Она вынырнула из толпы гостей так же неожиданно, как проносится по небу падающая звезда, оставляя людям жалкие доли секунды на то, чтобы собраться с мыслями и загадать желание. Джеку показалось, что за пятнадцать лет Таня совсем не изменилась: такая же стройная глазастая невеличка. Только в прошлой жизни он даже мечтать не смел, что однажды она вдруг остановится рядом и погладит его по щеке: «Боже мой, Томми! Это ты? Ты меня не помнишь?» Холодная волна ударилась о дальнюю стенку огромного бассейна и на обратном пути снова накрыла Джека с головой.
Отплевываясь и стуча зубами, он вынырнул на поверхность и красноречиво наставил обвиняющий перст на режиссера «Путешествия Гулливера».
— Джек, это было прекрасно! — закричал с бортика в мегафон Роб Леттерман, не дожидаясь, пока к звезде вернется дар нецензурной речи. — Но нужно повторить.
— Ты спятил, — прошипел Джек, когда каскадеры-водолазы втащили его на бортик. — Тебе заплатили, чтобы ты убил меня в первый день съемок?
— Прости, — Роб прошлепал по натекшим с Джека лужам в вагончик костюмеров, где актера должны были переодеть в сухую одежду. — Ты же знаешь, в павильоне нельзя работать с таким количеством воды.
И атмосфера не та….
Джек внимательно, как птица, посмотрел на него темными, близко посаженными глазами, борясь с искушением напомнить, чем анимация, которой Роб занимался всю предыдущую жизнь, отличается от работы с актерами из плоти и крови. Для живого человека продолжительное купание в ледяной воде континентальным февральским днем скорее всего закончится пневмонией. Не говоря уж, насколько подобный исход неприятен самому Джеку, двое маленьких детей рискуют остаться сиротами…. Но Джек промолчал. Он впервые выступал сопродюсером фильма и был заинтересован в том, чтобы съемки шли по графику, а актеры — в его же лице — выкладывались на все сто. Ничего не поделаешь...
— Атмосфера что надо, — проворчал он, с трудом натягивая сухую ветровку поверх гидрокостюма.
— Когда на меня полетели эти тысячи литров воды, вся жизнь пронеслась перед глазами.
— Ты тонул всего несколько секунд, Джек. Не маловато ли, чтобы увидеть всю жизнь?
— Я вспомнил, как встретил жену, — уточнил Джек. — По-моему, это знак, что тебе пора перестать надо мной измываться.
— Хорошо. Пойдем, еще один дубль — и все.
— Смотри, как бы я у тебя не закончился, — не унимался Джек. — Неужели воду нельзя хоть немного подогреть?
— Это невозможно. И, Джек…. Не забывай делать вид, что ты на солнечных Карибах.
Они вышли из теплого вагончика в промозглую английскую зиму. За этот день Джек успел возненавидеть открытый бассейн перед павильонами Pinewood Studios, эту почти бездонную яму посреди наглухо забетонированной площадки. С трех сторон к ней лепились фургончики съемочной группы — шумный, суетливый, опутанный кабелем цыганский табор. С четвертой нависал синий экран, огромный, как поставленное на кромку футбольное поле. Температура воздуха болталась вокруг десяти градусов тепла, и робкое зимнее солнце даже не пыталось прогреть весь этот бетон. Джек завистливо провожал глазами технический персонал в плотных куртках: нет, это совсем не похоже на Карибы, даже на самый оптимистичный взгляд.
Как он вообще попал в этот ненормальный бизнес — он, мечтавший стать рок-звездой?
Рок-звезд никто не топит в бетонных ямах на съемках детского кино, если им и грозит опасность утонуть, то только в бесплатном алкоголе и восторженных глазах поклонниц. Впрочем, роптать на судьбу, определившую его в актеры-комики, наверное, не стоит, поспешно подумал Джек, ведь в юности шансы прославиться казались ничтожными.
Невозмутимые водолазы отбуксировали его к середине бассейна на маленьком плоту, который позже превратится на экране компьютера в быстроходный прогулочный катер.
— Бермудский треугольник. Шторм, — объявила ассистентка, провозгласила номер дубля и щелкнула хлопушкой.
