В нашей стране мне так и не удалось обрести личное счастье. Возможно, не повезло, а может, не там искала.
Мама воспитывала меня одна. Она — центр моей жизни. Мама из Курска (и я родилась там же), она — классическая пианистка, окончила Московскую консерваторию, много концертировала, но когда я подросла и встал выбор — ребенок или карьера, мама выбрала меня.
Когда мне исполнилось шесть лет, мама получила должность в Министерстве культуры, мы переехали в Москву. Меня отдали в музыкальную школу.
Характер у меня всегда был достаточно вздорный и бесшабашный. Да и легких путей я не искала. Ну что такое фортепьяно? То ли дело домра! Сложно представить себе вменяемого ребенка, который мечтал бы овладеть техникой игры на домре, все-таки это довольно странный инструмент. Однако меня это не смущало: на домре замечательно звучала фольклорная музыка, которую я так любила.
После музыкальной школы я поступила в Гнесинку на специальность «народный хор». Помню, как ездила с экспедициями в Орловскую и Рязанскую области, встречалась с древними бабульками, записывала на магнитофон старинные песни в их исполнении.
Потом в Москве надо было расшифровать все это — положить на ноты, записать слова, создать партитуры, которые можно было бы издать. Дело чрезвычайно хлопотное и долгое. Но мне оно доставляло огромное удовольствие.
Моя любовь к народной музыке была вознаграждена: отучившись четыре года, я попала в ансамбль Надежды Бабкиной. Случайно узнала, что одна из солисток ушла в декрет, образовалось вакантное место, и можно прийти на прослушивание. Я взяла свою домру и отправилась попытать счастья.
— Что исполняли?
— Ой, очень смешно! У меня была такая выходная песня — «Ехал на ярмарку ухарь-купец», которую я исполняла в своем фирменном «черниковском» стиле.
Чуть в пляс на сцене с домрой не пускалась! Кстати, потом Лена Кузмич, директор «Наследия», входившего в состав «Русской песни», убедила меня и впредь придерживаться своей манеры исполнения. Она подсказала, как лучше держаться на сцене, как двигаться: «Не бойся показать свою жизнерадостность!» Я и старалась изо всех сил. Может быть, поэтому мои песни — «Да ты не смейся, проще говоря», «Я люблю тебя, Дима», «Я Шура, ребенок нежный» стали очень популярными.
Правда, моя карьера в ансамбле Бабкиной быстро завершилась. Я решила выступать с собственными песнями.
— Вы учились в Гнесинке, выступали с Бабкиной и еще находили время песни писать?
— Я начала сочинять музыку лет в тринадцать, когда впервые влюбилась в одного безумного соседского мальчика. Мы познакомились во дворе, выгуливая собак. И вспыхнула страстная любовь. Правда, платоническая. У меня стали рождаться песни, и я, конечно, посвящала их ЕМУ. Но ЕМУ это оказалось совершенно не нужно, он был мальчиком приземленным. Его гораздо больше интересовала перспектива перевести наш страстный роман в сексуальные отношения. На этой почве мы и разбежались. А песни остались...
Свое творчество я долго не афишировала. Только когда уже начала выступать с ансамблем Бабкиной и оказалась в артистической среде, мне стало по-хорошему завидно. Вокруг люди купаются в успехе. Чем же я хуже? Записала на студии одну, вторую, третью песню...
— А студия-то откуда взялась? Многие молодые девушки мечтают прославиться, но это же не только от желания зависит. Надо, чтобы кто-то поддержал...
— Мне мама помогла. Она обратилась к своим сокурсникам, один из них занимался эстрадой, он сделал аранжировки к песням, посоветовал студию. А там уже на помощь пришел мой муж.
Замуж вышла, едва мне стукнуло восемнадцать лет. Андрей оказался большим ценителем музыки. Каждые выходные мы устраивали домашние концерты. Мама петь не любила, зато обожала играть, поэтому она садилась за фортепьяно и исполняла романсы, а петь приходилось мне. Надо сказать, мой сопрано-альт, поставленный на народной музыке, звучал довольно забавно. Муж тем не менее все эти «соловьиные трели» слушал с замиранием сердца...
С Андреем я повстречалась практически в собственном дворе.
Как и с первой любовью. Андрей приехал к своему дяде, и мы случайно столкнулись. Ему было двадцать шесть лет, а мне — восемнадцать. Он сразу взял меня под крыло, заботился, опекал, оберегал и покорил этим совершенно! Такой мужчина мне и был нужен!
Кроме того, Андрей оказался очень целеустремленным человеком, и я его за это уважала: ему несладко пришлось в детстве, родители не помогали, не поднимали, до всего дошел сам. Хорошего образования Андрей не получил, зато имел пытливый ум и тянулся ко всему новому. Например, восторгался тем, как я знаю музыку, мог часами наблюдать за моими занятиями, как губка впитывал то, что не было доступно ему ни в детстве, ни в юности.
Андрей умел радоваться мелочам: мы с ним любили кататься по Москве-реке на речном трамвайчике.
