Джон Доналдсон и Сьюзан Муди, отец и мачеха кронпринцессы Дании — Мэри, едва поспевали за ней и кронпринцем Фредериком. У Мэри на руках сидела малышка Изабелла, впереди торжественно шествовала королева Маргрете II, окруженная своей свитой. Вся процессия направлялась в небольшую церковь в копенгагенском Кристианборге на крестины маленькой принцессы...
По обеим сторонам тянулась бесконечная вереница журналистов, отделенных от королевского семейства специальными барьерами, фоторепортеры исхитрялись протиснуться как можно ближе к венценосным особам, слепя их назойливыми вспышками, некоторые просовывали свои микрофоны наперерез идущим, на ходу выкрикивая вопросы.
Королева плыла, не удостаивая репортеров ни единым словом, ни единым поворотом головы, кронпринцесса Мэри и кронпринц Фредерик бросали односложные ответы: мол, все прекрасно, девочка здорова, мы счастливы — и все в таком духе...
— Почему тогда у принцессы Мэри такой вид, словно она ступает по минному полю? — выкрикнул чей-то нагловатый голос.
Мэри споткнулась и замешкалась, явно не зная, что сказать, но тут раздался звонкий возмущенный голос ее мачехи Сьюзан Муди, маленькой энергичной дамы:
— Принцесса Мэри устала, она целыми днями возится с детьми!
Она все делает сама!
— Разве у Изабеллы и Кристиана нет няньки? — не унимался любопытный репортер.
— Конечно, есть, но дело в том, что Мэри…
Только Сьюзан не слышала в эту минуту, что муж на нее почти кричит, потом Джон Доналдсон схватил ее за руку и почти силой поволок за собой. Вся толпа уловила, как он громко повторял:
— Закрой рот, Сьюзи, прошу тебя, ты слишком много болтаешь, закрой рот!
Сьюзан вздохнула и, повернувшись к толпе журналистов, выразительно развела руками — мол, видите, рот затыкают. Вышло так мило и так комично, что ей зааплодировали.
Заметил ли кто-то из толпы в этот момент, как недовольно нахмурилась королева? В тот день — ни во время крестин, ни потом, пока длилась торжественная семейная трапеза во дворце Амалиенборг, — королева Маргрете не удостоила чету Доналдсон ни единым словом, ни единым взглядом, словно они внезапно сделались невидимками. Несколько раз, оказавшись вблизи Джона или Сьюзан, королева подчеркнуто и упорно держала рот на замке, тонкие губы были упрямо сжаты, подбородок вздернут вверх; согласно этикету заговаривать первым с Ее величеством считалось неприличным. Кронпринцесса Мэри, темноволосая хрупкая молодая женщина с испуганными глазами, выглядела несчастной и бросала на родственников беспокойные взгляды, но сама подойти к ним и заговорить не решалась, так что под конец вечера Доналдсоны оказались в полной изоляции.
Придя домой в свою довольно скромную квартиру, Сьюзан расплакалась:
— Это черт знает что — так себя вести с людьми!
Точно мы прокаженные! Что я такого сделала?
Джон Доналдсон огорченно суетился около жены:
— Сьюзи, я же просил тебя — никогда не разговаривай с прессой! Никогда! Ты же знаешь, она этого не выносит.
Словечком «она» на их домашнем языке именовалась королева Маргрете.
— Она не выносит! — всплеснула руками Сьюзан. — Скажите пожалуйста! А то, что люди облетели пол земного шара, чтобы попасть на крестины нашей внучки, она не понимает?
И не удостоила их ни единым словом, шла, как мумия, как солдат, как…
— Не увлекайся сравнениями, Сьюзи, мумии не ходят, — буркнул Джон. — Что мы можем поделать?
— Бедная девочка! — завела свою любимую песню жена. — Как она страдает!
«Бедной девочкой» Сьюзан называла свою падчерицу — кронпринцессу Мэри, в девичестве Доналдсон; что касается тех, кто «облетел пол земного шара», то речь шла об огромном количестве австралийских журналистов, приехавших на крестины дочки Мэри и Фредерика просто потому, что семья Доналдсон была родом из Австралии и датская кронпринцесса — австралийка. Впрочем, три года назад, в 2004 году, когда Мэри стала женой датского кронпринца Фредерика, ей, разумеется, пришлось отказаться от австралийского гражданства.
После замужества дочери ее отец с женой — мать Мэри умерла в 1994 году — тоже переехали в Копенгаген. Если раньше Джон Доналдсон преподавал математику у себя на Тасмании, то теперь ему дали место профессора в университете Копенгагена; его жена Сьюзан Муди на родине сочиняла детективы, но в Дании у нее пока, как она выражалась, «рука отказывалась писать».
— Бедная девочка наверняка очень расстроена, ведь Мэри видела, как она с нами обошлась, — не унималась Сьюзан.
«Бедная девочка» принцесса Мэри и в самом деле была страшно расстроена. Она так стремилась к браку с особой королевской крови! В результате добилась его — и все ради того, чтобы оказаться в лабиринте сложных, малопонятных ей закулисных интриг и вздорных убеждений одного из самых старых королевских дворов Европы.
