Покупая стоившую целых пятьдесят центов игрушку, Мильтон Райт далеко не загадывал и не знал, чем это обернется. На дворе стояла осень 1878 года, и он, выбранный епископ Церкви объединенных братьев во Христе, был уверен, что летать могут только птицы, ангелы да воздушные шары.
А еще вот эта пустяковина, на которую он-таки раскошелился: рама из четырех бамбуковых палочек, два винта, резиновый жгут, заводная ручка — если ее покрутить, а потом отпустить, винты начнут вращаться и безделица плавно поднимется к потолку! Она называлась геликоптером, и младшие сыновья Мильтона не могли от нее оторваться.
Вдоволь наигравшись, Уилбер спросил отца: «Почему же никто не построит точно такую же машину, но величиной с дом, чтобы летать на ней по всей стране?»
Епископ ответил, что летать люди могут лишь на воздушных шарах. Все остальное — от лукавого. Человек никогда не полетит, как птица, многие пробовали, да ничего у них не вышло… Уилбер предположил, что они, наверное, плохо старались.
— Ну конечно, — отец похлопал его по плечу. — Главное — захотеть. Если будешь стараться, у тебя обязательно получится…
Через тридцать лет, будучи в Париже, Уилбер вспомнил эти слова, когда его самолет медленно кружил над ипподромом французского города Ле-Ман, а внизу стояла толпа — люди завороженно уставились вверх: на их глазах совершалось чудо.
Совсем недавно известный фантаст Герберт Уэллс писал, что человек обязательно полетит и произойдет это не позже, чем через сто лет, — ну, может, через пятьдесят. Двенадцать лет назад насмерть разбился Отто Лилиенталь — создатель планеров, за ним — английский воздухоплаватель Пилчер. Летающий паровоз знаменитого конструктора Хайрема Максима, махина высотой в шесть и длиной в десять метров, оторвался от земли на три сантиметра и тут же рухнул. Фиаско терпели известные всему миру ученые — их аппаратам порой удавалось взлететь, но удержаться в воздухе они не могли.
Самолет Райта делал повороты, снижался и снова поднимался вверх, он был в воздухе уже полчаса — невероятный, немыслимый срок, и стоявший в толпе председатель французского аэроклуба Эрнест Арчдикон чувствовал, как его щеки заливает краска.
Он долго не хотел верить известиям из Америки, говорил, что не окончившие даже средней школы недоучки Райт не могут создать летающую машину — это блеф, шарлатаны просто хотят денег… Аэроплан наклонился и плавно пошел на посадку. Толпа взревела — Уилбер Райт приземлился на ипподром мировой знаменитостью. К нему бежали люди — все хотели дотронуться до крыла или хвостового киля чудо-машины, глаза слепили вспышки фотоаппаратов. А старый воздухоплаватель Арчдикон чувствовал себя обманутым: он столько лет ждал этого великого момента, а произошло все на удивление буднично: собранный из жердочек аппарат, похожий на этажерку, пилот в потертом пиджаке и старой кепке… Старик повернулся и пошел к своему автомобилю — он не так представлял свою мечту, и ему не хотелось видеть Уилбера Райта.
Зато пассажирка мягкого вагона поезда «Дувр—Париж» только о нем и думала.
Знаменитая светская львица леди Черчилль, во втором замужестве миссис Корнуоллис-Уэст, вдова бывшего министра финансов Великобритании, она же — в недавнем прошлом главный редактор издававшегося на ее же деньги журнала The Anglo-Saxon Review и писательница, только что выпустившая нашумевшую книгу воспоминаний, ехала в Париж за материалом для новой книги — об авиации. Уилбер Райт с посторонними не общался, но леди Черчилль была уверена: для бывшей соотечественницы он сделает исключение.
В то время как поезд приближался к пригородам Парижа, Райт спал на брезентовой походной койке в том же ангаре, где стоял его самолет. Проснулся он, как всегда, в пять утра. Вышел из ангара в одних трусах, и помощник, несмотря на то что подвешенный у дверей термометр показывал всего два градуса, окатил его холодной водой из шланга. После обязательного душа он сварил на керосинке кофе, открыл две банки консервов — фасоль в томате и тушеное мясо, и начал колдовать над самолетом. Пару дней назад профессор Дюпле, которого он взял в полет, придерживая шляпу, задел локтем привод руля. Тогда им даже пришлось сесть. С тех пор руль барахлил, кашлял и мотор.