До свадьбы каждый день ездили до метро «Парк Культуры», там садились на трамвайчик и отправлялись в путешествие. Потом, когда Андрей уже стал директором фирмы, он снимал суденышко целиком, приглашал всех сотрудников, и мы плыли до Серебряного Бора, там останавливались, жарили шашлыки, купались... Волшебное было время.
Андрей ухаживал около года, очень трепетно и уважительно относился к моим «задвигам» — мама меня воспитала консервативно, и я, что называется, себя блюла. Так что первая брачная ночь у нас случилась именно в первую брачную ночь.
Мы собирались в медовый месяц в путешествие, но на работе у Андрея — у него была своя маленькая компания, которая занималась металлом, — что-то случилось, и планы пришлось поменять. Андрей мне пообещал: «Прости, сейчас никак, но потом я тебя обязательно куда-нибудь увезу...»
Позже мы отправились отдыхать в Эмираты. Путевка была на две недели, но прошло три дня, и Андрей заскучал: «Я русский человек, мне не нравятся все эти благовония, тюрбаны вокруг...» Пришлось вернуться домой. Но я даже не расстроилась: раз Андрею не нравится, значит, и мне не нравится. Подумаешь, Эмираты! Дома лучше!
Первый год нашей совместной жизни был очень насыщенным: мужу удалось превратить свою скромную фирму в одну из лидирующих компаний по производству металла в стране.
Появились большие деньги и, естественно, куча завистников.
Но Андрей ни на кого не обращал внимания. Он был широким человеком, совершенно не жадным. Поднявшись сам, помогал и родственникам, и друзьям... С удовольствием вкладывал деньги в мое творчество: оплачивал студию, нашел человека, который помогал во всем, что я делала.
...Мы с Андреем хорошо жили, что называется, друг друга дополняли, и думаю, прожили бы долгую жизнь, если бы его не убили.
Мы даже до трехлетнего юбилея не дотянули.
В тот вечер я допоздна перезаписывала последнюю песню для альбома «Подари мне ночь». Андрей привез меня в студию, допоздна сидел рядом, время от времени что-то подсказывал.
Но то одно не клеилось, то другое, и я поняла: скорее всего придется зависнуть здесь до утра. А Андрею завтра предстоял напряженный день, и он поехал домой, чтобы выспаться.
Утром я вернулась очень уставшая. Андрея дома не оказалось, но меня это не удивило — я решила, что он уже уехал на работу.
Я заснула. Проснулась, только когда пришел брат Андрея. «Андрея больше нет...» — произнес он слова, которые я так и не смогла осознать. А потом будто начался долгий кошмарный сон. Очень хорошо помню свои ощущения: казалось, я продолжаю спать и все, что творится вокруг — милиция, люди, крики, слезы, беспрерывно звонящий телефон, — происходит не со мной. Я щипала себя за руки и, когда чувствовала боль, понимала, что все это наяву, но все равно отказывалась верить.
Иначе можно было сойти с ума! Мне всего двадцать лет, а надо ехать в морг, чтобы опознать тело любимого человека, потом организовывать похороны... Пережить такое не пожелаю даже врагу. Чтобы сохранить хоть какую-то адекватность, я старалась не думать о случившемся. Мысленно упаковывала все события и откладывала их в дальний уголок памяти, чтобы вернуться к ним когда-нибудь, но не сейчас.
...Андрея нашли с пулей в голове на кладбище, на могиле его отца. Какая-то абсурдная история. Милиция сразу закрыла дело, признав это самоубийством. Хотя у меня до сих пор остается вопрос: как правша мог выстрелить себе в левый висок? Это же как надо извернуться! Но меня никто не слушал. Самоубийство — и точка.
Я, с головой окунувшись в записи своих альбомов, мало разбиралась в бизнесе мужа. Знала только, что у Андрея был компаньон, с которым он расстался незадолго до своей гибели. Разошлись они не по-хорошему. Но когда я пыталась расспросить Андрея, что к чему, он всегда говорил: «Лара, не надо тебе в это вникать. Все хорошо...»
Это было такое время, когда законы не работали вообще, бандиты делали что хотели, и после гибели Андрея его процветающую компанию объявили банкротом с огромным долгом, и растащили буквально за день.
У меня не осталось ничего: квартиру, дачу, машину — все пришлось отдать за так называемые долги. Я вернулась к маме с одним маленьким чемоданом.
Мое состояние в тот момент сложно описать словами. Я находилась в ступоре: никак не могла поверить в случившееся и одновременно чувствовала, что надо мной будто завис меч.
Каждую секунду боялась, что меня тоже убьют. Причем убьют за то, к чему я не имею никакого отношения. Спрятаться, кроме как в маминой квартирке, было негде. И помощи ждать неоткуда...
Я жила с этим неотвязным страхом очень долго. Выходила на улицу, съежившись, каждую минуту ожидая получить пулю в голову. Ноги подкашивались, голова кружилась, я ничего перед собой не видела, не понимала, куда иду. Я просто ждала, когда же ЭТО случится. А в том, что случится, не сомневалась. Андрея не стало, и моя смерть — только вопрос времени. Я не понимала только одного: зачем они тянут? Или это такая извращенная пытка — заставить жертву помучиться перед смертью?
