Принц Филипп с досадой стащил с рук перчатки, которые уже почти надел. Его дворецкий стоял за дверью, ожидая приказаний. По дворцу уже распространились слухи, что Филипп не испытывает особого желания почтить своим присутствием свадьбу своего сына принца Чарльза: наследник британской короны вздумал удовлетворить свою прихоть — жениться вторично на своей разведенной любовнице, у которой взрослые дети и жив-здоров муж! Куда, спрашивается, катится монархия при таких нравах?
—Передайте Ее величеству, что я остаюсь дома!
— Разумеется, Ваше высочество.
Филипп прекрасно знал, что этот щелкопер и не собирается идти к королеве, что он потопчется где-нибудь там, за углом его покоев, пока принц не остынет. Все здесь до сих пор ни в грош его не ставят! А ведь он живет в Букингемском дворце вместе с королевой уже больше полувека! Теперь для всех он просто выживший из ума старик, ему ведь почти 85 лет! На его глазах в королевской семье Виндзоров сменилось несколько поколений, а он как был, так и остался чужим, кем-то вроде белой вороны или огородного пугала; над ним подшучивают, его выставляют посмешищем и считают предосудительно вульгарным все эти дворцовые снобы, аристократы и аристократишки.
Если бы не Лилибет — так он ласково зовет жену ее детским прозвищем, — принца давно вышвырнули бы отсюда, нашли бы способ. Филипп и не заметил, как снова привел себя в порядок и уже шел в покои жены, находившиеся этажом ниже. Придворные, перешептываясь, передавали друг другу, что якобы, застав супругу перед огромным зеркалом, Филипп пришел в негодование; будто бы он упрекал Ее величество, что она «слишком пышно нарядилась для предстоящего «праздника», а потом и вовсе принялся отговаривать жену идти на регистрацию брака их сына. Сегодня, 9 апреля 2005 года, их старший сын принц Чарльз, наследник британского престола, женился вторично, теперь он имел право лишь на гражданскую регистрацию брака в ратуше Виндзора, а не на церковное венчание.
Рассказывали, что Елизавета, обычно послушная жена, принялась уговаривать мужа «не оскорблять Чарльза отсутствием», однако судя по всему Филипп сумел-таки настоять на своем, и королевская чета в самом деле не пошла на регистрацию, а отправилась только на праздничный обед, хотя принц-консорт требовал не делать и этого тоже.
Тем не менее приближенным было хорошо известно, что королева давным-давно привыкла к подобным вспышкам мужа и умела с ним обращаться, как опытный дрессировщик умеет обращаться со зверем, который все время рычит и скалит зубы, но уже не кусается. Ее Филипп на сегодняшний день всего лишь высокий желчный старик с морщинистым пергаментным лицом, страдающий подагрой; она знает, что его колено при спуске с лестницы простреливает отчаянная боль, но он не подает виду, держится так прямо, как будто в его длинную спину вставлен ствол винтовки.
Примерно через час, дождавшись звонка о том, что начинается праздничный обед, монаршая чета вышла из покоев.
К ним тотчас подскочил секретарь, отвечающий за связи с прессой. Поклонившись, он с понимающей улыбкой опытного царедворца, предназначенной королеве, вручил Филиппу листок с вопросами журналистов — с этой братией Филипп общался запросто. Принц пробежал глазами вопросы.
— Принц Чарльз заявил журналистам, что чувствительно задет нашим отсутствием на гражданской регистрации, — глухо пробубнил Филипп, пробегая глазами строки. — Ба, какой сюрприз, Лилибет, послушай: наш сын заявил, что я, оказывается, тоже не святой, хотя обожаю им прикидываться.
Интересно, что он имеет в виду?
Королева огорченно поджала подкрашенные губы: кончится ли когда-нибудь эта вечная война в ее семье?
На обеде в честь молодоженов присутствовали каких-нибудь семь сотен человек — просто ничтожное количество гостей; к примеру, на их свадьбе с Елизаветой было около трех тысяч! Сухо поздравив сына и удержавшись от своих «солдафонских», как считали близкие, острот, Филипп устроился рядом с королевой; к нему обращаться опасались, побаиваясь знаменитого «площадного» языка принца-консорта. Держался он, как всегда, очень прямо, ел мало, ни на кого не смотрел и демонстративно обращался только к супруге.
Вокруг шумела свадьба, и Филиппу вспомнился завтрак накануне дня его бракосочетания с Елизаветой — далекое 20 ноября 1947 года. Он немного задержался за столом со своей кузиной Патрицией Маунтбаттен, и у него вырвалось почти против воли:
— То, что я собираюсь сделать, это храбрость или безумие?
Патриция неловко засмеялась, явно затрудняясь ответить и стесняясь его откровенности. Филиппу было тогда всего 26... С Лилибет он познакомился за семь лет до той незабываемой и единственной в его жизни свадьбы, летом 1939 года, еще до войны….
