—Костюм? М-м-м… возможно, мы сможем вам его одолжить. Но только с условием: вы его вернете, как только ваша деловая встреча закончится, — ответила на звонок Майкла дама по имени Сара из Дома Armani в Нью-Йорке. И уточнила: — Мистер Питт, хочу, чтобы вы понимали — мы делаем для вас исключение. Это ведь не торжественная церемония, не фотосессия для журнала, а просто частная встреча.
Майкл отсоединился и выругался.
Дрянная Сара! Что она себе воображает? Разве он не имеет права брать одежду напрокат в Доме, для которого когда-то работал? Впрочем, его агент Лош Хардинг предупреждал — глупо надеяться, что в Доме Armani все рухнут на колени после звонка. Он все-таки не Роберт Де Ниро. Всего лишь молодой подающий надежды актер, средней руки музыкантишка, фронтмен мало кому известной группы «Пагода». Да названия его фильмов сами за себя говорят: «Садист», «Хочешь жить — умей вертеться», «Отсчет убийств»… Несолидный образ для столь уважаемого бренда. Майкл, конечно, не преминул напомнить Саре, что в 2003-м он снимался для рекламной кампании Дома Armani в поддержку фильма Бернардо Бертолуччи «Мечтатели», но та сделала вид, что не расслышала.
В такие моменты Майкл, человек, склонный к самоедству, особенно остро ощущал свое дурацкое положение.
Ему уже 28, перспектив никаких, заслуг маловато. Снимается в бредовых проектах, вечно ссорится с режиссерами, достает Лоша нытьем: «Нечего мне тут делать, пора удочки сматывать». Если спросить в Голливуде, кто такой Майкл Питт, люди задумаются, начнут морщить лбы. Лош считает, что напоминать всем подряд о Бертолуччи Майклу не стоит — кино старое, умное, мало кто его видел. Бросаться надо яркими именами. Лош так, впрочем, и делает, когда представляет интересы своего подопечного: говорит о съемках у Гаса Ван Сента в «Последних днях», где Майкл играл «вроде бы» Курта Кобейна, гениального музыканта-наркомана Блейка за пару дней до самоубийства.
И напоминает, как бы между прочим, о совсем уж древнем проекте «Отсчет убийств», где Майкл талантливо дурачил саму Сандру Баллок.
Впрочем, первая реакция продюсеров и режиссеров на имя Майкла Питта всегда одинаковая. Они кивают и уточняют:«Э-м-м, это вроде младший брат Брэда Питта?..» А когда узнают, что парни лишь однофамильцы, кривятся в непонятной ухмылке. Иные пытаются углядеть в Майкле внешнее сходство с Леонардо Ди Каприо, что совсем уж губительно для карьеры молодого артиста.
Впрочем, ему не привыкать. С первых шагов в профессии Майкл постоянно ощущал себя не в своей тарелке. Не в теме, что ли. Хотел играть героев, а получал роли то разнеженных романтиков, то одноклеточных маньяков. Недавно он дал себе зарок и заявил об этом Лошу: хватит, больше никаких хлюпиков, торчков и убийц.
Честное слово, противно играть всю эту дребедень. Не по нутру такая работа. Так что Лош запросто может отсеивать проекты, которые подпадают под эти образы. «Но тебе же надо хотя бы иметь мелочь на гамбургер! — сетовал Лош. — Подобные принципиальность и чистоплюйство в Голливуде совершенно нерентабельны». Однако Майкл беспечно махал рукой в ответ: на гамбургер он заработает и музыкой. Пусть даже Лошу верится в это с трудом, все музыканты когда-то начинали с полупустых залов, дымных кабачков на окраинах и добродушного свиста пьяненькой публики. В любом случае Майклу приятнее стоять на сцене и петь свои песни, чем выделываться перед камерой. К тому же каждый раз, когда он наведывается в родной городок на свидание с родителями, отец пропесочивает его по полной программе: и не стыдно парню его возраста так бездарно прозябать?