Волна подняла плот на дыбы и сбросила Джека в воду. «Господи, зачем я это делаю? — мелькнуло в голове. — Ради одного кадра, на котором даже не будет видно лица? У меня же семья!» Когда тяжелая мокрая тьма сомкнулась над головой, сознание снова ринулось в прошлое, в весну 2005 года, на вечеринку по случаю дня рождения приятеля, в момент зарождения той самой семьи, которую он так боялся обезглавить….
Джек не ожидал от вечеринки никаких откровений — просто порадовался возможности выступить перед гостями со своей группой «Tenacious D», убедиться, что как музыкант он тоже кое-чего стоит, пусть музыка и не стала делом его жизни. В концертах, даже таких камерных, Джеку нравится все: тяжесть прижатой к животу гитары, упругость струн под пальцами, смех публики, позабавленной пародийными текстами песен.
Гости приняли музыкантов с восторгом — еще бы, не каждый же день тебя бесплатно развлекает голливудская звезда!
Джек уже достаточно покрутился в этой индустрии, чтобы понимать: их, возможно, приняли бы гораздо прохладнее, не будь он известным актером Джеком Блэком. А возможно, вообще не пригласили бы. Благодушный, расслабленный, он сидел в уголочке, легонько перебирая струны гитары. И вдруг, повинуясь непонятному импульсу, поднял глаза и увидел ее — свою школьную любовь, неожиданный, сладкий и мучительный привет из прошлого. Люди, мимо которых шла к нему Таня, превратились в размытые разноцветные пятна, фон для ее резковатой юго-восточной красоты. Он почувствовал прикосновение сильных, гибких пальцев виолончелистки к своей небритой щеке, услышал ее голос: «Томми, ты меня помнишь?»
…Конечно, Джек помнил Таню Хейден — хотя познакомились они в другой жизни, когда он еще не был ни голливудской звездой, ни, если уж на то пошло, Джеком.
Разве он мог забыть их первую встречу в просторном светлом классе школы Crossroads в Санта-Монике?
— Ваш новый одноклассник, — радужным тоном сказала учительница, представляя ребятам полноватого растрепанного паренька в футболке и мешковатых джинсах. —Томас Джейкоб Блэк.
Класс разглядывал Томаса Джейкоба с нескрываемым интересом. Беспроволочный телеграф уже разнес новость, что он пришел в престижное учебное заведение из школы для трудных подростков.
Ничего особенно криминального в этом парне, похожем на плюшевого мишку, не просматривалось, но как знать, как знать….
Впервые он попробовал наркотики лет в тринадцать, когда учился в обычной школе. Связался с плохой компанией. Новые друзья отчаянно старались сойти за настоящих молодых американских негодяев: бегали от копов, прятались по кустам возле чужих домов, строили планы, где достать дозу. Если достать не получалось, нюхали клей. К пятнадцати годам Томми — будущий Джек — стал неадекватен и неуправляем, к тому же один из по-настоящему плохих парней в школе грозился убить его за то, что он целовался с его девушкой. Тогда-то родители, испугавшись за жизнь и здоровье сына, перевели его в школу строгого режима. Там, ко всеобщему удивлению, Томми изъявил желание посещать психолога, пусть даже из чистого любопытства.
Джек не смог бы объяснить, как получилось, но на первом сеансе он начал исповедоваться. Признался, что воровал у мамы деньги на кокаин, плакал…. Он плакал и не мог остановиться, пока глаза не заболели, а через час вышел из кабинета другим человеком.
Вскоре его сочли достаточно безопасным, чтобы учиться с нормальными детьми. Стоя у доски, как на сцене, Томас изучал новых одноклассников — благополучных мальчиков и девочек из хороших семей, которые никогда не прятались от мира под целлофановым пакетом с открытым тюбиком клея. Вот тогда он в первый раз и увидел Таню...
— Я был влюблен в тебя, — признается он ей через много лет.
— Но ты казалась мне слишком хорошенькой, я боялся заговорить с тобой. Я изо всех сил пытался быть этаким рубахой-парнем, которому все нипочем, но с женщинами я робок. Знаешь, для меня всегда было проблемой найти нужные слова и связать их вместе наедине с девушкой своей мечты.