После того как автомобильные фирмы отказались выполнить заказ никому не известных велосипедных механиков братьев Райт, они сделали мотор сами: чахлый, всего-навсего в двенадцать лошадиных сил.
У тех, чьи самолеты так и не полетели, двигатели были куда мощнее, но Уилбера и Орвилла и этот устраивал. При работе двенадцатисильный агрегат изрыгал клубы дыма, порой из него даже вырывалось пламя. Однажды Райты испытывали его дома, в Дейтоне, и насмерть перепугали соседей — тем показалось, что начался пожар. На разведку отправился стоявший на углу полицейский. Заглянув в дверь и принюхавшись, он успокоил толпу:
— Все в порядке, господа. Это братья Райт испытывают новую газовую машину!
Люди разошлись — они знали, что от братьев Райт можно ждать и не такого...
В Дейтоне привыкли к тому, что Уилбер и Орвилл ездят за город с биноклями и часами наблюдают за полетом птиц. Привыкли, что запускают диковинных, похожих на этажерки воздушных змеев. Никого уже не удивляло зрелище мчавшегося что было сил на велосипеде Орвилла с привязанным к рулю флюгером, в то время как Уилбер стоял с секундомером в руках и отмечал время. Так они проверяли работу устройства для измерения скорости в полете. Но в Дейтоне братьев уважали за трудолюбие и особенно за то, что они могли оживить даже самый дряхлый, убитый велосипед. Правда, всерьез их никто не принимал: чего можно ждать от парней, не окончивших школу и до сих пор не нашедших себе жен?
Так они и жили: ремонтировали велосипеды, потихоньку собирали собственную модель, названную в честь бабушки «велосипедом ван Клеве», и поначалу даже не задумывались о том, что им удастся обскакать знаменитых воздухоплавателей.
Это было для них лишь хобби, развлечением, на которое братья Райт тратили деньги, скопленные на летний отдых…
...Уилбер перебирал двигатель и думал, что терпение и усердие все же дали результат, тут отец оказался прав. Главное — работать и не отвлекаться на пустяки. Вот он и не отвлекается...
На полу ангара белела груда конвертов с предложениями прочесть лекции, посланиями от дам, желающих познакомиться, просьбами о благотворительных взносах и об интервью… Там же лежали три телеграммы от некоей Дженни Черчилль. В первой леди просила о встрече и упоминала о будущей книге, в которой она напишет о разбившемся Лилиентале, несчастном Пилчере, изобретателе планеров Октаве Шанюте и Сантос-Дюмоне.
Вторая телеграмма содержала напоминание о первой, в третьей Дженни сообщала, что будет в Париже через три дня и тут же выедет в Ле-Ман. Ни на одну Уилбер не ответил: книга его не интересовала и встречаться с автором он не собирался, а то, что леди Черчилль собралась в Париж, — ее личное дело...
У Уилбера было два помощника, но аэроплан к полетам он всегда готовил сам, поскольку доверял только тому, что делал своими руками, и не соглашался заменить двигатель или поменять собственноручно выточенные подшипники на заводские.
Полеты — дело опасное, и, прежде чем показать свое изобретение людям, они с братом сотни раз поднимались в воздух. Сперва на планере, потом на него установили двигатель.
Происходило все в богом забытом местечке на берегу Атлантики под названием Китти-Хок, где обитали несколько десятков рыбаков да почтмейстер. Там до опытов двух чудаков никому не было дела — летают себе, ну и пусть летают… В Китти-Хок высокие дюны, с которых можно запускать планер, и мягкий песок — на него не страшно падать. Несколько лет подряд Райты устраивали себе отпуск — брали детали планера и отправлялись в Китти-Хок. Жили там в дощатом бараке, еду разогревали на примусе, их грызли москиты и досаждали мыши, но лучшего места для полетов было не найти. В Китти-Хок, паря над землей в приделанной к днищу планера люльке, Уилбер изучал все тонкости летающей машины. Открытием, которое Райты берегли пуще глаза, был секрет управления самолетом: поднимая и опуская элероны, покачивая крыльями, они могли удержать его в воздухе и задать направление.
