В Москву Константин Бальмонт ехал через Норвегию. На дворе был май 1915 года, шла Первая мировая война, путешествие оказалось опасным. Через несколько часов после того, как их корабль отплыл из английского порта Ньюкасл, капитан получил радиограмму — в нескольких десятках миль к северу немецкая подлодка торпедировала пассажирский лайнер.
По счастью, их корабль проскользнул мимо кайзеровских субмарин, и теперь скорый поезд нес Константина Бальмонта и его спутниц к Первопрестольной. Постукивали колеса вагона, перед поворотами паровоз гудел, бархат, начищенная медь и красное дерево спального вагона были такими же, как и в мирное время, не изменилось и меню в вагоне-ресторане.
Покой, комфорт, безопасность, милый сердцу среднерусский пейзаж за окном — что еще нужно человеку, который к 48 годам растерял нервы и здоровье? Откинувшись на спинку красного плюшевого кресла, Бальмонт что-то писал в блокноте, переплетенном в мягкую телячью кожу. Спутница, темноволосая худощавая дама, сидела на диване молча — она боялась помешать великому человеку. Вторая дама ехала в соседнем купе вместе с восьмилетней дочкой этой пары, Миррой. О том, что их попутчик сам Бальмонт, знал не только спальный вагон, но и весь поезд. Разговоры об этом помогали скоротать томительное железнодорожное путешествие — Константин Бальмонт был знаменитостью, его стихи знала вся Россия, о похождениях поэта рассказывали легенды.
В те времена поэтам принадлежало место, которое позднее займут эстрадные звезды: стихи заучивали наизусть, читали их любимым и повторяли к месту и не к месту.
С Бальмонта в России началась новая, символистская поэзия, он был кумиром гимназисток, курсисток и не чуждых новым веяниям в российской словесности почтенных дам. Обошедшиеся ему в несколько лет ссылки крамольное стихотворение и участие в революции 1905 года приплюсовали к славе Бальмонта. Все это вызвало бурный общественный резонанс. Поэт стал жертвой, борцом за правое дело — к таким людям на Руси всегда относились с пиететом.
В 1913 году Бальмонт вернулся в Россию из эмиграции, и на вокзале его встречала огромная толпа: автомобиль, на котором он отправился домой, молодежь засыпала цветами.
Как встретят его теперь? Ведь на сей раз он остался за границей не из-за политики. Бальмонта отрезала от дома Первая мировая: поездом путь домой невозможен, осталась лишь длинная и крайне опасная дорога через Англию, два морских путешествия — сквозь кишащий немецкими подводными лодками Ла-Манш и еще более смертоносное Северное море.
Впрочем, опасения оказались напрасными: и теперь встретили не хуже. Цветов правда было меньше — где их взять во время войны? Среди собравшейся на перроне толпы было гораздо меньше молодых мужских лиц — вчерашние студенты сейчас на фронте. Зато среди встречавших оказалось немало людей с офицерскими погонами, и присматривавшие за порядком жандармы держались скромно, не требовали, как в прошлый раз, чтобы никто не произносил антиправительственных речей…
Их, впрочем, и не было.
С вокзала автомобиль увез Бальмонта в Большой Николопесковский переулок. Там, в доме 15, на первом этаже, жили его законная жена Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт и дочь Нина. Туда же отправилась другая спутница Бальмонта, Нюша — племянница жены. Вторая дама, Елена Цветковская, и рожденная ею от Бальмонта девочка Мирра поехали на другой конец Москвы, в Машков переулок, на Покровку, — там жила мать Елены, генеральская вдова. Перед возвращением домой Бальмонт писал жене, как было бы славно им всем жить вместе, в любви и братско-сестринском согласии, но Екатерина Алексеевна была против гаремов — к тому же этого бы не поняла ее добропорядочная купеческая родня.
