Тринадцать лет страха: за себя, за мужа, за четверых детей, за оставшихся в Америке родителей — это не шутка. Любой момент мог стать последним, и каждый раз, прощаясь со своим мужем — королем Хусейном, Нур холодела от ужаса: вдруг они больше не увидятся?
Вероятность такого исхода была велика — на жизнь короля маленького Иорданского Хашимитского Королевства Хусейна, пережившего четыре арабо-израильские войны и несколько переворотов, покушались более 20 раз. В 1953 году его самолет пытались сбить сирийцы, в 1960-м предназначенная для него бомба убила премьер-министра.
Ему подсовывали отравленную пищу, кислоту во флакончике с каплями для носа, устраивали пожары в его резиденции. Всех попыток не перечислить… Нур, с одной стороны, трепетала от ужаса, а с другой — гордилась мужем: невысоким, на полголовы ее ниже, юрким, молниеносно принимающим решения, с быстрыми черными глазами, мгновенно, как у кота, регистрирующими малейшее изменение ситуации и словно контролирующими окружающее пространство в пределах его видимости. Густыми усами Хусейн по-юношески гордился и ежедневно тщательно их расчесывал, когда-то, как он сам, смеясь, признавался, немало сил потратил, чтобы заставить их быстрее расти. В последнее время они побелели, как и волосы, бывшие некогда цвета воронова крыла. Что ж, это был ее добровольный выбор — стать женой короля страны, находящейся в центре самого неспокойного и опасного региона на планете — ближневосточного.
С такими соседями, как Сирия, Израиль, Ирак и Саудовская Аравия, не соскучишься. Ни секунды Нур не чувствовала себя в безопасности, привыкла носить при себе маленький дамский револьвер, резко оглядываться по сторонам — не преследуют ли, присматриваться к пище — не отравлена ли — и читать по глазам прислуги, не замышляют ли заговора против семьи короля. Но сейчас, зимой 1991 года, когда все же началась эта страшная заваруха в Заливе, душевное напряжение Нур достигло пика, и нервы сдали: да, она жена короля Хусейна и обязана быть рядом с ним, но ведь она еще и мать их четверых детей, старшему из которых только десять, младшей — четыре, им ежедневно грозит опасность, более реальная, чем когда-либо раньше: между Ираком и Кувейтом война, а они посредники в этом кровавом конфликте.
Когда королевский самолет взлетел над Амманом и взял курс на Вену, Нур поймала себя на том, что бессознательно повторяет христианскую молитву.
Она тут же раздраженно одернула себя и поправилась: «Аллах Всевышний, Господь семи небес, земли и того, что между ними…» Райя заплакала. Успокаивая малышку и прижимая ее к себе, Нур думала о том, что через три дня — 15 января — истекает срок ультиматума, который ООН поставила Ираку и его лидеру Саддаму Хусейну, после этого начнется самое страшное: ее родина Америка атакует Ирак, а ее мужа, короля Иордании, мир и так уже обвинил в том, что он поддерживает Саддама. Но кому, как не ей, знать, что у Хусейна в этой ситуации не было выбора и единственное, на чем он действительно настаивает, так это мирные переговоры своих восточных соседей — переговоры, а не война.
Хусейн с 1953 года, с тех пор как восемнадцатилетним мальчишкой вступил на престол, всеми силами пытается восстановить мир между арабами, а также между арабами и израильтянами, стремится заключить как можно больше дружественных союзов, недаром Иордания самая стабильная и безопасная среди своих агрессивных и обожающих военные склоки соседей. Однако сейчас драматизм ситуации усиливается тем, что Америка — ее родина, там ее родители, семья, родные.
В аэропорту их встретила сестра Нур — Алекса Халяби, специально прилетевшая из Америки, чтобы побыть с сестрой: у Нур и Хусейна в Вене имеется дом, и иорданский король, видя нависшую опасность, потребовал временно увезти сюда детей.
Сестры, а вернее охранники, попытались прочистить себе дорогу сквозь атаковавшую их толпу репортеров; Нур несла на руках перепуганную младшую дочку и жестами давала понять, что отказывается отвечать на вопросы и что-либо комментировать, но журналисты не унимались и пытались прорваться со своими вспышками и микрофонами сквозь кордон охраны. Наконец кое-как добрались до дома, угомонили детей и уложили их спать. Больше всего Нур боялась того момента, когда они наконец останутся с Алексой наедине и наступит время задушевного разговора. Нур мельком взглянула на себя в зеркало: нечем любоваться, ей уже сорок, и любое волнение и бессонная ночь оставляют нелестный след на лице, хотя муж по-прежнему зовет ее «моя белокурая красавица». Алекса собственноручно принесла кофе, сестры всматривались друг в друга, и Нур не выдержала — под сочувственным взглядом сестры в знакомой, безопасной, расслабляющей атмосфере венского дома у нее внутри лопнула струна сдержанности, натянутая слишком сильно, и она расплакалась.
— Он снова ездил в Кувейт, а потом был в Ираке, встречался с Саддамом.
Он постоянно играет с огнем. Я так за него боюсь!
Сидя рядом с сестрой, Нур наконец смогла забыть, что она — королева, что ей нужно всегда держать себя в руках и скрывать свои чувства.
— Я скоро поеду обратно, туда, к нему.
Алекса заволновалась. Куда поедет сестра? Разве можно сейчас возвращаться в этот... — она не находила нужного слова — в этот взбесившийся муравейник?
