Разыгравшаяся между братьями сцена была достойна камеры великого режиссера. Никто никогда не видел, чтобы легендарные кинопродюсеры Харви и Боб Вайнштейн ссорились: публично они ни разу не высказались друг о друге плохо, поддерживая имидж дружной семейной команды. И в общем-то так оно и было, но сегодня Боба покинула обычная сдержанность, видимо, имелись причины...
Это ты во всем виноват! Ты! У тебя никогда не было тормозов, ты всегда выпендривался и делал только то, что хотел! И доигрался! Теперь из-за тебя мы банкроты!!!
Как тебе перспектива сдохнуть под забором?
Боб Вайнштейн орал во всю глотку, а Харви, уперев внушительных габаритов живот, плотно обтянутый белой рубашкой, в край стола, ошарашенно таращил глаза: ну и ну, валаамова ослица заговорила!
— Правда, все так серьезно? — голос Харви звучал почти равнодушно.
Боб издал нечленораздельный рык и швырнул Харви какие-то замусоленные бумаги — видно, их читали и перечитывали уже не раз.
— Вот финансовый отчет, полюбуйся! И вообще, ты в курсе, что сейчас кризис? Слыхал такое слово? И не такие, как мы, идут ко дну!
— Заткнись, малыш, я почитаю, — почти примирительно буркнул Харви: ругаться было неохота.
Чувствуя, что никак не может докричаться до брата и донести до него весь драматизм сложившегося положения, Боб завелся еще сильнее:
— Ты посмешище!
Что, не знаешь об этом? Только ленивый теперь не пишет, что у великого Харви Вайнштейна отшибло нюх и теперь он снимает только дерьмо! А сейчас послушай меня: если не перестанешь выделываться и не найдешь выход, я расскажу твоей Джорджине, что ты на мели. Тогда посмотрим, что ты запоешь!
У Харви сжались кулаки: «Ах ты сукин сын! Ишь куда гнет! Я тебе сейчас покажу…» Харви резко вскочил, опрокинув стул, и стал грозно наступать на брата. Они сцепились, и из офиса Weinsteins Company, где разыгралась эта сцена, долго еще доносились крики, ругань и шум потасовки.
На дворе стоял 2008 год, и дела компании Вайнштейнов в самом деле обстояли весьма скверно.
Фильмы, которые продюсировали братья, последнее время приносили одни убытки; из кредитной линии, предоставленной инвесторами, полмиллиарда уже израсходовано, проценты платить нечем, а это сорок миллионов в год! К тому же в этот чертов кризис вкладчики пожелали извлечь свои вложения из Weinsteins Company, а поскольку взять оттуда нечего, они грозили судом. Ситуация казалась невероятной: такое могло случиться с кем угодно, но только не с Харви Вайнштейном — великим и ужасным Харви, гением независимого кинематографа, удачливейшим дельцом, спродюсировавшим вместе с Бобом лучшие фильмы двух последних десятилетий — от «Криминального чтива» до «Влюбленного Шекспира».
Студия Вайнштейнов несла «золотые яйца» — чьи еще фильмы получили 249 номинаций на «Оскар», из которых 89 выиграны?!
Однако в последние годы с Харви явно что-то происходит, и не только злые языки, но даже собственный брат связывал это с его недавней женитьбой на молодой дизайнерше одежды Джорджине Чапман. Якобы с тех пор в бизнесе Вайнштейнов все пошло наперекосяк, а Джорджина, наоборот, процветает. Ее линию одежды Marchesa перестал пинать даже Vogue, хотя до появления Харви в жизни Джорджины ее вычурные наряды критиковали все, кому не лень. Боб не сомневался, что брат нанес визит главреду Vogue и замолвил словечко за свою кралю, во всяком случае, Анна Вентур почтила своим присутствием свадьбу Харви и Джорджины, которую Вайштейн превратил в грандиозное шоу с фейерверком, наприглашав туда всех знаменитостей, каких только мог, — Дженнифер Лопес, Кэмерон Диаз, Квентин Тарантино, Кейт Уинслет…
И все ради Джорджины, потому что сам Харви никогда не любил тусовки со звездами.
…— Джо, ты не бросишь меня, если узнаешь, что я разорен? — Харви тяжело дышал в трубку, словно только что пробежал марафон.
— Опять твои штучки? Такой, как ты, не может разориться. Ты — львище. И вообще отстань, я работаю, — мелодично пропела трубка, и Харви представил себе жену работающей: в легинсах, облегающих бесподобные ноги, приталенной блузке, с распущенными волосами почти до пояса, чуть высунутым, как у усердной школьницы, язычком.
Ох уж этот язычок Джо!
