Душным августовским днем 1952 года три благовоспитанных лондонца — знаменитый автор «Хроник Нарнии» Клайв Стейплз Льюис, которого все звали Джеком, его родной брат Уоррен Льюис и самый близкий ученик Джека — Джордж Сэйер устроились за столиком старинного оксфордского ресторанчика в отеле «Истгейт», однако сегодня беседа не клеилась.
Джордж оставил попытки разговорить своего профессора английской литературы и знаменитого писателя Джека Льюиса на тему его только что вышедшей очередной книги, «Хроник Нарнии». Грузный одышливый Джек, в своем небрежном сюртуке скорее напоминавший фермера, выглядел озабоченным и то и дело переглядывался с братом Уорни, ворчливым добряком и бывшим военным.
— Надеюсь, Джек, она не придет и мы спокойно отобедаем, — дрожащей рукой подливая себе пива, до которого был большой охотник, заметил Уоррен.
Крупное красноватое лицо Джека Льюиса с набрякшими мешками под глазами, выдававшими болезнь почек, омрачилось:
— Почему она не придет?
Она придет! Мы же договорились.
Мужчины не спускали глаз с двери, стараясь не пропустить ту, которую они никогда не видели, и каждый гадал, как она выглядит. Уоррен про себя ругал дурацкую затею младшего брата — пригласить в ресторан какую-то американку, с которой знаком лишь по переписке!
Только Джек на такое способен!
Пропустили еще по кружечке пива, и тут до них донесся громкий голос:
— Но мистер Льюис ждет меня здесь! Проводите меня к нему, я никогда его не видела. Мистер Льюис, где вы тут прячетесь?
Из-за портьеры появилась фигуристая дама средних лет, одетая, пожалуй, слишком ярко для того, чтобы это могло считаться хорошим тоном в Оксфорде: маленькая шляпка едва прикрывала пышную прическу из темных, слегка вьющихся волос; глаза скрывали очки в роговой оправе; в походке и во всем облике сквозила напористость, совершенно не характерная для местных чопорно-сдержанных нравов.
Джек Льюис, немного сконфузившись, привстал и махнул даме рукой: мол, я здесь.
Она обрушилась на пододвинутый официантом стул, вперив в Джека любопытный взгляд.
— Я вас представляла себе совсем иначе, — вымолвила наконец дама. — Я Джой Хелен Грэшем.
— Я Джек Льюис, — протянул ей руку Джек. — Извините, что разочаровал вас.
Огромные темные глаза, увеличенные стеклами очков, внимательно изучали его, и Льюис почувствовал себя гусеницей под микроскопом.
— Мой брат Уоррен, — представил он Льюиса-старшего, но миссис Грэшем едва кивнула в его сторону; Джорджа Сэйера она попросту не заметила, как не заметила и вежливо предложенного ей меню.
У нее лопалась голова от вопросов, которые ей не терпелось задать Клайву Стейплзу Льюису, кстати, здесь все почему-то звали его собачьей кличкой — Джек. Даром, что ли, она проделала такой путь из Нью-Йорка?
Через некоторое время Джек вытер губы салфеткой и огорченно отодвинул тарелку с заказанным ростбифом: только что приехавшая дама на еду даже не взглянула, зато забросала его вопросами о сущности троицы и символизме крестного знамения. Приятно, разумеется, что она, судя по всему, прочла все его книги по богословию, но самый ли подходящий сейчас момент обсуждать их?
...— Похожа на очень умный гриб в этой своей дурацкой плоской шляпе, — заметил Уорни, когда через два часа они наконец отделались от слишком любознательной гостьи и отправились домой.
В маленьком домике в Килнсе, что притаился под старыми вязами в пригороде Оксфорда, было тихо.
Да и кому здесь шуметь? В общей сложности братья Льюис прожили тут почти 23 года, и когда в прошлом, 1951 году умерла миссис Мур, в сущности заменившая им мать, два старых убежденных холостяка Джек и Уорни остались вдвоем, каждый наглухо закрывшись в своей комнатке-келье и лишь за ужином встречаясь у камина в тесной захламленной гостиной. Кухарка у них приходящая — добродушная толстуха Мэри, а других женщин здесь никогда не было. Трудно теперь уже сказать, как вышло, что и демобилизовавшийся из армии кадровый военный Уорни, и пошедший по ученой стезе Джек с молодости конфузились и избегали общения с дамами.