Прилепившаяся к Бальмонту душой и телом Нюша, Анна Николаевна Иванова, тоже была его женщиной — в их доме об этом не говорили, но это было ясно и так. Но то другое дело: Нюша вела себя прилично, с достоинством, к тому же они с Бальмонтом состояли в родстве и могли жить под одним кровом. Совсем иное дело — эта ужасная женщина с ее слепой, безоглядной, жертвенной любовью: прикажи ей поэт броситься в костер, она, ни секунды не колеблясь, шагнула бы в пламя. Екатерина Алексеевна была женщиной сдержанной, воспитанной, образованной, в свое время она считалась одной из самых выгодных невест купеческой Москвы: бог не обидел ее красотой, мать обещала за ней сто тысяч рублей золотом. Екатерина Андреева-Бальмонт всегда умела настоять на своем, избегала двусмысленных ситуаций — и как же назвать то положение, в котором она в конце концов оказалась?
Много лет назад в нее влюбился начинающий поэт, странный, неимущий, хромой, дурно одетый, то и дело попадающий впросак. А она отказывала выгодным женихам, которых ей подыскивала мать, и безответно любила знаменитого адвоката князя А. И. Урусова. Немолодой, женатый, тот держал ее на расстоянии — князь был порядочным человеком и не хотел губить молоденькую барышню. Урусов знал толк в поэзии, восхищался талантом Бальмонта и издавал его стихи. И вот на одном из приемов у князя Бальмонт, совершив все возможные бестактности, встал и прочел посвященное Катеньке стихотворение — выглядело это так, будто он за столом на глазах у всех признается в любви… Так начался путь, сперва приведший их под венец, потом — за границу и в конце концов оторвавший друг от друга.
Но совсем расстаться они не могли, и теперь Бальмонт снова оказался вместе с ней и дочерью в большой московской квартире со сводчатыми потолками. Ему выделили комнату, где он мог спокойно работать, там стояли его любимые диван и письменный стол. На следующий день в Николопесковский наведалась Елена, еще через день Бальмонт отправился к ней в Машков переулок. Жена приняла госпожу Цветковскую с прохладной любезностью, утренние возвращения Бальмонта, казалось, ее не волновали.
Екатерина Алексеевна наслаждалась тем, что Константин рядом и все очень хорошо: муж не пьет, не приходит домой избитым и раздетым, не ночует в полицейских участках, не попадает в тюрьму. Его не пытались зарезать за то, что он, пьяный, кого-то оскорбил в дешевом кабаке, не раскроили голову бутылкой.
Он не громил ресторан, перебив стоявшие в вестибюле мраморные статуи, не совершал экскурсий по борделям, не вламывался к знакомым до безобразия хмельной, с набитым бутылками холщовым мешком. Муж не предлагал влюбленной в него юной поэтессе послушать свои новые стихи — заперев дверь, задернув занавески и встав на колени... Катя снова видит горячо любимого, милого, уступчивого человека с сияющими глазами и детской улыбкой. А его второе «я», существо, которое многие сравнивают с рычащим чудовищем, спит и, быть может, не проснется… А если и проснется, то не скоро....
У Екатерины Алексеевны был дар разумно обустраивать быт, и Константин получал огромное удовольствие от накрахмаленных простыней, чистого наглаженного белья и вкусной еды.
С начала войны он жил в Париже с Еленой, и та успела отучить его от всех этих прелестей: сам он существовал вне быта, и любимая женщина подчинялась его желаниям. Ему же и в голову не приходило требовать от нее домашнего благоустройства. Да у нее это и не вышло бы: у Елены все валилось из рук, и прислуга сразу садилась ей на шею.
На Большом Николопесковском все шло как в старые добрые времена, когда они были молодоженами. Бальмонт много работал, был счастлив и лучился доброжелательством. Екатерина Алексеевна знала: муж ее любит и считает своей Сольвейг — их могут разлучить другие женщины, между ними могут встать обстоятельства, но связь их неразрывна.
