…Хорошо помню, как сердце замирало, когда в Нижнем Тагиле на трамвае проезжала под мостом, над которым в это время шел поезд. Говорят, если в тот момент, когда они пересекаются, загадать желание, оно обязательно исполнится. И вот я про себя твердила: «Хочу, чтобы мы с Мишей всегда были вместе... Хочу, чтобы мы с Мишей всегда были вместе...»
...Мы с Мишей прожили почти двадцать четыре года, год до серебряной свадьбы не дотянули.
Иногда думаю: вот бы сейчас оказаться в том трамвае, зажмуриться и прошептать: «Миша, вернись сюда, пожалуйста... Я так устала без тебя! Ты слышишь? Ну я же знаю, что слышишь! Ты всегда чувствовал, когда мне плохо, и помогал. Вернись!.. Хоть на мгновение, хоть на одну секунду...»
...Знаете, мы с Мишей долго в разных городах жили, и потом, когда поженились, тоже вместе недолго побыли — Миша в Москву уехал. Так вот, где бы он ни находился, всегда чувствовал, когда я его зову: как только начинала скучать по нему, он тут же или звонил, или телеграмму присылал, или письмо. Появлялся всегда... «Галиночка, любимая, здравствуй...»
Письма мы друг другу начали писать почти сразу, как познакомились.
Он служил у нас в Нижнем Тагиле. Говорю «у нас», хотя этот город мне не родной: мы с родителями и сестрой перебрались на Урал, когда мне было 10 лет. А родилась я в Кировской области, в деревне Еремино, там наши корни.
Семья у нас была простая: мама — акушерка, папа — строитель. Хотя папа был вообще очень разносторонним, талантливым человеком, и не только по строительной части. Все знали, что Николай Зубарев — мастер на все руки. К нему многие обращались, он и рисовал хорошо (одно время даже учителем в деревенской школе работал), и плотничал...
В Нижнем Тагиле папа как раз плотником работал, его мастерская располагалась рядом с воинской частью, в которой служил Миша. Если бы не папа, возможно, мы с Мишей и не встретились бы...
Впервые я увидела его у своего дома — они с папой сидели на скамейке.
Худенький солдат со смешной ровной челочкой — такие парни мне совсем не нравились. «Пап, ключи дай!..» — получила связку и тут же убежала.
Второй раз мы столкнулись в папиной мастерской, Миша туда часто заглядывал. И я после школы как-то забежала. Смотрю — опять тот солдатик, которого я видела около подъезда. Он тоже меня узнал, торопливо поздоровался. Я буркнула: «Здрасьте...» и отвернулась. А Миша — я даже спиной чувствовала — глаз с меня не сводил. Помню, про себя подумала: «Ишь какой выискался! Смотри не смотри — толку не будет!» В нашем городе многие девчонки крутили романы с солдатами, но я была уверена: со мной такое не случится.
Все эти романы оказывались, как правило, скоротечными, а репутация у девушки оставалась подмоченной навсегда. К тому же у меня был молодой человек: мы долго дружили, потом он отправился служить, и теперь я его ждала...
Но Миша, если что задумал, никогда не отступал.
Как-то сидела я вечером на балконе — а балкон у нас прямо на плац выходил — и книжку читала. Краем глаза замечаю: на плацу появились два солдатика и направляются к забору, выбрав место прямо напротив моего балкона. Подошли поближе, смотрю — один из них папин знакомый с нелепой челкой, а другой... Другой солдат мне понравился. Ладно сложенный, симпатичный... Тут Миша легко пробежался по гитарным струнам и запел. А второй парень просто рядом стоял, видимо, его взяли для моральной поддержки.
Но хоть второй мне и понравился, я, не дослушав до конца Мишину серенаду, ушла в комнату.
Но он не сдавался.
Однажды вечером выхожу из дома, а тут — вот это да, чуть рот не открыла! — мой вчерашний трубадур стоит в синей рубашке и моднющих клешеных брюках! Как потом выяснилось, клинья в брюки Миша вставил сам. Долго корпел в казарме, но результат того стоил: я была ошеломлена. А он как ни в чем не бывало подошел ко мне и предложил прогуляться.
