…Мне исполнилось 16 лет. Приближалось Рождество. Я хорошо помнила бабушкин рассказ про то, как они с подружками в рождественские дни гадали на суженого, и тоже решила попробовать. Гадание такое: печешь лепешку — по наперстку воды, соли и муки, вечером ее съедаешь и ложишься спать. Кого во сне увидишь — тот и есть твой будущий супруг.
Я замесила тесто, испекла ту самую лепешечку, съела ее с трудом — соленая очень — и легла спать. Мне приснился сон: гуляю я во дворе родительского дома в Калининграде — двор большой, с футбольным полем и спортивной площадкой, — оборачиваюсь и вижу: стоит высокий человек в черной мантии. Правой рукой закрывает лицо, а левую протягивает мне. Мы вместе подходим к спортивному бревну. Я прошу незнакомца открыть лицо, но он отказывается. Во сне я разглядела только его волосы — светло-русые, до плеч. Еще запомнила левую руку. Я держала его за эту руку, пританцовывала на бревне и напевала какую-то мелодию...
Странно, но когда я впервые увидела Володю Мигулю, не вспомнила о том сне. Только спустя время до меня дошло: это же он, он мне тогда приснился на Рождество!
Я его сама себе нагадала!
Когда мы встретились, я была замужем и никак не думала, что моя жизнь может так резко измениться. Возможно, поэтому и не возникло ассоциации со сном...
Но пока до нашей встречи было еще очень далеко. Мне шестнадцать, и я вообще не думаю о романах. Все мои мечты тогда были связаны со сценой...
Окончив школу, я поступила в Тбилисский театральный институт им. Ш. Руставели на актерский факультет. Я хорошо пародировала, пела, танцевала, поэтому после школы вопрос, куда поступать, не стоял — только в театральный. В тот год впервые набирал курс Сандро Товстоногов, сын Георгия Александровича Товстоногова, гения и моего любимого театрального режиссера.
Я была счастлива: у меня такой учитель! Казалось, мы с ним горы свернем. А если учесть, что еще абитуриенткой я сыграла главную роль в короткометражном художественном фильме, то душевный подъем у меня тогда был просто невероятный.
Но так получилось, что одновременно с моим поступлением в институт заболел мой дедушка. А дедушка был мне как отец. Они с бабушкой меня вырастили.
Когда ему было плохо, он не подпускал к себе никого, кроме меня: «Только Маринина рука добрая и легкая, с ней не больно...» И я перестала ходить на занятия, сидела с ним, делала уколы, давала таблетки... Он умер у меня на руках. А через десять месяцев не стало бабушки. Она ушла от тоски, не могла жить без дедушки, они с пятнадцати лет были вместе.
Мир перевернулся. При живых родителях, которых тоже очень любила, я почувствовала себя сиротой...
Все мои планы разрушились, разбились... Одной оставаться в Тбилиси мне родители никогда не позволили бы. Надо было оставить город, который я так любила, друзей, институт и уезжать в Калининград.
Я очень страдала. В институт пойти сил не хватало. Маме, которая приехала за мной, пришлось самой забрать документы...
Так началась моя другая жизнь.
Много лет спустя мы встретились с Сандро Товстоноговым в Москве на приеме в польском посольстве. Он сказал: «Как жаль, что вы тогда уехали... Вы одна со всего курса были бы приняты в театр...
Я в этом уверен...» Я так часто вспоминала потом эти слова...
...В Калининграде театрального института не было. И я поступила на географический факультет Калининградского университета. Мы стали первыми выпускниками-океанологами знаменитого профессора Михаила Михайловича Ермолаева — это он послужил прототипом главного героя в фильме Сергея Герасимова «Семеро смелых». А творческое мое начало нашло выход на телевидении.
Однажды мы гуляли с Геной Саблиным, моим другом и редактором новостей на телевидении, и он предложил: «Может, попробуешь у нас? Я помогу...»
Так я попала на «голубой экран». А вскоре и замуж вышла...
Однажды у мамы прихватило бок, и папа обратился к хирургу-урологу Сулико Янтбелидзе, который работал в Калининградском военно-морском госпитале Балтийского флота. Все пациенты и коллеги говорили, что он — врач от бога.
