Когда мы с Машей разошлись, она звонила мне целый год. Каждый день плакала в трубку: «Никак не могу найти мужа. Ко мне все боятся подступиться. Володь, помоги!» И действительно! Не объявление же в газете давать — знаменитая на всю страну Маша Распутина ищет спутника жизни. Помню, я ей посоветовал: «А ты телогрейку надень, лицо краской измажь, как будто малярша. Так и проверишь, тебя любят или Машу Распутину…»
Даже когда у меня начался роман на стороне, я продолжал думать о Маше: «Вот бы и она влюбилась!»
Настолько за все годы совместной жизни я привык делиться всем хорошим с Машей, что, бывало, ем что-то вкусное, обязательно и ей предложу: «На, попробуй!»
Думал я думал, как ей помочь, и вдруг вспомнил об одном знакомом бизнесмене, Викторе Захарове...
Однажды на концерт Маши в Португалии пришли двое «новых русских» с огромными корзинами цветов. Оказывается, предприниматели из Ухты были в это время по делам в США. Узнав о выступлении любимой певицы, они рванули из Америки на Мадейру. Поклонники Машиного творчества оставили тогда нам свои визитки. На одной был телефон Виктора.
Словом, нашел его визитку и позвонил: «Я разошелся с Машей.
Сейчас она одна. Ей нужен друг…» Виктор рванул в Москву первым же самолетом. Но спустя непродолжительное время он с Машей поругался.
Она снова звонит мне в слезах: «Ой, что делать? Виктор уехал. Найди мне его, пожалуйста!» Естественно, я бросился на поиски. Но Виктор стал жаловаться на ее капризный характер: «Если бы она не была Машей Распутиной, я бы с ней строже разговаривал!» Пришлось объяснять, что Маша — певица, что с ней надо себя вести по-другому, не так, как с обычной женщиной. В конце концов, она ведь звезда!
Наверное, тут была и моя вина… Я на такую высоту поднял Машу, что она ни с кем уже не могла общаться на равных.
Человека, который, как я, отдаст ей всего себя без остатка, найти трудно… Я за нее делал абсолютно все, разве что только на сцену не выходил. Она поет перед зрителями, а в зале никто и не подозревает, что еще одна «Маша Распутина» стоит за сценой и шепчет вместе с ней слова песни…
— Получается, вы, как никто, знали и понимали эту женщину.
— Мы были вместе около семнадцати лет. А это, согласитесь, немало...
Когда только познакомились, Алла Агеева, именно так звали Машу, была простой девчонкой из глухой деревни Уроп. Боюсь, этого местечка, затерянного в бескрайней сибирской тайге, нет даже на карте.
Как-то поэт Леонид Дербенев, который для Маши написал слова песни: «Я родилась в Сибири», сказал: «Туда, откуда родом Маша, доехать сложно, а уж приехать оттуда и обосноваться на московской сцене — практически невозможно!»
Помню, мы с Машей выступали с концертами в Кемерово, во Дворце спорта, и она захотела показать мне свою деревню. Мы сели в шикарный «Линкольн» и отправились в путь. По тем дорогам не проехать, не пройти, а мы на «Линкольне» отправились. Ну как же, местная звезда! Когда закончился асфальт и началась проселочная дорога, вся в рытвинах, наш автомобиль прицепили к трактору и потащили по ухабам. В итоге наш трактор застрял в грязи. И километра два пришлось топать пешком до деревни.
А вокруг сказочная красота! Бескрайняя тайга! На высоком пригорке на берегу реки стоят несколько домов. Шесть или семь...
Кстати, этим домам, срубленным из вековых дубов, лет сто. И ничего, стоят! Только в землю ушли, да так, что окошки прямо у земли оказались. Все деревенские сбежались поглядеть на живую Машу Распутину. Да еще и на диковинную машину, которая дожидалась нас на дороге...
Маша показала мне дом, в котором родилась. Изба с чуланом и большой комнатой. На окнах в горшках герань, русская печь, в углу образа. Мы привезли соседям городских гостинцев: колбасы, сыра...
Маша мне рассказывала, как ее, маленькую, заставляли пасти свиней. Она крутила хвосты визжащим поросятам, чтобы те не топтали огород. Порой уходила в тайгу через речку и там, лежа в густой траве, мечтала вырасти и стать… королевой Испании! А Москву она видела только на коробке шоколадных конфет, которую ей привезли из города.
Я учил ее жить по-другому, по-новому...
Как скульптор, лепил из материала, который мне достался, звезду. Для начала Алла из брюнетки превратилась в блондинку: темные волосы выглядели мрачновато для сибирской красавицы. Затем мне показалось: ей нужно носить челку, чтобы прикрыть лоб. Следом изменил форму ее бровей. На мой взгляд, в лице Аллы был небольшой дефект: расстояние от носа до верхней губы недотягивало до эталона. И я ей посоветовал: «Тебе надо все время улыбаться. Улыбка до ушей — твой конек! Запомни!» Дальше — фигура. Не скажу, что она была пухленькой, но сбросить несколько килограммов не мешало. У нее был небольшой животик. Я показал ей упражнения, которые могли исправить этот недостаток. Она каждый день по часу занималась гимнастикой и раз в неделю бегала по Измайловскому парку.