...И вот что интересно: как только наша с Мишей история началась, я ни секунды не сомневалась: у нас все всерьез и надолго, и репутация моя не пострадает.
— Так он же вам вроде не глянулся вначале?
— Он, может, внешне и не покорил меня с первого взгляда, но... Ни с кем и никогда мне не было так интересно. И знаете, со временем он мне даже стал казаться очень симпатичным! Вот что любовь делает...
Миша, при том что служил, успевал и в художественной самодеятельности участвовать, и рассказы писал, и песни на гитаре подбирал. Причем подбирал мгновенно. И слова всегда помнил. Один раз услышит — и сразу запомнит. Очень похоже копировал голоса популярных артистов и знакомых. Я просто поражалась этой его способности. Миша артистом был от природы, как и его любимый Василий Макарович Шукшин. Миша ведь, когда школу окончил в своем Верх-Обском, ансамбль организовал, сам и пел, и конферировал, потом в культпросветучилище на отделение балалаечников поступил, но бросил.
С его кипучей энергией, наверное, там просто не совладали...
А какие он письма писал! У нас прямо роман в письмах был. Иногда длинные послания друг другу сочиняли, иногда короткие записочки. Домашних телефонов не было, поэтому общались через переписку:
«Сегодня пойду фильм новый смотреть (Миша был ответственным за культурный досуг, и у него была обязанность фильмы новые отсматривать. Если ничего предосудительного в них не обнаруживалось, солдатам разрешался поход в кино). Потом вместе сходим?»
«Сходим! А у меня экзамен послезавтра, буду с книжками...» Поход в кино, к слову, был отдельным развлечением.
С Мишей на просмотры меня не пропустили бы, поэтому приходилось идти в кинотеатр вместе со всей частью. Аромат от солдатских сапог в зале стоял такой — чуть слезы из глаз не текли.
Однажды Миша взял увольнительную — мы собрались на концерт. Купили заранее билеты, и я с нетерпением ждала, когда же наступит этот день. Перебрала весь свой гардероб, весьма скромный, надо сказать, и, не найдя ничего приличного, решила сшить юбку. Благо дома обнаружился кусок материи. Времени в обрез, я отчаянно торопилась, но к сроку успела. Надела обнову и быстрее бежать, уверенная, что Миша уже ждет и волнуется.
Прихожу — его нет. Жду десять минут — нет, двадцать — нет. Уже концерт начался, а он так и не появился.
Шла домой, глотая слезы: я так готовилась, а он не пришел!
Захожу в квартиру, навстречу мама. Прикладывает палец к губам: «Сильно не шуми, в большой комнате Миша спит...» — «Как Миша?» — «А вот так...»
Оказалось, Миша на радостях по поводу увольнительной немного выпил, но поскольку был голодный, тут же захмелел. Он бы улегся прикорнуть на лавочке в парке недалеко от нашего дома, если бы его не заметила мама. Она-то и привела его к нам. Миша проспал сном младенца в гостиной весь вечер...
— А что же ваш молодой человек? Вы же говорили, что ждали его из армии?
— Когда стало понятно, что у нас с Мишей все серьезно, я очень переживала, как ему обо всем рассказать.
Но получилось, что ничего рассказывать не пришлось. Когда мой парень вернулся и собрался к нам в гости, на лестнице его встретил Миша. Мне даже выйти не дал. «У нас мужской разговор будет». Они побеседовали, и тот ушел. Миша мне говорит: «Больше он тут не появится». — «А что ты ему сказал-то?» — «Что-что? Сказал, что ты моя... И все тут».
Мишина служба подошла к концу, ему надо было возвращаться домой, на Алтай, а я как-то совершенно не могла себе это представить. То есть в голове не укладывалось, что мы теперь не будем видеться, что он окажется в тысячах километров от меня. Мысленно себе сказала: представь, будто Миша на картошку уехал и скоро вернется.
...Кстати, по поводу картошки. Я уже окончила школу и поступила в медицинское училище на фельдшера.
