На меня до сих пор накатывает ужас, когда я вспоминаю о том времени. Это был ад. Кромешный ад. И выхода из него не было...
Я просыпалась и засыпала под телефонные звонки: «Если не будешь с этим человеком, сильно пожалеешь. И твои родственники сильно пожалеют. Не забывай, мы хорошо знаем, где живут твои мама и папа. И где живут все твои друзья, знаем. Все свое получат.
Тебе никуда не скрыться. Даже не пытайся. Поэтому лучше будь сговорчивой девочкой...»
А началось все в моем родном Никополе. У меня появился поклонник. Время было такое: сильно поднялись люди, связанные с криминалом. Вот и он оказался очень влиятельным в городе авторитетом. Я тогда училась в школе, и он кружил вокруг меня, как орел. Я же на него внимания не обращала. «Привет», «пока» — не больше. Мне нравился мальчик из моей школы. Я влюбилась в пятнадцать. Это было мое первое сильное чувство. И никто другой меня в принципе заинтересовать не мог.
Но этот человек не унимался. Моя холодность его только распаляла. А кроме того, он просто не привык к отказам. Отказать ему?! Такому крутому перцу, которому море по колено?! Да не будет этого никогда.
И чем больше я старалась с ним не сталкиваться, тем настойчивее он становился.
В Никополе мне просто проходу не давал. Я шла на занятия в балетную школу — появлялся он. Торопилась на уроки — он снова возникал на моем пути.
То, что я его не любила, ему было безразлично.
А я, глупая, верила, что до взрослого человека можно как-то достучаться. Если доходчиво все объяснить, он поймет. Он же взрослый. А я еще девчонка. Ну не будет же он со мной связываться, да еще против моей воли...
Я вообще очень долго верила, что до людей можно достучаться.
Но сильно ошибалась.
Ему было наплевать на мои объяснения. Я могла хоть горло себе порвать, он бы меня не услышал.
Я стала для него идефиксом.
К тому времени я уже училась в Москве. Приехала в Никополь на каникулы. И он опять появился. Его одержимость не стала меньше ни на йоту. Он пригласил меня в ресторан, чтобы объясниться. Очень просто, казалось, никакого подвоха. Но потом, когда мы остались с ним наедине, все произошло мгновенно. Он просто заломил мне руки в машине...
Это был первый мужчина в моей жизни и первое большое крушение. Крушение, после которого я приходила в себя очень долго. Любовь, честь, нежность, мужественность — все представления о них полетели в тартарары.
Ничего не было, кроме грубой животной силы. Она правила миром.
Эту силу я ненавидела больше всего. С самого детства.
Мне было пять лет. Я шла по улице, и вдруг меня затащил в подъезд какой-то незнакомый мужик. Он быстро спустил штаны и прошипел, чтобы я тоже разделась. Помню свой шок, когда впервые увидела мужские гениталии. Ужас, отвращение... Я закричала, вырвалась и каким-то чудом выскользнула из этого подъезда. Бегу по двору, рыдаю, захлебываюсь, понимаю, что мой дом — рядом, но не могу различить свой подъезд. Куда бежать?.. Жуткое ощущение.
Все повторилось, когда я уже была во втором классе. Поднимаюсь по лестнице в моем подъезде. Сверху спускается мужчина.
И вдруг он прижимает меня к стене: «Не кричи, тогда все будет нормально...» Но я стала орать как резаная. Нечеловеческим голосом. Он отпустил меня и бросился наутек. А я побежала к себе на третий этаж. Звонила соседям со второго, но они не открыли, хотя и были в тот момент дома. «Мы ничего не слышали», — сказали они потом. Притом, что слух у них был отменный: когда я дома прыгала с кровати, они тут же шли с жалобами к родителям.
Я добралась до своей квартиры и трясущимися руками набрала номер телефона мамы...
После этих случаев я до дурноты боялась физического насилия. Это самый страшный кошмар моей жизни.
Мужчина, который овладел мной против моей воли, перестал для меня существовать.
Часть меня тоже, казалось, умерла. Это было ужасно больно. Но тогда, чтобы найти хоть какой-то выход из тупика, я стала себе говорить: это еще не конец жизни. Я просто стала женщиной. Так должно было случиться. Надо просто принять это как факт.
— Надя, а в Москву вы когда собрались?
— Еще когда училась в десятом классе. Этому предшествовала цепочка событий.
К нам в Никополь с гастролями приехал Александр Серов. Я в то время танцевала в шоу-балете и должна была участвовать в конкурсе красоты. Для конкурса следовало сделать свой номер. Просто выйти и станцевать казалось мне слишком просто — ведь балетом я занималась с пяти лет.
Думала: вот если бы песню на конкурс подготовить. А у мамы подруга пела в гостинице, и мы отправились к ней за советом. Ждали ее на улице. И вдруг навстречу идет Серов. Заметив меня, он тут же наговорил нам с мамой кучу комплиментов: «Какая у вас дочь красавица!.. Из нее хорошая артистка получиться может. Пусть приезжает в Москву, я ей помогу...» Мама ответила: «Спасибо за добрые слова, но Москва — это исключено. Я дочь никуда не отпущу...»
У меня была подруга, которая очень любила Серова, и мы с ней, улучив момент, отправились к певцу за автографом. Александр подписал нам свои плакаты, а мне протянул номер телефона: «Передай родителям, пусть позвонят. Я могу снять тебя в ролике».
