7 августа 1974 года жизнь Нью-Йорка была остановлена экстраординарным событием, которое окрестят «самым неслыханным художественным преступлением века». Фотографии с никому не известным молодым французом облетят все мировые СМИ.
Необыкновенный преступник станет кумиром полицейских, надевших на него наручники, бизнесменов и политиков, опоздавших из-за него на работу, мальчишек, мечтающих ему подражать, и женщин, совершенно потерявших из-за него голову.
Тем не менее летней августовской ночью этот молодой человек совершенно не был уверен, что ему удастся привести свой план в исполнение, ведь риск был огромен…
Они затаили дыхание под парусиной, вокруг были навалены картонные коробки, пустые и легкие, которые могли рухнуть от малейшего движения. Нестерпимо хотелось чихнуть, и Филипп впился ногтями в ладонь — проверенный способ, обычно это помогало. А если аллергика Жана Франсуа сейчас одолеет приступ кашля? Тогда все пропало. Охранник выудит их из укрытия, поднимет шум, вызовет полицию… Как объяснишь копам, что делают на последнем, 110-м этаже Южной башни Всемирного торгового центра пятеро запыленных, ошалевших от духоты парней в деловых костюмах?
Они подсобные рабочие? Тогда почему в галстуках и с какой стати работают ночью? Они грабители? Допустим... Тогда их обыщут, но ничего сворованного не найдут, да и что воровать на техническом этаже, прилегающем к крыше? Чего ни в коем случае нельзя делать, так это признаваться, зачем они явились сюда на самом деле! Их, конечно, арестуют, но когда-нибудь ведь выпустят, и тогда Филипп начнет все сначала и не успокоится до тех пор, пока его дичайшая мечта не осуществится. То, что он задумал, — нереально, немыслимо... Поэтому он сделает это.
Они скоро задохнутся под треклятой парусиной. Темнота, хоть глаз выколи, ну пусть ничего не видно, но они и звуки уже перестали различать: черт знает, что там шуршит — то ли рация охранника, то ли ветер, а может, охранник вообще давно ушел, и они попусту теряют драгоценное время и забивают легкие пылью.
Идея! Стараясь не шуметь, Филипп извлек из кармана шариковую ручку, притянул к себе край парусины и, воткнув в нее стержень ручки, принялся просверливать дырку. Ничего, его прикрывает груда картонных коробок; если трюк удастся — к ним в укрытие проникнет немного света. И он по крайней мере рассмотрит циферблат своих часов — вдруг ему отказало чувство времени и приближается рассвет? Тогда надо поскорее сваливать... Да нет, не может быть, они сидят тут от силы часа три. Филиппу удалось разглядеть время на своих часах: без десяти два. Неужели охранник все еще здесь? Вроде бы тихо. Филипп осторожно приподнял край парусины, она предательски зашуршала. Была не была! Его рыжая голова высунулась наружу, картонные коробки посыпались, как большой карточный домик.
Вроде бы никого. Еще двое парней осторожно вылезли следом за Филиппом и опасливо огляделись по сторонам. Не теряя времени, надо подниматься на крышу! Им осталось преодолеть узкую металлическую лестницу — и они у цели. Все их оборудование помещалось в трех тяжеленных сумках, влезут ли они вообще в узкий лестничный пролет — еще вопрос!
Филипп шел первым и вдруг застыл как вкопанный. На лестничной площадке за столиком сидел полицейский с маленьким фонариком, смотрел прямо на них и молчал. Почему он молчит? Может, мертв? Его кто-то убил? Или он немой? И тут Филипп догадался: да он спит! Есть люди, которые способны спать с открытыми глазами, он же читал об этом! И такой сон может быть очень крепким. Пусть сон этого копа будет таким же надежным, как стальной трос, который они тащат в своей сумке!
Наконец они на крыше.
Господи, неужели его мечта осуществится?! Филиппа захлестнул восторг, и, раскинув руки, он бросился к самому краю башни. Внизу раскинулась громада усыпанного крошечными огоньками Нью-Йорка, Манхэттен с такой высоты казался скромным островком, окруженным полосками темнеющей воды. Вон статуя Свободы, отсюда совсем малютка... Здание ООН. И звуки полицейских сирен, не затихающие ни днем, ни ночью. Эй, ребята, привет! Рассмотрите-ка меня оттуда, снизу, да еще в такой темноте! Филипп помахал городу рукой. Черт возьми, он француз, а так втюрился в этот сумасшедший город, такой же сумасшедший, как и он сам. Разве нормальные люди могут возвести такой лес, такую непролазную чащу небоскребов?
