Как-то мы с Серегой Филиным у входа в школу устроили «ядерный взрыв». Сперли из химического кабинета здоровый кусок загадочного металла и бросили его в лужу. И вдруг как рванет! Рядом с лужей, в эпицентре взрыва, оказался Геннадий Хазанов, который ждал после занятий дочку Алису.
Он вздрогнул, а потом внимательно на нас с Серегой посмотрел. Мы тут же бросились бежать с места преступления. Спустя годы я напомнил Геннадию Викторовичу об этой луже, он очень смеялся. Но когда узнал о нашем с Алисой романе, ему стало не до смеха…
Мы с Алисой учились в одном московском хореографическом училище, только она была на пять лет моложе и занималась в одном классе с Колей Цискаридзе. Так что в училище я с дочкой Хазанова не пересекался, мы подружились позже, когда стали танцевать на сцене Большого театра.
А пока... Мы с моим однокашником Сережей Филиным учимся в одной школе, после уроков — репетиции, занятия у станка, гимнастика. 8 лет провели за одной партой! Даже наши с Сережей мамы дружили, их постоянно вызывали к директору из-за шалостей сыновей.
У нас был один из самых крутых выпусков. Отбирал танцоров в Большой лично Юрий Григорович. Из наших выпускников взяли пятерых, в том числе меня и Серегу. И опять мы вместе: ездим на гастроли, танцуем в одних и тех же спектаклях.
Сцена Большого была знакома нам с детства.
Еще детьми мы арапчонками выходили в опере «Аида». Нам красили лица морилкой, вешали огромные серьги, надевали парики. Мы и с пиками по сцене бегали, и с мечами картонными, и с опахалами…
Сережа Филин выделялся среди нас, одноклассников. Высокий, с длинными ногами, он словно был создан для балета. Можно сказать, он родился принцем! Помню, как на выпускном экзамене Серега танцевал оленя в пятнистом трико.
В Большом театре у нас был очень дружный коллектив, никто не кичился, что чей-то сын или дочка. Все были равны. Помню, вместе с нами поступала дочь Пугачевой, но Кристину не приняли в балетное училище.
Представляете, какой был уровень отбора?
Можно сказать, мы с Филиным пять лет «оттоптали» в кордебалете, выступали на самых известных площадках мира: Австралия, Япония, Америка, Чили…
Даже во время зарубежных гастролей театра нас с Серегой селили вместе — знали, что мы дружим. Мы же не солисты, отдельный номер нам был не положен по статусу. Но все равно мы были крутые! Сейчас это сложно понять, а тогда возможностью надолго поехать за границу мало кто в СССР мог похвастаться. Нам все, естественно, завидовали. В то время мы, артисты балета, считались небожителями!
А «небожители» за границей занимались мелким бизнесом: например, «толкали» командирские часы за валюту.
Не гнушались на местных свалках собирать выброшенные колеса, выкорчевывали из груды мусора испорченные магнитофоны. В то время за пару японских видеомагнитофонов можно было купить машину! Никогда не забуду картину: идут два народных артиста, грязные, но довольные, и несут на длинной палке «добычу» — сдутые покрышки.
Крупные покупки грузили на корабль, а видеомагнитофоны и покрышки отправляли в Москву вместе с декорациями. Картина была живописная. Приходит груз Большого театра, открывают запломбированный вагон, а там в декорациях «Лебединого озера» — мама дорогая! — прячутся какие-то запчасти, карданные валы, колеса, коробки…
Денег особых ни у кого тогда не было.
Суточные в валюте мы копили на дефицитные джинсы, технику, считалось кощунством тратить их на еду. В длительную поездку набирали ящики тушенки, литровые бутыли спирта «Рояль». Помню, как-то на гастролях в Японии пригласили балерин к себе в номер. Дело было вечером, делать было нечего...
— Серега, а чем угощать? У нас ничего нет. Вон только в ящике спиртяга стоит… Неудобно как-то…
— Нормально!
Мы вышли из положения: подкрасили спирт чаем и выдали его за виски. Девчонки пили с удовольствием, еще и нахваливали: «О-о, какое классное виски!» Никто же из нас тогда настоящего виски не пробовал…
Апогеем нашего беспредела стала история в том же японском отеле.
Опять посиделки в нашем номере, опять тот же «виски». Чем занять себя — непонятно. И вдруг Филин хватает со стены огнетушитель: «Сейчас всех оболью!» и срывает клапан. Маленький японский огнетушитель одним пшиком засыпал весь наш номер белым порошком. Как только в нем столько поместилось? Все чемоданы, вскрытые банки со шпротами на столе, батарея пустых бутылок стали однородного белого цвета. Ровно через минуту облако окутало весь коридор. Японцы под вой пожарной сирены забегали по этажам. Как же нас с Сережей потом ругали! Да еще заставили полотенцами отмывать номер и коридор отеля от порошка.
На гастролях в Америке у Сережи сложились отношения с Галей Степаненко. Он сразу же поразил своей красотой воображение ведущей балерины.