Я провожала его до машины. Шел проливной дождь. Мы подбежали к автомобилю, и Серов сказал: «Надя, не упусти свой шанс.
Мне в свое время помогли. И я тебе помогу. Не пропадай».
Домой летела как на крыльях. Может быть, все это никогда не сбудется, но помечтать о том, как я приеду в Москву и попаду на экраны телевизоров, было очень приятно. А тут мама мне говорит: «Танцуй!» Оказывается, ее подруга послала тайком мои фотки в журнал «Натали», и меня пригласили на конкурс красоты в Киев, который устраивала фирма «Орифлейм». Из четырехсот шестидесяти присланных писем редакция отобрала пятьдесят, в число которых попало и мое.
Я была такая счастливая! Просто на крыльях летала. Знакомство с Серовым, мечты о Москве, да еще предстоящий конкурс!..
Шоу прошло великолепно. Я стала «Мисс Fantastic Lips» и вернулась домой с короной и двумя тысячами долларов. Тогда это было целое состояние. Мечты о Москве стали более явственными. Правда, мне предстояло закончить одиннадцатый класс. И то, что Александр Серов не забудет меня через год, казалось очень маловероятным. Но все же... Надежда умирает последней...
Серов меня не забыл. Мы с мамой после долгих скандалов — она по-прежнему была против того, чтобы я уезжала из дома — приехали в Москву. Александр, правда, о карьере певицы со мной уже не заговаривал. Да я и сама решила, что сцена сценой, а высшее образование получить не помешает. Подала документы на экономический факультет на коммерческой основе. Узнав об этом, Серов предложил: «Давай я оплачу тебе первый семестр.
И с жильем помогу. У меня есть одна фанатка, она пустит пожить без денег». Никакой корысти у Александра не было. Просто он когда-то пообещал мне помочь и, несмотря на то что очарование от нашей встречи в Никополе уже рассеялось, слово свое сдержал.
— И как вам жилось у фанатки?
— Она оказалась очень странной. Не выпускала меня из дома, если не перекрещусь. Каждый раз стояла и пристально наблюдала: осенила я себя знамением или нет. Если забывала — устраивала жуткую сцену.
При такой набожности эта женщина оказалась ужасной грязнулей. Как-то я зашла в ванную и случайно зацепила что-то ногой. Оказалось — таз с замоченным бельем. Лучше бы мне этого не делать. Вода колыхнулась...
Это было настоящее гниющее болото. Закваска стояла месяц, как минимум...
Однажды хозяйка моя уехала куда-то, и я решила быстро все дома надраить. Начала с кухни. Первым делом сняла сушку над раковиной и обомлела — в пазах было видимо-невидимо прусаков. Они там просто колонию устроили! Когда я ее разворошила, полчища рванули в разные стороны. Ужас. Кухня крохотная, и со всех сторон тараканы! Я схватила газовый баллончик, который мне с собой в Москву дал папа, и поливала тараканов, пока он не иссяк. Меня буквально трясло.
На кухне всегда возвышались горы немытой посуды. Хозяйка никогда ничего не варила, кроме манной каши. Я, украинский ребенок, сначала пыталась что-то готовить. Но поскольку жила на копейки, то скоро прекратила. Родные ничем не могли мне помочь.
Денег в то время в семье вообще не было: папа получал пятьдесят долларов в месяц. Маме на заводе не платили ни копейки. Она продолжала ходить на работу просто по привычке. А тут еще дочь вбила себе в голову, что надо ехать в столицу.
— А вы работу не пытались в Москве найти?
— Пыталась. Но долго ничего не получалось. Потом, слава богу, параметры позволили, прошла в модельное агентство. Там платили гроши, но все же хоть какая-то поддержка.
Работа заключалась в том, чтобы рекламировать пылесосы на стендах. Мне очень помогло знание английского языка и физики. Когда особо въедливые покупатели спрашивали формулу мощности, я выдавала ее без запинки.
Все-таки училась я в физико-математической школе.
Все деньги, заработанные деньги, как правило, уходили на еду. Бывало, держалась на одном стаканчике йогурта в день.
Иногда начинала кружиться голова и перед глазами плыли черные круги. Помню, в квартире раздавался звонок телефона — а я точно знала, что это мама по межгороду звонит, — и надо было быстро добежать до комнаты хозяйки: аппарат стоял у нее. А я не могу! У меня все плывет, я еле-еле плетусь по стенке. И когда все-таки до него доползала, звонок уже замолкал...
Однажды я долго копила и наконец смогла позволить себе купить курицу. Какое же это было счастье! У меня все внутри просто дрожало от предвкушения того, что впервые за долгое время я вкусно поем.
Пришла домой и заморочилась с этой курицей по полной программе.
В первый и последний раз в моей жизни. Я извлекла из тушки все кости. Отварила гречку. Сделала заправку с чесноком, с луком. Нафаршировала курицу, зашила ее и поставила жариться под прессом на сковородке. Запах разносился... с ума можно сойти. А мне как назло надо было бежать на лекции. Хозяйка оставалась дома. Я попросила ее присмотреть за курицей и умчалась в институт. Возвращаюсь и еще в подъезде чувствую божественный запах, исходящий из нашей квартиры. Открываю дверь, забегаю на кухню... и вижу гору грязной посуды в раковине. Ищу на плите курицу — ее нет. В холодильнике тоже. Я к хозяйке. А она глаза в пол: «Ты знаешь, я ходила-ходила, по маленькому кусочку отщипывала, отщипывала...» У меня перед глазами круги поплыли.