Мозги для этого должны быть немного набекрень, не то что у них в Европе — комфорт, скучища… И ветер тут неслабый, вон как завывает, может и сдуть, ведь они, считай, на небе.
На противоположной крыше Северной башни зашевелились темные силуэты. Отлично. Его ребята туда добрались и сейчас тоже примутся за дело. Вон Жан-Луи машет ему рукой.
Долго и упорно, чуть ли не полгода, Жан-Луи убеждал Филиппа бросить эту абсурдную затею, считал ее шуткой. Вот эта шутка сейчас и воплощается в жизнь. Все началось со стоматолога, вернее с его приемной, потому что к стоматологу в тот день Филипп так и не попал.
…Восемнадцатилетний лохматый парень, рыжий и конопатый, с задорно вздернутым носом от скуки взял лежавший на столе в приемной журнал, не зная, что прикоснулся к своей судьбе.
Это был 1968 год, дело происходило в Париже, где уже пару лет жил Филипп. В небольшой заметке Paris Match говорилось, что в Нью-Йорке началось грандиозное строительство — возводят здания Всемирного торгового центра, это будут два небоскреба-близнеца небывалой высоты — 110 этажей! Филиппа окончательно сразила информация о том, что небоскребы будут на целых сто метров выше гордости французов — Эйфелевой башни. Их вершины в самом деле будут парить в облаках — вот что совершенно невероятно! Вытащив из-за уха карандаш и как следует послюнявив его, Филипп зачем-то провел на картинке прямую линию, соединив вершины будущих башен. Улучив момент, когда посетители отвлеклись на вошедшую медсестру, Филипп ловко выдернул журнальную страницу со статьей и сунул в карман.
Зачем — он пока и сам не знал, но что-то зрело в его вихрастой голове, он это ясно чувствовал, и это что-то больше не даст ему покоя...
Его звали Филипп Пети, фамилия в переводе с французского означает — «малыш», маленький, с чем он всегда был в корне не согласен. Какой же он малыш, если всегда мечтал о великих вещах? Если презирает мамину юбку, авторитеты, учителей, скуку, конформизм, уют, прозябание и полагает, что жить стоит только ради чего-то большого и стоящего. Малышей не выгоняют из пяти школ, не отказываются выдать аттестат, потому что ученик демонстрирует упорное отвращение к академическим знаниям и в лицо всем пяти школьным директорам хладнокровно бросает, что не явится на экзамены, потому что у него есть дела поважнее.
Самое интересное, что в случае с Филиппом Пети все это правда, а не банальные отговорки отпетого лентяя. Более занятого мальчишку трудно себе представить. Ему было всего шесть, когда отец — бывший пилот и автор нескольких книг об авиации — подарил сыну сборник упражнений по магии и карточным фокусам. Это лишило Филиппа покоя и сна, он начал тренироваться по десять часов в день — потрясающая выносливость для непоседливого парня. Очень помогла разработанная им собственная система тренировок — он не изменит ей всю жизнь — начинать с самого трудного и двигаться к простому. Чтобы выполнить сложнейший фокус «исчезающая карта», необходимо научиться семи микродвижениям ладони и пальцев, описание каждого движения занимало страницу, а скрупулезная тренировка — целый месяц. Еще требуется предельная сосредоточенность, ни в коем случае нельзя отвлекаться, поэтому когда в подвале дома небольшого городка Немурс, где провел детство Филипп, показывалось разъяренное лицо отца, раздавался оглушительный вой сирены: парнишка придумал механическую жужжалку с омерзительным звуком, чтобы отпугивать непрошеных гостей.
Поначалу мсье Пети-старший полагал, что в два счета сломит упрямство старшего сына, отберет жужжалку, выкинет карты, спрячет треклятую книгу о магии и фокусах и пинками отправит бездельника в школу. Как бы не так! Мадам Пети проявила большую дальновидность и вовремя отказалась от попыток воспитания Филиппа, сосредоточив свои усилия на куда более податливом материале — младшем сыне Алане. Зато когда Филипп показывал карточные фокусы на школьных переменах — у его товарищей загорались обычно сонные глаза, и они бешено аплодировали Пети, требуя фокусов еще и еще и кидая в его драную школьную сумку всю мелочь, какую родители выдали им на завтраки.