Почему бы не устроиться, например, в достойную фирму или банк? В этом месте мама обычно начинает вздыхать и поддакивать.
Впрочем, и сам Майкл готов повздыхать с ней вместе, ведь когда-то, очень давно, у него было совсем иное отношение к профессии. Посмотрев в четырнадцать лет «Лоуренса Аравийского», Майкл торжественно заявил родителям и двум старшим сестрам Эллисон и Стейси, что посвятит свою жизнь искусству. Стащив из бельевого шкафа простыню и обмотавшись ею, мальчик расхаживал по дому, представляясь «офицером британской разведки, которому поручено возглавить партизанскую войну арабов против Османской империи». И хотя при этом он скорее походил на нелепое привидение, нежели на актера Питера О’Тула, его это нисколько не смущало — так отчаянно вдруг захотелось неповоротливому крепышу (в детстве он страдал избыточным весом) почувствовать себя совершенно другим человеком — взрослым, стройным, смелым и отчаянным.
Ему казалось: актерская профессия как раз и делает столь смелые мечты возможными.
Увы…
Ему сразу же не повезло — хотя на пробы и собеседования Майкл являлся в отутюженной одежде, читал стихи, пел песни, при этом всегда получал второстепенную роль сомнительного типа. На съемках триллера «Отсчет убийств», где он играл малолетнего преступника, в долгих перерывах между съемками его эпизодов Майкл сочинял песни. Сидел поодаль от всех и перебирал струны гитары, записывая обрывки стихов в блокнот.
— Ого, неплохо!
Похоже на «битлов», — присвистнула однажды Сандра Баллок.
Сомнительный комплимент для начинающего музыканта… Впрочем, схожие истории случались с ним постоянно и настроения не улучшали. Снимаясь, например, в «Глазах носорога», Майкл в буквальном смысле подрался с режиссером Аароном Вудли из-за того, что тот то и дело отпускал обидные замечания в его адрес: «Мальчик, видимо, не понимает… мальчик дурит… мальчик играет вяло». А драка Майкла с режиссером Джулианом Голденбергом на площадке картины «Ястреб умирает» и вовсе закончилась судебным разбирательством. Конфликт случился потому, что Голденберг в присутствии тогдашней подружки Майкла обозвал его «тупой деревенщиной, срывающей творческий процесс».
Много позже, вспоминая о былых стычках, Майкл приходил к выводу — режиссеры были конечно же правы. Он несерьезно относился к работе, откровенно валял дурака, задирался, а все потому, что был не уверен в себе, не знал, стоит ли тратить жизнь на игру в дешевках, изображая дешевок.
Но сегодня Лош позвонил ему в семь утра сам не свой от волнения и заявил:
— Знаешь, кто тебя зовет на пробы? Мартин Скорсезе! Да нет же, не шучу! Да чтоб я сдох! Никаких подколок! Сегодня в час дня в его офисе в «Трайбеке» тебя ждут на собеседование! Для проекта телесериала. Постой-ка, как называется? Хрен его знает, какая-то империя... Что-то о гангстерах, о вражде кланов во времена «сухого закона». Одна из главных ролей.
Послушай, какая разница? Это Скорсезе!
Майкл сел на постели. Последние месяцы он пребывал в привычном для себя амебном состоянии, спасался музыкальным сочинительством и концертами в каких-то богом забытых клубах, планировал окончательно завязывать с кино — и вдруг этот звонок. Скорсезе! Бывают же такие чудеса… Правда, вот незадача — его скорее всего опять прочат на роль какого-то отморозка. Впрочем, у Скорсезе все с этого начинали.
Как бы то ни было, Майкл должен произвести на мэтра наилучшее впечатление. Такая возможность выпадает раз в жизни. Он вспомнил слова своего любимого деда, отработавшего всю жизнь на табачной фабрике: «К начальнику надо заявляться с накрахмаленным воротничком и в костюме, который надевается лишь на воскресную службу».