— А ты где, у себя в офисе? — полюбопытствовала Джорджина.
— Где же еще! — усмехнулся Харви. — Работаю!
Все считают, что больше в этой жизни он ничего делать не может, только пахать. А Харви сейчас вовсе не в офисе, он обманул Джо и отправился в Коннектикут в свой загородный дом, где поплавал в бассейне, а теперь вот сидит, завернувшись в махровый халат, и смотрит в небо. Слава богу, там, кроме облаков, больше ничего нет. Иногда, правда, в голову назойливо лезут воспоминания...
…Невзрачное здание жалкого кинотеатрика Mairfair на окраине нью- йоркского Куинса, с которого все, собственно, началось.
Здесь они с братом подростками впервые увидели картину Трюффо «Четыреста ударов», и Харви был сражен: он думал до этого, что кино — это всегда галиматья про Геркулеса или Джеймса Бонда, а тут такое! В субботу он притащил с собой в кино еще шестерых приятелей, но все до одного смылись во время сеанса, последний, протискиваясь в темноте мимо Харви, отдавил ему ногу и прошипел: «Ну и идиот же ты, Харви! Столько времени зря потерять!» Дураки, они ничего не поняли, что с них возьмешь, пускай смотрят свои гребаные боевики! По субботам в кинотеатрике крутили иностранные картины — Висконти, Феллини, Годара, и Харви просто балдел от этих невероятных фильмов, может, он и не понимал их до конца, но чувствовал: это супер, без поддавков!
«Кто привил вам столь изысканный вкус к кино?»
Десятилетиями журналюги доставали его этим вопросом. Никто ничего ему не прививал, он родился с этим вкусом и привил его младшему брату, заставляя засранца смотреть фильмы до конца под угрозой «сьездить по уху». Боб опасался бешеного темперамента Харви и приноровился мирно засыпать на скучных сеансах. Противоречить старшему Боб не смел, потому что в семье знали — Харви характером в деда по матери: если что не по нему — сразу в драку. Его уважала даже отпетая шпана из соседних кварталов.
Мириам Вайнштейн с утра до вечера стряпала у плиты, натирала полы и торговалась в дешевых лавках, чтобы трое ее мужчин были кое-как обихожены. Их отец Макс всю жизнь резал алмазы в ювелирной лавке на 48- й улице и никогда не отказывал сыновьям в деньгах на кино — выворачивал карманы и отдавал последнюю заначку, припасенную на дешевые сигареты.
Мать поступала точно так же. Теперь Харви понимает, какое это проклятие — вырасти в дружной еврейской семье, где ради тебя готовы звезду с неба достать, когда со словом «нет» у тебя просто отсутствует контакт на уровне физиологии. Родители слова против не промолвили, узнав, что Харви бросил университет в Буффало — туда семейство переехало, когда отец оставил работу; вслед за старшим ушел со второго курса и Боб. «Вы должны найти себя в жизни», — только и сказал им Макс, и Харви до сих пор благодарен отцу за это. «Искать себя» Харви начал с музыки, второй своей страсти после кино. Он вместе с приятелями организовал маленькую фирму, устраивающую в Буффало рок- концерты.
Боб, естественно, хвостом потянулся за старшим братом.
Вырывать зубами и когтями то, что ему нужно, Харви никто не учил, он родился с этим полезным навыком. Они с Бобби любят вспоминать, как Харви явился в 1975 году в Нью-Йорк, чтобы пригласить самого Маккартни выступить у них в Буффало. Могучий молодой человек в лопающихся на заднице джинсах и с львиной гривой преградил Полу Маккартни путь в лобби отеля, где тот остановился.
— На два слова, — очень убедительно пробасил он. — Вот письмо моей сестры, она умирает от рака, ее единственная мечта — услышать Маккартни...
Пол опешил от такого начала. Здоровяк стоял перед ним и гипнотизировал то ли умоляющим, то ли угрожающим взглядом.
— Вы не можете отказать.
Я уже договорился в Буффало, вот бумаги, — и две дюжие ручищи сунули под нос Маккартни документы.
Черт знает, как Харви тогда окрутил Пола. То ли тот был сентиментален, то ли почувствовал нечто такое в просителе, что счел за лучшее уступить. Про себя-то Харви знал: он возьмет Пола если не этим приемом, так другим — одним словом, просто не уйдет без согласия на концерт. Это теперь они с Маккартни друзья, и пару лет назад на одной из вечеринок сам Пол рассказывал об этом случае изумленной Джорджине: «Я вдруг почувствовал себя прямо-таки в пасти льва и не мог позволить ему сомкнуть челюсти». Джо с тех пор зовет его Львом — это домашнее прозвище Харви.