Екатерина помнила, как ухаживал за ней Бальмонт. Когда родные увезли ее в Швейцарию, он на невесть как добытые деньги бросился следом, разбив вдрызг единственные ботинки, поднялся на гору Утлиберг, поселился в том же отеле — и утром горничная принесла ей мятую, купленную в Петербурге коробку конфет, подарок Константина.
Они целовались в парке отеля, за ними с интересом наблюдала охотившаяся за мышами лиса. Кате было страшно от того, что о приезде Бальмонта могла узнать строгая матушка… Потом он умчался в Россию и отправился в Крым — о том, что в это время там жила поэтесса Мирра Лохвицкая и Бальмонт был страстно влюблен и в нее, Катя узнала много позже.
Сущее проклятие — оказаться женой поэта, которому все время нужны новые эмоции. Печка пожирает дрова и дает тепло, а ее муж питается страстями и перековывает их в стихи.
Константин мог любить многих — но она при этом оставалась единственной… Правда, порой Кате казалось, что причиной ее бед стала магия.
Поначалу ее мать была против этого брака: как можно отдать любимую дочь разведенному, да еще взявшему на себя вину в крушении семьи мужчине? Первый брак Бальмонта оказался исключительно неудачен — в 22 года его женила на себе хорошенькая Лариса Гарелина, дочь шуйского фабриканта, землячка начинающего поэта. Ее ужимки вскружили Константину голову. После первой брачной ночи он узнал, что Лариса не девушка, и вскоре между супругами начались ссоры. Как женщина она перестала для него существовать — ночью Константин лежал рядом с женой и не мог до нее дотронуться. Жить с Ларисой Бальмонт не желал, но и бросить ее не решался — женины рыдания парализовали его волю.
Все кончилось тем, что он выбросился из окна гостиницы, с третьего этажа, на булыжную мостовую — переломал кости, покалечил лицо и год пролежал в постели. С тех пор Бальмонт хромал.
В конце концов Лариса согласилась на развод, но ему пришлось взять вину на себя — а это значило, что по законам Российской империи Бальмонт не имел права вновь жениться церковным браком.
…Деревенский попик обвенчал их с Катей за взятку, ее мать отказала зятю в приданом. Но при этом решила спасти дочь от нищеты: ослушница получила неплохое содержание — две тысячи рублей в год, на эти деньги они с Бальмонтом и жили. Все шло хорошо до тех пор, пока не случилась трагедия: их ребенок родился мертвым, Катя металась в горячке, врачи говорили, что надежды нет.
Она выжила, но горе превратило ее мужа в другого человека… Уж не стоит ли за этим чья-то злая воля?
Екатерина Алексеевна была здравомыслящим человеком, не верила в мистику и подобные мысли от себя гнала. Все дело в том, что у ее мужа идиосинкразия к алкоголю — так ей сказал доктор Тандов. Бальмонта осматривали многие врачи, она водила его даже к знаменитому французскому профессору, в свое время лечившему впадавшего в безумие Мопассана. Француз почему-то решил, что ее мужу поможет гимнастика. Доктор Тандов подошел к делу основательнее: он вообще запретил Бальмонту пить. И поэт держался — до поры до времени, пока они были вместе… А когда срывался, глядел на жену с такой ненавистью, что ей делалось страшно. Наутро, правда, протрезвев и успокоившись, уверял, что ничего не помнит...
Она не обращала внимания на досужие слухи: среди знакомых притчей во языцех была дружба Бальмонта с Валерием Брюсовым, их разрыв и то, что из этого получилось.
Когда Брюсов начал публиковаться, Бальмонт уже был знаменит. Они подружились, во всем поддерживали друг друга. Поначалу Брюсов находился в тени Бальмонта, затем его потеснил: в журнальных и издательских делах, которые они начинали вместе, Бальмонт вскоре оказывался на вторых ролях. Для него это мало значило, а Брюсов в конце концов возненавидел друга. Одни говорили, что Валерий приревновал к Бальмонту свою жену, другие — что поэты не поделили другую женщину. Оба пользовались огромным успехом у дам, об афинских ночах, которые поэты устраивали, слагали легенды.
