Таких, как я, называют или синим чулком, или украшением науки. В зависимости от отношения к даме, не обиженной умом. Шучу... Но, если честно, в научной сфере мне было очень интересно и учиться, и работать. Двадцать шесть лет в одной лаборатории. От рядового сотрудника до хорошей должности.
Жизнь над микроскопом — это так увлекательно! И очень отличается от того способа существования, к которому привыкли люди публичные.
Поэтому рассказывать свою историю мне сложновато. Я всего лишь жена известного человека, так еще и бывшая… Но попробую. Сашу Белявского знаю страшно сказать сколько — пятьдесят пять лет! Встретились мы в Московском институте цветных металлов и золота, где оба получали образование. Саша учился на геолога, я — на металлурга. Была девушкой общительной, играла за институтскую команду в волейбол, с удовольствием танцевала. На одном из студенческих вечеров и познакомилась с Сашей. Наверное, он меня пригласил на танец… Не помню уже… Да и не суть. Помню, пропала сразу! А «резину тянула», потому что всегда считала брак шагом серьезным, для которого надо человека узнать как следует, все взвесить… Так и встречались два года.
— Что же все-таки подвигло вас выйти замуж?
— Ничего особенно на самом деле. Просто однажды договорились пойти в загс. Помню, в день регистрации брака, 18 января, в Москве мело нещадно. Семейная жизнь у нас начиналась сурово. Саша ведь на курс меня старше, поэтому, когда по распределению ему выпала геологическая партия в Иркутске, я решила бросить институт и ехать следом. Пришла в свой деканат, так, мол, и так — объясняю, мужа отправляют к черту на рога, поэтому доучиваться пока не могу. Сжалились и перевели меня в иркутский институт с похожим профилем. Почти сразу после женитьбы мы семь дней добирались поездом к месту дальнейшей счастливой жизни. Первое, что поразило меня в Иркутске, — деревянные тротуары. Я-то всерьез считала, что такие только в книжках остались. Равно как и то оборудование, коим оснащен местный институт. После столицы, конечно, многое казалось диковатым…
Жилье нам не полагалось, поэтому взяли внаем комнату. Непривычный ни для меня, ни для Саши климат приводил к тому, что мы не вылезали из разнообразных простуд. В институте пришлось досдавать два предмета. Тяжеловато, словом. Но ничего... Подружились с одной московской семьей. Встречались, общались. Весело было. Я даже снова начала играть в волейбол.
А Саша, вероятно, встретил свою судьбу. В лаборатории познакомился с девушкой, которая увлекалась сценическим искусством. Она рассказала моему мужу, что в местном драмкружке собираются ставить «Горе от ума», но нет актера на роль Молчалина. И он решился попробовать… Спектакль удался, его даже показали на большой сцене Иркутского драмтеатра. Коллеги начали над Сашей подшучивать, дали ему прозвище «Белявский-Станиславский».
Я видела, самодеятельность увлекла мужа не на шутку, но не думала, что это выльется в нечто серьезное. Для геологической партии особой работы не нашлось, и через полгода мы вернулись в Москву. Я принялась обустраивать дом, насколько это было возможно в квартире его родителей, а Саша — искать драмкружок. И нашел. Днем муж продолжал работать в институте младшим научным сотрудником, а по вечерам бегал в Дом учителя — играть в самодеятельных спектаклях. Увы, не помню, что именно они там ставили, и уточнить у него не могу — Саша теперь говорит с трудом и многого просто не помнит… Увлекся муж настолько, что заявил о желании поступать в театральный вуз. Признаться, восторга от этого его решения я не испытывала. Во-первых, выходила-то я за геолога. А артистический мир пугал — все ярко, поклонницы, гастроли…
Во-вторых, чтобы учиться, Саша бросил работу. Причем ушел из лаборатории, даже не поступив в театральный. Для меня подобное легкомыслие непонятно. А если б не взяли? Ну да ладно... На пределе допустимого возраста он был принят в Щукинское училище и летом того же года начал сниматься в своем первом кинофильме «Рассказы о Ленине». Курс, на который Сашу взяли, оказался по-настоящему звездным — Людмила Максакова, Вениамин Смехов, Александр Збруев, Зиновий Высоковский... И все равно я не могла понять, как это — развернуть жизнь на сто восемьдесят градусов? Денег и без того в нашем молодом семействе не хватало, а тут и вовсе остались только с моей зарплатой сотрудника НИИ. Саша, конечно, старался — подрабатывал переводами. Но все равно не хватало подчас даже на необходимое. Нам и жить-то толком было негде! В двух смежных комнатах в коммунальной квартире жили Сашины родители, трое детей и бабушка, которая спала на кухне.