На эти деньги он бегал в цирк и перезнакомился там с молодыми цирковыми. Его новым увлечением стало жонглирование — булавы снились ему по ночам, а пока он подбрасывал в воздух все, что попадалось ему на пути — камни, ботинки брата, мамины помидоры или картошку, кепки одноклассников, которые этот хулиганистый подросток бесцеремонно сшибал с их голов.
— Сколько-сколько учиться на жонглера? Четыре года? — присвистнул пораженный Филипп; он расспрашивал знакомого циркача Жана, где и как ему научиться жонглировать. Четыре года училища! Смех, да и только. Снова протирать штаны за партой в довесок к цирковым тренировкам.
Но Филипп точно знает, что сумеет научиться этому искусству самое большее за три месяца; он не намерен тратить жизнь, шагая в ногу с капушами и бестолочами. Да за четыре года он уже, возможно, летать научится, не то что жонглировать!
И вот сейчас, 7 августа 1974 года, стоя на вершине мира, то есть на крыше Северной башни Всемирного торгового центра, Филипп достал из широких карманов четыре апельсина, которые не поленился захватить с собой, когда шел с парнями на «штурм» — так между собой товарищи называли приключение на небоскребе. На самом краю крыши в темноте он жонглировал апельсинами, напевая что-то себе под нос, пока ребята доставали из сумок оборудование. Он уже упустил свой шанс стать, например, бухгалтером или ловко работать пальцами на кассе супермаркета!
Сейчас ему 24 года, его не приняли бы ни в один колледж, зато отец поднатужился бы и устроил Филиппа куда-нибудь на работу. Четыре апельсина весело летали в легких пальцах Филиппа. Не напрягаться. Главное — не напрягаться, научиться высшему искусству поймать состояние между предельной концентрацией и предельной расслабленностью. Вот его заповедь, и сегодня, если все пойдет по плану, он ее продемонстрирует на деле. Боится ли он? Немного. Но это кульминация его жизни, высшая точка в прямом и переносном смысле. Анни внизу, и она волнуется. Что ж, она умоляла взять ее в Нью-Йорк на «штурм», плакала, угрожала... Небось торчит сейчас внизу под башней, силясь разглядеть его. Эй, Анни! Филипп помахал ей рукой.
Он понял, что эта застенчивая круглолицая девчонка именно та, которая ему нужна, когда влюбленная в него Анни решилась встать на канат — пусть невысоко висящий — и, намертво вцепившись ему в плечи, медленно шла за ним шаг за шагом.
Она никогда не пробовала этого раньше, шла, просто поверив Филиппу: если начнет падать, он успеет развернуться и подхватить ее. По-прежнему стоя на канате, конечно. Такое не под силу даже опытному акробату-канатоходцу после цирковой школы и многолетней практики. Филипп овладел этими трюками только потому, что учился всему сам, по собственной системе. Стать канатоходцем он захотел после того, как увидел цирковых канатных акробатов. Ему тогда было шестнадцать, и о школе не вспоминали уже даже родители, махнувшие на сына рукой. Из своей провинциальной дыры Филипп переехал в Париж, снял крошечную комнатенку на улице Лапляс и неплохо зарабатывал, жонглируя на улицах.
Нацепив шляпу-цилиндр в образе молчаливого комического персонажа, которого он сам себе придумал, Филипп очерчивал цветным мелком круг на асфальте — это была его арена. Полисмены, прежде чем его арестовать, обычно сами восторженно глазели на представление, один как-то даже привел с собой сынишку, и только когда малыш насмотрелся, надел на Филиппа наручники. Подумаешь, сутки ареста, какое дело! В участке ему обычно включали телик, подкармливали — в общем, принимали, как родного. Но Филипп никогда не забывал, что он рожден для великих дел. Канат теперь стал для него важнее всего. Ему было плевать, как учат в цирковой школе: мол, сначала надо натянуть канат сантиметрах в 15—20 над полом, а потом поднимать все выше и выше. Он считал, что начинать надо с самого трудного, и, следуя своему девизу, Филипп однажды на лужайке где-то под Парижем натянул канат сразу почти на высоте дуба.
Правда, он сплел широкий канат, по которому спокойно мог пройти любой. И к вечеру уже по нему бегал. На следующий день немного убавил ширину, потом еще — и через месяц преспокойно разгуливал по обычному акробатическому канату. За этими упражнениями его однажды застиг Жан-Луи Блондо, длинноволосый чернявый парень, высоченный, как сосна. Сейчас он возится с леской на противоположной крыше Южной башни. Друг юности не подкачал, пошел с Филиппом на «штурм»!