Однажды увезли нас на картошку. Вдруг приходит телеграмма от Миши: «Встречай. Завтра приезжаю...» Что делать? Я к преподавателям кинулась: «Отпустите! Очень в город надо!» Те ни в какую. И тогда мы с подругой попросту сбежали. Сама от себя не ожидала такого смелого поступка...
Мы пробирались в полной темноте, переправлялись через реку, через лес шли... Страху натерпелись такого... Наконец добрались до станции, и тут выясняется: у нас не хватает денег на билеты. Но как-то доехали. С Мишей встретиться я успела.
...Когда он уехал домой, я по нескольку раз в день заглядывала в почтовый ящик — нет ли весточки. И, как правило, меня всегда ждал конверт. Миша писал практически каждый день. Сейчас перебираю эти листочки, исписанные иногда убористым, иногда размашистым почерком (в зависимости от настроения), и сердце сжимается.
Такие смешные мы были. Но такие искренние...
«Галочка, любимая, все время думаю о тебе... Никогда, слышишь, никогда тебе не изменю. Никто мне кроме тебя не нужен...»
Я отвечала: «И я никогда. Никто мне кроме тебя не нужен...»
И, знаете, ни секунды никогда не сомневалась, что Миша говорит правду. Даже несмотря на то, что потом, как показала жизнь, слова с реальностью разошлись, уверена — он не думал, что так получится. Споткнулся, и покатилось все, как снежный ком с горки...
...Вернувшись из армии, Миша пошел учиться, я тоже студенткой была.
А какие деньги у студентов? Кот наплакал. Правда, я шла на диплом с отличием и получала повышенную стипендию, так что каждый месяц по десять рублей с нее откладывала.
Мы оба упорно копили на билет: Миша — чтобы ко мне приехать, а я — к нему. Даже донором стала. Утром поднималась чуть свет и быстрее в поликлинику. Там кровь забирали, кормили, выплачивали вознаграждение, и я, счастливая, оттого что в моей копилке еще немного прибавится, бежала на учебу. Но силы все-таки не рассчитала: один раз кровь сдала, другой, а потом голова кружиться от слабости начала... Еще на «скорую помощь» устроилась работать. Дежурила по ночам. А за ночные смены мне отгулы давали. Я их копила на случай, если удастся к Мише поехать.
— А родители вас к Мише отпускали? Вы ведь не расписаны были...
— Когда он позвал меня в Верх-Обское знакомиться с родственниками, мои мама и папа были категорически против. Особенно папа: «В каком таком качестве ты туда поедешь?» Нет, и все! Я уже думала, что поездка не состоится, но тут мама говорит: «Иди с бабушкой посоветуйся». Таисия Даниловна, папина мама, в семье считалась безусловным авторитетом. И вот я пришла к ней. Она спрашивает: «Так что, любишь его?» — «Люблю». — «Ну что делать. Тогда езжай...»
С бабушкиного благословения к Мише и уехала.
К слову, на деньги Таисии Даниловны — пятьсот рублей, как-то у нее так получалось, на всех детей и внуков откладывать — мы с Мишей и свадьбу устроили.
...Я съездила на Алтай, познакомилась со всей Мишиной родней, у него семья большая — шесть братьев и сестер, мама, папа...
Анна Петровна с Сергеем Васильевичем всю жизнь вместе — и в радости, и в горе... Испытаний на их долю немало выпало. Двое детей маленькими умерли, работать приходилось много и тяжело — Анна Петровна изо дня в день на шахте, отец сварщиком был. Но они не жаловались, все невзгоды стойко переносили. И Мишей всегда очень гордились. Как и все Верх-Обское. Люди так и говорили: «Наш Миша...»
Я, конечно, страшно переживала, как меня примут Мишины родители. Зашла в дом и хорошо помню: даже ладошки вспотели. Но волновалась, как выяснилось, зря. Анна Петровна сказала: «Раз Миша тебя любит, значит, и нам хорошо».
...После моего возвращения с Алтая сильно заболел мой папа.
Он всегда был таким крепким, ни на что не жаловался, а сгорел моментально. Мы с мамой и сестрой до конца не могли поверить, что он уходит. Все думали, что справится.
Но не справился...
