Знаете, я часто вспоминаю эпизод в химчистке из фильма «Москва слезам не верит», когда одна из героинь завистливо вздыхает: «Вот бы мне мужа-генерала! Я бы такой генеральшей была!», на что подруга ей отвечает: «Ты сначала за лейтенанта выйди да помотайся с ним по гарнизонам!» Собственно, моя история именно про это: как вышла замуж за нищего стажера без московской прописки и… не ошиблась.
В двадцать лет я уже была замужем за Володей.
В своей книге он написал о нашей истории: «Мы странно поженились». До сих пор расшифровываю для себя это его слово — «странно»…
Я окончила классическое отделение хореографического училища и категорически не хотела идти в кордебалет Театра оперетты. Естественно, мечтала о сцене Большого, а не о том, чтобы служить фоном для звезд Татьяны Шмыги или Герарда Васильева, танцуя шестой в ряду слева. Но по совету старших товарищей: мол, зато в Москве останешься, — скрепя сердце согласилась. И так получилось, что, выбрав Театр оперетты, я выбрала себе мужа…
Вова в это время учился в ГИТИСе на факультете музыкальной комедии. Он поступил в институт сразу же после армии и ходил по коридорам в шинели, как Грушницкий.
Сокурсники его так и прозвали — Солдатик.
Ему, студенту из Курска, стипендии, естественно, на жизнь не хватало, и Володя подрабатывал в цирке на Цветном бульваре. В программе «Мечте навстречу!», посвященной автомобильному заводу, он исполнял на манеже торжественный гимн — «Товарищ КамАЗ» и получал за это, между прочим, шестьдесят рублей. В день зарплаты у служебного входа в цирк собирались все Вовины друзья. Потом они шумной толпой шли в магазин, покупали трехлитровую бутыль вина, водку, пять килограммов картошки, котлеты, чеснок, хлеб, и начиналось безумное пиршество.
Через год, в сентябре, Вова пришел к нам стажером. Помню, как мы впервые встретились. Идет спектакль. Я стою за кулисами и краем глаза наблюдаю за новеньким.
Он кивает в мою сторону и интересуется у одной из балерин: «А как эту девушку зовут?» «Тамара», — отвечает та. С первого же дня Вова «пошел в атаку» и вскоре сделал мне предложение руки и сердца. Но я твердо ответила: «Нет! Замуж не хочу!»
— Это была не шутка?
— Какое там! Вова постоянно подлавливал меня за кулисами и приставал: «Выходи замуж!» Я его строго обрывала и упорно называла на «вы».
Помню, однажды мы вместе играли в каком-то детском спектакле. Он — Двоечника, я — Куклу с бантом (у меня была большая балетная партия). Стою у станка, разогреваюсь, а он вокруг вьется: «Выходи за меня замуж!» «Отойдите! — строго говорю, — вы мне мешаете!»
Он в сердцах как швырнет портфель в угол! А спустя время все опять повторялось...
Надо сказать, Вова проявил завидное упорство и «преследовал» меня целый год. Твердил как попугай: «Замуж! Замуж!», но при этом не оказывал никаких знаков внимания…
— Ни цветов не дарил, ни серенад не пел?..
— Какие цветы? Помню, на Восьмое марта подарил игрушечную кошечку. Эти маленькие киски с пушистым белым хвостиком в киосках «Союзпечати» продавались.
Ухаживал он очень странно. Например, садимся вместе в такси. Себя, любимого, он довозит до общежития, а меня высаживает по дороге у ближайшей станции метро. Таким вот своеобразным способом жених «провожал» меня домой.
Как-то я подумала: «Интересно, а если скажу, что не поеду на такси, он вообще провожать меня не будет?!»
Наконец после трех месяцев «упорных ухаживаний» Вова уговорил меня заглянуть к нему в общежитие на Трифоновскую. Зная, что я обожаю «Мишку косолапого», пустился на хитрость: «Мне мама из Курска шоколадные конфеты прислала». И я согласилась посмотреть Вовино жилье. Причем исключительно днем, после репетиции.
Помню, вошла в его комнату и оторопела: посередине на веревке висит чайник! Как объяснил Володя, этот предмет играл в их общежитской жизни многофункциональную роль. Утром чайник использовали как душ: подставив под него тазик, ребята умывались.
Затем в нем кипятили чай. Ну а когда приходило время вечеринок, Вова с друзьями и чайником ехали на Рижский вокзал, где стояли перегонные цистерны со спиртом, коньяком и вином из Баку и Кишинева. И в этой «таре» тайно проносили спиртное в общежитие.
— Чем же вас угощал ухажер?
— Володя напоил меня чаем из этого чайника, угостил конфетой, спел какую-то песню из репертуара Георга Отса, а потом… стал ко мне грубо приставать! Да так настойчиво, что пришлось отбиваться! Он мне казался ужасно толстым по сравнению с нашими балетными мальчиками: «Надо же, еще и целоваться лезет!» Хотя мне очень нравились его серо-голубые глаза и красивый голос, но так сразу… в постель?! Исключено! Он ведь старше меня на целых шесть лет. Я расплакалась и выскочила из комнаты.