Да она оставит детей сиротами!
Давно уже миновали времена, когда Алекса завидовала старшей сестре, в одночасье превратившейся в королеву, в Ее величество, в супругу короля Иордании. И теперь, видя всю опасность ситуации, в которой оказались Нур и ее дети, Алекса не выдержала:
— Господи, Лиз, зачем ты заварила эту кашу?
Услышав свое прежнее имя, Нур опомнилась, выпрямилась на стуле, и в ее голосе зазвучал металл:
— Я же просила никогда больше не называть меня Лиз! Я уеду прямо сейчас, если ты еще раз… …Лиз.
Когда-то она в самом деле была ею, но с годами, прожитыми в Иордании, та прежняя миловидная, белокурая, капризная, тщеславная и бесконечно наивная Лиз внутри ее самой почти растаяла; невероятно, что когда-то она могла быть такой — беззаботно просыпаться в огромной родительской квартире на Пятой авеню родного Нью-Йорка, в полной безопасности бродить по улицам, не привлекая ничьих взглядов, встречаться с подругами, докучать им фантазиями о том, что она встретит необыкновенного мужчину, мечтать стать первой в соревнованиях по плаванию в своей alma mаter — Принстонском университете, выдавшем ей по окончании в 1974 году диплом бакалавра в области архитектуры и городского планирования. Но мечты существовали отдельно, реальность — отдельно. В реальности все было как у всех и очень банально: родители всю жизнь прожили на грани развода, отец — в постоянных командировках, мать — в вечной истерике по поводу его отсутствия.
Наджиб Халяби, долгое время занимавший пост президента «Pan American World Airway», в избытке обеспечивал семью деньгами, но не баловал своим вниманием, поэтому кататься на лыжах во время зимних каникул в Швейцарию и Австрию Лиз ездила в основном с мамой, сестрой и братом. Потом, когда она уже станет женой Хусейна, много будут писать о ее арабских корнях по отцовской линии, да и сама она не прочь сделать на этом акцент. Но если честно, до той первой и навсегда изменившей ее жизнь поездки в Иорданию Лиз не придавала этому особого значения; хотя, конечно, любопытно, что в ней смешались такие разные крови: предки отца — выходцы из Сирии, а матери — из Швеции. Это положительно сказалось на внешности девушки — черты лица по-восточному яркие, но при этом она выраженная блондинка.
Наверняка ее отец Наджиб Халяби не раз и не два пожалел о том, что в 1977 году взял с собой старшую дочь в Амман — Наджиб служил тогда исполнительным директором арабо-американской авиалинии, давно приятельствовал с королем Хусейном — их связывала страсть к авиации. К моменту этой поездки, планировавшейся не больше чем на месяц, Лиз уже разочаровалась в архитектуре и собиралась в аспирантуру на факультет журналистики в нью-йоркский Колумбийский университет, ей хотелось встречаться с необыкновенными людьми, путешествовать, направить свою энергию, которой было в избытке, в какое-то иное русло. Но вот только куда ее приложить? В спорте она ничего толком не добилась, перепробовав все — плавание, греблю, волейбол, серфинг…
Позади было несколько заурядных юношеских романов: молодые люди считали Лиз воображалой с завышенными требованиями, а она их — слишком скучными.
Иордания поразила 26-летнюю романтично настроенную американку: захватывающее дух безбрежье пустыни в могучих складках песка, суровые скалы и горы, бедуины на осликах или верблюдах, темнолицые женщины, несущие на голове тяжелые амфоры, и во всем этом — библейское ощущение вечности, жизни, не тронутой цивилизацией. Экзотика, красота. Столица Амман слепила глаз своей белизной, ведь город был выстроен из белого известняка, трех-четырехэтажная застройка чередовалась с фрагментами древнего прошлого — Цитадель, храм Геркулеса... Неожиданно через знакомых отца Лиз предложили несколько месяцев поработать над дизайном амманского аэропорта.
Она даже раздумывать не стала — тут же согласилась: разве можно упускать возможность пожить на другой планете? Да это же в сто раз круче любой журналистики!
Вскоре король Хусейн пригласил дочь своего друга Наджиба Халяби на прием по поводу первой посадки в Иордании «Джамбо» — «Боинга 747». Лиз во все глаза смотрела на необычного короля маленькой экзотической страны, отменно говорившего по-английски, умевшего элегантно носить смокинг, курить трубку, как и ее отец, говорить изысканные комплименты, прямо смотреть в глаза и слушать так, словно от ничего не значащих слов смущенной Лиз зависит его жизнь. 42-летний Хусейн хоть и не вышел ростом, был, несомненно, красив и неотразимо обаятелен.
Король умел смеяться так искренне и до упаду, что на его черных глазах выступали слезы, и он вытирал их белоснежным платочком, торчавшим из кармана. Но рука у него, сразу заметила Лиз, была большая, сильная и при этом с аристократически длинными пальцами — он считался потомком пророка Мухаммеда в 39-м колене.
С первого дня знакомства Лиз почувствовала, что ее тянет к этому необычному человеку. В сущности, он был для нее марсианином, но именно это девушку и привлекало. Он пригласил ее на прогулку к священной горе Небо, потом вызвался сопровождать по розово-красным скальным дворцам и храмам Петры, и все это время они разговаривали, Ей нечего особенно было рассказать о себе, зато жизнь короля Хусейна потянула бы не на один приключенческий роман, как она впоследствии убедилась.