Я так хотела есть, что еле на ногах стояла. «Вы всю курицу съели?» — «Всю. Но я о тебе тоже позаботилась...» Тут она сбегала на кухню и вернулась оттуда с ром-бабой и большой тарелкой манной каши, по которой расплылась лужица масла. Ох, как мне хотелось на голову ей вылить эту манную кашу. Такая подлость просто не укладывалась в голове!..
Родители иногда передавали мне в Москву что-нибудь из съестного — варенье, крупу в больших ящиках, перевязанных капроновым шпагатом.
Помню, зима, мороз, я тащу с Курского вокзала этот тяжеленный ящик, и капроновый шпагат так вонзается в ладони, что вот-вот кожа лопнет. А мне еще в метро с пересадками до «Динамо». И там пилить и пилить до Четвертой улицы Восьмого марта.
Иду через Петровский парк. Плачу. Сил нет никаких. Останавливаюсь и как швырну ящик в сугроб! Так себя жалко стало... Рыдаю, кричу... Потом думаю: родители ведь старались, что-то там мне готовили, а я, дура, чуть-чуть не донесла. Полезла в сугроб, достала посылку и поволокла дальше.
— Институт вам оплатили и с квартирой помогли только на один семестр, а дальше что?
— Дальше я должна была устраивать свою жизнь сама.
Первый семестр пролетел быстро. Деньги у меня так и не появились. Я не могла заплатить ни за учебу, ни за жилье. И тогда я решила снова пойти на конкурс красоты. Там был заявлен большой призовой фонд, и если бы получилось выиграть, то мои финансовые проблемы на какое-то время разрешились.
Но, как выяснилось позже, настоящий конкурс проводить никто не собирался.
Жюри выбрало лучшими тех девушек, которых им назвали...
Мы репетировали в здании театра «Летучая мышь» на Баррикадной, и там все время кружили непонятные личности. Какие-то дядьки с маслеными глазками и депутатскими значками на лацканах, накачанные мальчики... А я в то время уже была бездомной и всерьез подумывала о том, чтобы ночевать в театре, в репетиционном зале. Ко мне стали подходить разные «доброхоты» и предлагать помощь и поддержку — слух о том, что в конкурсе участвует девушка, у которой нет крыши над головой, распространился быстро. Вокруг меня образовалось огромное количество «земляков», все они желали активно поучаствовать в моей судьбе: «Ты такая красивая, зачем же тебе скитаться?..»
Дело осложнялось тем, что буквально со дня на день в Москву должна была приехать мама.
А я не хотела, чтобы она увидела, в каком плачевном положении оказалась ее дочь. Мамино сердце разорвалось бы, если бы она узнала, как все на самом деле. Этого допустить я не могла. У меня все хорошо! Все прекрасно! Хотя мама мне как-то сказала: «Дочка, Москва не всем дается. Если у тебя не получится, ничего страшного. Возвращайся домой, мы тебя любим вне зависимости от того, что ты делаешь...» У меня в голове засело: «не всем дается». Но ведь кому-то везет? У кого-то получается? И у меня получится. Такое баранье упрямство. Я Овен по гороскопу...
Поэтому когда очередной «добрый самаритянин» предложил квартиру на окраине, я согласилась. Главным для меня было получить какой-то угол к приезду мамы. Смешно, но я поначалу верила, что человек в самом деле от души хотел помочь!
Помню, как я сидела в этой квартире, запершись на все замки и выключив свет, а хозяин яростно барабанил в дверь: «Открывай! Ты же там! Я знаю, что ты там! Открывай!» Я обхватила голову руками и боялась пошевелиться: казалось, еще мгновение — и дверь рухнет. Мир перевернулся! Вокруг было одно сплошное вранье...
В этой квартире никто не жил. Она была совершенно пустая. Равно как и кухня. Там было шаром покати. Не было даже соли. Просто ноль. И у меня денег — ноль. В метро я еще как-то выходила из положения: строила глазки мальчикам, говорила, что забыла проездной дома, и они меня проводили.
С едой было хуже. Строить глазки продавцам в магазине — занятие бесполезное.
Однажды не ела три дня. На улице мороз стоял сорок градусов, зима выдалась лютая, а я в узких джинсах, дутой курточке и кепке — мне казалось, что у меня кровь в венах от холода застывает. В голове одна мысль: обязательно надо поесть, иначе шансов выжить при таком морозе нет.
Около дома, где я кантовалась, был магазин. И вот, когда голод стал совершенно невыносимым и у меня уже не было сил плакать, я вышла на улицу и приплелась к этому магазину. Зачем — не знаю. От одного вида еды могла в обморок грохнуться. Может, мелочь какую-то на полу надеялась найти, а может, украсть что-то, если получится...
Стою около прилавка и вижу, как в магазин заходит мужчина лет тридцати.
Он начинает делать покупки, продавец подает ему то одно, то другое. А я стою, смотрю и гипнотизирую его взглядом. Увидела в витрине пакетик с черносливом и мысленно стала просить этого мужчину купить его для меня. Хлеба я не хотела. Несмотря на то что еле держалась на ногах, помнила, что мне предстоит участвовать в конкурсе красоты и хлеб — это недопустимое удовольствие.
