Весной 1914 года знаменитый художник Илья Репин вспомнил старую семейную сцену. Это случилось много лет назад, задолго до того, как он в первый раз разорвал отношения с женой, во время обеда, — они тогда жили на Четвертой линии Васильевского острова, и мира в их семье не было.
Так бывает, когда молодые люди женятся по любви — а когда любовь уходит, обнаруживают, что рядом живет чужой человек, с которым тебя ничего не связывает. Но куда от него денешься, если у вас дети?
Его жена была тихой, робкой, но упрямой и злопамятной. Он — импульсивным и отходчивым. Вера любила тепло, а он спал на балконе даже зимой, пока мороз не достигал двадцати градусов.
Это шло ему на пользу, так почему бы ей и детям, Вере, Надежде, Тане и Юрию не последовать примеру отца? Жена стала возражать, он вспылил. Вера припомнила все его измены, и настоящие, и мнимые, он бросил в ответ, что женщина с таким лицом должна быть благодарна удачливым соперницам. Они помогают ему хоть как-то примириться с судьбой, иначе он давно бы задушил жену в постели… После этих слов Вера Алексеевна метнула в него тарелку с борщом, а он запустил в нее масленкой.
Дети сидели, побледнев и вытаращив глаза, но родители не обращали на них внимания. Увернувшись от масленки, Вера отчаянно закричала:
— … Останешься один, перед смертью тебе никто воды не подаст!
Самоед!
Он не понял, что такое «самоед» — не хотела же Вера Алексеевна на старинный лад назвать его эскимосом? Вскоре состоялось примирение, но объяснений он не потребовал: самоед так самоед, выйдя из себя, глупая женщина скажет и не такое. Затем грянули новые ссоры, разрыв, примирение, позже он приревновал жену к ученику и выгнал ее из дома. Спустя какое-то время Репины опять попытались спасти свой брак и прожили вместе еще несколько лет. Сейчас они живут отдельно — он посылает Вере деньги и надеется больше не видеть ее до конца своих дней. Но слова, что жена брякнула в пылу одной из многочисленных ссор, он не забыл...
— …Останешься один, перед смертью тебе никто воды не подаст… Тогда Илья был молод и не боялся такого конца.
Сейчас ему семьдесят, нынешним утром от него ушла женщина, с которой они счастливо прожили 15 лет: одинокая старость и смерть в пустом доме кажутся близкими. Он сидел в своей мастерской, думал, как жить дальше, и ловил себя на мысли, что к отчаянию примешивается что-то вроде облегчения.
…Жили они интересно, но Наталья бывала чересчур категоричной. Она часто выставляла его в смешном свете. Да что там — она его просто подмяла: на старости лет заставляла есть биточки из клюквы, пить отвары из свежего сена. Над ним смеялся весь Петербург. Услышав фамилию «Репин», обыватели первым делом вспоминали вовсе не о его картинах — «Бурлаках» или «Запорожцах, пишущих письмо турецкому султану».
— Репин? Это тот, что сено ест?
Старый художник чувствовал: его жизнь надломилась — возврата к прошлому нет, будущее не слишком радует. Надо успокоиться, привести мысли в порядок, и Репин встал из-за стола.
Пол слегка поскрипывал, солнце играло на золоченых рамах развешанных по стенам картин — он обходил дом, стараясь успокоиться и одновременно прощаясь с прежней жизнью. Этот дом Репин любил, он был его крепостью, отражением внутреннего «я» — не то что съемные и казенные петербургские квартиры и имение Здравнево, так и не ставшее родным.
В 1899 году он купил два гектара поросшей кустарником и соснами земли с летней дачей. Финское местечко Куоккала находилось недалеко от Петербурга, участки в нем стоили дорого: он заплатил десять тысяч рублей, очень большие деньги.
Землю оформил на имя девицы Натальи Нордман. Имение назвали «Пенатами», и это было что-то вроде обручального кольца, которое он не мог надеть на ее палец — ведь с Верой Алексеевной они так и не развелись. Церковный развод в Российской империи был делом долгим и мучительным, а Наталья не думала сражаться за право быть госпожой Репиной, и он оставил все как есть. «Пенаты» она завещала Илье, после его смерти в доме должен открыться музей.
Летнюю дачу снесли, на ее месте построили большой дом под стеклянной крышей, позже к нему прилепились новые пристройки. Веранда превратилась в мастерскую, поросшая мелкими деревьями неудобь — в ухоженный парк с прудами и смотровыми башнями. Чудесный, любимый дом: его гражданская жена, Наталья Нордман-Северова, ушла из него, оставив все, что он ей подарил.