Моей семье хоть и принадлежала отдельная квартира, но обитало в ней тоже многовато народу — я, брат с сестрой и мама, которая была еще молода и надеялась устроить личную жизнь. Снять жилье в Москве мы с Сашей позволить себе не могли. Поэтому когда выяснилось, что при наличии очереди страждущих сотрудников НИИ есть комнатка, которую никто не соглашается брать, я сказала: «Мне любая подойдет!» На жилье это никто не позарился по вполне понятным причинам — панельный дом, первый этаж плюс веселые соседи. Пили они страшно. Муж столярничал, жена вроде вообще нигде не работала. Однажды прихожу, а она лежит поперек коридора… Не дошла. Комнатка наша с Сашей была такой маленькой, что холодильник туда не поместился.
Поставили около двери. А соседям закусить перманентно надо, ну, то колбаса пропадет, то пельменей недосчитаемся… От водки соседи и умерли по очереди, упились насмерть. Мы с мужем надеялись, что освободившуюся комнату отдадут нам, но приехали новые жильцы.
Хуже того, я окончательно перестала Сашу видеть. Комнатка наша располагалась на окраине города, на улице Яблочкова. До центра еще добраться надо… И вот я на работе, Саша до позднего вечера в училище. Казалось, мы живем совершенно отдельными друг от друга жизнями, пересекаясь лишь изредка.
По окончании училища Белявского пригласили в Театр Сатиры. А я… А что я? Когда муж был геологом, я сорвалась за ним в экспедицию. Стал артистом — при любой возможности начала ездить с ним на гастроли.
А как иначе может жить замужняя женщина? Первые гастроли были в Ростове, Саша играл там с Верой Васильевой, и во время каждого спектакля я пропадала за кулисами. Познакомилась со всеми актерами. После спектакля собирались у нас. Я готовила раков. Здорово было! Артисты — народ смешливый, компанейский: истории, байки сыпались как из рога изобилия. Одним словом, творческие личности. Мне поддерживать разговор было сложновато, поэтому я больше слушала.
Плучек очень тяжело вводил молодых актеров в свои постановки. Не приветствовал и съемки в кино, а жить-то на что-то надо… Зимой муж подрабатывал Дедом Морозом на елках. Мы вступили в кооператив Союза кинематографистов и поселились в центре, он все бегал с бородой и посохом в польское и японское посольства.
Такой уж Саша человек. Не гнушался никакой работы. Когда муж уже много снимался и стал известным, эта черта в нем сохранилась. Мне кажется, никто не дублировал зарубежных артистов столько, сколько Белявский! Помните шоу комика Бенни Хилла? Его Саша озвучивал. Как и знаменитого комиссара Каттани, за борьбой которого с сицилийской мафией следила большая часть нашей не искушенной пока в криминальных делах страны. В бесконечных страданиях Анжелики голосом Белявского говорят и султан в исполнении Жан-Клода Паскаля, и Людовик XIV (Жак Тожа). В знаменитой мелодраме «Обманы» Саша дублировал все мужские роли. Луи де Фюнес, Пьер Ришар и Шон Коннери на русском тоже говорят голосом артиста Белявского.
Я вообще назвала бы Сашу гражданином мира.