Но пока, присматриваясь к девушке, он в основном рассказывал, как учился в Англии: сначала в знаменитой школе Харроу, потом в Королевской военной академии Сандхерст. Каждое утро будущий монарх просыпался в семь часов, делал зарядку, принимал холодный душ. Сам убирал комнату, сам чистил ботинки. Брюки тоже гладил сам, складывая их на ночь под матрас. Он научился танцевать фокстрот, вальс и южноамериканские танцы. Отлично играл в регби, а на соревнованиях в беге с препятствиями завоевал медаль. В Сандхерсте Хусейн учился уже будучи королем, но он выбрал для себя общий, а не привилегированный режим. Однажды, рассказывал Хусейн, главный старшина академии увидел, как студент, вместо того чтобы сидеть на лекции, прогуливается по двору с двумя гостями в военной форме, и заставил всех троих маршировать по плацу.
Гости — иорданский премьер-министр и начальник генерального штаба — безропотно подчинились приказу.
Свидания Хусейна с Лиз продолжались, и чем лучше она узнавала короля, тем больше удивлялась. В порту в Акабе она убедилась, как мастерски король управляет яхтой, а Хусейн с улыбкой добавил, что еше и мотоциклами, гоночными автомобилями, истребителями; если надо, он может пилотировать даже пассажирский лайнер.
Где же в Америке среди скучной, предсказуемой размеренности Лиз Халяби было встретить подобного мужчину? Да и попадались ли они там где-нибудь, кроме голливудских павильонов? А уж в ее среде если какой-нибудь очередной Он умел держать в руках по крайней мере молоток, то это был уже подвиг, достойный аплодисментов.
А здесь перед ней стоял, с ней разговаривал, за ней ухаживал и любезничал самый настоящий супермен, каких она только в кино и видела. К тому же еще и король! Так ли удивительно, что ее сердце вспыхнуло и загорелось, и уже никакой голос рассудка не мог потушить этот пожар? Теперь на работе девушка невольно все разговоры сводила к королю, стараясь разузнать о нем как можно больше. То, что он вдовец, Хусейн и сам ей рассказал: его последняя жена Алия год назад погибла в авиакатастрофе. Однако до Алии у иорданского короля было еще две жены — Дина бинт Абдуль-Хамид и Антуанетта Авриль Гардинер, с обеими он в свое время развелся. Три жены и семеро детей — немаленькое личное наследие! Но какое ей до этого дело? Разве она не уедет отсюда через месяц? За неделю до назначенного отъезда Хусейн проводил Лиз до ее отеля после очередной прогулки и вдруг, прощаясь, стал в странной манере даже не говорить, а словно пропевать ей комплименты:
— У тебя красивые голубые глаза, шелковые светлые волосы, молочная кожа, нежные руки, ты не согласилась бы стать украшением моей жизни?
Множество мыслей промелькнуло в те минуты в голове пораженной Лиз: что намеревается сказать король?
Может, он хочет подняться к ней в спальню? Или другое? Но Хусейн уже откланялся, шепнув ей: «Подумай, моя красавица, я не тороплю тебя». Наконец до нее дошло: он сделал ей предложение! Именно в такой форме его часто делают тут, на Востоке. Может быть, все это просто сон?
Лиз оказалась в забавной ситуации: посоветоваться не с кем — она в чужой далекой стране; по телефону семье и подругам позвонить можно — но тем самым она поставит под угрозу частную жизнь короля Иордании...
Две недели девушка мучилась, не зная, как решить дилемму: согласиться или нет стать его женой? То есть королевой? Невероятно, но что это означает? Она останется здесь жить навсегда? А мама? Отец? Америка? А вся предыдущая жизнь? А его семеро детей? Наверное, он все-таки по натуре плейбой, раз так часто менял жен, про него говорят — он влюбчив, любит блондинок, вообще западных женщин, как и западный стиль жизни. Последнее, наверное, для нее скорее хорошо. Она ничего не смыслит в политике, а отец всегда говорил, что на Ближнем Востоке так все запутано — сам черт не разберется. Но…
Неделя бессонных ночей, темные круги под глазами...
Но как могла она, наповал сраженная личностью Хусейна, не пролепетать «да», когда король при встрече доверительно, почти интимно тронул ее за руку и заглянул в глаза?
Буря разразилась в Нью-Йорке, в родительской квартире, когда Лиз вернулась домой. Мать непрерывно рыдала, брат крутил пальцем у виска, Алекса смотрела на сестру большими непонимающими глазами и то и дело пожимала плечами, отец же гаркнул, сорвав связки:
— Я тебе запрещаю!
Наверное, отец понимал намного больше в том, какая жизнь ожидает дочь, чем она, влюбленная, ослепленная Хусейном дурочка. Хотя запретить ей тогда связать свою жизнь с иорданским королем было равносильно тому, чтобы силой мысли остановить пущенную ракету.
Невероятное для семьи Халяби, впрочем, как и для самой Лиз, случилось 15 июня 1978 года: в этот день она стала женой короля Иордании Хусейна бен Талал.
Уже сама церемония свадьбы дала ей понять, что отныне она отчалила от знакомого берега и вступила в царство полной неизвестности, где сюрпризы и неожиданности подстерегают на каждом шагу. Для начала она вынуждена была отречься от христианского вероисповедания и принять чужой, непонятный и недоступный ислам; далее пришлось отказаться от американского гражданства и стать подданной Иордании. Родители снесли две эти жертвы дочери почти стоически, но когда дело дошло до нового имени, которое дал ей жених, тут Дорис Халяби наконец дала волю чувствам, и с ней случилась неуправляемая истерика.