Проклятие брошенной Веры сбылось шиворот-навыворот: Наталья оставила его, не желая, чтобы ее болезнь была в тягость. Ей не хотелось, чтобы он подавал ей воду. Их любовь начала угасать несколько лет назад, они ссорились, сходились и расходились… Наталья стала ему чужой: она это почувствовала и отрезала по живому. Любовь заканчивалась трагедией, а началась как фарс: много лет назад барышня Нордман разыграла небольшой спектакль и привела его в ярость...
В гостиной висел портрет, на нем Наталья была такой, как во время их знакомства: цветущая молодая женщина, рослая, с румянцем... Круглое лицо, нос уточкой — не красавица, но глаз не оторвать. Она пришла в мастерскую Репина с подругой, княгиней Тенишевой, известной меценаткой.
Княгиня заказала Илье портрет, и он попросил барышню Нордман принять участие в работе — так сказать, создать художнику настроение. Тогда был в большой моде поэт Фофанов, Репин тоже им увлекался. Пусть госпожа Нордман почитает вслух Фофанова, а он тем временем будет творить. Но Наталье Нордман, уроженке Финляндии, дворянке, дочке шведа, дослужившегося на русской службе до адмиральского чина, крестнице Александра II эта идея не понравилась — с какой, собственно стати, она будет читать стихи? Это просто смешно...
Наталья уселась спиной к мольберту и на то, что там изображал Илья, не бросила и взгляда. Фофанова нарочно читала басом, неестественно подвывая: — Звезды ясны-ы-е, звезды пры-красныя// Нашептали цветам сказки чу-удныя// Лепестки улыбнулись атласны-ыя...
Сеанс «поэтического позирования» не удался: девица Нордман, сидя к нему спиной, выла, словно голодная гиена, княгиня Тенишева хихикала, Репин злился: шведская корова его ни во что не ставила.
А через пару лет они встретились как старые знакомые, и начался роман. Окружающие были поражены — более несхожих людей нельзя и представить.
Он, сын крестьянина, военного поселенца, служившего в уланах, начинал богомазом. Скопил сто рублей и приехал в Петербург, учиться в Академии художеств. Поначалу принят не был, поступил со второго раза и быстро стал одним из первых учеников. Нищая студенческая жизнь, ранний брак — с Верой, будущей женой, сестрой друга, Илья познакомился, когда она была девятилетней девочкой, и повел ее под венец, окончив курс.
Дальше были слава, деньги, поклонницы и бесконечная череда романов: он быстро влюблялся, так же быстро охладевал и навсегда разбил сердце своей жене. Сам Репин тоже не был счастлив: главная любовь жизни пришла к нему поздно, на четвертом десятке, и радости не принесла. Красавица Елизавета Званцева, барышня из дворянской семьи, была его ученицей. Он влюбился сразу, с первого взгляда, а она, как и положено благовоспитанной девушке, долго боролась со своим чувством. Разве можно принадлежать такому человеку, как Репин: легкомысленному и необузданному, избалованному женщинами, к тому же отцу четырех детей? Она не желала строить свое счастье на беде Веры, но отпустить художника не могла.
Полуроман тянулся несколько лет, и к тому дню, когда Репин вновь встретился с барышней Нордман, сердце его было разбито, а душа истерзана. Он оставался любимцем женщин, одна из великосветских приятельниц Репина, баронесса Варвара Икскуль, умница, красавица и покровительница искусств, помогла ему пережить разрыв со Званцевой. Но он был уже немолод и все больше тосковал по «мещанскому счастью» — спокойной, комфортной жизни. Репину казалось, что это может ему дать Наталья, однако знакомые финско-шведской барышни не видели в ней стремления к подобному.
Корней Чуковский называл Наталью Нордман «боевой суфражисткой», воительницей за женское равноправие. В молодости она сбежала из дома, уехала в Америку и год проработала на ферме — ей хотелось понять, что такое физический труд.
К прислуге госпожа Нордман обращалась на «вы», всех женщин без исключения называла «сестрицами», а мужчин «товарищами». Публиковала статьи о том, что мужья обязаны выдавать своим женам деньги, проповедовала вегетарианство и боролась за права животных. Она заботилась о слабых и несчастных, помогала сиротам, голодным курсисткам, безработным учительницам. Близко знавший ее Чуковский говорил, что, «словно чувствуя в ней спасительницу, вокруг вращались те, кому требовалась помощь любого рода». Во все, что делала, Наталья Нордман вносила напор и страсть.
Она оказалась одаренной писательницей и драматургом, и из нее вполне бы вышла успешная дама-беллетрист — но работать ради денег она не хотела. Этой женщине была нужна великая цель, она хотела служить идее.
Ею и стал Репин...