Собственно, тут ему и пришла в голову идея взять напрокат костюм от Armani.
Кроме того, Майкл сбрил клочковатую бородку и помыл наконец-таки голову. Точно рассчитал время, чтобы не опоздать на встречу. Никаких такси из-за пробок. Пешком до «Трайбека» идти слишком долго. Остается метро. Опоздание исключается. Майкл должен предстать перед Скорсезе в безупречном виде, создать впечатление стопроцентно уверенного в себе, востребованного человека, открытого для любых интересных творческих предложений.
…При личной встрече в Доме Armani Сара еще раз напомнила Майклу, что костюм следует вернуть сразу же после делового свидания, то есть не позже сегодняшнего вечера.
Она посмотрела на часы и съязвила: «Время пошло».
В переполненной подземке Майкл все время шарахался от пассажиров, боясь запачкать недешевый пиджак. На белый свет вынырнул совсем без сил. Нервно стряхивая невидимые пылинки с рукавов и лацканов, он то и дело поглядывал на мятый клочок бумажки, где спешно нацарапал адрес офиса Скорсезе. А может, живой классик все же ошибся и ему нужен «кто-то типа Ди Каприо», но побюджетнее? Ведь не станет же настоящий Леонардо подписываться на долгоиграющий сериал! Все-таки сложно предположить, что столь серьезный режиссер смотрел фильмы, в которых играл какой-то там однофамилец Брэда Питта…
Измученный черными мыслями, Майкл наконец-то добрел до заветных дверей и обнаружил, что...
пришел на встречу на два часа раньше. Покорно усевшись в коридоре, он приготовился к долгому ожиданию. Мимо сновали люди. Майкла то и дело спрашивали, как пройти к лифту или в туалет. С костюмом было явно что-то не так.
…Скорсезе оказался маленьким, юрким и дерганым дядькой, матерящимся по поводу и без. Он вел себя так, словно волновался больше, чем Майкл, — потел, краснел от смущения, подыскивал слова и время от времени срывался на какой-то свистящий полушепот. Оценив высокий рост юноши, режиссер быстро усадил его на низкую табуретку у своего стола.
— Молодой человек, я намереваюсь пригласить вас на одну из главных ролей в свой сериал «Подпольная империя». Вы мне идеально подходите, и я... Ну, в общем, даже не буду устраивать вам пробы.
Для меня вы человек, способный убедительно существовать на дне, где-то чуть ниже Ада, в двуличном образе проныры: с одной стороны, он добивается доверия, с другой — готов на подставу, обман и даже убийство. Мне очень понравились ваши глаза. У вас получится, я уверен. Помните, какими глазами вы в финале «Последних дней» смотрите на записку, приколотую к вашему холодильнику: «Ружье наверху, в спальне». А я помню! Они загораются — и тут же гаснут. Первое — оттого что нашли наконец-то счастливое решение, второе — оттого что избежать этого уже невозможно. Вот это мне в вас и нужно, именно такая игра. Вы мне напомнили молодого Пачино времен «Серпико».
Майкл был совершенно потрясен услышанным. Великий режиссер сравнил его с самим Пачино! Утвердил без проб на одну из главных ролей!
Скорсезе помнит его старый фильм! Происходящее казалось приятным, но абсолютно бредовым сном.
— Вот только не пойму... — добавил Скорсезе на прощание. — На кой черт вы нарядились в этот странный костюм? В нем вы похожи не то на официанта, не то на охранника. Или у вас сегодня еще какие-то пробы?
И даже когда начались съемки, Майкл не переставал донимать себя новыми сомнениями: а что, если у него не получится, что, если он не оправдает возложенных на него надежд, оскандалится и будет с позором изгнан прочь? Бывали же такие случаи… Недавно, например, он познакомился в баре с пьяным длинноволосым парнем в дурацкой алой кепке с портретом утенка Дональда на козырьке, который оказался актером Эриком Штольцем. Дела у него идут плоховато. Ролей мало, настроение дерьмовое.
