Знаменитая в прошлом актриса ныне снимается не так часто, как прежде. Сегодня она ведет уединенный образ жизни в заросшем плющом особнячке в центре Парижа. Каждые два дня из Лос-Анджелеса звонит «любовь всей ее жизни» — Аль Пачино...
—Марта, и что, он действительно уговаривает за него выйти?
— Недавно интересный был момент. Во время очередного свидания в Нью-Йорке пошли мы с Алем в театр на спектакль Ванессы Редгрейв.
После представления заходим к ней в гримерку — поделиться впечатлением, а у нее глаза горят, и она будто не слышит, да и плевать ей, понравилась нам постановка или нет. Ванесса нетерпелива, эмоциональна, спешит рассказать нам счастливую новость совсем на другую тему: «Немедленно меня поздравьте, произошло чудесное событие! Я наконец-то вышла за него замуж! Мы на это решились!» (Они с Франко Неро полжизни прожили вместе, а брак оформили лишь недавно.) Я смеюсь, поздравляю, а Аль стоит растерянный, тихонечко так толкает меня в бок и шепчет: «Вот видишь, видишь, у них же получилось. Почему у нас не получается? Соглашайся немедленно!» Я отмахиваюсь: «Да успокойся ты уже. Хватит». Аль спрашивает Ванессу: «И Франко теперь переедет к тебе?» Ванесса машет рукой: «Да ты что, вовсе нет.
Все останется по-прежнему — я буду жить в Лондоне, он — в своем Риме. И все будут счастливы!» Так что теперь у Аля появился новый пунктик — он то и дело ставит мне в пример поздний брак Ванессы и Франко.
— Как вы познакомились?
— Это случилось весной 1977 года в Париже, куда он и американская съемочная группа во главе с Сидни Поллаком приехали снимать «Бобби Дирфилда» — фильм по роману Ремарка «Жизнь взаймы». Алю тогда шел 37-й год, он уже снялся в двух «Крестных отцах», и о нем все говорили как о величайшей звезде. Безумно красивый, темпераментный, с огромными печальными глазами — в него невозможно было не влюбиться!
Мне едва исполнилось 32, и я также была известна — на мировые экраны только что вышел «Марафонец», где мы играли с Дастином Хоффманом.
Да и в театральной антрепризе я успешно выступала с самим Марлоном Брандо. Мы с Алем оказались на равных, и этот факт имел принципиальное значение, ведь Аль крайне болезненно относится к любому новому контакту, зная и чувствуя, что люди очень часто используют дружбу с ним в корыстных целях. Мало того, он уверен — каждый раз, когда на него обращает внимание женщина, она реагирует не просто на симпатичного мужчину, а именно на Аль Пачино. А это означает — ей что-то от него нужно. Его деньги, протекция… и уж никак не обыкновенная нежность, тепло или искренняя дружба. Аль рассказывал мне такую историю: на одной вечеринке ему вдруг улыбнулась невероятно красивая девушка. Вела она себя так, будто бы его не узнала. Мало того, первая подошла к нему и призналась — он самый привлекательный мужчина в скучной толпе приглашенных и она совершенно им покорена.
На мгновение Аль прямо-таки опешил от радости. Какая редкость, да что там, судьба свела его со столь неискушенной красавицей! В его положении встретить девушку, для которой он не Аль Пачино, а просто обаятельный мужчина... Они разговорились, девушка настойчиво добивалась продолжения знакомства, выпрашивала телефон. Аль быстро черкнул свой номер на бумажке, но, перед тем как протянуть листок, на мгновение все же засомневался и… подписался «Роберт Редфорд». Увидев, как красавица вскинула брови и расстроенно поджала губу, он понял: его в очередной раз пытались поймать на крючок. Причем довольно примитивным способом.
— Вы столь грубо, надо полагать, не действовали?