Знаете, как его любили поляки! У них муж в четырех картинах отработал. Рассказывал, когда приехал сниматься в первом фильме «Прерванный полет», сразу попросил: «Говорите со мной по-польски». Саша всегда был человеком любознательным и новый язык освоил довольно быстро! Ну и, вероятно, такой поворот не мог оставить поляков равнодушными, следом пошли новые предложения. Мне нравилась эта страна. Когда Саша снимался в Польше, я покупала турпутевку, чтобы тоже там побывать. К четвертому фильму муж говорил по-польски практически без акцента. Саша вообще человек общительный. Легко сходится с самыми разными людьми. И те в долгу не остаются. Его польская эпопея, например, привела к тому, что в период тотального дефицита мы в магазине при посольстве отоваривались соками, деликатесами. Вообще люди мужа любили, узнавали, старались как- то угодить.
Даже у пивных ларьков мужчины кричали: «Фоксу без очереди!» Поклонницы звонить начали. Мурлычут в трубку, а Саше нравится.
— А детей вы не хотели?
— Детей я хотела всегда, но сначала долго не было возможности. Считаю, что для ребенка все-таки нужны условия. А если жить негде, о каком малыше может идти речь? Возможно, надо было раньше решиться, а там и жилье бы подтянулось… Но уж как сложилось. Кроме того, у меня долго не получалось забеременеть. Боречка, наш сладкий мальчик, родился, когда мне уже исполнилось тридцать девять. Женщины засыпали меня вопросами: как решилась да откуда силы? Ерунда! Никакой это не подвиг, да и вообще ничего особенного… Я тут в журнале прочла, что одна в шестьдесят с лишним родила. Вот это да! А в сорок… Самое главное — хотеть малыша, а я очень хотела.
Про Боречку вспоминать тяжело.
Долгожданный, выстраданный. Назвали его в честь Сашиного отца. Похож был больше на меня. Хотя я никогда особенной красотой не блистала, а Боря рос очень складненьким. Наверное, все так говорят о собственных детях, но наш сынок и правда развивался на редкость быстро. Ему не было и двух лет, когда я взяла его с собой на день рождения подруги. Так он, стоя на стульчике, читал стихи Чуковского. Все гости были не просто удивлены — шокированы, что такое бывает! Некоторые до сих пор вспоминают, хотя тридцать пять лет прошло… Мне же это казалось нормой. Я много ему читала, занималась, развивала. Знаете, если наметить план и четко ему следовать, то малыш будет учиться достаточно быстро! Тогда время было такое, больше года находиться в декретном отпуске не позволялось.
Пришлось выходить на работу. Если бы не эти правила, я и дальше с удовольствием бы занималась домом, растила бы Боречку…
Все произошло в пятницу 21 июня 1975 года. Это был мой последний рабочий день перед отпуском. Я уехала в лабораторию, а сынок остался с нянькой на даче под Нарофоминском. Плохие вести доходят быстро. Не помню, кто мне позвонил, не знаю, как они нашли мой рабочий телефон… «Поезжайте на дачу. Что-то случилось с вашим ребенком», — сказал незнакомый голос. Я позвонила мужу, прыгнула за руль ( я водила машину) и помчалась. Добралась раньше Саши и на опознание в морг приехала первой. А потом уж муж… И все, начался кромешный ужас.
Боречка был очень смышленым и смелым. Не боялся, увы, уходить от дома. И вот с мальчиком на год постарше пошел на озеро. А нянька недоглядела… Что там случилось, никто теперь не скажет. Упал Боречка даже не в озеро, а, знаете, такие по берегу бывают лужи, что ли, с илистым дном. То ли поскользнулся, то ли… В общем, захлебнулся. Второй мальчик, и сам малыш, перепугался, наверное… Моему сыну было два года и три месяца. А потом все как в тумане: яркие солнечные блики на траве, теплый ветер и маленький, будто ненастоящий, гробик… Аудиокассету с записью, как Боречка читает стихи, я храню до сих пор. Но слушать ее не могу. Детский голосочек рвет сердце.
Жизнь после похорон сына вообще жизнь напоминала мало. Может, я более сильный человек, постаралась как-то взять себя в руки, а Саша... Есть очень правильное русское слово: «убиваться».