И вот Сулико пришел к нам осмотреть маму. Доктор мне очень понравился — скромный, симпатичный, образованный. Ему было тридцать два, мне — двадцать. Он влюбился в меня в тот самый день, когда пришел в наш дом. Мы начали встречаться, а спустя какое-то время поженились. У нас родилась дочь, Кетуша.
Все было бы хорошо... если бы не тоска по кино и театру. Все-таки калининградского телевидения мне было недостаточно...
Однажды, находясь в совершенно подавленном состоянии, я решила написать письмо Владимиру Высоцкому...
Для меня существовали два человека, по которым я равняла все в жизни, два гения — Муслим Магомаев и Владимир Высоцкий.
Вот Владимиру Семеновичу я и решила рассказать о себе. О том, как рвется душа, оттого что нет возможности играть, о своей семье, муже и дочке, в которых нахожу спасение. Я написала очень подробное письмо. Зачем? Мне было просто необходимо выплеснуть на бумагу всю свою боль. Ни на что особо я не надеялась, но все-таки кто знает, вдруг случится чудо, Высоцкий прочитает мое письмо и ответит, посоветует что-то? Тогда моя жизнь изменится, я точно знала...
Посылать письмо по почте не стала. Подруга с телевидения, Наташа, собиралась в Москву и предложила: «Давай вместе съездим?
Остановимся у моей тети...» И меня осенило: если мы поедем в Москву, можно ведь зайти в Театр на Таганке и оставить там письмо для Высоцкого!
Приехали мы в Москву, бросили чемоданы — и быстрее в театр. Там нам сказали, что Высоцкий в отъезде. Но одна добрая женщина на проходной согласилась взять для него письмо, даже пообещала: «Передам лично в руки. Не волнуйся...»
Слово свое она сдержала. Это я узнала от Владимира Семеновича уже позже...
Судьба нас свела в последние месяцы его жизни. Но несмотря на то что времени нам было отведено совсем немного, это драгоценные моменты моей жизни.
...Наша встреча произошла в Калининграде. На улице я увидела афишу какого-то гала-концерта. Помню, среди артистов были «Земляне» и... Владимир Высоцкий. Когда прочитала его фамилию, у меня потемнело в глазах и закружилась голова. Прошло месяца два, как я оставила свое письмо на проходной Театра на Таганке.
Я всеми правдами и неправдами кинулась доставать билет на концерт, который начинался через час. У бабушки, которая продавала на улице ведро ромашек, купила всю охапку и побежала к кинотеатру «Россия», где должно было состояться выступление. Вижу — у служебного входа собралась огромная толпа. Люди ждали Высоцкого, который должен был подъехать с минуты на минуту, и я со своими ромашками оказалась среди них. Что началось, когда Высоцкий подъехал! Люди ринулись вперед, шанса приблизиться не было.
И вдруг Владимир Семенович — до сих пор не понимаю, как — увидел меня в толпе, раздвинул людей, подошел и спросил: «Марина?» — «Да...» Он взял меня за руку, будто мы знакомы сто лет, и повел за кулисы в зал, сказав: «Я сейчас выступлю, а ты сиди здесь». Мы сразу перешли на «ты», он настоял. Володя и Марина...
Начался концерт, я сидела на стуле за кулисами ни жива ни мертва, а Володя после каждой песни поворачивал голову и смотрел на меня. Знаете, у человека в жизни бывают моменты наивысшей концентрации счастья, так вот это был один из них.
После концерта я собралась домой, Высоцкий предложил: «Давай встретимся завтра, пообедаем, поговорим».
На следующий день нa концерт я пришла с букетом красных роз. Подарила их после исполнения моей любимой песни «Тот, который не стрелял». Мои розы потонули в огромном море других букетов. Но когда пришла к Высоцкому в гостиницу, замерла: у него в номере в вазе стоял единственный букет — я узнала свои красные розы...
