Мой дед по отцовской линии был могучим мужиком двухметрового роста. В гренадерском полку служил, потом — околоточным в Вятке. Мог, если верить семейному преданию, на спор в один прием выпить четверть водки. А четверть — это бутыль в два с половиной литра!
У меня таких способностей нет, потому что отец родился до того, как дед стал таким пьющим, да и стати дедовой тоже — не передалась по наследству.
Но честно скажу: к водке отношусь с почтением. Однажды, в феврале 1960-го, она мне даже жизнь спасла...
Я тогда учился на втором курсе театрального института. Дружил с Кидом Кубасовым и Юрой Дышленко, ребятами с художественно-постановочного факультета. Кид (вообще-то его звали Виталий) был родом из Мончегорска, с Кольского полуострова. И вот в зимние каникулы он пригласил меня туда: мол, в тундру сходим, то-се… Мы тогда зачитывались Джеком Лондоном, Хемингуэем, жаждали романтики — такой, как в их книгах. Короче, поехали. Добрались и стали собираться в поход. Лыжи достали, палатку двухслойную, печку, ружье на всякий случай. Тут Юра Дышленко подъехал, нас стало трое. Цель определили — озеро Вайкес в 100 километрах от города. Кид сказал: с 1937 года туда нога человека не ступала.
Дорога трудная — безлюдная тундра. Мороз под тридцать градусов. Но мы ж молодые, бесстрашные, и Кид рядом — такой могучий, на Севере выросший, все знает — не пропадем! Словом, поперли…
Идти предстояло двое суток. Заночевать планировали у лесорубов. Это было единственное человеческое жилье на пути. Начало февраля, полярная ночь уже заканчивалась, и по утрам краешек солнца выглядывал минут на пятнадцать. А потом снова темень и снег, снег до горизонта…
Кид хоть и знаток Севера, и опытный походник, но почему-то забыл, что нужно обязательно взять с собой сахар. Человека вдруг неудержимо начинает клонить в сон. Самая прекрасная смерть — на 30-градусном морозе! Со мной это и случилось. Такое блаженство!
Вдруг стало тепло, хорошо… «Все, — говорю, — ребята, никуда не пойду. Вы меня не трогайте». И лег в снег. А уже виден огонек лесорубов, километров семь осталось. Кид меня пинками поднял и — хорошо, у нас было несколько бутылок водки с собой! — протянул мне поллитровку: «А ну пей!» Я буквально присосался и выпил полбутылки. Мог бы и всю, если бы ребята у меня ее не отняли. В водке же есть сахар... Сразу проснулся.
К лесорубам я пришел пьяный и веселый. Мужики нам сразу сладкий чай с черным хлебом и маслом организовали. Мы поели, попили и довольные улеглись спать. Проснулись поздно, часов в одиннадцать. Как раз солнце выглянуло, и мы успели несколько раз щелкнуть фотоаппаратом. Лесорубы поделились с нами сахаром и пожелали счастливого пути.
Где-то к полуночи второго дня показалось озеро. Подошли к нему и... Знаете, ничего страшнее я в жизни не видел. Мне и раньше приходилось наблюдать северное сияние, но это! Оно прямо до нас спускалось. Все трое испугались, даже, помню, говорили, что это какое-то грозное предзнаменование.
Но надо было думать о ночевке. Нашли подходящее место, снег притоптали, накидали еловых лап метра полтора в высоту и поставили на них палатку. Набрали дров для печки, затопили. Решили: дежурим по очереди, двое спят — один на часах. Первым дежурил Кубасов, следующий — я. Выпили втроем бутылку водки на ночь, в палатке теплынь, мы разделись — ну просто фантастика! Я сам эту палатку застегивал — сначала на деревянные пуговицы, а потом крепко зашнуровал — получилась двойная застежка. И вот я проснулся, чтобы принять вахту, а Кид говорит: «Не хочу спать.
Давай еще подежурю». И мы начали болтать, читать стихи: французские, поэтов Серебряного века... Болтали-болтали и… как-то незаметно оба заснули. Без дежурного остались.
Слава богу, когда случилась беда, я проснулся. Все в огне! Сообразил — прыгнул к выходу, натолкнулся на печку, а она раскаленная, перевернулась, я обе ладони сжег. Подскочил к застежке. Мы потом изумлялись: откуда вдруг появилась такая сила? Пытались повторить — бесполезно. И шнуровку, и пуговицы я тогда разорвал одним махом! Выскочил сам, за мной Дышленко. Когда палатку открыл, огонь с новой силой полыхнул. Кид, как мячик, вылетел последним.
В общем, у нас сгорели палатка, мешок с вещами и половина моего пальто.
Пять утра, морозище, продукты почти все тоже сгорели. У меня полное отсутствие волос на голове, бровей и ресниц, на лбу и ладонях — огромные волдыри. Но как мы хохотали! До слез! Долго не могли разжечь костер — дрова-то ледяные. От этого стало еще смешнее. Юра предложил: «Давайте попробуем остатками палатки». Мы попытались эти обгорелые куски ткани порвать — куда там! Разрезали ножом. Разожгли костер. Съели, дураки, все, что оставалось…
Лыжи, к счастью, уцелели. Мы пошли. Ветер дул в спину. Я в половине пальто и руки в крови. Обратно добирались ровно 24 часа без единой остановки. К лесорубам не заглядывали — пришлось бы делать крюк, решили идти напрямую. Пришли в Мончегорск в пять утра. Уже без рук, без ног. Мать Кида — санитарка в больнице, она быстро обработала мне раны… — Столь опасное приключение было единственным в вашей жизни?