—Ты помнишь наше знакомство, Лилибет? — повернувшись всем корпусом к королеве, спросил Филипп.
Ее выцветшие голубые глаза мгновенно потеплели, и она прикоснулась к рукаву мужа.
…Король Георг VI и королева Елизавета привели двух своих дочерей на экскурсию в военно-морской колледж Дартмут, где Филипп был кадетом, а потом его дядя — младший брат матери Дик Маунтбаттен взял его с собой на ленч в королевскую семью.
Любознательный взгляд 13-летней Лилибет то и дело останавливался на Филиппе: сначала она смотрела на него с интересом, потом c изумлением, а под конец ленча — с девичьим восторгом. Филипп был в молодости исключительно красив и прекрасно знал это. Высокий голубоглазый блондин, косая сажень в плечах, c загорелым обветренным лицом и выпиравшими из-под легкой летней рубашки мускулами — ему льстили сравнения с Адонисом. Всю трапезу он совершенно свободно проспорил с королем о достоинствах морской пехоты против обычной, даже горячился иногда.
Наверное, Лилибет влюбилась в него в том числе и за эту дерзость, ведь в основном она видела вокруг себя подобострастных лизоблюдов!
Филипп был совсем не ровня Виндзорам, хотя и близкий родственник: с Елизаветой они троюродные брат и сестра, у них общие прапрабабушка и прапрадедушка — королева Виктория и принц Альберт. Но вообще-то Филипп даже более знатного происхождения, чем Лилибет, потому что ее мать не королевских кровей, она всего лишь из британской высшей аристократии, а он принадлежал к королевским домам Греции и Дании — был сыном принца Андрея и принцессы Алисы Баттенбергской, в его жилах течет кровь по крайней мере пяти европейских королевских домов, в том числе и дома Романовых.
По материнской линии он внук великой княгини Ольги — внучки императора Николая I.
Принц Андрей после отречения от престола его брата, короля Константина, был вынужден покинуть свою родину. Во время греко-турецкой войны он вернулся в Грецию, но в связи с обвинениями в военных неудачах был снова выслан из страны. Тогда-то и родился Филипп, который провел детские годы в Париже, где обосновалась семья. Отец все время отсутствовал, и мальчик проводил время в обществе пяти женщин — матери и четырех сестер. Прислуги не было, мать была практически глухой, но скрывала свой недостаток, страшно стесняясь его. Возможно, у Филиппа потому и остался на всю жизнь такой резкий, громкий, «барабанный» голос, — обращаясь к матери, ему приходилось все время кричать.
В восемь лет родители отправили сына в закрытую школу-интернат Cheam в Англии. Потом последовали другие закрытые школы, знаменитый шотландский интернат Gordonstoun, где, как Филипп считал, он и стал настоящим мужчиной. Вот бы его изнеженным сыновьям попробовать детство отца на вкус. Грубость, муштра, строевая подготовка, если ты не умеешь за себя постоять, дать сдачи — тебя будут колотить в спальне каждую ночь; могут и до смерти забить, как забили при нем одного маменькина сынка. Счастье, что Филипп вымахал таким дылдой, а бицепсы на слабых от природы руках он наращивал сам, вытаскивая себя из постели чуть ли не за волосы в половине четвертого утра и тренируясь в темном дворе школы, похожем на тюремный, поднимая тяжести и отжимаясь на турнике по 20, 30, 100 раз. Потом и кровью добился в конце концов, чтобы его боялись и не смели кричать вслед, что его отец — содержант, а мать — шизофреничка!
Подобные «лестные» слова, как узнал потом Филипп, высказала в адрес его родителей будущая теща, мать Лилибет, отговаривая дочь от этого «безумного брака».
Один бог свидетель, как отчаянно страдал от унижения Филипп, когда ему рассказали, что его отец-принц докатился до того, что прозябает в крошечной квартирке в Монте-Карло, живет за счет своей любовницы, страшно пьет и безуспешно пытается отыграться. У принцессы Алисы, бедствовавшей с детьми в Париже, случился тяжелый нервный срыв с попыткой самоубийства, и ее отправили в больницу для душевнобольных, а оставшихся детей распределили по родственникам.
До сих пор Филиппу кажется невероятным, что юную Лилибет не оттолкнули откровения, которыми поторопилась поделиться с нею ее матушка, что у жениха «в генах» разврат отца и шизофрения матери. Сама Лилибет выросла в семье, где родители души не чаяли в своих двух дочках — Елизавете и Маргарет. Кажется, во время одной из их первых встреч с Лилибет ее мать спросила:
— А где сейчас ваша матушка, дорогой Филипп?
