«Петр Иванович с первого взгляда может показаться совсем не добрым и очень даже сволочным. Говорит все в лоб, резковат в оценках, да и лицом на душку не похож… И истории у него, согласна, неоднозначные до крайности. Но каков он внутри! Жить с таким человеком очень легко, потому что он — настоящий! Сейчас наговорит вам про секс и кокаин, водку и проституток, но это оболочка будет, даже не сомневайтесь». Ирина Подгородецкая
— Признаюсь как на духу: Светку, жену свою третью, поколачивал. А что делать, когда другие аргументы не работают вообще?
Патологически упертый человек, включит свое «му» и прет как танк! Можно было бы обвинить меня в душевной хлипкости и несдержанности, но с «фонарями» и иными признаками утери первозданности кожного покрова Света, бывало, возвращалась и из мест общественных. Например, с «Колхозной», где любила посидеть с приятелями за пивком. Итак, в 1995 году я ушел из семьи. Потому что, если б этого не сделал, я ее пришиб бы и сел в тюрьму. В итоге имеем двух малолетних сирот. Нехорошо. И вот снял я квартиру и пустился во все тяжкие. До меня здесь жили художники. Возможно, минималисты, потому что из мебели в комнатах было два деревянных ими же сколоченных топчана, а из дизайнерских особенностей — действительно красивый витраж на кухне.
В холостяцкую жизнь я провалился в полной мере, поэтому здешний бедлам довольно быстро достиг фантастического размаха. Когда Ирина (будущая четвертая и, надеюсь, последняя супруга) тут проснулась, она была в шоке. Впрочем, тому, как она распахнула поутру свои огромные глазищи в квартирке на «Белорусской», предшествовало множество разнообразных событий.
2000 год стал для меня каким-то веховым, как пишут в умных книжках. Хоть зеленым фломастером на стене записывай! Накануне меня выгнали из «Машины времени», где я проработал 13 лет. После юбилейного концерта в «Олимпийском» позвонил директор и сообщил, что группа во мне больше не нуждается. Макар объясниться не сподобился: куда там — звезда! Потом выяснилось, что решение было принято два месяца назад, все знали, но ни один человек мне не сказал.
Эмоций тогда было много, и я без устали отмечал сие значимое событие. Далее год продолжился вполне логично. За неделю до дня рождения подошел к окну и вижу, что машину мою угнали. Итог: без машины, без работы, без денег плюс в жутком состоянии ввиду попытки соскочить с наркотиков. На кокаине я сидел настолько плотно, что понимал: пора сказать ему «прощай» — или слезу, или сдохну. И вот 17 ноября иду в клуб «Гараж» на «Пушкинской» с целью не просто выпить, а нажраться в хлам. Чем методично и занимаюсь в обществе двух бл…й. Так и пиши, они не обидятся, потому что это не определение, а констатация их профессиональной принадлежности. Петю Подгородецкого дамы полусвета любили, пьяный я парень добрый и весьма нежадный. В моей квартирке по восемь штук порой таковых дам собиралось. Да… Ну так вот, сидим в «Гараже», квасим, я уже с трудом сижу, девкам тоже надоело — тянут за рукав: поехали да поехали.
Дело к семи утра, и тут к нашему столику подходит эдакая эффектная фифа и говорит примерно следующее: «Так, девочки, встали и свалили отсюда». Те, как ни странно, послушались, а она по-хозяйски уселась рядом. «Нехорошо как-то, девушка, — говорю. — Может, вам, конечно, компания не пришлась по вкусу, но это была моя компания, а вас я сюда не звал». — «Не поняла. Я тебе не нравлюсь, что ли?» Я даже растерялся… Со мной так еще никто не обращался. Посидели. Я включил джентльмена: «Сейчас тачку поймаю, у меня машину угнали недавно…» «Да нормально все, я за рулем!» — смеется глазастая. Какие у нее огромные глаза, я увидел не сразу. Погрузил свое бренное тело в ее Opel Corsa, и мы поехали. По дороге взяли пару бутылок красненького. Выпили. В итоге девушка оказалась неспособной снять сапоги.
Пока я ей помогал, уснула… Накрыл одеялом и сам отрубился. С той самой ночи Ирка тут и осталась. Двенадцать лет уже живет. Уезжала только однажды — за вещами.
