогда!» — отвечает ему мама. И он, махнув рукой, говорит: «Ну, тебе и вспомнить перед смертью будет некого». — «Почему же?! — нашлась мама. — Я Сережу буду вспоминать...»
И знаете, так оно и получилось. После смерти отца мама оказалась в больнице и в своем полусознательном состоянии, в полубреду часто видела его перед собой. Обращалась к Елене — женщине, которая ухаживала за ней: «Сергей, почему ты молчишь? Сережа, где ты был?» К сожалению, постоянно быть рядом с мамой я не мог: мне пришлось увеличить число концертов, чтобы заработать деньги на дорогостоящие лекарства. Но когда приезжал в больницу и наблюдал эти сцены со стороны, чувствовал невыносимую боль в сердце. Накануне смерти мама приподнялась на кровати, снова посмотрела на Леночку. Взгляд как будто прояснился, лицо помолодело, словно болезнь отступила. Мама четко произнесла: «Сережа, зачем ты раздвинул кровати? Сдвинь воедино!» Потеряла сознание и больше в себя не пришла. А на следующий день ее не стало. Это случилось на одиннадцатый день после смерти Сергея Николаевича.
Я человек не религиозный, но, когда думаешь об их жизни — особенно о том, как они вместе ушли, — невольно начинаешь размышлять, что есть все-таки высшие силы, которые нас ведут.
Думаю, и встреча их тоже была предопределена. И, как ни страшно это звучит, если бы не война, они могли разминуться по жизни. Ведь на режиссерский факультет ГИТИСа папа поступил в 1939 году, когда мама еще была школьницей. Только вот долго учиться в вузе ему не пришлось — ушел на фронт. Сначала воевал на советско-финской войне, а затем на Великой Отечественной... И только после Победы смог продолжить обучение.
Родители часто со смехом вспоминали историю своего знакомства. Папа впервые увидел маму в мае 1946 года, накануне дня ее рождения, где-то в коридоре института — и просто не смог пройти мимо. «Так она мне понравилась, — спустя много лет рассказывал мне отец, — что я тут же решил с ней познакомиться». Его можно понять: мама всю жизнь была такой обаятельной, открытой, искренней. Глаза лучистые, радостные... Папа подошел, представился. Узнал, что зовут ее Людмила Касаткина, что учится она на третьем курсе актерского факультета. И решительно пригласил девушку на свидание. Она немного растерялась — надо же, какой напор! Помолчала, что-то обдумывая, и неожиданно улыбнулась: «Хочешь — приходи ко мне завтра на день рождения!» И назвала адрес. В назначенный час папа в парадном костюме, с букетом цветов позвонил в дверь. Ее открыли совершенно незнакомые люди. «Нет-нет, молодой человек, вы ошиблись, Касаткины тут не проживают!» Вот так моя будущая мама подшутила над настойчивым кавалером. Расстроенный, он вернулся домой. Через несколько дней, когда они снова пересеклись в коридоре ГИТИСа, папа посмотрел на нее с упреком, а мама подошла и... извинилась. Смотрела на него и улыбалась настолько искренне, что он не смог на нее сердиться.
Так они и начали дружить. Мама всю жизнь время от времени устраивала папе какие-нибудь розыгрыши, чтобы не расслаблялся, но он был настороже.
В своих чувствах папа маме долго не признавался. Она сама догадалась. Как-то группа студентов ГИТИСа отправилась в Севастополь — выступать. Жили почти без денег, были вечно голодные. И вот идет однажды мама по улице, видит — у ларька, где продают виноград, стоит ее друг Сергей Колосов и пересчитывает копеечки. Решила за ним понаблюдать. А он протягивает продавцу деньги — все, что были на ладони, — и берет маленькую кисточку винограда. Повернулся, увидел ее на другой стороне дороги, обрадовался. Перебежал к ней и, счастливый, протянул только что купленные ягоды. Всю жизнь мама вспоминала эту историю. «Знаешь, — говорила она, — именно в тот момент я поняла, что он меня любит. Последние монетки на меня потратил!»
Как я уже говорил, поженились они в 1950-м — через четыре года после знакомства. Мама хотела, чтобы Сергей Николаевич сначала встал на ноги. Еще студентом папа стал ассистентом режиссера в Центральном театре Советской армии — там потом всю жизнь работала мама. Только начав зарабатывать, родители смогли подумать о свадьбе. Праздничный стол накрыли в квартире у маминых родителей — все без особых излишеств. Ну какие в те годы могли быть роскошные лимузины или рестораны?! К тому же оба — выходцы из достаточно скромных семей. Папины родители трудились в одном московском издательстве. Дедушка по материнской линии — на кондитерской фабрике «Красный Октябрь», бабушка — разнорабочей. Чем она только не занималась, даже трамваи водила! Все они были интеллигентами по своей сути, доброжелательными, деликатными.
