С Натальей мы встретились спустя 20 лет. У нее давно муж, двое детей… От былой красоты остались одни глаза. Поговорили: нахлынули воспоминания, неизрасходованные чувства… Решили поехать ко мне. Трясемся в трамвае. Вдруг Наталья говорит: «Нет, не могу, я домой…» — и выходит на следующей остановке. В дождь. Так мы красиво простились, по-киношному... А ведь я действительно мечтал потом снять фильм о своей первой безумной любви. И начать его с «конца» — с этой сцены в трамвае…
…Типичная танцплощадка 60-х в центре Свердловска: здесь под музыкальные ритмы знакомятся с девчушками и по-пацански выясняют, кто главный в городе.
И я, Гостюха, в свои 17 лет выступаю среди танцующих эдаким корольком. Во-первых — начинающий боксер (и 28 приводов в милицию за драки). Во-вторых — уже на сцене в местном ДК. Не робея, приглашаю на танец очаровательную девочку с двумя косичками. Дабы выпендриться, накидываю себе годок и представляюсь будущим артистом, студентом театрального училища. При этом, конечно, умалчиваю, что недавно чудом избежал тюрьмы за «хулиганку»…
— Это бокс вас так раззадоривал?
— …Я сменил легкую атлетику на более тяжелую дисциплину в спорте, когда меня побили. Прицепились на улице двое, один вдарил по челюсти — я упал. Пришел домой, плакал от обиды. А на следующий день поговорил с другом, и тот отвел меня в секцию бокса.
Вскоре мой хук справа уже считался одним из самых мощных хуков в городе, и меня приняли в известную молодежную группировку «Команда Ленина-5». Как следует из названия, боролись мы исключительно за справедливость: не были агрессивными, заступались за своих… Всегда побеждали — и о нас заговорили.
Однажды Гостюха с друзьями — конькобежцем Колей и боксером Бобом, который также высоко котировался в районе «Химмаш», — отмечали 1 Мая. Веселились от души. Тем временем подруга Боба ушла в другую компанию и вернулась вся зареванная: «Меня там избили!» Он ринулся заступаться за оскорбленную девушку, мы не смогли его удержать — оставалось прикрывать. Тут и выяснилось, что обидчиков 12 человек, а на нашего конькобежца надежды мало…
С ходу ломаю челюсть одному, второму… Вдруг с тыла — удар в затылок, летят осколки, за шиворот льется что-то теплое, липкое… Поворачиваюсь — верзила делает выпад, «розочкой» от разбитой бутылки целит в горло… Вовремя уклоняюсь — жертвую пол-уха... И все-таки заваливаю противника… Всех разгоняем… Потом в больнице мой пробитый череп зашивают на живую: я же выпимши, так что остается гулять ногами по стенке и травить врачу анекдоты, чтобы хоть как-то умерить боль… Появляюсь дома в шапке из бинтов — мама падает в обморок…
В городе насчитывалось много таких группировок — это была молодежная мода, пришедшая с Запада. Поначалу стычки с последующими приводами в милицию казались нам безобидной игрой… Как «войнушка», в которую мы с дворовыми ребятами играли в детстве.
Тогда у нас все были генералами и только один рядовой — известный всей школе стукач по прозвищу Ябеда-Беда. Я считаю себя «дитем Победы» — родился ровно через 9 месяцев после того, как закончилась Великая Отечественная. Видимо, родители очень радостно отмечали этот день...
Послевоенный Свердловск: на рынке инвалиды с культями вместо рук и ног собирают милостыню… Как-то к нам на порог пришла женщина, раскрыла пальто — она голая: «Помогите, чем можете!» Нищета… Отец, когда выпивал, начинал рассказывать о войне страшные вещи... Он был политруком роты, получил медаль за подвиг: был тяжело ранен в разведке… И вот наступило мирное время, ради которого лилась кровь наших отцов… А молодежь продолжала биться друг с другом на улицах города без какой-либо причины.