Так что все гадости, которые про меня писали, — и про дебоши, и про водку, и про рок-н-ролл, как есть правда. Но таких историй только в нашей стране не один десяток наберется. А вот кому из рок-скандалистов супруга такое предисловие напишет? Большой вопрос, между прочим. Рок-женам как явлению можно не историю посвятить — роман! Это ж удивительно странные женщины! Терпеть сначала безденежье, потом хроническое отсутствие мужа и пьянство, секс преимущественно не с ней... А они терпят. Рожают детей, таскают за левую ногу бездыханное тело по наркологам, ревнуют и любят, то есть делают с мужиками то же самое, что и все нормальные женщины.
Одна, правда, все-таки разрушила группу всех времен и народов… Но Йоко Оно, конечно, дама из ряда вон, нашим до нее как до Луны было. Да и «Машина времени» периодически разваливалась без какой-либо помощи прекрасного пола. А остальное — слава, наркотики, громкие скандалы — все как у них, легендарной четверки, разве что в меньшем масштабе. The Beatles были иконой всех рокеров моего поколения. И каждый старался хотя бы частично повторить их путь. Как на эту дорожку занесло студента Музыкального училища при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского Петю Подгородецкого, надо рассказывать обстоятельно.
С 15 лет я учился в упомянутом училище, с 16 начал петь в консерваторском хоре. С третьего курса зарабатывать — вел занятия ВИА на трех заводах.
Тогда было принято занимать рабочий люд самодеятельностью: покупали аппаратуру, нанимали специалистов... Это в самом деле помогало человеку отвлекаться и развиваться творчески. Плюс работал концертмейстером в цирковом училище на курсе, где учился Фима Шифрин. Там сотрудничал с замечательными педагогами по степу — Быстровым и Зерновым. Кстати, первый стал прототипом главного героя фильма «Зимний вечер в Гаграх», а его ученик Аркаша Насыров сыграл его в молодости. Он же говорил, что у меня характерная внешность, с которой надо бросать «пианину» и выходить на арену цирка. Кроме этого, пожалуй, ничто не предвещало… Я весь был в музыке. В то время, когда мои школьные приятели успели по нескольку раз влюбиться-разлюбиться, я ни с кем не встречался. Во-первых, когда? Если из училища надо лететь как пуля на репетицию хора.
Во-вторых, все мои интересы действительно уютно помещались под черным глянцем фортепиано.
В цирковом училище имелось много классов с инструментами, чем я и пользовался. Приходил с утра, находил свободную аудиторию и занимался, потому что в консерваторской альма-матер желающих позаниматься на инструменте было гораздо больше. И вот занимаюсь однажды, а в класс заходит нимфа — никак не меньше! Цирковые девочки все очень фигуристые, с осаночкой. «Можно послушать, как вы играете?» — спрашивает. А чего ж нельзя? Сижу и кайфую, что вот меня послушать нимфа хочет. Значит, круто играю. Раз пришла, два. Звали ее Любовь, и встреча наша таки совпала с моим половым созреванием. Девочка была старше меня на четыре года плюс с Сахалина. А в советское время выпускников распределяли, как правило, поближе к месту прописки.
И, наверное, на Сахалин ей не очень хотелось, но это я уже потом догадался. Начали встречаться. Через какое-то время предложил перейти к более тесным отношениям. «Я не такая, Петя», — говорит. А потом-таки подает идею: «Ну не в аудитории же… Вот если б ты квартиру снял». Ага! Полетел я на проспект Мира в Банный переулок, где бесперебойно работала биржа по найму в столице СССР жилья. Денег хватило на комнатку за 30 рублей в месяц.
Да, мог себе позволить, потому что на всех работах получал не меньше своего дедушки — профессора экономики. Когда я возник в ее общаге с ключами, Люба обалдела, но вещи собрала быстро. И вот зажили мы счастливо в коммунальной комнатке. Дамы-соседки время от времени выносили мне мозг, потому что девушка моя могла неглиже побежать в душ по общему коридору, и они сильно беспокоились за стойкость собственных мужей.
