Прислонив саднящий затылок к спинке дивана и стягивая на голой груди разорванную кофточку, Джинн хохотала — до слез, до колик. Режиссер «Основного инстинкта» Пол Верховен терпеливо ждал окончания истерики: он не предупредил актрису-дебютантку, насколько откровенная сцена ей предстоит. Иначе эта красотка с копной каштановых волос и пухлыми детскими губами не согласилась бы сниматься...
Осенние деревья образуют над аллейкой желто-красный купол. Шины шуршат по опавшей листве. Лиланд трусит рядом с детским велосипедом, помогая сыну сохранять равновесие. Наконец он отпускает руки. «Смотри, я еду сам!» — кричит Август матери, которая снимает все на камеру. Джинн смеется. «Как жаль, что этого не видит мама!» — вырывается у нее, и глазок видоискателя заволакивает пеленой слез...
Лиланд подошел к жене, обнял за плечи. Ранняя внезапная смерть матери всегда была болезненной темой для Джинн, а сейчас застарелая боль назойливо возвращается: в июне актрисе исполнится сорок восемь — столько же было Сюзэнн, когда она умерла...
…В тот день Джинн подъехала к небольшому дому на окраине Тулсы в отличном настроении.
Она на несколько дней вырвалась в Оклахому со съемок триллера «Фирма», чтобы повидать маму. Джинн чуть не лопалась от новостей: главная, разумеется, — ее роман с актером Беном Стиллером, но съемки у Сидни Поллака и приглашение сыграть в комедии «Четыре свадьбы и одни похороны» тоже заслуживали обсуждения. Она торопилась сообщить матери, что наконец-то снимается в кино, которое не стыдно будет показывать малолетним и престарелым родственникам.
Недавно вышедший на экраны «Основной инстинкт», дебютный фильм Джинн, только усугубил скептическое отношение Сюзэнн к профессии, которую выбрала ее дочь, и та не могла придумать, что возразить. Сама Джинн видела картину полностью лишь на премьере, после чего решила никогда больше ее не смотреть и ни за что на свете не допустить, чтобы фильм Верховена попался на глаза обожаемой бабушке.
Пока старушка знала только, что внучка прославилась, но не знала чем. Посмотри Джинн-старшая нашумевший триллер, вывод был бы однозначный: в Голливуде Джинн-младшая только и делает, что демонстрирует всему миру, что у нее под юбкой!
Джинн помнила, как до ее отъезда в престижную нью-йоркскую школу актерского мастерства «Джулиард» на отделение драматического искусства, они с матерью спорили на кухоньке, где сладко пахло домашним печеньем.
— Тяга к творчеству у тебя от отца, — говорила Сюзэнн. — Я приветствую артистическое самовыражение как хобби, но пример папы должен научить тебя, что зарабатывать на жизнь лучше чем-то иным.
Когда родители разошлись, Джинн была слишком мала, чтобы разбираться в причинах. Ее отец — гитарист группы «Gary Lewis & The Playboys» — ушел, но недалеко, жил тут же, в Тулсе...
— Чем, например? — спросила она.
— Ты могла бы выучиться на ортодонта.
Горячая печенюшка застыла на полпути к пухлым губам Джинн.
— Почему именно на ортодонта?
— Ты будешь получать хорошие деньги, помогая людям стать красивыми.
В этом высказывании была вся Сюзэнн, идеалистка и мечтательница. Возможно, кому-то из соседей она казалась странной из-за своих хипповских нарядов, длинных цветастых юбок, пестрых самодельных украшений-фенечек и гривы волос, не помнивших, когда к ним в последний раз прикасался парикмахер.
Но первоклашки, которых она учила в местной школе, обожали ее.
— Не надо сваливать все на отца, — возразила Джинн. — Это ты уговорила меня пойти на радио.
Сюзэнн улыбнулась. Постоянно общаясь с детьми, она вращалась в мире их увлечений, не последнее место среди которых занимала молодежная радиостанция Тулсы KMOD-FM. Джинн было 14, когда ухо Сюзэнн вдруг выловило из шума постоянно включенного радиоприемника знакомые интонации. Изменив голос, ее дочь откровенно доставала диджея, не знавшего, куда скрыться от настойчивой слушательницы. На следующий день история повторилась: голос и повод для звонка были уже другими, но Сюзэнн снова узнала Джинн.
