— Понимаешь, я тебя люблю, но сделать это ну никак не могу! — с надрывной ноткой в голосе сказал Квентин, хлопнув Стива по плечу. — Если я тебя возьму, то мое кино не будет страшным. Все станут смеяться, а это для фильма ужасов просто беда…
Стоял теплый летний вечер 1995 года. Они сидели, неспешно потягивая пиво, в крохотном баре на углу Сансет-бульвара. Квентин Тарантино нервно прочесывал голову своими нескладными красными пальцами, громко сморкался и, добавляя обязательный «fuck» к каждому второму слову, пытался объяснить старому другу Стиву Бушеми, по какой причине не хочет снимать его в своем новом проекте, ремейке классического ужастика «Пятница, 13-е».
А ведь эту роль он обещал Стиву еще с незапамятных времен, когда узнал, что тот на самом деле родился в пятницу 13-го. После сумасшедшего успеха «Криминального чтива» перед новоиспеченным дарованием открылись безграничные возможности. Теперь Квентину дают деньги под любые проекты, а у него их припасено немало — и жестокая комедия на тему фашизма, и юмористическое порно, и стильный вестерн, и дорогой сердцу римейк «Пятницы…» Реализацией последнего он и решил в конце концов заняться. Причем на полном серьезе, без какой-либо издевательской иронии. Сумасшедший фанат дешевого хоррора, бывший работник ночного видеосалона, Квентин давно планировал переснять наивную ленту в своем, особо мрачном формате.
Вот уже пятый день, как он отбирал в студии актеров (бездарных идиотов-подростков — главных героев фильма) и не находил никого, кто бы ему подходил. Творческий процесс тормозил. А сегодня ко всем переживаниям добавилось еще одно — Квентин забраковал пробы Бушеми, на которого изначально делал ставку. Ради друга и любимого артиста Тарантино специально переписал роль психованной матери маньяка Джейсона миссис Вурхис на роль «отца, мистера Вурхиса». Хотелось, чтобы именно Стив стал центральным героем, сердцем фильма…
— Катастрофа, настоящая долбаная катастрофа! — то и дело повторял он. — Едва ты появляешься на долбаном экране, ни у кого в зале не остается сомнений — да вот же он, тот самый долбаный урод, который всех тут мочит. Хватайте его! Ты можешь вообще ничего не говорить, твое долбаное лицо ставит точку, закрывает тему, разрушает напряжение и валит весь мой проект к такой-то матери…
Тебе не пройти где-то в середине фильма с невинным видом долбаного лесничего, насвистывая дурацкую песенку,— любой подросток завопит: «Это он!» — и помчится предупреждать своих. Тебя не посадишь в начале картины со спортивной газеткой и транзистором в сторожку: ни один вменяемый тинейджер не рискнет поселиться в лагерь, за которым ты присматриваешь… Ты можешь появиться на экране всего лишь один раз, в самом конце, как долбаное пугало, чтобы все зрители закивали: «Да-да, именно таким мы его себе и представляли, этого дегенерата!» Лично меня это категорически не устраивает. Я все хотел сделать не так. Должна быть загадка, тайна. До последнего. Нет, ты не подходишь… и это катастрофа.
Квентин не мог успокоиться.
Рисуя все новые и новые сюжетные ходы и тотчас же их отметая, он еще больше заводился. Идея, которую оба вынашивали годы, на практике оказалась несостоятельной. А ведь когда-то оба так смеялись, представляя, что Бушеми за роль психопата-убийцы наверняка получит приз «Золотая малина», на который актриса Бетси Палмер, сыгравшая в первых двух «Пятницах», только номинировалась.
Квентин удивлялся — ведь он всегда знал, что у друга лицо отпетого негодяя. Как же он мог так просчитаться?
— Но ведь прежде мы с тобой не делали проб… — пытался успокоить друга Стив. – Брось, я и сам понимаю, что не подхожу.
