Она живет в старинном парижском квартале, на тихой улочке неподалеку от музея д’Орсе. Каждый день прохожие могут видеть стройную леди, вопреки своему преклонному возрасту легкую и изящную. Вряд ли они догадываются, что эта буднично выгуливающая своего пса дама когда-то была ослепительно хороша, танцевала с самим Фредом Астером, снималась с Кэри Грантом, дружила с Натали Вуд и чуть было не вышла замуж за Уоррена Битти...
— Лесли, вы же готовились стать великой балериной, а стали голливудской знаменитостью.
Как так получилось?
— Судьба, видимо. Конечно, в далекой юности я и не строила столь смелых планов на свой счет. Воспитывалась строго — отцом, потомственным французским аристократом, и матерью-американкой. Она была балериной, и я всегда мечтала быть «как мама» — пойти по ее стопам. Классический балет казался мне неким феерическим, почти ритуальным действом, а образ девушки, балансирующей на стройной ножке, — подлинно ангельским. Мне исполнилось 11, мать отправила меня на курс к мадам Ольге Преображенской. Она когда-то была звездой «Мариинки», но убежала из революционной России. Миниатюрная женщина, кокетливая и строгая одновременно. Помню, как яростно она «паковала» свою шею в многослойный шелковый платок, пряча бесчисленные морщины.
Перед каждым занятием тщательно опрыскивала потертый дубовый пол аэратором для поливки цветов, чтобы «прибить пыль». Возраст не сковывал ее изящных движений, она способна была прыгать и вращаться, показывая фуэте лучше любой юной ученицы. Через ее класс прошли самые знаменитые танцовщики парижской сцены, вот и мне, маленькой девочке, выпала честь оказаться в этой окутанной славой и легендами студии Векер... Потом я училась в Парижской консерватории музыки и танца, у другого знаменитого русского педагога — Александра Волынского, в далекой юности он был партнером самой Анны Павловой. Их совместные фотографии украшали класс, и я, танцуя, верила — меня тоже ждет особое будущее!
Мне было 16, когда Ролан Пети пригласил меня в свою труппу «Балет Елисейских полей». И я танцевала соло на прославленной сцене, где чуть ли не вчера состоялась премьера дягилевской «Весны священной» с Нижинским в главной партии!
Мне, неискушенной, все это казалось сказкой. Ездила с труппой на гастроли, получала роли. И кто знает, как сложилась бы моя творческая судьба, — вполне возможно, могла бы сделать заметную карьеру в балете, но…
В один прекрасный день мне позвонили из Америки и сказали буквально следующее:
«Вас вызывает студия MGM! Вам хотят поручить главную роль, ваша кандидатура уже утверждена. Немедленно собирайтесь, вылетаете в Голливуд через три дня!»
Сначала подумала — кто-то разыгрывает. Издевается над молоденькой мечтательницей. Но голос на другом конце провода звучал убедительно.
Да и представился мой собеседник мистером Дэвидом Штейном, младшим братом Жюля Штейна, президента MCA — самого крупного актерского агентства Голливуда. «А… что за роль?» — решила все же поинтересоваться. «Подробности на месте. Скажу лишь, что Джин Келли принял это решение, увидев вас на сцене «Балета Елисейских полей» в спектакле «Встреча», и убедил продюсеров, что именно вы должны стать его партнершей!»
Вспомнила, что полгода назад мистер Келли действительно побывал в Париже на моем спектакле и прошел за кулисы, чтобы сделать мне комплимент. А меня не нашел! Я уже ушла домой, потому как стоял чудный вечер и мне захотелось пройтись по весеннему Парижу. На следующее утро коллеги передали, что Келли остановился в отеле Plaza Athenee и настоятельно просит меня туда зайти сегодня же.
Увидев меня на пороге, Келли обрадовался и стал рассказывать о своем проекте, музыкальной комедии «Американец в Париже».
По сюжету американский художник-романтик приезжает в Париж и влюбляется в бедную француженку, которая то и дело от него убегает. Он всюду ее разыскивает, чтобы признаться в любви и предложить с ним уехать. История будет разыграна в танцах под музыку Джона Гершвина. «Увидев вас, я понял — вы способны стать моим идеальным партнером! И хотя продюсеры мне навязывают только звезд, я буду стоять на своем, если вы согласитесь», — пообещал Келли.
Я не верила своим ушам, но на всякий случай согласилась. Келли вежливо попрощался и уехал.
Прошел почти год, и я напрочь забыла о разговоре в парижском отеле. И тут вдруг этот звонок...
— Бросились собирать вещи?
— Первое, что сделала, — коротко подстриглась. Надоели романтические локоны! Потом купила недорогую голубоватую ткань в текстильном магазине Boussac и на детской швейной машинке сшила себе дорожный костюм. Не знала, как сложатся обстоятельства, но почему-то готовилась к совершенно новой жизни.
В тот далекий 1950 год перелет из Франции в Лос-Анджелес длился 36 часов. Первая остановка в Лондоне, потом — в Шэнноне, затем — на Новой-Земле и, наконец, — в Нью-Йорке, в аэропорту Ла Гуардия. Полетела с мамой, ведь считалась еще несовершеннолетней.
Приземлившись в Лос-Анджелесе, мы сразу же получили ключи от номера в отеле Beverly Wilshire Hotel и чек на 150 долларов — мою недельную зарплату на студии.
Ко мне приставили агента, стилиста, костюмера и дали четкое расписание, которому я обязана была отныне следовать, — примерки, репетиции, деловые встречи и… обильное питание, ведь я была истощенной и бледной. Мне, честно говоря, все происходящее казалось сном. От и до… В ресторане La Rue на Сансет-бульваре, например, подавали стейк невероятных размеров, который не помещался на тарелке и свешивался с краев. Казалось, буду есть его до утра! На киностудии по коридорам ходили живые боги — в первый же день буквально налетела на Грегори Пека. Он улыбнулся мне откуда-то сверху, поправил галстук и пошел дальше.