— Мне незачем было выстраивать какую бы то ни было стратегию соблазнения. Наше сближение произошло естественно и быстро, к тому же все тому способствовало — по сценарию мы играли Бобби и Лилиан — любовников, в кадре постоянно валялись в постели и целовались, бродили по весеннему Парижу. Скажите, разве может быть более удачная мизансцена для начала романа? Я ничего не загадывала, не знала, что меня ждет с Алем в будущем… Мы просто влюбились друг в друга без всяких там планов и расчетов. В то время он был совершенно свободен, я вроде тоже... Недавно рассталась с мужем, французским режиссером Филиппом Де Брока, воспитывала маленького сына Александра.
Но вот съемки закончились, а мы с Алем так и не смогли расстаться. К тому же у меня были контракты в Америке, моя голливудская карьера в то время активно шла в гору — режиссер Билли Уайлдер ждал меня на съемках драмы «Федора», а Джон Эвилдсен утвердил на единственную женскую роль в крутом «мужском» криминальном триллере «Формула», где моим партнером должен был вновь стать Марлон Брандо.
Все складывалось так, что повода оставаться в Европе не было. Я побросала вещи в дорожную сумку и, взяв Аля за руку, полетела с ним в Нью-Йорк.
— Почему вы так и не оформили с ним отношения?
— Мы с Алем прожили в гражданском браке семь лет. Это были и радостные, и мучительные годы. Я сама от него ушла. По многим причинам. Во-первых, потому что сумела разобраться в своих чувствах — в те годы я испытывала к нему лишь влюбленность, но не любовь.
Во-вторых, он меня жутко достал своими истериками и дикой ревностью…
Доходило до смешного — мне надо уезжать на съемки, собираю вещи под его убийственным взглядом, выслушивая угрозы, стоны и мольбы остаться, с трудом пробираюсь к двери, сажусь в такси и мчусь в аэропорт, но при этом даже не подозреваю, что Аль... меня преследует. Что практически одновременно с моим самолетом стартует другой самолет, на котором он летит за мной, наплевав на все обязательства, контракты и договоренности. Он меня никуда просто так не мог отпустить. Я даже на улицу не могла выйти без выматывающих душу тягостных допросов: а куда, а с кем… Я не должна была уезжать от него, и точка. Он терзал меня подозрениями, вел свое тайное следствие, высчитывал, буквально по секундомеру, мои передвижения вне нашего дома — минутное опоздание было для него прямым доказательством моей неверности.
В-третьих, и это, пожалуй, самая главная причина, наша любовь пришлась на тяжкий период его жизни — когда Аль под моим давлением бросал пить.
А пил он ох как крепко.
— Как же вам удалось?
— Просто поставила ультиматум: или я, или бутылка. Ради меня он стал отказываться от того, что успело стать его второй натурой. Процесс отвыкания мучительно, страшно проходил — это была настоящая «ломка». Аль вопил и визжал, устраивал дичайшие сцены по любому поводу, его раздражало буквально все... Абстиненция его убивала. Он плохо выглядел, был плаксивым, ранимым, ходил с потухшими глазами.
Удивительно, но в его случае алкоголь выступал в роли созидательной, а не разрушительной силы. Такой вот парадокс. Выпивка помогала ему расслабиться, смягчала эмоции и характер, помогала достичь состояния внутренней гармонии и покоя. Без нее он ощущал себя совершенно беззащитным перед жизнью и людьми. А жить трезвым он напрочь разучился за годы регулярных возлияний. По своему складу Аль крайне чувствительный, алкоголь помогал ему притушить эту чувствительность.
Помню, вернулась как-то, по его подсчетам, поздно — он уже нервно нарезал круги по квартире, метался от одной стены до другой, как хищник в клетке, рылся в моих вещах, строил немыслимые догадки, по какой такой причине задерживаюсь. Осторожно вхожу, тихо закрываю за собой дверь, боясь разбудить.
Аль буквально выпрыгивает из темноты спальни в коридор с перекошенным от злости лицом. Начинает орать: «Где ты была? Я ничего не могу делать, жду и жду…»
Стоит красный, потрясая в воздухе баночкой кока-колы (все, что он мог себе позволить!), глаза будто мечут огонь. В эти мгновения несчастная баночка символизировала все его несчастья, всю невозможность — почти комичную — позволить себе напиться!