Мне приходилось быть и ее стилистом, и визажистом, и портным.
Я сантиметром измерял ее ноги. Они были очень красивой формы, но нижняя часть ноги казалась короче. И я с точностью до миллиметра высчитал длину Машиной юбки с косыми разрезами на боках. А четырнадцатисантиметровые каблуки стали ее визитной карточкой. Поверьте, это целое искусство! Как красиво показать ножку, как подать руку, как вовремя улыбнуться...
Я учил Машу правильно говорить, есть, одеваться, двигаться, элегантно выходить из машины. И, естественно, петь! Чтобы поменять тембр ее голоса, пришлось немало потрудиться. Только в конце 80-х Маша запоет своим фирменным «распутинским» голосом, для этого я научил ее очень сложному приему, который называется «расщепление связок».
— Просто история Пигмалиона и его Галатеи!
— Можно и так сказать.
На то, чтобы превратить Аллу Агееву, поющую тоненьким голоском, не знающую нотной грамоты, в знаменитую Машу Распутину, у меня ушло целых восемь лет…
…Моя история с Машей Распутиной, как ни странно, началась со школьного выпускного вечера. Я профессионально занимался спортом и не помышлял о музыке. Однажды на танцах заметил, что все девчонки, как пчелы, крутятся вокруг сцены, где пел паренек с гитарой: «Я в весеннем лесу пил березовый сок…» У меня бицепсы, трицепсы, а тут какой-то хиляк!
«Ага, — думаю, — вот, оказывается, кого девочки-то любят!» Парнишка спел, спрыгнул со сцены и собрался было уходить, как я схватил его за плечо: «Ну-ка покажи, где ты тут нажимал» Он показал пару аккордов. И все! Целую ночь я просидел на чердаке, разбирая песню. Вокруг голуби воркуют, а я, стирая пальцы в кровь, сижу с гитарой. С этого момента и началась моя любовь к музыке, которая круто изменила судьбу и соединила нас с Машей…
— Где же вы нашли это сибирское чудо?
— На трикотажной фабрике «Красная заря», что у станции метро «Семеновская»...
В ту пору я много работал на юге с инструментальными ансамблями, но наступил момент, когда решил переехать в Москву и создать собственный коллектив.
Встал вопрос: где репетировать? Кто-то посоветовал устроиться на эту фабрику. Я с радостью согласился вести за полставки музыкальный кружок. Ведь главное было — получить ключи от актового зала! Днем мы с ребятами там репетировали, а вечером я учил азам игры на гитаре мотальщиц и прядильщиц. Девчонки с удовольствием к нам бегали.
Однажды я со сцены в толпе молодых ткачих заприметил умопомрачительный бюст! Потом наши взгляды с обладательницей бюста встретились. Повисла пауза. Я не нашел ничего лучшего, как спросить: «Девушка, а вы не поете?» Она испуганно попятилась, но подруги вытолкнули ее вперед. Она взяла микрофон и что-то тоненьким голосом пропела. Это и была наша первая встреча с будущей звездой эстрады Машей Распутиной…
Маша рассказала, что из своей деревни переехала в небольшой городишко под названием Белово.
Там решила выучиться на маляра. Но потом учебу забросила и отправилась, как ее киношная землячка Фрося Бурлакова, покорять Москву с одним чемоданчиком. Экзамены, по ее словам, в театральный институт она провалила. Пришлось устраиваться на фабрику ученицей. Там был лимит, который позволял тысячам таких же девчонок, как она, жить в Москве. Словом, стала «лимитчицей».
Не скажу, что Алла была красавицей, но от нее исходил такой аромат свежести и чистоты, что сразу было понятно — эта девушка родом из Сибири. Очень наивная, с напевным говорком, открытая, прямая. Как-то она, желая показать свои познания в музыке, важно меня спросила: «А фейзер у вас есть?», имея в виду файзер, педаль, которой пользуются гитаристы.
Она об этом явно слышала на танцах в клубе, куда бегала с подружками, вот и сказанула. Тогда Машино желание показаться большим специалистом в музыке страшно меня умилило...
Все свои знания она в основном черпала из фильмов. В фабричном клубе крутили без конца индийское кино, еще привозили «Пришла и говорю» с Аллой Пугачевой. Она раз десять бегала ее смотреть. Пугачева была для нее кумиром!
Однажды мы поговорили по душам. Алла сказала, что приехала из Сибири в Москву, живет здесь уже шесть месяцев. Жаловалась, как приходится трудно одной — получает всего шестьдесят рублей, живет в общежитии в комнате с тремя девушками.
«А где?» — спрашиваю. «На Четвертой Парковой», — ответила Алла. «Надо же какое совпадение! — удивился я. — А я — на Второй Парковой. Соседи, получается».