Подумать только, она вошла в дом Глюгсбургов, в ее детях течет истинно голубая кровь династии с почти тысячелетней историей, разбавленная, правда, ее собственной, совершенно обыкновенной, плебейской. Счастлива ли она? Трудно сказать. Она все еще чувствовала себя здесь чужой, не могла привыкнуть к холодному климату, датский язык давался ей с трудом, а главное, Мэри до сих пор плохо понимала свои обязанности кронпринцессы и по большей части довольствовалась тем, что была просто хорошей матерью своим детям: Кристиану и Изабелле — сама водила Кристиана в детский сад, сама следила за кормлением малышки, часто гуляла с ними, как самая обычная рядовая мать. Любила, чтобы муж проводил вечера с семьей и вел себя так же, как отец когда-то с ее матерью-домохозяйкой — помогал с детьми, выполнял ее поручения...
Правда, у Фредерика в отличие от ее отца, который содержал большую семью и с утра до вечера работал, свободного времени было достаточно, и первое время Мэри даже удивлялась, до чего вольготно живут принцы — прямо как в сказке! При этом ее свекровь была занята государственными делами круглые сутки. Может, властная королева просто не хочет никого к этому подпускать? Трудно во всем разобраться, особенно в чужой стране. Иногда Мэри приходило в голову, что, оставшись в Австралии, она была бы гораздо счастливее; а так под тяжестью титула принцессы девушка словно превратилась в другого человека: не только вся ее легкость и беззаботность остались дома, но даже присущие ей напористость и сила характера. Здесь ее одолевали меланхолия, вечное беспокойство и одиночество...
Рядом, кроме придворных дам, неискренне улыбающихся, вышколенных и молчаливых, не было никого, с кем можно посоветоваться или просто излить душу. Мэри так часто хотелось сбежать к отцу и Сьюзи, заменившей ей мать, но королева недавно поставила ей на вид, точно провинившейся школьнице, — мол, не слишком ли много кронпринцесса общается со своим простолюдином-папенькой и его «слишком болтливой и очень вульгарной» женой-детективщицей? Сьюзан королева невзлюбила с первого взгляда и едва удостаивала чуть заметным хищным кивком, когда той доводилось попасться Маргрете на глаза.
В тот вечер после крестин Изабеллы кронпринцесса осталась одна в их с Фредериком крыле дворца в Амалиенборге.
Принц получил ее разрешение провести время за бриджем и разговорами со старинным приятелем графом Херрингом, ненадолго приехавшим из Лондона. Понимая, что друзьям хочется поговорить вдвоем, Мэри не стала настаивать, чтобы муж взял ее с собой.
Тряхнув распущенными темными волосами, Мэри решительно направилась в кабинет: надо занять себя чем-то полезным, раз уж сегодня осталась одна; кстати, она давно не просматривала почту, наверное, там уже много всего накопилось. Несмотря на XXI век, венценосным особам все еще продолжали присылать корреспонденцию в специальных конвертах с королевской печатью. Мэри пользовалась электронной почтой, в основном чтобы пообщаться со своей старшей сестрой Джейн, оставшейся в Хобарте. С обложки красочного журнала, выпавшего из очередного конверта, улыбалось сияющее женское лицо.
Что здесь делает этот журнал? Мэри присмотрелась к вынесенным на обложку надписям. «Откровения бывшей герлфренд кронпринца Кати Сторкхольм». Сердце принцессы учащенно заколотилось.
После того как кронпринцесса прочла интервью, она поспешно вышла из комнаты, предупредила прислугу и няньку, что ее не будет какое-то время, и почти бегом пронеслась мимо стоявшей навытяжку королевской стражи в серо-голубых мундирах. Она направлялась к отцу и мачехе. Ее жгли отчаяние, раздражение, подозрительность, страх, Мэри не терпелось поскорее поделиться терзавшими ее чувствами с Сьюзан, единственным близким человеком в этой стране, которому кронпринцесса по-настоящему доверяла.
…По стечению обстоятельств в это самое время муж Мэри кронпринц Фредерик в гостях у лондонского друга графа Херринга нос к носу столкнулся со своей бывшей любовью Катей Сторкхольм. Той самой, интервью с которой прочла кронпринцесса Мэри. Повзрослев, Катя стала еще привлекательнее, чем была, когда они познакомились. Перед Фредериком стояла элегантная красавица с волосами, собранными в конский хвост; как и раньше, в ней ощущались сила и надежность, несмотря на ее изящную хрупкость.
— Я пришла переговорить с графом Херрингом о работе, думаю, займу его ненадолго, — ровным голосом сказала Катя Фредерику, и его больно резанул ее бесстрастный тон.
Херринг извинился перед Фредериком и усадил его в маленькой уютной гостиной, куда прислуга принесла кофе и восхитительно пахнущий корицей и ванилью глинтвейн.
Катя.
Она не была первой девушкой Фредерика, в этом смысле он созрел очень рано и уже в 16 лет не давал проходу юным копенгагенским красавицам, гоняясь за ними по узким улицам старого города на мотоцикле. Но как только в 1994 году Фредерик познакомился с тонкой и изящной, как хрустальная рюмочка, бесконечно привлекательной и остроумной 23-летней красоткой с серебристым смехом, легко прощавшей, а главное — непостижимым образом вникавшей во все тонкости его души, — все остальные девушки были им забыты. Отец Кати, Могенс Нильсон, очень богатый бизнесмен, участвовал в парусных гонках вместе с отцом Фредерика — принцем Хенриком. У девушки были нелады с родителями, и, чтобы досадить семье, она рекламировала нижнее белье.