Я отправила Мише телеграмму: «Папа умер». Он тут же примчался. Мне тогда было так плохо, что если бы не Миша, не знаю, как вообще выжила бы. Это он вытащил меня из моего горя. Просто все время был рядом, говорил что-то, и будто его сила ко мне перетекала.
На поминках Миша всем объявил, что мы решили пожениться. Я расплакалась. Так было жалко, что нет папы, он бы за нас порадовался...
Потом мой жених снова уехал. А я бегала по Нижнему Тагилу: искала фату, платье, узнавала, где к столу что-то можно купить. Помню, раздобыла по большому блату груши... Какое же это было невероятное счастье! Грушевый аромат витал в нашем доме всю свадьбу...
А вскоре я забеременела. И мы с Мишей стали ждать нашу дочку. Правда, пришлось снова расстаться — муж учился в Новосибирске в институте торговли, с общежитием не получилось, приходилось снимать угол. Мне в пложении определенно лучше было оставаться дома.
Но когда родилась Анечка, произошло это в День Победы, 9 мая, Миша перевелся на заочное и устроился на работу. Сначала в обувном магазине коробки разгружал, потом был администратором в кафе, в конце концов его кто-то устроил в столовую заместителем директора.
Мы тогда сняли квартиру и зажили все вместе.
Мебели в квартире почти не было.
В комнате, помню, стояла старая дряхлая тахта. Мы на ней все втроем спали, и я постоянно переживала, как бы Анечка с этой тахты не скатилась. Обкладывала ее подушками. Собственно, эти подушки и были нашим с Мишей имуществом, позже он мне их даже багажом в Нижний Тагил переправлял.
В Новосибирске я каждый день просыпалась и радовалась: ну вот, мы с Мишей наконец вместе! Что еще надо? Но выяснялось: кое-что все-таки нужно. Хотя бы элементарные продукты, чтобы мужу ужин приготовить. В то время ведь в магазинах все было по карточкам — сыр, масло, колбаса... А мы с Мишей в Новосибирске не прописаны, и карточки поэтому нам не полагались.
Хорошо, если друзья что-то подкидывали — то немного масла, то кусок сыра, иногда из деревни родители посылку передавали. Но рацион все равно был очень скудный.
Все говорили: «У тебя же муж в столовой работает. Что же он там ничего взять не может?» А он не мог! Просто не представлял, как это — взять не свое. Однажды, помню, приходит домой хмурый. Говорит: «Посмотри в сумке, там есть кое-что...» Я заглянула — оказалось, кочан капусты. Кто-то из сотрудников столовой Мише его, можно сказать, насильно в сумку положил...
Но, знаете, несмотря на трудности, чувство от того времени осталось очень светлое. Мы смотрели с Мишей в одну сторону и поддерживали друг друга, как бы тяжело ни приходилось.
...Как-то вечером после ужина Миша говорит: «Пойдем на балконе посидим... Как раньше...» Мы вышли на балкон, Миша взял гитару и несколько часов пел мне Высоцкого. Пел так, что мурашки по телу бежали. Я слушала его, а потом подняла глаза — почти на каждом балконе соседи стоят. Вот так, Миша хотел спеть для меня одной, а получилось — целый дом его слушал...
...Когда он сообщил, что хочет оставить институт (Миша позже его все-таки окончил и получил диплом по специальности «экономика и управление на предприятии», правда, на это ушло почти два десятка лет), уйти из столовой и поехать в Москву — ну не его все здесь, он на сцене хотел выступать, — я не спорила. Полностью мужа поддержала. Он ведь не по прихоти своей в Москву собрался — хочу артистом быть, и все тут! У него талант был, настоящий большой талант.
И я это видела, потому и отпустила. Снова предстояла разлука: Миша отправится в Москву, а я с дочкой — в Нижний Тагил. «Ничего, — успокаивал он, — вы скоро ко мне приедете... Вот только немного обустроюсь...»
Но обустроиться быстро не получилось. Да и как могло быть иначе у парня, который приехал из провинции и начинал в Москве все с чистого листа? Миша делал потрясающие пародии, его заметили, стали приглашать в сборные концерты. В 1984 году он в праздничном «Огоньке» по случаю 8 Марта засветился, через год у Александра Иванова в программе «Вокруг смеха»... Но до успеха, до серьезного, большого успеха было еще очень далеко.