У меня началась жуткая депрессии. Не знаю, как бы я смогла выжить, если бы не мама. Она все время старалась меня встряхнуть, часами говорила со мной, как-то приводила в чувство...
Есть я, например, вообще не могла. Ни крошки. Изредка хотелось только пить. И мама делала слабозаваренный черный чай с медом, чтобы я хоть какие-то калории получала. Вот эту сладкую водичку я и пила полтора месяца.
Похудела так, что от меня мало что осталось. Удивляюсь, как я вообще могла с кровати подняться. Видимо, организм очень живучий. По молодости такие эксперименты над собой еще прокатывают, а когда становишься старше, уже нет. И по прошествии полутора месяцев горячечного бреда и ужаса состоялась презентация моего альбома. И я на ней появилась, — мама просто силой загрузила меня в нашу старенькую глазастую «копейку» и повезла на Арбат, в магазин студии «Союз».
Я на ватных ногах вошла в зал, и первое, что услышала: «Лариса, ты так классно выглядишь! Похудела — просто супер! Как тебе удалось?»
Вот так благодаря работе, благодаря концертам я стала выбираться из той ямы, в которой оказалась. Я решила: если меня убьют, значит, так тому и быть. Ничего уже не изменишь. Но меня не тронули. Видимо, точно знали, что брать у меня уже нечего.
— Вы говорили, что деньги в ваши альбомы вкладывал муж. Когда его не стало, где было искать финансы?
— Нигде. Муж ведь оплачивал человека, который занимался моими делами, но когда Андрея не стало, того будто подменили. Я считала его близким другом.
Когда произошла трагедия, взяла машину и тут же помчалась на студию, чтобы рассказать ему о случившемся. «Андрея больше нет!» — «Ну нет... Жаль... Что поделаешь?» — реакция была какая-то странная, но я находилась в очень подавленном состоянии и не могла думать о том, что послужило тому причиной. Мы коротко пообщались, и я отправилась заниматься похоронами.
А человек, который вел мои дела, поступил погано. Он, видимо, тоже считал, что у меня остались какие-то деньги, поэтому нанял бандитскую шайку, чтобы они из меня вытрясли все, что можно.
Ночь, звонок в дверь, мы с мамой открываем — на пороге стоят крепкие ребята. Нас заставили одеться, вывели из подъезда, запихнули в машину и повезли черт знает куда. Мы долго ехали, пока не остановились где-то в лесу.
Нас с мамой вытолкнули из машины, и началось: «Отдайте деньги по-хорошему!» — «Но какие деньги? За что?» — «Вы должны человеку, который занимается делами Ларисы, пятьдесят тысяч долларов...» Я не разбиралась в бизнесе Андрея, но точно знала, что тому, кто должен был мне помогать, муж платил пять тысяч в месяц. Андрей регулярно перечислял деньги, соответственно я никак не могла задолжать такую дикую сумму!
Но мне в лицо начали совать какую-то мятую бумагу с печатью — филькину грамоту, якобы свидетельствующую о том, что я когда-то брала у известного мне персонажа в долг. А поскольку братва выступает за справедливость, то долг надо отдать...
Однако тот, кто натравил на меня бандитов, просчитался: даже братки поняли, что у меня денег нет и взять их негде.
Не скажу, что я их как-то в этом пытаясь убедить. Я как раз считала, что это совершенно бесполезно. Ну если меня до сих пор не убрали убийцы мужа, значит, сейчас это сделают эти «борцы за справедливость». И я расслабилась.
Но у ребят, по-видимому, не было планов тут же со мной кончать. Нас с мамой снова запихнули в машину и отвезли домой, дав срок для сбора денег. Время пошло...
После той ночи в лесу мне стало совершенно понятно: нужно что-то экстренно предпринять, найти себе защиту.
И тогда я вышла на продюсера Александра Толмацкого, отца Кирилла Толмацкого, больше известного как ДеЦл. Он давно был в шоу-бизнесе, знал его от и до.
Толмацкий сказал: «Хорошо, я тебе помогу... Но ты подпишешь со мной контракт, который я сам составлю...» Контракт был просто грабительским: без права на личную жизнь, без права записывать песни, без права вообще что-то решать и соответственно распоряжаться гонорарами — практически все, что я зарабатывала на концертах, уходило Толмацкому. Я же получала такой мизер, только чтобы ноги не протянуть. Однако на тот момент даже подобный вариант казался мне избавлением.
И начались бесконечные гастрольные туры. Сколько раз нас с мамой, которая сопровождала меня на гастролях, селили в каком-то бараке в пионерлагере, в комнате без туалета и умывальника и, само собой, без кухни. Когда люди зарабатывают на тебе деньги, им все равно, в каких условиях тебе приходится существовать.
Главное, чтобы ты выступила на концерте, а они получили свою долю — и все...