И вот я в самом сердце Голливуда! На студии Metro-Goldwyn-Mayer. Это был настоящий город со своими улочками, проспектами и площадями. Здесь было все — от личных гримерок звезд до костюмных мастерских, имелись даже школа, госпиталь и кабинет дантиста! В принципе на студии можно было жить, не покидая ее пределов, — среди декораций разных веков, странных людей в игровых костюмах, полностью отрешившись от реальности. И лишь мрачная контора похоронного бюро, расположенная прямо у входа на территорию студии, с огромной вывеской полного перечня предлагаемых услуг возвращала на землю. Хозяин фирмы категорически не желал никуда переезжать и продавать помещение, хотя руководство Metro-Coldwyn-Mayer не раз ему это предлагало. И здесь прослеживался смысл: будь ты хоть суперзвезда, хоть успешный продюсер или всего лишь сомневающийся во всем дебютант, но видя броскую вывеску ритуальной конторы напротив «фабрики грез», каждый невольно задумывался о наивности своих амбиций и недолговечности деловых планов.
Если вас утвердили на одну из главных ролей в Голливуде, вы автоматически получали целый пакет люкс-услуг.
У ворот павильона круглосуточно дежурили черные лимузины с шоферами, готовыми отвезти вас в любой момент куда захочется. Приставленный личный агент дотошно записывал в книжечку все ваши пожелания и передвижения в пространстве. Он думал за вас и решал за вас, лучше вас знал рабочие часы и часы отдыха. В принципе вам предлагалось отключить голову и полностью расслабиться, отдаться воле этой огромной машины, которая на какое-то время решила организовать вам удобную, полную комфорта жизнь.
А вам оставалось только играть перед камерой. Я не упомянула о студийной столовой с изысканным меню, куда актеры ходили на обеды и где за соседним столиком можно было увидеть, как Бетти Дэвис уминает пирожок с семгой, а за другим Ава Гарднер ковыряет ложкой картофельное пюре.
Перед началом съемок с Келли группу ждали недельные репетиции. Танцы, жесты и движения в этой музыкальной ленте должны были быть отработаны до мелочей. Келли приезжал на репетицию на личной машине, выходил из нее с солнечной улыбкой и приветственно касался указательным пальцем козырька своей знаменитой бейсболки, никогда ее не приподнимая, — еще бы, ведь под ней пряталась плешь!
До Шона Коннери, первого в истории Голливуда мужчины в возрасте, который не стеснялся демонстрировать редеющие волосы, все артисты — от Келли до Фреда Астера и Дэвида Нивена — обязательно носили мини-паричок.
Джин Келли был всегда идеально выбрит, появлялся в отутюженных хлопковых брюках бежевого цвета, ослепительно снежных носках и коричневых мягких мокасинах. Выглядеть идеально для него было принципиально важно, он постоянно боролся с юношескими комплексами вечного бедняка (ведь когда-то Джин зарабатывал себе на жизнь, работая каменщиком!). Да, в те годы знаменитости тщательно следили за каждой деталью внешнего вида. Меня он прозвал Лестер — сокращенное от Leslie the Pester («Лесли-чума») — за мою готовность без устали отбивать па.
А потом начинались изнурительные «тренировки» — танцы. Не позволялось никаких вольностей. Однажды, когда я опоздала, Келли меня отчитал: «Интересно, что же такое случилось?» — «Простите… у меня нет будильника». — «Нет будильника? Но, дитя мое, война давно закончилась, и теперь будильник можно купить везде, где только пожелаешь, даже в аптеке».
Простая фраза, но в ней было столько смысла… Действительно, война давно позади, и теперь мир будто расправил крылья. Все стало возможно, лучшее ждало всех нас впереди.
Здесь, в Америке, у меня появились первые деньги, и я собиралась сниматься с самим Джином Келли. Фантастика, да и только! Как и то, что в магазинах открылся сезон бананов, которыми в Париже я никогда не могла вдоволь наесться.
Наш фильм вышел в прокат в 1951 году и имел ошеломляющий успех. Годом позже Келли снялся в ленте «Поющие под дождем» и превратился в живую легенду…
— Голова не кружилась?
— Скорее путались мысли. Я из Европы, в Америке у меня не было друзей (мама вернулась домой), я так молода, мне часто бывало одиноко. Совершенно не представляла себе, как буду сниматься, где и с кем. Конечно, меня всячески старались опекать, зазывали на вечеринки, угощали. Помню, Келли с женой взяли меня в гости к режиссеру Винсенту Миннелли. В изысканно обставленном салоне был сервирован стол, мерцали высокие ароматические свечи, отражаясь в хрустальных бокалах и старинной серебряной утвари. Блюда подавали лакеи в ливреях, их движения были торжественно замедленными.
Во время ужина к пианино вышла супруга Миннелли, актриса Джуди Гарленд, пообещав собравшимся петь до тех пор, пока ее не оставят силы. Айра Гершвин вызвался аккомпанировать. Джуди начала со своей самой известной песни Over the Rainbow из «Волшебника страны Оз», затем прозвучали и Trolley Song, и легендарная баллада Someone to Watch Over Me. Ее голос звучал так нежно, так печально и пронзительно, что в глазах стояли слезы. Все чувствовали — пела она только для мужа. В тишине зала боялись дышать, а в согретом свечами воздухе витала некая томительная тревога и обещание скорых перемен. Я была вне коллектива и вне интриг, но ходили слухи о сложной и запутанной истории любви супругов.
В середине вечера гувернантка привела малютку Лайзу Миннелли — пообщаться с родителями и гостями.
Винсент и Джин решили разыграть смешную сценку, чтобы развлечь ребенка, и принялись изображать паяцев. Они кривлялись и шутливо ссорились, нанося друг другу удары невидимыми дубинками. На девочку это произвело жуткое впечатление. Она сильно испугалась, упала на пол, истерично завизжав: «Прекратите! Только не надо ругаться! Не надо ругаться!»
Гости испугались и замолчали, повернув головы в сторону бившейся в припадке маленькой Лайзы. Всем в зале стало понятно, что так напугало девочку, — видимо, ее родители постоянно выясняли отношения, не стесняясь присутствия дочери. Ее, продолжавшую кричать и плакать, унесли.