— Это ведь не допрос? — буркнул принц, покраснев от гнева и с досадой стукнув под столом кулаком по колену: надо же — решила унизить его перед всеми! Не выйдет!
— О, извините, — забормотала Елизавета-мать, — конечно, вы можете не отвечать, если не хотите.
— Не хочу, — отрезал молодой офицер, поймав потрясенный и восхищенный взгляд Лилибет.
Вопрос о матери больно задел Филиппа, и на то имелись причины. Принцесса Алиса вышла из клиники для душевнобольных, ее вроде бы вылечили; более того, за два года до того памятного ленча Филипп увиделся с матерью после многих лет разлуки. Это было душераздирающее воспоминание, и он многое бы отдал, чтобы избавиться от него. Семейная встреча произошла в Германии, где поселились вышедшие замуж за немцев три сестры Филиппа. Вместе их собрала трагедия: сестра Сесилия, ее муж, двое сыновей и свекровь погибли в авиакатастрофе. На похоронах Филипп с отчаянием в сердце узнал в поблекшей изможденной женщине в одежде православной монахини свою мать, а в постаревшем, потрепанном жизнью, неряшливо одетом пожилом мужчине — своего некогда красавца отца.
Мать сама обняла Филиппа, он так и не смог сделать шаг ей навстречу. Невыносимо вспоминать, как униженно Алиса умоляла отца остаться в Афинах, где она, как выяснилось, жила уже несколько лет в монастыре, помогая бедным; как брезгливо Андрей уворачивался от попыток жены взять его за рукав; как сам Филипп и сестры отводили глаза, чтобы не видеть родительского позора…
Всю войну Филипп честно сражался в составе английской эскадры на Тихоокеанском фронте: служил на эсминце и никогда не прятал грудь и задницу от пуль противника, никогда не был трусом и презирал таковых. У него множество боевых наград, самых настоящих, между прочим. Всю войну он переписывался с юной Елизаветой, храня в нагрудном кармане ее портрет.
Оказалось, эта маленькая брюнеточка с осиной талией и восторженными глазами покорила его сердце, и он мечтал поскорее увидеть ее. Едва война закончилась, он поспешил к девушке и был потрясен тем, что юная принцесса не забыла его.
Когда же он набрался наглости, чтобы сделать предложение старшей дочери короля? Это случилось летом 1946 года, они вдвоем прогуливались по парку летней королевской резиденции в Балморале. Едва протараторив отрепетированные множество раз весьма оригинальные слова: «Выходи за меня замуж…», Филипп внезапно осекся — он вдруг испугался. Да как он, негодяй, посмел это произнести!
— Лилибет, не отвечай! Подожди!
Сейчас она скажет «да» — Филипп ясно причитал это в ее глазах — и поставит себя в крайне неловкое положение!
— Лилибет, слушай!
— Он резко вырвал свою руку из ее нежной мягкой ладони. — Слушай! Мой отец умер два года назад и оставил мне в наследство следующее: сундук с поношенной одеждой, гребень из слоновой кости, пару перламутровых запонок и вот это кольцо-печатку.
Неловкое молчание длилось секунды три, после чего он услышал ее почти спокойный голос:
— Я согласна стать твоей женой.
Лилибет дала согласие, даже не спросив родителей! Вот так снова резко перевернулась его жизнь. Понятно, что против Филиппа восстал весь двор со всеми ближними и дальними родственниками, лакеями и прихлебателями. Но, как ни странно, на стороне молодого человека оказался король Георг VI, отец невесты.
Он сказал дочери, что понимает ее чувства и видит в Филиппе настоящего мужчину, а не избалованного слюнтяя-аристократа.
Король даровал будущему зятю целую коллекцию высоких титулов — герцог Эдинбургский, граф Мерионетский, барон Гринвичский, а Филипп в свою очередь ломал голову над тем, что же он в день свадьбы преподнесет невесте, кроме обещания — которое он по сей день не нарушил — бросить курить. Выручила его, как ни странно, мать: Алиса умудрилась каким-то образом выкупить из афинского банка заложенную в свое время тиару с 86 драгоценными и полудрагоценными камнями и вручить сыну, чтобы тот сделал подарок невесте. Алису на свадьбу пригласили, а вот сестер Филиппа из Германии — нет, так же как обошли приглашением и живущего в Париже брата короля — бывшего Эдуарда VIII, того самого, который отрекся от престола из-за любви.
Весь мир знает, как прошла знаменитая свадьба принцессы Елизаветы и принца Филиппа…
Для него — как во сне. Медовый месяц, первые годы брака… Филипп только потом оценил, как свободно и весело они тогда жили, почти как все нормальные люди. Каждый день — театры или вечеринки с танцами и шампанским в их удаленных от «взрослых» покоях дворца. Кузены и кузины, просто приятели; как заливисто и беззаботно тогда смеялась юная Елизавета…
Зимой 1952 года они чудесно отдыхали в Кении, в местечке Sagana Lodge. Лилибет в брюках цвета хаки то и дело издавала восторженные возгласы и безостановочно снимала на свою камеру обезьян, носорогов, слонов, шествующих мимо целыми стадами в облаках розовой пыли.