Джек студентом пытался ухаживать за одной девушкой, но та внезапно и безо всяких объяснений прекратила встречи. Еще, кажется, у Джека однажды завязался роман с медсестрой, лечившей его после ранения на горе Береншон в битве при Аррасе во время Первой мировой, но и этот роман окончился ничем. Теперь уже оба брата разменяли шестой десяток и надеются только дожить свои дни в покое, благополучии и тишине. Той тишине, что означает вечное отсутствие перемен.
Честно говоря, Джек чувствовал себя страшно неловко, когда пару недель спустя после знакомства с Джой Хелен Грэшем ему пришлось «обрадовать» старшего брата известием, что американка пожалует к ним на Рождество. Да, он сам пригласил ее. А что еще ему оставалось делать, когда при второй встрече — после богословской проповеди, которую Льюис читал каждый четверг в оксфордском обществе, — миссис Грэшем упомянула, что на Рождество останется в Англии.
Братья продрогли на оксфордском вокзале, встречая поезд, везущий миссис Грэшем из Лондона.
Джек даже тихо присвистнул, увидев сошедшую с поезда Джой с двумя гигантскими чемоданами. Но это были цветочки. За высокой фигурой американки семенили два мальчугана лет семи-восьми.
— Знакомьтесь, Джек, это мои сыновья Джон и Дуглас. Ничего, что я взяла их с собой? — тут в самоуверенном голосе Джой впервые проскользнула растерянная нотка.
— Что вы, просто отлично! — заверил ее Льюис, пребольно наступив брату на ногу.
И вот в их холостяцкое жилище вторглась женщина, да еще с двумя детьми!
Хмурый Уорни, даже не пытаясь изобразить любезность, смотрел, как суетится брат, и просто не узнавал его! Неужели Джек в самом деле потащится за елкой? Неужели втиснет ее в узенькое, покрытое вековой пылью пространство между камином и комодом?
Оказывается, американцы едят на Рождество индейку в клюквенном соусе! И мальчишки хватают жирную птицу прямо руками, чего ни Джек, ни Уорни просто не могли видеть. Миссис Грэшем сделала сыновьям страшные глаза и пододвинула салфетницу. Мальчишки залились краской, смутились и перестали есть вовсе. Однако Джон и Дуглас Грэшем оказались запойными читателями его «Нарнии», что примирило с ними Джека.
Мальчишки буквально знали наизусть книги «Лев, колдунья и платяной шкаф», «Принц Каспиан» и «Покоритель зари».
Джой тоже оказалась вовсе не сухой ученой дамой, интересующейся исключительно богословскими темами, как поначалу решил Джек. По ее словам, она обожала романы Льюиса и уверяла, что книги Джека нравятся ей куда больше произведений Толкина. «Как ты падок на дешевую лесть, Джек!» — корил себя Льюис. Слышал бы это Толкин, не признававший никакого сравнения между собой и Джеком! Тем не менее они, оба преподававшие в одном колледже, дружили, дай бог памяти, года с 1926-го.
Рождественская неделя пролетела мило и незаметно, и все же Джек, а тем более Уорни ничего не имели против, когда шумные, требующие слишком много внимания гости наконец уехали.
Джек втянулся в привычную рутину, много писал и размышлял о сущности страдания — эта тема занимала его с ранней юности.
Его детство было просто ужасным — мать Флора Льюис умерла, когда ему не исполнилось и десяти лет. Пока она тяжело болела, Джек недели напролет плакал, простаивая иногда до утра на коленях, — молился, чтобы боженька оставил мамочку в живых. Вместе с матерью ушла и детская вера в бога… Отец — Альберт Льюис, стряпчий из ирландского Белфаста, где и родился Джек, потеряв жену, превратился в законченного психа и алкоголика. Сыновьями заниматься не умел и поскорее сбыл их с рук в закрытую школу Уиньярд. Это было заведение, которое Джек всю жизнь сравнивал с пыточной камерой инквизиции: один тесный класс, спальня без окон на чердаке и лоскут гравия для прогулок — в придачу к сумасшедшему директору, которого потом действительно признали больным.