Я так и стояла, как голодная собака, и переводила взгляд с мужчины на чернослив и обратно. Вдруг он посмотрел на меня, а потом сделал знак продавщице, и та принесла ему заветный пакетик. Он взял чернослив и протянул его мне... Господи! Это было ощущение нереального счастья. Я опрометью бросилась домой.
Холодно, а я в ботинках на толстой резиновой подошве. Резина на холоде замерзла, и в ботинках по снегу можно было кататься, как на коньках. Бегу и думаю: только бы не поскользнуться и шею не сломать. Добежала до подъезда. Открыла домофонную дверь. За ней еще одна. Но сил моих больше не хватило. Я жадно разорвала пакетик и слопала чернослив, стоя в тамбуре. Прошла ровно секунда. Секунда полного, непомерного счастья.
Потом я поднялась в квартиру, и все повторилось — стук в дверь, крики, угрозы...
От недоедания, стресса и холода у меня началось воспаление в подмышках. Образовались огромные шишки, которые не проходили. Руки прижать к телу было невозможно — боль адская. Помню, иду к метро «Аэропорт» и спрашиваю всех прохожих подряд: «Где здесь больница?
Не знаете, где больница?» Мне показали путь.
Прихожу в регистратуру. Администратор выслушал меня и говорит: «Вам надо к хирургу и срочно. Давайте полис...» — «У меня ничего с собой нет...» — «Милочка, раз нет — мы для вас ничего сделать не сможем...» Я пошла к выходу, а потом поняла, что если сейчас уйду, то просто не выживу. От постоянной боли я на стенку готова была лезть. Пошла сама искать кабинет хирурга. Нашла. Там очередь огромная. Бабки сидят. Я присела рядом, и слезы сами градом полились. Натуральная истерика началась: «Ничего не получается... Ненавижу все...» Бабули принялись меня успокаивать: «Не плачь, врач хороший. Он тебе поможет...» Наконец подошла моя очередь.
Захожу в кабинет. Хирург на самом деле оказался симпатичным. Выслушал меня внимательно и сказал: «Надо сейчас же резать. Идите в операционную. Только полис оставьте...» И тут меня просто колотить начало. Говорю: «Нет у меня этого несчастного полиса! Ни полиса, ни регистрации. Вообще ничего нет в этом чертовом городе! Что же теперь, умирать?!» Кричала что-то, билась, пока он меня не утихомирил: «Ладно. И без полиса все тебе сделаем...»
Операция шла без наркоза. Больно было неимоверно... Но все равно эти ощущения не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытывала до того. Этот хирург тогда меня просто спас. Я часто вспоминаю его и мысленно благодарю.
Наконец в Москву приехала мама. Она пробыла совсем недолго, и в ее присутствии меня не домогались. А когда она уехала, все началось по новой.
Можно было махнуть на все рукой и стать содержанкой. Но я бы просто свихнулась. Я не могу быть с человеком, который неприятен мне и внешне, и внутренне. Который неинтересен. Неталантлив. Я не говорю о таланте творческом, я имею в виду талант человеческий — способность искренне чем-то увлечься, во что-то верить. Оставаться с человеком только ради денег — это значит потратить свою жизнь впустую...
Я съехала с той квартиры.
Конкурс красоты к тому времени уже завершился. Мне там ничего не светило... Я впала в ступор. Казалось, ничего хорошего со мной уже не произойдет: у меня ни денег, ни учебы, ни работы. Я совершенно одна, и помощи ждать неоткуда. О том, что приехала в Москву, чтобы не только поступить учиться, но и выступать на сцене, тогда просто не вспоминала.
Это были наивные детские мечты, растаявшие, как туман поутру.
И вот в тот момент, когда мое отчаяние достигло предела, один мой знакомый предложил сходить с ним в модельное агентство, которое открывали его друзья. Они были хорошие ребята и бизнес вели честно, от них можно было не ожидать подвоха. Меня приняли. Узнав, что я уже занималась рекламой на стендах, поручили продвигать сигареты. Наимоднейший «Vogue».
За день платили семь долларов. Опаздывать на работу нельзя, даже на пятнадцать минут. Тут же вычитали из зарплаты. Но можно было заработать намного больше, если принесешь заполненные анкеты с отзывами. Чем больше анкет — тем больше денег.
Тут мне не было равных. Я собирала анкеты даже у некурящих и беременных, которые в опросах по определению участвовать не могли. Останавливала на улице людей, обезоруживающе улыбалась и начинала задавать вопросы. Приносила под вечер пачки анкет. Все удивлялись: «Ручка, как это тебе удается? Ты что, их гипнотизируешь, что ли?...» А у меня просто не было выхода: я держалась за работу зубами и когтями. Умудрялась даже продавать зажигалки, которые нам раздавали в рекламных целях.
Мы с подружкой приходили в бар, доставали сигареты, фирменную зажигалку, красиво все раскладывали на стойке, и, как правило, обязательно появлялась какая-нибудь дама, которая говорила: «Ой, я тоже хочу такую красивую зажигалку...» А мне только того и надо: «Она стоит двести рублей...» За вечер продавала несколько зажигалок — это было солидное подспорье.
Надо было заработать на институт — я получила возможность оплачивать его помесячно, — и на квартиру. Я снова сидела на йогуртовой диете, иногда перехватывала какой-нибудь пирожок и откладывала каждый рубль.
В результате я вернулась в институт и даже сняла крохотную квартирку на первом этаже. Без телевизора, без холодильника — не важно! Главное, что это был мой первый дом! И я в нем была хозяйкой.