От слез у меня потекла тушь. Володя галантно, прикрыв меня пальто, быстро вывел из общаги.
После этого случая он понял: я — еще маленькая девочка, начитавшаяся романов, и лучше меня не трогать. И хотя подтрунивал надо мной, называя «железным Феликсом», но руки больше не распускал. Мы гуляли по Арбату и просто разговаривали. Володя часто повторял: «Я же не вечно буду стажером. Вот увидишь, скоро стану знаменитым и богатым». Я отвечала: «Мне деньги не нужны. Хочу быть балериной. Замуж не пойду!»
— До Владимира Натановича у вас была какая-то привязанность ?
— В училище я была влюблена в одного мальчика. Правда, у нас даже до поцелуев дело не дошло: его «увела» одна балерина, да так быстро, что я даже ахнуть не успела.
Он женился на ней, сказав мне тривиальную фразу: «Я должен был это сделать как честный человек…» Этот первый печальный опыт послужил мне большим уроком. «В следующий раз, — пообещала я себе, — никого не послушаю, буду думать только своей головой». В случае с Володей именно так и случилось…
— Когда же вы наконец сдались?
— Через семь месяцев. Я его гоняла-гоняла, и вдруг он пропал. Тут и обнаружилось, что я сильно по нему скучаю, жду звонков. Вот и решила пригласить Вову к себе домой… на его же собственный день рождения. Жила я на Арбате в маленькой двухкомнатной квартирке с бабушкой. Ее, кстати, в тот день не было дома.
Но в день своего рождения, 31 марта, он в гости так и не пришел.
Видимо, напился с друзьями в общежитии. Словом, заявился ко мне усталый, после спектакля, на следующий день. Я купила коньяк, накрыла стол, нарезала сыр, колбаску. Володю, выросшего в семье, где царил настоящий культ еды, такой закуской вряд ли можно было удивить. Он, наверное, рассчитывал, что я ему домашних котлеток со взбитым пюре приготовлю. Колбаску, правда, пожевал, коньячок сырком закусил… и вдруг неожиданно поинтересовался: «Можно я у тебя заночую?» «Нет-нет!» — воспротивилась я. Тогда он сделал вид, что заказывает такси — с кем-то поговорил, потом повесил трубку и тяжело вздохнул: «Не получится... Все машины заняты». «Ладно, — говорю. — Спи в соседней комнате».
— Вам, наверное, пришлось всю ночь держать оборону, баррикады возводить?
— И не собиралась.
Думаю, как многие молодые мальчики, он ужасно боялся последствий.
Утром вышли из подъезда, и Вова, театрально раскинув руки, закричал на весь двор: «Ну кто тебе поверит, что я спал в отдельной комнате?!» Но я быстро охладила его пыл: «А мне и не надо, чтобы верили… Главное, я сама это знаю». Затем мы вместе отправились в Театр оперетты, правда, в здание вошли с разных сторон...
— Боялись театральных сплетниц?
— Вова не успел еще прийти к нам в коллектив, как о нем сразу же начали сплетничать. Сижу как-то в гримерной и слышу — артистки вовсю Винокура обсуждают: «Да этот новенький из Курска — ловелас! Знаете, за кем он бегает?»
— «За кем?» — «За этой и за той». Я и сама знала, что он пытался поухаживать за одной нашей артисткой. Может, у него и взрослые тетки были, но я его ни о чем не расспрашивала. Потом Вова сам признался, что у него была невеста, актриса. Но со свадьбой не сложилось — вмешалась ее мама. «Ищите себе невесту в Израиле!» — заявила она Володе.
Так что о наших отношениях никто не подозревал, кроме моей подружки. Она все время просила: «Покажи его, я только одним глазком взгляну и скажу: стоит он твоего внимания или нет». Иногда осторожно добавляла: «Не боишься, что он за тобой ухаживает только из-за квартиры?»
Почему-то у меня хватило ума до свадьбы хранить все в тайне. Возможно, если бы я сделала иначе, все вышло бы не так... Помню, не успели мы вернуться из отпуска, уже будучи мужем и женой, как со всех сторон посыпались участливые вопросы: «А вы что, еще не развелись?»
Потом случайно я узнала, что в Театре оперетты одна из бывших Володиных пассий чуть не умерла, прослышав о нашей свадьбе.
Она всем твердила: «Винокур женился на Тамаре из-за прописки!» По-моему, эта «версия» тянулась за нами долгие годы...
— Когда же вы ответили согласием на очередное предложение руки и сердца?
