Когда этот мужчина — довольно странного вида, совершенно неухоженный, небритый, в рубашке, к которой отродясь не прикасался утюг, — окликнул его по имени, Джеффри растерялся. Нет, они не могли быть знакомы. Здесь какая-то ошибка, простите, сэр… Но мужчина не отставал, и раздосадованный Джеффри вдруг узнал в помятом неряшливом типе своего старого друга — Мела Гибсона.
Они стояли друг против друга в торговом центре среди сверкающих магазинов, бесшумных эскалаторов, рядов искусственных пальм и…
в полном отсутствии покупателей. Был понедельник, одиннадцать часов утра — очевидно, не самое лучшее время для шопинга. Рядом в витрине продавцы переодевали манекен, дружно пытаясь натянуть на его негнущуюся руку перчатку, немолодая дородная негритянка усердно натирала полы, а Джеффри все еще отказывался верить собственным глазам. И это Мел… Голубоглазый красавец, кинозвезда, чудный комик, непревзойденный трагик, наконец, яркий, самобытный режиссер, за многочисленными успехами которого он наблюдал с замиранием сердца, нынче являл собой печальное зрелище. Неудивительно, что Джеффри едва не прошел мимо… А ведь Мел младше его на целых пять лет! Впрочем, спохватился Джеффри, чья бы корова мычала… Он и сам, наверное, тоже сильно сдал — пожилой долговязый дядька с лохматой седой шевелюрой и длинным морщинистым лицом, скучный, занудный пенсионер, который находит удовольствие лишь в перечитывании любимых романов.
Разве что опрятная одежда отличает Джеффри. Мягкий пиджак, уютная фланелевая рубашка — заботами верной жены он выглядит все-таки как интеллектуал, а не, прости господи, бродяга. Да-а, как же они с Мелом изменились за эти годы… А ведь когда-то, черт возьми, были так молоды, так безоглядно устремлены вперед…
— Может, выпьем кофейку? — неуверенно предложил Мел, и Джеффри радостно согласился: в его распоряжении часа два, а то и все три, пока благоверная супруга совершает покупки. Сам Джеффри ненавидел магазины, особенно примерочные, в зеркалах которых всегда себе не нравился. Ну вот, согласился на чашку кофе — и сразу же стал себе противен… Зачем?!
Чувство кошмарной неловкости не проходило, а только усиливалось. За те несколько десятков метров, что они прошли от пальм к небольшому, совершенно безлюдному кафе, Джеффри выложил все, при том что излишняя словоохотливость вовсе не была его отличительной чертой. Напротив, за Рашем закрепилась репутация молчаливого, склонного к глубоким философским раздумьям человека. О да, они с Джейн снова в Лос-Анджелесе. Приехали из Мельбурна на церемонию «Оскара». У него номинация за роль логопеда Лайонела Лога в фильме «Король говорит!» В принципе ничего себе, он доволен, крепкая работа, но Колин Ферт, шельмец, вот посмотришь, урвет-таки «Оскар» за своего Георга VI. Слушай, а ты не будешь сегодня вечером в «Шато Мармон»? Джейн Фонда устраивает коктейль в честь грядущей церемонии, будет куча общих знакомых…
Мел отрицательно покачал головой.
— Нет никакого желания, — мрачно пояснил он, засыпая в чашку с кофе двойную порцию сахара.
— Знаешь, у меня сейчас дела как-то не очень. Кстати, не хочешь купить у меня дом в Малибу? Отличный дом, просто я не могу там жить. Больше не могу…
И тут Джеффри все понял. Трехдневная щетина, потерянный вид, глаза побитой собаки… Как же он сразу не догадался! Бедный, бедный Мел. Эта ужасная история с русской женщиной: как же ее звали, Иванна? Оксана? — которая ощипала парня, словно рождественскую индейку. Шантажировала его телефонными звонками, требовала бешеных денег на содержание дочери, короче говоря, вела себя низко и гадко. Об этом трубили все газеты! Как же это невежливо с его стороны — хвастаться своими успехами перед тем, кто переживает трудные времена.