По большому счету сей факт действительно не испортил настроение Бушеми.
Он никогда не баловал себя приятными фантазиями на тему блистательных главных ролей, никогда не рисовал себе образы эффектных героев в элегантных костюмах, всегда помня свое место. Да и слова своего преподавателя по актерскому мастерству: «С такой проблемной внешностью ты просто обречен играть придурков!»
В свое время Стив вполне гармонично вошел в большое кино с кривой ухмылочкой несвежего алкаша, полюбился режиссерам за яркую характерность, а зрителям — за ненавязчивый шарм, став привычным для всех и дико обаятельным козлом отпущения… «Это трудное амплуа, — шутил он в своих интервью, — но ведь кто-то должен делать эту работу».
Впрочем, это сейчас он стал таким мудрым, а в далеком прошлом «проблемная внешность» приносила ему сплошные огорчения…
Детские годы Стива прошли в Бруклине. Его отец, ветеран Корейской войны, когда-то лелеявший мечту стать кинооператором, всю жизнь проработал в муниципальной службе Нью-Йорка (Джо был мусорщиком). Ни стыда, ни смущения за свою профессию Джон Бушеми не испытывал — он зарабатывал приличные деньги, его все уважали, он рос по службе и имел множество социальных привилегий. Отправляясь на работу, отец надевал накрахмаленную и отглаженную женой белую рубашку и сложенный треугольничком отутюженный носовой платок. Мальчишки в школе, конечно, измывались над Стивом, дразня его то «огрызком», то «вонючкой». А временами присоединялись и учителя.
— Бу-у-ушеми!
— орал во все горло директор, отчитывая мальчика у себя в кабинете за какую-нибудь провинность. — Сколько еще будут продолжаться ваши безобразия? Если вы не способны нормально себя вести и учиться, вам стоит наняться в помощники к своему отцу!
Когда Джон узнал о школьных неурядицах младшего сына, он вызвал мальчика на доверительный разговор:
— Ты не представляешь себе, как я горжусь своим делом. Каждое утро мчусь на тяжелой большой машине по еще сонному городу, убираю улицы, помогая городу становиться красивым. Знаешь, а ведь все жители Нью-Йорка наводят порядок кто где: официанты убирают со столиков в ресторанах, дети — в песочницах, наша мама смахивает крошки со стола.
Это обычная работа, естественная, простая… и в ней нет ничего постыдного. Да, она маленькая, незаметная, но она моя!
После разговора с отцом Стив перестал реагировать на издевки сверстников на этот счет. Оставалось только разобраться со своей весьма специфической внешностью — «Лупоглазая жаба» и «Мистер шлепающий рот» то и дело возвращался домой зареванным. И если в глазах мальчишек он был достойным насмешек уродцем, то на взрослых заранее производил впечатление типа, не внушающего доверия, хрестоматийного хулигана.
Как-то мать послала его за продуктами в супермаркет. Стив мирно отбирал товары по списку, как вдруг раздался пронзительный свист. Посетители куда-то побежали, послышались хлопки, звуки ударов, звон разбивающихся бутылок.
Стив, ничего не понимая, тоже покатил нагруженную тележку к выходу и обнаружил, что охранник уже запирает двери, а возбужденные люди активно обсуждают сбежавшего вора. И тут один из покупателей, до этого пристально всматривавшийся в толпу, неожиданно указал на Стива: «Да вот же он, стоит тут как ни в чем не бывало!» Все обернулись и уставились на юношу.
— Но я… — начал было оправдываться Стив, — действительно не имею…
— Маленький стервец!— взвился кто-то в толпе.
— Ворюга чертов, думает, все сойдет ему с рук, — пищала толстая дама слева. — И тележку чью-то прихватил для пущей убедительности.