Девочка звонила на радио каждый день, прикидываясь то возмущенной падением нравов старушкой, то строгой учительницей, то сумасшедшей фанаткой какого-нибудь певца, то хулиганом или мальчиком-ботаником…
Однажды Сюзэнн подловила Джинн, которая якобы делала уроки в своей комнате, за этим невинным занятием. Дочь, сидевшая на полу с трубкой у уха, подняла на мать хитрые темные глаза.
— Сердишься?
— Нет. Но мне обидно, что ты тратишь время и талант на глупости.
Джинн надула губки. Ей давно следовало устроиться на полставки официанткой или приходящей няней, как поступали другие девочки, но это ее никогда не интересовало.
— Мам, я знаю, что пора искать работу.
Только я не могу понять, чем хочу заниматься.
— По-моему, это очевидно, — Сюзэнн села на край кровати. — Сходи на радио. Чем каждый день устраивать им бесплатные шоу по телефону, ты можешь делать то же самое в эфире за деньги.
— Ну что ты говоришь! — Джинн негодующе тряхнула кудрями. — Зачем им какая-то школьница? Они меня и слушать-то не станут!
— Если собираешься достичь чего-то в жизни, нельзя мыслить мелко, Джинни. Нужно дерзать. Иди и покажи им, на что способна.
Несколько месяцев спустя пятнадцатилетняя Джинн Трипплхорн — слушатели радио Тулсы знали ее как Джинни Саммерс — стала самой юной девушкой-диджеем в США. Поначалу она подменяла старших коллег, потом ей доверили вести ежедневное утреннее шоу. Псевдоним никого не обманывал: скоро почти вся Тулса знала, чей звонкий голосок поднимает горожан по утрам. Сама Джинн хронически не высыпалась и очень боялась, что ее вот-вот уволят за постоянные опоздания. Но, к собственному удивлению, окончив школу, она превратилась в настоящую знаменитость. Все получилось именно так, как предсказала Сюзэнн: Джинн занималась делом, которое ей нравилось, и получала за это неплохие деньги. Чего еще желать?
Никто не ожидал, что в двадцать два года Джинн сорвется с места и уедет от своей небольшой, но преданной аудитории в Нью-Йорк, чтобы влиться в армию безработных актрис.
— Я не рассчитывала, что ты останешься работать на радио так долго, — призналась Сюзэнн, доставая из духовки очередной противень печенья.
— Но если уж захотела перемен, могла бы выбрать что-то более… взрослое.
— Мам, что может быть взрослее семнадцатичасового рабочего дня?
Пока у Джинн не было причин жаловаться на судьбу, но кое-чего ей все же не хватало. Статус модного диджея позволял посещать светские мероприятия, ее охотно привлекали к участию в спектаклях городского театра, но разве жизнь юной особы может ограничиваться только работой, пусть даже интересной и любимой?
Школьные подруги Джинн крутили романы, выходили замуж, рожали детей — они завидовали ей, популярной и независимой, а она все чаще ловила себя на том, что завидует им. Не то чтобы ей хотелось сию минуту оказаться погребенной под неглаженными рубашками мужа и подгузниками младенца, просто Джинн с нарастающим беспокойством, даже раздражением, чувствовала, что очень важная часть жизни проходит мимо.
Переезд в Нью-Йорк казался идеальным решением проблемы. Джинн хотела стать актрисой, превратиться из сексуального, но бестелесного голоса в женщину из плоти и крови.
— Зачем? Зачем я это сделала? — рыдала она шесть лет спустя, когда мечта о большом кино воплотилась в предложение Пола Верховена сыграть в «Основном инстинкте».
Не желая раньше времени пугать эротическим накалом дебютантку, Верховен велел выдать ей адаптированную версию сценария. До начала съемок Джинн думала, что ее главной проблемой будет «выглядеть старше и солиднее, закрытой, уверенной в себе профессионалкой», как требовал режиссер. Проблема заключалась в том, что Сюзэнн вовремя отучила дочь от обычного для девочки-подростка увлечения косметикой, убедив, что «выглядеть красиво без макияжа — это дар, данный природой, а пренебрежения к своим дарам она не прощает». В двадцать восемь Джинн выглядела вчерашней школьницей. Чтобы скрыть этот «недостаток», Верховен велел приклеить ей накладные ресницы и подобрать очки в массивной оправе. В таком виде Джинн действительно чувствовала себя профессионалкой, но только не актрисой, а дорогой проституткой со специализацией на ролевых играх — и это ощущение полностью оправдалось, когда режиссер расписал ей во всех красках свой замысел.