Миша переезжал из одной съемной комнатушки в другую, мотался по городам с концертами. Однажды повезло: он познакомился с женщиной, которая сдала ему комнату рядом с метро «Новокузнецкая».
Это первая комната, где он задержался надолго. И нас с Аней к себе забрал. 5 марта 1985 года мы приехали с дочкой в Москву. Я запомнила этот день навсегда.
Хозяйка нас искренне жалела, даже плату за комнату не установила, сказала: «Отдавайте сколько сможете». И с Анечкой нашей нянчилась, если мне надо было куда-нибудь уйти. Это было большое подспорье, потому что мы с Мишей в Москве были совершенно одни и опять же без прописки (у мужа она позже появилась, через Москонцерт, а я долго оставалась на нелегальном положении), поэтому о том, чтобы устроить ребенка в детский садик, речи не шло.
Как-то Миша участвовал в концерте в «Олимпийском». Большая программа, много известных артистов. Я на тот концерт тоже собралась.
Неожиданно выяснилось, что я сильно пообносилась. Если деньги появлялись, мы с Мишей тратили их на ребенка: покупали Ане пальтишки, платьица, а я старыми вещами обходилась.
Приуныла, конечно. Но если с юбкой еще что-то придумать я могла, то с обувью — настоящая беда! Подходящей для торжественного случая не было. И тогда знакомая, заметив мое грустное настроение, предложила: «Возьми мои сапоги!» Я обрадовалась: «Правда?!» — «Конечно!»
Я была на седьмом небе от счастья. Но когда обулась, почувствовала, что сапоги сильно жмут.
Как я доковыляла в них от метро до «Олимпийского», как отсидела концерт, мечтая только о том, когда же скину с ног эти тиски, как ехала обратно... В общем, память о том вечере сохранила надолго.
— Галя, вы никогда не жалели, что в Москву перебрались?
— А о чем жалеть-то?
Куда Миша, туда и я. Да, хотелось бы, конечно, угол свой иметь и работу, но как-то все понемножку устроилось. Главное — мы были вместе. Миша утром встанет, меня поцелует: «Какая же ты у меня красивая» — и по делам бежит. А у меня на душе так хорошо становится... И весь день легко проходит. Хотя по поводу красоты... и времени-то никогда на себя не было. Так, на глазах стрелочки нарисую да в парикмахерскую ближайшую сбегаю химию накрутить. Подруга, когда я однажды распрямила свои вечные «барашки», воскликнула: «Господи, наконец-то!..» А я только плечами пожала. Главное, что Мише нравилось...
Однажды муж вернулся с гастролей.
Я на кухне кормила его любимым гороховым супом. Положила руки на стол. И вдруг у Миши лицо вытянулось: «Почему у тебя пальцы изрезаны?»
А я как раз на подработку устроилась — шила купальные шапочки. Получала пластиковые круглые заготовки, которые надо было прострочить и вставить резинку. А потом закрепить на шапочке множество цветочков. Шапочки наши определенно были задуманы для кокетливых купальщиц. С этими цветочками я намучилась порядком.
К шапочке их надо было прикручивать леской, причем прикручивать крепко. А леска, когда ее натягиваешь, делается острой как бритва. Я, старательно прикрепляя один цветок за другим, изрезала себе все пальцы в кровь.
Готовые шапочки надо было отвезти на ревизию в другой конец города. Мы с Аней собирались и ехали на одном автобусе, на другом... Сдавали наши нарядные головные уборы, получали зарплату и возвращались домой. Я уставала жутко, но и собой гордилась: все-таки хоть маленькую, но свою лепту в семейный бюджет вношу.
...После «шапочного бизнеса» я устроилась в ЖЭК. И, честно говоря, очень радовалась, потому что здесь была возможность получить собственное жилье. Через три года мы все-таки въехали в свою служебную квартиру. Пусть малогабаритную, на пятом этаже, но какое это было счастье!
Работы оказалось невпроворот, я уходила из дома рано утром, а возвращалась поздно вечером. У нас тогда наконец появилась маленькая квартира на проспекте Вернадского, и Миша частенько сетовал: «Вот квартира появилась, а жена из нее пропала...»