Приехал наряд полиции, началось дотошное разбирательство. При опросе свидетелей выяснилось —никто, собственно, не видел, чтобы Стив что-то прятал себе под рубашку. К счастью, нашелся старичок, который рассказал, как все произошло. Он описал следователю истинного вора — темнокожего толстяка под два метра ростом.
В метро женщины, боязливо косясь на Стива, садились как можно дальше, а в автобусе кондуктор лишь у него придирчиво осматривал билет, до последнего не веря, что тот не подсовывает ему фальшивку. Как-то раз Стив сидел на скамье в Центральном парке с банкой колы, когда к нему подошли патрулирующие территорию полицейские:
— Молодой человек, распивать алкогольные напитки в общественном месте, да еще в вашем возрасте…
категорически запрещено. Пройдемте с нами. Вы нам сообщите телефон ваших родителей и…
Хотя юноша отчаянно пытался доказать служителям порядка, что в его банке действительно вполне невинная газировка, верить ему почему-то никто не хотел.
Мог ли юный Стив предположить в те печальные мгновения, что в недалеком будущем его лицо «классического преступного элемента» станет козырной картой Тарантино? А фирменный образ «идеального психопата», как сказали братья Коэн, — украшением любой ленты? И ни у одного критика-сноба, ни у одной голливудской красавицы, ни у одного модного режиссера или крутого продюсера язык не повернется назвать Стива Бушеми некрасивым, серым, спившимся чмошником! Все они почтут за честь заполучить себе в картину «блистательного, умного, яркого и гениального артиста»…
Разобраться с комплексом некрасивого человека Стиву помогла мать.
Дороти отправила сына на прием к психотерапевту, надеясь, что тот поможет парню избавиться от самоуничижительных мыслей. Удивительно, но идея матери сработала, и мудрый доктор посоветовал Стиву… попробовать себя в актерской профессии. Имя благодетеля осталось в памяти Бушеми навсегда — Курт Рубинстайн. «Ты не некрасивый, ты необычный. И это твой конек. Твой выигрыш в лотерее. Ты заметный. Когда ты выйдешь на сцену или появишься в кино, обещаю: тебя никто не сможет забыть. И потом… ты получишь шанс быть кем захочешь, даже принцем».
Воодушевленный этим наставлением, по окончании школы Стив с ходу поступил в Колледж свободных искусств в Гарден-сити. Но проучился он там недолго — спустя год вынужден был уйти. И опять во всем было виновато его лицо!
Преподаватели, точно сговорившись, доверяли юному Бушеми в учебных спектаклях исключительно роли отрицательных персонажей, убийц, пьяниц и маньяков. Даже в «Гамлете» он играл могильщика. Веселые перспективы в искусстве, ничего не скажешь!
От «комплекса специфического лица» он не сумел избавиться даже в театральной школе. Бросив занятия, Стив брался за любую работу. Он был грузчиком, пожарным, ночным сторожем, официантом, торговцем мороженого. Последнее дело особенно пришлось ему по душе.
Фирма предоставила Бушеми в распоряжение грузовичок, на котором он объезжал все дворы Нью-Йорка. Да вот беда, провести лучшие годы в клоунском колпаке продавца мороженого Стиву совсем не хотелось. Заработанные деньги он пропивал в барах, где встречал таких же, как и он, обиженных судьбой стертых личностей. Разнорабочие, грузчики, продавцы хот-догов... Пожалуй, впервые Стив чувствовал, что ничем не отличается от толпы убогих, лысых, косых и кривых — все за стойкой будто обладали серийно невзрачной внешностью, погасшим взглядом, опущенными вниз уголками губ, резко прочерченными морщинами. Лучше уж быть таковым на экране или на сцене, но боже упаси в реальной жизни… Поэтому он решил возобновить учение в школе драматического искусства. Правда, теперь Стив был уверен, что сумеет показать несносных прощелыг такими, какими их никто прежде еще не видел — трогательными, закомплексованными, переживающими, наивными, даже смешными…
Так у него появилась своя тема, своя ниша…
Талант артиста быстро оценили, его стали приглашать на небольшие роли отморозков и дегенератов. Вскоре колоритного эпизодника заметили — еще бы, с участием Бушеми выходило по пять фильмов в год… Предложения маленьких ролей посыпались в таком количестве, что он потерял им счет. Проблематичная внешность, принесшая Стиву столько огорчений в прошлом, неожиданно стала его визитной карточкой. Недостаток, который он всегда воспринимал как проклятие, оказался истинным даром небес. После Тарантино и Коэнов на него обратили внимание другие маститые режиссеры, и хотя ему предлагали исключительно роли ублюдков, киллеров и маньяков, умирающих через десять минут после начала фильма, он перестал переживать по этому поводу.