Кстати, сразу после того вечера Джуди Гарленд совершила свою первую попытку самоубийства.
Случилось это прямо на борту авиалайнера, но актрису удалось спасти. Прилетев домой, Джуди заперлась в ванной и вскрыла себе вены во второй раз. Ее вовремя нашла горничная.
Умереть она хотела из-за того, что стала подозревать мужа, известного бабника и многоженца, в очередной измене.
— Как проходили съемки «Американца в Париже»?
— Было так весело! Джин то и дело делал мне смешные замечания, типа: «Лесли, если хочешь, чтобы твоя бабушка узнала о том, что ты снялась в комедии с самим Джином Келли, будь добра, играй в поле зрения камеры и, желательно, не поворачивайся к ней спиной». Конечно, у меня не все получалось, но Джин делал замечания шутливо, не обижая.
Я очень старалась, но, будучи начинающей актрисой, не смогла рассчитать силы, и в самый разгар работы свалилась от физического истощения.
Мне вызвали доктора, предписали изменить график, перераспределить нагрузки, назначили кучу витаминов и протеиновых добавок. Помню, продюсер выдал жесткую фразу: «Ничего страшного, привыкай-привыкай. Вон у Вивьен Ли туберкулез — и ничего, продолжает сниматься».
Я поправилась и сумела закончить съемки. Что сказать о фильме? Сегодня он считается классикой. Критики, как только картина вышла на экраны, пророчили ей великое будущее. Кинозалы забивались битком, зрители были в восторге. Так я, прежде никому не известная француженка, мгновенно стала самой обсуждаемой персоной в Голливуде.
Думаю, я была для всех такой, знаете, экзотической европейской штучкой. Смешной, необычной, стеснительной, полностью выпадающей из стандарта красоты тех лет. На меня обращали внимание, всюду приглашали, предлагали роли. Стало ясно, что в Америке предстоит задержаться надолго. Нужно было обзавестись квартирой, машиной и попытаться как-то выстроить на новом месте жизнь.
Начальным пунктом в «плане новой жизни» значилось — незамедлительно распрощаться с девственностью и влюбиться. Первым моим мужчиной оказался молодой актер Джек Ларсон. Он был романтичен и очень красиво ухаживал. Всюду возил меня, рассказывая байки старого Голливуда. Так, мы посетили «Обитель Зеленой богини» — заброшенный дом некой дивы немого кино, умершей при загадочных обстоятельствах.
Бродили там между полуразрушенными статуями, сломанными скамейками, вспугивая птиц. А Джек еще и подзуживал — говорил, что если остаться в доме на ночь, то можно увидеть дух старой актрисы! В другой раз он повел меня в дом к своему другу, театральному режиссеру Гордону Дэвидсону, который на чердаке только что купленного дома нашел посмертную маску великого режиссера Фридриха Мурнау, забытую прежними жильцами. Голливуд был странным местом, в котором жили странные люди. Вполне возможно, он таким и остался...
На день рождения Джек преподнес мне удивительный подарок, раздобыв где-то на складах студий United Artists большой резиновый гаечный ключ, который вертел в своей руке Чарли Чаплин в фильме «Новые времена».
Узнав, что в детстве я очень любила комиков Лорела и Харди, сообщил — он может устроить мне встречу с моим идолом! Оказывается, Стэн Лорел живет тут рядом, в Пасифик-Палисейдсе, и Джек может отвезти меня к нему на поклон. Конечно, я согласилась! Мы поехали по адресу и попали на безлюдную улочку, где высился дом артиста. Принялись отчаянно трезвонить в домофон, стараясь не рассыпать огромную охапку роз, которую притащили в подарок. Нам долго не отвечали, а потом раздался щелчок, и я, не дождавшись, начала признаваться Лорелу в любви, говорить, что он озарил мое детство своими шутками. Лорел выслушал и ответил, что не сможет нас принять. Зачем? Он уже очень стар, вряд ли нам захочется увидеть перед собой живые мощи. «Лучше запомните меня молодым, ребятишки», — грустно прошептал он и повесил трубку.
— А как вы встретились с Фредом Астером?
— Мы познакомились в 1954 году в репетиционном зале киностудии 20th Century Fox. Пожали друг другу руки, сказав дежурные слова приветствия. Фред был стертый, скромный человечек. Ему тогда шел 56-й год. Но поверить в это было невозможно, настолько спортивен, легок и пружинист он был. Тихий, аккуратно одетый, вежливый, Фред Астер мог воодушевленно вести беседы с осветителями и рабочими студии о футбольном матче, который транслировали накануне, обсуждать результаты скачек. Я знала, что свободное время он посвящал бильярду, но самой главной его страстью были танцы. Кстати, Нуреев называл Астера величайшим танцором двадцатого века.
Ему можно было дать шляпку или зонтик — и уже через секунду он мог придумать несколько гениальных танцевальных номеров, характерных сценок, драматически обыграв эти случайно выбранные предметы. Фред одухотворял пустое пространство вокруг себя, населял его невидимыми героями, предлагал им танцевальный спор. Был легок, как кошка, и никогда не сбивал дыхание. Наверное, танцевать для Астера было более естественно, нежели просто ходить. Когда он появлялся в коридорах студии, все оборачивались ему вслед. Его проходы по коридорам уже смотрелись готовыми номерами. Невесомый человечек, облаченный в серый фланелевый костюм, голубую рубашку, синий галстук и белую шляпу, не шел, а парил над полом, слегка вальсируя и насвистывая себе под нос.
Он очень смешил меня рассказами о том, как в самом начале своей карьеры получал от ворот поворот на пробах, постоянно слыша в свой адрес какие-то издевательства.
Как-то раз именитый продюсер, просмотрев кинопробу Астера, оставил такую заметку в студийном кондуите:
«Мистер Фредерик Аустерлиц совсем не умеет петь. Играть также не умеет. У него есть лысина. Ну, правда, немного танцует».