И Галя предложила ему отрепетировать с ней роль Зигфрида. Однажды, помню, Серега дрался из-за нее с одним балетным. Как-то захожу в номер, а мужики, сцепившись, в ярости катаются по полу. Бились не на жизнь, а на смерть. Я их с трудом разнял.
Филин стал Галиным партнером и с этого момента перестал танцевать в кордебалете. Помню, как он вышел на один из своих первых спектаклей «Лебединого озера» — очень смешной, с подкрашенными глазами. Волосы ему чересчур сильно завили и убрали под сеточку. Мы страшно ржали над ним.
Принцев среди нас практически не было. Тогда в репертуаре Большого не стояло ни одного слащавого балета. Григорович ставил спектакли, где нужны были мачо: «Спартак», «Иван Грозный». И ведущие танцоры все были как на подбор — мужественные, брутальные.
В закулисье царила настоящая армейская обстановка. У нас дедовщина была жесткая. «Старики», вечно небритые, играли между репетициями в нарды. Наши старшие товарищи воспитывали нас: за малейшую провинность били. А когда подрастали мы, заняв их место, уже «воспитывали» младшее поколение.
С приходом в Большой Николая Цискаридзе в нашем коллективе появилось нечто новое. Коля очень сильно выделялся среди мужской половины гримуборной. Он был такой необыкновенно утонченный, изысканный. Нарды презрительно игнорировал. На его столике лежали розовые коробочки с Микки-Маусами. С собой он носил массу разноцветных резиночек — завязывал ими хвостики, заколочками закалывал челку. Какие-то браслетики, необыкновенные чулочки, шерстяночки — все это было очень женственным, красивым.
Особенно на контрасте. Рядом с ним сидели его коллеги в вечно грязных носках, потных майках и с небритыми рожами.
Вся труппа над Цискаридзе ржала «в покатушку». Но дальше насмешек не шло. У нас была строжайшая дисциплина, как в армии. Не дай бог кому-то что-то сказать, тут же следовало дисциплинарное наказание.
Я уважаю Цискаридзе за то, что он с достоинством прошел через этот шквал насмешек. Коля много лет потратил на то, чтобы стать настоящей звездой. В Большом таких, как он, больше нет…
Вскоре Филин и Галя поженились. У меня в отличие от Сереги серьезных романов не было. Помню, как я хвастливо говорил: «Не родилась еще та женщина, в которую влюблюсь!» А оказалось, родилась… Наша с Верой встреча произошла, когда я еще был просто Сашей Фадеевым, артистом кордебалета.
Мне тогда только 19 исполнилось. Первый год я ездил на работу в Большой театр на транспорте. От моего дома, где я родился и вырос, до станции метро «Университет» ходил трамвай. Маршрут у меня был просчитан до минуты: вышел из подъезда, вскочил на подножку трамвая, бегом в метро, а там уже до служебного входа в театр рукой подать.
Я — выпускник училища, и меня только что приняли в Большой театр. Можете представить, какая гордость меня переполняла! Я буквально летал на крыльях! Помню, как вместо проездного как бы ненароком доставал свой новенький пропуск — красную корочку с гербом СССР, и у контролера тут же челюсть отпадала.
И вот однажды еду в трамвае. Такой вот шпендель с заветной корочкой в кармане и с рюкзаком за плечами, в котором вся балетная амуниция: трико, тапки, майки. Весеннее классное настроение. Накануне мы с приятелями ходили в кинотеатр «Прогресс». В фильме «Конец вечности» играла очень красивая актриса, фамилию ее не запомнил, зато в память врезалось, как ее показали по пояс голую. Это буквально взорвало наш мозг!
Словом, стою на задней площадке трамвая. Вдруг странное ощущение, будто мой затылок чем-то сверлят. Оглядываюсь и вижу: очень красивая девушка в желтом свитере смотрит на меня в упор. Мы встретились глазами, но ее это не смутило. Смутился как раз я. Отворачиваюсь и думаю: «Да-а-а! Ничего себе, красотка!» Мысли продолжают судорожно метаться: «Ну и что делать? Подойти? Ой нет, страшно!» Смотрю на нее, скосив глаза, как бы ненароком.
Боже! Опять смотрит! Тут трамвай подъезжает к моей остановке. Я уже проклинаю себя, что оказался таким трусом и упустил момент подойти к ней. «Ну ладно. Ничего не поделаешь. — расстраиваюсь я. — В следующий раз не растеряюсь».
Иду со всем потоком в сторону метро и боковым зрением слежу за ярким желтым свитером. Он мелькает где-то сбоку, в пределах досягаемости. «Еще и идем в одну сторону. Долго она надо мной издеваться будет?!» Мы вместе вошли в метро, спустились по эскалатору и оказались в одном вагоне. Совпадение или судьба? Я держусь за поручень и высматриваю среди пассажиров в толпе желтый свитер. Вдруг замечаю, что она меня глазами ищет. Наши взгляды встречаются и — раз! — мы тут же глядим в разные стороны. О-о! Это уже интрига! Словом, переглядывались мы, переглядывались, в очередной раз ищу ее глазами — ба!
