Два года назад в Тбилиси прилетел Саша — его фильм «Огни притона» завершал Неделю русского кино. Аншлаг, овации, потом банкет, тамада, тосты… Гордон произнес речь, которая сводилась к тому, что он бесконечно рад впервые в жизни ступить на грузинскую землю. Присутствующие удивились: как так, ведь ваша жена была грузинкой? — Вот она-то меня сюда и не пускала...
Саша действительно однажды выразил желание слетать вместе со мной в Тбилиси, а я категорически отказалась. Мы как раз накануне повздорили из-за сценария новой телепередачи. «Нет уж, — сказала я. — И так 24 часа работаю, мне полагаются каникулы. Вернусь, и все спокойно напишем. Тбилиси — моя территория!»
…В школе романов у меня не было. С мальчишками я дружила. Мы целыми днями пропадали на улице. Это уже потом я узнала, что некоторые из них были в меня влюблены.
Первый раз я поцеловалась на съемочной площадке, когда меня пригласили сниматься в фильме «Действие пятое».
Лето. Я уже поступила в университет на факультет журналистики. Иду по улице. Со мной поравнялись «Жигули» белого цвета, там сидят трое мужчин, едят арбуз — жара стоит невероятная.
Вдруг один выскакивает из машины: «Девушка, хотите сниматься в кино?» Я сказала: «Нет!» — и юркнула в подземный переход. Но режиссер Давид Нацвлишвили и оператор Олег Башнин, — а в «Жигулях» были именно они — за мной проследили.
Наутро у нас дома появились благообразные дамы из съемочной группы, которые поговорили с моими родителями и получили согласие на пробы в фильме о современных Ромео и Джульетте.
Мой первый поцелуй — поцелуй Ромео. Снимали сцену с умершей Джульеттой. Режиссер шутя спросил, целовалась ли я раньше, и, узнав, что нет, все переживал, что я как-то эмоционально отреагирую в кадре.
Так случилось, что парень, который играл роль Ромео, в меня влюбился. Но виду не подавал. Однажды мы с ним оба получили приглашения на пробы в новой картине, и Паата, так звали Ромео, сказал: «Давай я за тобой заеду». — «Давай...»
У него была двухдверная «Хонда», он, извинившись, сказал, что на переднем сиденье что-то разлил, и предложил мне сесть сзади. Мы поехали. По дороге подхватили еще двоих его друзей, которым оказалось с нами по пути. В какой-то момент мы повернули не направо, в сторону киностудии, а налево, на трассу из города.
Я все еще думала, что мы как-то вырулим в нужном направлении, до тех пор пока тот парень, что сидел рядом со мной, не взял меня крепко за руку: «Это похищение». А жених, мой Ромео, сидел за рулем и посылал мне в зеркало заднего вида пылкие и умоляющие взгляды.
Я пыталась уболтать своих похитителей. Сказала, что замуж не выйду ни при каких обстоятельствах. Но какое там! Они повезли меня высоко в горы. В Сванетию. На улице стоял ноябрь. С приходом холодов дорога вообще перекрывалась, и выбраться оттуда можно было только на вертолете...
…На месте нас уже встречали. Я увидела этих искренне радующихся нашему появлению людей, которые зарезали баранов, готовили, накрывали столы, и не смогла сразу сказать, что меня привезли не по моей воле и я хочу только одного — вернуться домой. Я сидела за столом рядом с «женихом», слушала поздравления и тихо пыталась как-то его убедить в нелепости происходящего. Но тот не обращал на мои слова никакого внимания… Ладно, подумала я. Когда мои похитители стали терять бдительность, я под предлогом того, что мне надо на воздух, вышла и, незаметно обойдя дом, рванула к обрыву.
Единственным решением было залезть на высокое старое дерево у края того обрыва и думать, что же делать дальше… Меня бросились искать. Мужчины стали спускаться вниз, в ущелье. Я затаилась и наблюдала сверху длинную мерцающую вдали процессию с факелами. Красиво было невероятно... В какой-то момент я решила поменять положение и освободить затекшую ногу… но взошла полная луна, и мою ожившую тень на земле кто-то заметил.
Что потом было! Я думала — эти сванские матроны меня убьют. Еще бы, среди ночи устроила такой переполох, заставила их мужей идти в горы на поиски. На мое счастье, дядя жениха трезво оценил ситуацию и сказал всем: «Раз невеста так не хочет, надо отвезти ее домой».