Помню, однажды пришлось давать концерт в Магадане, в каком-то недостроенном клубе, где сцена еще не была толком смонтирована. И вот уже во время программы я танцую и чувствую: мою ногу куда-то затягивает. Я сначала подумала — каблук провалился. Потом смотрю: из-под сцены высунулась волосатая рука, которая, ухватив меня за ногу, пытается затянуть вниз. Я так испугалась, передать невозможно! Оказалось, неделю назад из больницы сбежал какой-то псих. И он преспокойно обжился под сценой во время ремонта — его даже никто не заметил. До начала концерта он, видимо, спал, а потом музыка его разбудила, и человек решил «разобраться» с главным возмутителем спокойствия...
— Лариса, а вам удалось подружиться с кем-то из коллег?
— Тесной дружбы, пожалуй, не было ни с кем. Я человек, которому необходимо побыть наедине с собой, не люблю тусовки, алкоголь, наркотики. Я снимаю стресс дома, читая книги. Но приятельские отношения сложились со многими. Помню один смешной эпизод, связанный с Александром Буйновым. Однажды на гастролях Саша учил меня играть на бутылке. Получалось у него великолепно: он играл на зеленой бутылке из-под минералки, как на флейте. У меня, естественно, ничего не выходило, но было забавно.
— Как можно выжить, имея такой жесткий контракт с продюсером?
— Не знаю. Сжав зубы, наверное. Толмацкий в самом деле выжимал из меня все, что только можно. Я стала рабочей лошадкой, которая пахала без продыха.
Однажды встретилась с Ильей Резником.
Оказалось, ему очень нравится то, что я делаю на сцене, и он предложил: «Давай запишем альбом». Это было великолепное предложение — получить возможность поработать с мэтром. Но Толмацкий идею зарубил на корню. Ему было невыгодно отпускать меня на запись альбома и терять концерты. А я, связанная по рукам и ногам контрактом, не могла противиться его решению.
С другой стороны, я благодарна Толмацкому за то, что именно он предрек успех песне «Я люблю тебя, Дима». Послушал альбом и сказал: «Эта песня точно выстрелит...» А я тогда вовсе не была в этом уверена, мне казалось, что популярность у слушателей должен завоевать лирический «Танец роз».
И клип хотела снимать именно для «Танца роз». Но Толмацкий даже слушать ничего не хотел: «Клип будет только для «Димы»...» И в конце концов оказался прав, потому что именно «Дима», по сути, сделал Ларису Черникову. Первый раз его показали в утренней воскресной музыкальной программе. И начался обвал...
Меня стали узнавать на улицах. Фанаты подкарауливали в подъездах, от них даже приходилось спасаться бегством, чего я никогда раньше не делала. Помню, купила несколько разноцветных париков, темные очки и ходила, маскируясь.
Однажды выступала на Васильевском спуске и во время исполнения «Димы» решила спуститься в народ. На мне был красный костюмчик с короткой юбочкой, отороченный страусовым боа.
Вышла к зрителям, и вдруг началось что-то невообразимое: толпа набросилась на меня и принялась выдергивать из костюма перья! Через несколько мгновений от боа почти ничего не осталось! Я выглядела как общипанная красная индейка. У мамы, которая наблюдала за мной со сцены, возникло реальное ощущение, что публика ощипывает птицу, потому что в том месте, где стояла певица Черникова, в воздухе повисло пуховое облако...
Для клипа «Я люблю тебя, Дима» написали очень веселый сценарий. Когда я его прочитала, возникла мысль: в нем обязательно должны сниматься ребята из невероятно популярного тогда коллектива «Маски-шоу»! Я уже видела, как один из них, Виктор Комаров в костюме Бэтмена, ходит по крылу самолета. Но Толмацкий охладил мой пыл: «У меня в бюджете «Масок- шоу» нет.
Хочешь их пригласить — приглашай, но платить будешь сама». Хороший бизнесмен: дает свободу творчества, но... только за свои деньги. Съемочный день двух артистов из «Масок-шоу» стоил тогда две тысячи долларов — для меня эта сумма была значительной. Однако я все-таки ее потратила...
На съемках клипа «Дима» произошла знаменательная история: мне делали макияж, а рядом стояла лампа накаливания. И то ли какой-то скачок напряжения произошел, то ли кто-то что-то переключил, но лампа вдруг ни с того ни с сего взорвалась, разлетевшись на сотни осколков. Один из них, описав дугу в миллиметре от моего глаза, впился в мое желтое пальто и прожег большую дырку! У меня был шок! А если бы он угодил мне в глаз?! Но, с другой стороны, успокаивала я себя, если уж не стала одноглазым бандитом, то клип, наверное, получится удачным.
Так и вышло.
Клип стали крутить по всем каналам, и на меня градом посыпались вопросы: «А что, песня Дмитрию Аленичеву посвящена?» Дело в том, что на обложке альбома был изображен футболист со значком клуба «Спартак».
— Так вы Аленичева все же знали...
— Знала. А встретились мы так. Один общий знакомый пригласил меня в клуб. Мы приятно проводили время, дурачились, и он как-то невзначай попросил: «Может, споешь «Диму»?» Я согласилась. Вышла на сцену, и, когда песня подходила к концу, увидела, что ко мне направляется сияющий Дмитрий Аленичев. Оказывается, наш общий приятель знал, что в тот день Дима отмечает в этом клубе свой день рождения, и решил нас свести.