В конце концов я, как честный и порядочный человек, сделал Любе предложение, и все вздохнули с облегчением. Свадьба была скромной. А совместное проживание в браке — коротким. Меня призвали в ряды Вооруженных сил отдать долг родине. Ее отправили по распределению в Тулу. В Москву, правда, приезжала, и я, соскучившись по жене, бегал в самоволки, за что меня из ансамбля внутренних войск выперли в Белгородскую область охранять зэков. Но и тут повезло — дочка начальника тюрьмы училась играть на фортепиано, и я был рекрутирован в педагоги. Занимался с девочкой, дежурил по кухне, потихоньку начал пописывать музыку.
А однажды к нам в часть пришел чувак из Тульской филармонии. И рассказывает про свое житье-бытье там, упоминая про некую красавицу из Москвы, которая заправляет делами, потому как состоит в любовной связи с руководителем тамошнего ансамбля.
Так в общем-то и выяснилось, что я могу считаться вполне взрослым, потому как первые рога у меня уже явно выросли. Попереживал, конечно. Но это пошло на пользу творчеству, которое, как известно, подпитывается личными эмоциями. Именно в армии я написал музыку, которая впоследствии стала самым исполняемым хитом группы «Машина времени». Только звучал всем известный «Поворот» немного иначе. Тогда была мода на итальянскую эстраду — Пупо, Тото Кутуньо, конкурсы в Сан-Ремо. Поэтому мелодия получилась в лиричном и медленном ключе. До сих пор иногда думаю, что если б какой-нибудь итальянский поэт написал к ней стихи — это могло бы быть интересно.
А супругу свою первую, Любовь, где-то через год во время одного из увольнений я все-таки спросил: «Слушай, а чего мы мучаемся? У тебя в Туле складывается… Может, лучше развестись?» «А давай!» — говорит. После расторжения брака мы несколько лет еще встречались время от времени, оказывая друг другу посильную сексуальную помощь. И еще дружили. Попав в «Машину времени», я даже знакомил Любу с Макаревичем. Но он ее почему-то не впечатлил. Так на память о первом брачном периоде остались «Поворот» и самая первая моя песня «Здравствуй, Любовь».
Армия закончилась, и я, молодой, страшно талантливый (как все молодые) композитор, начал думать, кого же своим творчеством осчастливить. Тогда гремела Алла Пугачева. Да, уже тогда, и не надо ржать. Словом, появился у меня идефикс — непременно познакомиться с Пугачевой с целью плодотворного сотрудничества.
Чуть отвлекусь: просто история в тему. Вернулись однажды с женой из Таиланда (а мы полюбили эту страну) накануне Нового года, на чужбине пробыли три месяца, то есть успели сильно отвыкнуть от родины. Включаем телевизор, а там концерт: Эдита Пьеха, Иосиф Кобзон, Алла Борисовна... Будто и не было пятидесяти лет. Но тогда-то кто ж знал!.. И вот носился я со своим идефиксом, и вдруг соседка по двору говорит: «Слушай, я знаю одного мужика, он работает звукорежиссером в ГИТИСе и знает Пугачеву!» Помню, как с клавирчиками своих песен чесал туда, будто за мной гонятся. Некий Олег Николаев действительно знал Пугачеву, более того, у него образовалась целая рок-н-ролльная база. «Високосное лето» там фактически проживало, поскольку помощником Николаева работал Саша Кутиков.
Там же писались первые альбомы групп «Воскресенье» и «Машина времени». А уж сколько рокеров туда заходило просто выпить и поболтать!.. Короче, тусовка такая, что Пугачева как-то вылетела из головы. Начал бренчать помаленьку на фортепиано. А потом и вовсе практически переехал в студию, у меня даже смена белья всегда там имелась. И понеслась моя биография по кривым дорожкам отечественного страшно подпольного рока.
На самом деле Андрюша Макаревич был одним из трех, кто позвал меня играть в свою группу. Я возгордился востребованностью и выбрал «Високосное лето». Мне нравилось то, что они делают, музыки у них всяко было больше, чем у «Машинистов». В мозгу сразу зафонтанировало творческими решениями… Правда, развернуться не успел, потому что чуть не ослеп.
Еще в армии мне запустили куском хлеба в глаз. Поначалу вроде все ничего, а потом зрение начало падать. Один глаз отказал, чтобы спасти второй, надо было провести в больнице полтора месяца. Пока я лечился, от Макаревича ушел коллектив. Саша Кутиков с Андреем очень дружил, переметнулся сам и нас с Ефремовым подбивать начал. «Там перспектива!» — убеждал он. Я пошел за советом к тому самому Николаеву из ГИТИСа. И тот сказал: «Все правильно ты про музыку рассуждаешь. Но мой совет: иди. Чувствую, там большое будущее». Так я оказался в «Машине времени».