Братья летали, распластавшись под планером, и в конце концов Уилбер научился чувствовать машину всем телом, загодя улавливая направление ветра. Парижанам его мастерство казалось непостижимым. Никто не догадывался, как страшно было впервые подняться в воздух (тогда Уилбер закричал державшему трос брату: «Поскорее спусти меня вниз!»), не представлял, как упоительно побороть страх и ощутить себя властелином неба…
Уилбер долго провозился с двигателем и не заметил, как наступил день. Помощник-француз уже готовил обед и расставлял тарелки на покрытом газетами ящике, а за тысячи миль от Парижа, в Вирджинии, осматривал свой самолет его брат. Насвистывая, Орвилл проверял тяги элеронов и руля, регулировал, тряс и простукивал: сегодня аппарат должен работать как часы.
От того, как пройдет полет, зависела судьба контракта с армией США, и оплошать было нельзя.
Орвилл готовился взлететь через три часа — пассажир, лейтенант Томас Селфридж, большой энтузиаст воздухоплавания, пожелал брать у него уроки. Первые полеты прошли прекрасно, сегодняшний — чистая формальность… Орвилл забрался в кабину, отметил, что переделки пошли самолету на пользу, управлять им сидя гораздо удобнее, махнул рукой стоявшему у крыла Селфриджу, и они отправились завтракать. Лейтенант сел за руль своего десятисильного бензинового автомобиля, уже не считающегося чудом техники, но все еще заставляющего прохожих оборачиваться.
В это время Уилбер, кипя от злости и недоумения, уставился на высокую темноволосую даму.
Она протягивала визитную карточку, напоминая о своих телеграммах: «Вы не ответили ни на одну, а молчание — знак согласия…» Представив, сколько драгоценного времени пропадет зря, Уилбер злился, но помощник шепнул ему на ухо, что леди Черчилль — мать министра торговли и очень влиятельная женщина. Ее помощь не навредит, ведь судьба британского контракта до сих пор висит на волоске. Тем временем леди Черчилль, лишь улыбнувшись, напомнила, что они с мистером Райтом соотечественники. Ее родители из Нью-Йорка, и отец, известный предприниматель и благотворитель Леонард Джером, дал денег газете Объединенных братьев во Христе The Star, когда главный редактор, епископ Мильтон Райт, обратился к нему за помощью.
— Не ваш ли это отец? Он тогда очень благодарил папу и, думаю, удивился бы, узнав, что его сын не захотел…
Уилбер слегка поклонился, подумав, какие все-таки в Британии молодые министры, ведь на первый взгляд его собеседнице не дашь больше тридцати—тридцати пяти лет! А она подметила ястребиный профиль, спортивную плечистую фигуру и подумала, что этот человек и сам похож на птицу. Ни дать ни взять ястреб-тетеревятник — небольшой, стремительный и злой.
Они присели в углу на какие-то коробки: леди Черчилль с тоской покосилась на свою шелковую юбку, вздохнула и достала из сумочки блокнот.
А в далекой Вирджинии, в местечке Форт-Майер, самолет Орвилла мчался вперед по короткому рельсу.
Помощники бежали рядом, придерживая его за крылья — вот он оторвался от земли и взмыл в небо. Поворот, еще один — и они поднялись до оговоренных в контракте трехсот метров. Обернувшись, Орвилл увидел восторженные, слегка безумные глаза лейтенанта и понял, что молодой человек не в себе. Так бывает: новичок, поднявшись в небо, часто теряет ощущение реальности. Скорость большая — но ты ее не чувствуешь, не замечаешь и ветра. Орвилл заложил новый вираж, самолет попал в воздушную яму, но пилот тут же его выправил. Все в порядке, еще через несколько минут горючее подойдет к концу и можно будет идти на посадку. Он совершал это много раз...
Уилбер в это время делал то, что еще полчаса назад показалось бы ему невозможным. Он подал руку леди Черчилль, помогая ей сесть в фиакр, — полет намечен на завтра, а сегодня дама собирается показать Райту «маленький прелестный Ле-Ман, где она часто бывала».