Ужасную новость о смерти 57-летнего короля Филипп узнал первым от своего секретаря Майкла Паркера и кинулся к жене.
Королева Елизавета Александра Мария (еще не знающая, что она королева) распласталась на нижних ветках фигового дерева, чтобы поймать в объектив кружащего в небе орла. Что касается Филиппа, то в тот момент он сделал, так сказать, мысленный снимок своей жены, запечатлевший в последний раз ее ничем не омраченную беззаботную юность. Больше он никогда не увидит Лилибет такой. Узнав, что отца больше нет, в ту же секунду и без сопротивления 25-летняя Елизавета приняла свою судьбу: лицо стало строгим, она сжала губы и не проронила ни единой слезы; молча вернулась в дом, молча переоделась в траурную одежду, которую, как с удивлением еще раньше узнал Филипп, члены королевской фамилии всегда брали с собой в поездки — «на всякий случай».
Во время подготовки к коронации Елизаветы Филипп впервые за пять лет брака почувствовал себя лишним: жену постоянно окружали придворные, помощники, советники и прочие бездельники, так что к ней невозможно было подступиться.
Кроме того, обнаружилось, что Лилибет до смерти боится, что что-нибудь пойдет не так. Настоящим испытанием для Филиппа стали завтраки с женой: за месяц до коронации она стала являться к столу в короне, чтобы «привыкнуть» к ней и впоследствии прилюдно не опозориться. Испытание, конечно, не из легких, Филипп признает, — корона английских монархов сделана из чистого золота, инкрустирована 275 драгоценными камнями и весит ни много ни мало 3 килограмма!
Лилибет так и пила свой любимый утренний чай «Эрл грей», придерживая рукой корону, которая первое время постоянно норовила съехать набок.
То, что его мужская судьба окажется уникальной, одной из самых причудливых в мире, Филипп в полной мере прочувствовал 2 июня 1953 года, в день коронации супруги. Таинство помазания уже состоялось, и Филипп подошел к сидяшей на троне со скипетром жене после архиепископа; преодолев пять ступеней вверх, он опустился на колени перед Елизаветой II, на лице которой не дрогнул ни один мускул, оно было неподвижно, безмятежно и ничего не выражало — и когда только успела научиться носить эту маску? Неужели это его Лилибет? Разумеется, от Филиппа требовалось лишь произнести заготовленный верноподданнический текст: «В жизни и смерти я останусь верным слугой Вашего величества…»
В эту секунду все чувства Филиппа восстали: он что, посторонний на этом празднике? А вот нет! Филипп порывисто просунул свои горячие ладони между сложенных рук королевы, чем вызвал в ней легкую панику. Произнеся нужный текст, он поднялся с колен и, наплевав на то, что там написано в протоколе, нагнулся и демонстративно поцеловал жену в щеку — было слышно, как затаили дух тысячи людей, присутствующих на коронации. Перед тем как отойти от трона, Филипп не удержался и дотронулся до короны на ее голове; в глазах Елизаветы мелькнул испуг, и она поспешно поправила опасно покачнувшуюся тяжелую ношу.
В первые месяцы после коронации Филиппом все сильнее овладевали чувства растущей паники, возмущения и гнева, которые он, как мог, скрывал.
Кто такой консорт? Никто при английском дворе не мог толком ответить на этот вопрос… Некто совершенно бесправный, состоящий при правящей королеве, чья жизнь регламентирована бесконечными ограничениями и условиями. Взять хотя бы то, что отныне он всегда должен идти на шаг позади жены. Но это полный пустяк по сравнению с тем, что ему пришлось отказаться от военно-морской карьеры — супруг царствующей особы не может состоять на службе! Черт возьми, что же он тогда может?
— У тебя есть яхта «Британия», ты можешь на ней плавать… — робко шепнула Лилибет, доведенная почти до слез сценой, устроенной мужем после того, как он подписал отставку. Потеряв над собой контроль, Филипп кричал, что любит море, качку, опасность, ветер, любит быть первым во всем, а не на шаг позади!
Что, черт возьми, он будет делать среди этих стен, имеющих глаза и уши, расписаний, протоколов, льстивых придворных рож? Его не пускают в рабочий кабинет собственной жены, потому что у него нет права доступа к государственным бумагам! Он не должен прикасаться к ее письмам — за это ему грозит тюрьма! У них теперь отдельные апартаменты в Букингемском дворце, и делят ложе они отныне тоже чуть ли не по письменной договоренности! Согласно протоколу, Филипп встречался с женой только за пятичасовым чаем, до этого ее время посвящено государственным интересам: документы, пресса, встречи, прием министров — и все это несмотря на то, что королева в Британии имеет только рекомендательный голос, страной она реально не управляет и никаких решений по сути не принимает. В сущности, она — красивая вывеска, символизирующая стабильность и устойчивость традиций.