Их роман был скоропалителен: несколько встреч у общих знакомых, прогулка по Нескучному саду, поездка за город, свидание в гостинице. Когда Репин отправился на юг, Наталья сопровождала его до Одессы. После этого она забеременела, через два месяца после родов их девочка умерла — тогда-то Репин и подарил ей землю в Куоккале. Других детей у них не было, и этот дом стал для обоих чем-то вроде общего ребенка, каждый вложил в «Пенаты» частицу души. Даже когда Наталья ушла отсюда, ее присутствие чувствовалось везде.
Перед парадным входом в «Пенаты» висел плакатик, который Наталья написала от руки: «Ударяйте в гонг, входите, раздевайтесь в передней».
В холле гость видел другое объявление: «Не ждите прислуги, ее нет. Все делайте сами».
В коридоре встречало напутствие: «Идите прямо!»
Так гость попадал в столовую, посредине которой стоял огромный вращающийся круглый стол, уставленный супницами, блюдами и тарелками. Гости крутили стол, и сами накладывали себе то, что приглянется. Суп разливали по очереди: тот, кто не справлялся с этой обязанностью, должен был произнести речь на какую-нибудь важную тему: в углу гостиной для этого была устроена небольшая кафедра.
Наталья считала, что порядочные люди должны обходиться без прислуги — ее раздражало домашнее рабство. Прислуга, разумеется, в доме была, грязные тарелки все-таки мыли служанки.
С ними она заключила трудовое соглашение и кормила их вегетарианскими завтраками и обедами. За каждого гостя работницам полагалось по 10 копеек серебром сверх обычной платы.
Она ни в чем не знала меры: увлекшись вегетарианством, сначала отказалась от мяса, а потом — от яиц и молока. Лучшей на свете пищей считала отвары из сена: коровы и лошади питаются только им, и насколько они здоровее людей! Посадив себя на такую диету, Наталья за несколько лет совершенно исхудала — из здоровой женщины она превратилась в бледную тень.
А ее шуба? Жалея животных, жена дошла до крайности. Она говорила, что если люди обогреваются дровами, то почему же нельзя носить пальто с подкладкой из стружек? Сколько животных было бы спасено!
Наталья заказала себе шубу на стружке и дрожала в ней от холода в морозные зимы. Но сдаваться не собиралась и на все уговоры мужа бодро отвечала, что ей хорошо.
Изощрявшимся в остротах газетчикам казалось, что Репин живет с нелепой дурой, клоунессой, превращающей в глупости самые простые вещи. Кто еще может заканчивать свои письма фразой «с вегетарианским приветом»? Им неведомо, какой остроумной, занятной, веселой умеет быть Наталья — все эти годы Илье с ней было интересно. Он всегда много читал, без разбора проглатывая исторические романы вперемежку с научными трудами. Наталья же приучила его к упорядоченному чтению. Она способна создавать праздник, вегетарианские обеды в «Пенатах» превращались в веселый спектакль — из-за этого даже отвары из сена казались вкусными.
Репина жалели: «как можно жить с такой нелепой женщиной!»
А она подарила ему домашний уют, тепло и покой. Раньше художника донимали бесконечные посетители, нужные и ненужные гости: он всегда жил открытым домом. Наталья отвела для гостей день приемов — среду. Остальное время он работал — и сколько же за эти годы было сделано!
Наталья организовывала театр, занималась кооперативным движением, и его это только радовало. Когда рядом с тобой такой человек, ты медленнее стареешь, чужая энергия подзаряжает тебя, как ток батарейку. Но годы брали свое, и выносить такую жизнь делалось все тяжелее: Репину хотелось тишины, а у жены все время появлялись новые идеи.
Много душевной маеты доставляли дети. С ними всегда было нелегко, но после того как в его жизнь вошла Наталья, прежние неприятности стали казаться цветочками. Никто из отпрысков не принял вторую жену, они ее ненавидели: Вера до дрожи, Татьяна разговаривала с Натальей так, что отцу хотелось дать ей пощечину, с Юрием отношения свелись к тому, что сын постоянно просил денег. Даже Надя, несчастное, обиженное судьбой создание — она была медиком, заболела, отправившись бороться с эпидемией тифа и после этого повредилась в уме, — глядела на Наталью с ненавистью. Детям казалось, что мачеха отняла у них отца. Ему было не под силу с этим справиться.
Разойдясь с Верой Алексеевной, они поделили детей. С ним остались старшие дочери, Вера и Надя, с ней — Татьяна и Юрий. В результате он потерял всех, никто из них не стал отцу другом.
Он считал детей неудачниками: Вера играла на сцене, но актрисой была посредственной и никак не могла выйти замуж, Татьяна учительствовала, а Юрий… Сын — его вина и боль, если бы он больше занимался мальчиком, все могло бы сложиться иначе. В детстве Юрий много болел, школу так и не закончил. Зато у него рано проявился талант, к нему бы твердый характер — и сын стал бы хорошим художником. Но он живет одним днем, отлынивает от работы, да еще и пьет... А его женитьба! После венчания ему противно с Юрием разговаривать.