Как-то встречаемся с Аллой в клубе. Она чуть не плачет. Вот, мол, получила аванс и... все деньги проела. Причем уже давно. Оказывается, не удержалась, купила три плитки шоколада и курицу и все за один присест съела. Она постоянно жила впроголодь. Аппетит-то сибирский, богатырский! Мигом проест всю зарплату, а потом бежит занимать деньги у подружек. Только долг отдаст — и снова сидит голодная, лапу сосет. «У меня постоянно голова кружится и живот болит!» — пожаловалась она. Мне так ее стало жалко, что я тут же предложил: «А приходи ко мне в гости. Мама что-нибудь приготовит».
Вечером мы встретились у метро «Семеновская». Алла пришла в клетчатом пальтишке, в котором она из Сибири приехала. Мама к ужину нажарила котлет на всю семью. Я поставил на стол сковородку, на которой штук восемь дымилось, и зачем-то на минуту вышел из кухни. Возвращаюсь, а на сковороде одиноко лежат две котлетки. Меня дожидаются. Ну что тут сделаешь? Голод, как говорится, не тетка! Больше всего на свете Алла любила, конечно, пельмени. Могла съесть не одну тарелку. Со временем она, конечно, научилась свой аппетит контролировать… Мама, помню, слегка удивилась такому поведению моей новой знакомой, но я ей все объяснил. С тех пор я стал регулярно ее подкармливать.
— У Маши до вас были ухажеры?
— Ей же было всего восемнадцать.
Совсем молоденькая. Конечно, девушка она была видная, многие пытались за ней приударить, но поскольку она воспитывалась в строгости, всех гоняла. Берегла себя для мужа.
Это было еще до нашего знакомства. За ней ухаживал какой-то парень из Белова. Однажды он приехал из Сибири в Москву, нашел свою старую любовь и пригласил на свидание. Алла, ни о чем не подозревая, пришла к ухажеру в номер гостиницы. А он стал ее домогаться. Пришлось ей, бедной, оказать яростное сопротивление и бежать, оставив его ни с чем.
В Москве Аллу более опытные подружки каждое воскресенье таскали с собой на танцы. Иногда кавалеры приглашали девушек в рестораны. Она не раз попадала в какие-то истории, иногда приходилось отбиваться. Была настолько наивной, что даже представить себе не могла, что за угощение нужно ТАК «расплачиваться».
Однажды Алла сбежала из ресторана, выпрыгнув в окно. Слава богу, это был всего лишь первый этаж…
Алла стала часто приходить на наши репетиции. Никакого романа у нас и в помине не было. Пару раз поцеловались, вот и все. А потом я уехал по делам на юг. Через некоторое время она мне звонит. И сразу в слезы: «Вов, представляешь, я проспала, а меня за это уволили с работы. Из общежития выгоняют. Идти мне некуда. Что делать?» Видимо, подружки ей посоветовали: мол, москвич, холостой, нечего теряться! Я подумал-подумал и принял решение: «Иди к моей маме. Поживешь у нас, пока меня нет. Потом что-нибудь придумаем». Позвонил маме. Конечно, у нее были вопросы. Но мне все-таки уже тридцать четыре года, самостоятельный мужик. Я маме так сказал: Алла будет петь в нашем ансамбле, одним словом, не посторонний человек…
Возвращаюсь недели через две, Алла уже у нас.
Вечером всей семьей поужинали. С того дня и стали жить-поживать. Куда уж тут деваться? Любовь-морковь!..
— Вы объяснились друг другу в любви?
— Никаких особых слов мы друг другу не говорили. Все произошло естественно. Ведь то, что она решила прийти ко мне жить, и то, что я это позволил, снимало табу на отношения…
Конечно, Алла потянулась ко мне: спортсмен, музыкант, не пьет, не курит, и человек надежный, без глупостей. Что же еще?! Ей нужно было плечо, на которое она могла бы опереться, и я ей его подставил.
Квартира у нас была небольшая, двухкомнатная.
Родители жили в двадцатиметровой комнате, а мы в моей, шестиметровой. В нашей комнатке стояли раздвижной диван и пианино.
С моей мамой у Аллы отношения не сложились сразу. Алла человек резкий, с сибирской прямотой, а мама, коренная москвичка, на многое обижалась. Но если назревал конфликт, до скандала не доходило: я или отец всегда старались его разрулить. Кстати, по хозяйству Алла была большой мастер, наводила порядок молниеносно. Стирала руками белье: стиральную машину в нашу крошечную ванную невозможно было втиснуть. Естественно, как истинная сибирячка, виртуозно лепила пельмени. Но в основном готовила моя мама, Алла больше была на подхвате.
Когда уже стала звездой и у нее появился большой гардероб — одних шуб штук пятьдесят!
— управлялась со всем этим хозяйством просто здорово. Я ее всегда хвалил: «У тебя два таланта — петь и убирать!» Сама собирала чемоданы, никого к этому процессу не подпускала. Мастерица была на все руки! Только не часто ей приходилось этот талант свой показывать. В основном мы разъезжали с концертами, жили по гостиницам, ели, естественно, в ресторанах…
— А как вы познакомились с ее родителями?
— Они приезжали к нам погостить на несколько дней. Их устроили на ночлег в родительской комнате. Вчетвером с моими предками спали на диване. Им, естественно, все было в диковинку: и Красная площадь, и метро, и фильм по «видику», который я показал им после ужина.