Льюис так никогда и не смирился со смертью матери — те жестокие страдания, которые он испытал, наверное, вселили в него страх перед жизнью. Желание отгородиться от реальности сквозило даже в том, как он одевался — как капуста, очевидно, чтобы его не так-то просто было разоблачить! Блестяще окончив Университетский колледж в Оксфорде и оставшись здесь преподавать, Льюис избегал вступать в личные отношения не только с женщинами, но даже с коллегами, вряд ли зная хоть какие-то подробности их частной жизни. Собственно, то, что Льюис начал сочинять сказки, тоже было его вариантом бегства от реальности, безопасной заменой жизни волшебными фантазиями — он и сам прекрасно понимал это.
…Время шло своим чередом.
Дни были заполнены лекциями, писательством, богословскими проповедями, в которых так преуспел Льюис, много думавший и писавший о сущности христианства. Осенью 1953 года в его размеренную жизнь, пожалуй, вторглась только одна поразившая его новость: миссис Грэшем, та самая американская гостья, с которой он попрощался больше года назад и едва ли рассчитывал снова увидеться, перебралась жить в Англию вместе со своими мальчиками! Оказывается, они уже даже сняли в Лондоне квартирку.
Вечером Джек, вместе с Уорни расположившийся в гостиной перед камином и против обыкновения не спешивший оставить брата наедине с вечной бутылочкой бренди, сдержанно поделился известием:
— Миссис Грэшем развелась с мужем.
Оказывается, вернувшись из Англии, она узнала, что муж собирается развестись и жениться на ее молодой кузине. Вот так.
Прошло совсем немного времени после этого разговора, а добросердечный Джек Льюис уже страдал и разрывался. Чувство долга заставляло его регулярно, раз в две недели, навещать Джой. Больно было смотреть, как, едва завидев его в дверях, она привычным рывком тягала громоздкую пишущую машинку, чтобы задвинуть ее подальше, извлекала белоснежную скатерть и накрывала ею неустойчивый стол. Всегда по субботам Джека ждали его любимые блюда — пирог с гусиной печенью, манный пудинг… На что жили Грэшемы? Джой говорила, что немного денег подбрасывает бывший муж, немного помогают гонорары — недавно ей заплатили потиражные за последнюю книгу Smoke on the Mountain: An Interpretation of the Ten Commandments («Дым на горе.
Интерпретация десяти заповедей»). Сыновья Джой показали Льюису свою спальню, и это низкое крошечное помещение без окон живо напомнило Джеку омерзительный дормиторий в ненавистной школе.
Льюису становилось все тяжелее навещать явно очень нуждающихся Грэшемов, видеть Джой почти всегда в одном и том же тщательно отглаженном цветастом платье, бодро командующей вечно недоедающим детям не трогать лишнего куска пирога с гусиным паштетом — это для дяди Джека. Все это кончилось тем, что он снял для нее и детей небольшой домишко в Хэдингтоне, всего в миле от Оксфорда, чудесном живописном местечке над рекой, там и воздух свежий, не то что в Лондоне!
Cреди оксфордской профессуры поднялось глухое ворчание, когда заядлый холостяк Джек Льюис стал время от времени появляться в обществе женщины и представлял ее своим друзьям как «знакомую американскую писательницу»!
Увы, Джой оказалась слишком прямолинейной для англичан, ее быстро сочли провинциальной, эксцентричной и невоспитанной. Когда Джек впервые привел ее в колледж показать свои комнаты и вынужден был представить кое-каким коллегам, среди которых присутствовал и Толкин, Джой совершенно невозмутимо обратилась к Льюису:
— Где в этом монастырском заведении даме можно облегчиться?
Джек густо покраснел, неопределенно махнув куда-то рукой, а Толкин прямо подпрыгнул и своей невнятной скороговоркой обратился к Льюису по-французски:
— Где вы откопали такое сокровище, Джек?
Джой плавно повернулась на низких каблуках и невозмутимым голосом почти пропела по-французски, глядя прямо в глаза смутившемуся Рональду:
— В здешней почве сокровищ не отыскать…
— А мы думали, — вмешался профессор Бруер, чтобы как-то сгладить неловкость, — что американцы не владеют столь блестяще иностранными языками!