Усаживаясь рядом, Уилбер недоумевал: какого черта он согласился на эту глупость — что ему до Ле-Мана, до этой леди Черчилль? Признаться себе в том, что она ему нравится, он не желал, с раздражением припоминая слова дамы о том, что в ее жилах течет кровь ирокезов.
Да, пожалуй, что так: в ней чувствуется что-то необузданное и дикое. Это не дейтонские девушки, которых нахваливала покойница мать: Эмили-де умница, а Мэри хорошая хозяйка, и к тому же в их роду все женщины исключительно плодовиты. Эта леди — не те курицы в юбках, из-за таких, наверное, и дрались на дуэлях… Они прокатились по городу, и леди Черчилль рассказывала чуть ли не о каждом доме — и у каждого, оказывается, была своя история.
Еще она говорила о себе: в двадцать лет по страстной любви Дженет Джером вышла замуж за младшего сына герцога Мальборо — их семьи были не в восторге от этого брака. Супруг скончался, и она вышла замуж во второй раз, за молодого офицера — капитана Корнуоллиса-Уэста, ровесника ее старшего сына. Уилберу очень хотелось спросить, сколько же ей, собственно, лет, но это было неприлично. Она тем временем поведала, что под занавес первого брака жила с мужем как с братом и путешествовала с ним, смертельно больным, по всему миру, возя в багаже свинцовый гроб… Уилбер подумал, что за откровенность нужно платить тем же, и пустился в объяснения, почему они с братом так и остались холостяками.
Девушка, которую он любил в юности, очень хотела за него замуж, но все его время было отдано увлечению полетами. К тому же все, что они с Орвиллом зарабатывали, уходило на эксперименты, материалы для постройки планера, поездки в Китти-Хок. Подружка подождала, да и вышла за другого. Они же с братом по-прежнему жили в отцовском доме, ремонтировали велосипеды и мечтали о самолете. На самом деле в семье их трое: третий член семейного союза и незаменимый помощник — сестра Катарина. Она следила, чтобы Орвилл и Уилбер были сыты и обстираны, выслушивала, как идут дела. Иногда разговоры о самолетах сильно допекали Катарину. Однажды, когда за обедом разгорелся очередной спор о форме пропеллера, сестра вскочила из-за стола и пригрозила, что если это немедленно не прекратится, она уйдет из дома. Конечно, Катарина никуда не ушла, и когда Уилбер собрался в Париж, она продала и заложила все — и дом, и землю, чтобы брат смог оплатить путешествие во Францию, помощников, аренду — всего и не перечесть…
Вскоре Катарина должна приехать в Париж, и если леди Черчилль задержится в городе, он познакомит ее с сестрой.
Прогулка затянулась до вечера. Они сидели на террасе кафе, и Уилбер вспоминал, как после многочисленных испытаний самолета в Китти-Хок они с братом решили перенести полеты в Дейтон. Президент городского банка не возражал против полетов над своим полем, смущало его лишь одно обстоятельство:
— Парень, да ты же распугаешь мне коров!
Орвилл поклялся, что перед взлетом и посадкой кто-нибудь будет отгонять коров в сторону, и постепенно они привыкнут к шуму мотора.
Так и вышло, ну а горожане с самого начала не обращали на самолет никакого внимания. Это не укладывалось у братьев в головах. Во всем мире люди бились над тайной полета, власти и научные авторитеты в Вашингтоне и европейских столицах не верили отчетам, которые Райты им присылали: все это казалось им чересчур фантастичным, а дейтонцы равнодушно смотрели на круживший около города самолет и пожимали плечами.
Ну летают, и что тут такого? Всего-то пятнадцать минут! Ах, уже двадцать пять? Все равно ерунда. Вот если бы пятьдесят… Именно так рассуждал местный репортер агентства The Associated Press, не посчитавший нужным написать о достижениях братьев Райт ни строчки. Единственным журналистом, поверившим в их изобретение, оказался редактор ежемесячника «Пчелиный взяток».
Он разразился восторженной статьей о том, что за самолетом братьев Райт будущее, ведь он сможет быстро перевозить разные хрупкие товары — к примеру, яйца на рынок. Свой очерк автор отправил в журнал Scientific American, но там от него отказались, посчитав неправдоподобным.