На том давнем концерте Маккартни в первом ряду сидел их отец Макс Вайнштейн. Впервые в жизни Харви видел своего вечно озабоченного, понурого родителя в таком возбуждении: тот подпевал в голос, подпрыгивал на стуле, закрыв глаза, раскачивался в такт музыке, а когда все закончилось, чуть не задушил сына в объятиях. Кто же знал, что Макс Вайнштейн всегда мечтал заниматься музыкой, ненавидел алмазы и просто принес себя в жертву семейному долгу?
— Делай только то, к чему лежит душа, Харви, не разменивайся по мелочам, я уже говорил тебе! — повторил Макс.
Как несправедливо, что отец умер от сердечного приступа, когда Харви было всего 24, и не успел увидеть, что сыновья выполнили его завет на все сто.
Про себя Харви давно твердо решил, что будет заниматься только кино, а не музыкой, — душа у него лежит прежде всего к кино. Какая-то добрая фея сунула ему в дар в колыбель это удивительное чутье, помогавшее безошибочно оценивать фильм уже по первым кадрам. Но на сотни километров вокруг не было ни одного киношника, по крайней мере Харви никого не знал. Каким-то образом однажды он раздобыл заветный телефончик самого Джулиана Шлоссберга. Если уж быть до конца откровенным, он поначалу понятия не имел, кто это такой. Знакомый знакомого Харви просветил, что это вице-президент самой могущественной голливудской студии Paramount Pictures, который отвечает за восточное отделение киноиндустрии и живет в Нью-Йорке. Харви, не долго думая, набрал его номер: — Вы должны взять меня ассистентом, потому что вам нужен именно такой человек, как я.
Мне известно, что ваши дела сейчас не блестящи, а я смогу вам помочь!
— Да кто вы такой, молодой человек? Чем занимались? Пришлите мне свое резюме!
Резюме Харви состряпал в десять минут, наврав там абсолютно все — с первой до последней буквы. Он написал, между прочим, что работал ассистентом у Трюффо и Годара. Шлоссберг, естественно, в две секунды раскусил хвастуна, но Джулиана сразила свобода, с которой наглец ориентировался в том, что называется «независимым кино». Период конца 60-х — середины 70-х годов был последним золотым времечком в Голливуде. Харви просто повезло: зубры типа Paramount вовсю интересовались тогда новыми, рискованными, независимыми кинопроектами.
Однако напрасно Харви надеялся, что ему тут же доверят снимать или патронировать кинопроцесс. У Шлоссберга он стал мальчиком на побегушках, и Харви на своих двоих носился на почту, часами висел на телефоне, обеспечивая встречи и контакты босса, научился варить отличный кофе и, принося его на какое-нибудь совещание Шлоссберга, не спешил убраться восвояси, а застывал на месте, развесив уши, пока его не выгоняли. Вся его учеба свелась к короткому курсу лекций по кинобизнесу, организованному тем же Шлоссбергом в муниципалитете. Впрочем, Харви не сомневался, что и так знает все о независимом кино. Он покинул Шлоссберга, твердо усвоив две прописные истины: кино делают секс и скандал, все остальное — детали.
Две тесные комнатенки, снятые на углу Западной 56-й улицы и Бродвея в Нью-Йорке, теперь именовались офисом братьев Вайнштейн, а сами они — совладельцами компании Miramax Films, название которой получилось из сложения имен родителей — Мира и Макс. Средства наскребли, продав свою долю в фирме, организующей рок-концерты. Поначалу, разумеется, братья намеревались снимать сами. Дурацкая лента Playing for keeps o подростках оказалась дерьмовой, лучше никогда о ней и не вспоминать. Зато благодаря этому опыту Боб навсегда выкинул из головы бредятину, что он — сценарист, а Харви — великий режиссер. И братья стали покупать на фестивалях понравившееся обоим кино, особенно зарубежное, и вкладывать деньги в его раскрутку. Их первое путешествие на Каннский фестиваль в 1980 году забыть трудно. Харви думал, что таких, как они, потенциальных покупателей, там ждут с распростертыми объятиями, но Вайнштейны не смогли даже снять приличный номер в отеле!
Бегали, высунув язык, по набережной и не знали, куда приткнуться. Оказалось, например, что весь отель Majestic Cannes снят голливудскими студиями, а Харви-то наивно полагал, что они приехали на фестиваль европейского кино, куда Голливуд не пускают! В конце концов на окраине Канн нашли какую-то конуру с узкими скрипучими койками и тюремными окошками.
На Каннском фестивале Вайнштейны сразу положили глаз на киноверсию британского музыкального шоу из двух частей The Secret Policeman’s Other Ball с участием ребят из комик-группы Monty Python и самых знатных артроковцев — от Стинга до Эрика Клэптона: в те первые годы музыкальные картины казались им более надежной платформой.