Во-первых, предлагали культовые режиссеры. Во-вторых, работа высоко оплачивалась. В-третьих, к нему в Голливуде стали относиться с подчеркнутым уважением, называя не только «идеальным психопатом», но и «богом эпизода». Разве можно забыть его мистера Розового в тарантиновских «Бешеных псах», маньяка Грина в «Воздушной тюрьме», которого побаиваются Николас Кейдж и Джон Малкович, чокнутого геолога Рокхаунда в «Армагеддоне», затмившего своим обаянием самого Брюса Уиллиса? За Бушеми прочно закрепилась слава уникального артиста, способного появиться на экране на несколько минут и при этом сделать из роли шедевр. Бушеми знает в лицо чуть ли не каждый второй американец, и когда Стив в очередной раз спускается в метро или садится в автобус (а он передвигается по городу исключительно на общественном транспорте), устает кивать.
При этом он совершенно не обижается, когда его панибратски хлопают по плечу или двусмысленно подмигивают. Приятно, когда миловидные женщины строят глазки и просят автограф, а подростки корчат умопомрачительные рожи «в его честь». Никакой спасительной дистанции он вокруг себя не выстраивает. Возможно потому, что в душе вовсе не чувствует себя исключительным…
Впрочем, полюбился Бушеми не только поклонникам, но и журналистам. Хотя у последних он и отнимал работу, никогда не давая повода написать что-нибудь жареное про себя и свою семью. Ведь в реальной жизни он оставался до невозможности нормален.
Стив однажды даже посочувствовал журналистам: «Бедняги, как я их понимаю. Они просто хотят хорошо сделать свою работу, а я для них — слишком невыигрышный материал. Такой совсем обычный человек. Разве это интересно?»
Впрочем, у него иногда находится пара смешных историй, которыми он по настроению может поделиться с журналистами. Вспомнить хотя бы тот случай, когда они с Тарантино в Берлине отправились в ночной клуб (в тот период, когда Квентин несколько месяцев снимал там квартиру, выбирая натуру для «Бесславных ублюдков», а Стив приехал его навестить). Клуб посещали местные работяги, замученные заботами о насущном хлебе, — тяжеловесные мужчины с печальными глазами, которые явно не ходили в кино «на Тарантино».
Обратив внимание на странных иностранцев, заказавших себе много пива и сарделек с колечками жареного лука, немцы поглядывали на них с нескрываемым омерзением. Еще бы — те слишком громко разговаривали и непотребно ржали. Кружки их быстро пустели, и один из них — «тип со... съехавшей челюстью» (так посетители позже описали Тарантино полицейским) — то и дело покрикивал на плохом немецком: «Нох айнмаль!» (еще раз), дразня официанта крупной купюрой, призывно помахивая ею в воздухе. А еще неискушенным рабочим не нравилось, как «челюсть» (Тарантино) раскладывал на столе пасьянс из сарделек и что-то с жаром объяснял своему «собутыльнику» (Бушеми). (Это были идеи сценок для нового сценария.) А еще у ног подозрительных типов стоял увесистый чемодан, из которого они то и дело извлекали деньги (Встретив Стива в аэропорту, Квентин сразу повел его в бар, и тот не успел оставить вещи в отеле.)