— В мае у Володи в ГИТИСе начались выпускные экзамены. И я неожиданно поймала себя на мысли, что боюсь потерять наши бесконечные прогулки по Арбату, что мне нравится его голос, его нелепые ухаживания… Еще я испугалась, что его сошлют куда подальше по распределению и мы больше не увидимся...
Помню, я сама предложила: «Согласна выйти за вас замуж фиктивно и к себе прописать».
Вова удивился: «Зачем фиктивно? Я от своего предложения не отказываюсь. Вот театр даст в августе общежитие, тогда и распишемся». Ему очень хотелось доказать, что он женится на мне, а не на квартире. Словом, мы подали заявление в загс и стали ждать положенные три месяца.
Но тут вмешался Вовин папа, Натан Львович, который приехал в Москву в командировку. Он посмотрел на меня, одобрил и дал сыну мудрый совет: «Надо расписываться быстрее. Зачем ждать так долго? У Тамары квартиру могут отобрать соседи». И мы перенесли свадьбу на июнь.
— Почему у вас могли отобрать квартиру?
— В мае умерла бабушка, и стали приходить письма с предупреждением, что меня уплотнят.
Но я совершенно этого не боялась, поскольку была девушкой самостоятельной, могла жить где угодно. И не стала бы выходить замуж только ради спасения квартиры. Ни за что!
20 мая мы с Вовой и Натаном Львовичем отправились к моей маме в Лыткарино, знакомиться. «Вот, — говорю, — это мой жених. Свадьба восьмого июня». Она так и села. «А как же квартира? — спросила мама, когда мы остались наедине. — Вдруг вы разведетесь? Что тогда? Делить?» Недавно я ей напомнила об этих страхах: «Вот видишь, мама, а ты говорила... Было двадцать четыре квадратных метра, а теперь столько, что не знаю, куда девать!» Восьмого июня вся Володина курская родня приехала на свадьбу.
Торжество состоялось в Золотом зале «России». Все расходы — и стол, и машину, и кольца — наши семьи оплачивали пополам. Помню, мама даже в долги влезла. Чтобы сэкономить, я взяла свадебное платье напрокат в театральной костюмерной. В отличие от меня жених купил шикарный финский костюм в полоску. Гуляли с размахом: много друзей, родственников, коллег по театру... Герард Васильев исполнил «Ах эта свадьба пела и плясала...», Вячеслав Войнаровский — «Пою тебе, бог Гименей!»
Кстати, фамилию я не меняла — как была Перваковой, так ею и осталась. Родичи мужа меня потом часто упрекали: «Вот, даже фамилию не сменила!» Слава богу, свекра эти нюансы вообще не волновали, он был большого масштаба человек. Смотрел, как говорится, в корень: хорошая девочка, работящая, с квартирой.
Надо брать!
— Владимир Натанович всегда слушался отца?
— Папа до конца жизни писал Вове бумажки с ценными указаниями, что сын должен делать. Натан Львович был руководителем не только на своем строительном объекте, но и дома. Старший сын, Борис, по желанию отца стал строителем. Младший после восьмого класса тоже послушно пошел в строительный техникум, кстати, знаменитый тем, что его оканчивал Леонид Ильич Брежнев. Хотя Вове с детства очень нравилось петь и играть на сцене. Однажды в детском спектакле Дома пионеров он сыграл «выдающуюся» роль — Заднюю часть осла! Но папа был непреклонен: «Будешь петь или нет — неизвестно, а профессию получить надо!»
В техникуме Вова учился на штукатура-маляра и всю практику просидел в канаве.
Копал, как говорится, траншеи. Когда на стройку, где будущий штукатур отбывал «повинность», однажды приехал управляющий трестом «Курскпромстрой» Натан Львович Винокур, он увидел потрясающую картину: в канаве сидит потный красный Вова с лопатой и... с килькой за ухом. Его, как самого молодого, рабочие посылали в магазин за водкой, килькой и… кефиром. В обеденный перерыв работяги распивали ядреный «молочный коктейль» и закусывали килькой. А поскольку рыбка из рук выскальзывала, они ее для удобства вешали за ухо. «Боюсь, — вздыхал отец, глядя на сына, — толку от тебя не будет...»
Словом, техникум ради папы Вова окончил, а вот учиться в строительном институте наотрез отказался.
Он даже клятву дал, что в жизни больше не будет копать траншеи! А если и решит когда-нибудь пить водку с кефиром, то килька у него будет лежать на тарелке! Короче говоря, взбунтовался и поехал в Москву поступать на артиста.
— Когда вы почувствовали, что любите Владимира Натановича?
— Я даже сейчас не могу сказать, что такое любовь... Я ведь выходила замуж практически невинной девушкой, до свадьбы не дотянула всего дней пять. Наши отношения строились годами. Вначале были чистые эмоции, бешеный секс, потом это переросло в привязанность. Для меня, как и для Нелли Кобзон, важно не то, что мужья делают на стороне, а то, что они всегда к нам, женам, возвращаются!
— Как вас, русскую невестку, приняли родственники мужа?