У него перерыв между гастролями — а я бегу в контору, он придет пораньше домой — а я только через два часа освобожусь... Однажды Миша сказал: «Хватит работать! Я хочу возвращаться домой и видеть тебя здесь! Иначе для чего все?» И я уволилась.
Занималась Аней, домом. И ждала Мишу...
У него как раз наступил пик популярности. Евдокимов стал постоянным участником «Аншлага», начались бесконечные концерты... Еще и телевизионные программы предложили вести: «Не скучай!», «С легким паром». История с кинематографом началась тогда же, Миша снялся в фильмах «Не валяй дурака», «Старые клячи», «Не хочу жениться»...
Диски с песнями записывал. Кстати, Мишина песня «Алтай» до сих пор является неофициальным гимном Алтайского края и хоккейной команды «Алтай»... В общем, двадцати четырех часов в сутках Мише в то время совершенно точно не хватало...
— А на семью у Михаила Сергеевича время оставалось?
— На семью, как это часто бывает, время выкраивалось в последнюю очередь. Когда Миша был дома, я просила: «Ну пойдем просто погуляем по парку. Только мы с тобой...» — «Да, да, завтра сходим...» Но так и не сходили. Ни завтра, ни послезавтра. Я на него не сердилась. Но скучала, очень скучала по тем временам, когда Миша был только мой и Анин.
Помню, у дочери был день рождения, и она предложила: «Мама, папа, пойдемте в ресторан. Только мы, никого больше». Миша согласился. А когда собрались, выяснилось, что муж пригласил еще нескольких наших друзей... Они чудесные люди, и в другое время мы были бы им очень рады. Но это Анин день рождения, и дочь так хотела побыть только с нами...
Миша всегда был очень общительным человеком, а тут у него появилось просто нереальное количество друзей и знакомых. Но дружба ведь предполагает время... И он его на друзей не жалел. Жаль только, что зачастую на нас с дочкой его не оставалось.
Миша говорил: «Ничего, летом поедем на Алтай, там и побудем вместе». И в самом деле за летние месяцы он нам компенсировал весь год. В Верх-Обском после того, как Миши не стало, уже пятый год проходит летний фестиваль, который он придумал.
И народу в наше село приезжает несколько тысяч! Посоревноваться на спортивном поле, попеть песни, просто лету порадоваться, встретиться с друзьями... Все продолжается так, как если бы сам Миша был там или он просто ненадолго уехал куда-то.
Мы все время были вместе: гуляли, готовили... Миша делал свои фирменные пельмени. Из медвежатины, лосятины, баранины или традиционные — из свинины и говядины. Пельмени он лепил просто виртуозно! И к этому процессу не допускал никого. Только меня — говорил, что я правильно края защипываю...
...Помню, как впервые налепила мужу пельменей. Дело было еще в Нижнем Тагиле.
Как раз перед Новым годом у Миши разыгралась экзема и он попал в больницу. Праздник, а Миша на больничной койке, да еще посетителей к нему не пускают! Я все думала, чем бы его порадовать. Решила налепить пельменей. Через нянечек их передала. Миша потом рассказывал, как угощал всю палату. «Ты, — говорил, — нам настоящий праздник подарила...»
— Галя, а когда Михаил Сергеевич в губернаторы пошел, вам легко далось решение уехать из Москвы? Все-таки опять все с нуля на новом месте начинать...
— Ну, место было не новое, очень даже хорошо знакомое. А начинать с нуля... Так в этом ничего страшного нет. Главное, что вместе.
Знаете, когда мы перебрались на Алтай, мне даже показалось, что это к лучшему — я дома Мишу стала чаще видеть, несмотря на то что работы у него было очень много.
Однажды сидели вечером, и вдруг Миша говорит: «Вот знаешь, столько лет мы вместе, а мне не надоедает.
Не было ни одного дня, чтобы я пожалел, что когда-то на тебе женился. Бывает же — так долго любить одну женщину...»
Но и я про себя могу сказать: не пожалела ни разу, что связала свою жизнь с Мишей.
