Это было в 2001-м году. В тот вечер мой муж объявился дома необычайно рано. Увидел на столике журнал «Караван историй» с моим интервью и углубился в чтение. Дочитав до фразы: «Такой любви, какую мне подарил Евгений Евстигнеев, я больше не встретила…», в ярости швырнул журнал мне в лицо. Я не представляла, в какой ад превратится с этого момента моя жизнь… Скандал не утихал до утра.
Жора метался из угла в угол: «Почему ты пишешь только об Евстигнееве, словно меня и нет?! Посмотри на себя, ты уже не девочка. Кому ты нужна с двумя детьми? Ты об этом пожалеешь!» На меня смотрели белые от бешенства глаза, а я молчала, опустив голову. У меня промелькнула мысль: «И слава богу, что это интервью вышло! Нет больше сил терпеть эту жизнь…»
Он не знал, что в интервью я его не упомянула сознательно. Наконец-то после семи лет мучений я разлюбила Жору. К этому моменту у меня уже был роман с Александром, моим будущим мужем…
Вот уже много лет, как нет на свете моего любимого Евстигнеева. С его уходом из жизни я овдовела и осиротела разом. Отца своего я совсем не помнила, он исчез, как только мне стукнул год.
Наверное, поэтому я подсознательно искала в мужчинах опору, надежность. Отца. Меня никогда не интересовали ровесники, все мои мужья были намного старше...
Когда я вспоминаю свое детство, меня не покидает чувство, что все это было не со мной…
Рабочая окраина Минска. Мы с мамой живем в убогом бараке: одна комната, в углу — оцинкованное корыто, у окна — кровать. У нас даже телевизора не было. Полная нищета. Мне всего годик, мама, беременная братом, с огромным животом, ведет меня в круглосуточные ясли. Потом в моей жизни были и круглосуточный садик, и бесконечные пионерлагеря, продленки…
Помню, как часто мне снились кошмары: я жду маму у забора, а она за мной не приходит, и я с ужасом понимаю, что осталась на свете совсем одна.
Вот и все детство! Лучше бы его вообще не было…
Мама работала на стройке маляром-штукатуром. Я ей помогала клеить обои, красить стены. А потом мама надолго слегла в больницу. У меня, школьницы, на руках остался младший брат. И я после уроков работала санитаркой. Мне нравилось в больнице, даже подумывала: «Не стану актрисой — буду врачом!» Но, к счастью, выбрала первое и решила поступать в Школу-студию МХАТ. Помню, еду в поезде «Минск—Москва», открываю книжку, а там закладка — кадр из фильма «Невероятные приключения итальянцев в России», где артист Евстигнеев со сломанной ногой сидит в инвалидном кресле. Моим педагогом, а впоследствии и мужем стал именно Евгений Александрович Евстигнеев...
У нас на курсе учились одни красавицы! Но актрисами стали немногие. Зато однокурсники не подкачали. Костя Лавроненко даже приз Каннского фестиваля получил. Обаятельный, красивый, атлетического сложения — и при этом очень скромный, замкнутый. Говорил негромко, в основном молчал. Костя был на пару лет старше меня. На всех наших вечеринках в общежитии пел под гитару. Он и на баяне умел играть. Помню, у него был сумасшедший роман с нашей однокурсницей. В нее влюблялись все мальчики подряд, и Костя сходил по ней с ума. Не скажу, что она не отвечала ему взаимностью… Ей нравилось, что все за ней бегают, и она флиртовала со всеми поклонниками напропалую. А Костя был верен ей, как пес. Наверное, его спасло от сердечных мучений то, что он попал в театр «Сатирикон», где встретил свою будущую жену Лиду… Мы все на курсе гордились тем, что были учениками Евстигнеева.
А девчонки его просто обожали. Нас так и называли — маленькие «евстигнята». Евгений Александрович отвечал нам тем же.
Я боготворила Евстигнеева, как и все остальные мои однокурсницы. Да его и невозможно было не любить! Внимания Евгения Александровича добивались красивейшие женщины, хотя сам он считался далеко не красавцем. А по мне — лучше его не было! Широкие плечи, низкий голос, ласковый взгляд исподлобья, огромные руки. Одним словом — мужик! Кстати, он не очень-то любил, когда женщины вешались ему на шею, предпочитал сам ухаживать. А это он, поверьте, умел. Ему было достаточно любой из нас положить руку на колено, отпустить своим необыкновенно красивым голосом шуточку, и все — готово!
Однажды подружка позвала меня в кафе «Артистическое», что напротив Школы-студии МХАТ: «Пойдем со мной ужинать. Ты нас с Евгением Александровичем прикроешь». Ситуация неловкая, помню, что я безумно стеснялась. С одной стороны сидит мой педагог, с другой — подружка. Евстигнеев галантно заказал нам пирожные и шампанское, себе коньячку. Выпил, разговорился, посыпались шуточки. Вдруг вижу, как под столом на коленке подружки оказывается его рука. И тут же другая рука Евстигнеева ложится... на мое колено! Я в растерянности застыла. Так и сидим, как две дурочки. Он же — Бог! Потом они уехали, а я отправилась в общежитие учить текст новой роли: в это время мы репетировали дипломный спектакль.