Родители Маши собрались переезжать на Украину, вот и заехали к дочке. Очень беспокойной особой оказалась ее мама! Она была одержима охотой к перемене мест — все время переезжала из города в город… В Сибири ей холодно, в Чебоксарах, где они потом жили, тоже долго не задержалась: «Что-то мне соседи не нравятся!» И снова переезд — в Каменку. Машин отец покорно всюду ездил за женой.
Николай Агеев был истинным сибиряком, работал электриком. Однажды на работе произошел несчастный случай — он попал под напряжение и лишился обеих кистей рук. Маша была совсем ребенком, когда ее отец стал инвалидом. Она рассказывала, как с папой часто ходила на рыбалку. Помогала ему насаживать на крючок червя и ловко снимала с него пойманную рыбу.
Еще она была большим мастером по чистке рыбы.
Мама ее, по-моему, росла в детдоме. Восьмилетней девочкой ее отобрали цирковые артисты для номера «каучук», поскольку была удивительно гибкой, и она выступала в программе у Игоря Кио. Потом из-за травмы спины ей пришлось уйти из цирка. Она уехала с геологической партией на заработки в Сибирь. Там и встретила свою любовь — Николая Агеева.
Семья жила на отцовскую пенсию, плюс мама работала. У Маши ведь есть еще младший брат Коля. Она рассказывала, как в детстве его обманывала. Мама купит детям халву, а Алла Колю стращает: «Смотри не ешь эту гадость! Узбеки ее мнут ногами». Он, наивный, ей верил, и все лакомство доставалось хитрой старшей сестре. Коля долго ей это припоминал: «Ты меня обманывала!», а она в ответ громко смеялась: «А ты не верь, дурачок!»
Коля приехал к нам в Москву, когда Алла стала Машей Распутиной, и тоже захотел петь. Но у него не получилось. Я его устроил к нам техником. Сейчас он работает машинистом в метро...
Не прошло и года, как Алла призналась, что у нас будет ребенок. «Рановато… Я ведь хотел, чтобы ты начала петь… Впрочем, делай как знаешь», — сказал ей и уехал по делам в Сочи. Расписываться мы не стали. Восемь лет еще прожили гражданским браком. Наступило лето. Маша приехала ко мне погостить. Помню, в кепочке ходила, с уже наметившимся животиком, морским воздухом дышала. А когда пришло время рожать, объявила: «Я к матери поеду, на Украину».
— Как вы назвали дочь?
— Маша назвала ее в честь своей мамы — Лидой. Я был против того, чтобы называть ребенка в честь кого-то из членов семьи, говорят — плохая примета. Но Маша настояла на своем. Дочка подолгу жила на Украине: летом там тепло, фрукты, витамины. Как-то поехали мы с Машей Лиду проведать. Дочке было года полтора. Гляжу, теща все ей позволяет, потакает любым ее капризам. Лида деревянным молотком стучит деду по голове, а ей никто даже замечания не сделает! Просит конфету, ей тут же: «Ешь, золотко!» Я не выдержал и говорю: «Лидия Георгиевна, зачем вы ребенка так балуете? Нельзя ей во всем потакать!» И тут понеслось! Слово за слово, мы вдрызг разругались. Я развернулся и пошел к выходу: «Раз так, я поехал домой!» Маша вся в слезах бросилась за мной вслед: «Не хочу здесь больше оставаться, я с тобой!» Мы уехали. А спустя время забрали Лиду в Москву… Пришлось потесниться: в нашей крохотной комнатке между диваном и пианино втиснули детскую кроватку.
И у Маши пошла обычная женская жизнь: муж, ребенок, кастрюли... Разве она могла себе тогда представить, что скоро будет соперничать в славе с самой Пугачевой?!
— Почему вы не расписывались? Маша не намекала: мол, женись!
— А разве рождение ребенка — не намек? Просто некогда было. Да и она не настаивала. Я все время мотался в Сочи по делам. И ее стал постепенно к музыке приучать. Подведу к пианино и показываю: «Это клавиши. Белые — это тона, черные — полутона. Пробуй». Она меня слушалась. Быстро поняла: то, что я ей говорю, надо делать!
Маша за мной всюду ездила. Конечно, ей хотелось и страну посмотреть, и на сцене выступать.
Мы с ансамблем подготовили одну песенку из репертуара Пугачевой, она с ней и выступала с нами в ресторанах...
— Когда вы наконец решили узаконить брак?
— Лиде исполнилось уже восемь лет, а мы все жили нерасписанные. Наконец Машу пригласили на фестиваль в Германию, а чтобы поехать за границу, нужен был штамп в паспорте. В тот же день мы и расписались. И Маша стала Аллой Ермаковой. А через десять лет благодаря знакомству с высокими милицейскими чинами получила новый документ, где черным по белому было написано — Мария Распутина. Так псевдоним стал ее настоящей фамилией.
— Вы и псевдоним ей придумали?