Но я понял, что пора выходить из этих опасных игр, только когда попал в историю…
Отмечали Новый год и опять подрались. Только на этот раз кто-то из нашей компании вытащил нож и слегка поранил противника. Всех забрали в милицию. А потом именно меня с другом как зачинщиков обвинили в «поножовщине». Грозило 3 года за хулиганство... Еле нас вытащили: друзья уговорили тех ребят забрать заявление, да еще мой папа, политработник, подключился… А дальше уже были сходки район на район — человек по 150 с обеих сторон, и в одной из них доской с гвоздем убивают человека… Я как раз перешел на 3-й курс радиотехникума. Решил: надо что-то менять, пока не оказался на нарах. Устроился электриком на Центральный стадион, почувствовал себя нужным людям — это меня и спасло…
Правда, и здесь я умудрился нашкодить. Сокурсник работал там же в радиоузле, я перегнал на кассеты стадиона все запрещенные мелодии, которые у меня были: Пэт Бун, Конни Фрэнсис, Билл Хейли, «Битлз»... Мы с другом сидели в радиорубке, выпивали и наблюдали, как на катке заунывно кружат парочки. Вдруг я решился: «А запусти-ка нашу!» Из динамиков грянул рок-н-ролл, люди на стадионе зашлись — закрутились в бешеном танце! Конечно, начальнику радиоузла влетело от парткома, на следующий день он устроил ревизию в рубке и стер все наши записи... Но это того стоило! А вскоре в моей жизни появился театр…
— Тяга к актерству шла от увлечения родителей самодеятельностью?
— Наша семья так или иначе имела отношение к сцене… Отец какое-то время был заведующим сельского клуба под Свердловском, где и познакомился с мамой.
Он объединил местных старушек в ансамбль, из которого потом вырос знаменитый Уральский народный хор. В отцовском клубе шли два спектакля — «Бесприданница» и «Любовь Яровая», где мама играла главные роли. Когда моя старшая сестра хотела идти в Свердловское театральное училище, я над ней издевался: «Тоже мне, артистка нашлась из погорелого театра!» Я же увлекался эстрадной музыкой и мечтал стать барабанщиком. В техникуме был небольшой ансамбль, куда я напросился, чтобы попробовать себя в качестве ударника. Руководителю понравился мой тембр голоса: «Может, споешь у нас?» — «Давайте попробуем». И я стал исполнять на вечерах две композиции — одна из репертуара Марка Бернеса и известная песня о Праге. Потом в радиотехникуме организовали театральную студию.
К постановке взяли пьесу Погодина «Маленькая студентка», но долго не могли найти исполнителя главной роли. Худрук услышала, как я пою, и пригласила на пробы. Вышел на сцену первый раз в жизни — стесняюсь, краснею, ничего не получается… А я же Гостюха, меня все знают — и мямлю… Плюнул, послал их всех! Почти все актеры проходят через такое преодоление. Когда меня в детстве поставили на табуретку читать стишок, я от страха упал в обморок. До сих пор иногда теряюсь при большом стечении народа…
Руководительница студии тогда нажаловалась директору техникума, и тот мне пригрозил: «Не будешь ходить на репетиции, — лишим стипендии». Но и здесь нашелся плюс: партнерша в спектакле оказалась очень даже ничего себе... У нас с ней любовная тема — и тут уж я расстарался.
Под конец мы обнимаемся и целуемся. А я ей не нравился никак, но деваться некуда — надо целоваться! И вот я ее мучил на репетициях: «У меня не получается — давайте еще раз!» На премьеру пришли мои друзья, полный зал народу, и все знают: «Гостюха играет любовь!» И я в финале представления просто впился в ее губы! Занавес закрылся, открылся, а я девчонку все не отпускаю… Еле вырвалась, бедняжка! Но мне понравилось даже не это, а аплодисменты — вместе с первым поцелуем я впервые вкусил славу... И сам пошел в театральный коллектив ДК им. Свердлова, куда меня приняла Ольга Петровна Солдатова, которую с тех пор считаю моей мамой в профессии. Я бросил техникум, стал прогуливать работу... Сыграл две главные роли и загорелся поступать в театральное… …Как раз здесь меня и настигла та безумная любовь на танцплощадке.