В спектакле «Женитьба Белугина» в постановке Евстигнеева я играла главную роль.
Я была такой хорошенькой в старинном платье с кринолином! Эти бесконечные репетиции нас очень сблизили. Мы же с ним без конца репетировали любовь. Он мне показывал, как надо любить, а я ему — как я могу любить. К премьере спектакля у нас и вспыхнуло чувство...
Евгений Александрович, узнав, что я выросла без отца, был очень тронут. А меня тронуло то, что и он не помнил своего отца.
Репетиции закончились, спектакль отыграли, но мы так и не смогли расстаться. Однажды случайно столкнулись в фойе школы-студии. «Приезжай ко мне сегодня на съемки», — вдруг предложил он. И я полетела на Котельническую набережную. После съемок Евгений Александрович повез меня в гости к знакомому художнику. Тот все сразу понял, деликатно удалился в мастерскую под предлогом неотложной работы, а мы сели пить чай на кухне.
Вдруг Евгений Александрович меня робко обнял и поцеловал…
У него был необыкновенно красивый низкий голос, от которого все вокруг шалели. Однажды сижу в гримерке на съемках фильма «Бумажные глаза Пришвина». Вдруг по радио голос Евстигнеева. Гримерша аж руками всплеснула: «Господи, за один только голос отдалась бы!» А у меня мурашки побежали по телу. К тому моменту у нас с Евстигнеевым уже был роман.
А встречались мы тайно. Евгений Александрович, как мальчишка, назначал мне свидание в тихом переулочке, подсаживал в машину и вез к своим приятелям. Он мог разбудить меня в два часа ночи и сказать: «Лапочка! Умираю, хочу тебя видеть. Не можешь через час приехать к магазину «Овощи» на Герцена?»
Затем он, соблюдая конспирацию, говорил дочери: «Машенька, я с собачкой пройдусь». Я ловила такси и мчалась к овощному магазину. Мы встречались у витрины, гуляли, целовались, а потом расходились по домам. А иногда наши свидания проходили в евстигнеевском гараже на улице Москвина. Гараж был кирпичный, с баром, где всегда водились водочка, шампанское для меня, стоял магнитофон и… раскладушка. А где нам было еще встречаться? В гостиницы не пускали, привести меня домой он не мог — там жила его дочь Маша.
— А тебя не испугала разница в возрасте с Евстигнеевым — тридцать семь лет?
— Она скорее смущала его знакомых и родственников. Его пытались отговорить, пугали, что провинциальная барышня связалась с ним из-за прописки и знаменитой фамилии.
Но я была уже москвичкой, играла в кино главные роли, мои портреты печатали на обложках журналов...
Кстати, с московской пропиской помог мне именно Евгений Александрович. Я оканчивала институт, и мне надо было как-то закрепиться в Москве. Помню, однажды я у него спросила: «Евгений Александрович, может, у вас есть знакомый, кто бы меня прописал за деньги…» — «Ну вообще-то я могу тебя свести с одним человеком». И действительно познакомил меня с администратором МХАТа. Молодой человек сказал: «Тысяча рублей — и я тебя прописываю на три года». Я бросилась в Минск, заняла денег и «вышла замуж». Своего «мужа» я видела два раза: когда замуж выходила и через три года, когда разводилась… А что касается разницы в возрасте…
Помню, я долго не решалась сказать ему «ты» и назвать по имени. В конце концов он это заметил: «Запомни, я не только народный артист, а еще простой и домашний, как валенки». С тех пор он стал для меня Женей… Но чаще всего я называла его Папочка. Он был мне не только мужем, но и отцом. И хотя разница в возрасте у нас с ним была колоссальная, мы любили друг друга настолько сильно, что не расставались ни на минуту. И я счастлива, что мы даже поработали вместе…
После окончания училища я показывалась во МХАТе. Через год мне дали роль Юли в спектакле «Круглый стол под абажуром» режиссера Леонида Хейфеца. В этом спектакле Евстигнеев играл моего дедушку. А главная роль была у Татьяны Лавровой. Она почему-то сразу невзлюбила меня. На первой же репетиции громко сказала: «Не могу на нее смотреть!
Ходят тут какие-то девочки, потом мемуары о нас пишут!» И вдруг она заметила, как осуждающе посмотрел на нее Евстигнеев. А глаз у Лавровой был как рентген! Евгений Александрович ничего не сказал, только опустил голову. Этого для нее было достаточно, она тут же взяла себя в руки. Мало того, постепенно я стала ей нравиться, Лаврова даже помогала мне работать над ролью, звонила, звала в гости, стала опекать. Евгений Александрович мне рассказывал, что однажды после репетиции Лаврова подошла к нему и спросила: «Женька, а тебе что, артистка Цывина нравится?» «Да я люблю ее, Тань…» — ответил он.
Но из МХАТа я ушла. Как-то вызывает меня к себе главный режиссер театра Олег Николаевич Ефремов: «Тут дело такое. Начинаем ставить «Яму» Куприна. В паре с Майоровой будешь играть.