Астер предложил мне стать его партнершей в фильме «Длинноногий папочка». По сценарию у миллионера Джервиса Пенделтона-третьего (Астер) во время путешествия по Франции ломается автомобиль рядом с сиротским приютом. Миллионер в поисках помощи случайно попадает на урок английского, который ведет юная учительница Жюли Андре (я). Так начинается их роман… В картине много танцев, лирических сцен, а в финале — большой бал, на котором главные герои дают показательное выступление.
Подготовка к съемкам началась с изнурительных ежедневных репетиций, мы оттачивали каждую танцевальную сцену. Астер чуть ли не на коленях умолял художников по костюмам не украшать, как тогда было модно, мое платье страусовыми перьями.
— О, никогда не забуду, в какой ад превратились мои танцы с Джинджер Роджерс! Эти перья щекотали ноздри, приходилось выкручиваться и на ходу импровизировать движения, чтобы спрятать свое перекошенное чиханием лицо. Но и это еще не все! Перья настырно лезли мне в рот, застревали в зубах, а я ведь должен был «держать ослепительную улыбку», отбивая в кадре чечетку. Это просто подлость какая-то, а не элемент костюма!
Во время репетиций в семье Фреда случилась трагедия: тяжело заболела его любимая жена Филлис, с которой он прожил двадцать счастливых лет и произвел на свет двоих детей. Ей сделали операцию, но надежд было не много. Фред отказывался в это верить, говорил всем вокруг, что Филлис непременно поправится. Внешне ничто не выдавало его напряжения. Без опозданий он являлся на репетиции, «включал улыбку», и мы снова тренировались до полусмерти. Но однажды, когда мы отрабатывали самую веселую сценку танца на выпускном балу, Фред вдруг не выдержал — лицо его задрожало, веки задергались, и слезы покатились из глаз. Как дождь... Астер опустил голову, спрятал лицо в полотенце и зарыдал. Я стояла рядом, не зная, что сказать. Многие поспешили отвернуться. Было неудобно и очень грустно. А потом Фред прошептал: «Не думаю, что она выкарабкается…».
Через пару минут он все же сумел взять себя в руки, и репетиция продолжилась.
А спустя несколько дней Филлис умерла.
Студия прервала репетиции на 15 дней, дав возможность Астеру прийти в себя после похорон.
Помню тот первый день, когда он появился в зале. Очень изменившийся. Глаза пустые, в морщинках, припухшие. Видимо, он много плакал. Нам запретили говорить с ним на эту тему, и все в группе делали вид, что не замечают его состояния. Он держался изо всех сил, но когда не получалось — прятал лицо в полотенце и плакал. В зале воцарялась тишина. Вот в таком мучительном ритме и прошел весь наш подготовительный период.
А когда настал первый съемочный день, Фред заявился на площадку подчеркнуто спокойным и выдержанным: он сумел взять взять себя в руки.
Когда смотришь «Длинноногого папочку», кажется, что каждый эпизод фильма излучает радость. Мало кто знает, какой ценой далась эта радость Фреду Астеру…
— Как складывалась ваша карьера в Голливуде?
— Однажды я обратила внимание, что играю по сути одну и ту же роль — Золушки. Бедная сиротка-нищенка обретает достаток и счастье, встретив своего Принца. Ну вот сложился у меня такой образ, и попробуй его сломай.
Я продолжала сниматься, но становилось все скучнее, и, в общем, стала подумывать о возвращении в Европу.
К тому же у меня начался роман с молодым английским режиссером Питером Холлом, ради которого в итоге я и решилась бросить Голливуд. Жюль Штейн, президент МСА, кричал в бешенстве: «Лесли, вы бредите?!» Перед вами весь мир! Голливуд подписал с вами долгосрочный контракт! Любая актриса сочтет это даром небес, и вы все готовы оставить ради какого-то там мужа?»
Возможно, он был прав. Но я никак не приживалась в Америке, хотелось иметь дом и настоящую семью. Разорвав контракт, уехала в Англию, быстро вышла замуж за Питера и родила двоих детей.
— Не жалели о своем поступке?
— О том, что все бросила ради любви, — никогда.
Но о том, что с мужем жизнь не сложилась, жалела. Вскоре Питер превратил меня в домохозяйку, посчитав, что в уютном доме мне будет гораздо комфортнее, нежели на сцене или перед камерой. Я тосковала, наблюдая за активной творческой жизнью мужа, — он репетировал с с Питером О’Тулом, обсуждал детали постановки с Теннесси Уильямсом... А я тихо сидела рядом или подавала кофе. Тайком стала налаживать старые связи, ненадолго улетать на съемки.
К счастью, меня не забыли.
Мои вылазки вызывали у супруга массу отрицательных эмоций, он ехидно спрашивал: «В тебе что, никак не умрет актриса?» В его понимании замужество ставило логическую точку в карьере любой женщины.
Мотаясь туда-сюда, я часто оставалась одна.
Помню, посетила как-то в «Карнеги-холле» концерт Эдит Пиаф. По окончании представления отправилась за кулисы, чтобы выразить певице свое восхищение. Она была такой крошечной, что казалась ненастоящей. Меня опередил с поздравлениями Генри Фонда. Низко-низко склонившись над Пиаф, этот двухметровый колосс нежно целовал ей руки. Вдвоем они напоминали сказочных существ — великана и гномика. Когда мы остались с Эдит наедине, она удивленно вскинула брови:
— И вы тут живете совсем одна? Как это у вас получается? Я, например, и дня не смогла бы прожить без своего мужа.
Так говорила влюбленная женщина. Меня задели ее слова. А я? Я жила в Америке без Питера. И что? Получалось же жить!
Конечно, он навещал меня на съемках, но мимолетно, не задерживаясь. Между нами теперь был не только океан. Я не могла простить Питеру отношение ко мне как к посредственности, способной лишь стряпать и выгуливать детей. Спустя годы, когда мы уже расстались, он признался, что просто ревновал меня к профессии. Увы, поправить уже ничего было нельзя.
А тогда… тогда в свои тридцать лет я все еще страстно желала работать, сниматься, любить… У меня начались романы на стороне. Первым любовным искушением стал оператор Джек Кардифф, а потом… я влюбилась в Уоррена Битти.