Съемки короткого жесткого секса с героем Майкла Дугласа показались Джинн нескончаемой пыткой.
Знаменитый партнер сильно смущал начинающую актрису, от волнения на заштукатуренных тональным кремом висках выступала испарина, руки становились влажными, под мышками расползались темные потные круги, заставлявшие ее смущаться еще больше. Дубль за дублем бюстгальтер Джинн лопался со звонким щелчком, оставляя красные полосы на коже, а заигравшийся Майкл все бил и бил ее головой о стену, имитируя животную страсть. В перерывах, пока гримеры приводили в порядок ее исхлестанное резинкой бюстгальтера тело и припухшее после истерики лицо, Джинн, прижимая пакетик со льдом к шишке на затылке, в не слишком парламентских выражениях клялась впредь держаться как можно дальше от эротики.
Едва съемки закончились, она сбежала домой, в Тулсу.
Полтора месяца отдыхала от унизительных экспериментов и коварства режиссера — стригла газон, занималась домашним хозяйством и часами говорила с матерью, пытаясь понять, возвращаться ей в кино или нет. Джинн совершенно другими глазами смотрела на родной город: не большой и не маленький, с величественным стеклобетонным центром в иглах высоток и эллипсах универмагов, с окраинами, застроенными старомодными средиземноморскими домиками. Здесь остались ее корни, ее сердце. Уезжать не хотелось...
Но Джинн все-таки уехала — навстречу неожиданному, невероятному успеху «Основного инстинкта», предложению сыграть в «Фирме» с Томом Крузом и новой любви. Конечно, обо всем этом она уже рассказывала Сюзэнн по телефону, но разве общение с бездушной трубкой могло заменить неспешную беседу на кухне за чаем с печеньем? Наконец-то Джинн могла успокоить маму: оказывается, не все режиссеры в Голливуде похожи на Верховена. Собственно, и в нем нет ничего злодейского, просто Пол обращался с актерами как темпераментный кукольник с марионетками, а вот Сидни Поллак — как тихий, уютный, спокойный папаша с детьми. Забавно, но он в отличие от Верховена просил Джинн выглядеть как можно моложе и наивнее! На площадке своего второго фильма Джинн работала с Томом Крузом и Джином Хэкменом, по-прежнему потела в присутствии звезд и понемногу училась обращаться с «небожителями» без дрожи в голосе.
...Сюзэнн вышла встретить дочь как всегда в неизменном цветном балахоне и босиком.
Спустилась с крыльца и вдруг скривилась от внезапной сильной боли, пошатнулась, неестественно дернула рукой, словно намереваясь схватиться за голову, но забыв, как это делается….
— Мама! — встревоженная странной пантомимой Джинн бросилась на помощь.
Она не успела подхватить Сюзэнн, прежде чем та потеряла сознание и осела на согретые солнцем плиты дорожки. Помочь было уже нельзя: обморок перешел в кому задолго до приезда «скорой помощи», до больницы Джинн маму живой не довезла. Причиной смерти стала аневризма сосудов головного мозга.
Джинн еще долго сидела в приемном покое, не в силах осознать весь ужас произошедшего и сообразить, что ей теперь делать. Возвращаться в пустой дом, пройти по дорожке, на которой несколько часов назад лежала умирающая Сюзэнн, немыслимо... Джинн не могла даже плакать — все внутри свело тугим горьким спазмом. Матери больше нет?
Нужно было звонить: бабушке, отцу, сводному брату, потом, наверное, директору школы, где работала мать. Не чувствуя под собой ног, Джинн доковыляла до телефонной будки, но в последний момент струсила и, оттягивая страшные объяснения, позвонила… Сидни Поллаку.
— Господи, девочка! — ахнул режиссер, выслушав скорбную новость. — Прими соболезнования и ни о чем не беспокойся.
Вернешься, когда сможешь.
— Я не уверена, что вернусь, не знаю, смогу ли работать, — глухо произнесла Джинн.