Вы же, артистки, любите б…й играть!» А тут, как назло, Леня Трушкин предложил мне роль Ани в антрепризном спектакле «Вишневый сад». Моей партнершей будет Татьяна Васильева! И я загорелась. Наверное, я совершила ошибку — ради этого спектакля отказалась от роли во МХАТе. Евгений Александрович пытался меня отговорить: «Ну кто такой Трушкин? Приди в себя, все мечтают попасть во МХАТ, а ты уходишь». Может быть, он был прав, но зато благодаря Трушкину я обрела подругу, которую бесконечно обожаю, — Танечку Васильеву. Она меня всю жизнь поддерживает...
Когда в Лондоне Евстигнеев умер от внезапной остановки сердца, Таня подставила мне свое плечо. Она видела, как я страдаю, мучаюсь... Я вернулась с похорон, вошла в опустевшую квартиру и заперлась на ключ. Мне не хотелось никого видеть, я не ела, не пила, лежала и смотрела в окно.
Ночь, день, снова ночь, снова день…
Мне звонили подруги, советовали: «Выпей рюмку, поможет…» Но я этого не делала, помнила, как не любил Женя, когда женщины пьют. Я похудела, у меня отнимались руки, ноги, очень почему-то болело в груди, словно кто-то вырвал часть моего сердца. Чтобы избавиться от тоски, я решила выпустить книгу воспоминаний о Евстигнееве — «Артист». Нашла человека, которому в свое время Женя помог выйти из тюрьмы. И тот в благодарность дал денег на книгу...
Потом Таня все-таки насильно вытащила меня на сцену. В последний год жизни Евгений Александрович согласился играть Фирса в «Вишневом саде». В тот вечер я вышла на сцену, посмотрела в тот угол, где обычно стояла фигура его Фирса, и слезы брызнули из глаз…
А тут в стране начался кризис.
И мы с Таней остались без работы. «Вишневый сад» заглох, Васильеву уволили из Театра им. Маяковского «за нарушение трудовой дисциплины» (она в это время ездила получать в Питере, как лучшая актриса страны, премию). В «Сатириконе», куда меня принял Костя Райкин, зарплата была мизерная. И мы при полном безденежье решили сдать наши квартиры иностранцам.
Жили в Переделкине, в Доме творчества писателей. В номере Тани поселилась вся ее семья: муж, Жора Мартиросян, его мама, двое детей и репетитор Филиппа, который помогал ему готовить уроки. Спали все на полу. Дверь моего номера была напротив. Иногда кое-кто из многочисленной семьи Васильевой ночевал у меня.
Кухни в номерах Дома творчества, естественно, не было. Нам выдали алюминиевые судки, с ними мы ходили в столовую за едой. Иногда в номере Таня на электроплиточке жарила сырники.
Я ежедневно моталась в Москву на репетиции. Однажды паркуюсь у нашего Дома творчества и слегка задеваю чью-то машину. Из нее вылезает взбешенный Ворошилов, создатель передачи «Что? Где? Когда?» Он так шумно возмущался, что я заплакала. Прихожу к Тане, а она меня успокаивает: «Не волнуйся, я сама с ним разберусь». И вручила ему триста долларов за причиненный ущерб. «Ты с ума сошла, такие деньги!» Я пыталась отдать ей долг, но она так и не взяла.
Помню, как спустя год после смерти Евгения Александровича мы с Васильевой поехали в Сочи, в санаторий «Актер».
На пляже, увидев меня в купальнике, она всплеснула руками: «Ну держись, к тебе будут все клеиться. Но помни — тебе нужен достойный мужчина!» И она стала отгонять от меня мужиков, как мух: «Ну-ка отойдите от нее».
А потом с внеконкурсной картиной «Яма» меня пригласили на «Кинотавр». Иду на открытии фестиваля по красной дорожке и чувствую чей-то взгляд. Оборачиваюсь — Влад Листьев. С этого момента, куда бы я ни пошла, он следовал за мной. Я знала, что он женат на Альбине, что он — известный телеведущий… Мы с Васильевой идем на завтрак — он за наш стол, обедать — опять он с нами, ужинать — снова его вижу. А на третий день он поджидал меня у моего номера: «Я хочу с тобой поговорить…». Но я его к себе не пустила. Как-то вечером Влад пригласил меня прогуляться по сочинской набережной: «Не знаю, что со мной происходит…»
— «Я не завожу романы с женатыми мужчинами». Вот и весь разговор. Ну не могла я запятнать доброе имя Евстигнеева! Все же вокруг только и ждали, как бы половчее бросить в меня камень...
Не скрою, с Владом было безумно интересно! Он вдруг напомнил мне Женю. Так же обаятельно и легко острил. Мы с Владом гуляли по парку, сидели до ночи в кафе и говорили обо всем на свете, но как только он пытался меня поцеловать, я резко отодвигалась. А его это разжигало невероятно! Он как мальчишка неотступно бегал за мной. «Почему ты меня все время преследуешь? Ты не любишь Альбину?» — спрашивала я. Он честно отвечал: «Люблю. И тебя тоже люблю». Однажды я так его довела, что он схватил меня на руки и понес к морю через весь пляж: «Сейчас тебя утоплю!»