— Ну, мы не все там ковбои, — растянула губы в любезную улыбку Джой.
Поползли глухие слухи об их романе, ведь теперь Джек наведывался в домик Джой каждые выходные, а еще они взяли манеру частенько по вечерам прогуливаться по освещенным газовыми фонарями старинным улочкам Оксфорда, которыми так восхищалась англоманка Грэшем.
Иногда заходили в излюбленные Джеком пабы, и как же она удивлялась, что солидный профессор Льюис, пропустив кружку–другую пива, вдруг скидывал тесноватый сюртук и маску пугливой сдержанности, первое время не сходившую с его лица в обществе Джой, и затягивал припев какой-нибудь легкомысленной песенки, которую распевали тамошние завсегдатаи. Джой подхватывала куплет и с энтузиазмом пела вместе со всеми.
Льюису все больше импонировали ее открытость и отвага; эта крупная темноволосая женщина с широкими ладонями и немного полноватыми ногами, прочно стоявшими на земле, оказалась великой спорщицей — она обожала интеллектуальные дискуссии, как иные обожают верховую езду. Несносный Уорни поддевал Джека тем, что миссис Грэшем недостаточно хороша собой, — мол, она всего лишь умная дурнушка в нелепых больших очках, со старомодным пучком седеющих волос, но зато с ней Джек чувствовал себя гораздо свободнее, чем в обществе любой красивой женщины, когда у него язык прилипал к гортани и он становился косноязычным и неловким.
Конечно, она многое рассказывала Льюису о себе. Джой происходила из семьи украинских евреев-эмигрантов и росла эдаким книжным червем. Ее родители были школьными учителями; в три года она сама научилась читать, в пять лет уже одолевала книги по философии и истории.
Но чересчур вспыльчивый характер помешал ей продолжить учительскую династию, хотя она и получила степень магистра филологии в престижном нью-йоркском Колумбийском университете. Потом ее увлекли идеи коммунизма. И вот Джой уже сидит в редакции левой газеты «Новые массы», за ней ухлестывают почти все мужчины — да, не красавица, зато чертовски обаятельна и остроумна! В конце концов ее сердце покорил бывший репортер Уильям Грэшем, импозантный бунтарь под стать ей самой. Он тоже был коммунистом, воевал в Испании и вернулся оттуда в ореоле героической славы. Позднее Уильям стал писателем, как и сама Джой, хотя ее первый роман «Аня», кажется, был продан в количестве всего 100 экземпляров; она бралась за все, пробовала свои силы и в кино, написала для студии MGM четыре сценария — их не приняли, но Джой не унывала.
Один за другим у Грэшемов родились сыновья Джон и Дуглас, но муж Джой все больше и больше пил. Однажды он позвонил ей из офиса редакции и заявил, что у него нервный срыв, он боится выйти на улицу — ему кажется, что за каждым углом притаились враги. «Я сейчас приеду за тобой, жди!»— крикнула Джой в трубку, но Уильям уже отключился. Его не было до вечера, она сходила с ума, обзвонила всех знакомых, все морги и больницы. А ночью, уложив детей и оставшись в полной тишине наедине с собой, впервые в жизни испытала чувство страшного, опустошающего бессилия — перед судьбой. Порыв отчаяния швырнул ее на колени, и она вдруг стала молиться — страстно, взахлеб. Она! Более яростной атеистки до того было не сыскать! Так произошло обращение Джой Грэшем из коммунистки в не менее страстную христианку.
Ну а муж… Он вернулся утром, перепуганный, растерянный. После психического срыва долго лечился в клинике, но ни от алкоголизма, ни от тяги к изменам его излечить так и не смогли. К лучшему, что они развелись…
Джой повторяла Льюису: она счастлива, что не побоялась написать ему, своему любимому писателю, а потом взяла и круто изменила жизнь — переехала с детьми в Англию, о чем давно мечтала. В глубине души Джек считал сей отчаянный поступок настоящим безумием. Для него, человека, придерживающегося заведенных привычек, огромным стрессом было даже поменять одну кофейню, где он завтракал, на другую, на соседней улице! До какой же степени они разные, однако как легко находят общий язык...