Эрик рассказал ему, как однажды отснялся у Земекиса в трети фильма «Назад в будущее», но Спилберг, следивший за ходом работы, нашел его игру неудачной, снял с роли и заменил Эрика на Майкла Джей Фокса! А что, если и Скорсезе так поступит? Попадет шлея под хвост, отсмотрит пленку на монтаже — да и выгонит Майкла взашей...
За неделю до съемок Скорсезе собрал актеров на репетицию в декорациях. Рабочие спешно что-то докрашивали и доклеивали, бутафоры наполняли витрины товарами с винтажными этикетками — специально для «Империи» по требованию дотошного режиссера Атлантик-сити (где разворачивается основное действие картины) был воссоздан в Бруклине с педантичной достоверностью: например, дощатый настил городской набережной длиной 91,5 метра состоял из досок точно такого размера, как в те далекие времена.
Наблюдая за тем, как рабочие ловко орудуют рубанками, завивая золотистые стружки, Майкл вознамерился «тряхнуть стариной» и выпросил у них ненадолго инструмент. Дело в том, что, будучи ребенком, еще до «Лоуренса Аравийского» и Питера О’Тула, он бредил профессией плотника: строгал доски и заколачивал гвозди, возводил нелепейшие постройки на заднем дворе их небольшого домика в Уэст-Ориндже. Например, лихо сварганил три корявые конуры для пса Годи (одну для сна, вторую для приема пищи и третью, утепленную, от непогоды), перекошенный гараж для отцовского «бьюика» и кухонные полки для бабушки, с которых вечно все падало.
Майкл взял рубанок, провел им по доске. Стружка вышла грубая и мятая, и в конце концов рубанок увяз в дереве, оставив после себя уродливую борозду…
Именно в эту минуту за спиной Майкла, как назло, вырос Мартин Скорсезе.
— Интересное дело, молодой человек, — произнес он слащавым голоском. — Я брал актера, а вы у нас, оказывается, плотник!
Увидев, что доска испорчена, Скорсезе пришел в бешенство. Он принялся орать, топать ногами и визжать, как уличная торговка, припоминая, во сколько его супруге-продюсеру обходятся все эти чертовы декорации, не говоря уже об оплате труда рабочих, декораторов и гонорарах бездарных актеров, которые, вместо того чтобы репетировать свои роли, шатаются по площадке и портят реквизит. Майкл стоял красный как помидор. Его мрачные предчувствия воплощались в реальность — сейчас Мартин точно роль отберет, а потом пошлет его куда подальше.
Впрочем, неожиданно мэтр заткнулся, готовый сам превратиться в дерево, поправил душивший его галстук, потребовал не опаздывать на репетицию и, мигом сменив тон, заговорщицки заметил:
— У тебя сегодня сложная сцена. Ты обнаруживаешь труп любимой девушки, которую не успел увезти из борделя и спасти, прикинь? Ты уж настройся все нормально сыграть. Девушку ты любишь, а эти козлы ей лицо порезали. Ты парень тонкий, должен понимать. Мне нужна ярость, но такая... спокойная. В общем, не подводи старика.
Как только мэтр скрылся, все присутствовавшие начали хихикать. Кто-то даже присвистнул. Один из ассистентов ткнул Майкла в бок: — Да ты ходишь в его любимчиках!
А что орет — не бери в голову. Он просто настраивается. Сам заводится, тебя заводит. Ну, чтобы ты поэмоциональнее роль прочувствовал. Ты еще не видел, как он пляшет! Хотя до танцев его лучше не доводить. В общем, не бойся, Марти, по сути, славный парень.