Мы с Натальей стали встречаться после занятий. Чувство к ней захватило меня неистово. Я подобного еще не испытывал. В шестом классе по-детски сильно был влюблен в учительницу рисования Надежду Александровну. Ей всего 19, старшеклассники хвостом ходили — я ревновал ужасно! Не умел ни рисовать, ни чертить, но пошел в кружок, чтобы находиться рядом, — выбрал лепку пластилином на стекле. Старался ваять так, чтобы ей понравилось. Учительница чувствовала мое отношение и очень бережливо со мной обращалась. На день рождения подарила шоколадку, я ее не трогал — целовал, лелеял… Она потом так и задеревенела. Через два года Надежда Александровна умерла от рака крови… Это была первая утрата в моей жизни... Хотя я к тому времени уже пытался увлекаться сверстницами, но не складывалось: нравилась одна девушка — товарищ ее быстренько увел…
И все равно к женской половине мира я относился с каким-то особым трепетом. Хотя в результате много боли и принес, и испытал…
С Натальей все было очень непросто. То встречаемся и бурно целуемся, то она меня оставляет, и я ужасно страдаю. Как-то Наталья нашла в кармане моего плаща паспорт, увидела, что я на год младше, чем говорил. Это был повод, чтобы меня оттолкнуть: «Ах ты мальчишка!» Я купил билеты в кино на «Железную маску», пригласил ее, а Наталья вдруг говорит: «Я со своим будущим мужем пойду!» Прикрылась каким-то посторонним товарищем, но я же не понимал ее игр. Жутко тогда напился, пришел к сеансу: она у входа щебечет в компании трех ребят… Сам не свой подскочил — в первый и последний раз ударил женщину… Был взвинчен, орал на весь кинотеатр!
Ночью осознал, какую пакость совершил, — утром приполз к ней на коленях просить прощения. Наталья меня прогнала... Тоска несусветная: месяц сидел на лавочке возле ее дома. Плакал, не спал, не ел… Наконец она вышла, села рядом… Все у нас по новой завертелось… Даже сговорились, что втайне ото всех распишемся. Но жизнь распорядилась иначе.
На празднование 7 Ноября родители нам уступили квартиру… Всю ночь мы с Натальей пролежали в одной кровати одетые... Я деревянный и почти бездыханный от счастья... А утром она проснулась и опять резко меня оттолкнула: «Не хочу тебя видеть 2 недели!» Без объяснений. Слушался беспрекословно, хотя и мучился. Считал дни и ровно в назначенный срок пришел к ней с билетами в кино. Во дворе ее окликнул какой-то парень.
«Кто такой? Я его размажу, успокою!» — завелся я. Наталья меня оттащила, а по пути в кино вдруг заплакала: оказалось, это ее бывший хахаль пришел из армии… В эти две недели он напоил Наталью и воспользовался ею. «Наташ, — говорю, — это ничего не значит, главное — твое отношение ко мне». У меня не было ревности, только боль — за нее, за себя. При встрече я этому «хахалю» потом хорошенько лоб начистил! Видел, что нравлюсь ей больше, и был готов по-прежнему взять Наташу в жены. Но дембель имел то же намерение… Наталья не могла определиться. Потом узнала, что беременна, и сделала выбор: «Выхожу за него замуж...»
Жить дальше после такой объявы не имело смысла… Я выбежал на проезжую часть и бросился под троллейбус! Колеса затормозили в десяти сантиметрах от лица. Из кабины выскочил водитель: «Живой?
Я же из-за тебя чуть человека не убил!» — и с облегчением испинал меня до полусмерти. Я не сопротивлялся...
С Натальей мы снова встретились на новогоднем вечере. Я был с девушкой, но пригласил танцевать любимую… И опять все завязалось — пришлось отказать своей спутнице. Наташе было плохо. «Я не хочу этого ребенка. Как мне от него избавиться?» — просила она меня о помощи. Я через ребят узнал адрес врача. Тогда это было под запретом, помогать нам не хотели... Пришлось угрожать: «Я прям тут у вас сейчас повешусь!» Перепугались — приняли ее. Мы продолжили встречаться, но Наталья вскоре опять переметнулась к тому парню. Больше я терпеть не мог, ушел… Начал встречаться с другой девушкой, и тут Наталья осознала, что потеряла меня… У нее началась безумная тяга: караулила у подъезда, писала любовные письма…
Я ее, конечно, любил, но не мог снова сойтись: что-то сломалось — боялся, что Наталья опять сделает мне больно. Между нами так ничего никогда и не произошло, она обрывала все мои попытки… Потом вышла за кого-то, родила двоих детей... А по прошествии двадцати лет я снимался в Свердловске, на всякий случай позвонил ей на завод — оказалось, Наталья все еще там работает. Согласилась встретиться, дала мне надежду и вновь ускользнула... Но я уже не страдал: оставшись один в том трамвае, я навсегда отпустил свою первую любовь…
— И вот вы поступили в ГИТИС, в Москве началась новая жизнь…
— Первый курс я единственный закончил круглым отличником. Приехал домой и осчастливил маму.