Дима на тот момент расстался со своей девушкой, я вообще одна как перст, так почему бы людей не познакомить?
Димка замечательный парень. Мы встречались с ним какое-то время, хотя отношения так и не переросли в серьезные. Но поскольку мы вместе появлялись в публичных местах, часто ходили в кино, в рестораны, то тут же поползли слухи, что у нас страстный роман, газеты чего только не придумывали. Ни я, ни Дима по поводу этого не испытывали никакого восторга. Дима вообще очень скромный парень, он терпеть не мог шумиху вокруг себя.
Может, мы и были бы вместе, но у него — игры, постоянные тренировки, а у меня — концерты. Как существовать, когда мы оба не принадлежим себе, когда наши графики переездов составляют другие люди? Шанса, что встречи перерастут во что-то более значимое, у нас не было.
Мы так и остались друзьями.
После «Димы» во всех моих песнях пытались разглядеть, так сказать, реальных фигурантов. Едва зазвучала песня «Я, Шура, ребенок нежный», как по Москве распространился слух, что у меня роман с Шурой, который в то время находился на пике популярности! Я, узнав об этом, хохотала до упаду! Шура — милый парень, одаренный, очень добрый. Мы были знакомы, у нас даже случались совместные концерты, но о каком романе могла идти речь?! Это же просто нелепо! Однако слухи множились, в итоге газеты стали писать, что Шура подарил мне шубу, мы сняли квартиру на Тверской и зажили семейной жизнью. Эта сплетня побила все рейтинги глупости...
— Лариса, вот вы говорите, что Черникова была малобюджетным проектом, но у артистки должен быть гардероб, ей надо следить за внешностью...
Как вы обходились?
— Толмацкий не давал мне денег ни на стилиста, ни на визажиста, ни на парикмахера — это все считалось перерасходом бюджета. Поэтому приходилось выкручиваться самой. Кое-что, например, делали мои фанаты: они придумали для меня и моего балета занятные шапочки с кошачьими ушками, фенечки какие-то интересные плели...
Костюмы я сочиняла, пролистывая журналы мод. Так родилась идея расклешенного кожаного платья с лифом-корсетом. В качестве основы для этого роскошного туалета, оставшегося в моем сценическом арсенале много лет, послужил старый кожаный дедушкин плащ. Я отнесла его знакомой портнихе, и она соорудила из него прекрасное платье!
Другим предметом моей гордости стал красный брючный костюмчик, купленный в Таиланде.
Эта была моя первая поездка за рубеж на деньги, которые мне удалось сэкономить. После Нового года наступил так называемый мертвый сезон, когда народ приходит в себя после праздника, соответственно артисты никому не нужны, поэтому Толмацкий дал мне отпуск на несколько дней.
Помню, я пошла в какой-то невероятно дорогой магазин, увидела там это чудо — красный эластичный костюмчик на молнии — и тут же потратила на него все имевшиеся деньги. Но этот костюмчик не оставлял равнодушным никого! Поклонницы наперебой писали: «Лариса, подари красный костюмчик! Или хотя бы пришли выкройку!..» А если говорить о внешности, то ею занимались мои друзья абсолютно бескорыстно, просто из желания помочь.
Прически создавали начинающие стилисты Дмитрий Винокуров, Олег Перцев, Сергей Зверев — на тот момент Сережа был уже достаточно известен, но от этого не стал более закрытым. Наоборот, всегда готов был что-нибудь посоветовать. Именно Сережа первый сделал мне мелирование, и с 1998 года я с ним не расстаюсь. Эти «перышки» стали неотъемлемой частью моего образа.
— Как долго вы продержались у Толмацкого?
— До конца 1998 года, в общей сложности два с половиной года. Оставаться с ним дольше я не могла, подвело здоровье. Однажды на концерте я потеряла сознание. «Скорая», капельница, как-то пришла в себя...
Но организм так и не восстановился. Мне очень тяжело давались длительные гастроли, постоянные перелеты, смены часовых поясов, климата. Есть люди, которые в самолетах, поездах, автомобилях чувствуют себя нормально, а меня просто наизнанку выворачивало. У меня, видимо, слабый вестибулярный аппарат, и во всех поездках тошнит.
Я дошла до того, что просто не могла выходить на сцену — чувствовала себя отвратительно, все болело, голова кружилась, постоянная слабость. Концерты приходилось отменять, все летело в тартарары. И мы с Толмацким решили расстаться, хотя контракт был заключен на десять лет.
Разошлись мы относительно мирно: я заплатила отступные, и мне позволили идти на все четыре стороны.
Моим единственным продюсером и директором с того времени стала мама. Она всегда была моим критиком, помощником, никто не мог дать мне лучший совет по поводу песен, аранжировок. Кроме того, мама стала буфером между мной и продюсерами и вообще всеми невзгодами в широком понимании этого слова. Она жертвовала собой не раздумывая. Если бы я осталась один на один со всеми, кто меня окружал, из меня получилась бы просто кровяная котлетка. Мама — мой ангел-хранитель.
— Лариса, а когда вы выбрались из финансовой ямы?