Мои друзья в агентстве знали про мое балетное прошлое и иногда водили на разные кастинги. А однажды я познакомилась с преподавателем Гнесинского училища по вокалу. Он меня прослушал и сказал, что мне надо заниматься.
Так я начала брать уроки.
— Как же вы все успевали?
— Жизнь тогда была совершенно сумасшедшая: я поднималась чуть свет, бежала на работу, оттуда в институт, потом на вокал, снова на работу... Возвращалась домой уже ночью. Падала в кровать, спала три-четыре часа и утром снова вскакивала.
Помню однажды Вика Морозова, которая потом стала женой Антона Макарского, пригласила меня на вечеринку в день театрала: «Нельзя же все время пахать как лошадь, переведи дух...»
Мы должны были встретиться у Вики дома на Цветном бульваре. Но я не записала адрес. Вышла на «Белорусской», нашла таксофон и стала звонить ребятам. Но как на грех никто не отвечал.
И вдруг ко мне подходят милиционеры: «Ваши документы.... Так, с Украины. Девушка, а где же ваша регистрация?» Я говорю: «Нет у меня регистрации. Но я студентка. Вы можете посмотреть мой студенческий билет, я учусь. Или позвоните в институт, меня там все знают...» А меня действительно все знали, потому что я была отличницей и участвовала во всех институтских программах. Какое там! Даже разговаривать не стали: «Кому ты тут плетешь про институт? С твоей внешностью только ... работать...» Запихнули меня в машину и повезли в «обезьянник».
А там какие-то бомжи, побитые проститутки. Те двое, что меня привезли, довольно ухмыляются: «Иди посиди с подружками. Вот ведь шлюх развелось... И что вас всех в Москву несет? Что дома-то не сидится? Но, конечно, вам много денег надо. Новых русских надо.
Вам ведь такие вот простые парни... — Один из них показал на прыщавого лейтенанта, у которого фуражка вокруг головы прокручивалась. — ...не нужны. Только миллионеров подавай. Твои родители — голодранцы, а ты — проститутка. Убивать надо таких сук...» И столько злости было в этих словах, столько ярости... У меня буквально все клокотало внутри: «Я не проститутка!» Они только заржали в ответ. А я вдруг ясно представила своих родителей, своих бабушку с дедушкой... Дед был начальником цеха в Никополе, на одном из самых больших заводов в Советском Союзе. Его знал весь город! Никто о нем слова плохого не мог сказать. Дед был основой семьи, ее цементом, мы все гордились тем, что носим его фамилию — Ручка. Когда деда не стало, земля будто ушла из-под ног. И я тогда пообещала, что сделаю все, чтобы фамилию Ручка не забыли.
Чтобы она вызывала такое же уважение, как и при жизни деда.
Услышал бы дед, что его внучку назвали проституткой... Да он умер бы от стыда.
...Из «обезьянника» я вышла благодаря тому, что появился командир тех ублюдков, которые надо мной издевались. «Вот, задержали тут одну без регистрации... Занимается оказанием сексуальных услуг...» Он посмотрел на меня, но я не отвела взгляд. Смотрела на него так же прямо — в упор. От той Нади, что приехала из Никополя, девочки с распахнутыми глазами, которая верит каждому встречному-поперечному, осталась лишь тень... Этот командир выдержал паузу, а потом сказал: «Отпустите ее...»
Меня отпустили. Я шла и глотала слезы.
Так себя жалко стало. До того все было бесчестно и унизительно...
...А вскоре появился он. Мой мучитель из Никополя. Он никак не мог угомониться по моему поводу и приехал в Москву. Вбил себе в голову, что я — любовь всей его жизни.
Это было похоже на дурной сон. Человек преследовал меня везде и все время требовал встречи. Я упорно отказывалась, твердила, что мы — чужие люди. Но он не унимался. Начал подсылать каких-то криминальных личностей, те вели со мной долгие многозначительные разговоры: мол, нехорошо пренебрегать вниманием такого важного человека. Когда стало понятно, что профилактические беседы силы не имеют, они перешли к запугиваниям.
Вот тогда-то и начались звонки с угрозами.
По сто раз на день в трубку сообщали, что расправятся и со мной, и со всеми моими близкими. И слова свои эти люди на ветер не бросали. Они подобрались к родителям. Стали звонить им. Мама слегла с больным сердцем. Отец держался из последних сил... А я уже и во сне слышала: «Ну что ты из себя корчишь? Будь поласковей...»
Я тогда похудела и стала похожа на ходячий скелет. Есть вообще не могла. Только пила воду. И спать стала очень плохо. Мне казалось, только я закрою глаза, как увижу своего мучителя.
Начался нервный тик. Я стала часто-часто моргать. И это до сих пор не прошло, хотя столько воды с того времени утекло.
Но несмотря на весь ужас, в котором жила, на постоянную осаду, я продолжала говорить: «Нет.
Между нами ничего не может быть. Я тебя не люблю». Понимала, что меня в любой день могут просто разорвать на куски, и все-таки важно было оставаться честной перед самой собой. Идти до конца. Со временем, кстати, даже бритоголовые стали меня уважать за то, что не пасовала перед ними, но и не хамила. Просто говорила правду. И они это понимали...