Фредерик всегда завидовал тому, как Катя умеет отстаивать свою независимость. Отец требовал, чтобы она училась на юриста — дочь посмеялась над его мечтами и жила так, как ей нравилось, при этом полностью отказавшись от финансовой помощи предков. Фредерик часто с восторгом слушал Катины рассказы о ее детских подвигах непослушания и жутко огорчался, потому что ему самому до нее было очень далеко. Другое дело, что его родителями были королева Дании и принц-консорт — в этом между ним и его новой подругой, конечно, заключалась существенная разница. Однако только Кате Фредерик признался, что его настоящей матерью, в сущностью, стала Элса Педерсен — его няня. Девушка не раз бывала с Фредериком на верхнем этаже королевского дворца Амалиенборг, где для мальчиков, Фредерика и его младшего брата Йоакима, были спроекцированы специальные апартаменты со спальнями, игровой комнатой, столовой и небольшой комнаткой для Элсы.
Как Катя удивилась, узнав, что королева Маргрете находит время подняться к своим детям едва ли чаще одного раза в две недели! Фредерик до сих пор помнит свое детское потрясение, когда узнал, что высокая, красивая, величественная и недоступная женщина по имени Маргрете по какой-то непонятной причине является его настоящей матерью. До него вдруг дошло: это означает, что он, когда вырастет, станет королем... «И тут ты, конечно, обрадовался, загордился!» — помнится, подначивала его Катя. Какое там загордился! В тот вечер Элса с трудом отыскала мальчика на чердаке среди запыленных балок и старого дворцового хлама — он плакал и вопил, что не хочет быть королем. Зато Катя очень хотела быть королевой, и ей нелегко было понять друга.
Но Фредерик не настолько слеп, чтобы не видеть, до чего неподходящий характер у него для этой роли! Он был слишком ранимым, медлительным, вечно чувствовал себя виноватым. Однажды они с Йоакимом заблудились, тайком пробравшись в необъятные нижние покои родителей, и спрятались за высоким золоченым креслом, чтобы их не обнаружила сновавшая туда-сюда прислуга или, что еще хуже, отец. Одно неосторожное движение Фредерика — и с ближайшего к нему столика сорвалась высокая китайская ваза: она со звоном разбилась на множество осколков. Находчивый Йоаким тотчас рванул с места преступления, а до смерти перепуганный, растерявшийся Фредерик в ужасе замер, собираясь разреветься, и в результате получил взбучку от отца, который выволок мальчишку за ухо из-за кресла.
Хенрик вообще был сторонником телесных наказаний детей. Дальнейшую порку предотвратила Элса, бросившаяся, как тигрица, на защиту своего питомца и буквально вырвавшая орущего во всю глотку мальчугана из рук разгневанного принца-консорта. Когда Фредерика и Йоакима послали учиться в закрытую школу в Нормандии в 100 километрах от Парижа, старший ежедневно звонил оттуда няне и жаловался на все и вся; более сдержанный и стойкий Йоаким молчал — он стыдился распускать нюни.
Кате хорошо было бунтовать — ее мать с отцом, несмотря ни на что, обожали свою девочку. Когда Фредерик с Катей уже вовсю встречались, с какой завистью он прислушивался к ежедневным телефонным разговорам подруги с матерью. Где бы дочь ни находилась и что бы ни выкидывала, госпожа Сторкхольм-старшая ежевечерне звонила ей и всегда была готова прийти на помощь, если что.
Фредерику стыдно признаться, что их с братом впервые допустили пообедать за одним столом с родителями, только когда ему исполнилось 11 лет! В тот день Элса одела своих воспитанников в новые костюмчики и умоляла сидеть с прямой спиной, не скатывать хлебных шариков, не чавкать и, боже упаси, не задавать лишних вопросов. Конфуз случился, когда подали еду. Оказалось, Фредерик не может проглотить ни кусочка из той изысканной французской кухни, которую предпочитали родители, — он привык хватать на кухне простонародную датскую пищу: черный хлеб, фрикадельки, иногда стейки... Старший брат давился под грозным взглядом отца, а находчивый Йоаким незаметно перекладывал еду со своей тарелки на соседнюю — пустую, которую потом отодвинул от себя подальше. Да это что! Как обидно мальчишкам бывало в праздники!
Ни единого Рождества Фредерик не встретил с семьей, его даже не всегда допускали лично поздравить мать и отца с праздником, если он заранее в секретариате не оставлял заявку на аудиенцию! Сколько раз Фредерику приходилось праздновать Рождество вот в этом самом доме своего друга графа Херринга! Его родители обожали веселиться вокруг елки вместе с сыном и его друзьями.
Собственно, Катя — единственная из подружек кронпринца, кто знает всю подноготную его детства, больше Фредерик ни с кем никогда не делился; даже его жена не имеет об этом представления!
Фредерик допил глинтвейн и взглянул на часы: что-то долго Катя и Херринг беседуют о делах. Странно — он вдруг почувствовал укол ревности. Во времена их бурного романа он ее не ревновал — она не давала повода, хотя Катю буквально боготворили все его друзья.