Володя страшно выматывался за концерт. У него было несмыкание связок. Перед выступлением во дворцe спорта «Юность» ему было очень плохо, приехала «скорая». Когда я зашла в гримерку, он лежал белый как полотно. Я страшно за него испугалась и заплакала. «Не переживай, милый мой малыш, ничего страшного, сейчас все пройдет...»
Мы в тот день много говорили. Оказалось, он помнит все, что я написала в своем письме!
И про бабушку, и про мужа, и про дочку, и про мою мечту! Все! Казалось бы, кто я для него — практически незнакомый человек, а он так близко к сердцу принял мою судьбу! Более того, не просто принял, переживал за меня! Я призналась, что переслушала на пластинках и кассетах все его песни, которые только смогла найти. И всем друзьям давала их слушать. Высоцкий улыбнулся: «Спасибо за то, что так рекламируешь мое творчество».
Он собирался снимать фильм «Зеленая карета» и попросил меня показать что-то вроде этюдов, которые готовят студенты при поступлении в театральный. Хотел увидеть, что я умею. И я показывала, при этом никакой скованности не чувствовала. С Володей было необыкновенно легко.
Высоцкий предложил мне поехать в Москву, сказал, что я обязательно должна поступить в театральный.
Я ответила, что это, к сожалению, невозможно. Меня не отпустят... Тогда он решил поговорить по телефону с моей мамой. «Галина Захаровна, — заверил он маму, — не волнуйтесь, я вашу дочь не брошу в Москве, она обязательно должна учиться, у нее будет место в театре, я обещаю». На что моя мудрая, добрая, но очень жесткая мама ответила: «Володя, я вас очень люблю и ценю ваш талант. Но Марина никуда не поедет...»
Однако, уезжая из Калининграда, Володя все равно пригласил меня в Москву: «Вот мой адрес, вот телефон. Выберись хотя бы на несколько дней. Мы с тобой должны сделать фотопробы для фильма...»
И я решилась на бунт. Наговорила что-то домашним, купила билет и на пару дней умчалась в Москву.
Володя очень обрадовался, когда я позвонила...
Его соседом на Малой Грузинской оказался Валерий Плотников — замечательный фотограф. Он сделал для меня целую фотосессию. Некоторые из его фотографий у меня сохранились.
Мне хотелось сделать что-нибудь для Володи, и я привезла из Калиниграда его портрет, написанный белорусским художником Трофимовым, который снимал студию в нашем подъезде. Володе портрет очень понравился. Позже, когда я бывала на Малой Грузинской в гостях у Володиной мамы Нины Максимовны Высоцкой, с которой мы очень подружились, я видела этот портрет на стене. Портрет и скульптура — молящиеся руки, привезенные мною из Тбилиси, — это то, что осталось у Володи от меня...
В Москве у нас было две встречи. Вторая — уже во время Олимпиады. Тогда Володя чувствовал себя совсем плохо. Еще до своего приезда, говоря с ним по телефону, я слышала по голосу, что он не совсем здоров. Володя переживал, что никак не может вылететь во Францию — какие-то проблемы с визой. У Марины Влади умерла сестра, а он в Москве...
Во время Олимпиады в Москве было столпотворение. Володя пригласил меня на несколько своих спектаклей на Таганку, играл он на абсолютном пределе.
Остановилась я у Володиного друга и сходила с ума от беспокойства. Дозвониться до Володи было непросто. Часто трубку на Малой Грузинской поднимали разные люди, говорили, что он подойти не может, ему плохо, потом отвечали, что он в больнице. Я ходила из угла в угол и всем нутром чувствовала: происходит что-то неотвратимое.
Что-то ужасное...
Когда Володе стало легче, он приехал. Увидев его, я расплакалась: он был очень бледен. Мне показалось, у Володи тогда появилось ощущение скорого конца, он смирился с тем, что уходит... Меня била дрожь. Я не знала, что говорить, что делать: «Все не важно! Все вообще не важно! Главное, чтобы ты выкарабкался! Чтобы выздоровел!» Володя тогда вывернул карманы: «Все, видишь — с этим покончено. Ничего нет...» Он уверял, что справится с наркотической зависимостью. Сказал: «Я поеду к Марине, с ней мне спокойно, там врачи...» Хотя каким врачам по силам было справиться с этим человеком...