…С раннего утра 23 апреля 1956 года дождь лил как из ведра.
Может, это и к лучшему, нервно думал Льюис, поспешно одеваясь. Чем меньше народу будет на улицах, тем меньше шансов встретить знакомых. Наконец собрался и Уорни, братья в полном молчании взяли такси и заехали за Джой — она сегодня выглядела немного бледной и... смущенной. У входа в офис заключения гражданских браков их уже ждал взволнованный Джордж Сэйер, преданный ученик и друг Льюиса. Да, Джек вынужден был заключить с миссис Грэшем гражданский брак, для этого имелась весьма серьезная причина: британские власти отказались продлевать ей визу и потребовали, чтобы она вернулась в США.
— Что же сделать, чтобы ты осталась, Джой?— пролепетал Джек, услышав новость.
Честно говоря, он уже так привык к своей американской приятельнице, что не мог даже представить свою жизнь без нее.
Жениться на Джой оказалось единственным выходом. Фиктивно, разумеется! Что Льюис и пытался втолковать потрясенному Уорни, в сотый раз повторяя, что в их жизни ничего не изменится: как они жили, так и будут жить.
После произнесения полагающихся клятв, Льюис съежился под строгим взглядом клерка, потребовавшего от молодоженов обменяться кольцами.
— У нас нет колец, — произнес, багровея от смущения, Льюис.
Он чувствовал себя кругом обманщиком — и перед Джой, и перед братом, и перед этим суровым чиновником, наверняка видящим их насквозь.
Даже толстоногий дубовый стол, за которым сидел регистратор, казалось, взирал на Джека с осуждением. С облегчением покинув наконец это заведение, Льюис пониже надвинул шляпу, плотнее обмотал горло шарфом и кивнул остальной компании, не смея посмотреть в глаза своей новоиспеченной супруге:
— Бегу на работу, у меня лекция.
…Что же касается Джой, то еще год назад она написала подруге в Америку: «Мысленно я уже вышла замуж за Льюиса». При этом миссис Грэшем очень боялась спугнуть Джека своими чувствами — она видела, как он стесняется даже просто взять ее под руку, как неловок в комплиментах и, явившись к ним утром в субботу, не находит слов, чтобы просто сказать, как ему, например, нравится ее новое платье.
Джек выражался витиевато: «Я, пожалуй, отдам своей героине эти чудесные рукава-фонарики!» — и начинал смущенно покашливать. Сыновья Джой разделились в мнениях: старший Джон ревниво относился к Льюису, упрямо настаивая, что их отец во всем превосходит Джека — и «лучше умеет учить кататься на велосипеде», и ходит на настоящую рыбалку, а не просто «посидеть» у реки, и владеет приемами борьбы. Зато младший сын, Дуглас, искренне привязался к Льюису. Ее дети еще слишком малы и не понимают, какая для них честь, что сам Клайв Стейплз Льюис посвятил им свою книгу «Конь и его мальчик».
Время шло, и Джой все больше печалилась, ей было ясно — Джек видит в ней всего лишь интересного собеседника. А Джой ведь еще была женщиной, и иногда ей требовалось огромное усилие, чтобы не начать приставать с объятиями и нежностями к засидевшемуся у нее допоздна мистеру Льюису.
Тот выбирал безопасное местечко напротив нее через стол, и его крупные красивые руки, вместо того чтобы прикасаться к ней — как Джой мечталось, — были всецело заняты голландской трубкой: сначала он долго ее раскуривал, потом принимался беспокойно перекладывать из одной руки в другую, снова раскуривал… 13-летние юнцы наверняка более решительны, чем этот взрослый и чересчур хорошо воспитанный 58-летний мальчик.
Она уговорила Джека хотя бы иногда брать ее на собрания кружка «Инклинги» — оксфордского литературного клуба, основанного еще в начале 30-х, душой которого был Льюис. В него входили несколько десятков человек: Джон Рональд Толкин, его сын Кристофер, философ Оуэн Барфилд, каноник Адам Фокс, врач Роберт Хэйуорд, писатель Чарльз Уильямс...
Только одни мужчины.