Она не желает называть родную дочь каким-то диким, чужеземным именем Нур, и никто никогда не заставит ее это сделать!
— Ты слышишь, Лиз! У меня уши вянут, когда я слышу эту кличку!
Мать была упряма, но старшая дочь еще упрямее: последней было приятно, что жених дал ей имя Нур аль Хусейн, что в переводе с арабского означает «свет Хусейна». Несколько схваток с матерью, когда Лиз пригрозила, что порвет отношения с семьей, и Дорис — а что ей оставалось? — наконец сдалась.
Новоиспеченная Нур многого ждала от свадьбы: было заказано великолепное белое платье Dior, украшенное бриллиантами, ей сделали также на заказ специальные стильные туфли без каблуков — ведь она и так была выше жениха!
Косметика не допускалась — это считалось неприличным. Но Хусейн поверг ее в шок, сказав, что по мусульманским законам обряд в принципе не допускает присутствия женщин даже на собственной свадьбе — невесту заменяет представитель-мужчина. Однако сейчас, в наше время, все чаще и чаще делаются послабления, и Нур, конечно, может присутствовать. Невеста ждала от своей свадьбы чего угодно, но только не того, что исламский обряд бракосочетания... продлится всего четыре минуты, после чего ее подтолкнут к машине и повезут на прием к матери Хусейна — королеве Зайн во дворец Захран. Много позже Нур узнает, как ревниво относилась Зайн к любимому сыну Хусейну и не захотела принять ни одну из его трех предыдущих жен. Глаза свекрови показались Нур холодными и подозрительными, к тому же Зайн не пожелала ради новой невестки перейти на английский; Нур, совершенно потерянная, стояла, ослепнув от фотовспышек и оглохнув от гортанного гула чужой неблагозвучной для ее уха арабской речи вокруг.
Черные глаза многочисленных новых родственников недобро обшаривали ее с головы до ног, и ей захотелось провалиться сквозь землю под этими сверлящими взглядами. Невесте вручили старинную саблю, чтобы по традиции она разрезала, а точнее разрубила ею гигантский свадебный торт. И от страха она чуть не разрубила собственную ногу.
Страх впервые закрался в сердце уже тогда, на свадьбе, чтобы постепенно прочно укрепиться там, как неприятель на оккупированной территории. Но пока еще новая королева испытывала кураж: она, дескать, справится с трудностями, быстро разберется, что к чему, станет самой лучшей королевой.
Интересно, три ее предшественницы тоже мечтали об этом, а главное, почему Хусейн развелся с двумя первыми женами? Первая, Дина, окончила Кембридж, преподавала английскую литературу в Каирском университете, но Хусейн женился на ней очень молодым, к тому же Дина была на 7 лет его старше. Скорее всего этот брак — просто ошибка зеленой юности. Со второй супругой разобраться сложнее: с дочерью британского офицера Антуанеттой (Тони) Гардинер Хусейн прожил целых десять лет, и она родила ему четверых детей, но что же у них случилось? Говорили, что легкомысленная Антуанетта любила балы и праздники, но скучала при намеках на любую социальную активность. Однако не только же из-за этого он велел ей уйти? Что послужило причиной ссоры, из-за которой у королевы отняли детей и много лет Хусейн не позволял ей видеться с ними?
Значит, рассуждала Нур, муж может быть и таким жестоким? Он не простил ей измены, так шептались во дворце, и Нур решила, что, видимо, так оно и было. Самый большой дискомфорт доставляли ей мысли о погибшей королеве Алие: вокруг твердили, что Хусейн обожал третью супругу, палестинку по происхождению. Мало того, король заявил Нур, что ей придется стать матерью для малолетних детей Алии — дочери Хайи и сына Али. Рассказывали, что предыдущая королева, несмотря на то что ей не исполнилось и тридцати, отличалась редким для восточной женщины социальным темпераментом: только благодаря ей был принят беспрецедентный в мусульманских странах закон, предоставляющий право иорданским женщинам избирать и быть избранными в парламент страны. До Нур дошло, что Хусейн во всем советовался с Алией как с равной.
Видимо, стоило брать пример с Алии, но в голове бедной Нур поначалу была такая путаница, столько противоречивых желаний, амбиций, опасений мучило ее, что она чувствовала себя деревянной, парализованной.
Никто не учил ее быть королевой, да еще и в мусульманской стране.
— Присматривайся ко всему, моя красавица. Аллах тебя не оставит, — ласково напутствовал Хусейн.
В сущности, он был ее единственной эмоциональной опорой среди хитросплетений и интриг дворцовой жизни, но муж отсутствовал дома большую часть времени, разъезжая по соседним странам и пытаясь наладить отношения своим личным, внутренним, интимным способом, как он сам это называл.
Например, с Саддамом Хусейном они вдвоем в тайне ото всех ездили ловить карпов и во время рыбалки, вперив взгляд каждый в свой поплавок, искусно и дипломатично перекидывались важнейшими замечаниями, наблюдениями и планами, которые потом решали судьбы арабского мира. А этот арабский мир был сродни джунглям, и в нем водилось много смертельно опасных зверей. Хусейн однажды рассказал Нур, как шестнадцатилетним юнцом получил свой первый урок: 20 июня 1951 года его любимого деда, короля Абдаллу, убили у входа в мечеть Аль-Акса в Иерусалиме палестинские боевики; вторая пуля, предназначенная внуку, попала в медаль на его мундире, надетый по настоянию деда.