Года четыре назад Жан-Луи мечтательно бродил с фотоаппаратом по Парижу и окрестностям, раздумывая, что бы такое интересненькое снять, — и наткнулся на упражнявшегося Филиппа.
— Эй, парень, можно я тебя щелкну? — крикнул он Пети.
— Валяй, — согласился Филипп и выполнил свой фирменный трюк — лег на канат.
Жан-Луи онемел от восторга и никак не мог навести фокус. Все время пока он возился, Филипп продолжал невозмутимо лежать на канате, что-то весело насвистывая. Он научился самостоятельно выделывать такие трюки, что цирковые умирали от зависти. Не каждый канатоходец способен лечь на трос, сесть на него или, например, сделать «ласточку» и пируэт.
Жан-Луи был первым, кому Филипп открыл свою дикую мечту:
— Хочу пройти по канату между нью-йоркскими башнями-близнецами!
Ясное дело, сначала Жан-Луи ошалел — он слыхом не слыхивал про эти башни. Тогда Филипп показал ему статью — но не ту, первую, вырванную из журнала в приемной стоматолога, а появившуюся почти четыре года спустя — башни построены, они ждут только Филиппа!
Вот, собственно, зачем они сейчас здесь, на крыше самого высокого в мире небоскреба. Мечты должны осуществляться, иначе зачем они нужны? Жан-Луи сейчас выстрелит из специального лука длинной леской с противоположной башни в ту, где стоит Филипп еще с двумя ребятами; они поймают конец лески, закрепят его, и это станет связью между двумя крышами, средством перемещения необходимого оборудования и основой будущего троса, по которому намерен пройти Филипп.
Черт, он никак не может найти конец лески, только что переброшенной ему Жаном-Луи, темнота хоть глаз коли, а фонарик он зажигать боится — в двух шагах от них спит полицейский.
Надо торопиться! Неужели чертова леска соскочила вниз? Тогда дела плохи, без ее помощи канат не натянуть. Да где же она наконец? Филипп стянул с себя носки — босыми ногами вернее ее нащупать. Казалось, он бесконечно шарит в темноте ладонями и ступнями, пока вдруг чувствительные пальцы ноги не нащупали тончайшую выпуклость.
Три года упорной подготовки к «штурму» — это вам не шутка! В качестве генеральной репетиции Филипп устроил в Париже небольшое шоу, натянув летом 1971 года канат между башнями собора Нотр-Дам. Через пару лет Пети устроил еще одну репетицию, натянув канат над мостом в Сиднее, но и там и высота, и расстояние были для него просто детской шалостью по сравнению с тем, что он задумал сделать в Америке.
Филипп несколько раз наведывался в Нью-Йорк, чтобы на месте скрупулезно изучить все детали и поближе познакомиться со своими «высокими» друзьями.
В одном из манхэттенских баров он сошелся еще с одним искателем приключений, Джимом Муром — нью-йоркским фотографом, отвязным парнем, всегда готовым выкурить косячок и в любой момент сорваться на подвиги. Сейчас он стоит на крыше в двух метрах от Филиппа и разматывает трос. Чистейшее везение, что Джим кое-как объясняется по-французски. Вообще-то когда они разговаривали, сбегался весь бар, на них таращились в метро, на улице они орали, словно глухие, и выделывали очень красноречивые движения телом, чтобы понять друг друга. К счастью, Филипп схватывает новые языки на лету, к тому же у него не переводились нью-йоркские подружки, поэтому практики всегда было в избытке.
Стоило ему зависнуть где-нибудь в Манхэттене, очертить свой меловой круг и начать представление, как непременно находились восторженные девчонки, готовые идти за ним в огонь и в воду. Что касается Джима, то он так загорелся мечтой Филиппа, что расшибался в лепешку, чтобы ему помочь. Именно Джиму пришла в голову блестящая идея нанять туристический вертолет, чтобы облететь и подробно сфотографировать верхушки башен и крышу.
— Зависни ровно посередине между башнями, парень! — орал Филипп над ухом ошалевшего от странных туристов пилота. Вертолет чудовищно трясло от ветра.
— Я не имею права к ним приближаться!
— кричал в ответ пилот. — Нас примут за террористов!