И я вернулась к родителям, которые чуть с ума не сошли от переживаний, когда им ночью сообщили, что дочь «вышла замуж». Папа в тот день как раз защитил докторскую диссертацию — он профессор консерватории, первая флейта Грузии, — собирались устроить праздник, а тут такое...
… А через полтора года так случилось, что меня похитили во второй раз.
С моим будущим мужем мы познакомились в университете, я только поступила, а он уже заканчивал учебу на экономическом факультете. Мы пересекались в библиотеке или у друзей, иногда я приглашала его на концерты в консерваторию. Красивый, воспитанный молодой человек, из хорошей семьи, с ним было здорово дружить. Но не больше.
Как-то он предложил: «Слушай, у меня друзья из Германии приехали, поедем, покатаемся по окрестностям, ты язык знаешь хорошо...» И вот едем мы все вместе, весело болтаем, но все дальше удаляемся от города. Я говорю, что мне уже надо возвращаться, родители будут нервничать. И тут как гром среди ясного неба — мой друг заявляет: «Я тебя похитил...»
А между тем новость о том, что Мисс Тбилиси (я тогда как раз победила на конкурсе красоты) похитили и она вышла замуж, молниеносно распространилась по городу. Жених меня отвез в Казбеги, свое родовое гнездо, и я поняла, что в этот раз сбежать не удастся.
Потом я даже научилась любить своего мужа, у нас родилась дочь. И жизнь складывалась хорошо, мы дружно жили, принимали у себя гостей. Хотя мне и приходилось нелегко.
Я разрывалась между учебой и ребенком. Няню не брали принципиально.
Вскоре поступило новое предложение сниматься. Приехал французский режиссер Мишель Сибра. Я сыграла в нескольких эпизодах, потом следом получила приглашение на главную роль в художественном фильме. Моим партнером по фильму стал Рамаз Чхиквадзе — великий актер, к несчастью, его больше нет. Он постоянно помогал мне, подсказывал какие-то нужные детали. Я была в восторге. В какой-то момент стало понятно, что для меня съемки значат нечто большее, чем увлечение. Отцу моего мужа, Варламу Шадури, которого я любила и уважала, это стало понятно, наверное, раньше всех (он был заместителем министра внутренних дел, обладал феноменальной проницательностью и буквально завораживал меня своими шпионскими историями).
Поэтому он просто попросил меня не сниматься… Я знала, что он тоже меня очень любит (как-то свекор даже пошутил, что в нашей семье он может доверять только мне и Масе, так звали нашего пуделя), и мне пришлось дать ему слово. Пока свекор был жив, я не снялась ни в одном фильме.
Америка случилась в моей жизни внезапно.
Все организовала моя свекровь: ее дочь училась в США, и меня тоже решили отправить туда на несколько месяцев — улучшить свой английский и повысить квалификацию тележурналиста. Муж обещал, что тоже к нам приедет. Я быстро оформила все необходимые документы и улетела в Нью-Йорк.
Но все повернулось на сто восемьдесят градусов буквально в один день. Я узнала, что моя близкая подруга ждет ребенка... от моего мужа. Это известие так меня потрясло, что в тот же вечер я собрала вещи и ушла в никуда.
Мне невероятно повезло, потому что незадолго до этого в русской церкви под Нью-Йорком я познакомилась с Татьяной Толстой, правнучкой Льва Николаевича Толстого (не путать с писательницей Толстой). Мы стали перезваниваться, и контакт между нами не прерывался. Поэтому, оказавшись в буквальном смысле на улице, я решилась позвонить ей. Она сказала: «Никуда не уходи! Стой на месте! Сейчас приеду!» и попросила продиктовать точный адрес…
Тетя Таня приехала и забрала меня. С того момента я стала жить у нее, в большом доме, вместе со всем остальным семейством: с ее сестрой Машей Толстой-Сарандинаки и ее мужем дядей Петей, очаровательными детьми, потрясающей мамой Ольгой Михайловной Родзянко, которую мы все называли Бабиша, и уже очень взрослой, но необыкновенно пушистой кошкой по кличке Орешка…
Самостоятельную жизнь я начинала со ста долларами в кармане — конечно, моя учеба была оплачена, но у меня даже обратного билета не было.
Я училась, параллельно стала подрабатывать моделью, делала букеты в цветочном салоне тети Тани. А еще я писала сценарии, набирая текст на пишущей машинке самого Айзека Азимова! Мне ее подарила его вдова, и я очень дорожу этим подарком.