А тогда любовь осталась невыраженной и безответной — отчасти потому, что с Таней оказалось невозможно остаться наедине. Ее везде и всюду сопровождали две сестры, словно тройняшки Хейден еще при рождении дали клятву никогда не разлучаться.
К тому же Джек все еще жил в тени прошлых «подвигов». Он плохо учился, сторонился спортивных площадок и, бог его знает, распрощался ли с наркотиками... Таня и ее сестры, дочери знаменитого джазмена Чарли Хейдена, были девочками серьезными, занимались музыкой, и дружба с хулиганами их не прельщала.
…В бассейне Pinewood Studios Джек винтообразным движением пропихнул голову на поверхность.
Воздух обжег легкие, перед глазами заполыхали желто-красные молнии, зубы выбивали дробь. С помощью водолазов он выполз на ледяной бетон, чувствуя себя первой амфибией, которой пришла идея переселиться на сушу и отрастить ноги. Ноги отрастать не желали — Джек вообще не чувствовал нижнюю половину тела.
— Ты боец, старик, — наклонился над ним Роб. — Спасибо. Снято.
Джек застонал.
— В следующий раз это будет делать дублер, — простучал он зубами.
— Извини, парень. Где ж я найду каскадера твоей комплекции? — пошутил в ответ режиссер.
Джек давно подозревал: последней вредной привычкой, с которой придется распрощаться, будет фаст-фуд. Он никогда не умел готовить, но всегда любил поесть. Здесь, в Англии, Джек тайком от супруги с удовольствием перекусывал в забегаловках быстрого обслуживания. Мысль о расставании со своей маленькой слабостью, расфасованной в яркие картонные коробочки, причиняла невыносимые страдания. С другой стороны, рождение детей заставило Джека задуматься о том, что нездоровые пристрастия в еде и лишний вес представляют реальную угрозу его здоровью. Все чаще, вставая по утрам на весы, он опирается на что-нибудь руками — не для того, чтобы обмануть весы, а просто хочется понять, как будет чувствовать себя, если сбросит десяток-другой килограммов.
Когда ты весишь не так много, твердит он себе как мантру, можешь бегать быстрее и не задыхаешься, что важно, когда в семье двое шустрых мальчишек. Да и чисто эстетически…. Джеку приходится время от времени ронять штаны перед камерой, и ему самому неприятно видеть «второй подбородок у собственной задницы». Проблема в том, что он не переносит чувство голода. Когда Таня хочет побаловать мужа, она приносит домой два буррито — на вечер и на утро. Он съедает один, смотрит по телевизору баскетбол, ложится спать, но мысль о другом буррито не дает покоя. Он вертится рядом с женой на постели, мучимый соблазном. В итоге Джек пробирается на кухню и приканчивает угощение, а потом долго корит себя за отсутствие силы воли.
— Вставай, Джек, а то и впрямь простудишься, — сказал Роб.
В вагончике костюмеров сердобольные женщины завернули его в одеяло, налили из термоса горячего кофе и оставили размораживаться. Уютно устроив голову на спинке кушетки, Джек впал в приятную полудрему.
…Кто бы мог подумать, что пятнадцать лет спустя они с Таней встретятся как старинные знакомые на чужом празднике, и какая тут может быть неловкость, какие церемонии? Пристроившись за столиком и посадив на третий стул гитару Джека, чтобы никто не нарушил их тет-а-тет, они впервые в жизни разговаривали откровенно, касаясь самых деликатных тем по праву общей юности. Ни один не вспоминал, что на самом деле они никогда не были друзьями, более того, Таня относилась к нему свысока, как к низшей форме жизни, обреченной на вымирание в силу катастрофического несовершенства.
Конечно, она догадывалась о его чувствах — но быть объектом любви толстого клоуна-неудачника со склеенными мозгами казалось ей унизительным. Так уж устроены люди: тот, кого помнишь ребенком, с кем играл во дворе или учился в школе, всегда воспринимается как близкий друг, даже если много лет спустя вы случайно столкнулись на улице и расстанетесь через несколько минут, возможно, навеки.
— Неужели я совсем-совсем тебе не нравился? — спросил Джек.
Таня помедлила с ответом.