Филиппу было плевать, за кого их примут, ему необходимо увидеть и прочувствовать срединную точку открывающегося вида над пропастью между башнями, где когда-нибудь будет висеть его канат! Если совсем по секрету, то, конечно, ему немного страшно, но он будет меньше бояться, если заранее подготовит себя к такой высоте. Съемки с воздуха позволили им потом построить макеты башен в правильном масштабе и даже рассчитать расстояние между крышами, то расстояние, которое, если все пойдет по плану, предстоит преодолеть Филиппу: 200 футов. Кроме технической подготовки «штурма» пора было начинать тренировки. Ясно, что высоту в 1368 футов придется брать без подготовки, но все остальные элементы программы требуют тщательных репетиций.
Поэтому под Парижем, в саду загородного дома родителей Жана-Луи — в отсутствие предков, понятно — Филипп с друзьями натянули канат между балкой второго этажа дома и высоким дубом — расстояние получилось как раз где-то 40 метров, — и он начал ежедневные многочасовые тренировки. Как выяснилось, самая большая трудность в нью-йоркском проекте заключалась в том, что верхушки башен-близнецов раскачивались на ветру, почти как верхушки сосен! Филипп не припомнит, чтобы кто-то из канатоходцев умел ходить по качающемуся канату, а вот ему придется научиться! Помогали друзья — круг будущих «штурмовиков» расширялся — присоединился еще один друг детства Филиппа — Жан Франсуа, улыбчивый голубоглазый ангелочек, с которым когда-то вместе они били баклуши в школе. Жан Франсуа и Жан-Луи, стоя на пожарных лестницах с двух сторон от каната, раскачивали его изо всех сил, стараясь сбросить Филиппа, что иногда, надо сказать, этим шельмецам удавалось.
Внизу по всей длине каната натянули страховочные сетки, чтобы товарищ не расшибся. Зеленоглазая подружка Филиппа Анни сидела на траве и пожирала его восхищенным взглядом. Отговорить своего ненаглядного от задуманного она даже не пыталась — ее саму восхищал размах грядущего подвига.
Голова постоянно была забита техническими вопросами: как проникнуть на 110-й этаж здания и оттуда на крышу? Под видом рабочих или офисных служащих? Как одеваются те и другие? Где расположены лифты в обеих башнях? Где сидит охрана? Дежурит ли по ночам? Куда спрятаться в случае неудачи? Весной и летом 1974 года можно было заметить, что вокруг двух самых высоких манхэттенских небоскребов постоянно крутится молодой рыжеволосый парень на костылях, перед которым охрана спешит поскорее открыть дверь, забывая спросить пропуск.
Несчастный инвалид иногда подозрительно быстро впрыгивал в лифт, чтобы добраться до самого верхнего этажа, а потом, воровато оглядываясь, стремительно преодолевал лестничные пролеты, зажав костыли под мышкой. Иногда присаживался где-нибудь под лестницей в труднодоступной для инвалида позе и делал какие-то заметки в толстой тетради. Несколько недель назад Филипп в самом деле пропорол ступню гвоздем и, не долго думая, купил костыли. Какое открытие он сделал! Вся Вселенная у ног человека на костылях, перед ним открыты все двери, ему не нужен пропуск, его без лишних вопросов проведут туда, куда нормальному человеку путь заказан.
Нога давным-давно зажила, но костыли остались как необходимый рабочий инструмент. Тем не менее нерешенной оставалась главная техническая задача — проникнуть на крышу, чтобы понять, как натянуть трос, за что его цеплять, как соединить южную и северную башни, чтобы передавать оборудование?
…— Я репортер журнала Paris Match, — обаятельно улыбнулся Филипп сухопарому пиар-менеджеру Всемирного торгового центра, — а это мой фотокор, — кивнул он на стоявшего рядом Жана-Луи. — Нам хотелось бы осмотреть самые высокие этажи и заглянуть на крышу… Французы просто умирают от желания узнать, как вам удалось возвести такое чудо света.
С помощью фальшивых журналистских удостоверений им удалось в конце концов проникнуть на крышу.
И вот уже разговорчивый парижский «репортер» Филипп Пети и «фотокор» Жан-Луи Блондо беседуют с одним из инженеров о том, как велось строительство, каковы технические особенности перекрытий и крыши. Пока Филипп задает вопросы, Жан-Луи, делая вид, что фотографирует рабочих, быстренько отщелкивает балки, трубы, края, выступы — в общем, все то, что они сейчас используют, чтобы натянуть канат.
— Скажите, а почему близнецы не полностью идентичны? — задает коварный вопрос Филипп. — Насколько нам известно, они разной высоты?