…Однажды Бабиша сказала мне, что завтра мы едем на Толстовскую ферму. Событие предстояло выдающееся — туда должны были привезти Монреальскую Иверскую икону Божией Матери.
Я отложила занятия, и Маша Толстая-Сарандинаки заехала за мной.
Собралась вся белая эмиграция, плюс еще корреспонденты новостных каналов.
…Сцена, когда Саша Гордон увидел меня впервые, запечатлена на видео — просто оператор, с которым он работал, привык, что надо снимать все, на что смотрит Саша. И вот когда Гордон повернул голову в мою сторону, камера поехала за его взглядом. Он потом говорил, что влюбился в меня сразу. И пленка тому подтверждение. Там слышны его слова: «Кажется, это она...» Потом Саша заходит сбоку, чтобы получше меня рассмотреть: «Точно, она...» После торжественной службы была трапеза.
Я увидела неподалеку оператора, явно представляющего российский канал — на его камере было написано «ТВ-6», — и представилась студенткой нью-йоркской телевизионной академии. Мы разговорились. Выяснилось, что эта съемочная группа не из Москвы, они местные, базируются в Нью-Джерси, но снимают для московского канала, на котором, собственно, и выходит их программа «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Вдруг к нам подлетает какой-то высокий нагловатый тип в очечках, с хвостиком и, прерывая оператора, начинает делать ему замечания, совершенно меня игнорируя. Это был Саша. Кстати, потом, уже в Москве, именно благодаря мне он избавился от своего вечного хвостика. Как-то Саша попросил меня подровнять ему волосы на затылке машинкой, и я так хорошо прошлась, что оставила ему только маленький ершик.
Сначала Саша расстроился, а потом ему понравилось: «А что, хорошо — щетина и короткая стрижка, в этом есть смысл». Вот так, можно сказать случайно, я придумала Гордону новый имидж...
«Это Нана, она тележурналист. А это Александр Гордон, он ведущий», — представил нас друг другу оператор Игорь Чепусов. Сашу я не знала вообще, но среди русской диаспоры в Нью-Йорке он был популярен, на улице с ним здоровались. Мы продолжили разговаривать уже втроем, я рассказала, что учусь в академии и тоже снимаю телевизионные сюжеты. Гордон вскинул глаза: «Ну если так, снимите парочку для нас, мы сейчас без корреспондента...»
Потом он рассказывал, что заметил меня сразу, сакраментальная фраза «это она», которую он произнес, поднялась откуда-то изнутри.
Поэтому он очень переживал, когда увидел, что я заговорила с Чепусовым — тот был любителем отпускать скабрезные шуточки. И Гордон рванул к нам, чтобы как-то меня оградить...
Уезжая, из окна машины заметила Сашу. Он оглядывался по сторонам. Мы тогда как-то невнятно попрощались, и я поняла, что он, перебирая людей в толпе, ищет взглядом меня, не находит и от этого выглядит совершенно потерянным. Он тогда был похож не на взрослого, умудренного жизнью мужчину, а на мальчишку. Такие были у него глаза...
Я сделала два репортажа, потом предложила еще несколько тем, и в результате меня позвали работать в программу «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
К моменту нашей встречи Гордон жил в Нью-Йорке уже лет восемь. Он приехал туда с женой и дочкой.
Как-то я пригласила Сашу к Толстым. Мы сидели вдвоем на балконе, и я, желая подколоть его, напомнила, что при первой встрече у него на руке было кольцо, а теперь оно исчезло. «Вы всегда, когда с новыми девушками знакомитесь, кольцо снимаете?» Саша покачал головой: «Нет, просто мы уже не вместе. У нас есть дочь, но наши отношения закончены...»
Я моталась из Нью-Джерси, где располагалась студия Гордона, в Нью-Йорк. Возвращалась в дом Толстых ночью, и все домашние устраивали мне взбучку — волновались, что я так задерживаюсь на работе. Однажды позвонил Саша, было очень поздно, трубку взяла Бабиша. Она с ним говорила чуть больше минуты, но произвела такое впечатление, что на следующий день, когда Саша приехал за мной, он появился на пороге с букетом цветов.
«Это мне?» — «Нет, Ольге Михайловне...»