— Ты был забавный... — сказала она, пригубив вино. — Но иногда в тебе будто просыпался бес, который заставлял казаться хуже, чем ты есть.
— Во всем виновата моя старшая сестра, — Джек заговорщицки наклонился к Тане, словно собираясь открыть ей ужасную фамильную тайну. — Мне было лет девять, и как-то она повела меня на костюмированный праздник. Все посетители были одеты ведьмами, алхимиками, придворными, а меня сестра нарядила клоуном. Но не шутом, а современным клоуном — в желтой клетчатой рубашке и больших башмаках, с красным поролоновым носом. Я выделялся среди модников и модниц времен королевы Елизаветы, как распухший палец. Я почувствовал себя чужаком, и с тех пор это чувство не покидает меня. Я ищу свое место в большом холодном мире.
Таня рассмеялась. Удивительно, как Том… Джек мало изменился со школьных времен, — такой же на вид неуклюжий, те же непричесанные патлы, то же добродушное круглое лицо, та же манера одеваться в мешковатые штаны и футболки со смешными надписями.
Отличие заключалось в том, что он теперь почему-то совсем не казался ей непривлекательным. Конечно, Таня уже видела Джека на экране, но сегодня, наблюдая его на сцене, она оценила, как легко он двигается, как здорово поет, как мастерски владеет аудиторией. Обаянию, которое расходилось от него волнами, невозможно было противиться, губы гостей невольно растягивались в улыбке, глаза загорались. Таня с изумлением поняла: роли поменялись, это она, уже не девочка-подросток, а взрослая тридцатитрехлетняя женщина, стеснялась подойти, сомневаясь, захочет ли Джек узнать высокомерную, неприступную, как Эверест, бывшую одноклассницу?
После вечеринки Джек проводил Таню домой: она рассказывала о своей большой семье — об отце, сестрах.
— А как же твоя семья?
— спросил он, когда они топтались у крыльца Таниного дома, не зная, о чем еще говорить, но не в силах расстаться. — Родители и сестры — это, наверное, прекрасно, но недостаточно.
— У меня никого нет, — Таня потупилась, втайне мечтая, что Джек сейчас пригласит на свидание. — А у тебя?
— А у меня есть, — сказал он. — Мы с Лорой вместе почти восемь лет, недавно дом купили в Бичвуд-Каньон.
— Восемь лет! — упавшим голосом пробормотала Таня. — И вы до сих пор не женаты?
— Нет. Мои еврейские корни завязываются узлом при мысли, сколько денег придется потратить на никому не нужную церемонию и накрахмаленных гостей, которые принесут никому не нужные подарки, украдут у меня целый день жизни и выведут из состояния душевного равновесия.
— Собираетесь заводить детей?
— Нет.
Нет! — Джек замотал головой. — Не хочу детей. Я сам ребенок, маленький неряшливый бандит с дурацкими шутками. Лоре одного меня в доме вполне хватает. Мы практикуем деловой подход к романтическим отношениям: каждый со своим доходом, почти ничего общего и никаких детей.
— Звучит как-то… бездушно и совсем не вяжется с тобой, — не удержалась Таня, но тут же осеклась и потрепала Джека по руке.
— Прости, это совсем не мое дело, но, думаю, ты просто создан для отцовства. Ты теплый, добрый, надежный, раз почти восемь лет прожил с одной женщиной, несмотря на все соблазны. По-моему, малышам с тобой никогда не будет скучно...
—Да уж, — усмехнулся Джек. — Насчет соблазнов ты права. С тех пор, как я снимаюсь в кино, женщины не обходят меня вниманием, как раньше.
Таня поспешно отдернула руку.
...В такси, которое везло его к дому 2940 по Бичвуд-Драйв, Джек думал о словах Тани и о том, что ей не сказал. Десятилетним мальчиком он крайне тяжело пережил развод родителей: еще тяжелее — их попытки спасти брак. На некоторое время домом для семьи стала пропахшая марихуаной, исповедовавшая нудизм хипповская коммуна под Нью-Йорком.
В этом царстве свободной любви быстрее всего сориентировался старший мистер Блэк, который привел в их неопрятный сарайчик еще одну женщину, разделившую с родителями Джека стол, кров и постель. Этот опыт надолго внушил ему отвращение к институту брака.