— Что ты хочешь мне этим сказать? — холодея, переспросила Нур, выслушав рассказ мужа.
— Что ты должна быть всегда начеку, моя дорогая, — мягко ответил Хусейн.
— К этому состоянию привыкаешь.
Как бы то ни было, но привыкание к новой жизни стало для молодой супруги Хусейна настоящей пыткой. Ее новый дом — дворец, в котором они поселились. показался ей маленьким, неказистым, холодным и отчаянно неуютным. Небольшие комнаты, низкие потолки, простые низкие постели, чуть возвышающиеся над полом, назойливый запах ароматических свечей и вечного рубинового чая с мятой... К Нур в спальню на женскую половину низкорослая служанка бесцеремонно входила в шесть утра после одного небрежного, еле слышного стука в дверь, низко кланялась сначала королеве, разбуженной этим вторжением, а потом била поклоны в сторону Мекки, ставила рядом с королевой наполовину остывший чай на подносе и, практически не обращая на нее внимания, начинала деловито прибираться.
Нур возмущало, что прислуга упорно обращалась к ней «sitti», то есть «мадам», а не Ваше величество, как она ожидала, и Нур пыталась приучить слуг тем, что игнорировала «мадам». Тогда челядь просто подходила к королеве и газетой или любым другим предметом — чтобы только не рукой — теребила ее плечо: мол, ответь, sitti, мы же тебя спрашиваем. Может, она выглядит не по-королевски? Может, у нее не королевское выражение лица или осанка? Какой же все-таки она была тогда наивной дурочкой! При первой же поездке в Европу Нур с отчаянной решимостью легла под скальпель хирурга и выправила себе нос — чтобы иметь королевский профиль. Но и после этого никто не думал обращаться к ней «Ваше величество».
Тогда она решила, что все дело в том, что иорданцы — невоспитанные неучи, и стала постепенно заменять штат прислуги на англоговорящих иностранцев. Хусейн не возражал — поначалу он позволял ей делать все, чтобы она адаптировалась к непривычной жизни и своей новой роли. С женой он тоже умел быть тонким дипломатом.
Почему до свадьбы Нур ни разу не пришло в голову, что она окажется в невыносимой атмосфере всеобщей ненависти? Почему решила, что она, американка, чужачка, так легко завоюет любовь и доверие этих марсиан? Свекровь, королева-мать Зайн, не скрывала ненависти к невестке, и Нур уже не обманывалась будто приклеенными льстивыми улыбками на лицах новых родственников, эти улыбки было так же принято носить на людях, как костюм.
При этом на длившихся иногда по восемь часов воскресных обедах королева-мать не удостаивала ее ни словом даже по-арабски и не трудилась повернуть надменную голову с тяжелой прической в сторону невестки. Пятеро взрослых детей Хусейна тоже явно желали ей поскорее провалиться сквозь землю, а двое младших — Хайя и Али — попросту издевались над ней. Али однажды ударил Нур по руке за то, что она передала ему хлеб левой рукой вместо полагающейся правой.
—Ты нечистая! — вопил он. — Ты нечистая! Я скажу отцу!
В другой раз детишки сами угодливо принесли мачехе еду во время Рамадана, она из вежливости попробовала, хотя в это время суток притрагиваться к пище уже не полагалось. Брат и сестра выскочили из ее покоев и понеслись по дворцу, а потом и по двору с притворно возмущенным воплями: «Королева Нур ест!
Королева Нур ест!»
Особым камнем преткновения стал арабский язык: долгие часы уходили на то, чтобы смирить гортань и заставить сносно выговаривать чуждые ей звуки. На амманском базаре близ старинной мечети Аль-Хусейни Нур попыталась было применить на практике полученные знания. Сначала она, забыв про всякое королевское достоинство, попросту замерла от восхищения перед традиционными перламутровыми украшениями и всевозможными безделушками из хевронского стекла, но объясниться по-арабски с продавцом не сумела. Вокруг королевы собралась огромная толпа зевак, торговля замерла, она беспомощно лепетала заученные фразы по-арабски, язык не слушался, а хитроглазый вертлявый торговец все прижимал правую руку к сeрдцу, кланялся и повторял, что не понимает, чего желает sitti.
Напрасно Нур жаловалась Хусейну, что над ней попросту издеваются, ведь на базаре можно договориться и не зная ни слова на местном языке. Муж гладил по волосам свою «белокурую красавицу», успокаивал, но при этом мягко повторял ей, что «адаптация» заканчивается, ей уже совсем скоро придется стать настоящей королевой и его правой рукой. В качестве первого экзамена король затеял пресс-конференцию и попросил супругу подготовить ее первую социальную программу. Нур прокорпела над ней больше, чем в самую горячую пору экзаменов в Принстонском университете. И ни один человек не вызвался помочь ей! Нур собиралась зачитать журналистам длинную речь, где говорилось, что она собирается пойти по стопам своей предшественницы, сосредоточить усилия на правах иорданских женщин и много чего другого.
И вот перед ней большой зал, украшенный цветными мадабскими коврами, старинными саблями и портретами иорданских королей — Абдаллы I, Талала — отца Хусейна и самого Хусейна.
Замираюшая от страха Нур в сверкающей маленькой короне на голове стояла перед микрофоном. Иорданский журналист скороговоркой задал ей первый вопрос, к своему ужасу, кроме имени «Алия» она ничего не поняла.