— Старший брат Володи был женат трижды, из них два раза — на русских женщинах. Так что родители были подготовлены невестками к моему появлению и мудро говорили: «Это выбор детей». Единственное, Володина мама как-то осторожно заметила: «Балерина? Не много ли, сынок, артистов в одной семье?»
Теперь на всех семейных торжествах я поднимаю тост за свою свекровь: «Анна Юльевна, спасибо, что вы Вову тогда отпустили!» Она в ответ меня тоже хвалит: «Какая умница у меня невестка!», добавляя: «Ну была бы ты потише, поспокойнее…»
— Все запоминают свой медовый месяц. Как он прошел у вас?
— Какой медовый месяц?! Первую свадебную ночь мы, молодожены, провели… на полу. На нашей кровати спали родственники. На второй день отправились вместе в ГИТИС — сдавать Вовин госэкзамен. Муж пел на сцене, а я сидела в зале и ловила на себе изучающие взгляды его сокурсниц: «Любопытно, кто же увел нашего Володю?»
Ко мне он переехал с футляром от аккордеона, в котором лежали ноты, фотографии и книги. Я поинтересовалась: «Зачем тебе футляр, если нет инструмента?» «Он у меня вместо чемодана!» — объяснил Вова.
Я же, наоборот, была невеста с приданым: квартира, да еще с обстановкой — диван, шкаф, ковер. Натан Львович сразу же скомандовал: «Так, надо делать ремонт. Купить кухню, обязательно угловой диван с крышкой и журнальный столик за тридцать рублей».
К свадьбе родственники сбросились и приобрели нам недостающую мебель. Я не спорила, на все соглашалась. Ремонт делал свекор. Наклеил серые обои в прихожей, розовые — в спальне, зеленые — в гостиной, поверх обоев налепил штапик, на кухне повесил шкафчик. Я ни слова не сказала, но с тех пор никогда не клею разные обои в квартире. И никакого штапика!..
— Свекор вмешивался в вашу семейную жизнь?
— Нет, только в Володино творчество. Но это вмешательство в итоге серьезно повлияло на нашу жизнь...
Натан Львович прекрасно понимал: сделать карьеру в Театре оперетты молодому артисту почти нереально — пять человек на одну партию! Да и в училище кто-то из педагогов подсказал Вове: «Твой хлеб с маслом — не вокал.
Юмор — твой хлеб с икрой». Вот свекор и посоветовал Володе уйти из оперетты, тем более что Маликов-старший его позвал в свой ансамбль «Самоцветы».
Вова послушался отца, и... моя счастливая семейная жизнь на этом закончилась. У мужа начался бесконечный гастрольный тур, который продолжается по сей день…
Зато первый год совместной жизни был незабываемый! Мы работали в одном театре, вместе ездили на репетиции, вечером после спектакля возвращались домой. И друзья были общие, и интересы...
А потом Вова надолго укатил с «Самоцветами» на Сахалин и стал зарабатывать большие деньги. Поначалу он пел, потом стал делать первые пародии на Геннадия Хазанова, Анатолия Папанова, Муслима Магомаева...
— Вы обнаружили в муже после свадьбы какие-то недостатки?
— Да у него их и сейчас практически нет.
Единственный недостаток — он «телефонист». Не успеет проснуться, у него уже «Смольный»!
В быту Вова очень неприхотлив и нетребователен. Вещи не разбрасывает, складывает в стиральную машину, правда, красное, белое и черное — все вперемешку…
Помню, как мы вместе белье гладили. Гладильной доски у нас не было, Вова держал простыню, а я ее на весу утюжила. Сейчас он нашей дочери иногда кричит: «Иди посмотри, как надо рубашки гладить! Да-а-а, балерина, ты матери в подметки не годишься».
Сколько я этих «полотен» (так мы называем Вовины рубашки) за свою жизнь перегладила! Несмотря на его костюмеров и помощниц по хозяйству, до сих пор люблю это делать сама. Я умею все: покрасить печку, раскрутить раковину, починить телефон... Бывало, без сил падаю на диван, отработав целый день, а муж придет вечером и удивляется: «Чего это ты сутками спишь? Соня!»
— А готовить научились? Ведь в семье Винокуров царил культ еды…
— Вова всегда любил вкусно покушать. И, видимо, думал, что я, как его мама, буду крутить форшмак и готовить фаршированную рыбу. «Но ты же выбрал балерину, а не повара!» — парировала я.
Готовить я не умела совсем. Однажды пришла ко мне подружка и научила варить суп и кашу.
Собственно, на этом все мои кулинарные «университеты» и закончились.
Свекор очень переживал, что его сын голодает.