Когда дело наконец дошло до подписания договора с продюсером-британцем Мартином Льюисом, Харви улыбнулся акульей улыбкой и выдал:
— Не возражаешь, дружище, если я из двух твоих фильмов сделаю один?
Льюис замер с открытым ртом: то есть как?
— Не знаю, как в Англии, но в Америке никто не отсидит три часа в кинотеатре, даже при такой классной музыке, зуб даю. А так мы раскрутим твое кино на полную катушку.
Что ж, Вайнштейны могли поздравить себя с первым успехом: чутье не подвело Харви — урезанная вдвое версия картины только выиграла, на нее повалила молодежь, а Льюис в интервью честно признавался, что в первый момент принял Харви Вайнштейна за бандюгана, а не прокатчика, потому что тот разговаривал так, словно приставлял нож к горлу.
Харви не сразу понял, что его бойцовский характер и бульдожья хватка как нельзя лучше подходят этому бизнесу.
И Голливуд, и независимое кино — это вовсе не «фабрика грез», а самая настоящая коррида, только без правил, нервы здесь вырывают друг другу с мясом — вспомнить хотя бы ту раннюю историю со Стивеном Содербергом! В 1989 году Вайнштейны купили его фильм «Секс, ложь и видео», и началась морока! Всегда держа в голове девиз Шлоссберга — «секс и скандал», Харви собственноручно накатал такой ловкий текстик для телерекламы и афиши, что пальчики оближешь: слова «порно» там не было, но суть сводилась к тому, что вам, друзья, предстоит оценить именно ЭТО, и ЭТО будет изысканнейшего качества.
Содерберг, прочитав опус Харви, побледнел, сжал кулаки и двинулся на него, крича, что это омерзительно, низко, вульгарно! В его картине нет ни одной сексуальной сцены — в этом ее соль! Вайнштейн под натиском хлюпика Содерберга стал пятиться к стене, пытаясь избежать мордобоя. Потом они все-таки сцепились… Харви помнит себя уже сидящим на стуле, вокруг него вьются сотрудники, а в другом конце комнаты — Стивен, над которым участливо склонилась Ева. Почему, собственно, жена утешала не его, а противника? Вот в чем вопрос!
С Евой Чилтон к тому моменту они были женаты уже год. Эта ангелоподобная блондинка из отдела «семейных» фильмов Miramax была самой яркой девушкой в компании: пожелай Ева сниматься, ее бы, как говорится, с руками оторвали.
Но у нее не наблюдалось никакой склонности к актерству, она не умела притворяться, сказать неправду было для нее катастрофой.
Вокруг все диву давались, и Харви первый, — как могла запасть на него, невоспитанного обезьяноподобного грубияна, девочка из состоятельной бостонской семьи, да так серьезно, что пошла с ним к алтарю? А Ева мурлыкала, что полюбила в нем силу, талант, умение ставить цели и добиваться их...
В тот день, когда Вайнштейн подрался с Содербергом, он впервые заметил, что жена не на его стороне. Сколько раз потом он пытался втолковать Еве, что конфликты с режиссерами происходят для их же пользы! Харви запустил тогда «фальшрекламу» фильма «Секс, ложь и видео» — и сработало!
Под видом секстриллера он нагло сунул картину в коммерческие мультиплексы, в жизни не прокатывающие артхаусное кино, и они заглотили наживку! Фильм собрал в прокате 26 миллионов, в мае 1989 года в Каннах смущенный и потрясенный Содерберг извивался на сцене рядом с победоносно улыбающимся Харви, потому что фильм получил «Золотую пальмовую ветвь»! На вечеринке в его честь Стивен блекотал, какой гений Вайнштейн и как он ему благодарен. Харви многозначительно сжал локоть стоявшей рядом Евы, но жена, упрямо поджав губки, сказала: «Все равно нельзя было так унижать человека!» Евино чистоплюйство просто убивало Харви: ей хотелось, чтобы он оставался белым и пушистым ангелом с сильными руками и большим сердцем, как в ее любимых сопливых мелодрамах. При этом желательно, чтобы зарабатывал миллионы. Что ж, Харви всегда стремился к этому.
В 1992-м братьям показалось, что они уже добежали до финиша своей карьеры, выше — только облака: после бешеного успеха раскрученной Вайнштейнами картины «Жестокая игра», получившей сразу шесть номинаций на «Оскар», Miramax заинтересовалась студия The Walt Disney Pictures.