Что женщине там делать? Как усмехалась про себя Джой, видимо, Льюис все-таки считал ее не совсем женщиной, раз согласился! Джой бледнела от бешенства, видя, что с Джеком здесь обращаются словно с наивным мальчишкой-фантазером, этаким дурачком-простофилей, сочиняющим сказки. При встрече надутый пингвин Адам Фокс и чванливый задавака Чарльз Уильямс не протягивали Джеку руку, а панибратски похлопывали его по плечу, разве что по лбу не щелкали!
Разумеется, все они приняли Джой в штыки, за глаза прозвав «синим чулком», но уже через пару встреч женщина заставила их прислушаться к своему мнению.
Оксфорд слишком консервативен, здесь умным женщинам отказывают в праве на существование, и жены в основном таскаются по зеленным лавкам и молча улыбаются гостям супруга, смиренно разливая чай в гостиной.
А Джой не желала вести себя по правилам, она хотела скомпрометировать Джека, да-да, показать им всем язык, намекнув, что он вовсе не наивный теленочек.
— Джек, нам пора!
— однажды во всеуслышание заявила миссис Льюис при всей компании «Инклингов», когда Барфилд закончил читать свою бездарную рукопись. — Ты же знаешь, дети без тебя не уснут! — добавила она громким шепотом в наступившей тишине. И смело накрыла своей рукой свободную от трубки руку Джека.
О господи, он залился краской и рванул свою руку с такой силой, словно ее обожгло пламя.
Кинул панический взгляд на Джой, но она, с вызовом глядя ему в глаза, решительно поднялась со стула. Кое-как откланявшись остолбеневшим коллегам, он поплелся за ней.
Вконец потеряв надежду на ответное чувство, Джой однажды прямо заявила ему на одной из прогулок, тщательно прикрывая боль своей вечной иронией:
— Все твои друзья считают нас греховодниками, хотя на самом деле мы женаты и до неприличия целомудренны!
Джек засопел и молча упер взгляд в плывущие по реке осенние листья. Он с ужасом думал о том, как далеко все зашло!
Даже брат Уорни не верил, что между ними ничего нет, кроме чистой, искренней дружбы! Но Льюис не собирается ничего менять! Разве он любит Джой? Разве подобные чувства возможно испытывать в его возрасте? Ему не сегодня-завтра шестьдесят! Он грузный, от быстрой ходьбы у него одышка. Куда уж теперь ему грешить! Конечно, он ни за что на свете не желал бы лишиться дружбы Джой, потерять ее — но не более того.
… — Боюсь, вы потеряете ее, мистер Льюис. Ситуация безнадежна, сожалею.
Эти слова Джек слышал словно во сне... Утром 5 декабря он, как обычно, рассказывал студентам, что античность не знает понятия смерти, и все никак не мог остановиться, когда служитель позвал его к телефону.
Джой упала в своем доме и сломала шейку бедра, но это было бы не так страшно.
Ошеломили результаты обследования в больнице: рак костей с метастазами в грудь — она обречена. Наступили страшные дни рядом с измученной операцией Джой, при этом храбро улыбавшейся и не растерявшей ни своего обычного юмора, ни присутствия духа. По ночам Джек вместе с Уорни предавался пьянству, заливая горе пивом, красным вином, бренди и виски, только бы заглушить обрушившийся на него ужас. Бесы словно вздернули его на дыбу и глумливо хохотали в ответ на его жалобы, раскаяние и стенания, когда наконец в муках он признал любовью то, что скручивало, терзало и жгло душу.
Джой сделали несколько операций, теперь ей предстояла мучительная химиотерапия — последняя надежда хоть немного замедлить стремительное развитие болезни.
Льюис написал прошение епископу Оксфордскому разрешить им церковное венчание. Тот, разумеется, отказал, поскольку Джой была разведена. В отчаянии он пытался найти выход, потому что знал — ему необходимо обвенчаться с Джой, успокоить ее и свою душу, пока она еще жива. Эта мысль превратилась в манию, и однажды бессонной ночью Льюиса озарило: ведь когда Джой выходила замуж за своего Грэшема, тот был уже разведен! Точно, она рассказывала ему, что стала Грэшему второй женой!