Зато у Филиппа имелось право ровно в девять утра слушать вместе с королевой 15-минутное выступление шотландских волынщиков, играющих под окнами королевских покоев, — эта традиция установлена еще королевой Викторией!
Лилибет всякий раз смущенно приглашала супруга вместе с ней насладиться музыкой, и Филипп всякий раз саркастично отвечал, что от заунывных звуков волынки ему хочется повеситься.
Самолюбие Филиппа бунтовало, и претензии к жене, а вернее, к своему новому положению, множились. Самым страшным оскорблением, нанесенным новыми родственниками, был отказ двора дать его фамилию — Маунтбаттен родившимся у них с Елизаветой детям — Чарльзу и Анне.
— Я требую, чтобы мои дети носили мое имя!
— гремел Филипп, наседая на жену; та смотрела на него виноватыми глазами и беспомощно качала головой. Что она может поделать? Тогда, будучи еще очень молодой королевой, она целиком оставалась заложницей запутанных отношений двора в лице ее матери Елизаветы и бабушки Марии и парламента. Филипп прекрасно понимал: будь ее воля, супруга согласилась бы поменять фамилию правящего дома на фамилию мужа, что сделала в свое время королева Виктория; но маменька устроила Лилибет сцену — королева-мать до сих пор тряслась от негодования, что ее девочка досталась «такому невоспитанному мужлану» («которым нельзя управлять», добавлял про себя Филипп). Словом, старшая Елизавета предложила обратиться за «советом» к тогдашнему премьеру Черчиллю.
И конечно, этот хитрый лис «не рекомендовал» менять фамилию Виндзор на Маунтбаттен. Взбесившийся Филипп нахамил Черчиллю, написал возмущенное письмо в парламент — и все только для того, чтобы с ним отныне разговаривали как с опасным сумасшедшим: «Успокойтесь, Ваше высочество, все будет хорошо». Когда много позже родятся Эдвард и Эндрю, Елизавета уже сумеет настоять на том, чтобы они носили двойную фамилию. Но эти отпрыски Филиппа были слишком далеки в очереди на престол, неудивительно, что парламент махнул рукой на жест королевы в угоду мужу.
Но тогда, после первого оскорбительного пренебрежения его фамилией Филипп отчетливо осознал: по сути, ни жена, ни дети ему не принадлежат. Целых полтора месяца он не удостаивал бедную Лилибет ни словом и не приближался к покоям жены.
В конце концов даже ее личный секретарь просил «пожалеть» королеву, мол, у нее глаза все время на мокром месте. Однако Филипп не желал, чтобы его воспринимали при дворе как статиста; в нем взыграло самолюбие, и пока его дарлинг лепетала своим министрам, как уладить кризис в зоне Суэцкого канала, 35-летний принц-консорт снарядил королевскую яхту «Британия» и отправился в полугодовое путешествие — без супруги и безо всякого ее на то высочайшего соизволения. Филипп отрастил золотистые усы и бородку по моде королевского флота, набрал команду не из полагающегося по протоколу штата, а из тех, кого выбрал сам: кроме своего секретаря и ближайшего друга Майка Паркера, вытащил, например, в путешествие ветерана знаменитых антарктических экспедиций сэра Реймонда Пристли, не забыл пригласить и своего учителя живописи — художника Эдварда Сиго.
Словом, с точки зрения тех, кто пристрастно следил за его эскападой из Букингемского дворца, супруг Ее величества просто спятил; королева-мать в сердцах обозвала зятя «взбунтовавшимся плебеем». Тещу можно было понять: Филипп проигнорировал девятую годовщину свадьбы с Лилибет, в качестве подарка прислав лишь фотографию двух обнимающихся игуан; пропустил он и любимое супругой Рождество...
Секретарь сообщал ему: ходят упорные слухи, что брак Ее величества под угрозой. На что повеселевший Филипп, вновь обретший свободу лазить по мачтам и дорвавшийся до морской стихии, как мальчишка до любимой игрушки, отвечал:
— А вы скажите, что никогда еще королевский брак не находился в большей безопасности.
В прессе официально сообщили, что принц-консорт отправился с визитом по странам содружества, но, ясное дело, подданные-то не дураки — все поняли, что муж королевы задыхался в Букингеме.