Когда Гордон предложил мне переехать к нему, предварительно попросив позволения у тети Тани Толстой, та строго поговорила с ним: «Мы в Америке, Нана твоя подчиненная, и нужно сделать все, чтобы это не выглядело как sexual harrasment». Александр поклялся, что у него в отношении меня намерения самые чистые: «Я люблю ее и хочу, чтобы мы были вместе». Так Толстые меня ему и доверили.
…Мы с Сашей сдавали передачу раз в неделю, а дальше у нас было несколько дней, чтобы перевести дух. И мы гуляли, ходили в кино, рестораны, в одном из них Саша заказал стейк тартар.
Официант, склонившись к нему, предупредил, что это блюдо особое, мясо в нем сырое. Совершенно. Саша улыбнулся: «Я знаю, но должен же я как-то произвести впечатление на девушку...»
Мы любили наш суши-бар — он находился недалеко от дома, и нам нравилось наблюдать за самим процессом приготовления суши. Шеф нас уже знал, знал, что мы любим, и иногда выходил к нам и предлагал попробовать что-нибудь особенное, чего не было в меню.
Рядом находился японский супермаркет, где мы всегда покупали саке для нашего домашнего бара. Как-то раз в Нью-Йорк прилетел Сашин папа, Гарри Гордон. Мы поехали на работу, а Гарри предложили в наше отсутствие отдохнуть и выпить прекрасного саке. Вернувшись, мы застали Гарри в расстроенных чувствах: он выпил весь наш запас саке, но впечатления напиток на него так и не произвел: «Какая гадость, какая гадость это ваше саке...»
На первый наш Новый год, который мы праздновали вместе, Саша поставил большую живую елку, а когда я подошла к ней, какое-то крошечное существо, спрятавшись под еловыми лапами, произнесло: «Мяу».
Это был котенок. Подарок Саши. Я его так и назвала — Елка.
Елка оказалась игривой и достаточно хищной кошкой. Она обожала ловить птичек. Возвращаемся как-то домой — квартира наша была на первом этаже, — открываем дверь и застываем: перед нами взмывает вверх облако пуха и перьев. Елка, желая сделать нам подарок, поймала птицу и принесла ее прямо в центр комнаты.
Я, дабы предотвратить убийства невинных тварей, повесила на Елку колокольчик. Но она умудрялась охотиться и с ним.
Иногда — если времени было больше — мы ездили на рыбалку. Саша же заядлый рыбак. А в Гудзоне рыбы немерено. Однажды мы с Сашей вернулись с уловом, почистили и развесили рыбку на балконе — вялиться. Как положено, накрыли аккуратно марлечкой и уехали в другой штат на съемку. Не было нас в городе несколько дней. Возвращаемся — квартира опечатана. В наше отсутствие соседи вызвали санэпидемслужбу. «Почему у вас мертвая рыба на балконе? Это незаконно!» Саша не растерялся. Он сказал, что санэпидемслужба нарушает первую поправку конституции Соединенных Штатов и попирает наши религиозные убеждения. У нас, дескать, в России, на религиозные праздники принято вывешивать рыбу на балконе.
Служба пошла на попятную. Нас отпустили с миром, даже штраф не взяли, но очень рекомендовали все же убрать с балкона «предмет религиозного культа».
Периоды ровного счастья в нашей жизни сменялись бурями. Причем настроение менялось мгновенно.
Я по натуре человек веселый и отходчивый и никогда ни с кем не выясняю отношений. При этом с Сашей все время умудрялась скандалить.
Как-то я зашла за своей подругой, известной нью-йоркской моделью Нелли Пак, в студию Кита Де Фебера, фотографа номер один в Нью-Йорке, он с ходу назначил мне фотосессию, и я какое-то время участвовала в его проектах. Саша воспротивился категорически — в нелицеприятных выражениях сказал все, что думает о представительницах модельной профессии, и пообещал, что я модельным бизнесом не буду заниматься никогда.
Впоследствии, когда наша программа «Собрание заблуждений» уже выходила на Первом канале и мы с Сашей ее вместе вели, мне поступило предложение от Александра Федорова, который стоял у истоков компании «Дикая Орхидея», стать их лицом. Саша отклонил его незамедлительно. Нет, нет и еще раз нет. Категорически.