Я всерьез испугалась. Ухватилась за его шею и только причитала: «Влад, умоляю, не надо. Я не умею плавать». Он остановился: «Ты что, правда плавать не умеешь?» Окунул легонько и отпустил…
А в Москве у нас начался роман. Мы встречались около полугода. Он приезжал ко мне на съемную квартиру у метро «Аэропорт». И каждый раз на такси. Видимо, прятался от Альбины. Влад был женат и не собирался разводиться. При этом предлагал мне родить ему ребенка. Таня единственная знала о наших свиданиях. Но она не была в восторге ни от одного из моих кавалеров. «Смотри! Поосторожней выбирай», — все мне пальцем грозила.
Постепенно я стала уклоняться от встреч с Владом, а однажды прямо заявила: «У меня есть жених». Он помолчал, а потом сказал: «Хорошо…» И больше мы не виделись…
Влад должен был меня понять.
Я стала вдовой в двадцать восемь лет. Некоторые в этом возрасте еще семьей не успевают обзавестись, а я уже ее потеряла. Я очень хотела ребенка от Евстигнеева, даже знала, как его назову. Когда у меня на гастролях случился выкидыш, Евгений Александрович меня утешал: «Не переживай, у тебя еще будет ребенок. Обещай, что назовешь его Женей, это имя подходит и мальчику, и девочке».
— Это правда, что Татьяна Васильева познакомила тебя с твоим будущим мужем, Пусепом?
— Как-то под Новый год мне позвонил Мартиросян, Танин муж: «Слушай, тут из Америки приехал голливудский продюсер Джордж. Давай сходим вместе в ночной клуб?» Когда Таня впервые увидела Джорджа, она сравнила его с работником Москонцерта.
«Как это?» — спросила я. — «Он постоянно что-то играет. Фальшивый какой-то…» А у Тани чутье колоссальное...
Но я к ее словам тогда не прислушалась. Джордж нам рассказывал, что он состоятельный человек, что у него огромный дом на Сансет бульваре, что он когда-то работал с Джессикой Ланж и Шоном Пенном. Все это звучало очень весомо. А еще он говорил о том, что, несмотря на успех в Голливуде, у него очень непростая жизнь. Бывшая жена психически неуравновешенна и постоянно грозится покончить собой, если он не вернется к ней. Джордж брал меня за руку, смотрел в глаза. А я не могла на него наглядеться: смуглая кожа, обаятельная улыбка... Джордж часто уезжал и приезжал. В России он снимал какие-то сюжеты для американского телевидения.
И так трогательно обо мне заботился, что я не могла это не оценить. Уехав, прислал мне мастера по ремонту машины, часто звонил. А главное, сам предложил ходить со мной на кладбище к Евгению Александровичу и ухаживать за могилой. Один раз он действительно был на Новодевичьем. В день памяти Евстигнеева у его памятника встретились Саша Абдулов, Леонид Ярмольник, Денис Евстигнеев и мы с Пусепом. Только много позже я поняла, что он использовал это как повод для общения со звездами…
Мы часами говорили с Джорджем по телефону. Когда он сказал, что у него нет отца, у меня от жалости сжалось сердце. Это нас страшно сблизило. И мне показалось, что у нас все может сложиться… А тут я еще вспомнила, как за год до смерти Евстигнеева ходила к предсказательнице Лоле.
Она бросила камни, потом долго на них смотрела: «Твоего мужа заберет черная женщина. Он уйдет с ней от тебя навсегда! А через год тебя увезет заморский принц. И ты родишь ему детей». Я даже попыталась эту Лолу найти по старому адресу, чтобы посоветоваться насчет Пусепа, но она бесследно исчезла…
Очень скоро я поняла, что влюбилась в моего «заморского принца» по уши, что хочу от него ребенка. И я забеременела! Он дико обрадовался и предложил приехать погостить в Америку. «Вместе встретим Новый год, — сказал он радостно, а потом добавил: — Да, если можешь, захвати с собой видеомагнитофон и простыни». «А зачем?» — удивилась я. «Ну, я переехал в новую квартиру, еще не обустроился». Помню, как рассказала об этом Тане Васильевой, она была в шоке, но я ее успокоила: «Все равно мне туда переезжать.
Мы ведь поженимся...»
Я сложила в чемодан простыни и упаковала видеомагнитофон, который мы с Евстигнеевым когда-то купили в Сингапуре. Джордж встретил меня в аэропорту и по дороге стал постепенно готовить к правде. Как только я переступила порог его жилища, мне пришлось снять «розовые очки».
Я была готова увидеть скромную квартиру, но не до такой же степени! На полу убогой маленькой студии лежал надувной матрас — и все! «Как хорошо, что ты приехала. Я не выходил из этой комнаты четыре месяца», — признался Джордж. Мне показалось это странным…
Мой «американский продюсер» оказался без денег и без работы.