Теперь понятно, какая это была роковая ошибка — продаться им. Но тогда братья едва не лопались от гордости: крупнейшая американская студия предложила купить своего маленького собрата, которому без году неделя, за 80 миллионов. И пусть теперь Боб не врет, что отговаривал Харви от сделки! После подписания договора, пожимая руку Майклу Айснеру, главе Disney, Харви почувствовал, что его ручища вспотела от волнения. Повернувшись к Бобу, он понял, что и брат весь на нервах. Эх, видел бы их сейчас отец!
Зато мама Мира накрывала праздничный стол для своих мальчиков. Она собрала всех родственников и знакомых, плакала, целовала сыновей, вертела их в разные стороны, чтобы вдоволь налюбоваться, без конца поднимала тосты. Это ж надо: ее сорванцы из скромной еврейской семьи в Куинсе — и как поднялись!
Какой же Харви идиот, что повелся на имя Диснея! Да нет, они с Бобом оба хороши! Тоже мне независимые продюсеры! Ясное дело — Disney позарился на их растущие прибыли, и они проиграли, поверив обещаниям Айснера сохранить независимость Miramax, радовались, болваны, что внутри Disney у них будет куда больше финансовых возможностей. Хотя поначалу все вроде бы складывалось недурно.
Заснеженные вершины гор в Парк-Сити, в штате Юта, давно стали для Вайнштейнов родным пейзажем, ведь здесь ежегодно в январе проходил фестиваль независимого кино «Сандэнс», самый крупный в Америке.
1992 год врезался в память Харви знакомством с Тарантино. Впервые он увидел Квентина в окно своего отеля: по Мэйн-стрит задумчиво брел парень в майке с короткими рукавами, а на дворе — минус один. Чем-то — лицом? походкой? — он напоминал героев детских мультиков. Вайнштейн обожал психов, потому что сам такой. Он догнал парня, заключив с самим собой пари, что угадал: стопроцентно это режиссер из независимых, привезший свой первый фильм. Они все ведут себя здесь поначалу как лунатики. Вайнштейн потом хвастался, что выскочил к Тарантино по наитию, он, дескать, отточил нюх до такой степени, что чует режиссера с талантом по запаху, по внешнему виду, ему не надо для этого смотреть даже двух кадров его картины.
— Тебя как зовут?
— Квентин Тарантино.
А тебя?
— Пойдем куртку тебе купим, уши отморозишь, — Харви порой любил широкие жесты, вообще в душе он считал себя добрым парнем, правда, с заскоками.
Ева смеялась: муж ежегодно отстегивал кругленькую сумму зоопаркам на восточном побережье, видимо причисляя и себя к редкому виду животных, нуждающихся в защите. А Тарантино до сих пор хранит парку, которую Вайнштейн ему тогда подарил.
Оказалось, Квентин до этого никогда не видел снега, он вообще почти не выезжал из Лос-Анджелеса. В баре, где мужчины решили отметить знакомство, Тарантино немного рассказал себе.
Разумеется, Харви угадал — на фестиваль Квентин привез фильм «Бешеные псы» и потрясен, что «Сандэнс» его принял. Но Тарантино грызло другое — ему только что сообщили, что студия TriStar отказалась от обещания дать денег на его новый фильм.
— Вот сценарий, он гениальный, — Квентин бесцеремонно подвинул к Харви толстую рукопись, опрокинув его чашку с кофе.
Признаться, «Бешеные псы» Харви не сильно впечатлили, хотя потенциал у парня несомненный. Зато новый сценарий — жесткий, рваный, ни на что не похожий — Вайнштейн проглотил его за ночь, — потряс его настолько, что он уговорил осторожного Боба попробовать кое-что новенькое: спродюсировать будущий фильм, ведь до сих пор они только распространяли чужую продукцию.
Как же протестовал Боб! Просто из штанов выпрыгивал:
— Дать какому-то проходимцу 8 миллионов!
В ответ Харви кипятился:
— Голову даю на отсечение, будет успех!
Честно говоря, он еще тогда пожалел, что не может, как в детстве, попросту дать братцу в ухо, чтобы заткнулся. Но даже при всей своей самоуверенности Вайнштейн не мог представить того, что «Криминальное чтиво» номинируют на семь(!) «Оскаров» (хотя дадут только один — за сценарий) и вдобавок они получат с картины 214 миллионов прибыли!
Вкусив настоящий успех после «Криминального чтива», Харви решил, что ему можно все. Правда и то, что они с Бобом сделали себя самыми знаменитыми продюсерами в Америке: следующие десять лет «Оскары» за вайнштейновские картины были делом очевидным: в 1997-м — «Английский пациент»; в 1998-м — «Умница Уилл Хантинг», в 1999-м — «Влюбленный Шекспир»…
Тут бы Харви заметить, что его семейная лодка дала течь, но все внимание пожирал нескончаемый водоворот дел: охота за сценариями и фильмами, вечная спешка, подготовка к фестивалям: «Сандэнс», Канны, Венеция...