— В искусстве мелочей не бывает. Уже само имя должно играть! Как-то она ударилась в воспоминания: «Помню, еще маленькой кликну бабушек со всей деревни, соберу с них по пятачку и объявляю концерт. Поставлю два стула, привяжу к ним простыню-занавес и давай петь. А в соседней деревне половина жителей носили фамилию Распутины. И даже, может быть, сам Гришка Распутин был родом из тех самых мест». Тут меня и осенило — Маша Распутина! Но она долго не хотела становиться Машей. Все сибирские девчонки, когда приезжают покорять столицу, мечтают быть Изольдами, Джульеттами, а тут какая-то Маша... Деревенщина! Вначале она выступала под именем Марианна Агеева. На мой вкус, получилось очень слащаво. Хотелось чего-то исконно русского, могучего, как и ее голос. И потом, второй Аллы, после Пугачевой, на сцене быть не могло! Словом, я ее целый месяц уговаривал.
Наконец она сдалась. Так появилась Маша Распутина.
Буквально через месяц я забыл, что ее зовут Аллой. Маша и Маша. Помню, приехал погостить ее отец. «Алла», — обращается он к дочери. Я ему говорю: «Николай, не называйте ее так. Она даже не откликнется».
Маша не боится ничего! Такой вот у нее характер. Она и на сцену вышла без страха. А ведь поначалу нашу кассету, на которой Маша спела песню Игоря Матеты «Играй, музыкант», не взяли на телевидение. Игорь был тогда студентом музыкального училища. Вначале «Музыканта» он предлагал Ларисе Долиной, но та отказалась: дескать, песня «совковая». Когда Маша спела несколько строчек своим фирменным голосом, Матета поначалу даже испугался: «Круто! Но так у нас петь нельзя!
Слишком по-западному». Однако песню мы записали, и я отнес ее в Останкино. Редакторы кассету положили на полку: так, мол, девушка петь не может. А через год, когда пираты начали крутить «Музыканта» по всей стране, телевизионщики бросились искать исполнителя: «Такой классный парень поет! Гений! Где его найти?» В итоге позвонили мне: «Ведите скорее вашего самородка! Начальство умоляет».
С первого же эфира «Утренней почты» Маша стала знаменитой на всю страну. Первый ее альбом мы «сводили» в студии Александра Кальянова, большого друга Пугачевой. Он ей о Маше и рассказал. На следующий день Распутину пригласили на аудиенцию в квартиру Пугачевой на Тверской. Примадонна всегда держала руку на пульсе и отслеживала таланты, вот и решила лично познакомиться с восходящей звездой...
Дверь нам открыла какая-то женщина.
Без макияжа, непричесанная, в домашней кофточке. Мы в ней не сразу признали Пугачеву. Стало ясно: застали хозяйку врасплох. А мы-то при полном параде заявились! Возникла неловкая пауза. Маша от смущения прошла в комнату прямо в пальто. Сели. Нам предложили чай с пирожными. И тут я замечаю, что Пугачева под разными предлогами стала выходить из гостиной. Раз двадцать отлучалась и каждый раз возвращалась новая: сначала глаза подкрасила, потом губы, затем кофточку сменила на платье, туфли на каблуках надела... В конце она уже полностью преобразилась. «Вов, подыграй мне!» — велела она Преснякову и исполнила несколько песен. Потом мы поставили Машину кассету с песней «Играй, музыкант!» Пугачева сразу же пригласила Распутину выступать на концертах ее Театра песни.
Очень скоро мы завоевали всю страну, а по сборам даже перегнали саму Пугачеву!
Раньше на правительственных концертах в заключительном отделении всегда пела Алла Борисовна, а начиная с 92-го года стали наперебой приглашать в Кремль Машу. Это не могло не задевать Пугачеву.
Помню, как-то она нам сама позвонила. Я взял трубку, а там голос: «Ну-ка, позовите вашу звезду…» «А кто ее спрашивает?» — «Это царица мира ей звонит». Тут я понял, кто это. «Ну так что, звать Машу?» — переспрашиваю. «Не надо. Достали вы меня!» — и хлоп трубку.
— Неужели вы не ревновали жену? У нее ведь появилось море поклонников...
— Да некогда нам было такими глупостями заниматься!
Маша давала по сорок концертов в месяц! Австралия, Америка, Европа, наша необъятная страна. Гастроли, гастроли, гастроли… Мы работали круглосуточно! Записи на телевидении, радио, в студии, концерты, интервью. Помню, на какой-то передаче Маша спела «Живи, страна!» К нам подошел Александр Малинин и выразил свое восхищение: «Ну, вы молодцы! Прете как танки. Только пыль столбом!»
А потом... Маша не давала мне повода для ревности. Естественно, мужчины ей постоянно говорили комплименты, в ресторанах к ней бежали, расталкивая друг друга локтями, композиторы: «Маша, хотим написать тебе песню». Нам мешками приносили письма, на конвертах стоял адрес: «Москва. Маше Распутиной».
Однажды в какой-то газете был объявлен конкурс: «Кто по ночам снится солдатам». И Маша выиграла! Не сомневаюсь, что солдаты видели ее исключительно в эротических снах…
Помню, как смеялись над одним письмом. Влюбленный солдатик написал: «Маш, отслужу и приеду. Не сомневайся, заработаю миллион и женюсь на тебе!»