Вот муж мой именно убивался. Первое время мне пришлось ездить с ним на работу — один он не хотел и не мог. Пока Саша репетировал, я тихо сидела где-нибудь в уголочке, чтобы никому не мешать. А потом мы приезжали домой… Не видимый посторонними глазами артист Белявский открывал бутылку вина, наливал стакан и начинал плакать, говорить, пить и снова плакать. И так изо дня в день. Однажды моя нервная система не выдержала. «Шура, — сказала я, — сколько можно себя изводить? Либо мы пытаемся жить, либо — вот балкон, заберемся на него вдвоем и разом со всем покончим…» С того дня тему гибели нашего мальчика мы закрыли. Так получилось, и изменить ничего было нельзя.
У Александра Борисовича появилась идея взять малыша из детского дома. Я его в этом желании поддержала, хотя меня не оставляла мысль родить своего.
Просто муж очень хотел сейчас и срочно, а я думала, что, возможно, ему это поможет все пережить. И вот начали мы ездить по интернатам, смотреть мальчиков возраста нашего Боречки. Хотели, чтоб и внешне он напоминал погибшего сына. Не помню, каким по счету был тот Дом малютки в Подмосковье… Мы сидели в комнате, мальчика привела воспитательница и велела пройтись по комнате туда-обратно. Идет худенький как тростинка, малюсенький… На годик младше нашего. Его мы и забрали. Муж про него говорил: «Андрюша — мой костыль». Это было правдой, потому что жить без ребенка мы уже не могли. Маленький Андрюша принес в дом ощутимое облегчение. Я снова начала разучивать с малышом стихи. Мальчик наш отставал в развитии, как и все детдомовские ребятишки.
Представляете, когда они выходили на прогулку, им всем выдавали по одной игрушке, и только с ней можно играть… И вот я начала ему читать, учить разговаривать, рассказывала сказки, старалась вкладывать информацию, навыки. Андрей быстро все схватывал и вскоре освоился. В общем, ребенок как ребенок. Признаюсь, мы с Александром Борисовичем сделали все, чтобы стереть следы его прошлой жизни. Окружающие знали, что сын приемный, но мы говорили, что он осиротевший дальний родственник. Поменяли ему дату рождения, фамилию, отчество, чтобы даже если он когда-нибудь захочет выяснить, как появился на свет, это стало бы крайне сложной задачей. Но Александр Борисович всегда опасался, что при его известности сохранить тайну будет непросто. Все равно кто-то начнет копать, выяснять… Уже позже муж завел разговор, что надо бы открыть сыну правду.
Но тут я уперлась. Мне казалось, ни к чему это. Сейчас уже могу рассказать, не опасаясь ранить чьи-то чувства. Наш Андрей — подкидыш, его оставили под дверью чужой квартиры. Звали его Сережей Мальчиковым.
Вскоре после того как мы забрали Андрюшу из детского дома, выяснилось, что я беременна. Дочь появилась на свет, когда мне исполнилось сорок три года. Из лаборатории после родов я уволилась, потому что никаких нянь органически переносить не могла. Во мне прочно поселился страх, не позволявшей оставить ребенка на чужого человека. Дочку я решила назвать Надеждой. Во-первых, это имя очень хорошо описывает мое тогдашнее состояние. Во-вторых, оно семейное.
У бабушки и дедушки мужа очень трогательная история.
Он пел в Большом театре, она работала там костюмером. Человеком она была набожным, но, несмотря на то что браки с актерами церковь не приветствовала и не благословляла, все-таки связала жизнь с любимым певцом. Я помню ее уже очень пожилой и незрячей… Сашина мама поначалу работала на заводе Лихачева. А троих детей надо и воспитывать и ставить на ноги (причем все это одновременно), поэтому она решила работать на дому — шила на заказ шапки. По наследству от отца ей достался необыкновенно красивый голос, а от мамы — склонность к рукоделию. Как сейчас перед глазами картинка: свекровь шьет очередную шапку и поет. Когда родилась наша Надя, я надеялась, что и ее бог голосом не обойдет, линия музыкально одаренных Белявских продолжится. Но не судьба...