Натан Львович приезжал к нам в Москву каждую неделю. У него были свои ключи от нашей квартиры, причем поезд из Курска приходил в семь утра! Бывало, сплю, вдруг слышу сквозь сон, как открывается входная дверь, потом на кухне начинают греметь крышки пустых кастрюль. Следом раздается разочарованное ворчание Натана Львовича: «Опять есть нечего!» Поэтому из Курска нам непрерывно шли продовольственные посылки с шоколадными конфетами и вкусными колбасками.
Вова делал попытки меня перевоспитать.
Я часто слышала от него упреки в свой адрес: «Ты — не мама!»
Анна Юльевна действительно готовила для своих мальчиков круглосуточно, причем по старинным рецептам. Помню, у нас на даче она пекла восхитительные бисквиты и булочки. Их еще и съесть не успеют, а она уже снова тесто замешивает. У Анны Юльевны хранилась масса кухонной утвари, все полки шкафов были забиты агрегатами с разными хитрыми приспособлениями. Помню, я перевозила Вовину маму на новую московскую квартиру. Вдруг она хватает какой-то таз: «Без него с места не сдвинусь!» — «Анна Юльевна, да он же старый!» — «В этом тазу я делала фаршированную рыбу в Курске!» — «А сколько лет вы ее не готовили?» — «Лет пятнадцать…» — «Все! Таз не берем!» Но алюминиевую кастрюлю литров на десять с колотушкой внутри взять все- таки пришлось — Анна Юльевна настояла, приведя «железный аргумент»: «В ней я чищу молодую картошку».
Как-то приехала к нам Вовина родственница, увидела, что я сварила целиком курицу, и пришла в ужас: «Ты что?
Надо экономить. Из одной курицы можно пять блюд сделать! Хочешь научу? Отрезаешь шейку, фаршируешь гречкой. Из костей варишь бульон. Крылышки тушишь, бедрышки жаришь, из белого мяса крутишь фарш...»
В общем, жить меня учили все родственники мужа... Однажды я решила старые Вовины ботинки выбросить, а кто-то из его родни удивился моей расточительности: «Как так? Их вполне можно снести на Тишинский рынок и продать». С деньгами тогда у нас было туго, вот я и уговорила Вову отвезти старые вещи в комиссионку.
Выручили две копейки и больше с этим не связывались.
Мы часто собирались у Вовиной двоюродной сестры. Все родственники, бывало, сядут играть в карты на деньги, а Вову гонят из-за стола: «Лучше уйди. У вас денег нет». И он уходил, хотя всегда любил азартные игры. Однажды я поймала его с поличным у метро «Киевская». Его такси ждет, счетчик крутится, а он стоит у ларька «Спортлото» — последние семейные деньги просаживает! Я сумки с продуктами на себе тащу, а он развлекается...
Вова упорно мечтал о том, чтобы я бросила балет и стала его мамочкой. Думаю, втайне этого хотели и Вовины родители. Они настраивали сына: «Муж должен деньги зарабатывать, а жена — дома сидеть». Из гастрольных поездок он всегда привозил мне кучу модных вещей.
Накинет на плечи дубленку и хитро спрашивает: «Может, уйдешь с работы?» Я предупреждала: «Имей в виду, работу не брошу никогда». Пусть я и получала копейки, зато работа была творческая. Кстати, жены его друзей — Левы Лещенко и Левона Оганезова — побросали свои секретарские места.
— Многие пары не выдерживают трудностей первых лет семейной жизни. Как вы с этим справлялись?
— Хотя мы были очень молоды, зато у каждого из нас имелся солидный опыт самостоятельной жизни. Вова уехал из дома в восемнадцать лет. Я вообще с десяти лет жила без мамы, переехав к бабушке. Но самое главное: вдруг оказалось, что мы одинаково смотрим на жизнь, одинаково относимся к друзьям, у нас общие интересы — оба артисты. Это сейчас у нас неравенство: он — публичный человек, а я — просто жена.
Но со временем я приняла это неравенство…
Житейская мудрость ведь приходит не сразу. Конечно, поначалу мы и орали друг на друга, и посуду били. Как все... Помню, лет через семь после свадьбы в семье наступил кризис. Меня так достала Вовина гастрольная жизнь, что моему терпению пришел конец. «Все, — говорю, — не хочу быть соломенной вдовой при живом муже!» Дело дошло до ультиматума — или я, или гастроли.
При этом сама я умом понимала — Театр оперетты давно потерял свою актуальность, а муж талантлив и хорошо зарабатывает. Я выбрала второе и смирилась… А привыкнув к этому, научилась получать удовольствие.
— Владимир Натанович пошел на какой-нибудь компромисс?
— Требовала-то я, в общем, немного: например, права на совместный отпуск — хотя бы недели две в году. Еле-еле выпросила...