Когда они начали встречаться, Фредерик как раз проходил службу в Военно-морских силах, и ему уже доверяли некоторые обязанности кронпринца — встречи, переговоры... В ту пору он выглядел настоящим красавчиком — загорелый спортивный блондин с голубыми глазами и обаятельной, подкупающей мальчишеской улыбкой. Однако его проклятием было то, что он так и остался страшно застенчивым и безумно боялся публичных выступлений. Стоило Фредерику появиться на людях — что в силу его положения случалось все чаще, — как слова застревали в горле, он пунцовел, глаза наливались кровью. Кронпринц начинал заикаться, ненавидя и презирая самого себя. Катя никогда не смеялась над Фредериком, напротив — всячески подбадривала и буквально репетировала с ним все его речи.
Ее небольшая копенгагенская квартирка, где они по большей части тусовались, была доверху набита всевозможными книжками по психологии, учившими, как преодолеть страх перед публикой, которые она накупила и изучала ради любимого. Сколько было смеха, когда однажды Фредерик пришел к ней, и оказалось, что в Катиной комнате собралось около десятка ее подружек, девчонки встретили смутившегося принца долгими аплодисментами, а потом неугомонная Катя заставила-таки его прочесть с выражением речь, подготовленную для выступления в ООН в Нью-Йорке, куда ночью вылетал Фредерик.
Как любила Катя вслух помечтать о том, какой образцовой королевой она станет, а Фредерик — выдающимся королем. Ей нравилось говорить об этом, когда они валялись на пляже, гуляли по улицам, даже мчались на мотоцикле.
Прямодушной Кате и в голову не могло прийти, что Фредерик не сделает ей предложения: ведь он в разных формах тоже твердил об этом каждый день, строя планы на долгие годы вперед, Собственно, только благодаря присутствию рядом этой девушки с редким сочетанием юмора и здравого смысла Фредерик перестал страшиться того, что когда-нибудь ему придется занять место матери.
Все решилось на каникулах в январе 1995 года на Маврикии. Фредерик и Катя долго плавали и ныряли в масках, потом целовались, валяясь на горячем песке, а затем принц извлек из недр пляжной сумки — почему он решил сделать это на пляже? — заветное кольцо с огромным и редким бриллиантом и маленькими изумрудиками по краям, подаренное внуку любимой бабушкой Ингрид для будущей помолвки, и тут же надел его Кате на палец.
— Ты просто сумасшедший, — засмеялась она.
— Кто же делает такое на пляже, на песке?
Но Фредерик знал: Кате нравится, что он такой сумасшедший — что гоняет на мотоцикле, слушает хард-рок, любит пиво и делает предложение, можно сказать, будущей королеве на берегу моря.
Про свой счастливый роман и помолвку Фредерик поначалу рассказал только любимой бабушке — королеве-матери Ингрид, тогда она еще была жива. Ингрид одобрила выбор внука и всегда радушно принимала влюбленных в своей загородной резиденции. Катя успела даже тайно перебраться на верхний этаж дворца Амалиенборг, где Фредерик занимал просторные холостяцкие покои; но кронпринц всякий раз тревожно прислушивался: не вздумает ли вдруг сюда подняться кто-то из родителей — едва ли наличие подруги Фредерика станет для них приятным сюрпризом.
Объяснения с матерью Фредерик боялся отчаянно и откладывал его со дня на день, хотя и хорохорился перед собой, ну и, конечно, перед Катей.
Он стал гораздо больше пить и несколько раз почти до утра засиживался с приятелями в ночных клубах. Катя не ставила принцу никаких условий и не считала зазорным приехать за ним в клуб, дотащить не вяжущего лыка Фредерика до машины и отпоить свежевыжатым лимонным соком с медом, который всегда возила с собой.
Первым тревожным сигналом послужило то, что родители не пригласили его подругу на свадьбу кузины Камиллы Росенборг с бизнесменом Микаэле Росанесом, и тогда он решил привести туда Катю без спроса.
Все равно они уже помолвлены, совсем скоро отец и мать узнают об этом. Катя сшила у дорогого портного бесподобное муслиновое платье с золотой вышивкой, пришла, сияя лучезарной улыбкой, и наткнулась, точно на стену, на холодные лица короля и королевы, не удостоивших ее даже приветствием. На следующий день пресса разразилась восторгами по поводу красоты и обаяния подруги кронпринца; при этом на фотографиях монаршая чета маячила где-то на заднем плане. На следующий день секретариат двора опубликовал комментарий: свадьба была сугубо частным мероприятием, не имевшим к королевскому двору никакого отношения.
Случилось самое худшее: королева Маргрете категорически запретила сыну жениться на Кате Сторкхольм. Тот, вновь чувствуя себя маленьким беспомощным мальчиком, слушал отповедь матери с опущенной головой. Как в детстве, лишенный воли, он даже не решился обсудить причину отказа, оказавшуюся весьма экстравагантной. Родителей смущало вовсе не то, что Катя не голубых кровей, и даже не то, что она рекламировала нижнее белье. Девушка пришлась не ко двору всего лишь из-за того, что она — датчанка, а в королевском семействе Дании издавна сложился обычай брать в супруги иностранцев: так поступил дед Фредерика — Фредерик IX, так поступила и сама Маргрете, выйдя замуж за французского аристократа — графа Анри де Лабор де Монпеза… (Хенрик — это уже его переиначенное на датский манер имя) И Фредерик, заявила королева, не посмеет нарушить семейную традицию.