Однажды я вернулась домой, стала открывать дверь квартиры и услышала на лестнице чьи-то быстрые шаги. Обернулась — он. Я хотела быстро захлопнуть дверь, но он успел подставить ногу. И с ухмылочкой говорит: «Привет. Ну как дела? Довольна, вволю надо мной поглумилась? Но твое время вышло. Сейчас сюда придут ребята и пустят тебя по кругу...» Я почувствовала, как комок подступил к горлу.
Только бы не заплакать. Только не заплакать перед ним. Держаться до конца.
Этот человек дошел до предела, он действительно сейчас позовет своих друзей... Когда я это поняла, мне вдруг стало все совершенно безразлично. Меня накрыла какая-то волна. Я сказала: «Зови всех... Делай что хочешь...»
Но он никого не позвал. Он метался по моей квартире в ярости, выкрикивал ругательства, придумывал все новые и новые способы расправы надо мной. А я в какой-то момент просто взяла свою сумку и вышла на улицу. Мне надо было на работу. Если я опоздаю — вычтут из зарплаты. Перипетии моей личной жизни руководство совершенно не волновали.
Иду через парк к метро словно в тумане. В голове — звенящая тишина. За мной кто-то бежит. Оборачиваюсь — и вижу его искаженное гримасой лицо: «Стоять! Я сказал тебе: стоять!» — «Ты же знаешь, что я по команде никогда не останавливаюсь...» В следующую секунду он со всей силы ударил меня по лицу. Я почувствовала удар и услышала хруст в шее... Сразу представила картинку: на ринге точно так же в сторону отлетает голова боксера, когда показывают в замедленном повторе. Я устояла на ногах. Не упала. Меня в первый раз в жизни ударил мужчина. И тогда я его прокляла. Это ужасно. Но я почувствовала такую боль и отвращение, что все помутилось в сознании. У меня не осталось сил...
А потом я снова вспомнила, что должна идти на работу. Развернулась и медленно побрела к метро...
Правда, я все равно опоздала. Взяла у подружки тональный крем, замазала синяк... Как-то продержалась до вечера.
А вернувшись домой, провалилась в пустоту.
После этого он меня больше не доставал. Я потом узнала, что его же друзья, авторитеты, за меня заступились.
— Наконец вы смогли вздохнуть свободно?
— Да. Казалось, тучи на небе рассеялись и наконец-то выглянуло солнышко.
Я продолжала заниматься вокалом. Мой педагог — чудесный человек, очень в меня верил и все время подбадривал, отправлял на прослушивания... И я почувствовала, что жизнь впервые за долгое время мне все-таки улыбнулась.
...Помню, шла по Садовому кольцу.
Просто куда-то по делам. В гриндерсах, в широких штанах, в куртке, в кепке козырьком назад. Шла по краю тротуара. Краем уха услышала, как рядом притормозила машина. Оглянулась... Все, что случилось потом, я помню смутно. Меня скрутили и запихнули в автомобиль.
Ехали долго. Когда меня вытолкнули наружу, я увидела вокруг однотипные многоэтажки. Какой-то спальный район.
...Темная квартира, жуткие люди, одурманенные наркотой, кавказский говор. Я не могу вспоминать то, что случилось потом...
С детства я до судорог боялась насилия, и вот мой кошмар стал явью.
... Я не знаю, как выбралась из той квартиры. В какой-то момент они про меня забыли, и я доползла до дверей. Выскочила на улицу и поймала машину.
Как добралась до дома — помню словно во сне. Было чувство, что я умерла. Меня больше нет. Осталась оболочка, а внутри — пустота.
Мою гордость, мое достоинство — все растоптали и выкинули. Не осталось ничего. Даже в самые тяжелые времена, когда не было денег, нечего было есть и завтрашний день не сулил ничего хорошего, оставался крошечный островок спасения: я знала, что не предала себя. Не изменила тому, во что верила, как бы ни было тяжело. В этом была моя сила и моя свобода.
А тут и то, и другое отобрали. Все оказалось одной огромной иллюзией. Моя свобода, моя сила...
И я решила покончить с собой. То есть меня, моей души, уже и так не было. Оставалось разобраться с телесной оболочкой. Я выключила телефон. Ни с кем не разговаривала.
Не знаю, почему тогда не осуществила задуманное. Я жила в какой-то дреме. У меня ни на что не было сил. Полная апатия. Выбиралась из дома, только чтобы закупить очередную партию вина: пила, не переставая, девять месяцев.
Глушила себя алкоголем. Днем, ночью. Но ни ужас, ни боль не отступали. Странное состояние: я пила и не пьянела. Анестезии не было.
Я никак не могла понять: почему это произошло со мной? Я никому больно не сделала, никого не предала, себе не изменяла... Почему?
А если не пила, то вообще не могла общаться с людьми. На меня накатывала волна ужаса, и я замыкалась в себе.
Не знаю, что было бы, если бы мой преподаватель по вокалу не пытался привести меня в чувство. Он много со мной говорил, убеждал, что все еще может измениться. После черной полосы обязательно наступает белая.
Мой педагог и на кастинг меня отправил. Тогда как раз набирали артистов в мюзикл «Метро». Но выйти на сцену я не решилась — слишком много было конкурсантов. Я потерялась в этой толпе.
Учитель оставался моим преданным другом. Он в который раз меня убеждал: «Не бойся выйти к зрителям. Сделай шаг. Покажи всем, что умеешь петь...» Я отправилась на очередное прослушивание.
Набирали солисток в группу «Party», этот коллектив стал предшественником «Блестящих». И меня приняли.