Даже когда случилась катастрофа и все остальное, что последовало за ней, не пожалела...
...Мы собирались в село Полковниково на праздничные мероприятия по случаю 70-летия космонавта Германа Титова. Миша и Аню звал, но она не смогла отправиться с нами — накануне уехала из деревни.
А мы утром поднялись, сели в машину, с нами — водитель и Мишин охранник, и поехали.
Я в дороге чувствовала себя неуютно, потому что накануне сильно стерла ноги. Думаю: как же на празднике в босоножках ходить буду? Надо хоть пластырь наклеить. И вот наклеиваю пластырь, а потом вдруг провал... дальше совершенно ничего не помнила.
Авария произошла утром 7 августа на трассе Бийск—Барнаул... Там сейчас установили памятный камень, построили часовню и посадили сорок семь берез — столько лет прожил Миша. Но я, если еду одна, подойти к этому месту до сих пор не могу...
...В себя я пришла в реанимации. Смотрю — вся в гипс закована, только левая ступня свободна. И на ней белый пластырь.
Еще подумала: «Кто это мне пластырь наклеил? И зачем?» Только через несколько мгновений вспомнила, что сама клеила.
...У меня были сильно повреждены левая нога и правая рука — все кости раздроблены. Но вот такая деталь: на руке не было живого места, а маникюр при этом не пострадал! Ноготок к ноготку, будто только что лак нанесла...
Едва появился врач, я сразу спросила: «Где Миша?» — «Его здесь нет. Потом, все потом...»
О том, что произошло, мне сообщила Анюта, это было на следующий день после аварии. Сказала, что папа разбился... Вместе с ним в машине погибли водитель Иван Зуев и охранник Александр Устинов...
Я даже не плакала. Мне вкололи столько лекарств, что плакать не было сил, все как в тумане.
Мир перевернулся. Не хватало воздуха. Непонятно было, зачем утром просыпаться и открывать глаза. Но рядом оставалась Анюта, она держала. Не давала впасть в отчаяние.
Эти дни в больнице — самые страшные в моей жизни. Самые тяжелые.
Я не могла уложить в голове, что Миши нет. Сходила с ума — думала, это просто сон, какой-то ужасный наркотический сон, который вызвали лекарства...
И в этом сне один кошмар сменялся другим...
Друзья прислали мне ортопедический матрас с подушкой, я на больничных просто измучилась.
Когда матрас доставали, выпал листок. Я его подняла — список фамилий, стоявших одна за другой.
Потом узнала, что это те, кто приехал к Мише на сорок дней.
Я пробегала взглядом одну фамилию за другой: этого знаю, этого знаю... — пока не наткнулась на фамилию женщины, совершенно мне незнакомую. «Кто это? — подумала про себя. — Ни разу она мне не попадалась...»
Потом забыла. Прошло время, и случайно в разговоре со знакомым я поинтересовалась: «А кто она?» — «Не знаю... Ты еще кого-нибудь спроси... Я не в курсе...»
Еще одному другу тот же самый вопрос задала.
Он тоже твердит: «Понятия не имею... Ни малейшего представления...»
Я все никак в толк взять не могла: как же никто ее не знает, если она была в кругу только самых близких?
Ну а потом выяснилось... Я узнала, кто эта женщина. Она оказалась матерью Мишиной дочери. Дочери, которой на тот момент было уже десять лет.
...Как я это пережила? Не знаю... Объяснить словами сложно. Каждая клетка моего тела болела, я не могла пошевелиться и задавала только один вопрос: «Как это все случилось? Почему? Почему Миша?» И вдруг выясняется, что Миша, мой Миша... он не только мой... С ним рядом были другие люди... И я ни о чем не подозревала... От этого можно было сойти с ума.
И я сошла бы, если бы не Анюта. А ведь ей было в сто раз тяжелее, чем мне.
...Что у папы есть дети, Анюта тоже узнала после того, как Миши не стало. Мир не без «добрых людей». Я выяснила, что у мужа есть Настя, а Анюте рассказали и о ней, и о Дане...
Помню, дочь пришла ко мне в палату... Глаза, полные слез. Для нее папа, семья — тот фундамент в хрупком окружающем мире, без которого она себя не мыслила. Папа и мама — это была константа... А тут...