— Что из этого следует, Джек? — недоумевал давний друг Льюиса преподобный Питер Байд.
— Да как же ты не понимаешь?! —выкрикнул Джек, вид у него был неважный — лицо помятое, глаза красные от бессонницы.
Преподобный Питер догадался, о чем идет речь: в самом деле, католическая церковь признавала недействительным брак с разведенным человеком. Таким образом получалось, что Джой никогда не была законной женой Уильяма Грэшема и могла обвенчаться с Льюисом! Питер согласился лично провести обряд.
Потрясенный несчастьем, произошедшим с Джой, Уорни теперь старался, как мог, помочь брату — сам вызвался написать объявление в «Таймс» и разослать извещение всем друзьям и знакомым о предстоящем бракосочетании Джека и Джой: «Профессор К. С. Льюис сообщает, что собирается вступить в брак с миссис Джой Грэшем, ныне пациенткой оксфордской больницы Уингфилд. Супруги просят не присылать поздравительных писем».
Обряд венчания происходил прямо в палате больницы накануне Рождества в присутствии Уорни и Джорджа Сэйера. Джек старался не смотреть на пугающий антураж палаты интенсивной терапии — подъемные устройства, подвешенные кислородные подушки, хищно поблескивающий металлический арсенал медицинских орудий пыток, иначе и не назовешь. На сей раз Льюис позаботился о кольцах и надел Джой колечко на палец. Без сомнения, это был самый счастливый миг в его жизни. Потом Уорни потихоньку рассказывал всем, как плакал его брат в объятиях Джой, как она гладила его по голове и утешала, как в ту ночь в виде исключения врачи поставили рядом с кроватью Джой каталку, на которой Льюис провел первую брачную ночь. А через неделю миссис Грэшем-Льюис перевезли в дом братьев в Килнс, потому что медицина больше ничем не могла ей помочь...
Из окна дома два несчастных маленьких мальчика Джон и Дуглас смотрели, как из больничной машины на носилках вытаскивают их смертельно больную мать. Пока Джой находилась в госпитале, за детьми, как умел, присматривал добряк Уорни. Из него вышла не такая уж плохая нянька: он и гулять их водил, намотав до бровей шарфы, чтобы не простудились, и в шахматы учил играть, даже рассказывал на ночь истории из своего армейского прошлого.
Однако случилось то, чего никто не ожидал, — любовь ли, молитвы ли преподобного Питера Байда, или парадоксальная острота «счастья на тонущем корабле» — как выразился Льюис — наконец обретших друг друга и соединившихся людей сотворили чудо: через три месяца Джой стало лучше, и потрясенный врач заявил, что вопреки медицинской науке рак внезапно прекратил развиваться.
И Джой, и Джек знали: это ненадолго, судьба по какой-то причине сочла, что они все-таки заслужили свою маленькую порцию счастья и покоя, и сжалилась над ними. Каждый день теперь был праздником. Джек с благоговением смотрел, как Джой, бледная, исхудавшая, с палочкой, но всегда сияющая улыбкой, ковыляет по их с Уорни спартанскому жилищу, пытаясь как-то преобразить его в уютное семейное гнездо. Только теперь Джек обратил внимание на то, что у них отслаиваются обои, а древние выключатели нагреваются так, что обжигают пальцы, что водопровод работает плохо... Джой энергично взялась за все сразу. На окнах появились оливковые занавески, на креслах — новая обивка; Джек попрощался с узкой железной кроватью, тридцать лет верно служившей ему, вместо нее в его комнате воцарилось широкое лежбище, у окна — резной туалетный столик; он обожал перебирать все эти женские вещички Джой — гребешочки, баночки, маникюрные ножнички, пуховки…
Болтливый Уорни рассказал кое-кому по секрету, что Джек тайно консультировался со знакомым врачом, выясняя, могут ли мужчина в его возрасте и женщина в ее состоянии заниматься любовью. Ответ был утвердительным. Льюис и сам потом признался журналистам: «Эти несколько лет, прожитых вместе, мы наслаждались любовью во всех ее проявлениях: ни единая частичка тела и души не осталась неудовлетворенной».