— а ее и нет. «Ну вот все и закончилось!» — разочарованно думаю. Стою у выхода, и вдруг передо мной, словно из-под земли, она. Стоим близко-близко, лицом к лицу! Незнакомка молча протягивает мне записку и выходит. «Позвони», — то ли сказала, то ли послышалось... Я и слова выдавить не успел, как за ней захлопнулись двери. Разворачиваю листок, а там телефон и имя — Вера.
Позвонил я ей через неделю. Не специально время тянул, просто нас в театре репетициями замучили. «Помните, в метро…» — успел сказать, как она тут же вспомнила наше «знакомство» и засмеялась.
Мы разговорились. Выяснилось, что живем буквально через дорогу. В тот же день я пришел к Вере в гости. Она приехала в Москву из Волгограда и снимала комнату в коммуналке.
И тут она меня огорошила. Я думал, она молоденькая девочка, моя ровесница. «Мне 28…» — сказала Вера. «Вау!» — воскликнул я про себя. Десять лет разницы — это было очень круто. Взрослая красивая женщина на меня, пацана, обратила внимание. «Моему сыну уже десять лет», — продолжала поражать меня Вера. А напоследок еще и добила: «Я актриса. Видел фильм «Конец вечности»?» Это был полный нокаут. Она — та самая красотка из фильма, о которой грезили все мои друзья и я в том числе!
Не знаю почему, но нашу первую встречу с Верой в трамвае я запомнил на всю жизнь. Такого непередаваемо острого ощущения восторга я больше никогда в жизни не испытывал. Это только во французском кино показывают: мы говорили друг с другом, не произнося ни слова.
Я прочел в ее глазах: «Я тебя люблю» и ответил: «Я тоже…»
Вера потом часто повторяла: «Именно так я и представляла себе любовь с первого взгляда…»
А у меня все совпало: первый взгляд и первая любовь… Я влюбился в Веру без памяти, со всем пылом юности. Доверял ей больше, чем себе. Не представлял жизни без Веры и наивно думал, что и она без меня тоже не сможет прожить и секунды…
Я бегал к Вере через дорогу, иногда оставался у нее ночевать. То одну вещь у нее оставлю, то другую, так потихонечку и перебрался к ней в коммуналку. У Веры была маленькая комнатка с узкой кроватью, но для нас — настоящий рай в шалаше! Помню, как соседи все время ругались: то мы сковородки не убрали, то полы не помыли в свое дежурство...
Но все это не имело значения. Стоило только закрыть дверь... Таким счастливым, как тогда с Верой, я не был и не буду никогда! Я не ходил — летал с ощущением небывалого счастья…
А моя мама, наоборот, пришла в ужас от всего происходящего с ее сыном. Это потом я понял, что мама в принципе не любила всех моих женщин...
Тогда я этого не понимал, старался ее переубедить, но все было напрасно. Она считала, что ее бедного единственного мальчика окрутила алчная взрослая провинциалка, да еще и с сыном на руках. Мама называла ее за глаза «эта женщина». Когда я заходил домой за вещами, она встречала меня демонстративным молчанием. Лучше бы она на меня кричала, а то скорбно подожмет губы и дверь своей комнаты захлопнет перед моим носом.
«Ну-ну, пришел…»
Конечно, я с гордостью рассказывал друзьям о своей возлюбленной. Поначалу все были в шоке! Поверить не могли, что такая женщина на их Сашку внимание обратила.
Вера действительно была тогда нереальной красоты. Она и сейчас красавица, а в молодости просто светилась! Одним словом, богиня любви Венера…
К тому же она была и опытнее меня. Причем о-го-го как опытнее. Она любила и умела любить... Уроки любви ее не пропали даром, она была сведуща в вопросах секса гораздо больше, чем я.
Помню, как мне все время хотелось совершить ради любимой какой-нибудь подвиг!
Самое смешное, что однажды моя мечта исполнилась.
Мы тогда еще только начали с Верой встречаться. Как-то договорились увидеться на перекрестке, чтобы перед сном пройтись. И вот пустой Ленинский проспект, я иду от своего дома и вдруг вижу — на противоположной стороне стоит Вера, а вокруг человек пять шпаны. Прижали ее к телефонной будке, да еще ножом угрожают: мол, гони деньги. Я понимаю, что их много и что мне неминуемо набьют морду. Ну куда мне, худенькому артисту балета, против этих амбалов! Что делать? Бежать? Но я был готов ради Веры броситься на нож и умереть! В моей фигуре, наверное, было столько уверенности, что, к моему удивлению, хулиганы тут же ретировались. Я схватил Веру и быстро потащил к дому: «Не оглядывайся!» А они на расстоянии все это время шли за нами… Для нас разница в десять лет не имела никакого значения.
Мы выглядели ровесниками. Отношения у нас строились так: Вера командует, я слепо подчиняюсь. Иногда между нами возникали дебаты, но продолжались они недолго: Вера всегда брала верх надо мной.