Черт возьми, все так и есть, и это создаст для канатоходца дополнительные трудности; но клерк, разумеется, понимает вопрос по-своему и бледнеет: — Откуда у вас эта информация?
Об этом известно только специалистам!
— Выключите диктофон! — требует разволновавшийся сотрудник. — Публиковать эти сведения запрещено!
С каким бы скрипом ни продвигалась подготовка «штурма», наконец все почти сделано: собрано оборудование, разработаны планы проникновения на крышу и монтажа каната. Когда все было почти готово, сдали нервы у Анни. Она плакала и умоляла Филиппа отказаться от безумной затеи.
— Ты наверняка разобьешься, — твердила девушка. — Человеку не под силу такое! Пусть даже и пройдешь по своему канату — тебя все равно никто не увидит на такой высоте! А если туман?
Накануне решающего дня — 7 августа 1974 года — Филипп пребывал в состоянии жуткого нервного возбуждения.
Всей компанией они отправились в китайский квартал на «последний ужин»; парни пытались шутить, но на самом деле они были до крайности взвинчены. Заказанное пиво так и осталось на столе, потому что никто не смог к нему притронуться.
Зато сейчас, стоя на крыше, Филипп чувствовал, что пьян — наверное, это от усталости и спешки. Небо уже подернулось мутной серой дымкой и начало стремительно светлеть. Люди на крышах обеих башен уже падали с ног, но продолжали привинчивать, заколачивать, вешать, укреплять… Нервозность возрастала с каждой минутой, все шло не так — стальной трос оказался слишком длинным, балка на крыше — чересчур хрупкой, как она выдержит вес громоздкой конструкции? Филипп посмотрел на часы. Господи, уже без десяти шесть, скоро отправятся первые поезда нью-йоркского метро, вот-вот сюда нагрянут охранники и их арестуют.
Тогда все усилия пойдут прахом, Филипп перестанет себя уважать: как он посмотрит в глаза друзьям, так рисковавшим ради него?!
— Балка шатается, опасно, Филипп, — обеспокоенно заметил взмыленный Жан Франсуа, готовый своим телом заставить проклятую балку висеть неподвижно.
— Скорее, ребята, заканчиваем! Бросайте как есть! — заорал в ответ Филипп.
У него в голове от усталости уже полный винегрет. Скорее! На крыше с ним останется только Жан Франсуа, чтобы сфотографировать его первые шаги, а потом свалить, пока не нагрянули копы.
— Пока, ребята! До скорого! — Филипп обнял всех троих по очереди, уже не испытывая никаких эмоций, только чувствуя запах пота, которым пропитались и Жан Франсуа Энель, и Джим Мур, и австралиец Марк, присоединившийся к команде в последний момент.
Стоя перед канатом, Филипп заметил, что середина значительно провисает, это означает, что конструкция неустойчива, канат будет вибрировать и трястись гораздо сильнее, чем он рассчитывал. Набрав в легкие воздух, Филипп занес ногу, чтобы сделать свой первый шаг над пропастью почти в 500 метров глубиной, и вдруг отпрянул, впервые в жизни испытав животный ужас. Он просто сумасшедший! Это чистейшее самоубийство, мама — ему вдруг вспомнилось ее вечно озабоченное лицо — часто повторяла, что сын попросту псих, ему надо лечиться, у него страсть самоуничтожения.
Вот пятилетним мальчонкой он отчаянно карабкается вверх по пожарной лестнице; вот Филипп почти на вершине высоченного дуба — он постоянно куда-то залезал, отучить от этого его было невозможно. А куда забрался сейчас! Внизу — чащоба небоскребов, а прямо перед ним маленькие легкие облачка, и нет никакого тумана, ясное небо, как по заказу. Это очень плохой признак, когда канатоходец, занеся ногу для первого шага, его не делает: значит, боится. Тогда — конец, он точно сорвется…
Филипп шел: второй шаг, третий, в руках длинный шест для балансировки — единственное, за что он может держаться. Канат под ним мелко дрожал, но словно все атомы его ступней знали, как сделать следующий шаг — так ровно и плоско, так тихо и легко, чтобы трос под ним отреагировал минимально, будто Филипп успокаивал его каждым своим шагом, приручал, как дикого зверя.
Взглядом, как всегда, канатоходец зацепился за цель — край башни напротив — и шел вперед.
Внизу остановилось движение машин, и задравшая головы толпа разрасталась с каждой секундой. В тот момент, когда Филипп сделал первый шаг, Анни, Джим Мур и его подруга Лоретта начали истошно кричать, показывая пальцами вверх и привлекая внимание людей:
— Смотрите, человек на канате! Смотрите!