Настоящий голый король! Да еще и с постоянными перепадами настроения. Слава богу, что у меня были свои деньги. Я сдавала квартиру в Москве, и нам вполне хватало на жизнь.
Этим вечером я узнала еще одну шокирующую новость. Когда я поинтересовалась насчет большого дома на Сансет бульваре, он ответил: «Там пока живет моя жена Сандра. Но ты не волнуйся, я с ней обязательно разведусь!» Самое ужасное было не в том, что он оказался женат, а в том, что и не собирался разводиться. Я не сразу это поняла…
Как-то мы шли с ним по улице, и вдруг он говорит: «Ой, постой здесь на углу, там наши общие с женой друзья, мне надо с ними пообщаться». Я пряталась за углом, держась за большой живот, пока он мило беседовал с этими людьми, делая вид, что меня не знает.
А потом мы с Джорджем поехали в гости к его знакомым и… он меня там оставил. Выпил, сел за руль и куда-то уехал. А я даже адреса его не знала. Хозяева дома оставили меня ночевать. Наутро кое-как его разыскали. А позже выяснилось: он вообще забыл, что приезжал со мной. Ну разве не надо было мне уже тогда бежать от него сломя голову?!
Какой я была наивной! Мне не исполнилось и тридцати, опыта никакого. Я жила с Евгением Александровичем и думала, что все мужчины такие, как он, — добрые, заботливые. Женя очень волновался за мое будущее: «Лапочка, как мне тебя жалко. Тебе потом будет очень тяжело». Как он был прав!
Однажды мне приснился сон. Евгений Александрович снимает с руки обручальное кольцо и вкладывает в него мое.
Оно свободно помещается внутри. На его кольце выгравировано мое имя «Ирина», а на моем — «Женя». И прячет их в свой заветный ящичек в шкафу спальни... Я проснулась и долго пыталась понять, что он хотел этим сказать. А потом поняла: я не вернусь в нашу с ним квартиру, а останусь в Америке.
Рожала Женьку я в Палм-Спрингсе, в госпитале, который построил Фрэнк Синатра. Меня туда устроил Джордж бесплатно, по какой-то программе для малоимущих. Помню, как у меня началась депрессия после рождения сына. В Палм-Спрингсе стояла чудовищная жара. Вокруг — пустыня. Гулять можно только рано утром, все остальное время сидели под кондиционерами. И вот я выхожу с детской коляской в четыре утра, а у самой слезы текут по щекам. От тоски сходила там с ума!
Язык знала плохо, ни одного знакомого рядом! Мы туда переехали жить, потому что мой продюсер считал, что там дешевле и дальше от Сандры.
— А ты общалась с его женой?
— Он запретил мне подходить к телефону. Однажды телефон звонил и звонил, просто разрывался. Я не выдержала и взяла трубку. «Хелло…» — прозвучал нежный женский голосок. Незнакомка мне что-то говорила по-английски, я поняла только одно — она жена Джорджа. Сандра часто звонила нам в Палм-Спрингс, плакала, жаловалась на мужа, говорила, что он ее всегда обманывал. Сказала, что они договорились просто пожить отдельно, «отдохнуть друг от друга». Я ей призналась, что у нас родился Женя…
Потом мы вернулись в Лос-Анджелес.
Как-то я попала в дом Гали Логиновой, мамы Милы Йовович. «Сандра без конца лечится у психоаналитика. У них нет детей…» — рассказала она мне. Оказывается, какое-то время они дружили семьями: Пусеп с Сандрой и Галя со своим мужем Боги.
— А как ты познакомилась с Галей Логиновой?
— Я стала бывать в ее гостеприимном доме, когда уже родила Женьку. Нас познакомила моя подруга Нателла Лалабекян, поэтесса. Нателла предупредила меня, что Галя не любит Пусепа, считает его непорядочным человеком.
Галя деликатно старалась не лезть в нашу семью, пока мы были вместе... «Как у вас дела?» — спросила Галя. «Нормально», — улыбнулась я в ответ. «Да-а-а?» — протянула она удивленно.
«Он изменился. У нас хорошие отношения…» — быстро сказала я, не веря самой себе.
— А у вас действительно были хорошие отношения с Джорджем?
— Ну как я могла рассказать Гале правду? Я ведь тогда в первый раз пришла в ее дом, мы еще не были до такой степени близки. И говорить плохое о Жоре я не хотела (после знакомства с Галей я, как и она, стала называть Пусепа Жорой). В то время я еще надеялась, что наша жизнь наладится, что мы притираемся друг к другу и в конце концов у нас будет хорошая семья. Ведь есть Женечка. А на самом деле все было не так. Жора закрывался от нас в своем кабинете и, по его словам, сочинял сценарии. Мы с Женькой вечно ему мешали. От безделья и депрессии он просто шалел и все зло срывал на мне. Кричал, что в Америке я эмигрантка, никому не нужна, чтобы навсегда забыла, что я — актриса, да и вообще про свою жизнь с Евстигнеевым.