Кстати, Ева ездила с Харви на фестивали все реже, эта работа ее утомляла, она предпочитала проводить время с детьми. За 18 лет брака они обзавелись тремя очаровательными девчушками — Лили, Эмми и Рут.
Но разве Харви не сделал все для их благополучия? Дуплекс на Парк-авеню, любые бриллианты по желанию, любые путешествия... Зря, конечно, он не обратил внимания на то, что в какой-то момент Ева разделила их спальни. Ночью Харви устраивался в постели, поставив рядом две пепельницы, термос с кофе, тут же высилась гора объемистых папок со сценариями. Продюсировать картины — работенка, несопоставимая с прокатом; теперь приходилось все это читать. Хорошо Бобу — он вовремя умыл руки и занимался в основном маркетингом и рекламой, зато и у его жены Энни не накопилось столько претензий, как у Евы к Харви. Конечно, Еву можно понять… В комнате мужа вечная дымовая завеса, он до шести утра шелестит страницами, громко что-то восклицает, иногда матерится. Три часа сна, не больше, он еле держится на ногах от усталости, но к десяти уже несется в офис, порой впопыхах надев свитер наизнанку, — без Харви там наверняка случится пожар.
Выходных в Miramax давно нет, пашут круглые сутки.
С некоторых пор Вайнштейн обзавелся свитой — четырьмя бездельниками, двое из которых отвечали на все телефонные звонки по мобильникам, другие включали компьютеры, обегали все места, где может приземлиться босс, чтобы поставить туда баночки с диетической колой — если под рукой Харви не окажется колы, он пригрозит уволить всех, но перед этим может швырнуть чем-нибудь тяжелым: пепельницей, вазой — такой уж у него темперамент. И все терпят: вдруг им что-то перепадет от великого и ужасного, вдруг он замолвит словечко? Ведь пресса величает теперь Харви «голливудским Папой Римским».
Он непогрешим: если Вайнштейн считает, что фильм хорош, значит, он гарантированно соберет миллионы в прокате и получит кучу призов.
…— Где сиськи, черт побери?! Ты же обещал добавить сцену секса! Я что, ослеп? Ее нет! — Харви по обыкновению бесновался в своем кабинете, то долбал пудовыми кулачищами по столу, то с грохотом двигал тяжелую пепельницу в виде пары целующихся лебедей; перед ним уныло стоял худенький Донал Ларднер Уорд и упрямо разглядывал узор на ковре.
— Я счел это лишним. Без этого фильм будет гораздо эротичнее.
— Болван, болван, тысячу раз болван!!! Немедленно вставь эту сцену, понял? Завтра принесешь!
Джулия Робертс отказывается сниматься во «Влюбленном Шекспире»? Удвоить гонорар: нужна только она. Все равно не согласна? Отныне я буду приплачивать продюсерам, чтобы эту чертову куклу больше никуда не брали! Пусть посидит без работы!
У Вайнштейна руки тряслись от нетерпения, когда он первый раз сам уселся за монтажный стол: став продюсером, он считал себя полным хозяином картины. «Резать, резать, резать, резать!» — кровожадно приговаривал он, с наслаждением кромсая сцены по своему вкусу, за что его прозвали Харви-Руки-Ножницы. Режиссеры, бывало, хлопали дверью, узнав, что Харви сотворил с их шедевром, но потом просили прощения, потому что без Вайнштейна фильм не довести до конца: на какие деньги?
Иные сразу отдавались в руки Вайнштейна ради будущего успеха.
Однако в рабочий процесс некоторых — например Тарантино или Скорсезе — он никогда не вмешивался. И как бы вокруг на Харви ни шипели, ни проклинали, все признавали: у него дар, он знает, что делает.
Во время предварительных пресс-показов своих картин Харви преображался, вся его агрессивность исчезала, уступая место кошачьей обходительности. Сладко улыбаясь поглощавшим изысканную еду и напитки журналистам, он колобком подкатывался к женщинам и делал рискованные комплименты: «С таким бюстом надо сниматься… Я вас запомню». Особенно Харви привечал репортеров отделов сплетен, считая, что именно от них зависит реальная, «народная» реклама; Ричарду Джонсону, главреду знаменитой шестой страницы New York Post, публиковавшей слухи о богатых и знаменитых, он даже предложил написать сценарий, посулив неимоверный гонорар.
К счастью для Харви, дело у Джонсона застопорилось.