Было это или нет — но от одного к другому и в самом деле переходили женщины. Одной из них стала слегка безумная писательница Нина Петровская, в конце концов попытавшаяся застрелить Брюсова из пистолета, — это произошло в публичном месте при большом скоплении народа и тут же превратилось в одну из окололитературных легенд. Но развело их все-таки не это — яблоком раздора стала поэтесса Мирра Лохвицкая. После того как Бальмонт представил их друг другу, Брюсов признался, что Лохвицкая ему не понравилась, а вернувшись домой, написал в дневнике, что прежней близости между ними уже не будет и всему виной эта женщина. Отношения самого Бальмонта с Лохвицкой, на взгляд обывателя, тоже граничили с безумием: это был страстный, многолетний роман в стихах — Константин преследовал Мирру, та от него ускользала, а если и отвечала взаимностью, то только на бумаге.
Говорили, что Брюсов и сам влюбился в красавицу Лохвицкую, говорили и другое — ему, всюду стремившемуся быть первым, не по душе пришелся возможный союз двух больших поэтов. Как бы то ни было, но дружба Брюсова и Бальмонта оборвалась, за этим последовали ранняя смерть Лохвицкой и посыпавшиеся на Бальмонта несчастья. Его ребенок умер, чуть не погибла жена. Он стал больше пить, напившись, впадал в безумие.
Во хмелю Бальмонт никого не боялся: его много раз могли убить, но судьба хранила поэта. Обезумев, Бальмонт пускался в бесцельные и бессмысленные странствия: шел неведомо куда, перемахивая через канавы и заборы, перебегая пути перед самым носом идущего на полном ходу поезда, не обращая внимания на пролетки и автомобили.
Эстет, в сумрачный осенний день разбрасывавший на улице цветочные лепестки, говоривший на своем собственном, вычурном языке, превращался в зверя. В таком состоянии ему доставляли удовольствие чужие страдания: он откровенно глумился над теми, кого черт посылал ему в собеседники, и, переходя из борделя в бордель, наслаждался грубой, животной любовью.
Начало ХХ века было временем повального увлечения мистикой, и многие знакомые именно с ней связывали то, что жизнь Бальмонта пошла вразнос: он потерял семью и связался с женщиной, тянущей поэта на дно и не стоящей мизинца его жены. Самой Екатерине Алексеевне ничего подобного, разумеется, и в голову не приходило.
Она верила в то, что мир устроен разумно и любую семейную проблему можно решить терпением и любовью. Вокруг мужа всегда крутились женщины, на ее беду, Константин притягивает их, словно магнит железо, — что там ни говори, но в этом и в самом деле есть что-то мистическое. Екатерина Алексеевна помнила Бальмонта краснеющим, запинающимся от волнения юношей — в ту пору он побаивался барышень. Потом пришла слава, и вскоре он поверил, что ему позволено все. Женщин это завораживало.
Он выстраивал свой собственный, не имеющий ничего общего с реальностью мир. Придя в гости, мог сказать:
— Поэт желает читать свои новые стихи в джунглях Амазонки!
И вместе с хозяевами и гостями лез под обеденный стол, на время чтения превращавшийся в раскидистую пальму.
Человек-энциклопедия, выучивший множество языков, проводивший за рабочим столом большую часть дня, сноб, донжуан, кривляка — таким она его любила и не хотела знать, что у Константина есть другая семья.
Бальмонт перебрался к Катиной сестре, а потом Елена Цветковская заболела воспалением легких, и он дни напролет проводил у ее постели.
Когда Елена поправилась, поэт засобирался в Петербург, — в центр литературной жизни, намереваясь делить свое время между Петербургом и Москвой, между женой и Цветковской.
Он писал Екатерине Алексеевне: «Главное сосредоточение мое там, где ты и Нюша». Петербургская жизнь и бесхозяйственность Елены быстро опустошили его бумажник, и он уехал в длительное лекционное турне по России.