Через десять дней после нашей встречи Володи не стало... Большое горе...
...Знаете, имя Владимир все время со мной. Владимир Высоцкий, Владимир Мигуля... И второго моего мужа, который увел меня от Сулико, тоже звали Владимиром. Правда, в семье его называли Пильс.
У многих женщин в жизни случаются увлечения, когда забываешь обо всем. Ну, кроме ребенка, наверное...
Пильс был прекрасным бас-гитаристом, выступал в ансамбле «Апельсин». И меня, сидевшую в третьем ряду спортивного комплекса в Калининраде, где выступал «Апельсин», он рассмотрел на концерте. В перерыве подошел и сказал: «У меня любовь с первого взгляда... Я на вас женюсь...» Я сильно увлеклась этим человеком… Оставила Сулико, с которым прожила семь лет, оставила Калининград и переехала в Таллин. Муж не давал мне развод два года...
В Таллине сразу устроилась на телевидение, в программу «Актуальная камера», где читала новости и делала репортажи о культурных событиях, и в концертный отдел таллинского Дворца культуры и спорта. Директор дворца видел мои телерепортажи, и они ему очень нравились. Тогда в СССР этот дворец считался лучшей концертной площадкой, оборудованной по последнему слову техники, где выступали не только отечественные знаменитости, но и звезды мирового масштаба, и то, что мне предложили возглавить концертный отдел, было невероятным везением.
Крутиться, правда, приходилось как белке в колесе. Пильс приходил поздно, я его ждала, не высыпалась. А с утра подъем — дочку в школу, сама в телецентр, смену отработала — и во дворец. А там жесткая дисциплина. Если директор требовал явиться в 10.07, то все приходили именно в 10.07, а не в 10.08 или в 10.10.
Это эстонцы. Поэтому во дворце спорта все работало как часы.
В Таллине я познакомилась с Урмасом Оттом. В «Актуальной камере» читала новости на русском языке, а он — на эстонском.
Хорошо помню первую встречу. Урмас зашел ко мне в студию: «Здравствуйте, дорогая! Ну наконец-то эстонское телевидение увидело по-настоящему красивую женщину!» Конечно, он сразу меня «купил». Потом сел рядом: «Сейчас дочитаю, и пойдем пить кофе. Есть время?» — «Есть...» Мы общались до самой его смерти. Последний раз часа полтора разговаривали за несколько дней до того, как Урмаса увезли в Тарту на операцию.
Как-то Урмас рассказал мне о Володе Мигуле.
Он очень ценил его, называл «белой вороной» на советской эстраде. В тот период у Мигули были какие-то проблемы с администратором. Тот где-то проштрафился, и началось... Володе перекрывали эфиры, сильно сократилось количество выступлений. И Урмас предложил: «Пригласи Мигулю на гастроли в Таллин».
Ну, я и пригласила. Позвонила ему в Москву. Он очень обрадовался, говорил очень просто и искренне: «Не знаю, подойду ли я вам...» Володина скромность меня тогда поразила...
День приезда Мигули выпал на выходной, я решила не вызывать сотрудников и встретить его сама. Отправилась на вокзал. Стою на перроне с букетиком розовых альпийских фиалок. А дело было в феврале. На улице уверенный минус. И вот все музыканты Володиного коллектива уже выгрузились из вагона, а его все нет и нет.
У меня ноги совсем замерзли, и тут наконец появляется Володя — бледный, заспанный. Увидев меня, поспешно извинился, что заставил ждать. Потом улыбнулся и добавил: «По голосу я представлял вас взрослой женщиной, а вы совсем молоденькая и такая красивая!» Мы рассмеялись. С первой же минуты возникло чувство, будто я встретила давно знакомого человека...
Потом я поселила Володю в «Олимпию» и с чувством выполненного долга уехала домой.
На следующий день на пороге моего рабочего кабинета появился Мигуля — он приехал во дворец задолго до начала репетиции. А я в тот день была ужасно невыспавшаяся. Пильс уже третий раз за месяц не ночевал дома. Я прождала его до утра и с красными глазами поехала на работу.