Филипп упивался самовольно отвоеванной свободой — они побывали в Австралии, Новой Гвинее, на Сейшелах, Цейлоне и в Малавии. Команда жила весело, конечно, чересчур роскошно для моряков — трапезничали как-никак на королевских сервизах из серебра и хрусталя, наслаждались самыми изысканными винами. Докучали только необходимые официальные встречи во всех этих странах, впрочем, Филипп умел закруглять их довольно быстро, сморозив какую-нибудь остроту. Например, осточертевшим ему в Папуа британцам Филипп, улыбаясь, сказал: — Надеюсь, вас всех тут еще не скоро съедят, так что увидимся…
У директора культурного центра в Сиднее он весело осведомился:
— Вы все еще кидаете копья друг в друга?
Бедняга лишился дара речи, и мероприятие быстренько свернули.
В мире оказалось в избытке прекрасных, идиллических мест: причаливай, располагайся и оставайся тут навсегда.
В голове Филиппа нет-нет да и появлялись подобные фантазии. Теперь он гораздо лучше понимал дядюшку Лилибет, который отрекся от престола и жил себе припеваючи, как обычный человек, с любимой женщиной в Париже. Беспечную холостяцкую идиллию на яхте нарушил Майк Паркер: высадившись на очередной стоянке, он поспешил в Лондон, узнав, что его жена Эйлин подала на развод.
А вдруг и Елизавете такое в голову придет? Да нет, Филипп знал, его Лилибет на это не способна, но с этого дня ему все чаще вспоминались ее беспомощные глаза, безвольно опущенные узкие плечи — она там одна, и на нее давит вся мощь британской монархии, все-таки она всего лишь слабая женщина, хоть и королева. Как она кричала, когда рожала Анну! Как захлопала в ладоши и заплакала от радости, когда он наконец вошел к ней в спальню после родов, как крепко прижалась к нему! Да они сожрут Лилибет без него, они там при дворе куда прожорливее новогвинейских людоедов. Он все-таки любит ее. А эту ее трехкилограммовую старомодную шляпку, которую еще называют короной, выкинул бы, не пожалев, в Темзу — слово строптивого моряка!
Вернувшись из своего бунтарского путешествия, Филипп решил переломить себя. Раз уж ему судьбой отказано играть первую скрипку открыто, черт с вами, он и не станет! Он будет делать это из тени королевы. До сих пор бедняжка Лилибет при всех ее талантах возилась с государственными бумагами, долгими часами не поднимая головы. Все-таки будем откровенны: ее никто не готовил к роли королевы, она не должна была ею стать, потому ей и дали домашнее образование с небольшим уклоном в историю, не более того. Как ей с такими познаниями разбираться в Суэцком или еще каком-нибудь кризисе? Ей пристало разгадывать кроссворды и танцевать на балах — вот это Лилибет обожает, а тут такое бремя! Филипп видел, как его женой по очереди играли в поддавки все ее премьеры, начиная с Черчилля. Она каждый вторник всех любезно принимала, потом оставляла на обед; их же референты, кто хуже, кто лучше, писали королеве речи.
Как бы там ни было, но Филипп в качестве принца-консорта нашел свое предназначение, вполне согласующееся с его старомодным по сегодняшним меркам чувством долга и чести: он станет тайным советником королевы.
А что? Не такая уж плохая роль. Елизавета по-прежнему не показывала мужу никаких государственных документов, зато стала подробно рассказывать обо всем, что происходит, обо всех делах страны, в которых ей одной было совершенно не под силу разобраться. Филипп размышлял, анализировал и давал рекомендации. По крайней мере в парламенте заметили, что у Ее величества появилось собственное мнение.
Филипп быстро и не без удовольствия освоил новую роль и постепенно превратился в главного критика, наставника и судью собственной супруги.
Да ведь Лилибет совершенно не умеет держаться на публике и произносить речи! Сколько раз Филипп устраивал ей взбучку после очередного выступления, совершенно не стесняясь в выражениях и абсолютно наплевав на то, как испуганно охали слышавшие это фрейлины. Он муж и глава семьи, поэтому брысь от их супружеских дверей! «Не подслушивайте!» — это Филипп обычно гулко выкрикивал прямо в дверные щели и слышал, как шуршат платья бросавшихся врассыпную придворных дам.
— Ты выглядела сегодня как капуста, как полная рохля, как какая-нибудь дикая полуграмотная фермерша! — такими бодрящими словами нередко начинал свои наставления Филипп. — Выступая в парламенте, ты снова приклеила глаза к бумажке!
Сколько раз я тебя учил? Всем уже ясно, что без шпаргалки ты не способна связать двух слов! Завтра приезжают американцы, и у этой Нэнси Рейган, между прочим, язык без костей, она переговорит тебя в два счета.