Вместо того чтобы воспротивиться матери, как советовали друзья, Фредерик сдался и впал в депрессию.
Верная Катя пыталась его воодушевить.
— Ты должен бороться за нас, — повторяла она.
Потом ей в голову пришла и вовсе гениальная мысль:
— Пригрози королеве, что отречешься от престола, если она не уступит! Помнишь, как поступил тот английский король?
Поначалу Фредерик оживился: блестящий ход! Он гордо носил в себе это намерение, точно револьвер за пазухой, который в любой момент может выстрелить, но время шло, а выстрела все не раздавалось. Вместо этого Фредерик завалил экзамены в Военно-морской академии, и его едва не отчислили; он проиграл несколько престижных международных спортивных состязаний; снискал прозвище «рассеянного принца» после неудачного визита в Японию, где путал имена и звания собеседников.
Вместо того чтобы произнести перед родителями заготовленный и отрепетированный с Катей текст своего ультиматума, Фредерик начал безбожно пить и по полной отрывался на концертах поп-звезды Марии Монтелль, известной своими скандальными выходками. Мария, королева эпатажа, уходила после концерта, захватив с собой нескольких приглянувшихся молодых парней из зала, и кронпринц все чаще оказывался в их числе. Они дебоширили до утра, и весь запал бунта, предназначенный для завоевания Кати, Фредерик транжирил на дурацкие эскапады с Марией.
Катя долго и терпеливо ждала, пока Фредерик наберется смелости, но так и не дождалась. Прочитав несколько раз в газетах про веселые похождения кронпринца с Марией Монтелль, увидев фотографии обнимающейся парочки, Сторкхольм сделала через своего адвоката официальное заявление в прессе, что ее отношения с кронпринцем Фредериком закончены.
Принц презирал себя за нерешительность, тем более что в соседней Норвегии как раз в это время разыгралась беспрецедентная история борьбы кузена и ровесника Фредерика — норвежского кронпринца Хокона — за свою любовь: мало того, что к простолюдинке, так еще и к женщине с незаконным ребенком, чей отец сидел в тюрьме за употребление наркотиков!
— Увидишь, Хокон женится на ней! — подмигивал старшему брату Йоаким.
Честно говоря, Фредерик не верил в это. Он хорошо знал отца Хокона, короля Харольда V, непримиримого и неуступчивого. Как же он был потрясен, когда через какое-то время ему пришло официальное приглашение от норвежского двора быть шафером на свадьбе Хокона и Метте-Марит! И 25 августа 2001 года Фредерик уже стоял в Кафедральном соборе Осло на свадьбе. По невесте еще можно было заметить, что она чувствует себя явно не в своей тарелке — опускает глаза, краснеет и теряется от любопытных взглядов, а кузену Хокону все нипочем: он явно упивался торжественным моментом жизни, моментом победы над родителями, предрассудками, сплетнями, гордо и независимо окидывал взглядом венценосных родственников, собравшихся со всей Европы на скандальную свадьбу. Фредерик отчаянно завидовал Хокону, так завидовал, что уронил букет невесты, перепутал слова приветствия, ляпнул что-то не то норвежской королеве Соне.
Мать и отец Фредерика тоже находились в толпе гостей и сладко улыбались.
…Катя пережила болезненный разрыв, восемь лет посвятила учебе, и вот теперь члены королевской семьи, как и многие датские аристократы, приглашают ее к себе в дома как лучшего в Копенгагене реставратора старинной мебели и предметов искусства, советуются, делают заказы... Собственно, и сейчас Катя пришла к другу Фредерика Херрингу, чтобы получить заказ на реставрацию старинных кресел. Фредерик вдруг вспомнил, что его жена Мэри тоже хотела найти хорошего мастера, чтобы отреставрировать кое-что из мебели в загородном особняке. Пожалуй, самое время обратиться с этим к бывшей подруге! Не век же она будет держать на него обиду.
Когда переговоры Херринга с Катей наконец закончились, Фредерик вышел попрощаться с ней и смущенно озвучил свою просьбу.
— Нет! — усмехнулась Катя, смерив Фредерика чуть прищуренным взглядом своих серо-голубых глаз, и твердо прибавила: — Нет, тебя в клиенты не возьму. Почему? Просто не хочу.
Коротко и ясно: просто не хочу... Фредерик напрягся, помрачнел и засобирался домой; зря он обратился к ней: женщины не забывают измены, с чего он взял, что Катя — исключение?
…Пока кронпринц ехал домой, надеясь найти у жены утешение, Мэри горько изливала душу мачехе. Изысканный макияж, который с утра так старательно наносила придворная визажистка, потек, и щеки девушки украшали черные потеки от расплывшейся туши.
К чаю с коричными булочками она даже не притронулась. Падчерица снова и снова твердила Сьюзан, что наконец поняла — Фредерик никогда ее не любил. Отец Мэри поспешил укрыться в своем кабинете .
— Неужели эта Катя, или как ее там, посмела заявить в интервью, что у нее до сих пор отношения с Фредериком? — негодующе вопрошала Сьюзан, округляя глаза.