Господи, какое это было счастье! Меня заметили, оценили, я все-таки буду выступать на сцене! Неужели мои мечты, которые я уже похоронила, все же осуществятся?
У нас начались концерты. Я много выступала, но чувство удовлетворения сменялось апатией.
Иногда я просто впадала в ступор. Тогда все, что происходило на сцене, меня не трогало. Я делала свою работу механически. И стоило кому-то сказать мне слово, вставала на дыбы.
Я никому ничего не спускала. Со мной стали бояться связываться. Все знали, что Ручка — неуправляемая.
Может залепить все, что в голову придет. Про таких говорят: оторви да брось.
Однажды наш директор — был у нас одно время такой мутный человек — решил устроить всем солисткам группы встречу с психологом. Якобы для того, чтобы мы имели более ясное представление о том таинстве, которое происходит между исполнителем и зрителем во время концерта.
Привел нас к какому-то дядьке, тот по очереди уводил каждую из девочек в комнату и промывал мозги. Наконец позвали меня.
Психолог, приторно улыбаясь, принялся распинаться о том, как важно в жизни ценить то, что сделали для тебя другие: «У вашей группы такой успех, такое признание! Но как бы высоко вы ни поднялись, не забывай, что одна ты ничего не добилась бы.
Тебя заметили, тебе помогли... Поэтому когда ты встретишь влиятельного человека, не забудь помочь тому, кому обязана своей карьерой...» У меня в голове тут же щелкнуло: «То есть вы предлагаете мне стать шлюхой? Спать с каким-нибудь спонсором, чтобы потом приносить мзду нашему директору?» — «Ты не так меня поняла!» — «Я так вас поняла. Я не идиотка». — «Да нет же! Я всего лишь говорил про благодарность...» Бедняга залился краской и стал заикаться. Но на меня его уловки не действовали. Я точно знала, что все поняла правильно. «Так вот, продавать себя из благодарности я не буду...» — сказала и ушла.
Вскоре после этого события из группы меня уволили.
Был канун Нового года. Просто так, без формальной причины директор выгнать меня не решился, поэтому устроил западню.
У меня разыгрался сильный бронхит, и я сидела дома.
Кашляла до рвоты. Дышать не могла. Директор сначала разрешил мне пропустить выступление: «Лечись, девчонки вчетвером сработают». А потом вдруг позвонил и сказал, что я должна срочно приехать. Обмотавшись до бровей шарфом, с температурой, с красными слезящимися глазами срываюсь и еду в центр. Приезжаю — никого нет. Девочки уехали без меня.
На следующий день мне сказали, что я опоздала, это стало поводом для увольнения. Девчонки отводили глаза.
И опять земля ушла из-под ног. Меня выбросили, как куклу. Надоела — до свидания!
Ехала домой с четким ощущением, что сейчас зайду в первую попавшуюся аптеку, куплю таблеток и выпью их разом.
Но я оказалась на рынке «Динамо». Выбрала себе какую-то дешевую красную кофточку, цепочку на шею... Такие мелочи, кажется. Но меня немного отпустило.
Пошла до дома. Открыла бутылку вина. Хорошо помню, как сидела на подоконнике в своей квартире в новой кофточке, с купленной на рынке железкой на шее и пила вино в ожидании боя курантов. Потом приехали друзья, привезли несколько кусков остывшего шашлыка...
В тот период мне опять очень помог мой педагог по вокалу. Зная, какое смятение царит в моей душе, он в который уже раз меня поддержал.
Приближался Великий пост, и мой педагог как-то мне сказал: «Надя, ну попробуй потерпеть и не пить. Неужели слабо?..» Я сразу завелась: «Нет! Не слабо...»
Сначала у меня была жестокая ломка, как у наркомана. Но я не сорвалась. Удержалась. И больше в запой не уходила. Потом, конечно, могла выпить, но себя контролировала. Кстати, с того поста я перестала есть мясо. И вот уже девять лет не ем...
А вскоре в моей жизни случился очередной совершенно неожиданный поворот: директора, который выгнал меня из группы, уволили, а меня вернули обратно. Правда, как группа мы просуществовали недолго: девочки стали разбегаться, у каждой уже была своя жизнь...
Я снова вернулась в модельное агентство и еще устроилась в казино — стала подрабатывать администратором и ведущей развлекательных программ.
У хозяина казино был друг, который часто у нас бывал.
Мы с ним познакомились, и он все время меня куда-нибудь звал — то кофе попить, то поесть. Я отказывалась. Однажды, когда я была на работе, он неожиданно позвонил: «Ты не могла бы зайти в ресторан?» Как раз был обеденный перерыв. Я пришла. И снова началось: «Давай куда-нибудь сходим...» Я говорю: «Извини, но не получится». И когда человек понял, что я все на той же, своей волне остаюсь, он вдруг повел разговор совсем по-другому: «Слушай, Ручка, у меня есть друг, пластический хирург, хочешь — он тебе твой нос подровняет? Он же тебе не очень нравится?.. И волосы ты все время распущенные носишь. Что, уши сильно торчат? Так он и это может поправить...»
Говорил он нарочито громко, так чтобы слышал весь обслуживающий персонал. Ему было важно оскорбить меня на публике. Я поднялась из-за столика: «Спасибо за то, что так обо мне печешься. Я, конечно, пойду к твоему хирургу. Но при условии, что тебе в соседнем кабинете язык подрежут», — развернулась и ушла.