Родители папы ушли из жизни рано, я их и не знал. А вот бабушка и дедушка по маме приняли самое активное участие в моей жизни. Ведь мама все время играла в театре, папа стал режиссером Театра сатиры, а потом перешел на «Мосфильм». Когда он начал снимать фильмы, они с мамой часто вместе уезжали на съемки... Они и мое-то появление долго не могли себе позволить, оттого что оба много работали.
Решились завести ребенка, только когда стали узнаваемыми, приобрели отдельную квартиру. Маме было тогда 33 года. Она успела сняться в популярных фильмах «Укротительница тигров» и «Медовый месяц». А папа ставил спектакли в московских театрах. Уезжая в отпуск, в какой-нибудь санаторий, родители редко брали меня с собой: все-таки им надо было отдохнуть и подлечиться. Но потом обязательно приезжали на дачу, где мы жили с дедушкой и бабушкой.
Я так ждал их приезда! Эти дни были для меня настоящим праздником. Мы с папой могли разговаривать часами — я доверял ему все свои тайны, задавал множество вопросов, какие обычно дети задают: а почему, а зачем? Любопытный был. А он, кажется, знал обо всем на свете, потому что всегда находил на них ответы. Никаких обид по отношению к родителям у меня не возникало. Комплексовал я только из-за маминой популярности. Идем вместе в магазин, например, а к ней каждую минуту подходят люди: кто-то за автографом, кто-то — чтобы сказать: «Ах, Людмила Ивановна, мне так понравился фильм! Вы моя любимая киноактриса!» Мне все это не нравилось — я стеснялся, что на нас все смотрят.
Родители поддерживали меня во всех творческих начинаниях. Когда я увлекся рисованием, попросили со мной позаниматься прекрасного кинохудожника Михаила Карташова. Обнаружив у меня слух, купили домой пианино и пригласили учителя. Но когда мне надоело играть ненавистные гаммы, я взмолился о пощаде — и они отступили. К музыке пришел сам, намного позднее: видимо, те первые уроки не были напрасными. А еще мама отвела меня в городской Дворец пионеров в студию художественного слова. Как же мне там нравилось! К нам приходили туда великолепные актеры Сергей Никоненко, Всеволод Абдулов и другие — и столько всего интересного рассказывали о своей профессии. Мама в детстве и сама занималась в такой студии и часто со сцены, да и дома, декламировала стихи. Ее любимой поэтессой была Марина Цветаева. А еще мы с мамой не раз выступали перед гостями нашего дома. Мне было лет десять-одиннадцать, когда мы вдвоем показали им отрывок из спектакля Театра Советской армии «Укрощение строптивой» — сцену знакомства главных героев. Я изображал Петруччо, на меня надевали большую шляпу, к поясу подвешивали шпагу. А мама в вечернем платье была строптивой Катариной.
— А, котик! Слышал я, вас так зовут? — произносил я, совсем еще маленький мальчишка, с усмешкой.
— Вы глуховаты на ухо, должно быть?! Меня зовут все люди Катариной, — возмущенно отвечала мама.
— Ты лжешь. Тебя зовут царапка-Котик!..
Наше выступление после домашнего застолья прошло на бис. Кстати, этот спектакль в Театре Советской армии поставил режиссер Алексей Попов. Мои родители его боготворили и меня назвали в его честь. Благодаря Алексею Дмитриевичу мама сыграла в юности свои лучшие роли на сцене. А отец на основе спектакля Попова снял фильм «Укрощение строптивой» с мамой в главной роли — и он стал его первым крупным успехом в кино.
Еще одно из самых ярких воспоминаний детства: 1965 год, родители впервые взяли меня с собой в киноэкспедицию на съемки фильма «Душечка» в Суздале. Папа — режиссер, мама играет Ольгу. Я потрясенно смотрел, как мама перед кинокамерой плачет. До сих пор я видел ее только в спектаклях. Там все понятно — она играла для зрителей. А тут — для кого?! Да так вошла в образ, что слезы по щекам текут! Когда папа сказал «Стоп, еще дубль!», я понял, что сейчас будет повтор сцены, и пошел исследовать декорации. И в них обнаружил человека, который лежал, свернувшись калачиком, и сладко спал. Это был Ролан Быков. Он играл в фильме первого мужа Душечки и в ожидании своих эпизодов решил отдохнуть... Первый раз в жизни я увидел тогда, как на съемках делают дождь: льют на несчастных актеров воду из пожарного брандспойта. В общем, столько открытий для себя сделал! И конечно, мне самому захотелось сниматься в кино. Но стоило только заикнуться об этом — родители тут же заявили: они против. Посчитали, что известность для детской психики вредна. Только когда стал взрослым, уже школу оканчивал, появился в эпизодах нескольких фильмов. А позже в сериале отца «Радости земные» в кадре пел песню собственного сочинения.