Скандалов я не выносила физически, не терпела криков, от которых, казалось, голова вот-вот взорвется. Мои родители никогда, ни при каких обстоятельствах не повышали голос, а тут любимый мужчина вопит так, что я того и гляди сознание потеряю. Медленно сползаю на пол, закрываю уши руками. Слезы льются потоком. Удивительно, но Аль тотчас же успокоился.
Скандалы, как я поняла много позже, заменяли ему состояние опьянения. Состояние, по которому он скучал, без которого чувствовал себя плохо…
Нет, я не держу на него зла — он ведь искренне не понимал, что подобное поведение разрушает близкого ему человека. Алкоголь был его болезнью, а больного человека можно лишь пожалеть… Но однажды во мне что-то окончательно сломалось, жить в такой обстановке стало настоящей мукой. Я ощущала себя с Алем эдаким большим псом-сенбернаром, который призван отыскивать в снегах и спасать заплутавших путников. Вот и я отыскала своего спившегося бродяжку, волоку к свету. А он мало того что упирается, так еще и норовит больно укусить. В конце концов нервы мои сдали окончательно, я собрала вещи и ушла… К моему уходу, будто специально, судьба подгадала важное событие — один европейский театр предложил сыграть Машу в чеховских «Трех сестрах».
Так что сбежала я не только от Аля, но еще и от Голливуда. Так закончилась наша совместная жизнь. Но не любовь…
Шли годы, но наша связь не прерывалась. Возможно, я проглядела свою настоящую любовь. Не распознала ее тогда… Возможно, стоило потерпеть еще немного, но на это вот «еще» просто не осталось сил.
Мы продолжаем назначать друг другу свидания в разных уголках мира, постоянно созваниваемся. Вчера, например, говорили по телефону два с половиной часа… Аль все время упрашивает меня бросить Париж, переехать жить к нему, в Лос-Анджелес. У Пачино сейчас трудная жизнь: он делит опекунство над своими двумя маленькими детьми со своей бывшей подругой Беверли Д’ Анджело.
Она то и дело выставляет новые финансовые требования, выдвигает условия, меняет часы свиданий с детьми. С Беверли, кстати, Аль вообще напрямую не разговаривает — семь лет все переговоры ведут их адвокаты. Вчера он опять жаловался: «Все могло быть иначе, если бы ты жила тут со мной, рядом… Мне стало бы легче. Ты моя самая надежная поддержка». Но я больше никогда не вернусь в Лос-Анджелес!
— Марта, помилуйте, любая женщина сочтет вас безумной!
— Я честно пыталась, но не сумела. Там мне неуютно, все чужое. А сейчас... ну куда я поеду? Сын, внуки, работа, дом, сад, привычки — все здесь, в Париже. Когда тебе за шестьдесят, ты уже не можешь так легко, как в юности, прыгнуть в самолет и помчаться за любимым на край света.
Возраст меняет даже нас, романтиков. Увы...
— А Пачино не может в таком случае переехать к вам в Париж?
— Не может из-за детей. Увы, их проживание в Лос-Анджелесе — условие Беверли. Аль неоднократно пытался завести об этом разговор, но та не позволяет детям покидать Лос-Анджелес. Поэтому Аль не только не смеет переехать ко мне в Париж, но и вынужден был покинуть свой любимый Нью-Йорк. А ведь он не представляет себя вне этого города. Знает его наизусть, постоянно гуляет по улицам и во время прогулок размышляет над ролями. Такой вот многолетний священный ритуал, который теперь невозможен. Он как-то сказал мне, что способен так спланировать свою прогулку, чтобы ни на одном переходе не попасть на красный свет, — настолько знает каждый поворот, каждый сантиметр пути.