Сидели вечером, пили вино, разговаривали, я давно не видел ее такой радостной: мама очень боялась, что попаду за решетку… Утром, чтобы доставить мне удовольствие, она пошла на рынок за земляникой (знала, как я ее люблю). Но не вернулась... Нас с сестрой разбудил звонок в дверь — стоит женщина: «Там вашу маму… убило…» Мы с Мариной вылетаем из дома… Какой-то придурок за рулем зеванул, проехал на красный свет, столкнулся с машиной — вылетел тротуар и придавил мою маму. Неделю она мучилась в больнице, потом умерла. После этого я начал потихоньку скатываться… Тем более что неприятности меня буквально преследовали.
На детской киностудии был утвержден на главную роль. Приехал на съемки в Одессу, и вдруг режиссер Игорь Старков снимает меня с роли как не вписывающегося в актерский состав (более чем странная формулировка).
Я в шоке, утешился только в объятиях художницы по костюмам, которая была старше меня на 13 лет. За столь короткий срок мой юный организм успел воспылать к ней страстью. Да такой, что я в лучших традициях рыцарских романов прорвался к даме сердца через балкон. На шестом этаже прошел по карнизу, и она была вынуждена меня впустить. Три дня не выходил из ее квартиры, потом стихи ей посвящал... Но мы оба изначально понимали, что это ненадолго.
За полгода до окончания ГИТИСа меня чуть не отчислили. Я втайне от учебной части уехал на съемки фильма «Был месяц май» Хуциева (предложили небольшую, но колоритную роль). И не успел вернуться к выпускному спектаклю — а я там в главной роли… Пригласили режиссеров, мои сокурсники надеялись хорошо продать себя, я же сорвал показ.
Принес больничный, и декан вошла в мое положение: «Знаю, что был на съемках… Ладно, доучивайся!» После всех этих неурядиц я совсем опустился, начал хорошо выпивать… И только в армии после института пришел в себя. Определили меня в Таманскую дивизию: дисциплина, физические нагрузки… Хандрить времени нет. А меня еще сделали ведущим в ансамбле. Я настолько воспрял духом, что однажды даже стал главным организатором забастовки. Сначала от имени коллектива ансамбля написал письмо в ЦК ВЛКСМ на комбата за то, что не давал нам репетировать. Командир батальона Христенко любил возмущаться: «У вас там не самодеятельность, а бездеятельность!» — мол, мы в ансамбле отлыниваем от службы. Найдет чинарик, пошлет солдата на полигон — закопать километрах в шести от воинской части — и гонит нас разыскивать…
Поднимает по тревоге: туда бегом, не нашли «клад» — обратно бегом! Срывал репетиции. В ответ мы сорвали запланированное выступление в таманском пионерлагере. Это считалось нарушением приказа, за что в военное время могли расстрелять… Я же получаю «вышку» для солдата — 15 суток ареста лично от командира дивизии, грозили два года дисциплинарного батальона, армейской тюрьмы... Начальник политотдела вызвал меня с гауптвахты и побеседовал по-отечески: «Сынок, ты вернешься оттуда надломленным». Из моего рассказа он понял: перед ним — упертый, как баран, борец за справедливость, а вовсе не враг режима. В общем, хороший попался человек, отстоял меня. На всю оставшуюся жизнь я ему за это благодарен.
— Судя по вашей влюбчивости, из армии вас наверняка ждала девушка…
— Собирала меня в армию и навещала моя будущая жена Зинаида. Познакомились на съемках, она была ассистентом художника по костюмам. Отношения начались как-то легко и спокойно — а мне после всех передряг как раз нужен был душевный комфорт. Вскоре Зина забеременела, к чему я был совершенно не готов — поначалу нигде не мог устроиться (даже вернулся в Свердловск, вкалывал грузчиком в аэропорту, чтобы на свадьбу заработать). У Зины в Долгопрудном мы жили очень бедно: комната в бараке с печечкой, туалет на улице. Маленькая Ира часто болела. Я сам первые два года своей жизни провел в подобных условиях: меня принесли из роддома в солдатской шинели, в ней я и жил. Простужался, однажды чуть не умер от бронхита.