При этом Вера была беднее, чем я. У меня хоть и маленькая, но стабильная зарплата в театре, да и машина уже появилась — я пригнал ее с первых гастролей из Бельгии. А Вера жила от съемки до съемки. Год, помню, сидела дома — не было работы — и очень по этому поводу переживала. Она ведь не москвичка, у нее и друзей особо тут не было. Но нам и вдвоем было хорошо. Мы читали книжки, телевизор смотрели, Вере присылали сценарии, она их внимательно штудировала. Вера необыкновенно вкусно готовила, во всяком случае мне так казалось.
Никаких излишеств позволить себе не могли: в рестораны не ходили, за границу отдыхать не ездили. Только однажды вместе съездили в Бахчисарай: Вера там снималась в какой-то картине. Так раньше все жили. И были, как мне кажется, почему-то гораздо счастливее…
Вера была абсолютно простой девчонкой, без пафоса, в одном желтом свитере на все времена. Ей приходилось трудно в чужом городе — жила в коммуналке, да еще и маленький сын на руках. Ян жил в основном в Волгограде с Вериной мамой, к Вере в Москву приезжал редко.
Ян — сложный ребенок, Вера стонала от его трудного характера. Но тем не менее мы с Яном очень подружились. Вера уезжала месяца на три на съемки, а мы с ним жили в Серебряном бору в пансионате Большого театра.
Я его воспитывал, пестовал, как отец, хотя и старше всего на десять лет. Помню, к нам в номер приходили какие-то девочки — со мной знакомиться, он их бил и выгонял. Очень меня ревновал.
Удивительно, но мы с Яном до сих пор общаемся. Очень тепло друг к другу относимся, переписываемся. Однажды он даже пригласил меня в Канны, где они с мамой отдыхают летом…
Мы прожили с Верой два года. Они пролетели как один миг. Вере исполнилось 30, и ее вдруг перещелкнуло, словно она сказала себе: «Надо из коммуналки-то выбираться!» Она будто очнулась и принялась действовать.
Когда мы расстались, я года два не мог прийти в себя. Очень сильно переживал, все ломал голову: в чем же дело?
Это теперь, спустя годы, начинаю понимать ее. Вера — взрослая женщина, ну что я, совсем еще мальчик, мог ей дать? У нее карьера, сцена, съемки, а я артист хоть и Большого театра, но кордебалета. Зарплата три копейки, поездок за границу очень мало.
У нее были далеко идущие планы, и я в них, по-видимому, не вписывался. Ей нужны были режиссеры, продюсеры, которые могли помочь в профессии, я тут был бессилен. И еще Вере, как любой женщине, хотелось защиты, сильного мужского плеча, чего я не мог ей дать в силу своего возраста.
Но разве когда любишь рассуждаешь трезво?
Я жил настоящим, а Вера строила планы на будущее… и без меня.
Но я ей верил как богу, что скажет — закон! Я ведь был еще абсолютный ребенок и понятия не имел о женском коварстве…
Теперь, прокручивая в памяти некоторые эпизоды, понимаю, что случаев, когда Вера меня обманывала, было много. Помню, как кто-то пришел к ней домой репетировать, и Вера, попросив не мешать, отослала меня в магазин за хлебом. Потом этот кто-то «открывал глаза» на Верины «репетиции».
Спустя годы я прочитал ее интервью, где она рассказывала о романе с каким-то богатым немцем. Скорее всего он появился еще при мне. Теперь, сопоставляя факты, вспоминаю, что она надолго уезжала в Германию. А мне говорила — ездила на переговоры с продюсером.
Помню, к нам стал ходить младший Стриженов. Они снимались вместе в фильме «Захочу — полюблю». Саша в молодости был красив как бог! А я знал, что Вера падка на молодых красивых мужчин. Но я-то был верен ей и мысли не допускал, что она может мне изменять…
Однажды я случайно застукал Сашу Стриженова выходящим из Вериного подъезда. Он так испугался, увидев меня, что побежал. Вера, естественно, сказала, что они репетировали.
Я настолько был в нее влюблен, что не мыслил жизни без нее. Конечно, хотел на ней жениться. Но сделать предложение не успел — меня заменили на Владимира Кузьмина. Потом Вера снимала меня в его клипе. Вспомнила…
Расстались мы внезапно, во всяком случае, для меня это случилось именно так.
Видимо, у нее второй план замаячил…
Утром встали как обычно, и вдруг она говорит: «Все, прощай! Мы расстаемся!» Для меня это было как гром среди ясного неба. «У меня другие планы. Прости…», — сказала она. Мне было очень плохо, я чуть с балкона не выбросился. Но слово Веры для меня — закон. Я собрал свои вещи и переехал к маме.
Два года спустя мы с Сашей Стриженовым случайно встретились в Америке. Долго гуляли по Нью-Йорку, разговорились о прошлом. Помню, как к нам подбежал негр и, таинственно понизив голос, предложил: «Хотите видеокамеру за 100 долларов?» Мы, советские лохи, тут же отдали ему деньги. Негр исчез, оставив нас с коробкой, набитой бумагой. Мы долго бегали по Бродвею, разыскивая негра, пока нас «не успокоили»: «Не парьтесь, здесь всех так кидают».
Мы, конечно, расстроились, для нас 100 долларов было целое состояние.