Затаив дыхание, люди смотрели на безумца, раздавались взволнованные выкрики: — Боже, он садится!
Смотрите, он лег на проволоку, лег!!!
У Анни и Лоретты были бинокли, которые рвали у них из рук желающие рассмотреть невероятное зрелище получше.
— Он улыбается! Машет рукой! О!!!
Филипп находился на канате уже 15 минут, к этому времени улицу перед башнями заполонили полицейские машины, «скорые» и пожарные. Вскоре над головой Филиппа стал кружить вертолет, и Анни, не выдержав, буквально кидалась на полицейских и истерически кричала по-французски:
— Что вы делаете? Уберите этот чертов вертолет! Он же упадет из-за него, вы что, не понимаете?
Однако Филипп продолжал невозмутимо двигаться вперед.
Сам он потерял счет времени, не знал, сколько находится почти в открытом космосе, потом ему сказали, что представление продолжалось целых 45 минут! Им уже овладели экстаз и эйфория, сменившие страх, в таком состоянии канатоходец знает, что боги за него и все закончится хорошо. Обе крыши уже осадили полицейские, и на Жана Франсуа надели наручники. Едва Филипп приблизился к краю Южной башни, как его попытались схватить десятки рук, но он только подмигнул смотревшим на него во все глаза полицейским и снова шагнул в пустоту. На краю Северной башни повторилось то же самое — такой же лес вытянутых рук, и снова канатоходец им не дался, изящно повернув в противоположную сторону. Вдруг до Филиппа донесся отчаянный вопль по-французски, это кричал Жан Франсуа: — Остановись, они хотят снять тебя с воздуха!
На Филиппа вдруг навалилась огромная усталость, длинный шест-балансир опасно качнулся.
Как сделать последние три шага до крыши? Он больше не может, он летит вниз…
Опомнился Филипп только в полицейской машине — он не терял сознание и не упал, дошел до северной крыши, но как на него надели наручники, как вели вниз, что говорили — ничего этого он не сознавал. Когда его вывели из здания Торгового центра, встречавшая его толпа просто обезумела: люди бешено аплодировали, кричали, свистели, даже бросали цветы! Шум и грохот стоял страшный — выли полицейские сирены, машины «скорой помощи», несколько громкоговорителей, но Филиппу казалось, словно на улице глухая ватная, тишина.
Куда его теперь везут? Выяснилось, что в клинику Бикман на психиатрическую экспертизу. Там ему наконец дали воды, и с ним долго беседовал старенький доктор — смотрел зрачки, щупал пульс и наконец написал заключение: «Абсолютно психически вменяем».
Филипп вышел из клиники снова в наручниках. Навстречу ему кинулась несметная армия возбужденных репортеров и телевизионщиков. Сотни вопросов, сотни рук с просьбой об автографе... На главный вопрос Филипп ответил, ни секунды не колеблясь.
— Так все-таки зачем вы сделали это?
— Когда я вижу два апельсина — я ими жонглирую, когда я вижу две башни — я иду между ними по канату.
Через два дня состоялся суд.
Обвинение в адрес Филиппа Пети и Жана Франсуа Энеля гласило: «Нарушение общественного порядка». Но разбирательство закончилось тем, что все обвинения сняли, вслед за этим освободили от наручников, и, когда Филипп вышел из здания суда, встретившая его толпа принялась качать своего героя.
Что было дальше? Целая жизнь, потому что сейчас Филиппу Пети 64 года, он жив-здоров и навсегда остался в Америке, поселившись в Вудстоке, неподалеку от Нью-Йорка. Все его друзья-французы, помогавшие подготовить «штурм», вернулись во Францию и общаются с Филиппом крайне редко. Не потому, что он зазнался, — их просто развела жизнь. У Анни, тогдашней девушки Филиппа, было, пожалуй, больше всего оснований для претензий, ведь едва выйдя из тюрьмы, раздав сотни интервью, Филипп не бросился домой, в крошечную съемную квартиру, где как на иголках ждала его Анни, а отправился в отель с красоткой по имени Джеки.
Юная американка прорвалась к Филиппу, схватила за руку и заявила:
— Я пойду с тобой, куда бы ты ни шел! Я обожаю тебя!