— Повторите пожалуйста, — робко попросила Нур, нервно теребя подаренное мужем украшение на шее.
Репортер повторил, она снова ничего не поняла, но к ней подскочил какой-то человек и быстро перевел вопрос на английский:
— Почему, sitti, вы настояли на том, чтобы лишить амманский аэропорт и городской сад имени покойной королевы Алии?
Нур залилась краской — на такой вопрос она не готова была ответить даже по-английски.
Репортер задал королеве следующий вопрос, и снова от волнения и стыда она не поняла ни слова, а добровольца-переводчика кто-то убрал. Милостивый Аллах, что ей делать?! Она же позорит себя, короля, страну, все и вся! Нур больно впилась ногтями себе в кулак, а потом… расплакалась. Иорданцы, у которых публично принято выражать только позитивные чувства, остолбенели. К королеве кинулись с трех сторон с носовыми платками, тут же явился врач, стал щупать пульс и качать головой. Три дня после этого срыва она пролежала с высокой температурой, совершенно убитая и ко всему безразличная.
Зачем она пытается вжиться в роль, которую ей никогда не осилить?
Никогда ей не справиться с этим, не стать рядом с Хусейном на равных, не быть своей среди этого чужого ей народа.
Казалось бы, Хусейн сочувствовал ей, понимал ее, но иногда она думала — ей это только кажется. После того как от перенесенных стрессов у нее случился тяжелый выкидыш на позднем сроке первой беременности, Хусейн вовсе не кинулся к ней с утешениями и не прервал поездку к своему другу, иранскому шаху. Вернувшись через месяц после того, как она кое-как оправилась, он спокойно заметил:
— Ты должна научиться смотреть на вещи в более широкой перспективе, моя красавица.
У тебя выкидыш, а шаха выгнали из собственной страны...
Вот этому, пожалуй, Нур было труднее всего научиться: ее личные драмы, чувства, переживания — ничто по сравнению с масштабами, которыми оперирует ее муж.
…Алекса, которая сейчас так старается окружить Нур и ее детей домашним комфортом и теплом в их венском доме, накупила племянникам невероятное количество дорогих игрушек и ежедневно таскает их то на шоу, то на детские спектакли, угощает сладостями в местных кофейнях, так вот родная сестра Алекса не узнала Нур, когда она с Хусейном в первый раз после свадьбы приехала в Вашингтон, куда из Нью-Йорка переселились ее родители. Нур, королева Иордании — от этого факта чуть было не лопнули от зависти все их американские подруги, — похудела на десять фунтов и напоминала собственную тень.
Мать Дорис с болью всматривалась в старшую дочь и на ее глаза все время наворачивались слезы. Но Нур, милостивый Аллах, была так счастлива! Она привезла показать родителям своего первенца — принца Хамзу, с легкой душой оставила на родных ребенка и не могла надышаться воздухом этого города, словно вернулась из мест, где не было кислорода. Английский звучал для ее ушей словно музыка сфер.
Формальным предлогом для этой поездки были переговоры Хусейна с президентом Картером. Впервые Нур под руку с Хусейном полноправной гостьей вошла в чопорную гостиную Белого дома. И что же? Розалин Картер, дама резкая и неприятная, выместила на Нур недовольство своего мужа и его правительства Хусейном за то, что тот не поддержал договор в Кемп-Дэвиде.
Нур, единственную, по странной оплошности обнесли десертом, госпожа Картер со всеми была сама любезность, а с иорданской королевой цедила слова сквозь зубы и не смотрела в лицо. Что Нур все это напоминает? С ней похожим образом обращается свекровь. Поздним вечером, когда Нур с мужем остались наедине, ему пришлось вытерпеть ее истерику: мало того, что ее ненавидят в его стране, так еще вдобавок презирают и в собственной! Какой позор, какая несправедливость, какой стыд для родителей, что госпожа Картер позволила себе в прессе назвать Нур «предательницей»!
— Если бы ты знала, моя красавица, — сказал тогда расстроенный ее отчаянием Хусейн, — если бы ты знала, сколько раз множество людей называли предателем меня. Не потому, что я им был, а просто, говоря так, они преследовали собственные интересы и стремились меня морально раздавить.
Нельзя угодить всем, надо выбрать только самых близких людей и быть верным им.
Нур часто потом вспоминала эти слова Хусейна. С течением времени многое менялось. Она одолела наконец арабский язык. Делала что могла, чтобы улучшить медицинское обслуживание в Иордании, а в результате забастовки 1989 года ее подданные разгромили клиники, в обустройство которых она вложила душу. Против нее по-прежнему плели интриги родственники мужа, а жена родного брата Хусейна, препротивная принцесса Сарват, наговорила прессе, что Нур регулярно грабит казну их бедной страны, покупая себе дорогие украшения. В одном интервью Сарват сказала, что за несуществующее кольцо королева заплатила 5 тысяч долларов, в другом — что 15, а в третьем —все 100!
И всему этому Сарват якобы была свидетельницей.Тем не менее время принесло одно очень важное изменение — Нур научилась доверять Хусейну, из-за своей изоляции и пережитых вместе трудностей она привязалась к нему так крепко, как лоза винограда может привязаться к поддерживающей ее изгороди. Поэтому сейчас, когда против воли Хусейна развязали эту войну в Заливе, Нур просто с ума сходила от страха, что с мужем может случиться худшее.