И с самых первых репетиций началась очередная история моей любви. Подруг, которые ездят за ними везде и все такое, у музыкантов обычно много. И вот приходит одна на репетицию и приводит с собой подружку.
А та… У меня стойка кобеля-искусителя просто сама собой нарисовалась — до чего хороша девчонка была! «Меня Ирой зовут», — говорит. Роман получился бурным. Но была одна проблема: Ира — из семьи дипломатов, а они на музыкантов смотрят довольно брезгливо. То есть я для их дочери был не парой вообще и никогда. Мы встречаемся, а где-то параллельно всему ходит мрачный Иркин жених, папа коего «главный в Карелии». В конце концов мне сказали так: мол, «надо строить карьеру, «Березка», чеки — словом, замуж она выходит». Пострадал, конечно. Но в России клановость неубиваема. Мое окружение старалось приключений не искать и за рамки не выходить. Тем более что выбрать было из чего. На танцовщицах ансамбля «Сувенир», с которым мы покатались по гастролям, когда попали в «Росконцерт», женились Саша Кутиков, художник по свету Саша Заборовский.
Приключений поискал разве что Макар, породнившись с номенклатурной семьей Фесуненко. Смешно, но меня до сих пор спрашивают на прессухах: почему от Андрея Вадимовича первая жена сбежала? Да откуда ж я знаю? Я даже не в курсе, в России ли Лена сейчас. Сильно сомневаюсь. По воспоминаниям, она была самой нормальной из жен Макара. И красивая, и умная, и мудрая. Ее очень правильно воспитали. Уютный домашний человечек. Андрея любила, это факт, несмотря на недовольство родителей. Отец Лены, известный политобозреватель, восторга от брачного союза дочери не мог испытывать по определению. Хотя «Машина времени» некоторые дивиденды от родства «с нашим тестем» получила — нас не так активно строили и зажимали. А уж что пережил старик Фесуненко, когда строптивая дочь сбежала от музыканта, уж черт с ним, к польскому оппозиционеру, остается только догадываться!
Мартин этот снимал фильм о рок-музыке в СССР и «Машине времени» в том числе, а в Польше вел некую революционную деятельность. Кстати, злые языки поговаривали, что авария, в которой вскоре тот Мартин сгинул, — дело рук неких специализированных структур. Может быть, и так, потому что в те непонятные сейчас годы упомянутые структуры даже амурные отношения держали под контролем и вмешивались бесцеремонно. Особенно если речь шла о внешней любовной политике.
Итак, девочка Ира вышла замуж и по велению правительства отправилась с мужем на Кубу. А вскоре начала забрасывать меня письмами. Я отвечал. Вскоре один человек, коего я уж никак не мог заподозрить в наличии отношений с грозным КГБ, подошел с советом быть посдержаннее в эпистолярном жанре — мол, пока читают просто как роман, а потом и по башке получить можно.
Через год Ира приехала в Москву совершенно черная. Мол, жизнь разбита, но портить супругу карьеру не хочу, вот закончится через год его командировка, и тогда разведусь и выйду за тебя. Жду, порхаю в облаках, пишу письма тем самым мелким почерком. И вдруг девушка моя отвечать перестает, хотя по всем подсчетам должна уже вернуться на родину. Нашел ее в Москве, потребовал объяснить… «А что ты мне можешь дать?» — спрашивает. Что ж, доходчивее не скажешь. История эта имела продолжение через 18 лет. Позвонила сама. «Приезжай, иначе из окна выброшусь», — бьется в истерике. Поехал. Плакала много. Совсем не изменилась, роскошно выглядит. Но жизнь-то прошла… Выпили и распрощались.
…Тогда же Макаревич утешился в объятиях Аллы Голубкиной, бывшей жены Леши Романова, лидера «Воскресенья», ввиду его отбытия в места не столь отдаленные.