Любимый его маршрут такой: он спускается на угол 92-й улицы и Бродвея, следует далее до Виллидж, затем возвращается обратно, но уже задворками. Десятки лет он бродил по Нью-Йорку, а теперь вынужден пялиться на калифорнийские пальмы через боковое стекло автомобиля с шофером. Аль переживает, пожалуй, один из самых сложных периодов жизни, множество несчастий случилось одно за другим — друга детства парализовало, бывший финансовый директор Кеннет Старр вверг его в криминальные разборки... Как оказалось, этот самый Старр давно вел двойную игру и в результате подставил Аля.
— Что это за история?
— Случилось все внезапно. Ни с того ни с сего американская налоговая служба IRS подала на Пачино жалобу, обвинив в хитром уходе от уплаты налогов.
По одном иску Аль был должен 20 тысяч долларов, по другому — 170 000, по третьему — еще больше… Алю пришлось выступить с опровержением, у него и в мыслях не было обманывать государство. Началось расследование, нити которого привели к человеку, которому Аль прежде доверял. Практически одновременно открылись и другие преступления Старра. Еще одна его клиентка — Ума Турман — обнаружила загадочное исчезновение со своего счета миллиона долларов. Потребовав у Старра объяснений, она тотчас же получила от него компенсацию, которую тот позаимствовал со счета другой звезды — Сильвестра Сталлоне, также своего подопечного. С помощью такой вот финансовой пирамиды Старр какое-то время удерживал равновесие — платил одним, отбирая у других, пока наконец все не свелось к одному «козлу отпущения» — Пачино.
Начался суд, выяснилось, что за несколько лет Старр нагрел Пачино, Турман и Сталлоне на общую сумму в 30 миллионов долларов.
А ведь Старр за годы службы у Аля сумел стать его доверенным лицом, другом даже…
Когда все раскрылось, он повел себя до смешного гадко: бегал от приехавших арестовывать его полицейских по всему дому, даже залез в бельевой шкаф, пытаясь там спрятаться! Кстати, проживал этот жалкий 67-летний аферист в роскошной квартире стоимостью в 7 миллионов долларов, которую приобрел благодаря изощренному мастерству входить в доверие к людям и плести кружева обмана.
Старра осудили на 90 месяцев тюрьмы. Сейчас у Аля работает новый финдиректор, но по счетам-то все равно придется заплатить!
— Почему же крайним в конечном счете оказался именно Пачино?
— Этому есть объяснение. Аль — идеальная кандидатура на роль жертвы. Человек, который обречен на постоянные испытания. Такова воля Всевышнего, возможно… Говорят же, что Бог испытывает на прочность своих любимчиков. А Аль, я уверена, избранный… Родился в беднейшем Бронксе. Рос без родителей, воспитывался на улице среди шпаны, бомжей и пьяниц. Но сумел выжить, не сломался. Без образования, не имея никаких представлений ни о чем ни в какой области, не владея никакой профессией, будучи уличным в полном смысле этого слова, сумел поступить в Актерскую студию, и Ли Страсберг стал ему и отцом, и учителем.
Как-то Аль сказал, анализируя свое прошлое: все, чего он добился, было сделано в условиях невозможности — невозможная ситуация в семье, невозможная жизнь, невозможный быт... Разве в условиях такого «перевертыша» может сформироваться здоровая психика? У Аля совершенно расшатана нервная система, он — ураган, не поддающийся контролю. В обычной жизни это проявляется так: он заводится по мелочам, орет как ошпаренный по любому поводу, ничего не понимает в финансах, не может ладить с людьми, не умеет быть дипломатом, лукавить и притворяться. По идее умному человеку ничего не стоит крутить им в любом направлении — он наивен в быту и доверчив как ребенок. Гениальный актер — а в жизни притворяться не умеет. Отсюда все его проблемы. И женщины им всегда вертели как хотели, и так называемые «друзья».
Так что финансовая афера Старра, в которую Пачино попал, и капкан дурных отношений с бывшей подругой, которая манипулирует им из-за любви к детям, — все абсолютно закономерно. Аль меня то и дело спрашивает: «Что я ей сделал, за что она меня так ненавидит?» Я и знаю и не знаю ответа на этот вопрос.