Такой же запрет распространялся и на съемки в кино. Он почему-то считал, что ролей, достойных меня, в нашем кинематографе нет, во всяком случае, все сценарии, что мне предлагались, прямиком отправлялись в корзину. Гордон собирался снимать фильм о кумранской общине, и ему было нужно лицо, не засвеченное в сериалах. Но этот фильм он так и не снял, а в другой не взял, сказав: «Нана слишком красивая, не подходит для этой роли...»
Помню, в Нью-Йорке у Саши дома лежала книга «Властелин колец».
Он вообще очень любил Толкиена и иногда, обращаясь ко мне, повторял по-английски голосом этого странного существа Голлума: «Моя прелесть… моя прелесть». А если серьезно, то порой я чувствовала, что он относится ко мне как к своей вещи, которую страшно боится потерять. Саше надо было каждую секунду знать, где я, что со мной, что я делаю. Так продолжалось все семь лет, пока мы были вместе: до самого конца, до последнего дня под контролем было каждое мое перемещение, каждый шаг. Казалось, если меня нет рядом с ним — он просто дышать не может. И это не метафора. Так на самом деле было.
В Нью-Йорке, за редким исключением, мы находились вместе 24 часа: работали вместе, отдыхали вместе. Нам предложили новую программу, и мы стали делать две передачи одновременно: летели в Нью-Йорк, записывали несколько программ и возвращались к работе в Москве. Это был каторжный труд, и мы приняли решение окончательно перебраться в Россию.
В Москве Гордон сразу запретил мне спускаться в метро. Там не ловил мобильный, и, следовательно, он не мог до меня дозвониться. «Бери такси!» Хорошо, я брала такси, и телефон при этом трезвонил постоянно.
Помню, однажды я приехала на примерку к дизайнеру Лене Макашовой, которая делала костюмы для передачи «Собрание заблуждений». Саша звонил в обычном режиме, то есть каждые 5— 10 минут.
Я пару раз не могла ответить, и он позвонил Лене, узнал, что я на месте, и потом опять каждые 5 минут спрашивал: «Где ты?», я отвечала, пытаясь натянуть платье одной рукой: «В примерочной». — «А почему не отвечаешь?» — «Потому что рука застряла в рукаве», и т д. в том же духе…
Лена, наблюдавшая за всем происходящим, мне сказала: «Как же сильно он тебя любит».
…Я тоже его любила. И хотя не выходила за него замуж, всегда считала своим мужем. Он и был мужем, а кроме того, Саша стал отцом для моей дочери, которая, когда мы вернулись в Россию, стала жить с нами в Москве. Мы с Сашей хотели завести и совместного ребенка, но в Нью-Йорке я находилась в процессе мучительного развода, и приходилось ждать, пока он закончится.
А уже в Москве Саша однажды в присутствии наших друзей бросил фразу: «Срочно рожай мне ребенка. Иначе я выйду на улицу, и каждая вторая мне родит...» Он скорее всего ляпнул сгоряча. Мы разругались, потом помирились. Но вот «послевкусие» осталось...
Мы тогда снимали квартиру на Тверской, над книжным магазином «Москва», моя дочь Ника поступила в общеобразовательную школу с углубленным изучением области знаний «Искусство», так что ребенок был занят с утра до вечера.
У Саши с Никой были свои отношения. Помню, она привезла с собой из Тбилиси такое кольцо-обманку, к которому крепилась груша с водой, и она всем предлагала посмотреть на свой модный аксессуар, а потом раз — и брызнет струйкой воды в лицо. Так она и Саше пшикнула в лицо, потом он пшикнул в нее.
Ника развеселилась и, несмотря на Сашино: «Ладно, хватит уже!», — продолжила свою забаву. Тогда Саша схватил кольцо и вышвырнул его из окна, на Тверскую. Потом попросил у Ники прощения: «Извини, пожалуйста. Я был не прав. Вот стоит графин с водой, брызни на меня, если хочешь». Ника серьезно на него посмотрела. Подошла к графину, взяла его и... вылила Саше на голову...
Саша восхищался Никиным голосом, она пела в сводном хоре знаменитой Московской капеллы и впоследствии даже создала свой квартет девочек. Помню, утром Гордон просыпается и спрашивает: «Что это за музыка по радио?» — а это Ника в ванной поет, а Саша и сам петь обожает. Они и гулять вместе ходили, и на презентации Гордон Нику с собой брал. Все говорили: «Ой, Саша, это твоя дочка?» Он отвечал: «Да».