Придворные, привлеченные раскатистым голосом Филиппа, иногда все же подглядывали и видели, как Елизавета безропотно подчиняется мужу: «Встань так!», «Нет, вот так!», «Не улыбайся!», «Начни импровизировать о здравоохранении!», «Я сказал, не смотреть в шпаргалку!» Не без труда, но он приучил жену свободно держаться перед телекамерой, которую поначалу Елизавета боялась как огня; научил ее стоять во время официальных встреч бесконечно долгое время — так стоят моряки на палубе: надо всего лишь распределить равномерно вес на обе ноги.
Филипп больше не манкировал своими обязанностями сопровождать супругу, даже стал относиться к ним очень серьезно; они с Елизаветой недавно подсчитали, что за долгие годы нанесли вместе более 700 официальных визитов в 140 стран мира и участвовали примерно в 25 тысячах официальных мероприятий!
Близкие друзья и родные давно знали, кто верховодит в этой паре; прошли времена, когда дядя Филиппа, лорд Маунтбаттен, был прямо-таки шокирован тем, чему явился невольным свидетелем: королевская чета ехала к нему в гости в графство Гемпшир, за рулем спортивного автомобиля сидел Филипп. Каждый раз на поворотах, когда принц и не думал сбавлять скорость, Елизавета задерживала дыхание, а потом громко выдыхала. В конце концов Филиппу это надоело и он рявкнул: «Если ты еще раз это повторишь, я высажу тебя из машины!»
и прибавил газу. Елизавета тут же притихла, как самая обычная послушная жена.
Решения в их семье принимал только Филипп. Единолично. И четверых родившихся детей это касалось в первую очередь. «Как скажет папа…» — фраза, которую дети постоянно слышали от матери. Хуже всего было с Чарльзом, это их с Лилибет крест и стыд. И жена, и теща мечтали отдать их старшего сына в итонскую школу — теплое местечко для детей аристократов. Филипп только надменно вскинул бровь, и одного свирепого взгляда на жену было достаточно, чтобы Лилибет промямлила: «Как скажет Филипп». После чего изнеженного, романтичного паршивца отправили в Gordonstoun — ту же шотландскую школу, в которой учился сам Филипп. Это заведение воспитывало настоящих мужчин, и Филипп, разумеется, хотел, чтобы из его сына вышел толк.
Все пять лет парень скулил, писал матери жалостливые письма, что это «тюремное заключение», что он не выносит ледяного душа, его тошнит от спорта, соученики постоянно его колотят... С горем пополам Чарльз выучился и вернулся лоботрясничать и путаться с дурами!
На самом деле дети — явное свидетельство того, что что-то они с Лилибет сделали не так. Трое из четверых отпрысков — и Чарльз, и Анна, и Эдвард — развелись; прежде такого не случалось в королевских домах, но сейчас все в мире перевернулось.
…И вот сегодня Чарльз женился на своей любовнице Камилле Паркер-Боулз, и его старому отцу, сидящему за длинным столом в Виндзоре с весело галдящими гостями, стыдно поднять голову от тарелки.
Всем кажется, что старый принц-консорт занят тем, что сосредоточенно трудится над традиционной куропаткой в сливочном соусе, на самом же деле он никак не может остановить перепалку с сыном, разворачивающуюся в его, как шепчутся вокруг, полубезумной голове. Вот Чарльз бросил, что Филипп «прикидывался святым». Разве не оскорбительно для отца? Да ведь это не впервой. Все и так давно знают, что у отца с сыном натянутые отношения и дошло до того, что они почти в открытую презирают друг друга!
86-летний Филипп раздраженно припечатал к столу ничем не повинный бокал с восхитительным вином и всем корпусом повернулся к королеве, будто в поисках поддержки от душившего его раздражения. Бедная Лилибет! Она совсем превратилась в старушку: белые волосы, темные брови, которые ему так всегда нравились, поредели; на лбу морщины, рука, держащая бокал, вся в тонкой морщинистой паутинке; правда, когда она смотрит на него, в голубых глазах читается все то же обожание тринадцатилетней девочки, и это льстит Филиппу.
Оказавшаяся вечной влюбленность Лилибет в мужа — давно притча во языцех среди родных.
…Прикидывался ли Филипп святым? Да никем он никогда не прикидывался, и пассий у него было побольше, чем у всех его сыновей, вместе взятых! Но от Чарльза отца отличает одно: сыну в жены досталась истеричка Диана, делавшая из мухи слона по любому поводу, а Филиппа судьба наградила Лилибет, уравновешенной, верной и мудрой.
Гостей пригласили танцевать, Филипп тяжело поднялся, подал руку королеве, потом нежно обнял ее за талию, и они медленно закружились.
…Много чего имело место в его длинной жизни.