— Возможно, то, что я скажу, покажется тебе циничным, но я — пожилой человек, мне можно. После смерти близкого человека внутри образуется пустота, которую лучше заполнить чем-то до того, как она заполнится горем. Тебе нужно отвлечься. Работа — хорошее лекарство. Приезжай к нам, — сказал Поллак.
Только тогда Джинн расплакалась.
Уладив все печальные формальности, она уехала в Лос-Анджелес. «Это было трудное для меня время, — призналась она мужу позже. — Но Сидни оказался прав. Работа стала моим спасением.
Сидни до последнего дня носился со мной как с тухлым яйцом, боялся, что я сорвусь. Он не знал, насколько сильной я могу быть. Я сама этого не знала...» От роли в «Четырех свадьбах и одних похоронах» Джинн все же отказалась, уступив ее Энди МакДауэлл. Не было настроения сниматься в комедии, да и тема похорон оставалась слишком болезненной, чтобы с ней шутить.
...Пока Лиланд отмывал и переодевал сына после прогулки, Джинн сидела у компьютера. Ее семейный архив — не сборник случайных записей без начала и конца, как у большинства родителей, а коллекция маленьких фильмов. Она сама монтирует их, подкладывает саундтреки, рисует обложки. Может, потому, что простое женское счастье пришло к ней слишком поздно, когда Джинн уже почти перестала его ждать? Как все женщины, успевшие вскочить на подножку уходящего поезда в последний момент, она ценит каждое мгновение, проведенное с Лиландом и сыном.
…До мужа в ее жизни был только один серьезный роман.
С Беном Стиллером ее столкнула круговерть Нью-Йорка. Тихий, серьезный, даже мрачноватый еврейский парень, хоть и был уроженцем Мапьяттена, но показался Джинн таким же гостем на этом празднике жизни, как и она сама, наивная провинциалочка из Тулсы. Она долго не могла поверить, что он комик, казалось, с чувством юмора у него большие проблемы.
— Ты не права, парень с хорошим чувством юмора и смешной парень — совсем разные вещи, — объяснял он, расчищая для нее место на маленькой захламленной кухне своей съемной квартиры. — Я не смешной. Не умею рассказывать анекдоты, не люблю, когда их рассказывают другие, боюсь не понять, в чем прикол.
Мне не нужно, чтобы все улыбались, когда я вхожу в комнату. Даже наоборот, если я слышу смех где-то рядом, мне всегда кажется, что я сделал что-то не так. Это меня нервирует. Понимаешь? Мне больше нравится смеяться над людьми, чем заставлять людей смеяться надо мной.
В тот момент чудаковатость Бена показалась Джинн очень трогательной, более того, признаком гениальности, которую никто, кроме нее, в Стиллере пока не разглядел. Почти четыре года он безуспешно пробовался на роли в серьезных голливудских картинах, а на жизнь зарабатывал, продавая автобусные билеты, таская чужой багаж и обслуживая столики. Бен почему-то упорно мечтал получить роль солдата — на какой войне, ему было безразлично. Хлюпик, который в школе обходил спортзал за милю и проводил свободное время в музее естественной истории, непременно хотел почувствовать себя героем.
Но героических ролей ему никто не предлагал, и эту обиду на Голливуд Бен затаил надолго.
— Нет, ну ты только послушай! — он вломился на кухню, размахивая свежей газетой. — Когда же актеры военных картин перестанут жаловаться, как тяжело им было на армейских сборах? Интересно, что бы они сказали, если бы им дали понюхать настоящего пороха?
— Ты так возмущаешься, будто сам воевал, — едко заметила Джинн.
— Меня бесит, когда актеры относятся к себе слишком серьезно.
Джинн улыбнулась: кто бы говорил! К себе-то Бен всегда относился очень серьезно. Еще в школе он охотно пародировал и дразнил других, но не умел с достоинством сносить насмешки в свой адрес: долго обижался, переживал, ночами вертелся без сна в постели, выдумывая ядовитые, но безнадежно запоздавшие отповеди.
Когда в 2008 году на экраны вышел снятый Беном фильм «Солдаты неудачи», высмеивающий в числе прочего военные штампы Голливуда, Джинн хохотала как ненормальная.
Двадцать лет спустя ее бывший возлюбленный все-таки поквитался за нанесенную ему на заре карьеры обиду!
К моменту встречи с Джинн Бен смирился с тем, что серьезных ролей ему не видать, и начал делать пародийное скетч-шоу на телевидении.