Мигуля сел, и мы с ним проговорили часа три.
— Почему вы такая грустная?
— Муж меня мучает...
Но я его люблю... Понимаю, что звучит это очень глупо...
Он расположил меня к себе. Каждый из нас поделился своей историей жизни. При том, что Володя не был настолько открытым человеком, чтобы охотно рассказывать о своей жизни первому встречному. Напротив, он производил впечатление очень замкнутого. Между Володей и окружающими людьми обычно существовала дистанция, что-то вроде стеклянной стены. А тут вдруг эта стена пропала...
Володя рассказал о детстве в Сталинграде, о родителях: отце — военном летчике и маме-медсестре.
Отец хорошо играл на балалайке и гитаре. Наблюдая за ним, Володя и сам стал играть. Потом поступил в музыкальную школу, но мама считала, что будущее музыканта очень зыбкое, и убедила сына поступить в медицинский институт.
Но Володя музыку не бросил — создал в институте ансамбль, там же впервые попробовал сочинять романсы и песни, которые потом исполняли на молодежных вечерах по всему городу. В медицинском Володю стали называть «самодеятельный композитор». Но оставаться «самодеятельным» ему не очень хотелось, поэтому после первого курса параллельно поступил в музыкальное училище.
Целый год после института Володя проработал на «скорой» и окончательно убедился: медицина — не его стезя.
Поэтому в один прекрасный день все бросил и уехал в Ленинград поступать в консерваторию. Окончив отделение композиции, Володя в сандалиях и с рюкзачком за спиной — студентом консерватории он жил очень скромно — решил покорять Москву. Снял комнату. А вскоре случился первый большой композиторский успех. Песню Владимира Мигули «Поговори со мною, мама» исполнила Валентина Толкунова. И на следующее утро Мигуля проснулся знаменитым. Песня звучала во всех передачах, ее постоянно крутили на радио...
Вскоре Володя женился. Анна работала на телевидении в музыкальной редакции. Родилась дочь.
Все же отношения не сложились. Володя ушел, когда дочке Юле было четыре года. Но несмотря на сложности в личной жизни и переживания, связанные с разводом, сочинял он тогда очень успешно.
Песни Мигули исполняли Иосиф Кобзон, Роза Рымбаева, Яак Йоала, «Земляне» и зарубежные музыканты. То, что Володина песня была в репертуаре даже «Rolling Stones», стало для меня настоящим открытием.
Потом случился второй брак...
Однажды в дверь Володиной квартиры позвонила юная влюбленная поклонница из Пскова. Володя хотел захлопнуть перед ней дверь, но гостья серьезно заявила ему: «Вы закроете дверь — я влезу в окно...»
...Прошло два года, и они с Володей расписались. Вскоре молодая жена пожелала профессионально учиться вокалу. Володя помог ей с поступлением в Гнесинское училище. Собственно, это и послужило концом их семейной истории.
В Гнесинке девушка встретила нового кумира, педагога по вокалу, и брак распался.
Так что когда мы с Володей познакомились, и у него, и у меня за плечами было по два брака, у обоих дочки: у Володи — Юля, у меня — Кетуша. Разница заключалась в том, что с моим вторым мужем я еще не рассталась, a Мигуля уже почти два года жил один...
...Концерты Володи в Таллине прошли очень успешно: все три дня в зале яблоку негде было упасть.
После первого выступления Володя спросил: «Марина, могу я пригласить вас на ужин?» Я поблагодарила, но отказалась. Володя не отступился, и после третьего концерта я все-таки приняла приглашение сходить в ресторан. Это был вечер перед его отъездом.
Время пребывания Мигули в Таллине пролетело очень быстро...
На следующий день я упорно старалась занять себя делами, но мысленно постоянно возвращалась к Володе. Вот уже три часа прошло, как он выехал в аэропорт... Вдруг в моем кабинете зазвонил телефон. Поднимаю трубку и слышу голос Мигули: «Марина! Я только зашел домой. Еще не разделся даже. Просто у меня так хорошо на душе... Это были мои самые замечательные гастроли. Благодаря вам... Я уже скучаю... И хочу обратно...» Я рассмеялась: «Володя, у нас как раз просят организовать ваши дополнительные концерты... А вообще можете приезжать в любое время...»