— Не совсем так, — всхлипывала Мэри. — Говорит, что они давно расстались, но может, просто обманывает. По ее словам, они были помолвлены, а потом он ее обманул — стал встречаться с какой-то певичкой…
— Вот видишь, — значит, у них нет сейчас отношений! — торжествующе воскликнула Сьюзан, подняв вверх палец с ярко-красным маникюром; она уже не знала, как утешить падчерицу.
Мэри и впрямь была глубоко уязвлена тем, что узнала о муже из злосчастного интервью, которое Катя Сторкхольм, поддавшись на длительные уговоры газетчиков, наконец согласилась дать, вовсе не считая себя обязанной хранить давние тайны своих отношений с кронпринцем.
Даже если Сторкхольм и приходило в голову, что печатные откровения заденут жену Фредерика, ее это мало волновало: кронпринц в свое время причинил ей огромную и совершенно незаслуженную боль. Возможно, Катя испытала бы даже чувство удовлетворения, если бы увидела, с каким болезненным отчаянием Мэри ревнует к прошлому своего мужа.
Фредерик делал предложение еще кому-то, кроме нее! Ревность и неуверенность в себе всегда были слабым местом Мэри.
Она была замужем уже три года и до сих пор не могла поверить, что в одночасье стала женой датского принца и будущей королевой Дании! Во сне ей часто снилось, что все это — мираж, нелепость и она проснется с своем родном Хобарте, что на острове Тасмания, в скромном двухэтажном домике с цветастыми занавесками. Младшая из четверых детей университетского профессора Доналдсона никогда не имела своей комнаты, и Мэри все детство воевала со старшими за место под солнцем. До исторической встречи с Фредериком у нее было всего два бойфренда, самых обычных австралийских парня. Со вторым, мельбурнским рекламным служащим Брентом Аннелем, она прожила два года и рассталась, потому что он постоянно давал ей повод для ревности, флиртуя с девушками из своего офиса. В Сидней Мэри переехала уже свободной 30-летней женщиной, чуть застенчивой, решившей для себя, что будет строить карьеру в рекламном бизнесе и ни от кого не зависеть, благо полученная в Хобарте степень бакалавра по коммерции — хороший старт.
Когда сейчас Мэри оглядывала свое роскошное жилище в Амалиенборге, набитое антикварной мебелью, и видела себя в зеркалах, одетую к завтраку в элегантное платье от Диора, память подсовывала ей воспоминание о спортивной загорелой девушке в светлых шортах и ярких футболках, с чуть неровными зубами, свежим лицом и гривой не знавших укладки густых темных волос. Таких девушек в Австралии тысячи, все они, как и Мэри, снимали комнаты в недорогих квартирах пополам с незамужними подругами, бегали до работы в парке с наушниками в ушах, а вечера в пятницу проводили в молодежных барах с оглушительной музыкой, дешевым пивом, большим выбором пиццы, чипсов и картошки фри.
Именно в таком сиднейском баре под названием Slip Inn 16 сентября 2000 года Мэри и ее подруга Беатрис Тарнавски познакомились с двумя холостяками: греческим принцем Николаосом и датским — Фредериком. Беатрис впоследствии оказалась непростительной болтушкой: именно она растрепала газетам, что в тот вечер девушки горячо обсуждали, с кем из принцев, наверное, приятнее целоваться — с тем, у кого грудь заросла волосами, как у Николаоса, или с тем, чья грудь выглядела безупречно гладкой, то есть с Фредериком. Оба принца, приехавшие в Сидней на Олимпийские игры, явились в бар в свободных гавайках. Мэри потом клялась, что в тот первый вечер они все обсуждали исключительно спортивные состязания.
Только сейчас, прочитав откровения бывшей подруги Фредерика, Мэри стала догадываться, чем, возможно, ее скромная особа привлекла внимание принца: она умела слушать молча, внимательно и участливо глядя собеседнику в глаза. В хобартском университете Мэри увлекалась курсом психологии «Как расположить к себе людей» и кое-что почерпнула. Откуда ей было знать, что датский принц нуждался в участии, как больной в подходящем лекарстве? Ведь сравнительно недавно Катя Сторкхольм назвала его предателем, Мария Монтелль — слабаком и трусом. Оказывается, Фредерик успел сделать предложение и Марии — об этом тоже поведала Катя в интервью. Скорее всего кронпринц просто хотел, ни на что не рассчитывая, досадить матери, а может, и вправду скандальная поп-дива так его пленила. С чего это вдруг Мэри, дурочка, поверила, что она первая покорила сердце высокородного датчанина?
Целый год после их знакомства принц переписывался с ней по электронной почте, часто звонил, несколько раз приезжал в Сидней, окончательно вскружив австралийке голову. Кончилось тем, что Мэри выгнали из рекламного агентства: она постоянно витала в облаках и не могла сосредоточиться. Решиться бросить свою страну и переехать в Париж было для домоседки Мэри почти героическим поступком, но она так хотела быть ближе к своему принцу. Он ведь сможет летать к ней в Париж на каждые выходные!
— Фредерик уже тогда изменял мне и обманывал, я уверена! — рыдала Мэри, а Сьюзан испуганно оглядывалась на дверь — не подслушал бы кто. Никогда в жизни ее скрытная, сдержанная падчерица не делилась с ней такими подробностями отношений с кронпринцем.