А я молчала… Бывало, Жора поднимал на меня руку, обзывал последними словами. Я выходила на улицу в черных очках, чтобы никто не заметил моих синяков. Это был ад!
Однажды позвонила Сандра и рассказала, что у Жоры есть еще один ребенок. Оказывается, до встречи со мной он встречался с молодой девушкой из Риги, и та родила ему дочь Катю. Девочке уже четыре года. Его избранница тоже приезжала в Лос-Анджелес, тоже спала на надувном матрасе. Только в отличие от меня уехала рожать в Ригу… Жора признался, что Сандра не наврала. От этой правды мне стало еще тяжелее…
Как-то наткнулась на свою старую видеокассету. Сунула ее в видеомагнитофон и не узнала себя: я настоящая осталась там, на той старой пленке, где мы с Евгением Александровичем дурачимся и хохочем.
Он ложками выстукивает ритмичную мелодию на стаканах, тарелках и столе, а я не могу отвести от него счастливых глаз.
Когда Женьке исполнилось два года, я решилась на отъезд. Целый год мы с Женькой прожили в Москве. Я отдала сына в детский сад, пошла работать в журнал. И старалась забыть о своей ужасной жизни в Америке. Жора периодически звонил, звал обратно. И вдруг приехал в Москву накануне Нового года. Видимо, соскучился — был ласковым и очень нежным. И я сдалась, поехала за ним…
Когда родилась дочь, и вправду все как-то изменилось. У Жоры появилась хорошая работа. А я стала работать на телевидении.
Делала передачи, брала интервью у российских звезд, гастролирующих в Америке. Женечку отдали в детский сад. Пока я делала свои программы, с восьмимесячной Зиночкой сидела няня. Жизнь стала налаживаться. Но это мне только казалось…
В ту ночь мне приснился Евгений Александрович. Он метался по комнатам, смотрел на меня тревожными глазами и молчал. Потом пошел к двери. Я кинулась за ним, но он покачал головой: «Останься…»
Утром в нашу квартиру громко постучали. «Немедленно откройте дверь! ФБР!» Мы и ахнуть не успели, как они выломали дверь и ворвались в квартиру. Жоре надели наручники. Начался обыск, искали какие-то документы. Моего мужа подозревали в отмывании денег. Фэбээровцы перевернули все вверх дном.
Я с ужасом наблюдала, как один из них роется в Зиночкиной коляске. Из шкафа достали перевязанную пачку писем. Я кинулась к женщине, которая говорила по-русски: «Умоляю, не трогайте. Это письма моего первого мужа, Евстигнеева, великого русского актера!» Слава богу, она была родом из России и знала, кто такой Евгений Александрович. Она отложила письма. Обыск у нас шел весь день. Фэбээровцы ничего не нашли, но дело на Жору все равно завели. Когда они ушли, он сказал: «Срочно улетай с детьми в Москву. Я — следом за тобой!»
В Москве жить с двумя детьми мне оказалось негде — моя квартира сдавалась. Спасибо Лене Бутенко и Косте Райкину, они приютили нас у себя на даче. Через несколько месяцев Жора через Мексику добрался до Москвы.
И снова я оказалась в аду. Увернуться от тяжелого кулака мне не удавалось: я летала из угла в угол. Ходила вся в синяках, он мне даже волосы вырывал в ярости. Я думала, что скоро свихнусь… Потом, после развода, две мои подруги рассказали, что когда я уезжала в Америку работать, он изменял мне с ними. Жора мог внезапно исчезнуть, а потом позвонить: «Я в Париже…» — «А что ты там делаешь?» — «Да мне захотелось проветриться…» Жил своей жизнью, так, как хотел…
Почему я терпела? Не знаю. Что он сделал со мной? Загипнотизировал? Ведь родила же я ему второго ребенка! А потом, я с детства больше всего на свете боялась остаться одна, вот и цеплялась за свое призрачное «счастье»…
Меня так мучила наша ненормальная жизнь, что я поступила в институт на психологический факультет.
И все спрашивала себя: «За что мне это испытание? За что, господи?» А потом сама нашла ответ: «Я должна познать горе, чтобы оценить то счастье, которое мне подарил Евстигнеев...»
Мы, прожив в гражданском браке пять лет, родив двоих детей, наконец поженились. Но официальный брак ничего в нашей жизни не изменил...
Вот именно в этот момент мне с небес было послано избавление в лице Саши…
Саша — наш сосед по даче. Он был зятем Михаила Ульянова, его жена Лена работала главным художником в газете «Аргументы и факты»...
— А кто вас познакомил?
— Лена Цыплакова, первая жена Дениса Евстигнеева, дружила с Леной Ульяновой.
Как-то Цыплакова говорит: «У тебя на даче гости. А рядом с тобой Ленка с Сашей тоскуют. Можно они к тебе придут?»
У нас собралась большая компания. Я кручусь как белка в колесе, в саду на стол накрываю. Мне вызвался помочь Саша. Помню, я даже про себя подумала: «Какой хозяйственный!» Хотя внешне он мне совсем не нравился: редкие волосы, усатый, в вечных совдеповских костюмах.