В тот вечер я не удержался и спросил у Саши: было у него что-то с Верой или нет? Мы тогда хорошо по душам поговорили.
Я долго переживал, что Вера меня бросила, выгнала из своей жизни. Это была дикая боль! В толпе мне постоянно чудился яркий желтый свитер. Как я вынес тогда эти страдания, эти муки, не понимаю. Но после откровенного разговора с Сашей Стриженовым меня словно отпустило…
Мы встретились с Верой через много лет. Случайно. Я снялся в фильме «Московский жиголо», а она приехала на банкет по случаю окончания съемок.
Ее пригласил режиссер фильма Дима Фикс. Но она почему-то не стала со мной общаться. И до сих пор, рассказывая о своих романах, никогда меня не упоминает. Так что я — тайная любовь Веры Сотниковой…
Только через два года в моей жизни появилась Алиса Хазанова. В хореографическом училище она была совсем маленькая, я на нее и внимания не обращал.
Алиса пришла в Большой театр через пять лет после меня. Мы стали вместе работать, ездить на гастроли. А на гастролях все невольно сближаются. Живут артисты в одной гостинице, номера рядом, вечерами собираются на дружеские посиделки большой компанией: танцы, виски, веселье. И в один из таких вечеров мы с Алисой вдруг разговорились. Она мне показалась очень умной, продвинутой.
Алиса разбиралась в музыке, моде, в кино, знала языки. Молоденькая, хорошенькая, большая умничка.
Вскоре у нас начался роман. Все очень естественно развивалось. И хотя пять лет не такая уж большая разница, тем не менее с Алисой я себя чувствовал ведущим, а не ведомым. Для меня это было очень важно…
У обоих за плечами был негативный опыт совместной жизни с партнером. Я два года жил с Верой, Алиса была замужем за Димой Сидоровым, сыном экс-министра культуры Евгения Сидорова. К моменту начала нашего романа они с Димой разошлись… Так что она была поопытнее меня, я-то через загс не проходил.
Я не помню, кто из нас был инициатором отношений, мы просто долго общались, пока все гармонично не переросло в любовь.
Мы, словно два магнитика, притянулись друг к другу.
В театре о нашем романе, естественно, сразу же узнали. А мы и не скрывали своих отношений, каждый раз после спектакля ждали друг друга у раздевалки. Помню, стою и кричу под дверью:
— Эй, позовите Алису! Где она там возится? Сколько можно одеваться?
— Иду-иду! — кричит она. — Бегу, бегу.
Но не все было так просто… А мы, счастливые, этого поначалу не понимали.
Алиса — единственная дочь Геннадия Викторовича Хазанова, он в ней души не чает. Помню, как она, смеясь, рассказывала, что ее родители мечтали о мальчике и собирались назвать сына Аркадием в честь Райкина.
А родилась Алиса. По рассказам Алисы, ее папа в детстве мечтал «быть балериной» и даже, примерив пачку, ходил в ней по дому. Но в балетное училище маленького Хазанова не взяли: сказали, что мальчик слишком слабый и не сможет поднять партнершу. Когда Алиса подросла, папа отвел ее в хореографическое училище. Здесь мы совпали: я тоже пошел в балет под нажимом мамы…
Геннадий Викторович всегда контролировал свою дочь. И, к сожалению, руководил ею не только в творчестве, но и в личной жизни тоже…
Алиса жила в трехкомнатной папиной квартире в Кисловском переулке, прямо за кинотеатром «Октябрь». На первом этаже был отцовский театр, а на втором — мамина фирма. Злата Иосифовна Эльбаум успешно занималась бизнесом.
Потом папа Алисы купил дочке шикарную квартиру в Доме на набережной, там, где Театр эстрады. Здоровая, метров сто пятьдесят, с ремонтом. У меня не было отдельной квартиры, я жил с мамой и бабушкой. Потому не мог привести Алису к себе. Да и зачем, если у нее есть где жить? Я же не собирался там прописываться, чтобы потом при разводе «пилить» метры.
Итак, жили с Алисой в ее квартире. На эту роскошь мне постоянно намекали ее родители, было жутко неудобно.
Хотя, когда только начали встречаться с Алисой, то были в добрых отношениях с ее папой. Я бы даже сказал, Геннадий Викторович хорошо ко мне относился. Помню, как посмеялись с ним над той старой историей, когда мы с Филиным на его глазах чуть не взорвали школу. Но постепенно его отношение ко мне стало меняться.
Подозреваю, Геннадий Викторович, анализируя выбор дочки, думал: «Это просто очередное увлечение. Скоро все пройдет…» Когда же стало ясно, что у нас с Алисой всерьез и надолго, он забеспокоился и решил принять меры. Мне сразу же дали понять, что зятем Хазанова я никогда не буду…
А нам с Алисой так хотелось, чтобы нас оставили в покое! Тут еще маме, как всегда, что-то не понравилось в моей избраннице.
Да ради бога! В конце концов, мы взрослые люди и сами во всем разберемся! Только не мешайте! Алиса не общалась с моей мамой, да и я не горел желанием надоедать ее родителям.