Поехали, помню, однажды в Сочи. Вова терпел, мучился — он ведь совершенно не умеет расслабляться. Слава богу, там отдыхали наши знакомые — Нелли Кобзон, Настя Вертинская, Ира Лещенко. Вместе плавали, смеялись, засиживались в чьем-нибудь номере допоздна, лузгали семечки, ели арбуз, а вечером ходили большой компанией на концерты. Помню, кто-то вдруг утром кричит: «Иосиф едет!» И все тут же кидаются убирать — шелуху от семечек выметать, арбузные корки выбрасывать. У Кобзона не забалуешь: все должно быть чисто и аккуратно. Нелли часто говорила: «Иосифа люблю, но очень… боюсь!»
Меня часто спрашивают: «Как ты не побоялась выйти за Винокура замуж?»
Я отвечаю: «Наверное, решилась, увидев Володино отношение к семье: маме, отцу, брату, племяннику, даже к невестке…» Хотя поначалу ревновала: мне хотелось стать для него единственной…
А Вова со смехом говорил: «Вначале — родители, потом — работа, а ты... Пальцев на руках не хватит, чтобы подсчитать, на каком ты месте!» Мне было очень обидно слушать такое. Ведь на самом деле мы вместе гораздо дольше живем, чем он жил с родителями. Сравните: восемнадцать лет с ними — и тридцать пять со мной!
— Наверное, непросто было построить хорошие отношения со свекровью...
— Мама для Володи — самая главная в жизни женщина. Он до сих пор «маменькин сынок».
Анне Юльевне уже восемьдесят семь, Володя безумно боится ее потерять. Он уделяет матери столько времени, что мне и не снилось! Никогда ей не перечит, не спорит. Его мама до сих пор считает, что парадом командует она, и он играет в эту игру, а я его поддерживаю во имя ее спокойствия. «Позвони Анне Юльевне, скажи, что ты дома. А там делай что хочешь!» — напоминаю ему постоянно. Вова на гастролях, Вова на ночных съемках, Вова — за тридевять земель, мы поссорились, но свекровь не должна переживать. Для нее сын — дома в тапочках у телевизора...
Когда был жив Натан Львович, мы перевезли родителей из Курска и поселили рядом с нами. Бывало, смотрю — утром Володя куда-то собирается: «Я пошел завтракать к маме». Это традиция. Анна Юльевна сидит на всех его концертах в первом ряду, именно ей он преподносит все свои букеты.
Любит повторять: «Я своей маме построил коммунизм!»
— За тридцать пять лет совместной жизни вы ни разу не думали развестись, разъехаться?
— Тысячу раз! То я к маме уеду, то он чемоданы пакует. Правда, ему ехать-то было некуда. В Курск, что ли?..
В основном причиной размолвок было одно и то же — мало внимания, ничтожно мало времени проводим вместе.
...Все мои уходы были попыткой потребовать к себе больше внимания, чем родителям и работе. Конечно, мне поначалу хотелось, чтобы муж был рядом двадцать четыре часа. Порой я не выдерживала и кричала: «Больше не могу!», на что мне спокойно отвечали: «А кто ты такая?»
Это большой еврейский клан, и спорить с ним трудно. Никого из его родни нельзя критиковать и трогать!
Да и сейчас максимум, на что я могу уговорить мужа, это пойти погулять со мной и собакой. Обычно выходим около полуночи и бродим по темным арбатским переулкам. Как-то подходит пожилая пара: «Здравствуйте, как редко мы вас видим. Все дочка ваша собаку выгуливает!» Володя обижается: «Опять тебя за мою дочку приняли!»
Скандалим мы смешно. Вова в гневе топает ногами, может даже тапками запустить. Главное в этот момент — увернуться или юркнуть за дверь. Володю можно гладить только по шерстке, если скажу что-нибудь поперек — это не нравится.
— А как же ревность? Муж постоянно на гастролях.
Многие жены ездили за мужьями по городам и весям…
— Знаете, посмотрев фильм о Ландау, где великий академик заключил с женой Корой соглашение о свободных отношениях, мы с подругами стали называть себя «Корами». Да, мы все — Коры! И я, и Нелли Кобзон, и многие другие жены артистов эстрады...
— Неужели Владимир Натанович ставил вам какие-то условия?
— Никогда! Он же еврей и поступал по-другому — мудро и хитро. Его условие формулировалось просто: «Я — АРТИСТ!» со всеми вытекающими отсюда последствиями. А уж ты или принимай его образ жизни, или нет. Если не принимаешь — бороться бесполезно, лучше сразу уйти. В первый же год совместной жизни Володя мне все популярно объяснил: «Можно выйти в булочную в тапочках и...
изменить жене!»
Какое-то время я пыталась ездить за ним, но это ничего не изменило и ни к чему не привело. А теперь и вообще неактуально. Да не поеду я в какую-то захудалую гостиницу в Ярославль мужа сторожить!
Помню, как провела два отпуска подряд, летая на вертолете с Вовой по всем его «чесам»: мы с Нелли Кобзон, бросив все дела, отправились с мужьями на Украину. Сорок дней я проболталась в небе в обнимку с бумажным пакетом. Как-то раз Вову, который накануне плотно закусил самогон варениками, тоже тошнило. Иосиф, обмахивая нас газеткой, очень веселился: «Ну и семейка!»