С новорожденной и совсем маленьким Андрюшей мне приходилось непросто. Саша очень помогал, забирая свой «костыль» с собой на съемки. Андрюша крутился на площадках картин «И снова Анискин» и «Место встречи изменить нельзя». Оторванные от собственных детей актеры, как рассказывал муж, с удовольствием возились с пацаном. Приезжал сын с горящим взглядом и воплями: «Мне даже разрешили подержать настоящий пистолет!» Вроде бы жизнь вошла в колею. Все складывалось хорошо.
…Поклонниц у Саши всегда было много. И не только из СССР. Писали из Польши, ГДР, Чехословакии. Кто-то клялся в вечной любви, другие угрожали немедленно отравиться — словом, обычная для популярного артиста история. Поэтому и воспринимала я армию любительниц Белявского спокойно. Расстроила меня только одна.
Они же следили за жизнью мужа очень пристально. И вот после похорон нашего Боречки звонит мне незнакомая дамочка: «Это ты во всем виновата!» Я положила трубку. Снова звонок: «Ты виновата!» Есть категория людей, постоянно испытывающих потребность сказать гадость, ударить побольнее… Мерзко, конечно, но переживаемо. А потерять мужа можно и безо всякого участия поклонниц. Я-то Сашу в конце концов и потеряла… Женщинам он всегда нравился. Что легкообъяснимо — мужчина-то красивый. Пока мы с ним жили, всегда рядом были его, мягко говоря, знакомые. Я знала, что Саша мне не верен. Но что делать? Убегать, уходить?.. Во-первых, я его очень любила. Во-вторых, семья, дети. Я очень домашний человек и, наверное, слишком нерешительный в таких вопросах. Однажды подруга пригласила на премьеру фильма, ее муж работал на той картине оператором.
Позвонила неожиданно, я на работе была и, конечно, не одета для похода в кинотеатр. Решила быстренько съездить домой принарядиться, чтобы вечером сразу встретиться с подругой. Приехала, вставила ключ в замок, а дверь заперта изнутри. Классика жанра. Чтобы мой муж днем приехал домой — десять медведей в тайге должны помереть! Стучу, звоню, снова стучу… А он меня не пускает! Хотя слышу — топчется у двери. В конце концов, видно, оправился от шока и открыл. В квартире две комнаты, кто скрывался в закрытой, в которую я так и не решилась заглянуть, не знаю. Переоделась и поехала обратно. А Сашу только и смогла спросить: «Почему домой?..» Он промолчал. Муж вообще часто просто уходил от обсуждения неприятных тем. Надо признать, приструнить Белявского — задача не из простых. Если б он работал с девяти до пяти, можно было б хоть по времени проследить.
А актер же как? «Все, поехал на репетицию!» — и одному богу известно, где на самом деле та репетиция… Хотя я и безо всякой слежки безошибочно чувствовала, когда муж проваливался с головой в очередную интрижку. Поначалу пыталась скандалить, выяснять отношения. А потом перестала. По большому счету, мы и дальше продолжали жить каждый своей жизнью. У нас даже друзья были разными…
Развелись мы, когда Наде исполнилось шесть лет, Андрею — восемь. Родственники, сочувствуя, говорили: мол, и мальчика взяли, и девочка родилась — все как муж хотел, а он хвостом вильнул и на тебя их оставил! С одной стороны, конечно, так. С другой — и я не идеальная, наверное, что-то Саше во мне не нравилось или перестало устраивать.
Началось все с того, что муж задумал купить однокомнатную квартиру в нашем же доме. Мы к тому времени уже жили в трехкомнатной, но все-таки было тесновато… Александр Борисович числился председателем правления нашего дома и узнал, что в той однокомнатной умер хозяин. Порядки тогда были такими, что дополнительную жилплощадь одной семье приобрести проблематично. И муж предложил развестись. Вроде как для того, чтобы он мог купить «однушку». Обиделась я ужасно. «Ах так… — говорю, — хорошо, давай разводиться». «Ну хочешь, — спросил тогда Саша, — мы потом снова распишемся?» Я ответила отказом. Всегда считала, что никого штампом в паспорте не удержишь. А тут… Наверное, почувствовала, что муж не совсем честен со мной, дело не только в квартире. И не ошиблась. Купил Александр Борисович вожделенную жилплощадь, там и поселился.