В правдивости услышанного Майкл вскоре убедился на собственном опыте. Например, когда должна была сниматься напряженная сцена кровавой разборки между враждующими кланами, у Майкла никак не получалось быстро вынуть из-под пальто короткое ружье — то ремень зацепится за пуговицы, то ствол застрянет в рукаве. После нескольких дублей нерасторопность Питта привела Скорсезе в бешенство. Начал он с угрожающего шепота:
— Знаешь, в чем моя проблема? Не знаешь?
А я знаю. Я всегда влипаю в работу с молодняком, с корявыми, неловкими, ничего не умеющими щенками. Всему-то их научи, все им покажи, объясни. Ни хрена сами не умеют…
Затем, в два прыжка оказавшись рядом с Майклом, Скорсезе вырвал у него ружье и с потрясающей ловкостью спрятал его под пальто, а потом театральным жестом, легко и быстро выхватил ствол и заголосил громче прежнего, расстреливая невидимых противников:
— Та-та-та-та, вот вам, уроды, получайте и за порезанную девчонку, и за квартал…
И тут Майкл поймал себя на мысли, что для режиссера, всегда снимавшего криминальное кино, мир головорезов и убийц привычен и очень привлекателен.
Выпустив воображаемую обойму в своих противников, Скорсезе пустился в пляс — что было, как и предупреждали Питта, наихудшим вариантом развития его истерики.
Скорсезе вертелся на одном месте, возносил руки к небесам, призывая Деву Марию в свидетельницы его тяжких страданий. Он, серьезный творец, вынужден работать с любителями и лентяями! И когда сей муке придет конец — неизвестно...
«Та-та-та-та...» В эти мговения маленький и злой Скорсезе выглядел на редкость комично. Впрочем, Майклу смеяться не хотелось. Он понимал, что ему выпала честь не только играть в серьезном кино, но и опробовать на прочность свое мастерство, пластику и убедительность. Нет, он совершенно не обижался на придирчивого Мартина… Мало того, каждое утро щипал себя за лицо, повторяя: «Все именно так, как происходит.
Да. Ты у Скорсезе. Ты с ним. И это правда».
Страх оскандалиться, сделать что-то не так, коряво и неубедительно, держал Майкла в постоянном тонусе. Он готов был бесконечно снимать и переснимать один и тот же игровой эпизод, который, по мнению Скорсезе, не получался. Он стоически выдерживал многочасовые, жутко нудные репетиции, тренировки с инструктором по оружию и сумасбродные воскресные досъемки, которыми Скорсезе достал абсолютно всех на площадке и в студии. Майкл никому не жаловался, прекрасно понимая: ему выпал редкий шанс выиграть у жизни главный приз.
...Эта потрясающая девчонка, партнерша Майкла по съемочной площадке, звалась экзотическим именем Пас де ла Уэрта.
Кареглазая и смешливая, с густой челкой и тонкими музыкальными пальчиками, с которых то и дело соскальзывали колечки, Пас казалась ангелом во плоти, если бы не один милый грешок… Она любила выпить. Выпивала Пас очень элегантно, соблюдая строгую конспирацию и осторожность. По утрам она старательно переливала любимое пиво «Coors» в бутылку из-под ягодного морса и при случае к ней прикладывалась, не чувствуя ни стеснения, ни опасений.
— Поразительная Паc, она будто светится изнутри! — не понимая истинной причины этого свечения, восхищался своей актрисой Мартин Скорсезе. — У нее глаза блестят, и никакой компьютер вам такого блеска не нарисует!
Хотя в переводе с испанского имя озорной брюнетки означало «мирный сад», к экстремальной девице Пас определение «мирный» точно не подходило.
Она была взрывной и хулиганистой, пожалуй, единственной, кто позволял себе дерзить на площадке «главному боссу». Дерзила Паc по любому поводу: то ее не устраивал костюм со слишком тугим корсетом, то башмаки жали, то из навороченной старомодной прически выскакивали шпильки. Как-то она прямо во время съемки оторвала от шляпки искусственную розу, которая якобы щекотала ей лоб своими жесткими лепестками.