Тогда отец вывез меня к себе на родину в Кировскую область и там на меду, на березовом соке выходил: постепенно я начал вставать, шаг за шагом снова учился ходить… Дочка Ира, слава богу, не помнит, как мы жили, — вскоре получили цивилизованную квартиру…
Я обивал пороги театров — никуда не брали. Планировался показ в Центральном театре Советской Армии… Отлучился на съемки к Петру Тодоровскому и опоздал — в труппу приняли трех молодых актеров. Тогда я попросился мебельщиком-реквизитором… И это затянулось на пять лет: обставлял сцену диванами и креслами. При этом наблюдал за игрой, выбирал себе роль и начинал ее мысленно репетировать. Чтобы меня заметили, поучаствовал в конкурсе молодых актеров: поставил отрывок из «Ричарда III» Шекспира, получил первый приз — 60 рублей!
Но и после этого в труппу меня не взяли! Говорили: «Мест нет», — а потом вдруг в штате появлялись какие-то новички. Возможно, по блату. Всех устраивало, что я исправно тягаю мебель, даже выносили благодарности. Как часто бывает в актерской профессии, сработал его величество случай: внезапно заболел исполнитель главной роли в спектакле «Неизвестный солдат»... А я знал текст. Режиссер Борис Морозов, ныне руководитель этого театра, кое-как убедил начальство меня посмотреть. Провели две репетиции, сыграл в спектакле, всем понравилось... Был уверен: теперь точно возьмут! Но остался в той же должности и по совместительству «на скамье запасных»: выходил на сцену дублером, получая за главную роль гонорар, как за участие в массовке… И все равно был счастлив! Как-то мою игру увидела второй режиссер спектакля «Хождение по мукам» Светлана Климова и пригласила на пробы — утвердили на роль Красильникова…
Тогда обо мне услышала Лариса Шепитько, которая искала актера на Рыбака в «Восхождении». Фильм сложно выпускался, худсовет «Мосфильма» боялся обсуждать картину. Шепитько обратилась к первому секретарю ЦК компартии Белоруссии Петру Машерову. Он посмотрел фильм, поздравил ее с успехом и отправил «Восхождение» в Берлин на фестиваль. Там картина получила «Золотого медведя», а потом еще множество международных призов… После этого моя актерская судьба состоялась. Тут, конечно, и Театр Советской Армии пригласил меня в труппу. Я там играл, но в кино видел больше свободы. «Жизнь как жизнь», «Охота на лис», мелодрама «Белый ворон»… После ряда работ меня заметили, в газетах писали: «Появился новый актер, с особой харизмой…»
Жаль, мама не застала мое «восхождение» в профессии… А отец гордился. Я приехал к нему на 70-летие весь в наградах. У него — военные медали, у меня — кинематографические. Когда в кинотеатрах прокатывали «Старшину», папа говорил билетеру: «Это сын мой в главной роли». Его тут же сажали на почетное место, и отец смотрел все сеансы с утра до вечера. Кстати, старшина Кацуба — самый любимый и близкий мне по духу герой.
С Никитой Сергеевичем Михалковым мы познакомились в Доме кино после премьеры «Восхождения» — он горячо меня поздравлял, а я не верил, что это происходит со мной. Потом имел счастье играть в двух его картинах — «Автостоп» и «Урга — территория любви». На съемках «Урги...», помню, я однажды вышел из себя: «Я не Михалков, а Гостюхин!
К черту все! Ухожу из кино! Пойду в шахту работать!» — так я стоял и орал среди монгольской степи на Никиту Сергеевича. Дело в том, что Михалков может прекрасно показать, как надо играть роль, а для меня это неприемлемо, я должен сам прийти к воплощению. Режиссер все это переварил, дал сыграть, а потом я слышал, как он говорил своей жене: «Надо же, ни один актер на меня не орал так, как этот Гостюхин». Зато после той сцены мы с Михалковым окончательно поняли друг друга и сработались.
Съемки проходили в уникальном месте — во Внутренней Монголии, с погружением в быт местных жителей. Все непрофессионалы, играли сами себя, и Никите Сергеевичу было с ними непросто. Например, старушка-мать из фильма всю жизнь прожила на одном месте.
Когда мы отвезли ее за 5 километров от родной юрты в нашу, игровую, — женщина от таких перемен аж заболела. Так что когда я вошел в кадр, Михалков очень обрадовался: «Наконец-то я работаю режиссером, а не дрессировщиком». В одной сцене я должен был позвать всадника, едущего по степи: «Эй, человек, сюда!» Меня научили, как это будет на местном наречии, и я выдал на камеру дословный перевод: «Э-эй, ху-уй, на шхе-ер!» «Стоп! — испугался Михалков. — Это что за выражения?» Пришлось их заменить…
— В России вы были таким востребованным актером. Почему вдруг решили переехать в Минск?