Не зная, как выразить обуревавшие его чувства словами, маленький Джек пытался показать родителям, что они могут потерять. Однажды усадил их на диван, накинул на колени простыню, залез под нее и в меру сил воспроизвел свое рождение. «Родившись», Джек вышел на середину комнаты и сыграл перед мамой и папой всю свою жизнь, как он ее себе представлял, до глубокой старости и смерти. Жизнь в полной семье. Родители посмеялись, но все равно развелись, предварительно отправив анкету талантливого ребенка в актерское агентство.
В такси Джек думал о том, почему все-таки не женился на своей подруге Лоре Кайтлингер, комедийной актрисе и сценаристке, талантливой, обаятельной, подходящей ему во всех отношениях женщине.
— Я не против свадьбы как таковой,— сказал он Лоре на заре их романа.
— Но если женюсь, то наверняка только раз. Не хочу испытать на себе, что такое развод. Никогда. И тем более не хочу, чтобы через это по моей вине прошли мои дети.
— Ты излишне драматизируешь, Джек, — заметила Лора, которая выросла вообще без отца. — Дети адаптируются ко всему легче, чем тебе кажется, если родители ведут себя правильно.
— Если родители ведут себя, как ты говоришь, правильно, они не разводятся. Для ребенка развод в семье — всегда травма. Даже если папа и мама продолжают любить его, но при этом ненавидят друг друга, он не может избавиться от мысли, что каким-то образом виноват.
Почему же за столько лет жизни с Лорой он так и не решился жениться на ней?
Доехав до дома, Джек прошел по зеленым плиткам патио в гостиную, еще с улицы увидев через стеклянные двери Лору — за столом, спиной к нему, деловито выстукивающую что-то на компьютере. Такой Джек видел ее чаще всего. Спина Лоры, надо отдать ей должное, всегда внимательно выслушивала все, что он имел ей сказать, интересовалась его делами, поддерживала беседу, отвечала на вопросы, он даже научился читать ее эмоции.
Когда они разговаривали, стук клавиш не затихал ни на секунду. Джек не сердился за это на Лору, он и сам, если чем-то сильно увлечен, тоже ни на что не реагирует. Причем насколько он энергичен, скажем, в работе, настолько расслаблен дома, в «выключенном» состоянии, когда им не владеет какая-нибудь навязчивая идея. Раньше Джеку казалось, что в этом они с Лорой очень похожи, однако сегодня он впервые задумался, хорошо ли это? Какой смысл возвращаться с работы домой, если дом ничем не отличается от работы?
Лоре их отношения казались забавными. «Мы живем, как супруги на сотом десятке, — со смехом говорила она подругам, считавшим, что совместный быт с Джеком Блэком должен быть похож на бесконечное цирковое представление. — Спокойно, размеренно, почти молча. Комикам ведь тоже нужно иногда отдыхать.
Если бы мы с Джеком старались веселить друг друга двадцать четыре часа в сутки, давно бы спятили».
— Как прошел вечер? — поинтересовалась спина Лоры, услышав шаги Джека. — Ты доволен?
— Да. Нас хорошо приняли, и…. Я встретил Таню Хейден, с которой учился в школе.
— Рада за тебя. Прости, мне нужно закончить скетч. Перекуси что-нибудь и ложись, я скоро к тебе приду.
Оставив гитару в гостиной, Джек отправился на кухню. До сих пор он не давал себе труда задуматься, зачем им с Лорой такой большой дом? Дай бог, если две комнаты выглядят обжитыми. Остальные скорее похожи на выставку интерьеров для глянцевого журнала.
Даже кошки Лоры не задерживаются в холодных помещениях: казалось бы, зверям, спящим по шестнадцать часов в день, безразлично, где смотреть кошачьи сны, но и они бойкотируют глянцевый неуют.
Джек стоял у открытой дверцы холодильника, взвешивая все «за» и «против»: с Лорой интересно и весело, она хороший друг, но жить с ней с недавних пор в этом доме, не отражающем его — да и ее — вкусов и пристрастий, стало…. Пусто. Холодно. Неуютно. Наверное, не следует винить Лору: она деловая, самодостаточная, а к одиночеству женщинам ее семьи не привыкать. Например, мать Лоры сама посылает себе цветы по случаю праздников и выдающихся личных достижений. Немудрено, что дочь при всех своих достоинствах слабо приспособлена для того, чтобы быть хозяйкой дома, заботиться о ком-то, создавать уют.