— Когда вы в первый раз его увидели?
— В апреле 1963 года. Это случилось в Голливуде, на церемонии вручения «Золотых глобусов» (один из которых, кстати, достался в тот раз мне!).
Как обычно, все участники и приглашенные сидели за накрытыми столиками в большом украшенном зале. Так вот, мы с Битти оказались друг напротив друга… Пара брошенных невзначай слов — и огонь вспыхнул.
В те времена он еще не стал звездой. Но боги, как он был красив! И при этом умен. Представляете, как взрывоопасна эта смесь!
Уоррен виртуозно владел искусством флирта. Участь той, кого он определял в очередные «жертвы», была абсолютно предсказуема. Я оказалась сражена наповал. Его голос, манеры, стиль общения, эта нежная вкрадчивость... И хотя мы были знакомы считанные минуты, на предложение Уоррена довезти меня до отеля в Беверли- Хиллз, где я остановилась, ответила согласием.
В эту ночь в свой номер я так и не вернулась.
Не вернулась и на следующий день, оставшись с Битти на целую счастливую неделю.
— А как же муж?
— Мне как раз предстояло возвращение в Англию. Уезжая от Уоррена, знала — во всем признаюсь Питеру, как только окажусь дома.
Тяжело подбирать необидные слова, объясняя, в сущности, простые вещи — между нами все кончено, отношения давно зашли в тупик, мне скучно в браке, прошу развода. Ну, в общем, как-то объяснились.
А потом я опять улетела в Америку, так как Кэри Грант позвал меня составить ему компанию в комедии режиссера Ральфа Нельсона «Папа-Гусь» на студии Universal.
Съемки должны были проходить на Ямайке. Меня ждало настоящее приключение!
Как второй звезде фильма после Гранта мне выделили роскошную виллу на берегу — с огромной верандой, лестница которой спускалась прямо на пляж. Меня обхаживали слуги в накрахмаленных блузах, личный повар готовил необычные блюда, по моему желанию каждое утро с соседней пальмы срезался свежий кокос!
На Ямайку в первый же день ко мне приехал Уоррен, и мы, почувствовав себя вдали от мира, расслабились и страстно любили друг друга в этом раю, забыв обо всем на свете.
Как-то ночью у дома послышался подозрительный треск веток и шорох.
Мой бдительный слуга Джордж тотчас же схватил ружье и выскочил в темноту, взведя курок. «Только не стреляй!» — испугавшись, крикнула я спросонья.
Не хотелось, чтобы он убил какую-нибудь собаку, забредшую в наш сад. Джордж прокричал угрозы в глухую ночь, и шелестящие звуки стихли. Вскоре мы узнали, что вокруг дома шуровал… нанятый моим мужем частный детектив, собиравший компромат для бракоразводного процесса. Мой окрик спас беднягу от смерти, к тому же он получил все, что хотел, — неопровержимые доказательства моей неверности.
Но меня более не заботили никакие условности. Я обрела новую любовь, жила на Ямайке, снималась с Кэри Грантом — все это было неправдоподобно, потрясающе и заставляло забыть о чем-либо другом.
— А каким был Грант в общении?
— В годы нашего знакомства ему было почти семьдесят.
Кэри создал на экране образ ослепительного плейбоя, готового в любой момент отпустить шуточку или выкинуть финт. Но в обычной жизни это был далеко не такой веселый человек. Он стеснялся, у него было много надуманных комплексов и навязчивых идей. Он занудствовал на съемочной площадке, капризничал. Впрочем, иногда выдавались и «погожие дни». Вот тогда он с удовольствием смешил всех историями из своего прошлого: в сотый раз рассказывал, как он, юный дурачок Арчибальд Лич, мечтал сделать карьеру акробата. Как выступал в мюзик-холлах с номерами и куплетами (которые по настроению иногда исполнял и нам). Как приехал из Англии в Нью-Йорк и продавал галстуки на Таймс-сквер, то и дело озираясь, чтобы не попасть на глаза полицейскому.
Постоянно иронизировал над своей слабостью к прекрасному полу и, будто каясь, говорил, что испытывает постоянную потребность жениться на каждой понравившейся женщине (в действительности Грант был женат пять раз).
— Вы знали о дурной славе Уоррена Битти? О том, что он ведет счет своим любовным победам на сотни… Неужели верили в долговременность его чувств?
— Не стоит забывать, что я все же была иностранкой в Голливуде, человеком со стороны. Я не была своей. Конечно, до меня доходили всякие слухи, но я им не верила. Была влюблена, остальное не имело значения. Да и поводов сомневаться, ревновать и устраивать истерики Уоррен мне тогда никаких не давал.
Он мечтал, чтобы мы снялись вместе в одном фильме. Вскоре появилась такая возможность, когда его пригласили на главную роль в комедию «Что нового, киска?» по сценарию Вуди Аллена. Я и не знала, какие баталии велись за моей спиной. Оказывается, на главную женскую роль продюсер Чарли Фельдман хотел устроить свою подругу, Битти же требовал, чтобы взяли меня. Мужчины однажды так жарко заспорили, что даже подрались! Я была напугана ненужной скандальностью, которая могла навредить моей репутацией. Стала уговаривать Уоррена: «Да ладно, плюнь ты на эту затею! Не хочу я там играть, тем более меня зовет в партнерши Рок Хадсон». Битти сначала взбрыкнул, но быстро успокоился: «Ладно, к Хадсону можно, он голубой».
Впрочем, от своих планов Битти не отступил.
И когда в 1965 году режиссер Артур Хиллер пригласил его сняться в комедии «Пообещай ей что-нибудь», поставил ультиматум — взять на вторую главную роль меня.
Так мы оказались вместе в одном фильме. Его мечта сбылась. Но радостные дни съемок и нашей любви были омрачены моим бракоразводным процессом, который окончился постановлением — наших с Питером детей ввиду занятости родителей следовало отдать в интернат. Больно было наблюдать, как бывший муж старался лишить меня опеки, мотивируя это «постоянным физическим отсутствем дома и фривольными сентиментальными приключениями на стороне». Впрочем, детей между нами, образно говоря, поделили поровну, и каждый имел право проводить с ними по два выходных из четырех. Решение суда оказалось таким болезненным...