Они обе, Алекса и Нур, уложив детей, до поздней ночи сидели с застывшими лицами перед телевизором, не в силах оторваться от страшных новостей: американцы вторглись в Кувейт, он наводнен танками, рвутся гранаты, бесконечно показывают теракты и толпы несчастных беженцев как из Кувейта, так и из Ирака, которым муж Нур — Хусейн открыл доступ в свою страну.
Сам Хусейн, а его хладнокровие и решительность были известны, мог находиться где угодно, даже в самой гуще боя. Алекса не выдерживала вида этих страшных кадров, закрывала лицо руками и все спрашивала сестру:
— Ведь ты не поедешь туда, правда? Ты не имеешь права собой рисковать, у тебя дети, слышишь!
Пять, шесть, двадцать раз в день Нур молилась, повернувшись лицом к Мекке. Сестра говорит, что надо сделать выбор: или дети, или… Но она — королева Иордании, жена короля Хусейна, и выбор у нее был, когда она собиралась замуж, а сейчас у нее выбора нет.
Лежа по ночам без сна, она вспоминала их самые счастливые часы с Хусейном.
Вот они на вечеринке с принцем Чарльзом и Дианой — танцуют, беседуют, пьют шампанское. Диана обожала Хусейна, говорила, что не встречала более остроумного и милого человека. Вот Хусейн повел жену в известный парижский ночной бар, где они столкнулись с подвыпившими израильтянами. Узнав Хусейна, те стали просить у него автограф. Подмигнув Нур, он лихо черкнул им свою роспись на бутылке мартини. Невероятный человек! Нур ждет его к ужину, а он разъезжает по Амману и окрестностям на стареньком «Форде», переодевшись таксистом, и расспрашивает народ, что они думают о короле! А вернувшись во дворец, все заработанные в этот вечер деньги отдает охране. Дети гроздьями висели на нем все время, что он проводил дома, и Хусейн успевал и приласкать, а когда надо — и дать подзатыльник или наказать; с шести лет брал сыновей с собой в военные лагеря, учил стрелять, фехтовать, бороться, плавать, прыгать со скал в море.
Однажды Хусейн взял их старшего сына Хамзу с собой в вертолет, и они попали в густейший туман, при котором самому опытному пилоту трудно было бы посадить самолет, а Хусейн посадил. Частенько Нур боялась даже спрашивать, в какие «мужские игры» сегодня играли с отцом ее нежные мальчики. Но такое воспитание принято на Востоке, и она смирилась с этим. Как смирилась и с тем, что во всех их домах и дворцах жила на женской половине, в Рамадан по пять раз на день ходила в мечеть, научилась не высказывать своего суждения при мужчинах и позволяла себе красноречие только тогда, когда они с Хусейном оставались наедине.
Поэтому сейчас у нее не было выбора. Пожалуй, впервые жизнь заставила ее, как никогда раньше, осознать: она не просто женщина, не просто жена своего мужа, она — королева, и ее место рядом с ним, чем бы это ни грозило.
— Алекса, я уезжаю.
Если со мной, — она запнулась, — с нами что-нибудь случится, ты ведь не оставишь детей, я знаю. — Нур старалась закрыть сердце от плача сестры.
В ту ночь, когда Нур летела из Вены в свою приемную страну, то, что еще оставалось от Лиз в глубине ее души, умерло в ней окончательно. Черты лица, когда-то мягкие, заострились, и в голубых глазах появилось твердое и даже жесткое выражение. Сжатые в полоску губы, черный платок на убранных светлых волосах и не модное платье Yves Saint-Laurent, а защитная форма цвета хаки, которую когда-то муж подарил Нур, смеясь: «Надеюсь, никогда не пригодится, моя белокурая красавица».
По иорданским дорогам нескончаемым потоком шли беженцы — измученные женщины, чумазые голодные дети. Говорили, что их число уже превысило 13 тысяч человек. Было очень страшно и очень горько, и пришлось наглухо запереть все чувства, потому что в эти дни американцы начали бомбить дороги, по которым везли топливо в Иорданию. Американцы, ее соотечественники... Нур сорвала голос, командуя машинами Красного Креста, распоряжаясь раздачей еды, разбивкой палаток. К ней выстраивались в очередь оборванные женщины, только чтобы дотронуться до нее, как до святыни, они голосили, плакали, просили помощи, и Нур, падая от усталости, старалась подбодрить каждую.
— Бомбардировщик! Sitti, сюда! — крикнул в ухо Нур молоденький солдатик и, бесцеремонно схватив за руку, куда-то потащил, потом толкнул ее на землю, сам упал сверху, и только спустя несколько минут оглушенная бомбардировкой Нур поняла, что он погиб, прикрывая ее своим телом.
Хусейн тоже выжил, хотя несколько раз в прессе появлялись слухи, что он убит.
Король выжил и гордился женой, видя, как она изменилась и как резко потеплело отношение иорданцев к королеве. Переломилось и ее отношение к этому народу — после пережитых вместе страшных месяцев иорданцы перестали быть для нее чужими.
С мужем они теперь ездили вместе по миру почти постоянно, так как он был в ней стопроцентно уверен. Хусейн взял ее с собой в Лондон «на очень важное свидание». Пока Нур гуляла по Пиккадилли, Хусейн «заскочил по делу» к мэру Лондона. Потом муж признался, что на самом деле мэр просто любезно согласился предоставить свой дом для тайной встречи с премьер-министром Израиля Шимоном Пересом.