А потом в их доме начали появляться прилично одетые, обходительные люди: сперва приехал французский офицер, вскоре появился англичанин. Слухи о полетах над выгоном дошли до европейских военных ведомств, и командование решило присмотреться к тому, что происходит в Дейтоне. Военные волновались, что коллеги из недружественных стран их опередят...
Леди Черчилль допивала свой кофе, и тут до Уилбера донесся крик мальчишки-газетчика:
— Катастрофа в Америке!
Самолет Орвилла Райта рухнул! Один человек погиб!
Уилбер вскочил, его рука непроизвольно сжалась в кулак, и Дженни положила на него свою ладонь.
Восемь часов назад самолет Орвилла упал: у него разлетелся пропеллер. Машина ударилась о землю, и последнее, что запомнил Орвилл, был лейтенант Селфридж, стоящий на четвереньках, из его рта хлестала кровь... Прежде чем потерять сознание, Орвилл прохрипел:
— Сообщите сестре, что я жив…
В Вашингтоне о падении самолета узнали по телефону и весть успела попасть во все вечерние газеты.
Когда Орвилл очнулся, у постели сидела сестра.
Катарина сказала, что у него сломаны нога и четыре ребра, так что встать ему разрешат не скоро, о полетах пока придется забыть. Орвилл хотел спросить о контракте, но Катарина его опередила:
— Контракт продлили. Ты поправишься, окрепнешь и покажешь, на что способен твой самолет. Но перед этим мы отправимся в Париж, к Уилберу.
На следующий день Уилбер Райт продержался в воздухе полтора часа. Это был абсолютный рекорд. Выйдя из самолета, он бросил: «Это немного подбодрит Орвилла». Перед сном, застилая простыней свою дощатую койку, Уилбер спросил заглянувшего в ангар помощника, кто такая эта Черчилль — она же Корнуоллис-Уэст.
Француз восторженно щелкнул языком, закатил глаза к потолку:
— Необыкновенная, умнейшая женщина, от нее многое зависит, и ее сын тоже подает большие надежды. А сколько у нее было любовников!.. Говорят, в молодости с этой леди был близок английский король, тогда еще принц Уэльский, и король Сербии. Своего второго ребенка, Джона Черчилля, чертовка назвала в честь человека, от которого она его на самом деле родила. Знаете, сколько ей лет, шеф?
Уилбер пожал плечами:
— Тридцать пять… Да нет, у нее же сын — министр. Значит, тридцать восемь.
Француз ухмыльнулся.
— Сорок? Сорок два?
— Пятьдесят четыре! Я точно знаю. Мой брат — репортер светской хроники. Родословные аристократов у него от зубов отскакивают. Невозможно поверить, верно? Стройная, словно девушка, кожа гладкая, глаза блестят...
Поправляясь, Орвилл получал письма из Франции. Уилбер писал, что дела идут превосходно, интерес к полетам не спадает, и контракт с французами наверняка будет заключен. Орвилл читал письма Катарине, а сестра посмеивалась. Она отлично помнила историю, когда они с Уилбером пытались заключить контракт еще до полетов во Франции. Французы обещали миллион, но в документах должна была стоять другая цифра: миллион двести пятьдесят тысяч — посредник уверял, что двести пятьдесят пойдут нужным людям, от которых все зависит. Уилбер заупрямился, потребовав, чтобы имена «нужных людей» тоже стояли в договоре, и контракт сорвался.
Сейчас Катарина говорила, что на первый взгляд поступок Уилбера кажется глупым, но на самом деле все было сделано правильно: ее мальчики совершили чудо, так стоит ли пачкаться, имея дело с вымогателями? А если французы до сих пор тянут с контрактом, то, наверное, потому, что тормозит кто-то из чиновников военного министерства. Двести пятьдесят тысяч — очень хорошие деньги, и кому-то обидно, что он их не получил…
Уилбер писал, что за его полетами наблюдал испанский король Альфонсо.Он оказался милым человеком и очень хотел полететь с ним — но помешала охрана. А вот Эдуард VII ему не понравился: судя по всему, король весит не меньше ста пятидесяти килограммов, самолет его точно не поднял бы.