— Если верить американским журналистам, писавшим в свое время об их размолвке и последующих судебных разбирательствах, Беверли бесило то, что Пачино — звезда, а она — актриса третьего плана. И за время их совместной жизни он ничего не сделал для ее карьеры — не выбил ни одной роли, не познакомил ни с одним сильным продюсером, не представил своим знаменитым друзьям-режиссерам... Но самое главное — упорно отказывался жениться.
— Беверли — женщина с темным «романтическим» прошлым: имела романы с режиссерами Милошем Форманом, Нилом Джорданом, вышла замуж за герцога Лоренцо Сальвиати, уехала с ним в Европу, но через два года бросила ради интрижки с дизайнером Антоном Фёрстом. И от него вскоре ушла. Он разлуки не выдержал и покончил с собой. И вот эта женщина закрутила роман с Алем, родила ему детей. Сомневаюсь, что с первых дней их знакомства ею руководили искренние чувства — мне никогда не нравились ее злые глаза…
— Знаете, на фотографиях папарацци Пачино сегодня выглядит не лучшим образом — неряшливая одежда, неестественно выкрашенные под «жгучего брюнета» всклокоченные волосы, стоптанные башмаки… и маленькие дети рядом. То он бежит за ними трусцой, то сидит в песочнице с совочком.
Взгляд потерянный. Старенький такой папа. Не производит он впечатления счастливого человека.
— Это потому, что Аль вечно пестует в себе негативные переживания. У него депрессия длиною в жизнь. Не далее как вчера я в очередной раз его отчитывала: «Послушай, ну что ты все время в плохом настроении? Зачем забивать себе голову мрачными мыслями? У тебя же все хорошо! Взрослая дочка Джули, близнецы Оливия и Антон, зрители тебя любят до сих пор, и со здоровьем пока все хорошо… Радуйся, цени свое счастье!» Говорят, что век женщины короток — она расцветает, быстро вянет и прячется в тень. Но разве с мужчинами не происходит то же самое? По Алю я вижу: мужчины переживают возрастной кризис не менее драматично, нежели мы, женщины… Особенно те, кто был в свое время очень красив, сексуален и знаменит.
Конечно, это трагедия — осознавать, что ты стареешь и все прекрасное и яркое ушло навсегда. Аль мне на это постоянно жалуется. Впрочем, у него редкий дар всегда находить причину для нытья. Возраст, забвение… Постоянно сетует на отсутствие ролей: «Это катастрофа, мне больше нечего играть!»
— Неужели ему не предлагают роли?
— Сам он ничего специально не ищет и не просит. Считает, надо получать предложения, а не выклянчивать их. Да и гордый. Как-то его спросили: как же Гамлет прошел мимо вас? Неужели не хотели сыграть? «Хотел. Очень хотел, — ответил Аль. — Но почему-то никто не предложил».
С другой стороны, не стоит забывать, что Аль — жуткая привереда! Отказался сниматься в «Звездных войнах», «Красотке», «Рожденном четвертого июля», «Крамере против Крамера», «Апокалипсисе сегодня» — в картинах, ставших впоследствии легендарными.
— Почему?
— Ну, каждый раз была своя причина.
Когда Коппола позвал в «Апокалипсис сегодня», Аль сказал: «Я никогда не был в армии и не вижу причин отправляться туда в зрелом возрасте. Мало того — идти на войну». Прошло время, и обиженный Коппола пожаловался на него журналистам, сказав, что не взял Пачино из-за того, что тот поставил условие — снимать Вьетнам у себя в квартире.
К счастью, вчера Аль сообщил мне множество приятных новостей — старый друг, режиссер Майкл Редфорд, будет снимать «Короля Лира» и позвал его на главную роль. После Сальвадора Дали (этот проект тянется уже который год) он планирует сыграть Анри Матисса.
А Мартин Скорсезе хочет предложить ему роль Фрэнка Синатры в своей будущей биографической ленте.