Заключение мира с Израилем было самым трудным и болезненным решением для арабского мира, но от этого напрямую зависело его благополучие. Чтобы сохранить секретность, мэр даже отпустил всех слуг. О чем говорили Хусейн и Перес? Разумеется, о мирном договоре с Израилем. Но его же надо хорошенько приватно подготовить! В этом был весь Хусейн — искуснейший, непревзойденный мастер тайной дипломатии. Он считал ее куда эффективнее официальных переговоров.
— Чем закончилось? — полюбопытствовала Нур.
— Тем, что я предложил помыть после обеда посуду.
Мэр был очень рад.
Она рассмеялась и долго не могла остановиться. Они сидели на Трафальгарской площади на скамейке и хохотали как ненормальные, глядя на них, прохожие удивленно поднимали брови. Мало кому пришло бы в голову, что эти обнявшиеся, безудержно хохочущие мужчина и женщина — королевская чета.
В 1994 году Хусейн подписал мирный договор с Израилем. Это была грандиозная политическая победа, и американцы вернули ему свое благоволение. Хусейна с супругой снова стали приглашать в Белый дом, и родные Нур явно вздохнули с облегчением. К сожалению, относительно стабильный и благополучный период их супружества длился совсем недолго. Становившиеся подростками дети уже не требовали такого пристального внимания матери, но случилось другое: в 1997 году у Хусейна диагностировали повторный рак лимфы.
Операция в миннесотской специализированной клинике Майо, несколько мучительных курсов химиотерапии... Нур ни на шаг не отходила от мужа, словно приклеилась к нему, даже уколы научилась делать ему сама. Он был обречен, врачи сказали ей это, и мысль о том, чтобы тихо покончить с собой после его смерти, не раз приходила ей в голову. Хусейн уйдет — и вместе с ним рухнет весь обретенный смысл ее новой жизни, давшейся с таким трудом. Нур тотчас сживет со света семья Хусейна, в отличие от простых иорданцев родственники мужа отнюдь не примирились с ней. Наследником престола Хусейн в свое время назначил своего брата Хасана, а он и его жена ненавидели Нур. И вдруг, когда Хусейн чувствовал себя особенно плохо, к супругам ворвался старший сын короля — Абдалла.
Новости из Иордании были очень скверные: кронпринц Хасан, зная о тяжелом состоянии здоровья брата, вызвал к себе во дворец начальника генерального штаба генерала Мари Каабне, приказал ему подготовиться к передаче наследования власти в Иордании и уже начал назначать своих людей на важнейшие государственные посты.
— И почитайте вот это! — Абдалла сунул отцу несколько газетных листков. Там было написано, что королева Нур — еврейка и даже родственница покойного израильского премьер-министра Ицхака Рабина. Слабый, похожий на скелет человек в пижаме, иорданский король, внезапно вскочил и гаркнул, чтобы ему немедленно принесли одежду. По аэропорту он почти бежал, топал ногами от нетерпения и не мог усидеть на месте, дожидаясь прибытия своего частного самолета.
В Аммане Хасан вызвал брата и весь кабинет и продиктовал указ, что лишает Хасана права наследовать корону и передает ее своему старшему сыну Абдалле.
…На похоронах короля Хусейна, умершего через неделю после конфронтации с братом, 6 февраля 1999 года, Нур стояла помертвевшая от горя и наблюдала, как всю площадь, где проходило прощание, заполняет людское море. С правой стороны располагались члены международных правительственных делегаций. Вся политическая элита мира приехала в Амман попрощаться с ее мужем. Какие глупые мысли иногда мелькают в самый драматичный и серьезный момент у человека в голове... «Видишь, мама, — с мысленным упреком произнесла бывшая Лиз Халяби, обратившись к матери, стоявшей далеко от нее, — проводить моего мужа приехали не только Клинтон, но и бывшие президенты, вон они выстроились в ряд — Картер, Форд, Буш».
Нур повернула голову: израильская делегация была просто огромной, чуть ли не самой большой, и, честное слово, на глазах у Шимона Переса блестели слезы. Приехал даже президент России Борис Ельцин!
Вдова короля Хусейна слушала соболезнования, отвечала на поклоны, пожимала руки и все возвращалась мыслями к тому, что перед смертью муж сделал ей последний подарок: он назначил их старшего 19-летнего сына Хамзу первым в очереди на наследование после Абдаллы. В этом были и признание в любви к ней, и попытка обеспечить Нур место в иорданском королевском доме.
…Сейчас 60-летняя вдова Хусейна большую часть времени живет в Вашингтоне.
После смерти мужа ее как можно скорее постарались выжить из дворца, и у нее уже не было сил сопротивляться. Новая королева Рания, супруга Абдаллы II и палестинка по происхождению, невзлюбила Нур. Вместе с Сарват они ловко отстранили Нур ото всех дел и по сути вынудили ее уехать. Чем Нур живет сейчас? В основном воспоминаниями, иногда ее приглашают на встречи, где она выступает в защиту мира между Востоком и Западом. В сущности, она чувствует себя очень одинокой. Дружба с мужчинами, такими как Джордж Сорос или мексиканский миллионер Карлос Слим, ни к чему не привела. На вечный вопрос, кем же все-таки она себя ощущает — американкой или иорданкой, она отвечает: «Мое сердце в Иордании, тело здесь, в Америке, и между ними путешествует неприкаянная душа».
Подпишись на наш канал в Telegram