И Филипп сдался, так же как потом он сдавался перед обожанием других поклонниц. Анни терпеливо ждала, пока у Филиппа пройдет первое головокружение оттого, что он стал мировой знаменитостью. Она уважала друга за то, что он наотрез отказался от всех без исключения предложений заделаться миллионером: не дал согласия снять о себе фильмы, написать книги и автобиографии, вставить свое изображение в рекламу Burger King и сотню других реклам, не захотел участвовать в телешоу.
В этом смысле Филипп Пети был верен себе: он желал остаться свободным художником, а не заложником чужих проектов, затеваемых исключительно ради денег. Ему не нужны дурацкие зеленые «фантики», он прекрасно обходился без них и обойдется впредь, а если и захочет что-то затеять, то только на своих условиях! Что касается Анни, то условие, которое предложил ей Филипп, — он свободно встречается с другими девушками и возвращается к ней тогда, когда ему хочется к ней вернуться, она не приняла и улетела домой в Париж.
Приблизительно через полгода после «штурма» башен эйфория схлынула, и перед Филиппом Пети встал вопрос: как же жить дальше, если к 25 годам ты уже совершил свой самый грандиозный подвиг? Неугомонный Филипп решил: изобретать еще более немыслимые подвиги!
Он попытался. В середине 80-х Филиппа уговорили поступить в знаменитый американский цирк Ringling Brothers, и он начал готовить свое самое невероятное шоу. Теперь речь шла не о том, как высоко будет висеть канат, а о том, что будет выделывать на нем канатоходец. Весь цирк, включая рабочих, сбегался смотреть, как Филипп Пети в неизменном черном трико отрабатывает смертельный трюк — двойное сальто на канате. Но однажды он упал с высоты 45 футов, переломал ребра, ноги и руку. Около суток Филипп не приходил в сознание, а едва опомнившись, сделал официальное заявление: «Это падение не в счет, потому что произошло на тренировке!» И только потом многолетняя подруга Филиппа — бывший телепродюсер Кэти О’Доннелл, с которой он живет до сих пор, призналась, как стеснялся Филипп ходить с палочкой, как ненавидел свою долго не проходившую хромоту, а самое главное — как рухнул в обморок, первый раз попытавшись снова встать на канат.
Но Филипп не был бы самим собой, если бы не вернул былую форму, изнуряя себя тренировками по десять часов в день. За годы, прошедшие после «штурма», Пети дал 79 шоу на канате: он прошел в Нью-Йорке над Амстердам-авеню к Кафедральному собору Святого Иоанна Богослова; в Париже — между дворцом Шайо и Эйфелевой башней. В Иерусалиме потребовал натянуть канат между арабским и еврейским кварталами и, прогуливаясь по нему, выпустил в воздух голубя мира.
До сих пор Филипп ежедневно тренируется, и его по-прежнему можно встретить в Центральном парке, где он под аплодисменты публики жонглирует для собственного удовольствия. Кэти О’ Доннелл каждый день ждет от Филиппа новых сюрпризов; эта маленькая темноволосая женщина рядом с ним, несмотря ни на что.
Она прекрасно знает, что любимый не является образцом супружеской верности, в доме по соседству с ними по-прежнему живет художница Элейн Фазула, в свое время родившая от Филиппа дочку Кордию. В 1992 году девятилетняя дочь Филиппа и Элейн умерла от аневризмы сосудов головного мозга, что повергло отца в шок, от которого он долго не мог оправиться. Кстати, именно в дом Элейн 11 сентября 2001 года прибежали взбудораженные Филипп и Кэти, узнавшие от кого-то по телефону, что рушатся башни-близнецы! Телевизора в доме Филиппа нет, поэтому трагедию они смотрели на экране у Элейн. Филипп тогда заявил налетевшим на него журналистам, что своим действием увековечил память Всемирного торгового центра, которому, оказывается, суждено было погибнуть.
...По сей день тренировочный канат Филиппа натянут в саду их с Кэти дома, и совсем недавно Пети, давно пишущий книги о своих подвигах и цирковом искусстве, вдруг решил, что лучшие мысли приходят в голову писателю именно тогда, когда он задумчиво бредет по канату. Он немедленно позвал Кэти, и та послушно уселась во дворе, чтобы записывать то, что Филипп будет ей диктовать. Кэти знает, что живет с уникальным человеком и что за это надо платить. Если Филипп попросит ее однажды войти следом за ним в клетку к разъяренным львам, скорее всего она сделает это; но вот какую следующую выходку задумает сам Пети — предсказать нельзя.
Подпишись на наш канал в Telegram