Впрочем, британского монарха полеты не слишком заинтересовали — когда ему показывали аппарат, он болтал с кем-то из свиты. И все же визит Эдуарда VII поможет продвижению их изобретения. За это надо благодарить его добрую знакомую, леди Черчилль — она хорошо знает короля и посоветовала ему поглядеть на самолет.
Ближе к зиме Орвилл и Катарина приехали во Францию. Уилбер выглядел помолодевшим на несколько лет, был весел и бодр. Брат познакомил сестру с леди Черчилль, но та совсем не понравилась Катарине: умничающая, молодящаяся женщина, скрывающая за внешней простотой высокомерие… Катарина понимала, что просто ревнует к ней Уилбера, но все равно с трудом сдерживала раздражение.
Через некоторое время Уилбер вдруг стал грустен и раздражителен, сетовал, что английской приятельнице пришлось уехать домой — муж забрасывал ее письмами, нужна была помощь сыну-политику…
Катарина брата не расспрашивала и была права — об их последнем разговоре Уилбер все равно не рассказал бы.
Он попытался было заикнуться о своих чувствах, но Дженни не дала ему договорить. Она призналась, что слишком хорошо относится к Уилберу, чтобы сломать ему жизнь. Кроме того, у нее есть муж — второй брак в отличие от первого оказался удачным. Есть вещи, мимо которых лучше пройти. Они оба навсегда запомнят то, что между ними было, а мысли о том, чего так и не произошло, будут согревать души… Напоследок она хочет дать ему совет.
Союз двух братьев и сестры прекрасен, то, что они посвятили жизнь замечательному изобретению, делает им честь, и все же ему надо изменить свою жизнь.
Надо влюбиться — и жениться. Построить дом. Завести детей. Скоро у него будет очень много денег и он сможет позволить себе все, что угодно. Но удастся ли ему победить самого себя, изменить своим привычкам? Самое страшное произойдет в том случае, если самолет превратится в бизнес, который полностью подчинит себе ее нового друга и отберет у него все… Она прожила свою жизнь для себя, слушая только собственное сердце, и ему советует жить так же.
Леди Черчилль поцеловала Уилбера и ушла.
Позже он часто вспоминал ее слова. Братья Райт заключили контракты с США, Францией, Великобританией, Италией и Германией, защитили свои права патентами, стали руководителями и акционерами крупного авиастроительного предприятия.
Но изобретать и летать Уилбер перестал — все его время и силы отнимали судебные процессы. Их патенты пытались оспорить другие изобретатели и иностранные правительства, и поэтому Уилберу приходилось постоянно ездить по миру и судиться.
Они с братом присмотрели большой дом, в котором мечтали жить с сестрой и отцом. Через день после того, как прежним хозяевам дали задаток, Уилбер почувствовал недомогание. Вскоре его не стало, это был сыпной тиф... Через некоторое время Катарина собралась замуж. Орвилл стал отговаривать ее, но сестра не послушалась. С тех пор они не разговаривали...
Орвилл Райт, богатый и знаменитый, одиноко жил в доме, купленном для большой семьи.
Он пережил скончавшуюся через три года после свадьбы Катарину и тех, кто пытался оспорить их приоритет в авиации. Орвилл увидел полеты реактивных самолетов и баллистическую ракету. Но сам он больше ничего не создал — секрет братьев Райт заключался в том, что их было двое, после смерти Уилбера Орвилл превратился в обычного человека.
Второй муж оставил леди Черчилль, когда ей исполнилось шестьдесят, — он предпочел жене знаменитую актрису Стеллу Патрик Кэмпбелл. В шестьдесят четыре года Дженни снова вышла замуж, на сей раз за чиновника Монтегю Фиппена Порча — тот был на три года моложе ее сына Уинстона. Книгу об авиации она так и не написала, все ее силы отняла карьера Уинстона — став премьер-министром, Черчилль говорил, что многим обязан матери.
Однажды при ней зашла речь о братьях Райт, и леди Черчилль сказала, что Уилбер был замечательным человеком, но в своей жизни он допустил одну большую ошибку...
Уилбер Райт изобрел самолет, но лучше бы он построил дом, посадил дерево и вырастил сына…
Подпишись на наш канал в Telegram