— Я попал в ту же ловушку, что и мои родители, — сокрушался он, имея в виду знаменитый некогда комический дуэт «Стиллер и Мира». — Отец с матерью мечтали о драматической карьере, но предложений не было, и выступать на эстраде стало их последним шансом.
Не сработай это — они открыли бы китайскую закусочную.
Джинн с волнением ждала знакомства с родителями Бена. Джерри Стиллер и Энн Мира поначалу отнеслись к ней настороженно: когда подружка сына вылезла из машины, уставились на нее в две пары испуганных глаз, потом расплылись в улыбках, выражавших явное одобрение. Много позже отец Бена рассказал Джинн, что они с Энн боялись повторения истории с первой девушкой сына. Бен познакомился с ней на актерских курсах. Папа и мама обрадовались было, что парень наконец-то дорос до контакта с противоположным полом, но Джерри чуть не заработал инфаркт, увидев ее: первая любовь сына оказалась 35-летней женщиной баскетбольного роста и борцовского телосложения…
По сравнению с холостяцкой берлогой Бена особнячок его родителей в четырех кварталах от временного пристанища сына произвел на Джинн впечатление настоящего дворца.
Так она и сказала потенциальной свекрови.
— Наверное поэтому мы не могли вышибить отсюда Бена, пока ему не исполнилось двадцать, да, отец? — рассмеялась Энн Мира. — Боялись, что он, как хороший еврейский мальчик, собирается жить с родителями всю жизнь.
— Мама! — закатил глаза Бен.
— Я уже много лет мама, — бойко отозвалась Энн, которая родилась в семье ирландцев-католиков и приняла иудаизм, собравшись замуж за Джерри. — Бен — домашний ребенок, Джинни.
Он никогда не ладил с ровесниками, всегда был либо со взрослыми, либо сам по себе. Чем это хорошо, чем плохо, судить тебе...
Джинн хотела возразить, что «домашний ребенок» вообще не появляется дома, занятый своим шоу. Чтобы провести с Беном хоть немного времени, ей приходилось играть в его скетчах. Но в словах Энн ей послышалось какое-то предупреждение, к которому явно следовало прислушаться.
Позже Джинн не раз об этом вспоминала: со временем ей стало казаться, что любую свою наклонность Бен доводит до абсурда. Он был не из тех мужчин, которые дают повод усомниться в своей верности, но это не мешало Бену частенько пускаться в мучительное для обоих самокопание: — Стала бы ты спать со мной, если бы я был не актером, а археологом или астрономом?— вопрошал он.
Джинн понимала: Бен страшно комплексует из-за своей внешности, особенно когда глаза каждый день мозолят лощеные голливудские красавчики.
Но после сотого повторения заклинания «я-люблю-тебя-как-человека-мне-безразлично-чем-ты-занимаешься-лишь-бы-тебе-нравилось» эта фраза приобрела явственный призвук зубовного скрежета. На сто десятый раз в душе Джинн поселилась обида на незаслуженные сомнения.
Когда Бен узнал, что Джинн получила роль в «Фирме», он тут же с места в карьер взревновал подругу к будущему партнеру Тому Крузу, с которым ни один из них еще не был знаком. Бен упорно убеждал себя, что Джинн изменит ему с Крузом при первой возможности.
При этом саму Джинн он ни в чем не обвинял, считая, что уйти от некрасивого, не очень успешного мужчины к красавчику Крузу — не только ее святое право, а чуть ли не обязанность. Вся ревность Бена, миновав подругу, вылилась в жгучую заочную ненависть к Тому. Версия, что Круз, не имевший репутации неразборчивого ходока налево, не заинтересован в похищении чужих невест, даже не рассматривалась.
Джинн не удивилась, когда очередной выпуск «Шоу Бена Стиллера» оказался посвящен Тому Крузу. Бен изобразил «соперника» на закате карьеры, вынужденного выступать перед сеансом в деревенских кинотеатрах, бездарно разыгрывая сцены из своих блокбастеров.
Чтобы успокоить возлюбленного, Джинн без конца звонила ему со съемок. А Бен с упорством мазохиста постоянно спрашивал про Тома:
— Какой он?
О чем вы разговариваете между дублями? Видел ли он мои скетчи?
Терпение Джинн лопнуло.