Эти жуткие гостиницы и дребезжащие вертолеты я просто возненавидела! На третий год не выдержала и взмолилась: «Все!
Больше так жить не могу! Хочу нормальный отдых! Лучше вообще разведусь». Нелли обрабатывала меня несколько дней: нельзя, мол, из-за этого разводиться, семейная жизнь длиннее, чем жизнь балерины, Вова тебя любит, у вас хорошая семья, нельзя рубить с плеча…
— Может, у вашего мужа появилась женщина?
— Какая женщина! Концерты с утра до ночи! Бабы у них были случайные. Однодневки. Мужики из «Самоцветов» даже конкурсы устраивали: кто страшнее бабу приведет. Наконец кто-то «состязание» выиграл: привел хромую и косую! Кстати, у музыкантов было железное правило: «Ни за что ни в чем не признаваться женам! Даже если тебя застукали с кем-нибудь под одним одеялом, говори: «Просто было холодно!»
— Анонимными звонками вас не изводили?
— Нет, слава богу, время было другое.
Это сейчас «желтая пресса» под каждым кустом сидит. А тогда мы, жены, все узнавали только с чужих слов: кто-то расскажет, кто-то что-то видел, кто-то пошутил... Сидишь после этого в одиночестве, переживаешь, а муж приехал, осыпал тебя подарками и деньгами, ты и успокаиваешься: «Пусть говорят! Он со мной, он меня любит. Все в порядке!»
Как-то недавно встретились с Нелли Кобзон на чьем-то юбилее, и она спросила: «Ну что, довольна? Если бы меня тогда не послушалась, сейчас умирала бы с голоду!» Ведь в свое время саму Нелли от опрометчивого шага отговорила ее мудрая мама Полина, сказав: «Это твой муж, вы семья, клан!
Терпи!» У них теперь взрослые дети, растут внуки, тысяча друзей. Большая заслуга Нелли, что она все это сохранила, послушав мамин совет. И меня в свое время остановила…
Нелли все время твердит: «Ты должна всегда выбирать позицию мужа», а я возражаю: «У нас с тобой большая разница. Я — русская невестка, которая попала в еврейскую семью и должна отстаивать свое мнение». Да и потом, у меня другой характер.
— Почему вы так поздно решили завести ребенка?
— Семь лет я не могла забеременеть. А потом родилась Настя, и мы над ее кроваткой… повесили большую афишу с портретом Володи, чтобы она не забывала папу.
Бывало так обидно, что я ращу ее одна... Ночью встану к дочке, а маленькая Настя радостно кричит: «Папа! Папа!» Видимо, очень сильно скучала по отцу, все время ждала его. А у него гастроли, гастроли и еще раз гастроли!..
Мы оба хотели этого ребенка. Вова — настоящий «еврейский папа». Но как только родилась Настя, он... тут же испарился из дома. Даже на ночь записался в теннис играть, лишь бы не слышать ее «уа-уа». В одиннадцать месяцев выселил дочку в отдельную комнату, а меня потребовал обратно в спальню. Он не из тех, кто вместе с женой рожает, а потом варит деткам кашки. Ни в школу, ни на собрания не ходил. Когда Настя стала танцевать, я буквально силком затащила его на ее первый концерт. Он спросил: «Это не будет стыдно?» Вова задаривал нас подарками и игрушками, как бы прося прощения за то, что у него не хватает времени на семью.
Только представьте: для Настиной куклы Барби он из Штатов притащил розовый унитаз! Перерыл пол-Америки, чтобы его найти! Вся квартира была заставлена колясками, игрушечными домиками и кроватками для Барби. Но времени поиграть с дочкой ему не хватало. Я много раз безуспешно пыталась заставить его погулять с ребенком или сводить Настю в театр. Все это ложилось на мои плечи. Мы даже не могли отдать дочь в детский сад, потому что забирать ее было некому. Я водила маленькую Настю с собой на работу, в театр. Она сидела на всех прогонах и спектаклях, а в три года сыграла маленькую Эсмеральду.
Я плавно отошла на второй план, только когда Насте исполнилось пятнадцать.
Теперь они с отцом вместе выступают, любят сниматься на телевидении. А я публичности не любила и не люблю… Живу тихо, подальше от этой суеты. Зато когда в семье возникает проблема или случается беда, мы тут же сплачиваемся и встаем плечом к плечу. Причем все родственники. И самое главное я — продукт этой большой семьи, какой бы ершистой и взрывной ни казалась…
Когда дочке исполнилось шестнадцать лет, на дачном участке мы построили для нее маленький домик. Там у нее гостят друзья, она живет как хочет. Когда Настя отделилась, я Вову предупредила: «В ее дом ты не войдешь! Я на пороге лягу! У Насти должна быть своя жизнь…» Я прекрасно помнила, как ключ от моей квартиры, словно переходящее красное знамя, передавался всем родственникам, которые у нас постоянно гостили...