Где-то через час после того как Стив и Квентин сели за столик, они успели здорово набраться.
Наконец посетители вызвали наряд полиции, когда Тарантино пустился в пляс, покрикивая: «Нох айнмаль!» — видимо, единственное немецкое выражение, которое знал. Приехавшей бригаде угрюмые рабочие сообщили, что в баре хулиганят «педики-иностранцы с чемоданом, набитым деньгами».
Полицейские, войдя внутрь, уверенной походкой сразу направились к Бушеми, хотя виновник всеобщего беспокойства, отчаянно пьяный и агрессивный Тарантино, выкидывал лихие коленца прямо у них перед носом. Стиву пришлось предъявить документы, он широко улыбался, пытаясь все свести к шутке.
Позже история дружеского дебоша в Берлине попала в газеты, и один из полицейских признался журналистам, что узнал в Бушеми «типа с фотографии на стене их участка»: «Едва переступив порог бара и увидев того типа, я готов был поклясться — это Хельмут! Одно лицо! Тот самый Хельмут, которого разыскивают уже несколько месяцев за убийство трех пенсионеров. Позже все прояснилось, но я до сих пор удивляюсь — бывают же такие совпадения!»
Единственный человек, с которым у Стива никогда не возникало подобных проблем, была его первая и единственная жена Джо… Они познакомились летом 1986 года в Нью-Йорке. Стояла дикая жара, улицы были пустынны. А на бруклинскую Фронт-стрит, куда забрел Стив, никогда не попадали праздные туристы. Ему недавно исполнилось 29 лет, и он только что получил эпизодическую роль в идиотской комедии «Поцелуй папочку перед сном», а посему пребывал в отличном настроении и, задорно насвистывая, блуждал по городу в поисках сносного бара, чтобы это дело отметить.
Как вдруг… точно вкопанный, он остановился у витрины художественной галереи Superfine, не в силах отвести взгляд от странной картины. Это был безумный фотоколлаж некой Джо Андрес под названием «Дух с моего чердака». В роли духа выступал туповатого вида пластмассовый пупс, восседавший в старинном кресле посреди ветоши, пыли и картонных коробок. К его руке скотчем был приклеен «скипетр» —вилка с дохлой мышью.
Стив и по сей день не может внятно объяснить себе, что именно его так потрясло в той картине и что конкретно продолжает глубоко волновать во всех этих шизофренических коллажах любимой жены.
Но тогда, точно под гипнозом, он проследовал в галерею и познакомился с остальными героями неизвестной художницы Джо Андрес (конкретно над пупсами, как он отметил, она поизмывалась основательно). Были там и «Духи бабушкиного подвала» — такие приторные неваляшки с прикрепленными на жвачку вампирскими зубками, и «Демоны моей крыши» — отряд голых грудничков с угрожающе воздетыми к мрачному небу ручонками, и пластмассовый новорожденный в костюме полицейского под названием «Призрак офицера Кроттера».
Стив был заворожен увиденным. Он и не замечал, что, переходя от экспоната к экспонату, давно передвигается по замкнутому кругу.
— Не надоело? — услышал он за спиной веселый голосок. Обернувшись, Стив заметил, что в галерее кроме него находится еще худенькая миловидная девушка с растрепанной рыжей челкой.
— Надоело? Да я просто потрясен! — ответил он.
— Спасибо, это ведь все сделала я! — отозвалась молодая художница. — И вы первый после моего брата, кто это прочувствовал. Ну и дядька-галерейщик.
А потом Джо рассказала Стиву, что с детства побаивалась жутковатых пупсов, которыми была наводнена ее детская. Тут Стив неожиданно вспомнил: когда он был маленьким, воплощением всех его несчастий были точно такие же пластмассовые малыши — потертые, с выпавшими глазами и вдавленными животами, перешедшими к нему от мамы Дороти и ее сестер (у бабушки Стива по материнской линии было пятеро дочерей).