— Видел, как тебя пародируют в «Шоу Бена Стиллера»? — спросила она у проходившего мимо Тома, неплотно зажав трубку ладонью.
— Нет. А стоит?
— Бен Стиллер хочет знать твое мнение.
— Пусть пришлет кассету, — улыбнулся Круз. — Я с удовольствием посмотрю.
— Слышал? — сказала Джинн в трубку. — Беги на почту. Том ждет посылки.
Открыто бросить Тому перчатку, пусть даже по почте, Бен не решился, однако спрашивать о нем не перестал.
— Что же он так бесится? — задавалась вопросом Джинн после очередного разговора на повышенных тонах.
— Знаешь, твой приятель меня заинтриговал, — Том сел рядом и сочувственно похлопал партнершу по руке. — Познакомь нас.
«Удивительно получилось, — размышляла Джинн много лет спустя. — Я познакомила Бена с Томом. Меня в жизни Бена давно уже нет, а с Томом они по-прежнему лучшие друзья, вместе работают и отдыхают вместе, прогремели с «Солдатами неудачи». Все-таки какая непредсказуемая штука — жизнь!»
— Прости, я был не прав, — признался Бен подруге после знакомства с Крузом.
— Наверное, я действительно склонен к навязчивым состояниям. Одиночество, боль, ревность — что бы мной ни владело, не могу от этого отделаться, пока не доведу всех до белого каления. Может, это болезнь. Но по крайней мере я не отрицаю, что порой веду себя как одержимый.
— Я понимаю, — сказала Джинн. — Но и меня пойми. Когда ты в таком состоянии, с тобой невозможно находиться под одной крышей. В Нью-Йорке мы можем жить вместе, но в Лос-Анджелесе я куплю себе дом. Мне нужен запасной аэродром, Бен, место, где я смогу побыть одна.
Пока она бродила с риелтором по тихим улочкам на холмах, ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Джинн всегда считала Тулсу своим единственным домом. Но с недавних пор все в родном городе напоминало ей о матери, о недавней трагедии.
Без Сюзэнн Тулса опустела и померкла... Все, что Джинн могла сделать, это перевезти кусочки прошлой счастливой жизни на новое место и попробовать свить здесь свое гнездо.
На гонорар за роль в «Фирме» Джинн купила небольшой домик с двумя спальнями и уютной кухонькой, отделанной белой керамической плиткой, слетала в Тулсу и вернулась со своей старой мебелью в Лос-Анджелес на машине, проведя за рулем двадцать часов. Хотела перевезти и бабушку, но Джинн-старшая наотрез отказалась покидать родной город надолго — приехала в Голливуд лишь на несколько дней своим ходом, чтобы помочь внучке устроиться. Пьянящий воздух «фабрики грез» мгновенно ударил старушке в голову: она возжаждала осмотреть город и посетить чуть ли не все злачные места.
Бен, надо заметить, проявил себя с самой лучшей стороны.
Бросив дела (он как раз готовился к съемкам своего режиссерского дебюта — картины «Реальность кусается»), они с Джинн развлекали энергичную бабушку с утра до вечера.
— Я слишком стара для этого, — стонала Джинн, сбросив туфли и разминая затекшие ступни под столиком в очередном клубе. — Если мы сейчас же не уговорим бабулю пойти домой, я засну прямо здесь.
— Ее нужно чем-то занять, — задумчиво сказал Бен.
— Чем? Записать на йогу?
Бен лукаво посмотрел на старушку: — Джинн, вы хотите сняться в кино?
— Ты спятил!
— встрепенулась внучка.
— Режиссер я или нет? — он залихватски подмигнул. — Никто не может запретить мне воспользоваться служебным положением в личных целях. В Голливуде все так делают.
Глядя в озорные глаза бабушки, Джинн украдкой смахнула слезу. До какого белого каления ни доводил бы ее порой Бен, волшебный подарок, который он сделал Джинн Нили, обычной домохозяйке из Тулсы, искупил все его прегрешения на много лет вперед...
Увы, но остаться вместе им было не суждено. После долгой пробуксовки карьера Стиллера рванула в гору, а карьера самой Джинн, начавшаяся так стремительно и ярко, напротив, пошла на спад. В звездной тени Бена Джинн стало холодно и неуютно.
Она полностью переключилась на театр.