«Когда вам можно позвонить?» — спросил Володя на прощание. — «У меня с двенадцати до часу дня перерыв на обед, тогда и можем поговорить...» Скоро весь дворец знал: с двенадцати до часу дня ко мне в кабинет заходить не стоит.
Едва часы били полдень, раздавался звонок Володи.
Однажды он предложил: «Приезжайте в Москву. Вам надо отдохнуть. Я обо всем позабочусь, возьму путевки в дом отдыха в Рузу».
И я решила поехать. Отношения с мужем к тому времени разладились окончательно, семья стала чистой формальностью... Я отвезла дочку к маме и купила билет в Москву.
Володя встречал меня на вокзале. Мы долго были на «вы». Даже когда приехали в Рузу, Володя расположился в одной комнате, я — в другой. Утром во время завтрака со мной разговорилась очень милая женщина, как потом выяснилось, жена Яна Френкеля: «Кто вы? Откуда? А с кем вы здесь?»
— «С Мигулей...» Тут подошел Володя, отвел меня в сторонку и говорит: «Понимаете, Марина, в этом доме отдыха могут находиться только композиторы и члены их семей. Вы не против, если я представлю вас как мою жену?» Я шутливо ответила: «Ну что же, придется согласиться».
Когда отдых в Рузе подходил к концу, Володя спросил: «Как насчет того, чтобы из «названой» жены превратиться в законную?.. Я тебя все равно никуда не отпущу...»
...Я тогда, честно говоря, не очень понимала, на каком свете нахожусь: события развивались очень стремительно.
Вскоре после того как Володя привез меня к себе на Енисейскую, ему предстояло на неделю уехать на гастроли в Польшу. «Мариша, — сказал он, — не волнуйся, вот деньги, вот телефон.
Если что-то понадобится, только позвони, и появятся помощники...» Я улыбнулась: «Справлюсь сама!» Хотя настроение, честно говоря, было не очень бодрое. В Москве я обживалась тяжело. Первое время побаивалась выходить на улицу, даже занавески в квартире всегда плотно задергивала, чтобы не смотреть во двор. Меня все пугало — то, что люди не улыбаются, как здесь разговаривают, как водят машину... Уже позже, когда стала выбираться в магазины, удивлялась, почему в Москве такие невкусные продукты? Мне Урмас Отт из Таллина специально привозил сыры — и твердый, и домашний...
Чтобы как-то занять себя на время Володиного отъезда, я затеяла генеральную уборку. Все перемыла, разложила, даже мебель передвинула с помощью Володиного друга. Еще привела в порядок архивы: собрала разбросанные по всему дому бумажки с телефонами, переписала в один ежедневник.
Потом и Володю приучила записывать все только туда, он даже говорил: «Ты всю мою жизнь привела в порядок... Я смог вздохнуть свободно».
Я в самом деле очень старалась, чтобы ему стало легче жить. Володя советовался со мной по любому поводу — начиная с того, какую рубашку надеть, как постричься, и до того, какой вариант написанной музыкальной темы оставить. Мы практически не расставались, он даже на гастроли не хотел без меня ездить.
Первое время я сопровождала его. Но было тяжело оставлять дочку, даже с собственной мамой. Все равно рвалась к Кетуше каждую минуту, и Володя стал ездить один. Но едва заканчивался концерт, тут же звонил домой: «Я соскучился...»
Звонил отовсюду. Если не было связи, находил какие-то обходные пути. Однажды из гостиницы дозвониться не удалось, и он позвонил из кабинета какого-то высокопоставленного чиновника, который был на концерте. Переживал, что, если не позвонит, я не засну.
...В Москве я вела Володино расписание, составляла график встреч. Перед концертом перепечатывала тексты песен, которые он исполнял. С этими распечатками была вечная морока: Володя их постоянно терял, а под копирку печатать было нельзя, Володя на сцене не разглядел бы буквы. Поэтому мы с Кетушей садились за печатную машинку и набирали десятки копий одного и того же текста, раскладывали по папочкам и перед концертом выдавали Володе аккуратную стопку листочков.