Сын женился на их кухарке, наглой, разбитной девке. Она ловко заарканила мальчишку: облапошила и повела под венец. Полбеды, что она ему не ровня, обидно, что мальчик стал чужим и требует только деньги.
Бог знает, что стало причиной болезни Натальи: подбитое ли стружкой пальтецо или ее новое увлечение — танцы босиком на снегу… Года два назад жена стала покашливать, потом в мокроте появилась кровь. Поначалу врачи считали это хроническим бронхитом, но знаменитый петербургский доктор Бокман сказал, что у его жены горловая чахотка. Репин делал что мог, возил ее на итальянские и швейцарские курорты, но хворь не отступала. В «Пенатах» запахло болезнью, на столиках появились лекарства. Из их жизни ушел смех, гостей стало меньше, те, кто к ним приезжал, сидели за столом с постными минами. У него много денег, он мог бы поместить ее в лучший в мире туберкулезный санаторий, но Наталье это не нужно. В конце концов он от всего этого устал — и Наталья это почувствовала.
Дойдя до гостиной, где стоял не раз высмеянный журналистами круглый стол, Репин покачнулся и, вцепившись в притолоку, затрясся от плача. Служанка-финка, увидев рыдающего хозяина, перепугалась и юркнула в кухню. Илья Ефимович ее не заметил: вытирая слезы ладонями, откашливаясь и сморкаясь, он твердил что-то бессвязное:
— …Ушла! Уползла из дома, словно умирающая собака!.. Ни слова, ни записки, без объяснений... Где ее искать?.. Неужто я такое чудовище, что мне была бы в тягость больная?.. Как жить?
Отрыдавшись, он вытер глаза и отправился в свой кабинет. Надо дать телеграмму старшей дочери, Вере, — пусть приезжает в «Пенаты» и берет хозяйство в свои руки.
Наталья Нордман нашлась в Швейцарии в больнице для бедных. Помощи от мужа она не приняла, и его письма вернулись назад нераспечатанными. Поддерживать переписку со старыми друзьями тоже не захотела. Но одному из них, известному литератору Корнею Чуковскому, все же ответила.
Чуковский попытался перевести ей деньги, будто бы за редактуру книги Репина, но она не приняла помощи.
«...Не могу себе представить, — писала Нордман из больницы, — какое имею к ней отношение, что за книга и об чем меня спрашивают. Вам представить легко, как я далека от вопросов издательства и как изумлена таким странным явлением... Написала стихи при 40 градусах «Песня бреда»... Ужасная вещь, от которой по спине холодно. Однако пора...» Через месяц Наталья Нордман скончалась.
Репин съездил на ее могилу и велел поставить на ней дорогую плиту.
После этого в «Пенатах» началась новая жизнь: хозяйство взяла в свои руки Вера Ильинична Репина, имя гражданской жены отца в доме не произносили. Забавные плакатики, которые развесила Наталья, исчезли, прислуге больше не платили по 10 копеек с гостя. О вегетарианстве в «Пенатах» забыли, и Репин с удовольствием ел бифштексы с кровью. На чайном столе долго стояла стеклянная копилка, которую туда водрузила Нордман: гости, нарушившие один из ее запретов, должны были опускать в нее медяки. Теперь копилка пустовала, о ее назначении все сразу забыли. Потому она и спаслась во время великой чистки, когда Вера Ильинична истребила все, что имело отношение к гражданской жене отца.
Кроме копилки уцелел только ее бюст, стоявший у окна в мастерской художника: Репин его слишком любил, к тому же это была ценная, стоившая больших денег вещь, — и Вера Репина скрепя сердце оставила бюст в покое.
Илья Ефимович не хотел раздражать старшую дочь и никогда вслух не поминал Наталью Нордман. Лишь однажды, когда рядом не было ни детей, ни слуг, в разговоре со старым другом вздохнул о покойной:
— Осиротелый, я очень горюю о Наталье Борисовне и все больше жалею об ее раннем уходе. Какая это была гениальная голова и интересный сожитель!
Ученица Репина Вера Веревкина, приехав в «Пенаты» после смерти Нордман, поразилась, как быстро выветрился из дома дух той, кто его создал: неужто о Наталье забыл и Репин?
После обеда художник и гостья отправились в мастерскую: Репин рисовал Веревкину на фоне окна, за которым был виден красно-золотой осенний сад с медленно падавшими листьями, в открытую форточку задувал ветер с моря… Вдруг в форточку влетела серенькая птичка, испуганно забилась о стекло и уселась на стоявший перед окнами бюст Натальи Нордман.
— Может, это ее душа сегодня прилетела… — тихо проговорил Репин.
Птица вылетела в сад, а он долго смотрел ей вслед, не произнося ни слова.
Подпишись на наш канал в Telegram