И, как всегда в такие неловкие моменты, Джеффри принялся часто моргать, а затем чесать глаза и чихать. Ему уже почти шестьдесят, а он все еще не научился справляться со своими нервными зажимами…
Они познакомились с Мелом в самом конце 70-х в Аделаиде. Джеффри только что вернулся в Австралию из Парижа, где два года изучал пантомиму. Он носил на французский манер полосатый шарф и потрепанный серый свитер, произносил слова нараспев, потрясая длинными нечесаными кудрями. Душевное состояние его было отчаянно нестабильно: с одной стороны, он мнил себя великим актером, с другой… Его мучили смутные сомнения в том, что он великий. В Меле Гибсоне, двадцатилетнем начинающем актере, поражало видимое отсутствие этих постыдных мучений.
Он казался полной противоположностью Джеффри: собранный и достаточно уверенный в себе парень.
Мел подошел к Джеффри после первой совместной репетиции в театре и просто, буднично сказал:
— Я слышал, тебе нужна квартира. Если хочешь, можешь перебраться ко мне. Я как раз ищу напарника.
Джеффри был искренне тронут. За всеми своими душевными переживаниями относительно новой, невероятно сложной и мучительно дававшейся пьесы (ставили «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета) он как-то упустил из виду, что ему нужна крыша над головой: не век же ночевать в тесной каморке при театре… Съемная квартира Мела, достаточно просторная — с тремя комнатами и высокими пыльными окнами — удивляла практически полным отсутствием мебели.
Но это пустое пространство оказалась созвучным абсурдистскому тексту пьесы, над которой они работали. Вечерами после изматывающих репетиций актеры сидели на полу в самой большой комнате, получившей название гостиной, пили дешевое вино и спорили о будущем австралийской театральной школы. Бог мой, тогда их еще занимали подобные вещи… Они строили планы на будущее. Джеффри, правда, осторожничал, не загадывал дальше следующего сезона, а Мел не скрывал, что верит в свою счастливую звезду. Однажды он даже пошутил, что если бы во имя грядущей славы от него потребовали зарезать какую-нибудь юную девственницу, он бы это сделал. В ответ Джеффри лишь хмыкнул: кто бы сомневался, что это у него получится.
Да от желающих отдаться в руки Мела отбоя не будет! Он в самом деле был настоящим красавчиком. Причем без зазнайства, этого томного вида и многочасового зависания у зеркала. Красавчик, не то что Джеффри… Рядом с Гибсоном он чувствовал себя, мягко говоря, неказистым. А сказать точнее — нескладным, большеруким уродом. Впрочем, надо отметить, к чести Мела: он умел хранить верность одной-единственной женщине.
— Познакомься, это Робин, — сказал Мел, вводя в комнату темноволосую девушку в простеньких джинсах.
Джеффри обалдел. Так это и есть его возлюбленная? Такая обыкновенная, ничем не примечательная барышня? А он-то думал, что красавец Мел женится по меньшей мере на принцессе. Или фотомодели.
Он же выбрал рядовую медсестру, ассистирующую стоматологу… Прошло совсем немного времени, и Мел Гибсон, его сосед по квартире, стал международной сенсацией. Фильм «Безумный Макс» выбился в лидеры проката, обаятельного австралийца заметил Голливуд, и очень скоро он навсегда отчалил из Австралии, прочно прописавшись на Голливудских Холмах. Гибсон штамповал хиты один за другим и зашибал огромные деньжищи. Ему все давалось легко и быстро, без особых усилий. Про таких, как симпатяга Мел, говорят: вылетел как пробка из бутылки. Все эти годы Джеффри следил за успехами старого друга не то чтобы с завистью, но с абсолютной уверенностью в том, что ему такая слава уж точно не светит. Гибсон — чертовски удачливый красавец, сердцеед, а Джеффри… Вытянутый череп, мясистый нос, непропорционально длинные руки — нет, ему не дано воплотить образ Ромео ни на сцене, ни в жизни.
Да и не о мировой славе он тогда мечтал… Джеффри Раш жил театром, ведь помимо роли Ромео мировая драматургия богата и другими ролями. Бог мой, кого он только не играл в те годы…
Однажды ему досталась роль собачки Снупи в постановке «Ты хороший человек, Чарли Браун». Он сломал голову над тем, как ее сыграть. Ну, не настоящего же пса, нахального, блохастого, прыгучего, ему изображать на сцене. Он придумал клоуна — маленького, невзрачного, битого жизнью. На сцене этот двухметровый дылда и вправду уменьшался, словно по мановению волшебной палочки. Помнится, Джеффри очень хотел пригласить на спектакль свою тайную пассию — девушку, которая работала в кондитерской напротив.