Алиса была элитной девушкой из богатой семьи, а я — никто.
Наши чувства никого не интересовали. А я не понимал, как социальный статус может влиять на отношения. Мне казалось, это рудимент, атавизм, но я ошибался…
Помню, однажды заехали с Алисой на дачу к ее родителям. Геннадий Викторович какое-то время держался, пытаясь изобразить гостеприимство. А потом пришла Злата Иосифовна, и тон беседы изменился. Мама Алисы была со мной подчеркнуто холодна. Я каждый раз чувствовал себя нерадивым учеником, который опять принес двойку — ну или непременно получит ее со временем. Злата Иосифовна позвала мужа на кухню, а когда он вернулся, видимо, по ее просьбе осторожно завел со мной следующую беседу:
— Как вы, Саша, думаете жить в будущем? На что? У нас, например, Алиса привыкла ездить на новой машине, жить в центре, одеваться в дорогие марки, отдыхать за границей…
Вы сможете ей обеспечить такую жизнь?
— Не знаю… Я как-то на эту тему не задумывался...
Каждый раз, когда «заводилась эта пластинка», я чувствовал себя отвратительно. Так сложилось, что я — артист, получаю зарплату в кассе, не шикую, живу как все. Ну не олигарх! Но мы еще очень молоды, любим друг друга, нам хорошо вместе. Живем и не задаем себе подобных вопросов…
Алису с детства воспитывали в послушании. На нее очень сильно влияла ее семья. А тут, встретив меня, она вдруг взбунтовалась, что было полной неожиданностью для них. Как мы умудрились прожить в гражданском браке четыре года, несмотря на мощное сопротивление родителей Алисы, не понимаю…
Алиса, молодчина, долго держалась.
Она верила, что, как в добрых старых сказках, все будет хорошо! И меня в этом убеждала.
Но не тут-то было! Ее родители не думали сдаваться и прессовали нас сильно. Они постоянно выдергивали ее на семейные ужины и там промывали мозги. Каждый раз Алиса возвращалась от родителей бледная, подавленная. Меня в их семью или на какие-то совместные мероприятия не приглашали, подчеркивая этим наше социальное неравенство.
Геннадий Викторович и Злата Иосифовна — очень интеллигентные люди, они не устраивали пошлых скандалов, не оскорбляли. Просто все говорилось с таким, знаете ли, неприятным подтекстом, иносказательно, издалека, с обидными намеками.
Злата Иосифовна смотрела на меня свысока, как строгая учительница: «Видите ли, молодой человек…
Вы не понимаете… Вы не можете…» Это все звучало как приговор: вы не пара нашей дочери.
А я не собирался отказываться от любимой им в угоду. Я любил Алису, а она любила меня. И это придавало нам силы в неравной борьбе…
Помню, как мы опять оказались дома у Хазановых. Геннадий Викторович был очень занятым человеком. Он каждый раз прибегал откуда-то уставший, а его начинала накручивать Злата Иосифовна: «Ген, ты скажи ему…»
И он опять и опять повторял мне свои доводы.
Подтекст нашей беседы сводился к одному: «Да кто ты такой? Что ты вообще можешь?» Причем это были не советы опытного бизнесмена: «А давай ты займешься этим. А может, попробуешь играть в театре?» Ни о какой помощи и творческом продвижении речь не шла. На мне изначально был поставлен крест!
Мне кажется, что все четыре года, что мы жили с Алисой, Геннадий Викторович меня вообще за человека не считал. Наверное, в его глазах я был плебеем, случайно попавшим в его круг. Я себя чувствовал как герой Ди Каприо из «Титаника», полюбивший девушку из высшего общества. Всем своим поведением родители Алисы подчеркивали: я со своими 30 долларами в месяц у них не котируюсь...
В конце концов, после очередной беседы с Алисой Хазанов сказал дочери: «Ах так?
Больше можешь ко мне не обращаться!»
Алиса очень переживала этот конфликт. Мучилась, страдала, плакала. Я переживал не за себя, а за нее — Алисе в этой ситуации было в сто раз тяжелее. Если тебе любимый папа целыми днями твердит как заклинание: «Это не твое! Это не твое!», рано или поздно у тебя зародятся сомнения.
Помню, как-то к нам неожиданно зашла Злата Иосифовна. Алисы дома не было, а она, видимо, это знала.
— Нам надо поговорить…
Тогда у нас и состоялся жесткий разговор. В конце она посмотрела на меня с презрением и отчеканила: «Да кто ты такой? Полный ноль!» И показала двумя пальцами тот самый ноль… В общем, чета Хазановых планомерно сводила на нет наши отношения.
Чтобы разлучить нас, они перепробовали все! Наконец решили отправить Алису на год в Америку, отдав ее в школу танцев модерн Марты Грэм.
Но и я не сдавался — продал машину, взял отпуск за свой счет в театре и помчался за Алисой в Штаты. Мы вместе с ней ходили в школу, жили на съемной квартире. Все вроде бы было хорошо, но нас и тут не оставляли в покое. Алисе без конца звонили родители. Она уходила с телефоном в другую комнату, и по ее напряженному выражению лица я догадывался, кто звонит. И опять начиналась «промывка мозгов»: «Зачем он тебе? Он тебе не пара! Вы люди разного круга. Ты достойна лучшего!»