Уоррену вся эта ситуация очень не нравилась.
Не нравилось, что я не могу быть всецело отдана только ему, его раздражали мои проблемы, дурное настроение. Он искренне не понимал, какую цену я заплатила за нашу любовь. К тому же его безумно раздражало, что чаще всего моими партнерами оказывались обольстительные мужчины. Однажды он в ультимативной форме запретил мне работать с Грегори Пеком на картине «Мираж». Когда я сообщила своим агентам, что отказываюсь, они подумали, что у меня поднялась температура и стоит отложить решение до моего выздоровления. Но я ничем не болела — кроме разве что горячки по имени Уоррен.
— Как вы с ним жили?
— Мы были заметной любовной парочкой в Голливуде. Нас все обсуждали. Папарацци не давали прохода. Жили мы в роскошном пентхаусе Beverly Wilshire Hotel, а передвигались в открытом черном Lincoln Continental. Вели светскую жизнь, в которой были свои правила — например, три раза в неделю ужинали в дивном ресторанчике Frascatti. Конечно, на публике Битти играл свою роль — ослепительного хлыща, обаятельного хулигана, ведь таким его знали по фильмам, и нужно было соответствовать образу. В обычной жизни Уоррен был совершенно другим — скромным и чувствительным. Но вот эта ревность и желание контролировать каждый мой шаг порой делали его невыносимым. Уоррен с чего-то вдруг решил, что является моим ментором, учителем, хозяином. Что я должна во всем его слушаться и потакать ему. Сниматься в тех фильмах, в которых он считает нужным.
Отчитываться, куда я хожу и с кем встречаюсь. А наши телефонные счета! О, сотни долларов! Даже если мы расставались всего на сутки, Уоррен тут же принимался меня вызванивать. Когда финансовый директор, сокрушаясь, отчитывал его за неоправданные расходы, Уоррен отшучивался: «Я готов разориться на любви».
Ему нравилось меня наряжать. Он постоянно водил меня в самый дорогой магазин Голливуда Jax, где одевались состоятельные люди. Мои наряды, привезенные из Парижа, среди которых были платья от Dior, Уоррен закрывал в шкафу на ключ, считая, что они устарели и мне не идут. А идет конечно же лишь то, что он сам подбирает.
Он придирчиво контролировал мой макияж и парфюмерию, записал на регулярные консультации к своему личному психотерапевту.
Я уверена, не без умысла — чтобы даже в области бессознательного держать меня на поводке.
Каждый день к нам в отель на его имя приходили конверты со сценариями. Предложения поступали десятками, но он практически от всего отказывался. Это были однотипные образы слащавых соблазнителей. Уоррен же хотел найти для себя интересные, необычные роли. Кардинально сменить амплуа. Узнав, что я дружна с Жаном Ренуаром, загорелся идеей сделать с ним американскую версию «На дне» Горького, в которой сам сыграл бы главную роль. Ренуара, естественно, такое странное предложение ввергло в ступор, и шедевра не получилось.
Как избежать подобной темы? Да, Уоррен был лучшим моим любовником. Всегда неутомим, всегда страстен.
Порой даже чересчур. Помню, как-то ночью он разбудил меня, тряся за плечи. Я испуганно вскрикнула: «Что случилось?» Знаешь, — ответил он, — мне вдруг стало страшно при мысли, что вот ты спишь и во сне не думаешь обо мне…»
Честно говоря, такие истории совершенно выбивали из колеи. Трудно держаться на таком градусе чувств долгое время. На нервной почве у меня даже началась анорексия. Я стала терять в весе, мысль о еде вызывала приступ тошноты.
Бывали моменты, когда хотелось по-быстрому унять нервы, выключиться из любовного прессинга, контроля, напряжения, слежки, подозрений и ревности. Обычно в такие периоды люди прибегают либо к наркотикам, либо к алкоголю. Дурной знак. Я избежала и того, и другого, но невеселые мысли, что ничего хорошего у меня с Уорреном не выйдет, посещали все чаще.
Битти же, казалось, ничего не замечал. Видимо, форма взаимоотношений «хозяин—слуга» казалась ему естественной… И однажды он сделал мне предложение: «Ты должна стать моей женой!» Я отказалась. Но он пропустил мой отказ мимо ушей, привычно убедив себя в том, что я сама не знаю, чего хочу.
Летом 1965 года мы переехали в новый дом, который Уоррен назвал «Белый слон», — столь величественным и мощным он казался, возвышаясь в Холмби-Хиллз — престижном районе рядом с Беверли-Хиллз. В саду располагались сразу два бассейна — один «для миссис», другой «для мистера». А будуар был таким огромным, что в ванную комнату можно было въехать на велосипеде!
— Но сниматься в Европу вас Уоррен все же отпускал?
— Со скрипом… В 1965 году я отправилась к Рене Клеману, снимавшему картину «Горит ли Париж?» Моими партнерами были Орсон Уэллс и Ален Делон. М-мм… Делон. До сих пор помню вкус его мягких губ, его поцелуя. Устоять перед вожделением в его присутствии было очень сложно. Тем более когда по сценарию мы должны целоваться. Но я все же устояла, не поддалась инстинктам, чем весьма удивила и окружающих, и самого Делона. Поэтому прощаясь после съемок, он сказал: «Запомни: когда захочешь и где захочешь. Только позвони…»
Уоррен конечно же об этом никогда не узнал. Пока я была во Франции, он, естественно, всем сердцем стремился ко мне. А узнав, что его любимый режиссер Франсуа Трюффо собирается снимать «451° по Фаренгейту» по роману Рэя Брэдбери, засобирался ко мне еще активнее.
Знал, что я дружна с Трюффо и смогу устроить встречу. Уоррен планировал без обиняков попросить, чтобы Трюффо взял его на фильм.
— Как прошла их встреча?