У меня к тому времени уже был парень, и я не собиралась обманывать его. Я никогда не смогла бы обидеть дорогого мне человека ради какой-то интрижки.
С Илюшей я встретилась в тот период, когда переживала самое жуткое крушение в жизни и мужчин вообще за людей не считала. Они все для меня были животные. Я подумать не могла, что когда-нибудь смогу позволить мужчине ко мне приблизиться, сразу в голове какая-то заслонка падала.
С Ильей мы познакомились по работе. Он композитор, аранжировщик, так же как я когда-то, приехал покорять Москву и впоследствии стал солистом группы «Динамит».
Как-то мы с девчонками из «Party» отправились в его квартирку-студию послушать новые песни. Я уже побывала у Ильи несколько раз, но забывала его лицо, как только выходила за дверь. И девчонки нас снова и снова знакомили. Мне каждый раз искренне казалось, что я вижу Илюшу впервые.
Однажды он пришел к нам на репетицию. Директор в очередной раз сделал мне внушение по поводу моего несносного характера, и я, глотая слезы, сидела в каком-то темном углу.
Ко мне подошел Илья: «Ребенок, ну что ты плачешь... Успокойся... Вот мой телефон.
Если захочешь — позвони, пойдем погуляем». То, что он назвал меня ребенком, было удивительно. Потому что мне казалось, что от моей детскости не осталось и следа. А Илюша смог ее рассмотреть за моими стальными доспехами. От него исходили сочувствие и теплота, которых я давно не видела у окружающих. Однажды я позвонила Илье, и мы, как он и обещал, пошли на прогулку.
Помню, идем по улице, и Илья мне говорит: «Почему ты такая хмурая? Будто у тебя на душе какой-то груз лежит...» Рассказывать про свою жизнь я не хотела, поэтому только буркнула: «Все нормально». — «Ну посмотри, какая погода хорошая. Какое небо чудное..» — «Ничего особенного. Серое небо...» — «Посмотри, какой день...» — «Да паршивый осенний день...» Так мы шли и вдруг увидели, как какая-то бабушка продает груши.
Илья тут же их купил. Но нести их нам было не в чем. И бабка отдала нам свой последний пакет. Илья посмотрел на меня и сказал: «Ну улыбнись. Ведь добрые люди все-таки есть...» Я только хмыкнула в ответ. Мы видели мир абсолютно по-разному.
Благодаря Илье я немного отогрелась. Он как-то незаметно утвердился в моей жизни. Раньше даже мысль о том, чтобы сблизиться с мужчиной, вызывала у меня ужас, смешанный с яростью. Илья, видимо, это понял. Поэтому делал все очень мягко. Осторожно. Чтобы меня не напугать.
Это были мои первые нормальные отношения с мужчиной. Наконец-то кто-то обо мне заботился, переживал, я могла поделиться с человеком, поплакаться и рассказать ему все...
Илья знал о том, что происходит в казино. И вот к концу марта проблемы достигли своего пика.
На следующий день, 1 апреля, раздался звонок Ильи: «Тебя, кажется, берут в «Блестящие»...» Я только хмыкнула. Ну да, первоапрельская шутка, очень смешно... Но Илья не отставал: «Бросай все, надо поговорить...» Я приехала, и Илья представил меня Андрею Шлыкову, продюсеру группы «Блестящие», который искал новую солистку. И тут звонок из казино: «У нас сейчас сложная ситуация. Мы сокращаем персонал и в твоих услугах больше не нуждаемся...»
Не знаю, что на меня накатило. Я стала орать Андрею, что мне ничего не нужно, я не собираюсь ни с кем спать и видела весь шоу-бизнес в гробу... Шлыков смотрел на меня с нескрываемым удивлением: «Вообще- то у нас спать ни с кем не надо.
Мы приличная группа. Нам нужна девушка, которая петь умеет, а не спать. Но если вам это неинтересно...»
Так моя жизнь в очередной раз сделала крутой поворот.
— Надя, сейчас вы нашли свой мир в душе?
— Нет. Мира нет...
Мы с Ильей были вместе четыре года. Много всего пережили. Мои и его взлеты и падения, бесконечные переезды с одной съемной квартиры на другую. Я стала первой, кто сообщил Илюше, что не стало его отца... Мы очень привязались друг к другу. Но искра, когда-то сблизившая нас, исчезла. Мы оставались рядом по привычке, и изменить такой ход событий не хватало сил. Но однажды на концерте «Блестящих» я встретила свою настоящую любовь.
Сразу поняла: это мой человек. Объяснилась с Илюшей в одночасье, собрала вещи и ушла.
Любовь прошибает тебя в секунду, и ты не успеваешь понять, кто твой любимый, из какой истории, зачем... Жестокая реальность приходит гораздо позже, когда чувство плотно заселяет всю тебя, каждую клеточку. В очередной раз ты убеждаешься, что ни к одной большой мечте нельзя придти, избежав боли, препятствий, страданий... Согревает одно: любовь живет в тебе и ее никому не отнять. Это жизнь. И плачущее сердце все же лучше, чем каменное.
Как будет дальше — не знаю.
Но, может быть, наступит день, и в моей душе поселятся мир и покой. И тогда вернется та Надя, которая верила, что, несмотря ни на какие невзгоды и испытания, у нее есть сила и свобода.
И мечта, за которой стоит идти. Как бы ни было тяжело...
Подпишись на наш канал в Telegram