Поначалу жил один. Какие-то женщины периодически его навещали, конечно. А потом к Саше переехала Людмила Тихоновна. Можно представить, как мне было тяжело это видеть! И никуда не денешься — в одном доме живем… Позже они поменяли квартиру на более просторную, но все равно неподалеку. Варианты далеко от нас Саша даже рассматривать не стал. Специально подобрал так, чтобы рядышком. Дачу оставил мне, так у нас даже забор общий… Ну да ладно, у них с Людмилой своя жизнь, дочке общей семь лет уже…
А тогда мне даже минимальное общение с бывшим супругом сложновато давалось. Это неправильно, наверное. Я же не могла перевернуть жизнь или как-то изменить прожитое... Понимала, что надо взять себя в руки, все-таки он отец моих детей.
Не хотелось, чтобы они страдали, оттого что Саша больше не живет с нами. Поначалу ребята спрашивали: «Когда же папа вернется?» Я трусила и отвечала: «Все будет хорошо. Вот отснимется и приедет». К чести Александра Борисовича, могу сказать, что, когда он был не в отъезде, к детям приходил каждый день. С удовольствием катался с ними на лыжах, санках. С Надей они обычно в шахматы играли. Завел себе правило — после работы сначала к нам заходил, с ребятами общался, а уж потом шел к себе… Конечно, я о другой жизни мечтала. Что скрывать? Но не повезло. И людям, которые лучше и умнее меня, случается, не везет. Начала жить заново.
— Можно было бы устроить собственную личную жизнь… — Ой, о чем вы говорите?
Этим же надо заниматься! А у меня времени не было. У ребят началась школа. В моей комнате раньше располагалась детская. Александр Борисович купил детям по письменному столу. Я обычно садилась посередине и помогала им готовить уроки. Но это пока маленькие были. А так они росли самостоятельными и сообразительными. Мне очень повезло с детьми… Правда. Кроме того, я должна была работать — того, что бывший муж давал на детей, не хватало.
Вернуться в лабораторию я не могла. Когда уходила, должность была высокой, получала хорошо, и обратно на такую же позицию меня спустя несколько лет не взяли бы. Да и не на кого было детей и дом оставить. Ни о каких нянях-домработницах я по-прежнему даже помыслить не могла. И вот думала-думала… Когда еще замужем была, свекровь учила меня шить шапки.
В чем-то я повторила ее судьбу. Она шила шапки на дому, чтобы прокормить троих детей, и я начала шить меховые шапки, чтобы поставить на ноги своих. Это сейчас можно купить любой головной убор, а тогда с этим была напряженка. Клиенток у меня набралось много — со всей Москвы приезжали, как когда-то к нашей бабушке Любе. Я где-то чувствовала себя продолжательницей семейной традиции. Через несколько лет так навострилась, что любую шубу сшить могла! Бросила я это дело, только когда дети выросли. Кстати, после развода больше всего на свете я боялась потерять семью Белявских. Они для меня родные, самые близкие люди. Любовь Александровну я всегда называла мамой, а Бориса Моисеевича — папой. Любой праздник без Сашиной сестры Ольги, без его брата Толи и их семей — не праздник. Если бы они от меня отдалились, не пережила бы…
Но, к счастью, этого не произошло. Тем, что мы решили развестись, Сашины родные были очень недовольны. А Ольга по сей день не приемлет новую жену брата. Говорит, у нее есть одна сестра — Валя, и так будет всегда.