— Сложно. Сухо. Сдержанно. Мы втроем договорились встретиться на Елисейских полях. Уоррен не знал ни слова по-французски, поэтому обрушил на Франсуа поток комплиментов на родном английском. И как он им восхищен, и как он велик, и как Уоррен бредит совместной работой с ним, и что Трюффо должен немедленно взять его в свой фильм.
Франсуа выслушал лестную для себя речь звезды и ответил как отрезал — категорично (на английском, кстати): «Мне жаль, но я уже отдал главную роль другому актеру.
Все же вы не расстраивайтесь, если хотите сыграть в одном фильме с Лесли, могу передать вам отличный сценарий, который мне только что предложили в Голливуде, но у меня нет времени снимать этот фильм. Поверьте, такой фильм идеально подойдет вам двоим. Называется «Бонни и Клайд». Позвоните сценаристам от моего имени, уверен, это — ваша роль».
Уоррен тотчас же прыгнул в самолет и полетел на деловую встречу в Нью-Йорк. Вскоре он сообщил мне, что встретился со сценаристами Робертом Бентоном и Дэвидом Ньюманом и купил авторские права на их текст.
Я продолжала сниматься в Париже, он же активно искал деньги на фильм, организовывал съемки в Лос- Анджелесе.
На какое-то время в наших отношениях возникла пауза. Я не придала ей особого значения и лишь когда вернулась в Америку, поняла: за это время что-то изменилось.
Уоррен встретил меня прохладно, заявив с порога: «Не думаю, что в этом фильме мы будем играть вместе. Ты совершенно не подходишь на роль. Ты же иностранка, а тут нужна американка». Прежде он никогда не разговаривал со мной таким отстраненным тоном. Я поежилась. И тут он произносит совершенно убийственную фразу: «…да и вообще, старовата ты для такой роли… и для меня».
Я была старше Уоррена всего на пять с половиной лет, но прежде разница в возрасте никогда не была для нас принципиальной, мы ее не обсуждали. Что случилось? Я едва удержалась на ногах от обиды.
Но ему показалось этого мало, и он опять повторил: «Ты старая для этой роли. И старая для меня».
Получалось, слова не вырвались случайно, не были эмоциональным срывом. Он заранее планировал их сказать. Сказать прямо в глаза. И добавил: «Поэтому я и решил отдать роль Натали Вуд…»
Новый удар. Натали ведь была его любовницей до меня! Что произошло, пока мы не виделись?
…Забегая вперед, скажу — это был наш последний разговор. Простить подобное, перешагнуть через сказанное им я уже не смогла. К тому же словам предшествовало множество сомнений, о которых я говорила ранее.
Даже спустя почти сорок лет после того, как я услышала те слова, не могу вспоминать о них без содрогания и омерзения.
Хотя сейчас уже значительно легче.
…Натали тогда отказалась, Уоррен пригласил свою новую возлюбленную Фэй Данауэй. Фильм, как теперь известно, стал классикой, сделав и Уоррена, и Фэй мировыми звездами. Картина могла изменить и мою актерскую судьбу…
Разорвав отношения, я собрала вещи и покинула Америку. Не хотелось строить карьеру в сложившихся обстоятельствах. И потом я нестерпимо тосковала по детям. Я обосновалась в Лондоне, поближе к ним.
— Как вы думаете, искренен ли был Уоррен в своих чувствах по отношению к вам?
— И да, и нет… В то время я была очень популярной актрисой, модной светской девушкой, француженкой Голливуда. А он только начинал свой творческий путь. Меня ни тогда, ни потом не покидало подозрение, что Уоррен пользовался мной и моими связями с известными режиссерами. Не случайно разрыв случился как раз после того, как ему отказали Жан Ренуар и Франсуа Трюффо, мои старые друзья. Совпадение? Вряд ли… Конечно, чувства были, была нежность, но только в самом начале нашей истории.
— Кажется, вы были дружны и с Натали Вуд, это так?
— Да, в те годы, когда она была замужем во второй раз, за Ричардом Грегсоном. Натали была воплощением радости. Помню, она постоянно находила повод, чтобы от души посмеяться. В Голливуде, где она проживала с пяти лет, все ей было знакомо.
Она чувствовала себя там своей. Натали с мужем постоянно приходили ко мне в гости, мы веселились, дурачились. Она была беременна, они с Ричардом с нетерпением ожидали появления на свет малыша. И вдруг узнаю, что Натали разводится... Как она мне потом призналась, приняла решение, узнав о неверности мужа, — застала его со своей секретаршей. Девушка, к слову сказать, давно была любовницей Ричарда. Оправдываясь перед Натали, он уверял, что порвал с секретаршей в тот же день, когда Натали сообщила ему о своей беременности. Наивная ложь...
Состоялся развод, Натали переехала, родила. Я часто ее навещала, любовалась новорожденным, большим таким кареглазым крепышом, как две капли воды похожим на свою маму.
Помню, обратила внимание, что бассейн у нового дома Натали окружен металлическим забором, а на калитке висит замок. Удивилась: таких «инсталляций» тут, в Голливуде, никогда прежде не видела. Натали ответила, что испытывает болезненный страх перед водой…
Я была в Италии, когда пришла страшная весть о ее гибели. Натали утонула, упав с катера, на котором плыла со своим мужем Робертом Вагнером и партнером по фильму Кристофером Уокеном. Супруги выпили, поссорились...
Ходило множество слухов. Говорили о несчастном случае, тайном заговоре, тщательно замаскированном убийстве, но лично я все же склоняюсь к первой версии. Да, она переживала в те годы не лучшие времена. Отношения в новом браке не клеились, карьера шла на убыль, Натали начала пить…
— Вы наверняка слышали, что старое дело Натали Вуд сейчас вновь открыто по новому заявлению капитана яхты Даверна.
Был огромный репортаж в Paris Match, не читали? Даверн представил записи переговоров на борту. Если специалисты установят подлинность пленок, получится — Натали Вуд не споткнулась. Толкнул ее муж Роберт Вагнер, а когда капитан хотел помочь актрисе выбраться, остановил его: «Оставь, это послужит ей уроком». Даверн считает, что Вагнер не хотел ее убивать, это вышло случайно. Вагнеру сейчас за восемьдесят, и ситуация складывается против него. Следователи склоняются к формулировке «убийство по неосторожности».