Интересно, как скоро сбрендил бы Вайнштейн от своей сумасшедшей жизни, если бы не удар, который нанес ему глава Disney Майкл Айснер? Их отношения не задались, этот омерзительный чинуша давно точил на них с Бобом зуб, а Харви так просто откровенно ненавидел. Правда, братья, то есть, конечно, Харви, вытворяли что хотели: под крышей респектабельного Disney выпускали, с точки зрения Айснера, нечто совершенно омерзительное — например «Догму». А в 2004 году из-за картины Майкла Мура «Фаренгейт 9/11», которую продюсировали Вайнштейны, разгорелся вообще неописуемый скандал. Пока Вайнштейн с Айснером выясняли отношения — так, что было слышно на всех четырех этажах, служащие Disney сидели как мыши, боясь высунуться в коридор.
— Я запрещаю прокат!
— бушевал Айснер.
— А мне плевать на твой запрет! — ревел в ответ Вайнштейн. — Мы — независимая студия!
Как всегда, осторожный Боб уговаривал Харви не лезть в бутылку, и, как всегда, Харви заупрямился.
Вайнштейны прекрасно понимали причину гнева Айснера: Мур жестко критиковал в своей картине президента Буша, а Disney собирался строить парк развлечений во Флориде, где брат президента, Джеб Буш, был губернатором. Ясно, что Айснеру наверху тонко намекнули, что фильм нежелателен.
В те дни Харви напоминал бегущего по прерии бизона: никакая сила не могла его остановить — так силен в нем был взыгравший дух противоречия, умноженный на азарт игрока.
«Фаренгейт 9/11» получил в Каннах «Золотую пальмовую ветвь». Харви потом донимали журналисты: мол, вы наверняка были уверены в победе, ведь председатель жюри — ваш близкий друг Тарантино?
— Просто я просчитываю ситуацию на много ходов вперед! — самодовольно изрек Харви.
Однако летом 2004 года ему оказалось не по силам просчитать, что, несмотря на всю его гениальность, их попросту выкинут из Disney, а Miramax останется частью студии, только без братьев Вайнштейн. Это была месть Айснера.
Точно так же Харви просчитался и в том, что терпение Евы будет вечным. Следом за Disney она предложила ему убираться из семьи, предъявив банальные и вечные как мир претензии: «Ты женат на своем бизнесе. Мы тебя никогда не видим, тебе плевать на нас». Три воздушных порхающих создания в бантиках и оборках, его дочки, прилипали к нему, словно бабочки, когда по выходным им везло увидеть папочку краем глаза. Они росли под вечную раздраженную мантру матери «папа работает» и привыкли к этому. Судья спросила Еву, когда они разводились, случалось ли мужу ей изменить? Вздернув головку, жена выпалила:
— Постоянно. Он 18 лет спал с «Мирамаксом» и «Уолтом Диснеем».
— Гомосексуалист? — расширила глаза судья.
Однако стоило Харви оказаться в чужой, холодной, хотя и стоящей 40 тысяч в месяц, съемной квартире, он тотчас оценил все прелести семейного уюта: и мелькающие бантики с оборками, и девичий щебет, и даже беспрерывное ворчание Евы, словно фон включенного телевизора с мыльными операми, которые она обожала. Теперь вместо этого — гадкая пустота и ты, словно тигр в клетке, один, даже порычать не на кого.
Впрочем, долго Харви в одиночестве не протянул. Обхаживать любовниц, ублажать их? Приноравливаться к капризам каждой? Не в его характере! И где взять на это время? Поэтому он не стал долго размышлять, стоит ли связывать себя с молодой элегантной дизайнершей Джорджиной Чапман. Они познакомились на гламурной вечеринке, устроенной Дианой Фюрстенберг. В отличие от актрис, на которых Вайнштейн за жизнь насмотрелся — все они на одно лицо и сплошь фальшивые, — в Джорджине было что-то от искренней девочки.
Милая, непосредственная, она по-детски смотрела на Харви открыв рот и смеялась над каждой его шуткой. Он-то привык к тому, что его все вокруг боялись, а Джорджина обращалась с ним отважно, как умелая укротительница. Расчувствовавшийся Харви купил в Сохо уютный лофт за четыре миллиона и предоставил Джо обустроить их гнездышко. Делать ей предложение он долго не решался. На кой черт 32-летней богине сдался 56-летний старый хрен, весивший целую тонну, неопрятный, как выживший из ума старик, шумный, как грохочущий в водосточной трубе камнепад, если такой бывает, с грязным чувством юмора?.. И все-таки она вышла за него в прошлом году!