Путешествие принесло приличные деньги, и вскоре Бальмонт отправился в Японию. Зимой 1917 года он снова наведался в Москву и остановился в Николопесковском — тут поэта и застала Февральская революция. Она прошла почти бескровно и казалась грандиозным, выплеснувшимся на улицу театральным действом. Бальмонт принял в нем посильное участие: читал восставшим стихи на улицах. Но с продуктами стало хуже, цены рванули вверх, и Екатерина Алексеевна решила провести лето с дочерью на Урале, в спокойных местах с дешевой едой. Муж пришел проводить их на вокзал, но толпа сразу же оторвала их друг от друга. Екатерина Алексеевна навсегда запомнила его расстроенное лицо, то, как муж, вытянув шею и сдвинув шляпу со лба, протискивался вперед и искал ее своими близорукими глазами.
На остановках Екатерина Алексеевна покупала молоко, вареную картошку, домашнюю колбасу, — все то, что в Москве давно было на вес золота.
Она предвкушала три спокойных месяца на озере Тургояк под Миассом — и не знала, что им придется прожить на Урале больше трех лет. Мужа тогда, на перроне, она видела последний раз в жизни...
Теперь их связывали письма. Бальмонт писал жене о том, что его поездка по Кавказу проходит превосходно: он читает свои переводы Руставели. В Тбилиси жила красавица Тамара Канчели — их связь с Бальмонтом тянулась больше двух лет. Молодая женщина умирала от чахотки, он присутствовал при ее агонии. В Кисловодске у него начался роман с совсем молодой харьковчанкой Кирой.
Кира напропалую кокетничала с офицерами, он ревновал и так жестко с ней объяснился, что бедняжка бросилась в четырнадцатиметровую пропасть, пробив голову и сломав ногу. Елена Цветковская и Мирра путешествовали вместе с ним, но это ничему не мешало. В письмах к жене поэт подробно рассказывал о том, что с ним происходит и как он это переживает: «…Пронзительное счастье моей встречи с ней, изысканно прекрасной и юной, перемешано с болью несказанной. И как все это лишает душу полета…»
Вернувшись в Москву, он обосновался у жены в Николопесковском, а Елена с дочкой снова отправились в Машков переулок, на Покровку. Бальмонт быстро прожил привезенные с Кавказа три тысячи, но это уже было не важно: началась Октябрьская революция.
Деньги обесценились, поезда перестали ходить, еда исчезла, в квартире в Николопесковском замерзли и лопнули трубы парового отопления. Родню Екатерины Алексеевны донельзя скандализировало то, что Елена с дочерью Миррой переселились в Николопесковский: как можно притащить любовницу в квартиру жены! Но Бальмонт махнул рукой на приличия.
От голода их спасали посылки Екатерины Алексеевны с Урала. Почта, как это ни странно, работала и в Гражданскую войну. Через две-три недели после отправления Бальмонт шел на телеграф и получал ящички с колбасой, мукой и черными сухарями, пришедшие из Миасса. Елена и дочь спали в шубах, а он из отвращения к житейской прозе — в белье. Проснувшись, мылся с головы до ног водой, которую под утро затягивало льдом.
Потом перебрались на дачку в Новогиреево, снятую Бальмонтом на последние деньги. Там была печка, и три их комнатки можно было обогреть — но домик оказался с чертовщиной. В письмах к Екатерине Алексеевне Бальмонт подробно описал шалости нечистой силы.
Она представляла маленький, занесенный снегом домик, высокого тощего хозяина со злыми глазами, с которым Бальмонт «бешено поссорился», и срывающиеся со своих мест шкафы, сами по себе распахивающиеся форточки, слетающее с кушетки белье, поднимающиеся в воздух книги...