— Не понимаю. Он всегда ее так любил…
Надеюсь, следствие разберется в этой загадочной истории спустя столько лет. Впрочем, ее сестра Лана Вуд никогда не верила официальной версии.
— Как складывалась ваша жизнь после Голливуда?
— Тяжело. Моя мать покончила с собой в 67 лет. Я долгое время жила одна в Лондоне, у меня были романы, порой с совсем молодыми людьми. Спасаясь от одиночества, я регулярно устраивала у себя в доме светские вечеринки, которые посещали сливки общества из Голливуда, оказавшиеся проездом в Европе, — Джон Хьюстон, Роман Поланский со своей женой Шэрон Тейт, Катрин Денев, Монтгомери Клифт. Так из голливудской француженки я превратилась в светскую англичанку тридцати семи лет. А потом вышла замуж за режиссера Майкла Сарна. Мы сыграли свадьбу, и он решил, что для его карьеры, да и моей тоже, неплохо было бы вернуться в Голливуд.
Такая вот ирония судьбы.
Я продала свой лондонский особняк в Монпелье-сквер, и мы улетели.
Оказавшись в Беверли-Хиллз, мы начали присматривать себе дом, и Майкл тотчас же обратил мое внимание на симпатичную виллу, возвышающуюся над каньоном Бенедикт по адресу 10050, Сиело-драйв. Дом когда-то принадлежал Терри Мелчеру, сыну кинозвезды Дорис Дэй. Поехали смотреть. По извилистой лесной тропинке поднялись к особняку и неожиданно прямо у ворот столкнулись с нашим другом Романом Поланским. Роман смущенно улыбался: «Вы уж простите меня, друзья, но получается, что я вас опередил. Мы с Шэрон въехали сюда вчера». Ну что ж, жалко, но ничего не поделаешь.
Спустились обратно по той же пустынной лесной тропинке не солоно хлебавши. Вскоре нам подвернулся неплохой вариант в Чеви-Чейз-драйв, на нем и остановились.
А 9 августа 1969 года вся Америка ужаснулась от подробностей кровавой бойни, которую устроила банда Чарльза Мэнсона в доме Романа Поланского. Все ее знают, не хочу повторять. Там была вечеринка, и эти нелюди всех зарезали. И Шэрон Тейт, жену Романа, тоже. Она была на девятом месяце. В том самом доме в конце лесной тропинки, который мы с мужем чуть не купили. Я до сих пор не могу забыть эту виноватую улыбку Романа, его слова: «Ребята, я вас опередил». Аж мурашки по коже…
— Страшным оказалось второе возвращение в Голливуд… Вы смогли восстановить прошлые связи, вернуть себе имя?
— Думаю, что нет.
Мой побег в самом расцвете карьеры имел свои негативные последствия. И потом я невольно оказалась в довольно трудном положении. На родине, во Франции, меня воспринимали как американскую актрису, работающую в жанре музыкально-танцевальной комедии. Да и имя мое звучало чуждо, на английский манер. В каких бы серьезных фильмах я ни снималась в Европе, публика пребывала в недоумении и все ждала, что вот еще пара слов — и Лесли Карон начнет выделывать коленца. В Голливуде же я всегда была иностранкой, экзотической штучкой, «пикантной француженкой», то есть по сути — тоже чужой.
Да и потом, в нашей профессии время редко работает на актрису. В этом мире правит вечная диктатура юности.
Смешная история приключилась у нас с Федерико Феллини. Где-то в 1975 году его ассистент пригласил меня в Рим на кинопробы, где великий маэстро работал над картиной «Казанова» Феллини. Но едва я вошла в его кабинет, как он покраснел до ушей: «Боже мой, я так перед вами виноват, простите, простите! Я ведь редко хожу в кино, многое не помню. А вас видел в фильме «Лили» и мечтал пригласить в свой фильм. Но…» «…не подумали, что прошло уже 25 лет и я изменилась. Слегка», — помогла закончить Феллини нелегкое признание. Он облегченно вздохнул и кивнул. Мы оба рассмеялись. Бывает.
Так что оказалась я в тупике. Конечно, продолжала сниматься, мне повезло поработать с англичанами Кеном Расселом и Джеймсом Айвори, французами Франсуа Трюффо и Луи Малем, поляком Кшиштофом Занусси… Но что-то бесповоротно сломалось.
Моим утешением стали возня в саду, благоустройство дома, коллекционирование старых машин.
Мой дом окружало огромное поле, заросшее дикими травами, куда я никогда не ходила. Где-то посередине пролегала невидимая граница с моим соседом… Энтони Куинном. И я знала, что и он не забредал далеко. И вот как-то раз ранним утром я услышала осторожные шаги, хруст сухих веток. Удивилась: не Энтони ли пожаловал ко мне на чай по-соседски? Выбежала на веранду и обомлела! К входной двери подошел высокий и стройный олень с почти метровыми рогами. Тут, в Бель-Эйр, увидеть подобное было настоящим чудом! Мы оба стояли и смотрели друг на друга с удивлением, потом олень развернулся и умчался в поле, растаяв в ранней дымке. Такое вот волшебное явление. Не знаю, может, это был некий добрый знак?
— Как сейчас складывается ваша жизнь?
— Я часто задаю себе вопрос, вспоминая яркие эпизоды своей жизни: счастливый ли я человек?
Думаю, ответ таков: счастье мое никогда не было продолжительным. Были счастливые моменты, были ярчайшие встречи с великими людьми. Но время неумолимо. Я теперь женщина в глубоком возрасте, живущая с любимым псом, вернувшаяся на круги своя, в родной Париж, и иногда выступающая в театре. Конечно, мне одиноко. Поэтому хочу продать эту большую пустую квартиру и уехать в Лондон, туда, где мои дети и внуки.
А прошлое… порой оно кажется мне прекрасным сном.
Париж
Подпишись на наш канал в Telegram