— С деньгами на самом деле как-то долго не везло. Вокруг много процветающих коллег-артистов, а я как всегда у разбитого корыта. Но я старалась не зацикливаться на деньгах. Главное было — поправить здоровье. Я легла в больницу, подлечилась и некоторое время просто не выходила из дома.
В результате пришла в себя и еще некоторое время выступала. Тогда мои финансовые дела стали налаживаться. Наконец стало возможным вздохнуть свободно...
Однажды был мой концерт в клубе в Санкт-Петербурге. Вдруг к маме подходит администратор и предлагает: «Есть еще один незапланированный концерт. Не согласитесь ли выступить дома у очень богатого человека?» Мама удивилась: «Как дома? Нам же нужна сцена! У нас балет!» — «Не надо балета! Пусть Лариса одна приедет». Но мама сказала: «Или мы едем всем составом, или ничего не получится». В итоге принимающая сторона согласилась на наши условия.
Я не отношусь свысока к частным концертам — если ты артист, то какая разница: выступать перед стадионом или перед одним зрителем?
К тому же нам предложили хороший гонорар. В общем, поехали. Хозяин принимал нас в гостиной, где стоял большой бильярдный стол. Места было немного; мы с балетом как-то расположились вокруг этого стола, и концерт начался. Но хозяин меня сразу предупредил: «Я люблю «Да ты не смейся...», ты там такая классная, в платье с кнутом. Кстати, у тебя кнут с собой?» Я говорю: «Кнута нет...» Он огорчился: «Ну ладно, все равно спой...» И я пела «Да ты не смейся» раз семь подряд. Хозяин был просто на седьмом небе от счастья. Мы попрощались, а через месяц от его доверенных людей снова поступило предложение: «Не могли бы приехать в Будапешт?» На этот раз для выступления арендовали русский ресторан «Пушкин». На концерте присутствовали жена и сын этого бизнесмена, мы познакомились. Все было очень мило.
Через некоторое время нас пригласили выступить еще раз. Возможно, еще какое-то время я продолжала бы давать частные концерты, но до меня дошли сведения, что мой состоятельный поклонник представляет меня всем как свою любовницу, которая, помимо всего прочего, еще и поет. У богатых свои причуды. После этого мы уже больше не встречались.
— Лариса, а близкий человек у вас появился?
— После гибели Андрея сначала просто ничего не хотелось. Потом надо было выжить любой ценой, и настроение было совсем не романтическое. Дальше очень хотелось выпустить побольше песен, я практически на одном дыхании написала первый альбом, второй, третий. А это требовало сосредоточенности и времени! Плюс постоянные концерты, словом, было просто не до личной жизни.
В какой-то момент собственные песни закончились, мне не хватало материала, наступил кризис, надо было искать песни на стороне. А это настоящая проблема. Потому что нет хорошей песни — нет артиста. И я проводила дни и ночи, отслушивая огромное количество музыки. Только бы найти! Я сутками пропадала на студии, на гастролях, а когда оказывалась дома, у меня возникало только одно желание: выспаться. Какой человек согласится разделить такой ритм жизни?
Было несколько увлечений, но они так и не переросли во что-то серьезное, ни с кем из тех мужчин нельзя было создать семью. Каждая новая встреча заканчивалась глубоким разочарованием. Удивляюсь, как, имея такой грустный опыт, я вообще не перестала верить людям...
— А что значит «грустный опыт»?
— Сейчас расскажу.
У меня была пара, так скажем, неоптимистичных историй.
Первая такая. Однажды меня разыскал милый обходительный молодой человек, который представился продюсером. Он занимался подготовкой к съемкам комедии и предложил мне попробоваться в качестве актрисы. В сценарии была героиня, написанная будто специально под меня: гастролирующая певица. Предложение показалось очень интересным. К тому же предстояло сниматься в замечательной компании: Александр Панкратов-Черный, Наталья Крачковская, Аркадий Укупник. Мы уже должны были ехать на съемки в Ялту, когда продюсер сообщил мне, что для запуска картины не хватает денег. И было бы замечательно, если бы я согласилась — с условием, что потом получу свои деньги, да еще и с процентами — вложить в бюджет некоторую сумму.
Мужчина был очень обаятельным, галантным, вел себя как настоящий кавалер — дарил цветы, не уставал мною восхищаться, и я расслабилась. Ну никак не ожидала подвоха. И сама, своими руками, отдала ему деньги.
Что самое интересное: мы съездили в Ялту, сняли этот фильм, но пленки легли на полку в фильмохранилище. А продюсер, настреляв денег не только у меня, но и у многих других, кто был занят в проекте, исчез. Скрылся в Германии и оставил всех с носом. Через некоторое время я узнала, что этот предприимчивый молодой человек уже фитнес-центр в Москве открыл. Такой законченный жулик...
Этот случай нанес серьезный удар по моему самолюбию: я-то думала, что меня ценят как женщину, а оказалось — как дойную корову. Обидно было очень. И самое грустное: этот деляга так составил документы, что от него ничего нельзя было потребовать. Деньги ему все приносили в ясном уме и твердой памяти. Не под дулом пистолета...