С тех пор мы с Сашей стали дружить. Он жил на даче, Лена уезжала в город на работу. А он захаживал ко мне по-соседски. То удлинитель принесет, то газовую колонку починит, то гвоздь забьет… А еще меня в нем подкупило то, что он очень любит детей. Саша женился на Лене, когда у нее была четырехлетняя дочь. Лизу воспитал Саша.
Она до сих пор называет его папой. И сейчас уже со своими детьми приезжает к нам на дачу… Саша и моими детьми стал заниматься. Именно Саша, а не родной отец, отвел Женю в первый класс. Именно Саша забирал Зину из детского сада.
Так мы и дружили бы, если бы я не уехала к подруге в Австралию погостить. И тут в разлуке я поняла, что люблю Сашу! Меня не было всего десять дней, а я чуть не умерла там без него, так к нему привыкла. Позвонила ему и попросила встретить в аэропорту. Помню, мы безумно целовались в машине. С этого момента у нас начался сумасшедший роман. Да, мы оба были несвободны, но противиться тому, что со мной происходило, было выше моих сил. Саша снял квартиру, где мы стали встречаться. Мы сразу же поставили все точки над «i»: разводиться не будем, у нас дети… Летом Саша с семьей уехал отдыхать в Грецию, скрыв это от меня.
Он сказал, что едет с ребятами на рыбалку. Но сердце у меня ныло: он с женой! А когда Саша вернулся, сразу же кинулся ко мне: «Я сказал Лене, что люблю тебя. Все, ухожу к тебе!» Я схватилась за голову: «Ты с ума сошел! А почему меня не спросил?» — «Я не могу без тебя жить. Звони при мне Пусепу и говори ему обо всем…»
Таня Васильева, узнав о моих отношениях с Сашей, как всегда, сказала пророческую вещь: «Ты, главное, детей не потеряй…» Она как в воду глядела!
Я позвонила Пусепу: «Я больше не могу с тобой жить. Я встретила свою любовь…» — «Кто он?» — «Саша». — «Хорошо», — и повесил трубку… Он сказал это так спокойно, что у меня похолодело внутри.
С этого момента начался следующий круг моего ада. А тут еще «Караван историй» вышел с моим интервью про то, как я любила Евстигнеева. Все одно к одному…
Когда наш роман открылся, Пусеп позвонил Лене Ульяновой и предложил: «Мы с тобой — потерпевшая сторона. Тебя бросил муж, меня — жена. Давай напишем про Цывину гадости в твоей газете!» Но Лена отказалась. Я хочу ей сказать спасибо за это! Она повела себя в этой ситуации очень достойно. Умная и благородная женщина. Меня до сих пор мучит совесть… Хотя Саша мне говорил, что последние пять лет их отношения были прохладными, тем не менее, думаю, уходить из семьи было мучительно трудно. Его тесть, Михаил Александрович Ульянов и его жена Алла Петровна хорошо относились к зятю. Они очень переживали разрыв Саши с их дочерью. А ведь там была еще и дочь Лиза…
Мы с Пусепом подали на развод.
Все мирно, спокойно. Ничто не предвещало беды. Однажды прихожу за Зиной в детский сад, а воспитательница говорит: «Ее забрал папа». Жора? Он в жизни не ходил за Зиной в детский сад. Сижу дома и нервничаю: где Зина? Звоню Жоре, он не поднимает трубку. Прошел день, прошла ночь… Наутро я поняла: он украл Зину! Хватилась ее документов, а их не оказалось на месте. У него все было спланировано заранее…
Восемь месяцев я не знала, где моя Зина, восемь месяцев я не слышала ее голоса. Можно представить, что со мной творилось! Бегу в милицию, пишу заявление. Они объявили розыск. Выяснилось, что американский гражданин Пусеп с дочкой доехал до Таллина, там их следы затерялись… А тут мне приходит повестка из суда.
Сам Жора на суд не явился, вместо него со мной разводился его адвокат. Но благодаря этому суду я хоть узнала, где моя дочка! Оказалось, он увез ее в Черногорию...
На суде моей свидетельницей выступала Таня Васильева. А Жориным представителем был... Георгий Мартиросян. Судья спросил у Тани: «Вы видели, как Цывина воспитывала дочь?», Таня ответила: «Она была прекрасной матерью. Однажды привела ко мне Зину и попросила меня почитать ей сказку «Василиса Премудрая». Мы с Ирой устроили Зине маленький праздник. Я нарядилась в русский сарафан, и мы стали читать девочке сказку. Ира даже записала на пленку Зине на память это представление». В зале громко захохотал Мартиросян: «Да это вранье!» Его тут же попросили удалиться из зала. Суд присудил мне обоих детей.
А после суда Таня и Мартиросян так разругались, что вскоре разошлись…
После суда мне позвонил Жора: «Поздравляю. Но ты все равно не получишь дочь!» И я стала бороться за Зину. Но не знала, что моя борьба растянется на годы. Я судилась в Америке, но они быстро «умыли руки»: ребенок в Черногории — вот там и добивайтесь справедливости. В Черногории судилась несколько лет, мой Саша продал свой бизнес, чтобы мы могли заплатить адвокатам. Но все было тщетно.