Ненавидел их Стив по-черному, потому как старший брат Майкл присвоил всю коллекцию мальчиковых игрушек, оставив младшему, которого упорно считал родственником низшего сорта, «кукольный мусор». Ночами он не мог заснуть, пока не отвернет всех до одного пупсов лицом к стенке, чтобы не видеть этих бесстрастно уставившихся на него глаз-стекляшек. И вот теперь, спустя столько лет, он неожиданно встречает девушку, которая так же натерпелась от них. Бывают же такие совпадения…
Стив и по сей день не перестает удивляться, сколько мистических нитей связывают его с женой. Он по-прежнему влюблен в ее озорные глаза и челку, которую время перекрашивает во все более тусклые оттенки. И в ее гадких пупсов — да-да, они все еще волнуют ее как художника.
На картинах теперь уже знаменитой в богемных кругах Джо Андрес (Кевин Спейси, Квентин Тарантино и Дэвид Линч — ее самые ярые поклонники) пупсы уже вышли за пределы потаенных домашних чердаков и подвалов — они парят над городом, заводскими трубами и электровышками в образах «Духов Бруклина» или «Ночных фантомов Гринич-виллидж».
Поневоле уверуешь в чудеса, когда вот так в один прекрасный день судьба пошлет человека, с которым у тебя так много общего. Ведь Стив, как и Джо, с младых лет считал себя неудачником, рожденным в пятницу 13-го. (Кстати, те пробы, закончившиеся неудачей, настолько разочаровали Тарантино, что он решил отказаться от римейка.) А Джо появилась на свет 29 февраля, и когда выпадали годы без этой даты, девчонке казалось, что ее попросту не существует…
и что она на самом деле призрак.
С того памятного летнего дня, когда в нью-йоркской галерее он встретил и полюбил молодую художницу Джо Андрес, в биографии которой обнаружил немало совпадений со своей, ничего не изменилось. Они по-прежнему вместе, по-прежнему влюблены друг в друга, у них растет сын Лусиан. Жена, кстати, помогла Бушеми окончательно похоронить комплекс некрасивого человека. Она уверена — привлекательнее Стива не найти: «Ты необычный и притягательный. Инопланетянин! Твое лицо непростое, уникальное. Оно выделяется из толпы. На тебя хочется смотреть и смотреть», — из этих слов Джо сделала эпиграф к одной из своих выставок, посвященной мужу, ее вдохновителю. На масляных полотнах Джо Стив предстал перед публикой в образе ее главного и любимого натурщика.
Необыкновенное лицо Бушеми узнавалось во всех персонажах картин с выставки — будь то старик, женщина, ребенок и даже неодушевленный предмет. «Я одержал победу над пупсами и горжусь этим. Теперь с нашими детскими печалями покончено навсегда», — торжественно произнес Стив на презентации выставки в галерее, но истинный смысл сказанного явно никто из посетителей и приглашенных не уловил. Неудивительно — ведь это было глубоко личное признание.
«Король «кушать подано», несмотря на малый творческий формат, снимается без передышки — за двадцать лет с его участием вышло более пятидесяти картин. Он получил премию «Независимый дух», который в Голливуде считается весьма престижным, а в 1997 году кинокритики вписали его имя в топ-список «Сто лучших звезд всех времен».
А еще благодаря повышенной востребованности он сколотил внушительный капитал. Стив приобрел роскошный семимиллионный особняк в Лос-Анджелесе, виллу в Лас-Вегасе, две квартиры в Нью-Йорке и мастерскую для жены с потрясающим видом на Бруклин. И когда журналисты пытаются деликатно выяснить, не испытывает ли он дискомфорт в образе блеснувшей кометы, Стив не обижается — он наверняка вспоминает слова отца, сказанные ему когда-то именно по этому поводу.