— Да нет.
Я даже рассказ хочу написать про то, сколько раз мог погибнуть. Дважды тонул, трижды горел, еще ребенком несколько землетрясений в Алма-Ате пережил. У нас домик был маленький, но крепко сбитый. Выдержал. Отец перед войной купил здоровенный дубовый стол и сказал матери: «Как только начнется землетрясение — вместе с детьми сразу под него прячься, если не выдержит крыша — стол выдержит». Он к тому же раздвижной был, две огромные тяжеленные плиты.
— А как сухим из воды вышли?
— Оба случая связаны со штормом. Я очень люблю купаться именно в шторм. Первый раз чуть не утонул на целине, куда нас, студентов, отправили летом работать.
Я тогда еще учился в Алма-атинском пединституте. Мы, компания ребят, поехали за алкоголем в город Щучинск. Он находился километрах в двухстах от того места, где жили. На целине-то сухой закон, а в Щучинске можно было разжиться горячительным. Недалеко от города — огромное озеро Щучье. Почему-то я возле него оказался один. На озере шторм. И я, 18-летний, разумеется, полез в воду. Плавал, блаженствовал, в итоге наглотался воды. Началась паника.
Второй раз тонул, можно сказать, из-за собственной глупости, из-за хвастовства. Было это в 1965 году в Адлере, на съемках фильма «Иду на грозу». Но за 5 лет до этого случилась еще одна история. В летние каникулы состоялась большая поездка на Камчатку под девизом «Творческие вузы Москвы и Ленинграда труженикам Камчатки». У нас образовалась такая тройка: скрипачка из консерватории, ударник-ксилофонист оттуда же и я.
Скрипачка — мастер спорта по плаванию, да и мы с ксилофонистом тоже без воды дня не можем прожить. В конце лета на Камчатке всегда большие шторма, к тому же там вообще никто не купается, даже военные. А мы каждый день ходили, несмотря на шестибалльный шторм. На нас глядели как на придурков. А тихоокеанские шторма — особенные. Волна огромная — с дом — накатывает медленно, потом так же плавно откатывает. И надо, когда она подходит, просто вовремя нырнуть, и дальше она поднимает тебя на большую высоту, а потом плавно опускает. Нам это безумно нравилось.
Прошло пять лет. Я снимаюсь в картине «Иду на грозу». Адлер, лето, теплынь. Решил искупаться. Мне говорят: «Не стоит этого делать. На море шторм». «Какой?» — спрашиваю. «Шесть баллов».
— «О! Ерунда!» Но на Черном море шесть баллов — это страшно. Волны хлесткие, не такие большие, как тихоокеанские, но злые. Я когда увидел, почувствовал страх. Однако отступать поздно — все стоят на берегу, смотрят. Никто в воду, естественно, не лезет. Волна яростная, бьющая. Вдруг понимаю, что меня тащит — это самый страшный момент в моей жизни был! — к выходящей в море платформе из металлических балок. Я начинаю со страшной силой сопротивляться. Но этот ужас все ближе, ближе… Я себе твержу: только не паниковать! И буквально в полутора метрах от платформы меня выбросило на берег. Накрыло камнями, песком, но я успел, выскочил. На берегу уже ждала милиция, меня сразу схватили. Спасибо, ребята отмазали, стали шутить — мол, день рождения у парня, вот он и решил «с жизнью покончить». В итоге в отделение меня не забрали.
Но на самом деле еще чуть-чуть — долбануло и размазало об эту платформу. Чудом спасся...
— После такого воды не боитесь?
— Нет, я боюсь огня. Вот он страшнее в сто раз. Может, потому что первый пожар пережил еще ребенком, мне 4 года было. Я тогда по неосторожности поджег свой дом. Сидел у окна и ждал, когда мама придет, она в школе работала. А у нас керосинка была, на окне стояла. Я отдернул занавеску, и она угодила в огонь. Сначала одно полотнище вспыхнуло, следом второе. Дальше пламя по стене побежало. Сестра, она на 3 года старше, плеснула водой из кружки. А пожар все сильнее. Я испугался — под кровать залез, в самый дальний угол забился. На наше счастье, соседка прибежала, сбила пламя одеялом. А мама в школе — буквально в двухстах метрах от дома, на собрании у директора.
Кто-то в окно посмотрел и кричит: «Тамара Николаевна, у вас же дом горит!» Она кинулась как сумасшедшая. Когда подбежала, пожар уже потушили. Соседка, помню, еле вытащила меня из-под кровати — я не хотел вылезать, боялся.
— Судя по всему, у вас надежный ангел-хранитель...
— Наверное... Но в молодости об опасности не думаешь. Это сейчас я стал осторожнее, в шторм купаться не полезу. Хотя кто знает?.. Кстати, если вернуться к нашей истории с лыжным походом... То, как дико нашей троице повезло, я осознал не сразу, много позже. Думаю, и друзья мои судьбу благодарили, но тоже задним числом.
Подпишись на наш канал в Telegram