А может, по словам мужа, дело не столько в каналье-хозяине, «через стену посылавшем свой сглаз, свою злую волю», сколько в самом Бальмонте? Вещи начинали летать, когда домашние мешали ему работать, а он приходил в ярость и разражался проклятиями…
Из чертова дома Бальмонт, Елена и Мирра ушли пешком с чемоданами в руках.
Их снова приютил дом в Николопесковском. С трудом державшаяся на ногах, измученная болезнями Елена топила буржуйку, Бальмонт разбирал на дрова соседний забор. «Госиздат» выпустил его книгу и заплатил 70 тысяч советских рублей, но он не разбогател — куриное яйцо стоило 150 дензнаков...
Летом 1920 года Бальмонт выбил у Луначарского полугодичную командировку за границу, получил деньги, паспорта на себя, Елену и Мирру и отправился в Париж через Ревель и Берлин. Екатерина с дочерью в то время все еще были в Миассе. Они выехали с Урала московским военным эшелоном в том же 1920-м, но в столицу попали не скоро.
По России поезд ехал четыре месяца, на узловых станциях стоял по три недели, и прибыли не в Первопрестольную, а в Херсон — оттуда удалось выбраться только через год. В Москве Екатерина Алексеевна получила первое письмо от Бальмонта...
Все кончилось навсегда — и тем не менее продолжалось. Теперь уже он слал ей посылки с продуктами, тратя последние деньги. Получив гонорар, искал красивый костюм Катиного размера — и рассказывал обо всем, что с ним происходит. Дружившая с Бальмонтом писательница Тэффи, сестра Мирры Лохвицкой, так вспоминала о его быте: «Окно в столовой было всегда завешено толстой бурой портьерой, потому что поэт разбил стекло. Вставлять новое не имело никакого смысла —оно легко могло снова разбиться.
Поэтому в комнате всегда темно и холодно».
Бальмонт много публиковался в эмигрантской прессе и даже номинировался на Нобелевскую премию, но бедность подбиралась все ближе. Зато старость его щадила. Он писал Екатерине Алексеевне: «Новые знакомые смеются, когда я говорю, сколько мне лет, и не верят. Вечно любить мечту, мысль и творчество — это вечная молодость…» Любил он по-прежнему много — и многих. В эмиграции четвертой гражданской женой Бальмонта стала княгиня Дагмар Шаховская, родившая ему двоих детей, Жоржа и Светлану. Но с Еленой Цветковской он не расстался до конца жизни: нелепая, непрактичная, больная женщина ради Бальмонта была готова на все: на заре их знакомства, сопровождая поэта в его пьяных скитаниях, как-то устроилась около него, задремавшего на лавочке в парке, и примерзла к скамейке, но так и не ушла.
Когда под утро Бальмонт проснулся, пошла вслед за ним, оставив на лавочке кусок платья вместе с кожей… Эта слабая, болезненная, некрасивая женщина добилась того, чего хотела больше всего на свете, — свою жизнь Бальмонт прожил с ней. Елена Цветковская пережила его на год.
Екатерина Алексеевна переписывалась с мужем до 1934 года, пока гражданам СССР не запретили все контакты с заграницей. С тех пор сведения о Константине доходили до нее окольным путем: он бедствует, у него психическое расстройство и он находится в частной лечебнице (безумие было в их роду, — им страдали брат поэта и его сын от первой жены). Потом она узнала, что Мирра неудачно вышла замуж, а Бальмонт вышел из лечебницы, много читает, но стихов больше не пишет, тяготится обществом людей, почти не выходит из дома и требует, чтобы при нем всегда была Елена.
Екатерина Андреева-Бальмонт мужа ни в чем не винила и считала прожитые с ним годы лучшим временем своей жизни.
Судьба сделала ей подарок: она помнила Бальмонта молодым, полным таланта и дьявольского огня. Слушая рассказы о его последних страшных годах, похоронах в полной воды могиле, Екатерина Алексеевна думала о том, что с ней жизнь поэта сложилась бы иначе...
Подпишись на наш канал в Telegram