— В Минске я встретил свою вторую жену, Светлану. Она была гримером на «Беларусьфильме» и сразу меня очаровала. С Зиной мы жили хорошо и мирно, она была прекрасным чутким человеком, но мне не хватало чувственной составляющей.
Актер должен влюбляться — это его питает… Все необходимые для жизни и творчества эмоции во мне вызывала Света, но она мне долго не отвечала взаимностью. И только когда с триумфом прошла премьера «Восхождения», я приехал на «Беларусьфильм» на пробы фильма «Волки» по Шукшину, — все сбежались на меня поглазеть. И Света обратила внимание. На съемках у нас начался роман, ради которого я в результате бросил все и переехал в Минск. Конечно, это произошло не сразу. Месяца четыре я болтался между небом и землей: мучил и Зину, и Свету. С первой все стабильно и спокойно, со второй — неизвестность и большое искушение… Я ушел, потом вернулся… Мы продолжали счастливую жизнь с Зиной. Тогда мука началась у Светы: она писала письма, звонила…
Только вдали от них обеих, на съемках в Симферополе, я понял, что безумно тоскую по Свете — не выдержу без нее! И вернулся оттуда уже в Минск. Сел писать письмо Зине… Она первое время страдала, но в итоге все сложилось удачно: уже через полгода вышла замуж за человека, который ей подходил, родился сын. Я платил хорошие алименты, приезжал повидаться с шестилетней Ирочкой… И в один из таких визитов попал на свадьбу бывшей жены! Кричал: «Горько!» и был за нее счастлив. Они и умерли как-то вместе: сначала муж ее сгорел от рака, через год — Зина от той же болезни... Теперь дочка Ира живет одна: разошлась с гражданским мужем. Тот ей поставил условие: «Выбирай — я или мать». Она выбрала мать... Я не лез — сам не любил, когда родители вмешивались в мою личную жизнь.
— Поскольку у вас сейчас третий брак, в прежней семье, судя по всему, отношения не сложились?
— Со Светой мы прожили самый долгий срок — 20 лет. Хотя последние пять были формальными — я просто ждал, пока дочке Рите исполнится 18. Под конец Света призналась дочери: «Я твоего отца не любила». Отчуждение между нами нарастало постепенно… Я очень много снимался, был постоянно в разъездах: только «В поисках капитана Гранта» продолжались полтора года… Свету это подтачивало изнутри — она хотела семью, домашнего уюта. Когда я возвращался — с дочкой нянчился, стирал пеленки. Если 3—4 месяца меня не было, в первый же день вылизывал всю квартиру, стирал белье. Когда я был дома, Света ни к чему не прикасалась, для нее пуговицу пришить было проблемой. Я ее очень любил, баловал — и избаловал. Ко мне с ее стороны началось чисто потребительское отношение: сколько привез, где был, почему так долго...
Она требовала, чтобы больше времени проводил с семьей, а сама ни разу не приехала ко мне на съемки — хотя бы поддержать. Постепенно недопонимание переросло в жесткие конфликтные отношения. Любви Света мне не давала, зато при случае могла приревновать и учинить скандал… Как-то ночью нам позвонила девушка из Красноярска с просьбой о помощи. Не просчитала разницу во времени, попала на Свету. У жены истерика: «Кто такая?» — чуть ли не с ножом на меня бросается. И хотя мое чувство было надорвано, я еще десять лет любил Свету — горел, надеялся, страдал. А потом стал искать отдушину на стороне…
Даже в 90-е годы не сидел без работы. На «Мосфильме» тогда снимались три картины.
Я приехал играть в «Мещерских» и ходил по киностудии, как по заброшенной шахте… Сыграли с Леной Дробышевой любовь, которая заканчивается грустно — герой умирает… Хорошее получилось кино среди этих развалин. Мне особенно удавались исконно русские образы, потому что сам я патриот, но во мне нет национализма. Я дружил с евреями, казахами, грузинами, эстонцами… Сербская актриса Ивана Жигон, с которой у нас случился короткий и яркий, как звезда, роман, выбрала меня по этой же причине: «Ты самый русский!» Познакомились в Белграде на кинофестивале, Ивана вручала мне приз за главную мужскую роль. Божественное создание… Я улетел на последний в Союзе ММКФ, а следующим рейсом вслед за мной туда прибыла Ивана. Какой был сюрприз! Мы потом долго переписывались… С литовской актрисой Гражиной Байкштите мы играли мужа и жену в фантастическом фильме «Лунная радуга».