— Да как он мог тебя тогда обманывать, Мэри?
— пыталась урезонить ее Сьюзан. — У вас же был бурный роман!
Был. Но наверняка не только с ней одной. Мэри переехала в Париж и устроилась преподавать английский, Фредерик прилетал к ней иногда по два раза в неделю. И однажды взял в свою компанию на вечеринку в отеле «Риц», которую устраивал его друг детства вице-президент дома Burberry Ульрик Гар-Дю по случаю своего сорокалетия. Мэри ликовала и страшилась: как представит ее Фредерик? Как свою девушку? А вдруг нет? Фредерик представил ее просто по имени: мол, знакомьтесь — Мэри Доналдсон, будто это имя что-то говорило гостям. Случайно войдя в курительную комнату, Мэри застыла от ужаса: там в клубах дыма Фредерик наклонился над какой- то девушкой и скорее всего целовал ее.
— Но ты ведь не можешь утверждать, что целовал, ты только так предполагаешь, — не сдавалась зануда Сьюзан.
— Может, они просто давние друзья?
Фредерик тоже так утверждал, но Мэри повела себя тогда очень глупо: расплакалась, и многие из гостей это заметили. А когда к ней подошла эта чертова Беттина Одум, оказавшаяся какой-то там известной датской дизайнершей, Мэри отвернулась от нее! Не нужно учиться королевскому этикету, чтобы понять, насколько не по-королевски выглядело ее поведение. Фредерик тогда буквально остолбенел и принялся на все лады извиняться перед Беттиной.
— Но все-таки он женился на тебе, а не на Беттине! — воскликнула Сьюзан, бросив беспокойный взгляд на часы, — господи, как поздно уже, Мэри давно пора домой, а то ее хватится кронпринц или кто-нибудь из дворцовой охраны, раздуют историю, донесут Маргрете, а Сьюзан и так боится королеву как огня.
Потом еще их с Джоном обвинят в том, что они поспособствовали размолвке принцессы и принца! Но Мэри явно не собиралась успокаиваться — принцессу буквально захлестнул шквал противоречивых, долго скрываемых эмоций, как это случается у чересчур сдержанных и долго терпящих людей, у которых внезапно выбили почву из-под ног.
— Я теперь окончательно поняла, почему он женился именно на мне! — выкрикнула Мэри и рухнула в кресло, до этого она, заламывая руки, расхаживала по комнате. Сьюзан лишь покачала головой, поняв, что любые увещевания сейчас бесполезны — остается только надеяться, что буря уляжется сама собой.
Мэри теперь ни секунды не сомневалась — принц сделал ей предложение под давлением королевы Маргрете.
Вовсе не потому, что та обожала австралийскую подружку Фредерика, просто из всех зол — то есть других его многочисленных подружек — Мэри выглядела наименьшим, к тому же она оказалась иностранкой — удовлетворяя этим непременное требование королевы к будущей невестке. А женить Фредерика тогда требовалось безотлагательно: в том же 2004 году развелся его младший брат — принц Йоаким со своей тоже иностранной женой Александрой. Они прожили десять лет, у них росли двое сыновей. Развод Йоакима вызвал громкий семейный скандал; с точки зрения Маргрете развод младшего сына запятнал всю королевскую семью, и чтобы как-то загладить скандальную историю в глазах подданных, королева поспешила объявить о счастливой женитьбе старшего отпрыска.
Беспокойство Маргрете было объяснимо — ведь последний развод за всю историю датской монархии случился в середине XIX века, когда Фредерик VII потряс нацию своими тремя браками и бесконечными любовными скандалами. По сравнению с предком Йоаким был ангелом, дьяволицей оказалась его жена — китаянка Александра Мэнли, первая в истории азиатка, влившаяся в семью европейских монархов. По правде говоря, Мэри недолюбливала эту выскочку и зазнайку, вытрясшую из Йоакима для себя и двоих сыновей огромный дворец во Фредериксборге и фантастическое пожизненное содержание. При этом Александра с неприкрытым облегчением вздохнула, скинув после развода явно душивший ее титул принцессы и превратившись в графиню Фредериксборгскую, веселую, богатую и беспечную.
Еще будучи женой Йоакима, которого она находила слишком скучным, Александра зыркала по сторонам, заглядывалась на красавчика Фредерика и беззастенчиво флиртовала с ним, пока наконец 3 марта 2007 года не вышла повторно замуж за Мартина Йоргенсена, фотографа, на 14 лет ее моложе.
— Мэри, ну успокойся, пожалуйста, зачем ворошить прошлое? Я совершенно уверена: что бы там ни было раньше, Фредерик любит тебя и дорожит тобой и детьми, — уговаривала разошедшуюся падчерицу совсем уже выбившаяся из сил Сьюзан.
Куда подевалась сдержанная, молчаливая кронпринцесса, которую Сьюзан наблюдала все последние годы? Вон как Мэри раскраснелась, как возмущенно горят ее глаза, и голос какой прорезался!