Однажды я отважилась сама написать мелодию. Потом еще. Получилось несколько песен. Володе они понравились. Потом мои песни пел и он сам, и Мурат Насыров, и Игорь Наджиев, даже я сама.
В Киеве на своем сольном концерте Володя впервые вывел меня на сцену. Я волновалась невероятно, но Володя нервничал во сто крат больше. Хорошо помню мгновение, когда я закончила петь и к сцене потянулись зрители с цветами. Они все шли и шли, я принимала букеты и думала: «Ну, это же не мне, это Володины цветы...» А он за кулисами просто ликовал! Радовался моему успеху невероятно. С того дня называл меня своей любимой певицей...
Перспективы передо мной тогда открывались большие. Можно было попробовать сделать карьеру на сцене.
Или на телевидении. Володя познакомил меня с чудесным Игорем Кирилловым, и я прошла пробы на место диктора. Но в один прекрасный момент поняла, что остается катастрофически мало времени на семью. К тому же однажды Володя обмолвился: «Слушай, а давай вместо работы ребенка родим?» Вот так мы решились на Лианку. Она родилась 26 апреля 1987 года.
Володя забрал нас из роддома, а вечером умчался на концерт. Когда вернулся, ходил по дому на цыпочках — «чтобы не разбудить». Я говорю: «Да она спит, ничего не слышит...» Володя замотал головой: «Как это она не слышит? Мой ребенок! Она слышит все!»
Вскоре мы сделали любопытное наблюдение: если Лианка просыпалась и начинала плакать, то успокоить ее могла только песня.
Главной у нас стала «Миленький ты мой». Очень смешно: ночью, заслышав плач дочки, мы с Володей попеременно вскакивали, подбегали к кроватке и заводили: «Миленький ты мой, возьми меня с собой...» — одну строчку я, другую — Володя. Так всю ночь и пели на два голоса.
Лианка еще крохой была очень музыкальна — пела, танцевала. И в папин кабинет всегда рвалась, несмотря на то что дети знали: если папа работает, значит, к нему нельзя. С Кетушей проблем не было, а Лианка мирилась с запретами крайне неохотно — очень была свободолюбивая. Забежит к Володе, постоит-постоит рядом с инструментом и уходит. Однажды она решила поиграть вместе с папой. Володя аккорд берет, и она тут же пальчиком — бряк. Ну, Володя долго терпеть не стал и отправил ее в детскую.
Я услышала, как громко хлопнула дверь кабинета, а потом ко мне притопала насупленная дочка: «Мама, ты дуяков любишь?» — «Дураков — нет». — «А папу?» То есть напрямую папу дураком не назвала, но что думает о нем, дала понять недвусмысленно...
Лиана впервые вышла на сцену в девять лет. Это случилось на концерте памяти Володи...
Она уже четыре года в Америке, учится на актерском отделении киноакадемии, сочиняет стихи и музыку, прекрасно поет.
Мы часто созваниваемся. Дочка говорит, что скучает по нашему московскому дому, в котором всегда было много людей— мы любили принимать гостей...
Володя обычно звонил и говорил: «Мариш, мы едем, нас пятеро, через двадцать минут будем».
Я быстро жарила мясо, резала салат, пекла хачапури — они всегда исчезали со стола раньше остального.
Когда мы переехали с Енисейской на Новый Арбат, гостей стало наведываться в разы больше. «Алло, вы дома? А то я мимо еду...» Вскоре выяснилось: мимо Нового Арбата едут практически все... В нашем доме бывали многие Володины коллеги — Саша Серов, София Ротару, Тамара Гвердцители... Всех не перечесть. Но самые доверительные, дружеские отношения у Володи были, пожалуй, с Андреем Дементьевым.
Мы часто семьями ездили в Пицунду. Ходили вместе купаться, загорать. Правда, Володя валяться на солнце не любил, он быстро сгорал, а вот из воды мог не выходить долго...