Ника однажды у него спросила: «А почему ты отвечаешь всем, что я твоя дочка?» — «А как же тебя называть?» Ника задумалась: «Ну скажи — приемыш...» Они в школе как раз проходили «Приемыша» Мамина-Сибиряка…
…Мой день начинался в шесть утра. Надо было собрать Сашу на эфир — он не просыпался без чашечки свежесваренного кофе (причем зерна мололи на ручной кофемолке, однажды я привезла такую из Тбилиси, и Саша сказал: «О, кофе будем молоть только на ней!») с шоколадкой, которые я подавала ему в постель. Это был незыблемый ритуал. Потом готовила завтрак Нике, и мы бежали в школу. Дальше надо было быстро вернуться, приготовить обед и самой собраться на работу.
Забирали Нику из школы либо я, либо Саша. В школе все знали Гордона как «папу Ники».
Однажды они вернулись замерзшие домой. «Что случилось?» Оказалось, из школьного гардероба пропала Никина дубленка, и Саша укутал Нику в свою куртку.
Ника и называла Гордона папой. У нее был папа, который подарил ей жизнь, и был второй папа, Саша, которого она полюбила всем сердцем.
...Когда мы с Сашей расстались, Ника, которая в этот момент была в Тбилиси, спросила у моей мамы: «Саша с мамой расстались… а как же я?»
Прошло много лет, прежде чем Ника с Сашей стали снова общаться. Он позвонил поздравить нас с Новым годом, я передала трубку Нике, которая стояла рядом. Тогда он попросил у нее прощения. Сказал: «Извини, что все так получилось...» …Надо сказать, что расставались мы с Гордоном не однажды.
Первый раз это произошло еще в Нью-Йорке.
После очередной ссоры — даже не вспомню, какой был повод, скорее всего какой-то пустяк, — я сказала, что мое терпение лопнуло. Все, ухожу. Это случилось еще в начале отношений, тогда уходить было просто...
Шла предпасхальная неделя, я подумала — все равно же собиралась навестить мою тетю Таню Толстую, ну вот, возьму свои вещи и уеду. Навсегда! Позвонила Толстым, рассказала, что ушла от Саши. Тетя Таня спросила: «За тобой заехать?!»
Саша, видимо осознав, что все происходящее не очередная ссора — я уже не кричала, не спорила и была абсолютно спокойна, — сказал, что сам меня отвезет.
Мы сели в его вишневый двухдверный «Кадиллак» и рванули по хайвею в сторону Наяка, где жили Толстые. А там с одной стороны идут деревья-деревья, а за ними — нью-джерсийский обрыв. Скорость большая, впереди поворот, и вдруг Саша резко выворачивает руль в противоположную сторону, мы вылетаем с дороги и, спилив, как бритвой, молодые деревья на обочине, упираемся в какое-то большое старое дерево, которое устояло под натиском железа. Слава богу, мы с Гордоном были пристегнуты ремнями безопасности... Машина была искорежена совершенно.
В результате нашей аварии образовалась пробка, которую показали в новостях, — она начиналась от самого Манхэттена. Все проезжающие смотрели на нас как на вернувшихся с того света. «Служба спасения» сказала то же самое: «Ребята, ну вы счастливчики, обычно мы только трупы отсюда забираем...»
Удивительно, что мы почти не пострадали.
У Саши — вообще ни царапины. У меня — небольшое смещение в шейном отделе позвоночника и большой синяк на коленке.
Но мы так сильно испугались друг за друга… Забыли напрочь, что расстались навсегда, и очень быстро помирились. Решили, что судьба дает второй шанс. Я позвонила тете Тане: «Все, не ждите. Приедем с Сашей на Пасху...»
Саша вскоре после этого предложил мне официально стать его женой. И это было не только велением сердца, но и вполне практичным решением. У Саши уже было американское гражданство, а срок моего пребывания в Штатах зависел от срока учебы или от рабочей визы.
Саша сказал, что если мы распишемся, бумажной волокиты станет меньше.
Но на этом пути возникло много препятствий. Мне, для того чтобы развестись, требовалось поехать в Тбилиси и там еще вести изнурительные переговоры с мужем, который соглашался отпустить меня только при условии, что я оставлю ему ребенка. Чего я, естественно, делать не собиралась. У Саши все казалось проще, но только поначалу. Его жена Мария Гордон сама начала процедуру развода, и все было уже готово, оставалось подписи на бумаге поставить, но… к нам зашел друг Саши. Зашел ненадолго — поговорить и забрать из морозилки водку, которая, понятно, у нас всегда была, — и пошел к Марии — она жила совсем рядом. Ничто, как говорится, не предвещало.