ОБХСС зверствовал, на подпольных концертах у них просто бзик был. История с Лешиной посадкой, по мне, так с душком вышла. Дело в том, что существовала некая сумма (точную не помню, пусть 500 рублей), с превышением которой в виде дохода на человека с концерта начинали сажать. Если меньше — журили, брали на поруки, позорили в стенгазетах. Группа «Воскресенье» запалилась с левым концертом, и если бы все участники коллектива признали свою вину, сумму разделили бы на всех, и тогда никого не отправили бы в тюрьму. Но сознался только Романов. И сел. Алка — красавица, присмотреть за ней много кто пытался.
Запомнилась она девочкой остроумной и ироничной. Иногда такое в эфир выдавала… Не в бровь, а четко в глаз. К 1980-му приятель Макаревича кинорежиссер Александр Стефанович задумал снять фильм «Душа» с супругой Аллой Пугачевой в главной роли. Но пока кино вынашивалось, Пугачева его выгнала. И тогда на главную роль позвали Софию Ротару. Как в картину попали мы, достоверно не знаю. Возможно, посчитали, что если Пугачева точно вытянет фильм одна, то Ротару надо бы подкрепить, к примеру, «Машиной времени». О художественных достоинствах «Души» говорить неохота по причине, на мой взгляд, отсутствия таковых. Но самый точный приговор впоследствии вынесла этому творчеству как раз Алка Голубкина. Я слышал, как она спрашивала у Макара: «Сколько Стефановичу лет?» «Около сорока», — отвечает тот. — «Жалко, что молодой… Столько еще говна снимет».
Вот такой она тогда была, Алла Макаревич. Девочка с кукольным личиком и очень четкими мозгами. Кстати, блондинка.
А я (дар, видно, есть особенный) снова влип в историю. Был у меня один знакомый, который занимался всякого рода аппаратурой — чинил, паял, продавал и прочее. У него — семья: жена по имени Наташа и маленькая дочка, которых я знал только по его рассказам. И вдруг однажды звонит мне эта Наталья. Почему мне, непонятно на самом деле. «Где эта скотина?» — и рыдает. Оказалось, муж ушел, оставил с дочкой на руках, жизнь разбил. Не долго думая, я позвал ее в студию: мол, у нас тут народ, развеешься, потреплемся. Приехала. Посидели. А потом начала звонить. Часто. Я напрягся. Вроде как-то мне и не надо это все — в истории про Иру, Кубу и КГБ точка на тот момент еще не была поставлена.
Звонит Наталья: «У меня завтра день рождения. Приходи!» Отбрехался тем, что концерт, и никак не получится. Снова звонок: «Я из-за тебя день рождения перенесла. Послезавтра концерта нет?» Пришлось идти. Выпил… Гости все разошлись, а я остался. Так и завис. И тут Ирка мне устраивает от ворот поворот, я с разбитым сердцем, Наташка же тут, под боком. «Чего не жить, как все нормальные люди?» — думаю. И зажил. Любви не родилось, но, как честный человек — а я тогда был приличным мальчиком, — предложение сделал. Там много факторов собралось. У меня дедушка умер, которого я очень любил. Я и музыку одолел отчасти из-под его палки. Он из Пекина, где преподавал экономику, однажды привез длинную бамбуковую палку — шторы двигать. И когда я разучивал скучные пьесы, мечтая слинять, бабушка сидела над душой именно с этой палкой. Так они из меня музыканта и сделали.
И вот дедушка умер, и меня взволновали вечные вопросы — правнуков он не дождался, фамилию его я никому не передал…
Короче, поженились с Натальей. С дочкой ее, Машей, общий язык быстро нашел. Хотя мой опыт общения с детьми был весьма условным. Разговаривали. Однажды, правда выпороть все-таки пришлось. Из дома пропали деньги. 50 рублей — сумма не ахти какая, но… «Маш, — спрашиваю, — ты взяла?» — «Нет». — «Тогда давай так: всякая ложь всегда всплывает, признаешься — ничего не будет. А если узнаю от других — выпорю». Но девочка просто в отказ пошла. На следующий же день к нам приходит учительница и приносит полтинник: «Маша попросила разменять, сказала — вы ей дали». По советским меркам ползарплаты, поэтому тетка засомневалась. Сдавать Машку я не стал, сказал, что действительно не было меньше купюры, чтобы отдать на школьные нужды, и так далее.
Но когда дверь за учительницей закрылась, сказал: «Мария, ты хорошо помнишь наш разговор?» Ремня она, короче, получила. В Финляндии меня посадили бы надолго!