Набравшись храбрости, вручил ей билет, но… она так и не пришла. В личной жизни Джеффри долго не везло. Он почему-то увлекался сплошь взбалмошными красавицами, которые кроме страданий и мучительных терзаний ничего не приносили его сердцу. Ничто, абсолютно ничто не предвещало его романа с Джейн Менелаус. Она категорически не понравилась актеру. Более того, Джеффри посчитал молодую актрису, однажды появившуюся в их труппе, полной бездарностью. Ни голоса, ни темперамента. Ну да ладно, брала бы фигурой, длинными ногами или пышным бюстом, но и внешность Джейн показалась ему совершенно заурядной. Маленькая серая мышка. Все перевернулось, когда они оказались вдвоем на сцене. Классическую пьесу Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным» актеры играли вместе уже раз в десятый, не считая репетиций, но именно в тот день что-то щелкнуло внутри Джеффри.
А может, это щелкнуло внутри Джона Уординга, его героя? Он взглянул в глаза Гвендолен Ферфакс: они искрились, как небесные звезды… Роман совпал с гастрольным туром. По его окончании Джейн, как примерная дочка, повела Раша знакомить со своими родителями.
…— Итак, молодой человек, вы актер? — в вопросе Малколма Менелауса не было ни пренебрежения, ни насмешки. Только доброжелательный интерес и какая-то отеческая забота. Честно сказать, в отца Джейн Джеффри влюбился даже сильнее, чем в нее саму… Малколм Менелаус был человеком выдающимся. Во всех смыслах. Высокий, складный, плечистый. Вот уже больше двадцати лет он оперировал тяжелобольных детей с врожденными дефектами позвоночника, и Джеффри не мог отвести взгляда от удивительных рук этого человека: крепкие, сильные, проворные, с коротко постриженными испачканными йодом ногтями, они словно жили своей отдельной жизнью.
Однажды, когда все сидели за столом в столовой Менелаусов в Сиднее — крахмальная скатерть, изящные бокалы, в которых пенилось розовое вино, — Джеффри поймал себя на мысли, что хотел бы иметь такого отца… Со стариной Роем Рашем его связывали хорошие отношения, но Джеффри не мог им гордиться. Разве может вызвать это чувство скромный бухгалтер, прозябавший то в одной, то в другой конторе крошечного городка Тувумбы?! Да и подобных обедов со скатертями в их доме никогда не происходило. После развода с мужем матери было не до изящной сервировки стола. Наскрести бы на нехитрый обед для себя и сына... Из ценных вещей в их домике в Брисбене имелось только радио, ну, и еще пианино, старенькое, с поцарапанной кое-где крышкой, издававшее, впрочем, весьма приятные звуки.
Джеффри учился играть: он с пяти лет твердо знал, что хочет быть актером. После своего первого, невероятного, запомнившегося на всю жизнь похода в цирк шапито, после полета воздушных гимнасток и выступлений клоунов с собачками, и ловких жонглеров, и неповоротливых слонов ни о какой другой профессии речи не шло. Мерл не спорила. Ее единственным условием была учеба сына в университете, а дальше пусть он сам решает, чем зарабатывать на жизнь… В Университете Квинсленда Джеффри выбрал отделение английской литературы. Более немодного и неперспективного направления для молодого мужчины трудно было найти. В середине 60-х девушкам нравились исключительно адвокаты: ловкие, хваткие, с хорошо подвешенными языками.
Кроме того, вся мужская половина университета играла в крокет или футбол, а тело Джеффри, долговязое, с тонкими, хрупкими костями, не было приспособлено для подвижных спортивных игр. Зато он великолепно гнулся, мог уместиться на любом стуле, сложившись едва ли не вчетверо. Он обожал музыку и однажды оказался участником стычки с полицейскими в музыкальном магазине: стражи порядка налетели, чтобы конфисковать пластинки с записью мюзикла «Волосы», а Джеффри героически пытался противостоять беззаконию. К счастью, его тогда просто слегка побили и отпустили без дальнейших разбирательств…
Джейн Менелаус ужаснулась, узнав спустя годы о том происшествии. Она, чуткая домашняя девочка, непримиримо относилась к любой несправедливости, и то, что Джеффри все-таки был побит, казалось ей вопиющим фактом.