Еще на пробах я стал кругами ходить, ухаживать за ней. Мы увлеклись друг другом, но время нас растащило. Иногда встречались на кинофестивалях, но я уже был очарован своей женой Аллой. Для меня это были не пустые связи. Может, я с ними грешил, но те женщины делали меня счастливым, и я до конца жизни буду вспоминать их как подарки судьбы.
От одного из таких скоротечных романов в Москве неожиданно родилась Александра, Ася… Я, честно говоря, не очень рассчитывал на это. Известие о беременности радости не принесло. Подруга решила оставить ребенка для себя. Со временем я признал факт появления на свет третьей дочки, мы стали видеться… — Вы часто общаетесь со своими детьми?
— Нет.
Так получилось, что все мои дети от разных матерей. И я никогда особенно не занимался их воспитанием. Меня отец в детстве крепко наказывал за проступки, никогда не прикладывал зря. Мать заступалась — и ей доставалось. Только в 14 лет, когда поступил в техникум и считал себя уже взрослым, сказал ему: «Все, больше никакого ремня, дальше я сам...»
По возможности стараюсь помогать всем своим детям финансово. Ася окончила журфак МГУ, работала на телевидении, сейчас в Америке поступила на курсы режиссеров-документалистов. Она личность цельная, с жесткими взглядами на жизнь и меня частенько критикует... Средняя, Рита, увлекалась готическим роком, сочиняла музыку… Мне нравились ее композиции, я даже дал денег на клип, который крутили по телевизору.
Одно время дочка вся в черном ходила, но ей шло — красиво... Рите было не просто принять наш развод со Светой, но она видела, что совместная жизнь у нас не складывается.
Роман с белорусской актрисой Аллой Пролич перебил все мои бывшие влюбленности. Я увидел ее на сцене минского Театра-студии киноактера, когда сцену арендовал полусамодеятельный коллектив. В Алле было что-то свежее, очаровательное. Сказал руководителю: «Берите актрису в штат». Алла на 20 лет меня моложе, тогда еще юная, неопытная… В театре были против ее кандидатуры, но мне понравилось, как Алла читает, и я взял ее в свой режиссерский дебют — поставил пьесу на двоих: «Миленький ты мой». По сюжету спектакля женщина спасает опустившегося мужчину.
Месяц шли трудные, мучительные репетиции, потом вдруг произошел прорыв: Алла точно ухватила характер и ярко зажила на сцене. Премьера прошла с колоссальным успехом. За 15 лет объездили с гастролями всю Россию, Украину, Белоруссию — собирали и тысячные залы. Потом были спектакли «Голоса», «Анна Снегина»... Когда я заканчивал ГИТИС, мечтал сразу поступить на кинорежиссуру, но не сложилось, надо было зарабатывать копейки… Зато теперь балуюсь режиссурой: две картины снял на «Беларусьфильме» — «Ботанический сад» и телевизионную версию спектакля «Миленький ты мой».
Во время тех репетиций наши с Аллой отношения переросли в близкие. Я уходил от Светы, потом возвращался — ради дочери… Расставались некрасиво, со скандалом. Когда забирал минимум своих вещей — Света поносила меня оскорблениями.
Грузил сумки в машину: вместе со своими родителями продолжала кричать из окна, что обо мне думает… Оставил им с дочкой трехкомнатную квартиру, ушел к Алле в общежитие. Потом построил квартиру в Минске…
Может, изначально и у меня, и у Аллы были другие романтические предпочтения, но что-то нас свело вместе, и нам до сих пор очень хорошо. За 15 лет страсти-мордасти улеглись, а взаимопонимание осталось. Да и быт в семье все-таки важен: Алла прекрасно готовит, ухаживает за мной. При этом я не тусовочный, а жена любит общаться с подругами — я и не знал, что бывает такая женская дружба! Для меня потерять Аллу — все равно что лишиться жизни. Когда ее долго нет рядом, тоскую… Но мы стараемся надолго не разлучаться: она иногда приезжает ко мне на съемки…
Поддерживала меня и во время «Дальнобойщиков».
— В этом сериале вы играли с Владиславом Галкиным, легко ли вам было вместе работать?