Прожили мы с Натальей года четыре, пока история не закончилась. Пошловато, надо заметить, закончилась. Дружил я тогда с Игорьком Угольниковым, который еще не был тем самым Углом, шоуменом и продюсером, а был обычным студентом. Мы пили на моей кухне, трепались за жизнь, я помогал ему с музыкой для дипломных работ. Тут надо заметить, что интуиция у меня имеется. Особенно на какое-нибудь дерьмо… И вот уехал как-то на гастроли, а интуиция подсказывает: «Петя, а позвони-ка ты домой.
Кажется, что-то происходит». Позвонил. «Наташа, у нас все нормально?» — интересуюсь. Жена говорит, что все прекрасно. Положил трубку, а интуиция опять за свое: «Лажа, Петя… Бабушке позвони!» Бабушка моя, как хороший разведчик, никогда ни во что не вмешивается, но откуда-то все знает. Она и подтвердила: есть шуры-муры моей жены с Угольниковым, и довольно давно. Вернулся я, как в классическом анекдоте, на день раньше заявленного. Мобильных не было, домашний не отвечал. «Ладно, — думаю, — поищу сладкую парочку». Угол жил недалеко от меня, квартальчик небольшой, поэтому обнаружил я их без особого труда. Сгоряча начистил Игорьку морду… Не сильно, а так, для порядка. Наташка молчала в сторонке. Она вообще молчать умеет, как никто другой, — тихий омут просто. Собрал свои вещи и ушел.
Маша продолжала называть меня папой, и после расставания с ее вероломной матерью мы еще долго потом общались.
…Новый год с 1984-го на 1985-й. Отмечать вообще неохота. Настроение ни к черту. Я все еще продолжал морально выходить из истории с Натальей. Борька Зосимов настоял, чтобы я не дурил и шел к ним. Я — на проспекте Мира, он — на Большой Спасской: два шага. Обратно решил прогуляться и потопал через кольцо. Из подъезда выпархивает девушка с парнем. Она легкая, воздушная, шубка нараспах, хохочет: «Мальчик, а сигаретки не найдется? А выпить с нами не хотите?» И из кармана шубки, как фокусник зайчика, извлекает бутылку наливочки. Выпили за Новый год. Я решил, что надо бы алаверды, и говорю: «Я тут рядом живу. Закуски полно!» Пошли ко мне. Посидели. И тут веселая девушка Света предлагает добежать до нее: «Улица Васнецова.
Десять минут дворами!» Получилось так, что парень этот куда-то делся, а я остался. Настроение у меня было такое, что легче было дать, чем объяснить, почему нет. Пристал как банный лист. Пьяненький был, что с меня взять?
Потом выяснилось, что я позабыл у Светки записную книжку. Книжка была нужна срочно, она привезла — и завертелось. На свою собственную третью свадьбу я прилетел с гастролей. С детьми решили не тянуть, и через год Света родила мне очаровательных девчушек-близняшек. Тогда я после шабашек в рамках «Москонцерта» наконец заякорился у Кобзона и в целом выглядел приличным главой семейства. Правда, семейство видело меня крайне редко… За два с половиной года работы у Иосифа Давыдовича у меня было целых два выходных!
Ни у кого я не видел такой работоспособности. Даже самые любители выпить трезвенниками становились. Пить не то чтобы не хотелось, не успевалось… Я так вообще думал, что скоро в зеркале себя узнавать перестану. Хотя один талант среди нас уцелел — Женя Казанцев, басист от бога, по нотам сыграет, без нот все что надо и в любом состоянии. Кобзон за гениальность ему многое с рук спускал. Помню, запирали его в номере на шестом этаже, строго-настрого запрещая персоналу открывать эту дверь, потому как вечером концерт. Вечером оказывалось, что Женя в стельку! Как ему удавалось такое проворачивать? Просто маг и чародей. Он потом у Барыкина играл, у Кузьмина, но бухать не перестал.
Моя семейная жизнь текла относительно размеренно до самого второго пришествия в «Машину».