Как-то звонят ей: «Срочно прилетай в Израиль», и Алиса надолго уехала к родителям.
Естественно, без меня. Ее родители часто отдыхали под Тель-Авивом.
А со мной в Америке начало твориться что-то странное, необъяснимое. Я вдруг стал чахнуть на глазах — похудел на десять килограммов, дважды попадал в больницу. Даже в реанимации лежал, куда меня привезли с сердечным приступом. Алиса была в отъезде, ко мне в больницу никто не приходил. Врачи не могли понять, что со мной происходит. Было ощущение, будто мне в вену воткнули шприц и потихоньку высасывают кровь…
Алиса вернулась из Израиля. Я помню наш финальный разговор. Она была измучена ситуацией, в которую попала. Она сломалась, устала и больше была не в силах терпеть родительское давление.
— Мы должны расстаться…
— Алиса, я тебя люблю!
— Нет… нет…
Помню, как в этот вечер на балконе я стоял перед ней на коленях и со слезами на глазах умолял не делать этого, не поддаваться. Первый раз в жизни я стоял перед женщиной на коленях и плакал. Я пытался ей объяснить, что люблю ее, что все остальное не важно, но она твердила свое: «Нет, нет…»
Смутно помню, что говорила она, что говорил я... Было ясно одно — это разрыв, и разрыв окончательный.
Ее родители победили. Увы, это был неравный бой, и шансов у меня было немного. Да и Алиса не боец. Она — типичная папина дочка, тихая, спокойная.
Она так воспитана, что не пошла бы против их воли. То ли испугалась, то ли сама уже не верила в меня.
Для меня это стало жуткой трагедией. Я не знал, как буду жить без нее, чувствовал себя страшно одиноким, никому не нужным. Я так к ней привык…
Через какое-то время родители Алисы выдали ее замуж за богатого еврея, как они и мечтали. Деньги оказались сильнее любви…
Я не в претензии к семье Хазановых. Они всегда были для меня идеалом супружеской пары: встретились в студенчестве и всю жизнь прожили вместе. За это их можно только уважать. По семейной легенде, мама Златы Иосифовны тоже была против брака дочки с актером, но потом уступила.
Удивительно, как повторяются семейные истории!
У Алисы растут две дочки, она много и успешно снимается в кино, и я за нее очень рад. Часто вижу ее на страницах журналов, на экране телевизора. Она улыбается, но глаза у нее почему-то печальные…
У нас все было хорошо, но, видно, не судьба: как сложилось, так сложилось. Слава богу, что никто из нас другому по большому счету не искалечил жизнь…
С тех пор мы с Алисой не встречались. Она, получив травму колена, ушла из Большого театра и уехала с мужем в Париж. Когда у нее родилась первая дочка, я написал песню «Твой малыш» и посвятил ее Алисе. Я не афишировал это, но, думаю, она все поняла, услышав строчки: «Мог на меня он быть похож, твой малыш…» В кадре я звоню кому-то из телефонной будки.
Никто не знает, что я набираю номер телефона Алисы…
А песня «Твой малыш» неожиданно стала хитом. Меня очень задели тогда слова Златы Иосифовны: «Ты никто! Ты ноль!» и очень захотелось доказать, что я могу стать известным. В театре меня уже ничего не держало…
В Большом я проработал 15 лет. Можно сказать, «отмотал» почти весь срок: артист балета работает всего 20 лет — потом пенсия. Я не танцевал ведущие партии — не был готов фанатично положить жизнь на алтарь балетного искусства… Моей мечтой всегда была музыка. Отчим, известный бард Александр Суханов, автор колыбельной «Зеленая карета», оказал на меня в этом смысле огромное влияние. Мною заинтересовались продюсеры, придумали псевдоним — Данко. Кстати, меня так прозвали одноклассники из-за моей роли в школьном спектакле…
И началась моя жизнь в шоу-бизнесе.
Ни к чему не обязывающие романы, женитьба, развод, снова романы…
Я стал жутким циником, скотиной редкостной, в сто раз хуже, чем тогда Вера. В интервью меня спрашивали: «Как вы относитесь к тому, что вас называют секс-символом?» Я отвечал: «Нормально! Пусть называют!»
Женщины всегда мешали мне в жизни, а не помогали. Все, чего я достиг, не связано с моей личной жизнью, наоборот — личные отношения всегда губили мою карьеру. Абсолютно во всех случаях.
Это особенно очевидно в истории с Лолитой… Лолита Милявская ворвалась в мою жизнь как ураган.
Она была в разводе, я — свободен. Встретились мы где-то на тусовке, разговорились, и понеслось…
За нами следили журналисты, папарацци, снимали на всех вечеринках. Она — эпатажная, любит вести себя провокационно. В прессе тут же стали трубить о новой любви Лолиты. Помню, как журналисты попросили ее прокомментировать фото, где мы на какой-то вечеринке целуемся:
— Почему вы целовались с Данко?