Вообще просто отдыхать Володя не мог. В Пицунду привозил с собой синтезатор и работал в номере. Не мог дождаться, когда закончится отпуск и начнутся концерты, гастроли...
...Вдруг я заметила, что Володя стал быстро уставать. Он, который никогда не мог сидеть без дела, еще и нас с дочками все время будоражил, теперь приходил домой и ложился на диван: «Полежу десять минут...» Потом стал жаловаться, что правая стопа не слушается: «Может, когда ногой по груше бил, потянул сухожилие?» Чуть позже он попытался проговорить несколько раз букву «р», но ничего не вышло. Позвал меня: «Слушай, мне в детстве уздечку на языке подрезали. Может, сейчас на старости лет опять надо подрезать? Мне же надо ехать в студию на запись, а я «р» не выговариваю...» Я испугалась: «Ты с ума сошел?.. Езжай, все пройдет.
Может, просто выспаться надо. Ты устал. Потом к врачу сходим».
...Помню, снимали программу «Шире круг» в цирке на проспекте Вернадского. Володя должен был спуститься по лестнице на арену. Я сижу в зале и вижу: мужу надо сделать шаг, а он не может. Пока спустился, у меня чуть сердце не разорвалось. Стало ясно: дольше тянуть нельзя. Надо найти причину происходящего.
Мы обошли множество специалистов — все сходились в одном: у Володи отменное здоровье, которому позавидовал бы любой юноша.
Так тянулось до тех пор, пока Гелена Кандель, сестра Иосифа Кобзона, не помогла нам попасть на консультацию в Институт неврологии РАМН. Я шла туда, готовясь к самому худшему. Но в то же время твердо знала: мы не сдадимся, что бы мне ни сказали, обязательно будем сражаться и победим...
Но оказалось, победить Володину болезнь нельзя. Ему поставили диагноз: боковой амиотрофический склероз. Противостоять этой болезни медицина еще не научилась. Врачи давали нам от трех до двенадцати месяцев. А Володя прожил еще три года...
Мы с Кетушей тогда собрали информацию обо всех клиниках в мире, которые занимались исследованиями в этой области. По ночам, уложив Володю, запирались на кухне и рассылали по всему свету факсы. Но надежды не давал никто, откликнулся лишь профессор из Германии. Собрав все силы и средства, мы туда поехали, но, к сожалению, лечение результата не дало. Володе делалось хуже. Он уже не мог самостоятельно передвигаться, есть, речь становилась невнятной...
Я практически перестала выходить из дома, даже в магазин. Если немного задерживалась, Володя смотрел такими грустными глазами... Вынести этого я не могла... Тогда с моими правами на машине стала ездить семнадцатилетняя Кетуша. Однажды ее остановил гаишник, но прочитав имя и фамилию на удостоверении, отдал честь, сказав, что очень любит песни ее мужа...
Пока Володя болел, сводить концы с концами было непросто. Пришлось сдать нашу квартиру на Новом Арбате. А когда мужа не стало, я и вещи стала продавать. Бегала по скупкам, отдавала за копейки свои украшения. Но мне было не жалко. Главное, это давало возможность поддержать семью. Лианка тогда только в школу пошла, Кетуша училась на первом курсе.
...Володе вот-вот должно было исполниться пятьдесят. Юбилейный концерт решили устроить в ГЦКЗ «Россия».
Четыре часа продолжалась программа, в которой звезды исполняли Володины песни. Володя стараниями нашей доброй подруги — музыкального редактора Дианы Берлин — слушал концерт в прямой трансляции по радио. Телевизионную версию он уже не увидел, его не стало 16 февраля 1996 года... А ровно за десять лет до этого, 16 февраля 1986 года, мы познакомились. Это открытие я сделала совсем недавно...
Когда Володи не стало, меня держали дети. Надо было о них заботиться. Но теперь они выросли, и я могу больше времени уделить тому, что раньше откладывала на потом. Я снова пишу песни, картины, книги, продюсирую артистов... Замуж больше не вышла.
Благодарим салон «Интерьеры-Т» за помощь в организации съемки
Подпишись на наш канал в Telegram