— Марта, говоря о карьере, у вас ведь тоже достаточно солидный «послужной список». Вы снимались у Джона Франкенхаймера, Билли Уайлдера, с Брандо, Хоффманом — дух захватывает от перечисления имен! Застали золотую эпоху. В 1976 году, например, снялись в культовом «Марафонце» с Дастином Хоффманом. Как с ним работалось?
— Хоффман — полная противоположность Алю. Тот весь в себе, Дастин весь напоказ. В чем они похожи — так это в умении изводить режиссеров (да и партнеров тоже) своим творческим занудством. Спасу от них нет. Но Дастин, как мне кажется, все же более преуспел в этом деле.
Никто не может достать человека до печенок лучше, чем он.
Приходим с утра на съемочную площадку «Марафонца», причем «мы» — люди, мягко говоря, не последние: Лоуренс Оливье, Рой Шнейдер, режиссер Джон Шлезингер. Но слышно и видно только Дастина — он раздает указания даже костюмерам!
Или снимается ключевая сцена в ресторане, где Рой Шнейдер в процессе разговора случайно ловит мою героиню на лжи. Оператор держит мой крупный план. Нельзя ошибиться в передаче эмоций. Дастин сидит рядом и опасно помалкивает. Я начинаю произносить свой текст и вдруг чувствую острую боль — Хоффман под столом изо всех сил пинает меня ногой. Еще дубль — еще удар. И так много раз подряд! Он бил меня до тех пор, пока из моих глаз не брызнули слезы — от обиды, досады и боли!
Режиссер Джон Шлезингер, отсняв эпизод, осторожно интересуется: «А ты чего расплакалась-то? Сцена, в общем, проходная, эмоции надо бы на финал приберечь». Дастин тут же отодвигает Шлезингера рукой, пролезает между нами и начинает верещать: «Сыграно гениально! Идеально! Потрясающе! Именно этот дубль оставим!» Ни у кого на площадке не остается сомнений, кто тут верховодит.
Я, конечно, не держу на него зла. Но и в долгу не остаюсь. Помню, однажды знакомая журналистка из «Paris Match» обмолвилась, что на завтра у нее назначено интервью с Хоффманом. В моей голове моментально созрел коварный план. Я выпытала у журналистки, где и в каком отеле состоится их встреча. Приехала туда пораньше и, запудрив мозги портье, проникла в пустой номер, где спряталась в платяном шкафу.
Вскоре появились Дастин и его интервьюерша, расположились, начали разговор.
Хоффман, по обыкновению, надув щеки, принялся серьезно рассуждать об актерской миссии. Тут-то я и начала тихонечко тявкать…
Дастин замер на полуслове: «Что такое? Вы слышали? В номере собака!»
«Да нет же, вам показалось», — с самым серьезным видом успокаивает его журналистка. Она знала, что я задумала, но держалась.
Хоффман еще какое-то время настороженно прислушивается, потом продолжает свою пафосную тираду.
Тогда я принялась жалобно скулить, царапаться, а потом и лаять уже в полный голос.
Дастин вскакивает как ошпаренный: «Да нет же, говорю вам, собака! Вы что, глухая?! Я же не безумный, чтобы галлюцинировать! Надо звонить на ресепшн, это черт знает что!» Он совершенно вышел из образа чопорной звезды, начал носиться по комнатам, плюхался на пол, заглядывал под кровать, выдвигал все ящики подряд и наконец-то добрался до моего тайного убежища. Открыв шкаф и увидев меня, мгновение стоял обалдевший, а потом его начал сотрясать смех, Дастин прямо-таки сел на пол от хохота.
— Какие воспоминания от встречи с Марлоном Брандо?
— Мы с ним были знакомы еще по театру, а в 1980 году вновь встретились, но уже на съемках триллера «Формула». Марлону тогда шел 56-й год, он был, конечно, тучен, но еще не достиг тех устрашающих физических размеров, о которых потом твердила пресса.
Но шарм… неповторимый мужской шарм, обаяние, магнетизм, о… это не притушить никакими лишними килограммами!