Скорсезе, с ходу начинавший материться по любому поводу и визжать противным сопрано, выходки девушки сносил подозрительно покорно, из чего многие в группе сделали вывод: «Наша несносная Пас очаровала старикашку». Все знали о благоговейном отношении 70-летнего Мартина к красивым женщинам (режиссер был женат пять раз!), поэтому ничто не мешало Паc вить из него веревки.
Мэтр позволял ей называть себя «Лючано», разрешал пользоваться своей машиной, покорно выслушивая негодующие проповеди жены Хелен Моррис. Но очаровала Паc, как оказалось, не только режиссера.
Майкла в задорной девчонке восхищало буквально все: однажды она заявилась на площадку в кроссовках, которые забыла переобуть к съемкам, и старательно прятала ноги под длинной юбкой.
— Ты что, — шепнул ей Майкл, — плохо себя чувствуешь?
Вместо ответа девушка высунула кончик кроссовки из-под полы. «Не дай бог «папаша» узнает», — шепнула она, давясь от смеха.
Как-то раз Пас публично оскандалилась.
Снимаясь в паре с другой актрисой, девушка коряво вела диалог, то и дело съезжала со стула и странно размахивала руками, будто отгоняла мух. Когда на десятом дубле она с грохотом рухнула на пол, всем стало понятно — Пас явно перебрала с пивом. И пока остальные зубоскалили, Майкл, искренне испугавшись, бросился на помощь.
Схватив пьяненькую подругу на руки, он бережно перенес ее в трейлер, уложил, укрыл и водрузил на лоб влажную повязку. Потом под многозначительные ухмылки съемочной группы принялся умолять режиссера шестой серии Тимоти Ван Паттена, чтобы тот пересмотрел порядок съемок сцен с участием Пас. Майкл готов был сниматься хоть всю ночь, в счет эпизодов завтрашнего дня, лишь бы Ван Паттен позволил Пас отоспаться.
— У нее такая хрупкая нервная организация!
— говорил он.
— Какая еще организация?! Она еле на ногах стоит! А ты форменный осел! — возмущался Ван Паттен.
Свидетелем их перепалки стал Скорсезе, зашедший не только проверить, как работает приглашенный режиссер на его проекте, но и узнать, почему милой Пас потребовался врач. Он услышал последние слова Ван Паттена.
— Сам ты осел и дурак! — закричал Скорсезе. — Довел девушку!
Он, как и Майкл, был патологически слеп. А узнав, что его актеры-любимчики влюбились друг в друга, проникся к ним еще более нежными чувствами.
И даже позволил себе дать своему юному подопечному совет в сердечных делах:
— Трудновато тебе будет удержать такую девчонку, уж поверь мне, — Скорсезе глубоко вздохнул. — Была в моей жизни такая же дикая красавица, итальянка, богиня Изабелла Росселлини. Я ее и в шкафу запирал, и сцены устраивал.. Вел себя как идиот. Короче, что ты думаешь? Она все равно от меня ушла!
Над Майклом и Пас потешались все, кому не лень. Как-то раз кто-то из коллег прицепил к трейлеру актрисы лозунг «Трезвость навсегда!», который по сюжету массовка несла по Атлантик-сити в одном из эпизодов.
Впрочем, сам Майкл с удовольствием потворствовал «милому грешку» Пас. В свободное время он выискивал в Нью-Йорке самые уютные бары, где они вдвоем могли бы пропустить стаканчик-другой.