— Первую часть в основном снимали под Волоколамском. Как-то я пошел один погулять в лес — с собой ни денег, ни телефона… А тем временем все отменилось — киногруппа уехала, про меня забыли. И я 10 километров топал по дороге, всем машинам было не по пути… Вдруг смотрю: джип Влада Галкина летит навстречу… Он первый почувствовал, что меня нет, даже Алла моя не хватилась...
У нас с Владом была тонкая партнерская связь. В жизни дружить не привелось, а на площадке мы постоянно импровизировали, шутили… На съемках я часто говорю: «Пора будить в себе детство, чтобы верить в то, что играешь…»
Тут я другой, нежели в жизни: в свои 65 лет балуюсь, шуткую, девчонок щипаю… И Влад был большим ребенком. Очень ранимым, горделивым… Все трюки сам хотел сделать. Прыгал, бегал, набивал синяки… Я говорил: «Зачем тебе это? Дублер же есть!» А в нем играло что-то пацанское… Бывало, конечно, и скандалили, и конфликтовали… На съемки второй части «Дальнобойщиков» Влад пришел уже как звезда, мастер — даже меня начинал подучивать…
Мы постоянно подкалывали друг друга. Один раз на том же Волоколамском шоссе я повстречал свадьбу… Меня узнали — затянули к себе, стали вливать рюмку за рюмкой… Вернулся в кадр — ни бе ни ме ни кукареку. Влад со смехом объявляет: «Гостюхин простыл, у него насморк — он самогоном чихает!»
А по сюжету надо было как раз пьяного сыграть, но на следующий день с похмелья у меня все равно лучше получилось.
…Ночные съемки. Мы в кабине нашего «КамАза» сидим, подсвеченные со всех сторон прожекторами. Впереди и сзади моргают фарами автобусы — кружим целой колонной по дороге туда-обратно до рассвета. На следующий день зашли с Владом в ближайшую деревню попить водички из колодца. Деревенская бабулька заметила камеры: «А что вы тут, фильму снимаете? Ентой ночью над дорогой летающие тарелки так и сновали туда-сюда! А теперь-то чего снимать?» Конечно, не просекла, что мы и есть те космонавты из «летающей» кабины.
После съемок мы с Владом не общались, я его увидел только через 5 лет, когда прилетел на похороны.
Пока не подошел к гробу, не мог поверить, что его больше нет. Скоро выйдет третья часть «Дальнобойщиков»: по сюжету мой верный друг Сашок тоже погиб, и за рулем теперь сын моего героя… Там прописана семейная история, а дорожная, видимо, закончилась с уходом Влада. Думаю, зрители ощутят эту потерю еще не раз: народная любовь после выхода сериала на нас свалилась безумная. Я, как попсовая звезда, не мог на улицу выйти… Однажды подошел какой-то малыш: «Здластвуй, дядя Балсая масына!» Зато молодое поколение меня теперь знает, ведь советское кино сейчас все реже показывают…
— Вместо него теперь появляется много сериалов. Часто ли вы соглашаетесь в них сниматься?
— Сейчас 90 процентов сериалов — пустые и неинтересные.
Правда, я получил огромное удовольствие от съемок «В лесах и на горах» у Александра Замятина. В фильме «Смерть шпионам. Крым» создал сложный, довольно эксцентричный характер. Первый день съемок для меня обычно очень трудный: я только подбираюсь к характеру своего героя. И главное, чтобы режиссер не мешал, а помогал… Дороги мне и «Левша», и «Сказ про Федота-стрельца» режиссера Сергея Овчарова. На меня написаны три сценария, три совершенно разные истории, но все пока не могут запуститься. Не хватает средств на производство, как сейчас говорят — не формат. Знаете, в наше время некоторые фильмы даже сложнее выпустить, чем при советской цензуре. Теперь ведь главное — чтобы продукт был коммерческим. Очень трудно выходил фильм российско-белорусского производства «Око за око» Геннадия Полоки.
Донесли Лукашенко, будто картина вредна. На самом деле хотели снять другой фильм на эти деньги… Я дошел до президента, добился, чтобы он посмотрел кино, отснятое на 80 процентов… «Интриги? Снимайте дальше», — дал добро Лукашенко.
Отдыхаю от «интриг» я на любимой даче у границы с Литвой, в «белорусской тайге». Решился ее построить, когда получил премию союзного государства за вклад в искусство. С тех пор часто уединяюсь в тишине и спокойствии, которых мне порой так не хватало в жизни.
Подпишись на наш канал в Telegram