Ну как, скажите, можно поднять руку на ребенка?! А Джеффри и сегодня казался ей совершенным ребенком — тридцатипятилетним чудиком, который прятался от мира за своими эксцентричными ролями. На гастролях ее поразило то, что Джеффри, исколесивший почти всю страну, толком не умел даже устроиться, удобно разложить вещи в гостиничном номере, да и быстро собрать чемодан — этому он тоже был не обучен. Оказалось, у довольно известного в Сиднее актера Джеффри Раша даже нет приличного костюма, в котором не стыдно появиться на прослушивании. Но дар помогать и заботиться о несчастных в семье Менелаус явно передавался по наследству, и роль жены чудаковатого, мало приспособленного к быту Джеффри Раша ничуть не напугала Джейн.
Наоборот, воодушевила, да еще и сподвигла на рождение двух деток — Анжелики и Джеймса. Она упивалась своим счастливым материнством и легко попрощалась с театральной карьерой ради семьи. А Джеффри… Он боялся даже просто подойти к кроватке новорожденной дочери, не говоря уже о том, чтобы взять ее на руки и приголубить. Первые годы его неожиданного отцовства — да-да, и в тридцать семь он не был к этому готов, хоть убейте! — совпали с глубоким творческим кризисом, который накрыл его, словно взрывной волной…
Помнит ли он тот день, когда окончательно сорвался? Возможно, это была пятница где-то в самом разгаре сезона. Джеффри готовился к спектаклю по Гоголю «Записки сумасшедшего». Сидел в одиночестве перед зеркалом и накладывал на лицо грим, густо мешая серый и бежевый цвета.
О чем он думал в тот момент? Да в общем-то ни о чем. Почти все билеты на спектакль были проданы. Накануне выходных сиднейские театры всегда хорошо заполняются. Нарядная публика прогуливается в фойе. Все оживлены, весело переговариваются в предвкушении яркого зрелища. Многие пришли исключительно ради Раша: в кругах театралов его особенно ценят как интересного, постоянно ищущего актера. А нынче он играет сумасшедшего. Интересно будет поглядеть… Прозвучал первый звонок, второй, третий, а спектакль почему-то не начинался. В тот вечер он так и не начался.
Спустя несколько дней в кабинете у психотерапевта Джеффри узнал, что тогда он впервые пережил приступ панической атаки — сердце сжалось в кулак, на лбу выступил пот, руки дрожали так, что он не способен был зашнуровать ботинок.
Не мог сделать ни шагу, чтобы пересечь ту линию, что отделяет кулисы от зрительного зала, мир видимый и невидимый. Да, с Джеффри Рашем случилось то, чего он от себя никак не ожидал. Его, сорокалетнего опытного актера, настиг запоздалый страх сцены. Его единственное спасение, отдушина, настоящее, неразменное счастье стало горьким проклятием. «Что ж, мало кто такое выдержит, — заметил доктор, выслушав нервный, сбивчивый рассказ пациента. — Восемь премьер в год, по пять спектаклей в неделю, да вам беречь себя надо, батенька, беречь...»
Провели обследование. Вроде бы обнаружили, что у Джеффри неправильно функционируют надпочечники. А он и не знал, что в организме есть такая хрень… Ну ведь хрень, а?
Истоки его мучительного страха лежали совсем в иной области, Джеффри знал об этом как никто другой. На самом деле он просто умер. Умер как актер. Есть мужчина средних лет Джеффри Раш, муж, отец, сын и гражданин. А актера нет, он весь вышел, как газ из воздушного шарика. Возможно, доктор прав: он слишком много на себя взвалил и надорвался. Но что теперь делать, черт возьми, что ему делать?!
В эти кошмарные недели — или месяцы, а может, даже годы? — унылые, бездарные, пока Джеффри, окончательно потерявший счет дням, тупо смотрел в стену своей спальни, или кухни, или соседнего дома, если сидел на лавочке во дворе, решался один важный вопрос. Режиссер Скотт Хикс пробивал деньги на съемки фильма «Блеск». С идеей снять эту картину он носился уже лет шесть или семь, и как раз сейчас все наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
И деньги нашлись, и роль гениального пианиста Дэвида Хельфготта нашла своего актера и, словно бульдозер, вытащила его из тяжелейшего кризиса. Прочитав сценарий — а Скотт хотел только его, — Джеффри понял: все, что он играл в театре, было всего лишь трамплином для этой роли.