— Я просто делаю свою работу — маленькую, но свою. И в ней нет ничего постыдного. Единственное, что действительно угнетает, — мне надоело постоянно умирать в своих фильмах! Не понимаю почему, но моих героев убивают обычно в первой трети картины.
Знаете, я ведь каждый раз, получая сценарий, сразу заглядываю в конец, пытаясь узнать, оставят ли меня в живых. В эти горькие минуты я сразу же начинаю искренне сочувствовать своей маме, да и жене с сыном — вот каково им все это видеть, скажите на милость? А ведь такую свинью мне подкладывают не кто-нибудь, а близкие друзья. Вот братья Коэны, например, в фильме «Париж, я люблю тебя» придумали избить меня до полусмерти. Зачем? Итан считает, что я такой человек, которому почему-то всегда хочется дать в морду. Приятно такое слышать, ничего не скажешь.
Итан Коэн, кстати, одно время планировал снять Стива в необычной роли — добропорядочного семьянина, которого весь город подозревает в серии жестоких убийств. Все улики против него, все факты указывают на его причастность…
да и зрители уверены: задача фильма — дотошно воссоздать портрет преступника. И лишь в последних кадрах становится ясно, что герой Бушеми — сама невинность, да что там, несчастная и последняя жертва маньяка, которым оказывается симпатичный почтальон. «Такой вот парадокс! — любил повторять Коэн. — Представляешь, ты — и невиновен?! Отличное решение!»
В 2004 году Бушеми снялся в криминальном телесериале «Клан Сопрано», где его герой Бландетто появлялся в 15 сериях подряд как друг детства главного героя. Это стало для него настоящим эмоциональным испытанием, ведь актер не привык так долго жить на экране.
— Я все время ждал подвоха. Нервы были напряжены. Сценаристы писали тексты будущих серий по ходу дела, и никто из нас, артистов, не знал, что его ждет в недалеком будущем.
Лишь я был уверен — меня непременно должны грохнуть. Однако заканчивалась работа над одной серией, начинались съемки другой, а я все еще подавал и подавал реплики… — чудо, да и только. Пожалуй, никогда еще я так не волновался.
Поэтому когда в 2010 году режиссер Мартин Скорсезе без проб утвердил Бушеми на «Подпольную империю», да еще на главную роль, у Стива сработал рефлекс вечного «эпизодника». Отправляясь на встречу с режиссером, он до последнего момента был уверен, что его герой появится в трех-четырех ярких блицсценах, проведя свой образ красной нитью сквозь весь сериал, и погибнет где-то в последней серии. Когда же Скорсезе вручил ему увесистый том сценария и принялся увлеченно рассказывать о зловещем «Наки» Томпсоне, в образе которого он лично видит только Стива Бушеми…
тот совершенно растерялся! Такой исключительной чести он никогда прежде не удостаивался. Поэтому, слушая комплименты Скорсезе, ловил себя не только на смущении, но и на желании обернуться — может, в кабинете режиссера находится кто-то еще? Но Скорсезе и Бушеми были в кабинете одни. Актер с удивлением взирал на живого классика, энергично размахивающего руками, рисующими в воздухе взрывы пиротехников и удачные, по его мнению, конструкции грандиозных декораций.
— Это будет большое кино, в котором все без дураков, — бюджет, как у блокбастера. И вы, вы! Вас я хочу поставить уже на титры в самом начале. Ваше лицо — огромное, крупным планом. Вы дерзко посматриваете в сторону горизонта, будто бросая вызов всевышнему: «И что?
Кто из нас вышел победителем?»
— Мое лицо? — осторожно переспросил Стив. — Крупный план?
— Оно совершенно! — закатил глаза Скорсезе. — За невзрачной внешностью скрывается великий ум, хитрый, ловкий, изящный человек, поставивший на колени весь город, ставший во главе могущественной преступной империи! Боже, какое счастье, что вы согласились у меня сниматься…
Подпишись на наш канал в Telegram