Их самым любимым местом вскоре стал паб «Вестсайд Брюинг Компани», где подавали разные сорта фруктового пива. А еще были совершенно волшебные вечера, когда они бродили по спящему городу, пиная ботинками попадающиеся на тротуаре камешки, болтали о всяких пустяках и смеялись. Строили планы: уехать на море, снять на двоих квартиру. Обязательно огромную, на весь этаж. И чтобы окна выходили на юг. Ни Пас, ни Майкл не знали, как будут развиваться их отношения. Будут ли он вместе завтра, послезавтра? Какое это имело значение сейчас? Им нравилось целоваться на пустых улицах и шататься по ночному Нью-Йорку, чувствуя себя кинозвездами, королями города, с которым оба имели такой печальный опыт знакомства в прошлом. Девушка ютилась с матерью в подвальном помещении на задворках Ист-Виллиджа с окнами на тупик и мусорные контейнеры, а Майкл…
приехав в Нью-Йорк в 16 лет, снял квартиру с одной кроватью, где помимо него лепилось еще девять подростков, таких же ищущих себя в большом городе провинциалов. Каждый в той тесной обители был одержим идеей будущего успеха: кто-то музицировал полночи, кто-то в сотый раз перепечатывал свое резюме, а Майкл заучивал тексты крошечных ролей из пьес, которые ставились в его Школе драматического искусства. А еще он приобрел гитару. Иногда, когда выходной случайно выпадал на середину рабочей недели и он оставался в квартире один, ложился на пол и, перебирая струны, сочинял песни. Ему жадно хотелось петь, выступать, играть... Он и предположить не мог тогда, что однажды колючий чужой город падет перед ним... и он будет кружить по его улочкам с такой красивой девушкой и сниматься у самого Скорсезе.
…Когда Майкл познакомил Пас со своей матерью, та заметила: «Почему тебе, воспитанному мальчику, нравятся исключительно бандитки?»
Вне всяких сомнений, мама была права, явно намекая на его прошлую подругу, от которой трясло всю семью Питт. Подругу звали Азия Ардженто. В ней он встретил свою полную противоположность. Они познакомились на съемках «Последних дней», где Азия играла его возлюбленную. Ему тогда было 23, ей — 29, у нее уже имелись трехлетняя дочка Анна Лу (названная так в честь погибшей в автокатастрофе сестры Азии) и богатый опыт любовных историй с плохим концом. О своих прошлых неудачах Азия могла рассказывать часами, затягиваясь сигареткой с подозрительно смрадным душком («Да это просто ароматические добавки, какая-то китайская дрянь», — уверяла его девушка): французский актер Винсент Галло оказался проходимцем, так как крутил роман с Азией, будучи помолвленным с другой.
Певец Марко Кастольди из группы «Bluvertigo» сбежал, узнав, что Азия забеременела. А еще у нее была «неровная связь» с китайским татуировщиком Зи (его роман с Азией начался после того, как Зи изобразил у нее между ног бабочку), явно изменявшим ей со своими многочисленными клиентками. Азия была настоящей оторвой. Сбежала из дома в 14 лет, бродяжничала, экспериментировала в сексе: «Даже не знаю, как не подцепила смертельную заразу, — исповедовалась она Питту. — Знал бы ты, в каких трущобах я валялась!» Азия носила легендарное имя своего отца, режиссера триллеров Дарио Ардженто, и, став юной звездой на родине, в Италии, активно снималась в Америке, а в свободное время бесчинствовала в светском обществе.
Столкнувшись как-то на одной из вечеринок с Дженнифер Энистон, Азия швырнула ей в голову бокал вина за то, что та когда-то отказалась играть в одном фильме с «этой итальянской б…ю». «Уж кто бы говорил!» — возмущалась девушка.
Азия почему-то отчаянно хвасталась тем, что один психоаналитик, у которого она какое-то время наблюдалась, отыскал у нее начальные признаки шизофрении… Впрочем, факт, что Азия «малость того», был заметен и непрофессионалу. Азия гоняла на сумасшедших скоростях по безлюдным калифорнийским шоссе; выискивала на окраинах Лос-Анджелеса подпольные курильни и дегустировала там необычные травки, порой зависая в беспамятстве на целые сутки.