Мы и на даче огромной семьей жили. Я вроде и была хозяйкой в своем доме, и в то же время… не была! Утром просыпаюсь — на кухне уже обильный завтрак Анны Юльевны готов. Меня по утрам от еды тошнит, а надо со всеми вместе за столом сидеть. Я не хотела есть котлеты, не хотела смотреть программу «Время», а приходилось. Ничего не поделаешь — невестка. А это значит: сиди со всеми у телевизора и ешь форшмак!
— И вы все это молча терпели?
— Это я-то молчала?! Я же взрывная, эмоциональная. Конечно, боролась, как могла. Правда, не демонстративно, а тихо, спокойно. Купила отдельный телевизор, уходила к себе на второй этаж с чашкой кофе. Завтракала и обедала отдельно. А потом брала дочку, собаку и шла мимо всех сидящих за столом родственников на речку.
Такая обида была: «Плохая невестка!» Однажды мы даже сняли Вовиному отцу номер в гостинице «Москва». Натан Львович объявил, что жить у нас не будет — у него от меня гипертонический криз вот-вот случится. И мы ездили каждый день к Вовиным родителям в гостиницу. Они все время хотели общаться с сыном, несмотря на то что он был женат. Мое желание в расчет не бралось...
Это теперь я понимаю, как мне повезло с Вовиными родителями! И подруги мне всегда говорили: «Тебе так повезло с Вовой, а особенно с его мамой!» Я смотрела на них и думала: «А им со мной не очень!» Я ведь не смолчу, хотя где-то и надо бы, все равно выскажу свое мнение. Всю жизнь живу на сопротивлении. Я не из тех, кто без конца говорит своему мужу: «Ты — гений!» Вова до сих пор доказывает мне, что он — народный артист.
— Какие трудности были главными в вашей совместной жизни?
— Одиночество... Жена публичного человека очень одинока. В своей книге Володя заметил: «Мы с Томой недавно подсчитали: из двадцати четырех лет (это он написал одиннадцать лет назад) меня не было дома три года чистого времени...» На самом деле, если честно, гораздо больше! А на мне одной и квартиры, и строительство дома, и бесконечные ремонты, и ребенок. Порой так хотелось вернуться в то счастливое время, когда мы вместе гладили одну простыню...
Нам выпало немало испытаний. Особенно тяжело было, когда Вова попал в серьезную аварию в Германии. На дороге был страшный гололед, и машина на скорости врезалась в дерево. Два пассажира погибли на месте, а Вова чудом выжил, получив тяжелые травмы обеих ног.
Нас с шестилетней Настей отправили к нему в госпиталь на военном самолете. Вове грозила инвалидность, он долго ходил на костылях, но, слава богу, все обошлось...
— В артистическом мире прожить столько лет вместе и не развестись... Может, у вас есть какие-то секреты?
— Мы просто сразу же расставили приоритеты, и оказалось, они у нас совпадают — это семья! А секрет мой прост: привыкнуть, приспособиться, не обращать внимание на сплетни... Сейчас у меня большой дом, хорошая квартира, есть возможность путешествовать по всему миру и жить в свое удовольствие.
Вова переводит на мою карточку столько денег, что я не успеваю их потратить. Мне ведь не нужно лишнего.
Единственное: могу раздать деньги на операции чужим собакам. Еще чуть-чуть времени пройдет, и вообще ревновать не надо будет. Будем жить как дедушка с бабушкой…
Уже сейчас что-то стало меняться к лучшему. Например, мне удалось вытребовать еще лишних дней десять к совместному отпуску. Недавно — о счастье! — летали к морю: мы с Володей и Лева Лещенко с Ирой. Если же, не дай бог, на праздник останемся на даче, Вова исчезнет на следующий же день! Обязательно найдет, чем заняться: концерт, корпоратив, день рождения... Он вообще не умеет отдыхать — слоняется по участку, скрестив руки, и не знает, куда себя деть. Летом боится, что ему выдадут грабли, зимой — лопату. В нем до сих пор живет страх, что заставят копать траншеи… — Вы можете сказать, что со временем стали мудрее?
— Не знаю — ум ли, прозорливость, а может, женская интуиция повлияли в свое время на то, что я выбрала Володю.
Ведь если вспомнить, как он за мной ухаживал, я должна была бежать от него сломя голову! Но я никого не слушала и в итоге вытащила счастливый билет.
— Страсти со временем улеглись?
— Нет, все по-прежнему. Вова так же огрызается, он же как большой ребенок. У него нельзя отбирать игрушку, он очень обижается. А я, как и прежде, не могу смолчать. Терплю-терплю, а потом к-а-а-к скажу!.. В общем, приходится убегать… от летящих Вовиных тапок!
Подпишись на наш канал в Telegram