И вот там он обмолвился по поводу наших планов.
Что началось! Мария поменяла свои намерения. Разгорелся скандал. Она запретила Гордону видеть дочь. А до этого момента, надо сказать, мы втроем — Саша, Аня, которой тогда было лет шесть, и я — прекрасно проводили время. Мы с Аней любили гонять на роликах. Правда, потом, когда она рассказала девочкам в школе, как ей здорово с папиной подругой, те объяснили ей всю глубину понятия «развод». Аня на прогулках стала смотреть на меня исподлобья. Видимо, решила, что это я увела папу у мамы...
Эпопея с расторжением брака тянулась годы, но я принимала существующее положение вещей как данность — не получается с разводом, ну и не надо. Мы и так друг друга любим.
А Саша переживал. Он по-прежнему ужасно ревновал, когда я куда-то уходила или когда мы с ним вместе были на каком-нибудь мероприятии и на меня обращали внимание мужчины, и даже предложил мне обвенчаться. Дескать, пусть поставить штамп в паспорте мы пока не можем, но богу-то штампы не нужны. Но для меня это было неприемлемо.
В очередной раз мы сцепились, когда были в театре «Школа современной пьесы» — проводили там ночь на 1 апреля. Я веселилась, хохотала, болтала с нашими общими приятелями. А Саша, наблюдая за мной, мрачнел на глазах: «Что это тебе так весело? Все, поехали домой».
Остановились у подъезда, он говорит: «Поднимайся домой. А я дальше поеду...» Я вспыхнула: «В каком смысле дальше? И зачем же тогда ты забрал меня из театра?
Там было так весело. Вези меня обратно!» Гордон испепелил меня взглядом: «Да, сейчас отвезу, только домой схожу...»
Я осталась в машине и вдруг заметила в лестничном проеме подъезда — он как раз был хорошо освещен, что Саша спускается с ружьем — он же охотник, ружье и патроны всегда хранились дома.
…Помню только, как я в длинном вечернем платье выскочила из машины и бросилась наутек. Бежала зигзагами по замерзшим Патриаршим прудам. Соседи, наблюдавшие за нами, были в шоке и до сих пор вспоминают эту историю. С тех пор прозвище «Человек с ружьем» и закрепилось за Сашей.
В конце концов я добежала до Садового кольца, спряталась за каким-то рекламным щитом. Саша меня найти не смог, к этому времени он уже достаточно вымотался и вернулся в машину.
Что же делать дальше?
Я вернулась в театр «Школа современной пьесы». Зная код замка, открыла дверь и до утра сидела в актерской гримерке. Утром позвонила психотерапевту Леше Шкуропатову, с которым мы делали программу «Под гипнозом», и спросила, можно ли к нему приехать. Почувствовав что-то неладное, он ответил: «Конечно, приезжайте!» Я взяла такси. Приехала. «Вам, наверное, действительно надо расстаться, раз до такого дошло», — подытожил Леша.
Я поехала домой собирать вещи… Только зашла в квартиру, как в дверь позвонил мой брат Котэ, он работал в передаче «Процесс» (ее вели Гордон и Соловьев на Первом канале) и должен был занести тексты.
Сели мы с ним на кухне, я сварила кофе. Стали обсуждать следующий выпуск программы. Говорить о том, что произошло минувшей ночью, не хотелось — все-таки грузинский старший брат… мало ли что. В какой-то момент я услышала, как открывается входная дверь. Вошел Гордон. Он, видимо, до этого уже решил, что мы расстаемся навсегда, и тоже собрал вещи. И вот теперь вернулся домой с чемоданом и… ружьем.
Мой брат радостно воскликнул: «О, Саша, ты был на охоте?!» Потом поговорили о работе, проводили брата. Саша, сев напротив, взял мою руку и сказал: «Давай считать все случившееся первоапрельской шуткой!»
Года два назад, на кинофестивале в Одессе, мы сидели вечером большой компанией за столом — там был Гарри Гордон, Оксана Фандера с Филиппом Янковским, Женя Цыганов, Лена Яцура, нас было очень много…
Саша, а он привез меня туда сразу из аэропорта, громогласно объявил: «Это — та женщина, которую я трижды пытался убить». «А когда был третий?» — удивилась я.