Крошечная комнатка, которую она снимала неподалеку от Долины Смерти, представляла собой настоящую помойку: платья, джинсы, еда, книги, бесчисленные фантики от любимых цитрусовых карамелек — все валялось на полу. Когда Майкл впервые навестил девушку, Азия не открывала ему минут пятнадцать, все это время прокладывая себе путь к входной двери… Но Майкл был влюблен. Сумасшедшая красавица казалась ему такой романтичной и такой смелой — к тому же она жила бездумно и раскованно, как он не умел и не мог себе позволить.
О своем романе, увы, он может вспомнить только печальное: они постоянно ссорились. Девушка то и дело подчеркивала, что Майкл ей не пара — недоросль, правильный маменькин сынок с жалкими творческими амбициями.
Она называла игру Майкла на гитаре «тупым бренчанием», а сочиняемую им музыку — ослиным нытьем.
…В один прекрасный день Азия его бросила (к радости родителей Майкла), написав пространное письмо. Она считала Майкла совсем мальчишкой, с которым ей, взрослой женщине с ребенком, по большому счету делать нечего. К тому же Азию очень раздражало, что он наотрез отказывался курить с ней травку, постоянно отчитывал за превышение скорости, а заходя в гости, тратил уйму времени на мытье скопившейся посуды, упаковку и вынос мусора. «Мы ничего не построим вместе», — резюмировала Азия в финале свого послания.
С милой Пас все складывалось совсем иначе. Во-первых, она была совсем молоденькая и глупая и в отличие от прожженной Азии хулиганила по-детски.
Пас не травила себя изменяющими сознание субстанциями, не шлялась по злачным местам, а единственным порочным увлечением считала свое пристрастие к вредным для фигуры чипсам и пивку. Последнее, увы, неоднократно выставляло девушку в дурацком свете, и тут уж даже Майкл не мог ее защитить. Громкий скандал случился на церемонии вручения престижной премии «Золотой глобус», откуда Пас выставили охранники, так как она совершенно не стояла на ногих. Обличающие ее кадры попали на телевидение: спотыкаясь и матерясь, пьяная Пас выходит с черного хода здания, с обиженным видом садится в поданную машину и уезжает, показав на прощание язык оператору. Майкл, снимавшийся в Европе, не смог тогда быть рядом, поддержать… Как-то он узнал от брата Пас, Тонино, что состояние опьянения всегда на сестру благотворно воздействовало, психологически поддерживало.
Оказывается, у девушки с рождения были серьезные проблемы со здоровьем — какая-то форма опухоли, которую надо периодически удалять. Каждые пять лет Пас требовалась операция. «Ты уж ее береги, — просил Тонино. — Это она с виду такая веселая оторва. А на самом деле обиженная на весь свет несчастная девочка».
Успех «Подпольной империи» превзошел даже самые смелые ожидания Майкла. Он мгновенно стал всеобщим любимцем и желанным новичком Голливуда. Боясь выпустить из-под менторской опеки новоиспеченную звезду собственного производства, Мартин Скорсезе поспешил подписать с Майклом еще один контракт — на съемку в Париже в новой картине «Уго Кабре».
Согласно недавнему отчету верного агента Лоша, присылаемые в офис сценарии на имя Питта значительно отличаются от тех, которые предлагались ему ранее. Тут и роль отважного лейтенанта Уильяма Колли, и образ неподкупного полицейского из криминального Бруклина 30-х годов, и романтический влюбленный в исторической мелодраме времен Второй мировой войны… — богатый материал для новой звезды, ничего не скажешь! Теперь его подопечный Майкл Питт уж точно откажется от своей нелепой затеи бросить кино. Теперь он молодая звезда, надежда Голливуда, новый нежный бунтарь…
И, кстати, после успешной премьеры «Империи» Майкл регулярно получает от Дома Armani модные новинки. Совершенно безвозмездно. Даже звонить никому не надо.
Подпишись на наш канал в Telegram