Но первый раз я возник на экране в папином фильме «Помни имя свое». Это был эпизод без слов. В Крылатском построили несколько бараков концлагеря. И я изображал немецкого солдата-охранника. Стоял с автоматом в каске и шинели, а ветродуй (аппарат такой, похожий на огромный пропеллер) «метель» на меня гнал. Замерз жутко, но вида не показывал. Не хотел подводить папу. Потом за свой съемочный день получил законные три рубля. Так и попробовал актерскую профессию.
Я считаю, что «Помни имя свое» — один из лучших фильмов моих родителей. Мама играла в нем женщину, которая, попав в Освенцим, была разлучена с маленьким ребенком. Мальчика как своего сына вырастила полька. Только через 25 лет русская мать смогла встретиться со своим уже взрослым сыном. Это, кстати, реальная история.
В работе папа был очень требовательным и даже родную жену не щадил. Некоторые эпизоды снимали в Польше, в настоящем концлагере Освенцим. И там он потребовал, чтобы мама переночевала в бараке. Одна! На следующий день ей предстояло сниматься в сложной сцене — когда фашисты отнимают у Зинаиды сына. И отцу хотелось, чтобы она как можно сильнее прочувствовала роль. Мама безоговорочно согласилась. Но спать не смогла. Ночью в одиночестве перебирала детские ботиночки, которые остались от убитых в концлагере детей, и представляла себе этих малышей...
Когда отец брался за историческую картину, достоверность для него была на первом месте. Он добивался правды во всем: в декорациях, в костюмах, в реквизите и, конечно же, в эмоциях актеров. И всегда перед мамой ставил сложные задачи, не делал никаких скидок. А она мужественно все исполняла. Осознавала: раз Колосов просит, значит, это нужно для результата. В папиных фильмах ей и на лошадях приходилось скакать, и канкан отплясывать. И она ничего не боялась. А в самом начале кинокарьеры, снимаясь в «Укротительнице тигров», вошла в клетку с тигром, хотя в большинстве кадров снималась дублерша. Кстати, мама вспоминала, что после съемок в «Укротительнице...» ей подарили старенький мотоцикл, на котором она ездила в фильме. И мама еще три года гоняла по Москве на этой развалюхе! Такая смелая была.
Если на съемках ведущим был папа, то дома главную роль он уступал маме. Впрочем, поскольку она была слишком занята, то готовила, например, редко. И всю жизнь нанимала домработниц, чтобы поддерживали в доме порядок. Бывало, что ошибалась в них. Ее обманывали, обсчитывали. А одна женщина, когда никого не было дома, вынесла все золотые украшения родителей. Но мама не стала заявлять в милицию: пожалела ту деревенскую бабу, да и огласки публичной не хотела. Эта же ситуация повторилась и в последние два года жизни мамы. Женщина, которая называлась «домработницей», которой доверяли, активно этим пользовалась в своих целях — оказалась просто мошенницей. И тут уже я не стал подавать официального заявления, чтобы имя родителей не трепали некоторые «желтые» издания. Мама вообще была человеком доверчивым. Но при этом достаточно жестким и принципиальным. В театральных коллективах часто возникают интриги, «дружбы против» — мама никогда в этом не участвовала. Если что-то ей не нравилось, предпочитала все сдержанно и с достоинством сказать человеку в глаза, не держала камня за пазухой. За это все ее уважали.
А эмоции она несла домой и только тогда выплескивала. Могла под горячую руку с отцом поссориться. Но он все понимал и старался вернуть ей хорошее настроение. Подойдет, обнимет, поцелует и успокоит. Или находил такое слово — с юмором и добротой, что мама начинала смеяться над шуткой. Так что крупных конфликтов у них не возникало. Папа мамой очень дорожил. Никогда не упрекал. Знаете, как бывает в семьях: ты зачем деньги тратишь на ненужные шмотки? Нет, если мама разорилась на покупку нового платья, он посмотрит на нее в обновке, улыбнется и скажет: «Как же тебе идет! Ты такая в нем красивая!»
Сколько помню маму, она всегда была, что называется, в форме. Каждое утро делала зарядку — и всегда у нее спина была прямая. Следила за одеждой. Чтобы у нее где-то дырка была на платье или грязное пятнышко — никогда. За папой и за мной присматривала — чтобы ходили опрятными. А выезжая за границу, привозила оттуда одежду для нас. Экономила на мизерных суточных, но подарки покупала.