— Милая, — позвал он дочку, которая копошилась в песочнице рядом с его любимой лавочкой, — а где то детское пианино, что мы с мамой подарили тебе в прошлом году? Ну-ка тащи его быстренько сюда.
Ему не терпелось поскорее прикоснуться к клавишам инструмента, пусть всего лишь игрушечного. Он ощутил физический зуд в пальцах и… тот азарт, который обычно охватывал его на репетициях в театре… О том, что произошло после, писали все газеты.
Масштаб прорыва, который всего лишь за один год совершил скромный театральный актер Джеффри Раш, действительно трудно представить. Человек, едва не утонувший в депрессии, вчерашний пациент психоневрологической клиники, в два счета стал мировой знаменитостью! Из грязи — да в князи… За международный прокат «Блеска» бились Харви Вайнштейн из «Miramax» и Боб Шэй из «New Line Cinema». Победил Боб, а великий Харви потом кричал на всех углах, что «Блеск» у него украли самым постыдным образом, а ведь он, расчетливый делец, тот еще тертый калач, влюбился в этот фильм, прямо-таки влюбился… Джеффри только и успевал, что собирать награды на международных фестивалях. Наконец он получил «Оскар»! Кстати, на той незабываемой, его первой оскаровской церемонии в Лос-Анджелесе Джеффри встретился с Мелом.
Спустя пятнадцать лет после его отъезда из Австралии… Гибсон вручал награду лучшему режиссеру — в прошлом году он сам получил статуэтку в этой же номинации за «Храброе сердце» — и, увидев немного потерянного Джеффри среди роскошной и самодовольной голливудской публики, бросился обниматься. Будто они расстались только вчера.
— Знаешь, я вдруг понял, в чем прелесть красной дорожки,— заметил Джеффри, когда первые возгласы радости затихли. — Здесь перестаешь чувствовать себя посредственностью.
— Точно, в самое яблочко! — расхохотался Мел.
Позируя фотографам рядом со старым другом, Раш ясно ощутил, как же все между ними изменилось.
Он смотрит на блестящего красавчика Мела Гибсона уже не глазами человека, который всегда идет десятым номером по списку… Теперь Джеффри тоже на вершине горы. Причем взобрался на нее тогда, когда меньше всего этого ожидал… Сорок пять лет. Середина жизни. И вот она, слава. Но… бог мой, что с ней делать?!
Он чувствовал себя каким-то мамонтом или динозавром, которого однажды случайно откопали из ледника. Но мало того, что беднягу извлекли из тьмы на свет, так еще и выставили на всеобщее обозрение. Вот он, чудик Джеффри Раш, пожалуйста, полюбуйтесь. А эти ужасные американские ток-шоу… Ты сидишь рядом с хорошенькой болтливой телеведущей, обязательно блондинкой, которая всегда почему-то лучше освещена, чем ты. Не говоря уже об отменном гриме, костюме с иголочки и ухоженной прическе.
— Кто он, ваш герой Дэвид Хельфготт?
Гений или псих? Несчастный или счастливый? Давайте спросим об этом у Джеффри!
На шоу у Дэвида Леттермана к нему приставили ассистента, милого улыбчивого парня, который едва не довел актера до белого каления.
— Вам весело, Джеффри! Помните, вам весело!
Когда эту фразу юнец повторил в сотый раз, Джеффри вспомнил про свои больные надпочечники. А что, если он набросится на этого попугая и перегрызет ему горло? Это можно будет списать на проблемы со здоровьем?
Нет, от славы, внезапно обрушившейся на Раша, не было никакого толку, сплошное неудобство.
А может, Джеффри просто по глупости не знал, как ею правильно распорядиться? Или уже слишком стар для этого? В молодости он бы, наверное, воспользовался моментом, сыграл бы на своей известности: например, пустился во все тяжкие, волочился направо и налево за красотками, и те, которые его безжалостно отвергали как скучного и непривлекательного зануду, уж, поверьте, теперь сменили бы гнев на милость. А нынче годы не те… Ну, разве что известность помогла ему отстоять центральный вокзал в Мельбурне. Это восхитительное здание в викторианском стиле власти города хотели снести, и Джеффри возглавил инициативную группу по защите исторического наследия. Вокзал не тронули. Был еще плюс — ставки Джеффри даже в театре возросли, не говоря уже о кино, и они с Джейн осуществили давнюю мечту — переехали в большой красивый дом с садом в пригороде Мельбурна, где росли вязы и клены.