— А когда ты увидела Зину?
— Я уже знала, что Зина живет в маленьком городке Петроваце, что вместе с ней постоянно находится няня Соня, простая черногорская женщина, которая ее очень любит. Я так хотела увидеть дочь, что отправилась туда.
А мой бывший муж решил, что я хочу ее выкрасть, и принял меры…
В Петроваце мы с Сашей остановились в гостинице и взяли напрокат машину. Но не успели даже подойти к детскому саду, как нас тут же забрала полиция. Это была операция века! Нам заломили руки за спину, щелкнули наручники, полицейские бросились обыскивать машину. «Я приехала повидать дочь! У меня официальные документы в гостинице!» — кричу я. Но меня никто не захотел слушать. Нас отвезли в жуткий полицейский участок. Всю ночь мы провели (нам даже сесть не разрешили) в наручниках за решеткой в компании алкоголиков и наркоманов. Утром начался допрос. Я требую вызвать российского консула, но полицейские словно меня не слышат! Наконец они вняли моей просьбе и послали кого-то в наш гостиничный номер.
Там перерыли все вверх дном, нашли в чемодане решение суда о том, что Зина должна жить со мной. Под утро к нам в камеру зашел следователь и сказал: «Ты хорошая мать, раз проделала такой путь. Мы поможем тебе увидеться с дочерью». Когда я вошла в наш номер в гостинице, на полу валялись разбросанные игрушки и красивое платье для Зины…
Но я все равно была счастлива: завтра увижу свою девочку! В комнате, где происходило наше свидание, было полно полицейских. Но я их не замечала. «Боже мой, Зиночка! — я кинулась к дочке и зарыдала. — Как ты выросла, девочка моя!» Зина обнимала меня и гладила по голове: «Мама, мамочка, успокойся!» Эти несколько часов пролетели как миг! Жора пообещал мне на следующий день еще одно свидание. Вечером сидим с Сашей в кафе, вдруг к нам подходит патруль и забирает наши паспорта.
А когда нам их вернули, там стояли печати — «Запрет на въезд в страну сроком на год». Я сразу поняла, чьих это рук дело! Не знаю, как он их убедил, что я преступница, наверное, сказал, что приехала его убить. Конечно, для маленькой Черногории слова «голливудского продюсера» прозвучали очень убедительно…
Целый год я не имела возможности видеть Зину. А черногорский суд все откладывал и откладывал заседание. Звоню Жоре, он не говорит, где дочь. Только спустя время я узнала, что она была в каком-то монастыре. Только через год, когда истек срок запрета на въезд в Черногорию, я увидела дочь. И то все наши редкие встречи Зину сопровождал ее отец или няня Соня. Мы ни разу не встретились наедине. Мой бывший муж боялся, что я ее выкраду и увезу в Россию.
В один из приездов в Черногорию я предложила пойти погулять. И мы все отправились на красивую городскую площадь. Вдруг над нами завис вертолет. Жора, решив, что это запланированное мною похищение Зины, схватил ее в охапку и бросился в кусты. Я плакала, доказывала ему, что это не так, но он стоял на своем. «Ты об этом пожалеешь!» — только и повторял он. Я так боялась, что он снова спрячет Зину! Все мои приезды стоили огромных нервов. Я старалась держать себя в руках и не раздражать его, лишь бы он разрешил мне встретиться с моим ребенком. Шесть лет я боролась в черногорском суде…
Не зная, что делать дальше, пошла за советом в церковь, к батюшке. Тот посоветовал мне оставить Зиночку жить в Черногории и благословил меня на это: «Все эти судебные дрязги травмируют детскую душу». Я позвонила дочери: «Зина, я решила больше не судиться…»
«Мамочка, ты права, он ведь все равно меня не отпустит…» — ответила она.
Мы с бывшим мужем составили мировое соглашение. И, удивительно, черногорский суд мгновенно принял решение. И эта тугая пружина во мне ослабла. Я могу приехать к своей девочке когда хочу и на сколько хочу. В последний приезд Пусеп даже разрешил Зиночке пожить со мной в съемной квартире. Она постоянно интересуется, когда же увидит брата. А Женя каждый Новый год готовит для Зины подарок и кладет под елку. Надеюсь, что летом они наконец увидятся…
Я теперь чувствую себя счастливой. У меня есть мои дети — Женька, Зиночка, у меня есть работа. Я вернулась в театр и кино после большого перерыва, а это мало кому удается в нашей профессии, играю на сцене с прекрасными партнерами: Таней Васильевой, Валерием Гаркалиным, Мишей Ефремовым…
А однажды я поймала себя на том, что шутя называю Сашу Папочкой, и поняла, что снова дома, где меня любят и обо мне заботятся.
Что я счастлива, как когда-то была счастлива с Евстигнеевым. С тех пор Евгений Александрович перестал мне сниться. Он за меня теперь спокоен…
Подпишись на наш канал в Telegram