По молодости Филипп бунтовал не только против того, что навсегда обречен ходить на шаг позади супруги. Став мужем королевы, принц-консорт ко всему прочему обнаружил, что за ними по пятам ходит тот, кто при дворе называется красивым словом «детектив», — попросту шпион. И куда бы Филипп ни пошел, в какое бы укромное местечко ни вздумал забрести — он всегда знал: за ним повсюду наблюдает зоркий глаз детектива. Прибавьте к этому папарацци, которые к концу века совсем потеряли совесть. Какая тут личная жизнь?
Тем не менее вскоре после свадьбы Филипп потерял голову от совершенно обворожительной певички Пэт Кирквуд — от ее длинных ног можно было сойти с ума.
Однажды принц вломился с огромным букетом роз в ее артистическую, а пела она тогда по ночным клубам Сохо. Тогдашний бойфренд Пэт по имени Барон, увидев принца, тут же куда-то испарился. Ничего не скажешь: галантный, преданный монархии парень! Без спора и лишних разборок уступил свою потерявшую дар речи девушку Его высочеству. К счастью, Филипп оказался истинным джентльменом: он предложил красавице руку и повел ее на ужин в самый шикарный ресторан в Mayfair.
— Не дадите телефончик, мисс? — спросил он под конец. Ну телефончик-то он заслужил!
— Приходи ко мне завтра в полночь! — вдруг хрипло зашептала Пэт, схватив принца за руку и восторженно глядя ему в глаза.
— Придешь?
— Не-а! — в тон ей ответил Филипп и проводил девицу до такси.
Таких скороспелых и шустрых он не любил, хотя несколько раз водил Лилибет на концерты Кирквуд — уж больно голос у нее был красивый и ножки хороши.
…С позволения сказать, у Филиппа в отличие от его отпрысков имелась воля, и он к тому же был вполне способен к самоанализу — недаром увлекался Карлом Юнгом, все его книги перечитал. Филипп придумал способ выпускать пары и позволять себе, не позволяя. Со своими друзьями — Майком Паркером, лордом Маунтбаттеном–младшим, графом Кларенсом — они по молодости частенько захаживали в прокуренные ночные клубы в Сохо, принц пил там много вина, танцевал со всеми понравившимися красотками, пока ноги не начинали дрожать, смотрел им в глаза, приобнимал, но ни разу ему не отказал контроль, ни разу он не переступил черту.
Лилибет прекрасно знала об этих его «похождениях», даже поощряла их. Точно так же, между прочим, поступала ее собственная мать, эта мудрость была у них в крови. Только прессе казалось, что они — ах, обнаружили роман принца-консорта с Мерл Оберон, с Кэти Бойл, с кем-то там еще! На эту дешевку наверняка купился и Чарльз, намекая, что Филипп «притворяется святым»!.. На самом деле отец всего лишь любил танцевать с красивыми девушками. Другое дело — Филипп вздохнул и сильнее сжал в объятиях королеву, — что два раза в жизни он пережил по-настоящему серьезное чувство к другим женщинам; не к певичкам, конечно, к аристократкам, интеллектуалкам, из тех, кого Лилибет частенько приглашала в свою любимую загородную резиденцию Балморал — на пикники, на охоту, просто на прогулки.
И Филиппу думается, делала жена это тоже не без умысла. Романы перегорели, страсти давным-давно улеглись, зато супруга — вот она, рядом, и на нее всегда можно опереться в прямом и переносном смысле.
…На самом деле Филипп по-настоящему виноват перед старшим сыном только в одном: действительно именно он настоял на том, чтобы Чарльз женился на Диане Спенсер и покончил со своим позорным романом с Камиллой. Кстати, надо признать, сын, как и сам Филипп, тем не менее способен быть преданным одной женщине. Лилибет не хотела брака с Дианой, женским чутьем, наверное, чувствуя, что из той никогда не получится хорошей жены.
А уж сколько сил стоило Филиппу отмыться от позора после гибели невестки, когда отец ее любовника Доди, этот сумасшедший Мохаммед аль-Файед подал на принца-консорта в суд за то, что якобы он приказал убить Диану — дескать, Филипп ненавидел ее! Да за что ему было ненавидеть это несчастное запутавшееся создание?
— Пойдем отсюда! Я устал! — потянул Филипп жену, едва стихла музыка.
Но к ним с бокалом шампанского в руке приближалась сияющая Камилла. Надо признать, в свои 57 лет их новая невестка выглядела сногсшибательно в платье цвета червонного золота!
— Я хочу, чтобы мы с Чарльзом были счастливы в браке тем редким счастьем, каким бог отметил ваш супружеский союз! — с искренним волнением произнесла Камилла, подняв бокал.
«А она неглупая женщина!
У Чарльза есть шанс», — против воли подумал Филипп и галантно пригласил Камиллу на следующий танец.
P. S. В этом году королева Елизавета и ее 91-летний супруг отметили 65-ю годовщину свадьбы.
Подпишись на наш канал в Telegram