Да и я долго хранил верность Маше. У меня, как у руководителя коллектива, были, между прочим, отличные возможности для адюльтера: я ведь отбирал девочек для бэк-вокала. И мог бы выбрать любых красавиц, поставив определенные условия. Но мне этого не надо было...
Маша была бешено популярна. Помню случай, когда ей предложили сняться в рекламе отечественных сапог.
Я как увидел эти «валенки», тут же предупредил: «Ни в коем случае их не надевай. Перекинь пару через плечо, так и фотографируйся». Через три дня сапоги сомнительного качества раскупили. За это их производители подарили Маше «Мерседес».
Помню, вечером в русском ресторане на Брайтон-Бич Машу увидел представитель дома Versace. И сразу после концерта прислал в номер платье и сапоги. Этот наряд был словно для нее сшит. Тогда же солидный журнал «New York magazine» взял у Маши интервью, предварив его комплиментом: «Русская певица обладает уникальным тембром голоса. Таких голосов в мире всего три-четыре».
— В свое время ходили упорные слухи о том, что у Маши Распутиной роман с Филиппом Киркоровым...
— Да это я сам придумал!
Так получилось, что Маша часто выступала на концертах с Киркоровым. Филипп — в первом отделении, Маша закрывала второе. Естественно, молва их сразу же и повенчала, тем более я всегда оставался в тени...
Как-то летом мы с Филиппом вместе оказались в круизе по Средиземному морю. Корабль был полон звезд. Артисты по вечерам давали концерты, а журналисты брали у них интервью. И тут меня осенило: «А что, если подбросить в костер дровишек?» За завтраком предлагаю Маше и Филиппу: «Не хотите притвориться, что у вас роман?» Маша с Филей эту идею тут же подхватили и стали дефилировать по палубе, взявшись за руки. За ними бегали фотографы и наперебой снимали обнимающуюся парочку.
Однажды перед очередной «прогулкой» Филипп зашел в нашу каюту в шортах. Маша, увидев это «безобразие», рассердилась: «Что ты так оделся? Я с тобой не пойду! У тебя ноги иксом!» Она ведь всегда правду-матку любому в лицо говорила...
В один из дней за обедом собралась большая компания, и Филя спросил: «Как бы и мне научиться так петь?», а она резко в ответ: «Никогда не научишься. Ты вообще не умеешь петь!» Филя встал обиженный и гордо сказал: «Зато я красивый!» «Ой, — захохотала Маша. — Тоже мне красавец! Глаза выпученные, ноги иксом». За Киркорова даже Ангелина Вовк вступилась: «Маш, не обижай Филю».
Однажды стою в ванной. Вдруг слышу — хлопнула дверь каюты. Внутрь с хохотом ввалились Маша с Филиппом.
Слышу: хи-хи, ха-ха, а потом вдруг Маша вскрикнула: «Ты что, Филя! Мне же больно!» Я мгновенно выскочил из ванной и стал оттаскивать Филю. Вижу, он ей сильно руку зажал. «С ума сошел! — говорю. — У тебя два метра роста, а ты всем телом на ее руку навалился!» И легонько его толкаю. Никакой ревности у меня, поверьте, не было и в помине. Я его и пальцем не тронул бы, но он вдруг полез драться. Так смешно! Встал в боксерскую стойку и давай перед моим носом кулачками махать. Мне пришлось защищаться, и я заехал ему в глаз. Маша на меня накинулась: «Ты что?! Ему же сегодня выступать!»
Филя, прикрыв синяк, выбежал из каюты. Заходит спустя время и Машу просит: «Замажь тональником. Ну как я теперь буду петь для телевизионного эфира?» Я ему посоветовал: «Выходи как есть. Скажут, пострадал за женщину. Это же здорово! Синяки украшают настоящего мужчину!»
— Это правда, что ваша дочь тоже хотела стать певицей?
— У Лиды были удивительные способности к вокалу.
Она ходила в музыкальную школу, ей лично давал уроки директор «Гнесинки». Я мечтал раскрутить дочь, как когда-то ее мать. Но Маша возражала: «Не надо ей этим заниматься». Одно время Лида выступала вместе с Машей под именем Анжела Ермакова. Никто из публики не знал, что на сцене за спиной у Маши вместе с другими танцовщицами ее дочь. Лида даже была бэк-вокалисткой...
Она росла очень эмоциональным ребенком. Непоседливая, неусидчивая, ей было очень трудно учиться. Педагоги постоянно на нее жаловались. Поэтому и переходила она из одной школы в другую.
Наконец нашли дорогую, платную. Но у дочки опять ничего не заладилось. На нее нельзя было кричать, заставлять что-то делать. А тут еще и «звездная болезнь»: «Я — дочь Маши Распутиной!» В четырнадцать лет мы отправили Лиду учиться в Англию. Там она пробыла полгода и снова: «Не хочу!» Закончила школу с грехом пополам. Слава богу, школа платная, выдали аттестат — и все.
А потом умер Лидин педагог по вокалу. Эта смерть ее потрясла. Тут еще мы с Машей затеяли разводиться, словом, у девочки случился первый эмоциональный срыв...