В первый раз я проработал в «Машине времени» три года, потом не выдержал и свалил. В юности такое понятие, как «терпение», многих индивидов обходит стороной. Кажется, что твой талант — нечто особенное, значит, и перспективы тебя ждут необыкновенные. Во второй раз сотрудничество продержалось десять лет. Потом уж они меня выносить не захотели. Оглядываясь назад, понимаю, что крыши наши уплыли от популярности конкретно. А у кого бы не уплыли? Письма приходили мешками, и это не фигура речи. Соблазнов — море. После концерта тебя ждет толпа, кто за автографом, а кто и скрасить вечерок. И надо быть совсем дауном, чтобы отказываться от того, что плывет в твои руки само, причем весьма настойчиво. Женщин было много. Грешен, да. А как без них, когда каждый вечер заканчивался беспамятством, а утро начиналось с опохмел-пати?
Иногда шучу, что все, чем люди грешат в 18, меня накрыло после 30, и остановиться я не мог. Пили все страшно. Иногда, потеряв всяческое терпение, в борьбу против алкоголя вступали жены. Причины вмешательства были самыми разными — от морально-материальных до сугубо медицинских. Кутиков, к примеру, Катьку свою боялся как огня. Однажды, возвращаясь с гастролей, Сашу отвезли на дачу к друзьям, где он пару дней приходил в чувство, а уж потом поехал домой: «Иначе убьет». Катюхе наврали, что еще не приехали, она подозревала обман и злилась.
Сухой закон в группе, как любит рассказать Макаревич, время от времени действительно всплывал. И… тонул опять. Причем руководство в лице Андрея Вадимовича частенько закон инициировало, а потом первым и начинало его нарушать. Очень хорошо об этом написал в своей книге «Все очень непросто» ныне покойный Макс Капитановский.
«Машинисты» приехали в Италию на гастроли, а там сухой закон. Директор всех вызвал в номер и затянул: «Все очень серьезно, с этого дня никто ни капли…» А жил он в мансардном помещении, в окно коего вскоре все и увидели две потешные морды — Макара и Кутикова. Они были в стельку и радостно всем сие и демонстрировали. До концерта мы, конечно, старались не напиваться. Разве что 50 грамм коньяка, что называется, разогреть связки… Зачем клавишнику связки? Ну да. И басисту зачем? А затем, что традиция!
Справедливости ради надо заметить, что с наркотиками я познакомился близко еще в «Воскресенье», куда ушел из «Машины» в первый раз. У меня есть определенное подозрение, что ни одна песня и ни одна аранжировка «Воскресенья», сделанная в те времена, не создавалась без влияния «целебных трав».
А уж выйти на репетицию, не потянув косячок, считалось просто неприличным. Поэтому выражение «рок против наркотиков» до сих пор вызывает у меня гомерический смех. Эдакие пчелы против меда. Когда после падения Союза на «Машину времени» упали шальные деньги, в мою жизнь игривой походочкой вошел кокаин. Мода. Не хочу сдавать друзей по несчастью, но компанию мне составляли весьма известные в стране телеведущие и актеры. Плюс страсть к экспериментаторству подвела. Сначала — просто попробовать, потом — чтобы выложиться на концерте и, в конце концов, для улучшения самочувствия. Без него, родимого, самочувствие улучшиться уже не могло… Так я попал в капкан.
Со Светкой отношения портились постепенно. Меня было за что ненавидеть. Признаю. Ну хотя бы за спущенные на кокаин примерно полмиллиона долларов, которые можно было бы потратить по-другому. Подробности ни к чему, все и так уже поняли, что личность я отрицательная, тяжелая, она тоже — не летний день на берегу. Словом, прожили мы вместе десять лет, и однажды я понял, что пора уходить, иначе грохну Светку к черту. Отношения мы уже выясняли бурно, с применением, и все такое. И если б продолжили в том же духе, меня бы точно посадили, а дочки, коим только по восемь лет исполнилось, сиротами остались бы. Короче, в преисподнюю решил падать в одиночестве.
И полетел. Зависал в казино, радовал бл…й лучшего города земли и торговцев порошком. Музыка оставалась единственным, что удерживало меня от встречи с абсолютным дном.
А потом жизнь и вовсе начала пинать меня со смаком, с каким подростки дубасят уснувшего на скамейке в парке пьяного десантника.