Сашины родные и с детьми очень мне помогали. Когда ребята росли, отцовского воспитания не хватало обоим, особенно Андрею — он же мальчик. А тут еще и неприятность вышла. Александр Борисович несколько раз заводил разговор о том, что сыну надо рассказать правду о его происхождении. Однажды я даже пообещала, что разговор такой состоится, но позже. Потом — снова позже. Ну не могла я решиться! Словом, о том, что мы не его настоящие родители, Андрею сообщил сосед по даче. Сыну тогда было пятнадцать, возраст тяжелый, переходный, всякие гормональные всплески…
Воспринял он это очень болезненно. Причем сказал не сразу, какое-то время переживал в себе. Бедный мой мальчик пришел к выводу, типичному для юного максималиста. «Думаю, я больше не буду называть тебя мамой!» — сказал Андрей. «Хорошо, пусть так, — соглашалась я. — Называй меня как хочешь. Только это ничего не изменит. Вы по-прежнему мои дети, и точка!» «Ты мне не родная!» — не унимался сын. «А мне кажется, что роднее, чем мы с Надей, у тебя никого нет… Разве не так?» — я очень старалась сохранять спокойствие. Но ни рассказы о том, что мы растили его с двух лет и полюбили сразу, как увидели, ни другие увещевания не помогали. Я просила прощения за то, что не призналась ему сама, но… В сыне проснулся дух противоречия. Он приводил домой каких-то ребят, с которыми знакомился на вокзалах, улицах... На вопросы, что это за мальчики и давно ли Андрей их знает, с вызовом отвечал: «Может, это мои настоящие братья!»
Что тут скажешь?.. Мужской руки ему, конечно, не хватало. Я, увы, не могла восполнить этот пробел. Андрей замкнулся и все больше времени проводил вне дома. Увлекся туристическими походами. А как проконтролировать, чем они там занимаются? Вот курить рано начал... Я просила его поехать с нами на дачу, он отказывался. Конечно, беспокоилась, что оставляю сына в городе одного, но разорваться тоже ведь не могла… Александр Борисович как-то рассказал, что зашел к нам, а я была как раз за городом. Постоял под дверью. В квартире — музыка, девчонки хохочут, визги-писки… Он постеснялся даже нажать кнопку звонка, не то что войти… Потом у Андрея начался период увлечения группой «Кино». Вместе с такими же поклонниками рока он мог без предупреждения сорваться и уехать в Питер.
«Андрей! Но можно же позвонить! Мы волнуемся», — возмущалась я. Но у них, видите ли, философия. Свой взгляд на болтания по улицам. Однажды Александр Борисович рассказал мне, как шел по Арбату и увидел у Стены Виктора Цоя толпу ребят и среди них нашего Андрея. «Почему же ты его не забрал? Сколько можно по городу шататься?» — кипятилась я. — «Мне было неловко подойти». —«Ты же отец! Что тут неловкого?» Сложностей с сыном было много. Но как на духу могу сказать, что не было даже секунды, когда бы я пожалела о своем давнем решении забрать малыша из Дома малютки!
К восемнадцатилетию сына Александр Борисович купил Андрюше комнату недалеко от нас. Там он и жил... В тот день, 18 сентября, как мне рассказывали потом, сын пришел домой с другом.
Тот остался на лестничной клетке, а наш забежал в квартиру, вроде что-то взять… Не знаю, зачем он полез на тот злосчастный подоконник... Может, окно хотел открыть?.. Подоконник скользкий… Андрей выпал с шестого этажа.
Меня не было в городе, я на следующий день возвращалась с дачи. Встречала меня Надя, которая старалась держаться, но по ее глазам я поняла — что-то произошло и это «что-то» очень страшное. «С Андреем?» — спрашиваю. «Мама, его больше нет», — ответила дочь. Меня будто по ногам ударили, голова кругом пошла… Я позвонила бывшему мужу. «Шура, что делать? Что мне теперь делать?» — плачу в трубку. «Хоронить», — ответил он. Александр Борисович к тому времени был уже женат на Людмиле. Другая жизнь — другие проблемы. И снова — все те же солнечные блики, пока еще теплый сентябрьский ветер и гроб, такой неуместный и страшный…
Андрею было двадцать лет, как говорится, жить и жить…
Потерять ребенка — страшнее ничего не бывает. Говорят, бог посылает человеку столько, сколько он способен вынести. Но, кажется, мои силы всевышний переоценил… Хотя живу же! Сначала посвятила себя детям. Сейчас — внукам. Старший — отличник в школе. Младший в первый класс в этом году пойдет, надо заниматься, готовить к школе.