Журналисты уже много раз намекали супруге Фредерика, что ей не хватает драйва, что она слишком робкая, слишком неуверенная в себе для кронпринцессы. Сьюзан почему-то вспомнилось, как на свадьбе 14 мая 2004 года смущенная невеста по обычаю вышла на королевский балкон, чтобы поприветствовать многотысячную толпу своих новых подданных, и все, что сумела выговорить на этом жутчайше трудном датском языке, было: «Здравствуйте. Много, много спасибо». Сейчас Мэри в отличие от родителей говорит уже почти бегло, хотя все время жалуется, что, изъясняясь по-датски, чувствует себя ограниченной дурой. Но дело не только в языке. Мэри в самом деле никак не может привыкнуть к своему новому положению, не может поверить в то, что она — настоящая наследница датской короны, что у нее и право голоса есть, и власть, по крайней мере над будущим королем.
Она все еще боится новых родственников, хотя королева, кажется, совсем неплохо ней относится, кто бы мог подумать!
Сьюзан услышала, как кто-то внизу позвонил в дверь. Прислуга открыла. Господи, кто бы это мог быть? Наверное, кронпринцессу уже разыскивают с собаками! В гостиную Доналдсонов, бесцеремонно отодвинув растерянную прислугу, ворвался Фредерик, весь красный, возбужденный, виноватый, может, просто подвыпивший? Едва поздоровавшись с тещей, он кинулся к Мэри.
— Я знаю, ты прочла это чертово интервью — журнал валялся на столе, но я клянусь тебе, меня уже давно ничего не связывает с Катей, я ее много лет не видел!
— горячо соврал Фредерик. — Мэри, если ты меня не простишь, то я…
Фредерик про себя чертыхнулся: сорвалось с языка это «простишь» — она решит, что он и впрямь в чем-то виноват! Почему с самого детства его тянет перед всеми оправдываться? Он вечно чувствует себя виноватым!
— То что? — с непривычной язвительностью подняла брови Мери. — То что же ты сделаешь?
— Я тогда... — Фредерик запнулся, опустил глаза и проговорил: — Тогда я отрекусь… Я не хочу быть королем, я тебе этого не говорил, но никогда не хотел им быть. Это не мое.
В этом Фредерик признавался раньше только Кате Сторкхольм. Услышав такое, Сьюзан охнула и рванула в другую комнату.
В голове бедной женщины стучала одна мысль: сейчас в ее гостиной назревает национальный кризис, надо что-то предпринимать! Она ворвалась к мужу, флегматично щелкавшему по клавишам ноутбука:
— Джон, там пришел Фредерик. Он сам не знает, что говорит, он хочет отречься. Тебе надо выйти к ним, разобраться….
Тем временем Фредерик признавался Мэри, что его мечта — иметь ресторанчик у моря и быть самым обыкновенным человеком: мол, он с самого детства молил бога, чтобы эта мечта осуществилась… В голове Мэри всплыли слова Кати Сторкхольм о том, как она пыталась сделать из слишком мягкого, безынициативного Фредерика настоящего принца. Резким незнакомым голосом, почти без акцента Мэри вдруг рявкнула: — Прекрати!
Это малодушие! Ты — будущий король! Немедленно едем домой, у тебя завтра в 10 утра официальная встреча с голландским послом! Потом королева собирает семейный совет, я пойду с тобой.
Фредерик, оторопев, растерянно взглянул на жену, словно увидел впервые.
…Никто не мог понять, что же случилось с кронпринцессой, но ее словно подменили. Если раньше Мэри интересовали только дети и она была просто хорошей и заботливой матерью и женой, то теперь стала вникать во все тонкости обязанностей Фредерика и подталкивать его к их выполнению.
Словно благодаря откровениям Кати Сторкхольм и пережитому стрессу у Мэри спала пелена с глаз, и она осознала, кто достался ей в мужья и какова ее роль при нем.
Если раньше она страшилась брать в руки прессу, то теперь, говорят, изучает ее от корки до корки. Мэри приперла мужа к стенке, заявив, что рабочий день у него смехотворно мал, от силы шесть часов в неделю, что количество официальных визитов Фредерика в другие страны и прочих государственных мероприятий в среднем равняется 60 в год, в то время как у престарелого британского принца Филипа, супруга Елизаветы, их 370!
На очередном королевском совете кронпринцесса взяла слово и озвучила данные последнего опроса населения, отнюдь не оптимистичные: за последние годы популярность монархии в Дании упала в несколько раз; датчане, традиционно всегда любившие своих королей, высказывают все больше претензий; кое-кто вообще поставил вопрос ребром — а нужна ли в XXI веке современной демократической стране такая дорогостоящая причуда, как содержание монархии?
— Мы должны быть полезны народу!
— с напором говорила бывшая служащая сиднейского рекламного агентства Мэри Доналдсон; все слушали ее почти с испугом, и только королева Маргрете одобрительно кивала. Последнее время стареющую королеву все чаще донимали всевозможные болезни, и она оставалась дома, прося Мэри ее заменить. Случилась и другая неожиданность: в 2011 году у Фредерика и Мэри родились близнецы, и близкие видели собственными глазами, как Маргрете, раньше не приближавшаяся к детям, тискала и целовала внуков. Отец и мачеха Мэри — Сьюзан и Джон — теперь почти ежевечерне перекидываются с королевой в бридж и жить не могут друг без друга.
…Рассказывают, что недавно Мэри позвонила взволнованная Сьюзан:
— Послушай, что сегодня написали в газете: «Похоже, нашим королем в обозримом будущем станет австралийка, и мы этим гордимся!»
Подпишись на наш канал в Telegram