Дочь моя, Настя, неделю не дожила до своего шестнадцатилетия. Я многое понял тогда. Про людей, про себя. Саркома. Да подумаешь, мало ли вас таких… Увы, и надо смириться. Никто не лечит, даже браться не хочет. В больницы не принимают. Так в лоб и говорили: «Она же умрет. Почему именно у нас?» Если бы Кобзон не помог, даже в хоспис не пробились бы… На даче в Тарусе каталась на качелях. Упала. Какое-то время жаловалась на спину. Положили в детскую больницу. Поначалу диагноз поставили вполне утешительный — межпозвоночная грыжа. Сказали, операция не бог весть какая сложная. И вдруг у Насти отнимаются ноги.
Все заметались. Новый диагноз — саркома Юинга, рак кости. Надо в онкологию. До последнего мой мозг отказывался принимать это. Как в самом расцвете? Откуда это свалилось на ее голову? На Каширке поначалу в нас вселяют надежду. И понеслось — конвертики тем, конвертики этим. За год до этого долго и мучительно уходила от онкологии моя мама. То есть с конвертиками я уже побегал достаточно, чтобы потратить свое и набрать в долг. Светка жалуется: «Мало денег, мало усилий», раздает интервью. Газеты наперебой склоняют Подгородецкого как хренового отца. Курс химиотерапии результатов не принес. На Насте поставили жирный крест и выписали. Полетел в детскую республиканскую на Юго-Западе. Там задали уже привычный вопрос: «А нам она зачем?» Я хотел бороться за дочь, но не понимал как. И вот тогда я позвонил Иосифу Давыдовичу.
Он и помог все решить. А в один из дней посещений позвал меня к себе заведующий больницей. И без обиняков говорит: «У меня дочь, хороший медик, вы должны пригласить ее в свою передачу для интервью (я тогда работал на канале М1)». Очень долго объясняю, что ведущий не решает, каких героев приглашать. Но тот настаивает. И вот слушаю этот бред, тут же в палате умирает моя дочь, и все во мне закипает... Я не мог выносить ее взрослого взгляда. На койке в палате лежит тростиночка юная, а глаза — будто все уже видели, везде побывали… Похоронили. Моя вторая дочка, Аня, выросла в красавицу. Окончила институт. Иногда находит время и для меня.
С Ирой мы встретились за год до смерти мамы и за два до того, как ушла Настя. Иногда я думаю, что мне ее бог послал, потому что в одиночку я не выстоял бы.
В тот момент Всевышний, наверное, подумал: «Хватит с него. Пусть поживет как человек», — и послал в клуб «Гараж» девочку в сапожках а-ля чулки (не изобретение, а настоящее испытание на ловкость)…. Она появилась, и начало отпускать. Очень Ира теплый и душевный человек, сейчас таких уже не делают, мне повезло отхватить последнюю. Поначалу я пытался гнуть свою линию. Она вроде как терпела, послушно сопровождая меня по казино и стриптиз-барам. Наверное, это ужасно — прийти с мужчиной на стриптиз, а его там все «артистки» как родного встречают. Я с присущей мне прямотой давал ей понять — ни за что не изменюсь. А Ирка — очень умная. Она ни разу не нахамила даже девочкам, кои пытались захаживать в квартирку на «Белорусской» по инерции и позванивать. Однажды на предположение гостьи с Украины: «Тут у вас дюже готели дорогие, так я думала, у Пэтра переночую…»
— ответила, что мест в этой гостинице уже нет и вряд ли они появятся. Ну не умница? Я, может быть, и не самый сообразительный парень на свете, однако через год подарил Ире колечко, понимая, что девочка-то правильная, такую упускать не стоит. Квартирку отмыла, отремонтировала, изничтожив все напоминания о моем нескучном прошлом. И вот так мягкой лапкой все гаечки и позакручивала. А через пять лет мы поженились. В четвертый раз я не торопился сломя голову в загс, а в кои веки все взвесил. И сработало же! Жаль только — не встретились раньше. Могли бы быть общие дети.
На самом деле я стараюсь не оглядываться в прошлое. У вас формат такой, что вроде как надо вспомнить. Так и вышло: просто все грехи мира в одном Петре Ивановиче.
А ты говоришь — Йоко Оно! Или это я говорил? Одним словом, женщина в рок-музыке может играть не только роль разрушительницы. А достижение определенного уровня популярности и т. п. часто само по себе гарантирует распады и изгнания. Я так думаю.
Подпишись на наш канал в Telegram