«А ты о нем никогда не узнаешь», — серьезно сказал Гордон...
…Мне надо было на неделю улететь в Тбилиси, Саша проводил и звонил туда, как обычно: «Ты где? Что делаешь?»
И вот я возвращаюсь в Москву.
Именно в тот мой отъезд он познакомился с Катей Подлипчук, которая впоследствии стала Катей Гордон. Захожу домой и чувствую, что-то изменилось. Вот буквально кожей ощущаю: что-то не так...
Мы собирались сходить в ресторан. Александр говорит: «Извини, сегодня не получится...» А потом наступило утро нового дня. Саша, как обычно, проснулся, я ему подала в постель кофе с шоколадкой, и он как-то очень тихо, буднично сказал: «Я больше не вижу положительных моментов в нашем совместном существовании».
Оделся и уехал в деревню на съемку.
А я еще долго сидела дома, как обухом оглушенная.
…Мы смогли поговорить друг с другом только лет через восемь после того, как расстались. До этого, если мы встречались в общей компании, Гордон делал вид, что он меня не видит, даже не здоровался.
Поздно ночью мне пришла эсэмэска: «Как ты? Перезвони мне» и подпись «Саша Гордон».
Я перезвонила. Саша сказал: «Знаешь, ты мне часто снишься в последнее время. У тебя все в порядке?» Мы встретились, посидели в ресторане, проговорили несколько часов. «Ты знаешь, я тебя так любил, что когда ты входила в комнату или возвращалась откуда-то, у меня как будто тахикардия начиналась. Невозможно было чем-либо заниматься... Бесконечный приступ. И вот когда ты вернулась из Тбилиси, а я вдруг понял, что сердце бьется ровно, то решил — надо бежать».
Расставшись с Сашей, я стала искать новую работу, чтобы обеспечивать себя и Нику, платить за съемную квартиру. Писала сценарии, занималась пиаром, пилот моей программы взяли на канал НТВ, и как раз тогда я получила приглашение вести утренний эфир на этом канале. Каким-то образом об этом узнала Катя Гордон. Устроила сцену.
Заявила, что я претендую на место, которое было обещано ей. Что это заговор, я плету против нее интриги.
Скандал набирал обороты, и генеральный продюсер принял решение отстранить меня от эфира — никто не хотел ссориться с Гордоном, который тогда уже был звездой канала. Мои подруги говорили мне: «Нана, ты ведешь себя как маленькая гордая страна. Позвони Саше, попроси его о помощи». Но я этого делать не хотела.
Вернулась в кино. На моем счету была дюжина главных ролей, сыгранных в грузинских фильмах, многие из них получили призы на престижных кинофестивалях. В Москве сначала был «Марс», потом «Примадонна». Переходила из одной картины в другую.
В «Марсе» я сыграла главную роль вместе с Гошей Куценко, и потом вышла статья, в которой рассказывалось о том, что Гоша влюбился в марсианку, «которую играет Мисс Тбилиси, бывшая жена Александра Гордона».
Что тут началось! Узнав мой номер, Катя стала звонить не переставая, писала, требовала нигде больше не упоминать имя Александра — видимо, хотела вытравить меня из биографии Гордона. Мои доводы, что я его и не упоминала, это авторский, журналистский текст, вызывали еще больший гнев. Когда в очередной раз она позвонила, сказав, что будет принимать меры, я у нее уточнила: «А может, мне сменить фамилию?» «Может быть», — отчеканила Катя. — «Хорошо, возьму себе псевдоним Гордон!»
Звонки прекратились. Но ненадолго. «Переговоры» зашли так далеко, что я взяла адвоката, пригрозив возбудить уголовное дело, и поставила телефон на прослушку.
Только так и удалось завершить эту историю... Хотя статьи с заголовком типа «Катя и Саша Гордон расходятся, виновата ли в этом Нана Кикнадзе...» — продолжали трепать нервы моей маме.
Моя кинематографическая и творческая судьба подарила мне много встреч с талантливыми и даже выдающимися людьми. Александр Гордон, безусловно, один из самых интересных из них. Жалею ли я о чем-нибудь? Не знаю. Но, как сказал кто-то из великих, не до конца проявленные чувства имеют одно преимущество. Они никогда не забываются.
Благодарим компанию «Ресторанный синдикат», ресторан Fish за помощь в организации съемки
Подпишись на наш канал в Telegram