Без лишней скромности скажу, родителям нравилось то, что я стал заниматься по жизни музыкой. В старших классах у меня резко начало падать зрение. Все оказалось очень серьезно, и пришлось даже делать сложную нейрохирургическую операцию, чтобы остановить процесс и не довести до полной слепоты. Я даже как-то растерялся: чем же мне заниматься после школы? Не знал, куда поступать. Родители посоветовали журфак МГУ: и высшее гуманитарное образование будет, и разностороннее развитие. К третьему курсу я понял, чего хочу на самом деле. Я был увлечен джазовой музыкой, да так, что поступил на заочное отделение в музыкальное училище имени Гнесиных. Джаз поначалу был маме не очень близок. Но ее отношение к этой музыке сильно изменилось после того, как она побывала вместе со мной на концертах знаменитого варшавского фестиваля «Джаз Джембори» в 1979 году. Кстати, повезла она меня на этот фестиваль, разумеется, по моей просьбе. С того времени мама тоже «заболела» джазом. А со временем стала поклонницей того, что я делаю на сцене. Ходила на мои концерты, слушала дома мою музыку.
Пригодились мои способности и папе. Он приглашал меня писать музыку для своих фильмов: «Исповеди. Дневник профессора Готье», «Судья в ловушке» и «Потерянные в раю». Это не было, как говорят, по блату. Если бы моему принципиальному и требовательному отцу не нравилось то, что я делаю, он отказался бы от моей музыки, несмотря на родительскую любовь. Он работал с прославленными композиторами: Альфредом Шнитке, Алексеем Рыбниковым, Юрием Саульским. Так что я понимал, что должен сделать как минимум не хуже.
Папа превращал дни рождения мамы в праздники. Если не получалось отметить торжество в ресторане, созывал друзей домой. За столом собирались только самые близкие. Приходили и драматург Леонид Зорин, и актриса Людмила Иванова с мужем — бардом Валерием Миляевым, и коллеги по Театру Российской армии... Пели, аккомпанируя на пианино и на гитаре. Мама и папа читали стихи. Я любил эти вечера: такая возникала удивительная праздничная атмосфера!
Мамино 86-летие папа решил отметить в ресторане. Но в самый разгар праздника он вдруг схватился за сердце. Вызвали скорую. У отца уже были прежде проблемы, связанные с сосудами мозга, — микроинсульты. Но до тех пор бог миловал... На этот раз он уже не поднялся. В последние месяцы существовал в каком-то параллельном мире, лишь изредка приходя в сознание. Мама навещала его каждый день. У нее от волнения обострились собственные болезни. И она несколько раз сама попадала в ту же ЦКБ. Когда ей становилось легче, она приходила в папину палату — навещала его. Сидела целыми днями рядом...
В последний раз мама вышла на сцену Театра Российской армии как раз перед закрытием театрального сезона, 29 июня 2011 года, в спектакле, который поставил специально для нее папа, — «Странная миссис Сэвидж». Я забрал ее из больницы, подписав все документы, что беру ответственность за ее жизнь на себя. Понимал, насколько важно для нее выйти на сцену и завершить сезон. Тем более это был спектакль папы. Это может понять только человек, полностью преданный своему делу и отдавший ему всю свою жизнь. Я ее понимал как никто в тот момент, поэтому решился на такой ответственный шаг. Мы всей семьей стояли за кулисами с полным набором медицинских препаратов, наполненных лекарствами шприцев. Зрители не догадывались, как тяжело маме было играть. Подводила память, она забывала слова. Но помогали актеры рядом — незаметно для публики подсказывали. Мама сильная была, волевая, доиграла до конца. Когда вышла на поклон, зрители устроили овации!
После спектакля мама сказала: «Все лето буду готовиться к новому театральному сезону». Это был бы ее юбилейный, 65-й сезон на сцене Театра Российской армии. Но наступила осень, и мама попала в больницу. Как оказалось, в последний раз...
Отец накануне смерти мне приснился — такой здоровый, улыбающийся. Я удивился и обрадовался: он здоров — от болезней ни следа не осталось. А когда открыл глаза утром, не сразу поверил, что это был всего лишь сон!
В тот же день папы не стало. Об этом я сам сказал маме. Она выслушала меня молча. Без истерик и слез. Думаю, она понимала, что папа уйдет. Мне кажется, что и о своем уходе догадывалась. В день похорон Сергея Николаевича мама попросила, чтобы ей дали возможность попрощаться с ним не на людях. Мы привели ее в ритуальный зал ЦКБ за два часа до начала панихиды. Потом ходили слухи, что маму привезли туда на инвалидной коляске. Нет, мама подошла к нему сама! Молча стояла и смотрела на папу. Очень какая-то беззащитная. Словно потеряла смысл жизни. О чем она думала в тот момент? Что мысленно обещала? Не знаю. Вслух не было произнесено ни слова. Мама наклонилась, поцеловала, постояла еще немножко рядом. Повернулась и медленно пошла прочь.
Через неделю во сне я увидел маму — веселая, здоровая, смотрит на меня, смеется. Совсем как папа в моем прошлом сне.
Подпишись на наш канал в Telegram