А потом появился еще один мужчина, Владислав, который пытался за мной ухаживать — дарил корзины роз, хотел взять на себя организацию моих концертов, чтобы как-то облегчить жизнь. Однажды у него сломалась машина, и он попросил: «Можно я возьму твою? Завтра верну...» Мама ему дала ключи. Человек ушел. И больше никогда не появился...
Машину потом нашли аж в Нижнем Новгороде, нашли даже этого Владислава, завели дело. Но за угон так никто и не ответил.
Прошло время, и дело попросту закрыли.
— Но не могло же так случиться, чтобы судьба сводила вас только с мерзавцами...
— Нет, конечно, попадались и порядочные люди.
Время шло, душевные раны зажили, и у меня появился новый поклонник, очень богатый, который невероятно нежно ко мне относился, даже взял на себя часть моих финансовых забот. Но у него была семья, дети. В какой-то момент можно было бы надавить и увести его от жены. Но к тому времени я четко знала: невозможно строить свое счастье на чужом несчастье. Если приходится расставаться с человеком, который тебе очень дорог, значит, это все-таки не твой человек. Твой еще ждет тебя впереди. По крайней мере я в это верила...
И вдруг у меня появился просто сказочный воздыхатель.
Я о таком и помыслить не могла. В меня влюбился шейх!
...У нас с мамой были друзья, которые уехали в Эмираты, открыли там русский культурный центр, потом ночной клуб и однажды пригласили меня приехать с концертом. И вот на вечеринке по случаю открытия клуба я познакомилась с шейхом, который состоял в родстве с правящей династией. В Эмиратах степень знатности определяется очень занятно: по номеру автомобиля — чем он длиннее, тем менее знатен человек, а у сливок общества номера машин состоят из одной или двух цифр и какого-то слова. Именно такой номер был у моего нового знакомого.
Шейх сразу стал относиться ко мне как к королеве.
Это было очень романтично. Ничего навязчивого. Там настолько уважают женщину, что мужчине достаточно только прикоснуться к ее руке, чтобы уже считать это большим подарком судьбы. Шейх катал меня на верблюдах, разжигал вечером костры у воды. А однажды сказал, что купил для меня дом! Но то, что он купил его — это не совсем правда, потому что в Эмиратах очень жесткий закон, касающийся приобретения земли в собственность, и шейх просто арендовал особняк на пятьдесят лет. Следом он подарил мне роскошную гладкую арабскую кошку! Эти кошки примечательны тем, что у них, как у кенгуру, на животе есть складка кожи, которая образует два карманчика. Когда я погладила кошку по животу, обнаружила, что в одном кармане что-то лежит. Оказалось — кольцо с огромным бриллиантом! Его страшно было надеть! Это же целое состояние.
Поэтому я сочла за лучшее хранить его в банковской ячейке. А потом и вовсе вернула дарителю. Знаете, для меня невыносимо, когда я кому-то должна. За долги мы непременно расплачиваемся — своей жизнью, временем, свободой... И я ни за что не хотела снова чувствовать себя должницей. Принять кольцо — значило дать некий аванс. А у нас были очень милые отношения, но не более того. О близости речи не шло. Стать четвертой женой в гареме я никогда не согласилась бы. И пудрить шейху мозги было бы бессовестно. Он вел себя со мной безупречно. Поэтому когда подошло время возвращаться в Москву, я вздохнула с облегчением: совесть моя была чиста. И дом, и кольцо остались у шейха. Я же увозила с собой только кошку Аннушку арабских кровей, которая впоследствии перекочевала к одному из артистов моего балета...
Получается, что флиртов и увлечений было много, а серьезного по-прежнему ничего. И вот на пороге тридцатилетия я вдруг поняла: вокруг много знакомых, поклонников, но я при этом ужасно одинока.
В тот момент и появился Джеймс.
Этому событию предшествовала такая история. В Святки я гадала по зеркалам. И увидела фигуру мужчины с широкими плечами, стоящего ко мне спиной, лица его я так и не разглядела. Первый мой муж был хорошо сложен, и я даже подумала, что, наверное, видела его. Но потом встретила Джеймса и поняла: в те святочные гаданья мне привиделся именно он...
Мы с ним случайно познакомились в Германии. Я в то время записывала альбом на английском языке. У Джеймса были друзья на студии, где мы однажды и столкнулись.
Очень приятный мужчина, красивый, сложенный как Аполлон — косая сажень в плечах, узкие бедра, два метра ростом. Ну встретились и встретились, Джеймс тогда еще не был свободен, у меня никаких планов на личную жизнь не было, и мы, поболтав, расстались. И надолго друг о друге позабыли...
Через какое-то время у Джеймса появилась идея открыть бизнес в России, и он приехал в Москву. Договориться с русской стороной не получилось, но зато мы встретились.
У меня как раз был концерт, и я пригласила Джеймса.
Он очень торопился к началу. До клуба, где я выступала, оставалось совсем недалеко — ему надо было только перейти улицу по подземному переходу. Но едва Джеймс туда спустился, к нему подскочили какие-то ребята, приставили нож к горлу и потребовали деньги.
У него при себе была приличная сумма, которая перекочевала к бандитам. Спасибо, что его хотя бы не покалечили.