Джек всегда это знал, но раньше не придавал значения. Сегодняшний рассказ Тани о своей семье растревожил давно копившееся внутри недовольство.
Джек дорожил отношениями с женщинами, в его жизни случались долгие периоды одиночества, и он с трудом их переносил. Поэтому когда на горизонте появлялась подруга, он какое-то время старался с ней во всем соглашаться. Однако постепенно в душе вызревал бунт, который сначала прорывался наружу в виде мелких вспышек раздражения по пустякам и в итоге приводил к разрыву. Причину этого Джек сформулировал для себя только в сорок один год: общение в браке должно быть равноправным. Если чувствуешь себя обделенным вниманием или обиженным, но не решаешься говорить об этом открыто, а держишь в себе, считай, процесс разрушения пошел.
— Ах, вот ты где, — Лора прищурила усталые, покрасневшие глаза, вглядываясь в полумрак кухни.
— Послушай, Джек, по-моему, мы стали проводить мало времени вместе. Может, затеем новый проект...
Новый проект — это значит, Лора решит снять какой-нибудь фильм и напишет сценарий, а Джек даст денег и подключит связи, чтобы пропихнуть его на телевидение. В прошлый раз Лора таким образом требовала отмены так называемых законов Рокфеллера. Когда Нельсон Рокфеллер был губернатором штата Нью-Йорк, он определил слишком длительные, по мнению Лоры, сроки тюремного заключения за хранение и распространение даже ничтожных доз наркотиков.
— Лора, может, я бесчувственный чурбан и махровый эгоист, но мне сейчас неинтересны твои проекты.
Я не желаю бороться с системой. Мне хочется внимания, заботы, проявления чувств. Я хочу проводить время с тобой, разговаривая о… чем-нибудь….
Она посмотрела на Джека так, словно тот вдруг заговорил на китайском языке. Он и сам осекся, не закончив фразу. Собственно, о чем, кроме работы, они с Лорой могли говорить?
…На студии Pinewood Джек проснулся с болью в затекшей шее и жгучим желанием немедленно удрать домой, пусть даже домом они с Таней временно называли хмурое многоквартирное лондонское здание с бесконечными лестницами и такими высокими ступеньками, словно дом проектировал несостоявшийся инструктор по фитнесу. Распрощавшись со съемочной группой, Джек устроился на заднем сиденье студийного лимузина.
От семьи его отделяли тридцать два километра, плюс пробки, значит, есть время отдохнуть. Сыновья — почти пятилетний Сэм и малыш Том — привыкли видеть папу веселым, бодрым, всегда готовым с ними поиграть.
— Если ты приходишь с работы усталый и все, на что тебя хватает, — это поваляться с сыновьями у телевизора, ты просто ленивый эгоист, — назидательно сообщил он шоферу, с наслаждением вытягивая ноги. — Нужно идти в парк, носиться, беситься — делать все возможное, чтобы превратить каждый их день в приключение.
Через мгновение салон огласил его раскатистый храп.
…Из окон маленького, заросшего кустарником коттеджа в калифорнийском местечке Биг-Сюр открывался потрясающий вид на скалы и океан.
В гостиной у Тани и Джека стоит телескоп: в него можно наблюдать за проплывающими мимо китами.
— Новобрачные, вы готовы? — женщина в длинных струящихся одеждах, похожая на языческую жрицу, постучала в окно.
Таня поднялась с кресла, машинально придерживая семимесячный живот. Вскоре после того, как они с Джеком начали встречаться, она забеременела, посеяв в его душе хаос и панику. Джек недолго думал, прежде чем расстаться с Лорой: накопившихся претензий оказалось достаточно, чтобы оборвать восьмилетнюю связь быстро и, к его удивлению, сравнительно безболезненно. Лора философски заметила, что и ей с ним в последнее время стало скучновато.
Но если он так и не собрался жениться на Лоре за семь с лишним лет, боясь ошибиться, то как можно быть уверенным в Тане после нескольких месяцев романа? Джека мучили сомнения: обратила бы Таня на него внимание, узнала бы — нет, захотела бы узнать при встрече, если бы его физиономия не красовалась на афишах и обложках журналов?