…Два года спустя 37-летняя Джинн все еще была незамужней и бездетной. «Все нормально, — успокаивала она себя, стоя перед зеркалом. — Я еще могу родить и вырастить ребенка. Ну а если мне не суждено больше полюбить, что ж, это не повод накладывать на себя руки».
На съемочных площадках Джинн встречала много мужчин, но ни с одним ей не хотелось заводить серьезных отношений. Вплоть до того августовского вечера в Торонто, когда в ресторане она случайно увидела Лиланда Орсера, своего партнера по фильму «Очень дикие штучки», снятому год назад. Взявшийся в Канаде непонятно откуда, он стоял в дверях и озирался, видимо, в поисках знакомых, с которыми договорился встретиться.
От неожиданности Джинн привстала и помахала ему рукой. Лиланд узнал ее, улыбнулся — странно, Джинн работала с ним несколько месяцев, но никогда раньше не замечала, какая светлая у него улыбка…
— Разве бывает любовь со второго взгляда? — спросила она Лиланда несколькими днями позже, прижимаясь к его плечу в гостиничном номере, который он превратил для нее в оранжерею.
— Значит, бывает, — Лиланд прижался губами к ее виску.
— Если бы мы только знали на съемках «Очень диких штучек»…
— И хорошо, что не знали. Всему свое время.
— Наверное, — Джинн приподнялась на локте, глядя в его лицо и удивляясь, когда оно успело стать таким родным.
— Если бы мы встретились несколько лет назад, я не стала бы с тобой встречаться.
— Почему же? — удивился Лиланд.
— Ты слишком хороший. А молодых женщин тянет к плохим парням.
Джинн очень боялась, что сладкое наваждение закончится, как только они с Лиландом вернутся в Лос-Анджелес. Но оно не закончилось: каждый день она получала охапки цветов, признания в стихах, смешные маленькие подарки. Однажды, дотащив до гостиной очередную благоухающую корзину, набрала номер и просто сказала Лиланду:
— Собирай вещи и переезжай ко мне. Сэкономишь на доставке.
Вернувшись с работы на следующий день, Джинн обнаружила Лиланда на кухне в обществе только что испеченного трехэтажного клубничного торта.
— У тебя холодильник набит черт знает чем. Ты что, живешь на макаронах с сыром? — ворчал он.
— Я из Оклахомы. Мы любим поесть сытно.
— С этого момента мы любим есть полезно, — заявил Лиланд. — Готовить в доме буду я!
Первый триместр беременности совпал с началом съемок в фильме «Унесенные». Заплаканная Джинн сидела в самолете, зеленея от запаха кожаных кресел и предчувствия долгого перелета до Мальты.
— Что случилось? — спросил обеспокоенный женский голос.
Джинн подняла глаза — рядом с ее креслом, положив руку на подголовник, стояла Мадонна — она играла в фильме главную женскую роль.
— Все в порядке. Я всегда реву, когда прощаюсь с мужем в аэропорту. Ненавижу с ним расставаться, — виновато улыбнулась Джинн.
— Понятно, — Мадонна села рядом и застегнула ремень. — У тебя будет девять часов, чтобы все мне рассказать.
Из Мальтийского международного аэропорта Джинн сразу же позвонила Лиланду, изнывавшему от беспокойства по другую сторону океана.
— Мне было бы легче самому выносить этого ребенка, чем волноваться за тебя, — ворчал он в трубку.
— Можешь больше не тревожиться, — успокоила мужа Джинн.
— Мою беременность будет вести Мадонна! Она обещала обо мне позаботиться.
Сына они с Лиландом назвали Августом — в честь месяца, когда родилась их любовь.
…Джинн открыла духовку, чтобы проверить, как там поживает овсяно-миндальное печенье. Она долго не могла повторить рецепт Сюзэнн, и вот теперь печенюшки получаются точно такими же, какие мама посылала дочери-студентке в Нью-Йорк.
Закрыв духовку, Джинн поймала в стекле свое отражение — длинное сине-белое платье, распущенные волосы, руки в ухватках-варежках. На миг показалось, что это Сюзэнн заглянула на кухню и присматривает за печеньем через плечо дочери.
В прихожей Джинн услышала смех своих мужчин. Ей больше не страшно. Да, она очень похожа на мать, но у нее другая судьба.
Подпишись на наш канал в Telegram