Джеймс пришел на концерт, но, конечно, настроение было сильно испорчено. Я переживала не меньше его. Так мерзко стало на душе из-за этой истории! Очень хотелось доказать Джеймсу, что Россия не такая уродская и криминальная страна (хотя его отношение к моей родине до сих пор мало изменилось — Джеймс чувствует себя здесь очень некомфортно).
В течение месяца, который Джеймс провел в Москве, я все время его куда-то вытаскивала: в парк, в кафешки... Однако подошло время, Джеймс уехал в Штаты, а я осталась в Москве и начала работать: пока мы с Джеймсом осматривали красоты столицы, у меня накопилось много дел.
День пролетал за днем, и я стала ловить себя на мысли, что скучаю по моему американцу, что больше не хочу быть одна, что мне хочется ласки, тепла и понимания.
И тут Джеймс снова примчался в Москву. Всего на неделю. Говорит: «Собирайся. Поедем со мной». И мы так впились друг в друга, что последующие события развивались очень быстро. Я все бросила и поехала вместе с ним. Так мы с той поры друг с другом и не расстаемся, а если это все-таки случается, то он летит туда, где в данный момент нахожусь я, а я — к нему.
Свадьба у нас состоялась в Москве. Мы вернулись сюда через несколько месяцев, под Рождество, и зарегистрировали брак. А потом уехали в Таиланд.
Джеймс в то время вел там большой проект. И там же появился на свет наш сын Кирилл.
Ребенка я хотела безумно! Еще до встречи с Джеймсом я постоянно думала о том, чтобы родить. Но поскольку сама росла без отца, не могла родить ребенка просто для себя, без мужа. Я так мечтала, чтобы рядом появился человек, который захотел бы стать отцом! А однажды увидела сон: мне снились двое детей. Мальчик держал за руку другого ребенка, только я не могла разобрать, мальчика или девочку. И махал мне!.. После этого сна я утвердилась в мысли, что у меня будет двое детей, и первым — пацан. Так и вышло...
Если мне кто-нибудь сказал бы раньше, что я буду вынашивать первенца в Таиланде, в антисанитарных условиях, никогда не поверила бы! Да я в страшном сне не могла представить, что мне придется ходить беременной в стране, где полно публичных домов и проституток!
Бангкок к тому же центр мусороперерабатывающей промышленности. В общем, заразу можно подхватить из воздуха. Но если Джеймсу необходимо там работать, то... и мне пришлось привыкать.
Хотя на местное население грех жаловаться. Когда родился Кирилл и я просто зашивалась, не успевая нянчиться с ним и делать домашние дела, ко мне стали приходить соседки. Добрые, улыбчивые — у тайцев всегда хорошее настроение, они мне очень помогли в первое время. Мы даже подружились, и хотя я не знала тайского, а они с грехом пополам знали пару слов на английском, мы как-то общались.
После Таиланда мы с малышом на три месяца приехали в Россию.
Я на тот момент еще не определилась окончательно, хочу ли жить в Штатах. Все-таки вся моя жизнь прошла в Москве. Смогу ли прижиться в другой стране? Но у меня на руках был сын, и я уже должна была думать не только о себе, но и о нем. Теперь передо мной стоял вопрос: где будет лучше расти малышу?
И тут случилась мелкая неприятность, на которую, может быть, кто-то другой и внимания бы не обратил. Я зашла с коляской в лифт, а следом за мной втиснулся мужчина, который грубо подвинул коляску, чтобы втащить в кабину велосипед. Когда я попробовала ему что-то возразить, он меня просто обложил. И я подумала: в Москве это не единичный случай, подобное будет происходить со мной снова и снова. Возможно, этот эпизод и стал последним доводом в пользу того, чтобы уехать в Штаты.
...Сейчас мы живем на ранчо, где бегают ежики, летают совы, рядом лес, на небе огромные звезды, каких не бывает в городе.
Раньше мы держали много птицы, но после того как началась эпидемия птичьего гриппа, с птичником пришлось расстаться. Муж очень любит лошадей, и у нас несколько превосходных скакунов. Я как-то не очень прониклась верховыми прогулками, а вот малыш растет настоящим фанатом этого дела!
— Ваши соседи знают, что вы певица?
— Нет! Свое прошлое я не тащила с собой. Да, я выступала на сцене, но теперь у меня новая жизнь. Я пою для мужа и сына после воскресных обедов, Джеймс специально купил пианино, чтобы я могла себе аккомпанировать...
Карьерой ведь надо заниматься. Я записала в Америке альбом. Но это совсем другая музыка, не та, что была раньше. Теперь это такие песни, которые я могу дать послушать сыну. Он — мой главный слушатель.
Сейчас совершенно не испытываю желания снова окунуться в шоу-бизнес. Я нашла себя в ипостаси мамочки, и мне это очень понравилось! У меня есть несколько грядок, я привезла семена из России и теперь с удовольствием выращиваю петрушку с морковкой. Хочу еще ребеночка! А лучше — двух. Вот рожу, а потом, если будет время, может, и к музыке вернусь...
Подпишись на наш канал в Telegram