Но ведь именно с Таней Джек получил то, чего ему так не хватало. Как умелые садовники, они окружили крохотный росток проклюнувшейся любви заботой, поливали и охраняли его от ветра. Они говорили обо всем на свете, читали книги и обменивались впечатлениями, Джек подсадил Таню на баскетбол, а она его — на телеконкурс начинающих модельеров. А когда Джек, побегав по стенам, все-таки решил жениться на матери своего будущего ребенка, Таня, чтобы не травмировать его ненавистной церемонией, придумала эту странную свадьбу без гостей на берегу океана.
Кроме новобрачных, на бракосочетании присутствовали только регистраторша, одетая жрицей, и фотограф.
Свидетелями выступали… куклы из домашнего кукольного театра невесты. Одна из кукол, придуманная задолго до их встречи, убедила Джека, что Таня и в школе не была к нему так уж равнодушна... Немного стесняясь, она познакомила его с трогательным плюшевым зверьком — Воображаемым Медведем.
Потом, в Лос-Анджелесе, они все-таки устроили вечеринку: показали гостям кукольную пьесу про Квакера, утенка, который был влюблен в Таню и очень расстроился, когда она вышла замуж не за него. Он ревновал, даже хотел покончить с собой!
Параллельно на экране шли слайды их семейной истории с комментариями Квакера. У сказки оказался счастливый конец: утенок нашел новую любовь, обзавелся потомством и избавился от наваждения.
…Джек остановился у дверей своей съемной лондонской квартиры, чтобы отдышаться после подъема по лестнице. Нет, придется похудеть. Хотя бы на несколько килограммов...
— Привет! — прошептала Таня, надеясь, что дети не сразу обнаружат приход отца и дадут родителям время поцеловаться.
— Папа! — мальчики с шумом вывалились в коридор.
Младший, почти трехлетний Томми, надул щеки как хомяк и с силой выдохнул в сторону отца. Замахав руками, Джек с воплем «улетел» на лестничную клетку и упал там как подстреленный.
Это их любимая игра в «суперсилу дыхания», которая никогда не надоедает ни большому Тому, ни маленькому: отец всегда падает, когда сын на него дует, а малыш, когда папа демонстрирует свою «суперсилу», остается на ногах и страшно гордится собой.
— Дети! – засмеялась Таня. — Дети, дайте папе хотя бы войти в квартиру.
— Зачем? — деловито спросил Сэм. — Мы же с папой все равно сейчас пойдем гулять. Одевай Томми, ма.
— Я когда-нибудь смогу побыть наедине со своим мужем? — сквозь смех поинтересовалась она у отряхивающегося Джека.
— Только если мы снова случайно встретимся лет через пятнадцать, - подумав, сказал Джек.— Когда мальчишки вырастут.
...Таня со вздохом закрывает чемодан мужа:
— Куда ты едешь на сей раз, Джек?
— В Атланту!
— кричит он из ванной. — Крестить маленькую панду.
— О господи…
В феврале 2011 года зоопарк Атланты показал посетителям первого детеныша панды, родившегося в неволе в Америке. Дирекция зоопарка недолго думала, кого пригласить в крестные отцы: не зря же Джек Блэк озвучил главного героя в двух сериях мультфильма «Кунг-фу панда». Детеныша было решено назвать в честь его отважного героя — По.
— Главное, чтобы народ не решил, что я — его биологический отец, — пробормотал Джек, разглядывая себя в зеркало.
— А с чего бы народу так решить, если кое-кто сам не подаст ему эту идею?
— По-моему, я похож на папу-панду. Я круглый, пушистый, мягкий. И с возрастом в моей черной шерсти все больше белого.
— Знаешь, Джек, — Таня развернула мужа к себе и разгладила на его животе яркую подростковую футболку. — Я рада, что у нас ничего не получилось в школе. Мы бы все равно разбежались. А сейчас я тебя никуда не отпущу...
— Как никуда? Таня, панды мне этого не простят!
—…тем более ты все равно никогда не повзрослеешь….
Подпишись на наш канал в Telegram