Анюта не знала, как сказать мне. А я не знала, как сказать ей... Смотрим друг на друга и плачем. Я хочу ее успокоить, а язык будто свинцом налился...
Ну как объяснить дочери то, что у самой в голове не укладывается?
Но Анюта очень мудрая. Уже когда мы с ней все друг другу рассказали, дочь нашла в себе силы не ожесточиться. Не потеряла веру в людей. Еще и меня поддерживала. «Мама, знаешь, что бы ни открылось сейчас, папа всегда был с нами... Он любил нас... Любовь ведь нельзя сыграть... Это было... А дети... Они же ни в чем не виноваты». — «Дети правда не виноваты...» — «И ты должна подняться... Ради папы, ради меня...» — «Я поднимусь, Анютик... ради папы, ради тебя...»
...Позже выяснилось, что многие наши друзья были в курсе Мишиной «другой» жизни. Говорили: он больше всего боялся, что мы с дочкой когда-нибудь все узнаем, не хотел причинять нам боль...
— Галя, неужели вы ничего не замечали?
— Знаете, до меня доходили какие-то слухи с гастролей — о том, что к Мише приезжала женщина... Какие-то отзвуки доносились. Но ничего конкретного. Никаких имен я не знала.
А после гастролей Миша возвращался в наш дом. И все шепоты и шорохи оставались за порогом. Семья, наша семья при всей Мишиной другой жизни была его крепостью. Я точно знала: нас с Анютой он ни на кого не променяет.
...Когда я лежала в палате и думала, что мой мозг вот-вот взорвется оттого, что я в тысячный раз задавала себе вопрос, почему все так произошло, мне отчаянно хотелось поговорить с Мишей! Я должна была услышать от него хоть какое-то объяснение. Но поговорить было уже нельзя... Это просто испепеляющее душу состояние — понимать, что на твой вопрос никогда не ответят...
Пока я лежала в больнице, мать Насти подала заявление о вступлении в наследство. А через три года начался суд и разбирательства. И никак она не может остановиться. Как в сказке о рыбаке и рыбке — чем дальше, тем большие запросы.
Я часто мысленно обращаюсь к Мише: «Миша, ты слышишь! Вернись хоть на мгновение, хоть на одну секунду... Чтобы остановить эту волну. Это бесконечное полоскание твоего имени...»
Беда проявляет человека — это совершенно точно. Мама Мишиного сына, Дани, ничего не требовала, не выпячивала себя. И я через четыре года после того, как Миша ушел, ее приняла. Простила. На это ушло много времени, но я смогла...
Просто поняла — у меня есть два варианта: или сойти с ума, пытаясь найти ответы на вопросы, которые навсегда останутся неотвеченными, или примириться с действительностью — такой, какая она есть.
Главное, чтобы Мишин сын рос счастливым.
Мы с Инной встретились в храме, я позвала ее на годовщину Мишиной гибели. Она приехала с Даней. Подошла ко мне и сказала: «Простите... Никогда не хотела, чтобы вы страдали...» Инна очень хотела ребенка. Для себя в первую очередь. Сейчас растет хороший мальчик...
— А что с той, другой женщиной?
— Я желаю Мишиной дочери только всего самого хорошего. Но с ее матерью у нас никак не получается достичь понимания. Кажется, ее увлекает сам процесс противостояния. А так хочется, чтобы вся эта история поскорее закончилась.
Чтобы просто жить и радоваться...
...Знаете, за последние пять лет — а именно столько прошло с момента, как Миши нет, — моя жизнь перевернулась. Я пережила землетрясение... и уцелела. Заново научилась улыбаться, радоваться дню за окном.
Мы с Анечкой остались вдвоем и выстояли. А потом появился маленький Мишенька... Михаил Сергеевич Евдокимов. Полный тезка Михаила-старшего. Когда я взяла внука на руки, поняла, что любовь вернулась... Наша с Мишей любовь... Она в этом маленьком мальчике. И она дает силы жить дальше...
Благодарим мебельный салон «Интерни» за помощь в организации съемки
Подпишись на наш канал в Telegram