Джейн радостно хлопотала по хозяйству. Ее ангельское терпение было вознаграждено: затяжная депрессия мужа прошла, и мысли о разводе — стыдно признаться, но они все-таки иногда посещали ее, — выветрились на свежем сельском воздухе.
Теперь на ее мужа посыпались новые предложения, и почти все — от главных голливудских студий. Джеффри по полгода торчал в Лос-Анджелесе: то съемки, то пиар-кампания нового фильма. Было тяжело, особенно с едой. Как они едят такие ужасные жирные стейки?! Время от времени Джеффри пересекался с Мелом. Тот чувствовал себя здесь как рыба в воде: всех знал, со всеми мог договориться. На правах старожила Мел даже давал другу советы, но Раш пропускал их мимо ушей: все происходящее с ним до сих пор казалось каким-то сном, и в глубине души он ждал, когда же проснется…
Он хорошо помнит торжественный вечер в честь актеров Австралии, который был устроен в одном из лучших ресторанов Лос-Анджелеса.
Джеффри Раш, Мел Гибсон, Оливия Ньютон-Джон, Николь Кидман — они славно провели тогда время. Именно на том званом обеде Николь Кидман познакомилась с будущим мужем Китом Урбаном, и оба переглядывались, краснея при этом как школьники. Мел что-то шутил про коварные стрелы Амура, которые настигают не всегда тех, кого надо, но в целом выглядел довольным и счастливым. Хотя… Когда Джеффри спросил его о жене и детях, Мел помрачнел и ушел от ответа. Какое-то смутное подозрение закралось в душу Джеффри, но его отвлекли, попросили автограф, и он напрочь забыл об этом моменте.
Да и вообще ему некогда было думать о личной жизни Мела. Джеффри на старости лет пригласили сыграть пирата — капитана Барбоссу в фильм студии «Walt Disney Pictures «Пираты Карибского моря: Проклятие Черной жемчужины». Это было так неожиданно — о каждой своей роли актер думал как о последней в Голливуде, но роли, странное дело, почему-то не переводились.
Ради Барбоссы Раш научился виртуозно фехтовать и даже ладить с премерзкой обезьяной, которая так и норовила его покусать. Фильм прогремел на всех континентах, а Джек Воробей и Капитан Барбосса стали для детей кем-то вроде современных Микки Маусов. На съемках третьей части «Пиратов» к Джеффри относились уже как к звезде рангом не меньше Джонни Деппа. Когда снимали павильонные сцены в пригороде Лос-Анджелеса, ему забронировали целый коттедж на территории знаменитого отеля «Шато Мармон».
В отеле Джеффри жить наотрез отказался: шумно, толпы моделей и пьяных актеров снуют по коридорам, кто-то среди ночи обязательно будет ломиться в твою дверь. У него был щадящий график, выдались даже семь недель абсолютного безделья, и актер обошел все музыкальные магазины в районе бульвара Сансет. Откопал старые записи «Pink Floyd»: то-то Джейн обрадуется, ведь она тоже любит Гилмора. Обратно в Австралию он летел в каком-то просветленном состоянии духа. Но дома его ждало неприятное известие…
Джейн долго думала, как сказать об этом мужу? И главное, когда? Утром — тогда весь его день пойдет насмарку, он не сможет ни репетировать, ни тем более играть спектакль, вечером, после спектакля, — не сомкнет глаз всю ночь.
Она мучительно ломала голову и, конечно, нашла самый неподходящий момент — в универсаме, куда супруги заехали сразу после обеда.
— Только, пожалуйста, будь благоразумен, — начала вдруг Джейн прямо с места в карьер. — Мне придется лечь в больницу на операцию недели на две, а может, на три. У меня обнаружили рак...
Джеффри вертел в руках пачку хлопьев — шалило давление, врач рекомендовал перейти на здоровую пищу — да так и застыл, словно истукан, посредине торгового зала. Как странно: в такие минуты запоминаешь почему-то незначительные детали. Крикливую мамашу с неповоротливым сыном, остроносую таксу на руках у маленькой девочки, чью-то забытую тележку, до краев наполненную пакетами молока…
В клинике, где оперировали Джейн, Джеффри утешали все: от ведущего хирурга до только что поступившей на работу семнадцатилетней нянечки.