Я была единственной женщиной в этом мужском детективе, носила элегантные костюмы, шляпки и даже стреляла! Марлон всегда казался мне большим ребенком. В чем-то наивным и чистым, а в чем-то и провокатором. Он, например, доставал всех своими нравоучениями. Мог ни с того ни с сего прочитать человеку лекцию о защите природы или о политической ситуации в стране, пристыдить за неуважительное отношение к индейцам. Людям становилось неловко, но никто на него не обижался. Он капризничал, но капризы его всегда имели некий особый смысл. Помню, должны были снимать сцену, где его герой плавает в бассейне.
Марлон уперся: «Не буду сниматься в воде, вы ее хлорируете, а это пагубно влияет на экологию».
Или делал несуразные заявления: «В этой сцене реплику мне должен подавать только Джон Уэйн» (он к тому моменту только-только умер).
Брандо никогда не сидел и не держался прямо — всегда либо висел на стуле, либо полулежал… И в таких странных позах его и снимали. Как-то я заметила, что всюду в декорациях— на потолке, за горшками с цветами, на полу — прилеплены тексты с его репликами, напечатанные огромными буквами. Спросила у режиссера, тот ответил: «Ты разве не в курсе? Марлон никогда не учит роль». Оказывается, ассистентам приходилось выкладывать шпаргалки, камуфлируя их в интерьерах в зависимости от того, какую позу в очередной раз примет артист.
Потом я решила все же лично поинтересоваться, по какой причине Марлон не учит реплики? Неужели лень? Он ответил: «Да, знаешь, устаю я сильно. Все эти бесконечные перелеты, разъезды... Трудно сосредоточиться». До сих пор не знаю, правду он сказал или отшутился...
Мы были очень дружны. И я это подчеркиваю, потому как о Марлоне ходила слава оголтелого бабника. Меня он уважал, и ничего, кроме прекрасной дружбы, между нами не было. Кстати, как-то раз я и его здорово разыграла, прямо «в тему». После съемок в картине «Формула» мы еще полгода играли в одной пьесе. У нас был общий пресс-атташе, с его помощью я и устроила тот хулиганский розыгрыш.
Пробралась к Марлону в мотель, когда его не было, разделась и легла в постель, надев парик платиновой блондинки.
Мы все рассчитали по минутам и заранее отрепетировали. Я отвернулась к стенке, погасила свет. И вот наш пресс-атташе встречает Марлона у подъезда, провожает до номера и говорит, что у него к нему пара важных дел. Брандо кивает, открывая дверь. Они входят, включают свет и... видят обнаженную спину неизвестной блондинки в постели! Брандо оторопел: «Боже, кто это?» «Это… тебе подарок. От меня и Марты — сюрприз. Шведка. Прямо из Швеции!» Марлон был так изумлен, что у него челюсть отвисла: «Что-о-о?» Тут уж я не выдержала, обернулась. Немая сцена длилась секунду, а потом все начали хохотать.
— А сегодня вы по-прежнему способны отыскать повод для беззаботного смеха? Вы счастливы?
— Да, вполне. Прекрасные воспоминания — это уже дар свыше. Любовь Аля — счастье. Знаете, в последние годы меня преследует странное ощущение — будто бы я когда-то очень и очень давно все же вышла за него замуж, но позабыла точную дату.
— Тогда получается, что ваш муж вам изменяет! Вы, верно, слышали о его романе с актрисой Лусией Соло, которая на сорок лет моложе Пачино. Весь прошлый год он водил ее по тусовкам, фотографировался вместе...
— Ну и что? Это ровным счетом ничего не меняет в наших отношениях. Ничего. Мне важно, чтобы он был счастлив. Остальное — мелочи. Впрочем, жизнь показала — у него часто случаются романтические увлечения, но они быстро проходят.
Вчера Аль сказал: «Знаешь, меня все обманывают. Все, кроме тебя. И время нас с тобой не сломило, не разбросало в разные стороны… Сегодня я точно знаю, что мы до последнего дня будем вместе».
Тут я с ним не могу не согласиться.
Подпишись на наш канал в Telegram