За жизнью Александра Борисовича я не следила, наверное, до тех пор, пока с ним самим не случилось несчастье. Наша дочь в отличие от меня человек современный: не только бывала в гостях в семье отца, но даже навещала новую папину жену в родильном центре. Надя мне рассказала, что в августе у Александра Борисовича родилась дочь.
А потом в декабре раздался звонок от Людмилы Тихоновны: «Саше плохо, приходите… Инсульт...» Надя тогда была на последнем месяце беременности, но все равно каждый день сама садилась за руль и ездила к отцу в больницу. Речь его в результате инсульта пострадала сильно. Поначалу он всех называл Олями, даже Надю. Вероятно, только это слово ему и давалась. Сейчас Александр Борисович посещает логопедический центр Шкловского, там очень хорошие доктора, и говорит заметно лучше. Когда у него не получалось сказать то, что хотелось, он просил ручку и рисовал. Потом начал появляться во дворе, гулял с маленькой дочерью. На съемки приглашать перестали. Да и какая может быть работа в кино, когда человек говорить не может? Я беспокоилась, как он это переживет? Кино — Сашина жизнь, то, что он всегда любил больше всего на свете.
Очень обрадовалась, когда узнала, что его пригласили сниматься в продолжении легендарного рязановского фильма «Ирония судьбы, или С легким паром!» Хоть дали выйти перед камерой.
У нас с этим фильмом связана, можно сказать, семейная история. Знаменитую сцену в бане, где Саша с Андреем Мягковым, Георгием Бурковым и Александром Ширвиндтом «каждый год 31-го декабря», снимали ночью в холодном павильоне «Мосфильма». Из Сандунов только пальмы и взяли… А съемочный день Эльдар Рязанов назначил на следующий после очередной годовщины нашей с Белявским свадьбы. Холодно — попробуй в полотенце походи! — так еще и голова болит... Словом, участвовавшие в сцене мужчины потихоньку заменили бутафорскую водку на настоящую.
После первого дубля актерский состав ощутил небывалый творческий подъем и потребовал второго дубля, потом третьего. «Да они же в стельку!» — наконец заметил разгневанный режиссер. На следующий день все переснимали заново. Эльдар Александрович лично перенюхал все бутылки с обычной водой... Саша потом рассказывал, что в фильм вошли именно первые дубли, когда они напились по-настоящему, а не потуги актерского мастерства. Так незаметно и я попала в историю кинематографа.
Прошлым летом получилось интересное стечение обстоятельств. Странно так вышло... Надя с детьми и мужем уехали в Болгарию, Людмила Тихоновна тоже собралась на отдых. Они раньше с Александром Борисовичем всегда вместе путешествовали. А тут он отказался ехать, может, здоровье доставляло неприятности, может, просто настроения не было.
Людмила Тихоновна надеялась, что во время ее отъезда за Сашей присмотрит Надя, а дочери самой пришлось уехать! И вот на целый месяц мы с бывшим мужем остались на даче вдвоем. Дачи у нас, конечно, разные. Но забор-то общий! Когда он пришел, спрашиваю: «Ты кушать хочешь?» Он ответил: «Да». Ну мне накормить проще простого, я готовить люблю. И вот Саша начал приходить, завтракал-обедал-ужинал и уходил обратно к себе. Я смотрела, как он ест, и все думала, насколько же сильно его любила!
— Чем вы его угощали?
— Обыкновенной домашней едой. Человек с такими проблемами по здоровью должен правильно питаться — горячий суп, овощи... По крайней мере я так считаю.
Попросил мяса — приготовила и мясо.
— Вы святая женщина…
— Нет. Я Сашу выгнать не могу и никогда не могла. Все грустное осталось далеко в прошлом. Мы оба пожилые люди, которым что-то начинать выяснять или делить уже смешно… Кажется, отношения наши наладились. Да и как по-другому? Не чужие же люди...
Благодарим салон «Флэт-Интерьеры» за помощь в организации съемки
Подпишись на наш канал в Telegram