У бедняги был такой несчастный вид... Случай не смертельный, обратились вовремя, и вообще, согласно статистике, каждый год с диагнозом «рак груди» к нам поступают около 12 000 женщин. И, уж поверьте, этот вид рака не самый страшный, вот если бы легкие или кишечник… От этих разговоров Джеффри делалось совсем дурно, и он выбирался подышать во двор. Какое горе, что отец Джейн уже умер… Он бы точно помог, поддержал и организовал все как следует. Два раза в день, как велела Джейн, Джеффри звонил Анжелике и Джеймсу. Они решили соврать детям, что мама уехала навестить дальнюю родственницу в Штаты. К чему им лишние переживания?
Да и кому нужны такие волнения? Они прожили вместе почти пятнадцать лет, и эти годы были лучшими в жизни Джеффри. Но что это? Неужели он снова собирается заплакать?!
К счастью, все обошлось. Джейн выкарабкалась, а в нем самом после ее чудесного исцеления — Джеффри не сомневался, что это чудо, посланное богом, — что-то надломилось. Теперь все его мелкие страхи — потерять хорошего агента, забыть слова на сцене или перепутать очередность своего выхода — были раз и навсегда перекрыты одним большим кошмаром — а вдруг в его отсутствие что-то нехорошее случится с женой или детьми? Может, и с некоторым опозданием, но Джеффри искренне пытался стать примерным отцом. Однажды даже потащил Анжелику на финал теннисного турнира «Australian Open», чуть ли не впервые воспользовавшись своей известной физиономией, чтобы заказать билеты на лучшие места.
В другой раз, когда дочка писала реферат по средневековой архитектуре, взял ее с собой на съемки «Золотого века» в Англию, в Вестминстерское аббатство, чтобы она своими глазами поглядела на шедевры готики. Он теперь почти и не выезжал на съемки без семьи. Дети недоумевали, они привыкли, что папа — это Карлсон, который прилетает и улетает ночами, когда они спят, но быстро вошли во вкус: кочевая жизнь с переездами им страшно понравилась.
Новость о том, что Мел Гибсон после двадцати пяти лет образцового брака разводится с женой, для Джеффри грянула как гром среди ясного неба. Как водится, узнал из газет, хотел позвонить, но снова закрутили проклятые дела, да еще взвалил на себя студентов из школы драмы при родном Университете Квинсленда…
Теперь они с Мелом, словно две кометы, неслись в разные стороны: Джеффри не представлял своей старости без семьи, любимых тапочек и вечерних чаепитий с Джейн, а Мел… Чего только о нем не писали... Он пил, оскорблял посетителей в барах. Чернокожие, евреи, арабы — всем доставалось от безумного Мела. Пару раз его даже задерживала полиция… Все это никак не вязалось с тем Мелом, который жил в памяти Джеффри —добродушным, хорошим парнем. А потом на его горизонте замаячила эта профессиональная охотница за чужими капиталами, русская пианистка Оксана Григорьева (да разве она пианистка? Джеффри-то после роли Дэвида Хельфготта разбирается, кто как играет), — и жизнь бедняги окончательно полетела в тартарары.
В пустом кафе торгового центра перед Джеффри сидел человек с самого дна. Великолепный актер, с которым никто больше не хотел работать. Отец, которого презирали собственные дети. Некогда красавец мужчина, которого нынче обобрала и выставила полным посмешищем какая-то авантюристка.
— Ну ладно, старина, — Мел поднялся, бросил на стол несколько монет. — Рад был увидеться, прощай.
Глядя на удаляющуюся спину старого друга, Джеффри пережил целую бурю чувств. Что делать? Помчаться за ним следом? Обнять? Крикнуть: «Давай-ка, бросай свой Малибу и айда домой, в Австралию! Мельбурн в это время года прекрасен: красные кирпичные дома, зеленые скверы, в которых уютно шелестят платаны. Будем репетировать что-нибудь из старого, например, того же Беккета, «Последняя лента Крэппа», великолепная вещь на одного актера, а играть станем по очереди: вечер — ты, вечер — я.
И вино пить, и строить планы на будущее, как тогда, помнишь?..»
Но он ничего не сказал.
Подпишись на наш канал в Telegram