Помню, в первую госпитализацию я приехал проведать ее в больницу. В палату меня не пустили. Лида вышла ко мне бледненькая, в халате и улыбается. «Все нормально!» — говорит.
А потом вдруг призналась, что постоянно слышит чьи-то голоса. «У меня чип в голове, папа, со мной кто-то говорит…» — прошептала она.
— Почему вы расстались с ее матерью?
— Да ведь почти двадцать лет прожили вместе! Страсти поутихли, любовь прошла... Можно было, конечно, закрыть глаза и представлять, что ты обнимаешь Мэрилин Монро, но ведь природу не обманешь...
Все двадцать четыре часа в сутки я посвящал Маше, не спал ночами, все думал о репертуаре, гастролях, ее прическе, платьях, голосе… Бывало, остановлю машину перед светофором и, пока горит красный, закрою на десять секунд глаза и вырубаюсь. Маша целиком заполнила мою жизнь. Я был и ее пресс-секретарем, и директором, и мужем, и стилистом, и советчиком, и продюсером, и фотографом…
За два десятка лет у меня случился лишь один романчик с медсестрой.
В середине 80-х, когда мы с Машей не были еще расписаны. Он длился всего три дня. И вот после семнадцати прожитых с Машей лет я влюбился в Лидину учительницу английского языка. Она занималась с дочкой у нас дома. Вике было всего девятнадцать...
Однажды Маша нашла на подушке чужой длинный волос и устроила грандиозный скандал. Пыталась мне даже лицо расцарапать, еле успел ее за руки схватить. Через какое-то время родителям Вики позвонили от Маши и стали угрожать: «Пусть ваша дочь оставит Володю в покое! Хуже будет!» Маша сразу же учительницу уволила. Но наши отношения с женой были уже окончательно разрушены...
Из-за этого романа мы с ней и разошлись.
— А кто первым произнес слово «развод»?
— Это решение мы принимали вместе. Я хотел по-хорошему: живем отдельно, но работать продолжаем вместе. Мне и в голову не приходило, что может быть иначе. Я окружил Машу такой заботой, что ей осталось только расслабиться и получать от жизни удовольствие, работая в шоу-бизнесе, — никаких проблем. Я и не думал, что она от этого откажется...
Когда мы расстались, я ей желал только хорошего: чтобы встретила свою любовь, оставаясь на том пьедестале, на который я ее вознес… Но она на нем, увы, не удержалась…
Мы жили уже в загородном доме в Крекшине.
Когда разъехались, Маша осталась там с дочкой, а я переехал в квартиру. Лиде было шестнадцать.
Мне все вокруг говорили: «Ну ты и дурак! Что ты делаешь?» Но я пошел в загс с заявлением, и нас тут же развели. «На раздел имущества подаете?» — спросили меня. «Нет. Все оставляю жене и дочери». По взаимному уговору Лида должна была унаследовать особняк в Крешкине. Мне осталась квартира, еще я рассчитывал получить машину, одну из пяти, но так ее и не дождался. Через несколько дней после развода Машин телефон вдруг отключился. Через десять дней Маша с Виктором срочно продали наш дом...
А я все еще продолжал надеяться, что мы будем работать вместе. Занял под ее клипы двести пятьдесят тысяч долларов. Мы бы «отбили» эти деньги за полгода, давая концерты, но...
отдавать долг пришлось самому. Я даже продал отцовскую квартиру...
Если бы я оставался продюсером Распутиной, она еще долго была бы в первой тройке звезд нашей эстрады. Без сомнения! Но ее новый муж Виктор решил, что сам сможет «рулить империей»… Он думал, что это легко. И меня отстранили. И вот Маша с такой высоты умудрилась слететь вниз. И внешне изменилась, а этого нельзя было делать. Ее лицо — бренд! И петь ей было больше нечего...
— Не странно ли, что в интервью и на официальных сайтах певицы о вас нет ни слова?
— Маша специально не называет моего имени. Но все равно это были лучшие годы моей жизни. Это победа, равной которой я не знаю — американская сказка о Золушке в стране Советов!
Мы даже строили планы снять музыкальный фильм о деревенской девчонке, ставшей звездой, под названием «Последний диск». Такую драматическую историю. В конце фильма героиню чуть не убивают, продюсер в последний момент закрывает ее своим телом. После этого последний диск певицы мгновенно становится платиновым...
Мои мечты о продюсерской работе, может быть, и сбудутся. Недавно у меня объявилась внебрачная взрослая дочь из Красноярска. Она приехала в Москву и пытается сделать карьеру певицы. У нее великолепный голос. Катя показала мне фотографию своей мамы. Это та самая медсестра, с которой у меня был кратковременный роман, когда я лежал в больнице. Но, к сожалению, я помню только белый халат... Конечно, хочется верить, что это действительно моя дочь.
Во всяком случае, я займусь девочкой и раскручу ее, как когда-то Машу. Мне это очень нужно, потому что я мечтаю помочь Лиде, которая попала в беду...