После ухода из Disney и потери Miramax кто-то внутри него с силой нажал на тормоз. Он всего достиг, пересмотрел все на свете фильмы, выиграл все бешеные гонки за самые престижные призы в мире, и ему наконец надоела игра в великого и ужасного Харви. Разве можно было еще пару лет назад представить, что запойный трудоголик Вайнштейн будет молить подругу «прокатиться куда-нибудь на острова отдохнуть», а та станет руками и ногами отмахиваться, потому что у нее «творческий процесс»?! Джорджина — не Ева. Она целыми днями пропадает в своей студии, по вечерам за ужином в ресторане рядом с ней непременно лежат карандаш и бумага — вдруг придет гениальная идея? Она и ночью может вскочить и начать что-то рисовать. А Харви теперь позволял себе спать до полудня, потом садился к компьютеру, который благодаря Джорджине открыл для себя, словно новую планету, и долгие часы блуждал в дебрях Интернета.
Лишившись Miramax, Харви и Боб основали новую фирму — Weinsteins Company, и к ним валом повалили уолл-стритские воротилы, желая инвестировать деньги в самых успешных в истории кинопродюсеров.
Но как на самом деле обстоят дела у Харви, толком не знал даже Боб; занятый своей работой, он не замечал того, что старший брат практически все спихнул на помощников — и чтение сценариев, и монтаж, и отбор картин, а сам… Сам он часто отправлялся в одиночестве в свой дом в Коннектикуте — поплавать, погулять возле океана или… в зоопарк. Да-да, Харви частенько стал наведываться туда, где часами наблюдал за животными.
Раньше Харви растерзал бы, наверное, режиссера, который принес его фирме убытки, а сейчас преспокойно обедал со Скорсезе, чьи «Банды Нью-Йорка» провалились в прокате и нанесли Вайнштейнам миллионные убытки.
Теперь Харви плевать хотел, что газеты ругают «Чикаго», «Распутника», «Трансамерику». С 2000-го по 2008 год ни единого «Оскара»? Да он видеть больше не может этого позолоченного болвана! Боб чувствовал: с братом что-то творится, но не мог взять в толк что именно.
Однако после той потасовки, когда они с братом впервые в жизни мутузили друг друга и Боб пригрозил рассказать Джорджине, что они на мели, Харви спохватился. Их дела плохи, черт побери, очень плохи! Ко всему прочему за время своей хандры он проморгал, что рухнул рынок домашнего видео, сожрав колоссальную часть прибыли, которую они получали от продаж DVD. В самом деле, надо что-то предпринимать!
Терзали и мысли о Джорджине: а вдруг Боб сказал правду и она вышла за него только из-за денег? Никогда нельзя быть уверенным в женщине.
…— Джо, ты бросшь меня, если узнаешь, что я на мели? — Харви задал вопрос уже не по телефону, а дома, глядя прямо в глаза молодой жене.
— Ты не можешь быть на мели, ты самый крутой парень изо всех, кого знаю!
Харви сверлил ее взглядом: врет или говорит искренне? Приятно быть для девочки «самым крутым парнем», и все же…
— У меня долг… — и Харви написал на бумажке цифру с внушительным количеством нулей.
— У меня была двойка по математике, — бросила Джорджина и, перевернув бумажку, начала по привычке набрасывать на ней силуэт платья.
— Я больше не хочу работать. Что ты на это скажешь?
— Зато я хочу. А ты можешь отдыхать. Я мечтаю стать самым знаменитым дизайнером, самым-самым, как ты продюсером, и тогда…
Тяжесть, давившая Харви все эти дни после наезда Боба, постепенно отпустила. Ладно, надо что-то в самом деле придумать с долгами, а там видно будет.
И Вайнштейн придумал. Вернее, придумал, к кому обратиться: банкир Уильям Родс, финансовый гений, сумевший помочь уже многим, выпутал фирму Вайнштейнов из долгов. И в душе Харви опять зажглась лампочка: довольно он валял дурака, все-таки кино — не самая мерзкая штука на свете.
Конечно, он уже никогда не будет способен отдаться ему со всеми потрохами, как раньше, но делать дело не разучился.
…Летом 2011 года сияющий толстяк Харви стоял на сцене, объявляя даты премьер своих новых картин, которые, очень возможно, станут номинантами на «Оскар»: «Железная леди» с Мерил Стрип, «7 дней и ночей с Мэрилин» с Мишель Уильямс, «Кориолан» с Джерардом Батлером.
Публика бешено аплодировала: похоже, великий и ужасный Харви Вайнштейн возродился, как птица феникс. В первом ряду отбивали ладошки три дочери Харви и Джорджина с упитанным годовалым малышом на руках. Вайнштейн знакомым жестом расстегнул ворот вечно тесной белой рубашки и усмехнулся:
— Да-да.
Я вернулся к вам насовсем, как Карлсон. Больше не улечу.
Подпишись на наш канал в Telegram