Джой полюбила копаться в саду — теперь у них в палисаднике зацвели красные и белые розы — не хуже, чем у соседей. В семь вечера вся семья — с детьми и Уорни — садилась ужинать за красиво сервированный стол.
Джек в счастливом умилении смотрел на зажженные свечи, кружевные салфеточки, солонки, фужеры и не понимал, почему раньше он не придавал значения всем этим мелочам. Своего брата Джек тоже, кажется, никогда еще не видел настолько довольным жизнью — Уорни давно уже души не чаял в Джой и готов был выполнить любую ее прихоть.
А уж когда приходили гости — Джой собирала их по всем праздникам, — Джек сиял от гордости больше, чем до блеска начищенный самовар. Даже завзятая кулинарка Эдит Толкин, жена Рональда, признала, что Джой лучше всех в Оксфорде готовит английский ростбиф и пирог с печенью.
Неожиданно пошли в гору и профессиональные дела Льюиса: он получил — правда не в Оксфорде, а в Кембридже — долгожданную кафедру английского языка Средних веков и Возрождения, ездил туда преподавать трижды в неделю, снова стал много писать.
Вышли его трактат «Любовь», вдохновленный Джой и получившийся очень печальным роман «Пока мы лиц не обрели», заключительные хроники Нарнии, «Размышления о псалмах».
Весной 1960 года Джек наконец собрался повезти Джой туда, куда она всю жизнь мечтала попасть, — в Грецию, на родину античных мифов и легенд. Уже были куплены билеты: они собирались путешествовать вместе с парой близких друзей — Роджером Ланселином Грином и его женой. Но накануне долгожданной поездки к Джой внезапно вернулись сильные боли. Уже понимая, к чему все идет, она тем не менее настояла на путешествии. В Афинах и на Родосе, заперевшись в ванной отеля, Джой тайком вкалывала себе в опухшие ноги обезболивающее, чтобы не испортить удовольствия от прогулки Джеку, и они, обнявшись, подолгу бродили по развалинам Парфенона, восхищались красотой средневекового Родоса...
Плохое самочувствие Джой внешне проявлялось только в том, что она все чаще присаживалась передохнуть. В Пизе, куда Льюисы и Ланселины заехали на один день по пути домой, Джой уже никакой силой воли не смогла заставить себя подняться с постели. Едва живую от постоянных приступов рвоты, Льюис довез ее до Оксфорда.
Дома в Килнсе их ждали три страшных, мучительных месяца, когда Джой кусала подушку, чтобы от боли не кричать в голос и не пугать домашних. Льюис истово молился, как он молился 10-летним мальчиком, когда умирала его мать; но и на сей раз молитвы не помогли.
13 июля 1960 года Джой умерла, сказав перед смертью исповеднику: «Я в полном согласии с богом». Ей было 45 лет.
Похороны Джой стали для Льюиса настоящим кошмаром. Точно так же, как полвека назад, после смерти Флоры Льюис, его вера оказалась на грани крушения. Он отказался выходить из дома, едва прикасался к еде и одержимо вел дневники, в которых описывал все стадии своего горя, все свои терзания и сомнения. «Она была мне дочерью и матерью, моей ученицей и моим учителем, моей слугой и моим господином. Моей возлюбленной. Но тем не менее было в ней что-то от амазонки».
В книге, изданной впоследствии по этим дневникам и названной «Боль утраты», Льюис полемизирует с богом почти так же страстно, как библейский Иов.
Многие друзья-христиане не смогли ее читать — им казалось, что Льюис попросту отрекся от веры.
P. S. Джек Льюис пережил обожаемую жену всего на три года, у него тоже обнаружили рак, но скончался он от заражения крови 22 ноября 1963 года, всего неделю не дожив до своего шестидесятипятилетия. По стечению обстоятельств в этот день убили президента Джона Кеннеди, и это убийство так взбудоражило мир, что смерть автора знаменитых «Хроник Нарнии» и «Писем Баламута» прошла практически незамеченной.
…Уоррен пережил младшего брата на десять лет и умер 9 апреля 1973 года. Оба Льюиса похоронены во дворе церкви Св. Троицы в Оксфорде. На их надгробном камне написано: «Люди должны вынести свой уход отсюда».
Подпишись на наш канал в Telegram