Как-то от Виктора, нынешнего мужа Распутиной, я узнал, что у Маши с Лидой плохие отношения. Вскоре дочь переехала ко мне. Она рассказала, что ее не подпускали к маленькой сестренке. Если она пыталась помочь, мама сердилась и все время ее останавливала: «Отойди от нее!»
Я звонил Виктору: «Неужели вы не можете купить Лиде квартиру? Я отдал Маше миллионы». Мы ругались по этому поводу целый год. Я твердил одно: «Купите Лиде квартиру». Тогда квартиры стоили всего пятнадцать тысяч долларов. Маша с Виктором купили, только когда поняли — иначе я с них не слезу!
Я был у Лиды на Мосфильмовской. Обычная однокомнатная квартира. Мебель и все, что необходимо для жизни, у нее было. Дочь пыталась там начать самостоятельную жизнь. Но она все больше замыкалась в себе. Ни подруг, ни родственников. С мамой не общалась, и это ее ужасно тяготило...
— А почему их отношения не сложились?
— Об этом нужно спросить у Маши. Только она никогда не говорит о Лиде, а на все вопросы о дочери отвечает: «Без комментариев». Правда, однажды вскользь обронила: «Лида куда-то исчезла». Маша делает вид, что у нее нет старшей дочери. Она вычеркнула меня и Лиду из своей жизни...
Однажды ко мне в дверь позвонили. Я открыл. Стоят милиционеры с бумажкой: «Здравствуйте, гражданин Ермаков.
У нас есть санкция на обыск! Ваша дочь написала заявление в милицию о том, что вы ее били и украли у нее все вещи». «Неужели вы не понимаете, — сказал я следователю, — что это написано человеком, который лечится в психиатрической больнице?» На следующий день я поехал к Лиде и спросил: «Зачем ты это сделала?» «Мне сказали, что так надо…» — ответила она. Лида написала в милицию письмо с просьбой отдать ее заявление отцу. В нем она просила у меня прощения... Дело тут же прекратили. Зачем и кому это понадобилось, не знаю…
— А где Лида сейчас?
— Лежит в областной психиатрической клинике в Сергиевом Посаде...
Как-то в больницу к Лиде, когда она туда попала во второй раз, приехала Маша. Пообещала дочери, что она будет жить у нее, и попросила подписать какой-то документ.
Как я понимаю, это была генеральная доверенность на продажу Лидиной квартиры. Между прочим, ее стоимость выросла к тому времени с пятнадцати тысяч до двухсот! Лида все бумаги с готовностью подмахнула. После больницы переехала к матери. Но через три дня снова пришла жить ко мне. А я пенсионер, чем могу ей помочь? «Зачем же ты подписала документы на квартиру?» — спрашиваю дочь. «Я это сделала добровольно. Мне квартира не нужна. Не могу без мамы, а мне пообещали, что я буду жить у нее… Мне для мамы ничего не жалко».
Так Лида осталась без квартиры. Мало того, ее выписали из Москвы и прописали в Подмосковье. Как-то она приехала в Сергиев Посад по месту своей прописки и обнаружила, что никакого жилья по адресу: улица Серова, 11, который указан в ее паспорте, просто нет!
Стоит какой-то полуразвалившийся сарай, где, как оказалось, прописаны сто человек.
Я ей предложил: «Лида, у нас во дворе есть магазин. Попробуй, может, сможешь там работать». Она устроилась, походила неделю, а затем ее уволили, сославшись на то, что девочка слишком рассеянная…
— В магазине знали, чья она дочь?
— Нет, конечно! Она ведь туда устраивалась как Лидия Ермакова. Однажды к нам во двор приехала съемочная группа. Никто не мог понять, в чем дело. Мужики с камерами ворвались в магазин и стали ко всем приставать: «Где тут у вас работает дочка Распутиной?» От удивления у продавщицы челюсть отвисла: «Какая дочка?» Какое-то время назад Лида захотела уйти в монастырь.
И Маша ее устроила в женский монастырь где-то далеко от Москвы. У нее там знакомая игуменья. Но долго Лида в монастыре не прожила. Ей было трудно... Сейчас она хочет туда вернуться, только это очень непросто…
Я советовался с врачами, они обнадеживают, говорят, к тридцати годам здоровье у дочери может нормализоваться. Но для этого ей нужны внимание, забота и хорошее лечение. А какое я ей могу дать лечение, если таблетки стоят по пятнадцать тысяч рублей? Купить нам с ней их не на что... А дочь без лекарств как рыба задыхается и сама просится в больницу. Вдобавок нужно заниматься ее пенсией, которую обязаны выдать. Ходить, просить… И все это пока на мне.
Последние пять лет Лида лечится в психиатрических клиниках. Выйдет максимум на месяц — и снова в лечебницу ложится. Последний раз сама из моего дома позвонила в больницу и попросила ее забрать, почувствовав ухудшение. За ней приехала «скорая»...
Вот уже два года к Лиде в Сергиев Посад я езжу один. Покупаю немного фруктов и сажусь в электричку. Чтобы ее проведать, мне приходится добираться туда два с половиной часа. Но я знаю, что она меня очень ждет... И по-прежнему надеется, что мама тоже к ней приедет...
Подпишись на наш канал в Telegram