— А потому что нам нравится целоваться и мы этого не скрываем.
Она — женщина без комплексов. Как-то еще в начале наших отношений у нее спросили на радио: «Почему вы с Данко?» Она ответила: «А потому что гололед.
Надо же кому-то даму под руку поддержать?» А еще она говорила: «Мне нравится быть продюсером очень талантливого, очень яркого человека, который отличается от всех».
В прессе тут же появились заголовки: «Лолита продюсирует своего друга Данко». Лола с присущей ей страстностью взялась за мое продвижение, хотя, как я теперь понимаю, продюсером она может быть только себя любимой. Я послушно следовал ее инструкциям. Главное, по ее мнению, это фотосессия! Она придумала мне совершенно новый образ — мачо, одела в дорогой костюм и лакированные туфли. Мы записали одну песню. На этом все закончилось…
Мне даже не хочется вспоминать о том периоде, это была черная полоса в моей жизни.
Лолита из тех, о ком можно сказать следующее: мягко стелет, да жестко спать.
Мы с ней тусовались год, пока она меня окончательно не замучила. Я как в тюрягу строгого режима попал. Мы абсолютно разные: я — спокойный человек, у нее же — темперамент бешеный.
Дошло до того, что Лола контролировала все: с кем я общаюсь, с кем встречаюсь, в чем хожу и что ем.
Она даже к моей Сонечке меня ревновала. Я не мог проведать дочку — тут же начинались сцены ревности. И если я все-таки шел к ребенку, меня потом ждал жуткий скандал. Лола часами меня пилила. И если Лола включалась, все — ее уже никто не мог остановить. Оставалось только одно: под любым предлогом бежать от нее. Она давила страшно.
Лола — безусловно интересный, неординарный человек, талантливая певица, нам было интересно попробовать петь вместе. Но мы не сошлись характерами. С тех пор я знаю твердо: или личная жизнь, или работа… Такая вот история...
Это был еще один негативный опыт в моей жизни. Но опыт есть опыт. Я вообще очень любознательный человек и не боюсь ошибаться. Так уж случилось, что неудачи в семейной жизни преследуют меня. Но я считаю: не надо бояться ошибаться, главное — идти вперед!
Многие думают, что я был с Лолитой только ради денег, ради своей карьеры в шоу-бизнесе. Мне даже кто-то из приятелей сказал: «Понимаешь, со стороны выглядит, будто ты альфонс…» Да вы что, с ума сошли?!
Ни фига! Все, чего я добился в своей жизни, я добился самостоятельно. Эти люди только делают вид, что хотят облагодетельствовать, а сами три шкуры с тебя дерут. Да еще и упрекают подаренными на день рождения кроссовками. Я что, сам не могу себе кроссовки купить? Я зарабатываю не только на себя, но и дочь содержу. Квартиру в центре сам купил и сделал там ремонт.
Не знаю, совпадение это или нет, но после разрыва с Лолитой мне «перекрыли кислород» на телевидении! Например, прохожу по кастингу в какую-нибудь передачу, а спустя время меня без объяснения причин снимают. Но я не страдаю от безумного тщеславия. Я сам пишу песни и пытаюсь их прокрутить на радио, сам снимаю клипы. Главное — ни от кого не завишу… Сейчас я играю в драматическом театре, и мне это безумно нравится.
Я люблю театр, это наконец мое… Я шел к этому давно, у меня даже трудовая книжка в театре «Мост» лежит. Недавно сыграл главную роль в спектакле «Вальмонт. Опасные связи». Работаю вместе с известными актерами. Всего можно достичь через труд! Особенно когда в тебя верят и тебя любят…
Главная любовь моей жизни — это моя дочка. Сонька — умная, много работает, играет на пианино, занимается языками, плюс спорт, рисование, шитье. Ей всего девять лет, но она такая трудолюбивая. Все свое свободное время я посвящаю дочке: мы ходим в театр, в парк, по магазинам... Она снялась с мной в новом проекте Первого канала «Прыжки в воду». Ее мама не имеет отношения к шоу-бизнесу. Она просто мама и свою жизнь посвятила Соне: возит ее во все кружки, школы и спортзалы.
Это тоже большой труд! Мы живем в разных квартирах, но у нас очень хорошие отношения, потому что мы — родители нашей общей любимой девочки. И никакого негатива между нами нет. Это самые, на мой взгляд, оптимальные отношения между женщиной и мужчиной.
Меня часто спрашивают: «А кем вы себя считаете: певцом, артистом балета, актером кино и театра?» Мне же просто хочется заниматься тем, что у меня получается — музыку я не забросил, но большую часть времени отдаю театру. Ну а что касается балета… Я никогда не любил танцевать и не хотел бы, чтобы Соня занималась балетом, хотя мои друзья сейчас педагоги и мне бы не составило труда помочь поступить ей в хореографическое училище при Большом театре. Но не хочу. Все там так с тех пор изменилось… Благодарим ресторан MAXIM BAR за помощь в организации съемки
Подпишись на наш канал в Telegram