Шеф жандармов и начальник III отделения Собственной Его императорского величества канцелярии Александр Христофорович Бенкендорф был человеком добрым, но цензор Петров, которого он вызвал к себе в дом 16 на Набережной Фонтанки, об этом не подозревал: слухи о графе Бенкендорфе ходили самые неприятные. Иван Петров всерьез опасался того, что в бывшем особняке Кочубея его могут и выпороть...
В Санкт-Петербурге хорошо знали, как это делается. Будущую жертву якобы принимает сам Бенкендорф: он вежлив и обходителен, несчастному предлагают удобное кресло. Граф располагается напротив и мягко пеняет гостю на то, что его поведение противоречит видам правительства — припоминают не к месту рассказанный анекдот «с душком» или фривольную сплетню. А потом граф нажимает спрятанную в подлокотнике своего кресла кнопку, под гостем раскрывается пол, и он проваливается до середины туловища — внизу два дюжих жандарма с розгами спускают с посетителя штаны и начинают сечь, а Александр Христофорович допрашивает: от кого, дескать, вы услышали вредную басню об амурных похождениях государя, кому поведали о том, что на таможне воруют и петербургская полиция в доле с ворами? Судачили, что такому обхождению подвергаются и дамы — об этом даже писали в английских газетах…
16 июля 1843 года цензор Петров долго ждал, пока граф его примет.
В приемной дежурили два адъютанта в голубых жандармских мундирах, под их взглядами Иван Тимофеевич тушевался. Наконец двери кабинета отворились, и в приемную вышла известная своими скандальными романами актриса Нимфодора Семенова-младшая: волосы растрепаны, на щеках яркий румянец. Петров заметил, что платье Семеновой не вполне в порядке. Прошло еще минут десять, его пригласили войти, цензор с бешено бьющимся сердцем перешагнул порог кабинета. За большим заваленным бумагами столом сидел седой и худой, словно щепка, старик. Шеф жандармов вежливо привстал и указал на стоящее напротив него кресло.
Цензор застыл на месте, будто подошвы его ботинок приклеились к наборному лакированному паркету.
— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство. Я лучше постою…
Генерал удивленно воззрился на Ивана Тимофеевича:
— Присаживайтесь, сделайте одолжение. А то и мне придется подняться, а я не в таких летах и чинах, чтобы разговаривать с вами стоя…
Иван Тимофеевич, сбиваясь и краснея, говорил о величайшем уважении к генералу, однако садиться наотрез отказался. Шеф жандармов настаивал. Они мягко пререкались, и у Александра Христофоровича, озадаченного поведением чиновника, совершенно вылетело из головы, зачем он его вызвал.
Помнится, государь велел сделать ему выговор. Но за что? Тот пропустил в печать что-то крамольное? А может, сам написал какое-то непотребство? (Петров был плодовитым литератором.) Петров стоял, а начальник III отделения перебирал бумаги на столе — среди них должны быть записи, относящиеся к делу цензора.
Увы, коричневая кожаная папка, которую он искал, осталась дома, на бюро в кабинете, там был и листок со словами: «Петрову государь приказал выговорить за критику на пьесу Полевого». Жена графа Елизавета Андреевна, по первому мужу Бибикова, берет в руки папку и качает головой: она отлично знает, что на службе муж без нее как без рук. Папку вручают самому толковому лакею, ему велено «мчать что есть духу на Фонтанку и отдать бумаги Его сиятельству». Лакей уходит, а графиня продолжает допрашивать стоящего перед ней навытяжку мужниного камердинера: полгода назад она застала парня со своей горничной и застращала беднягу, пригрозив женитьбой на обманутой девушке, ссылкой в дальнюю деревню, а то и солдатчиной.
Теперь камердинер передает ей все, что знает о делах супруга. Сейчас он выкладывает очередную порцию сведений, и графиню совсем не радует услышанное. Во-первых, это унижает ее как женщину. Во-вторых, она боится, что Александр Христофорович окончательно подорвет свое здоровье.
Слуга стоит, уставившись в пол, и цедит слова в час по чайной ложке:
— …К их сиятельству на службу по-прежнему ездит актерка Семенова. Чуть не кажный день, до обеда: они затворяют дверь и велят никого не принимать.
А после обеда — баронесса Крюденер. Проводит у их сиятельства по часу, и они опять же никого не принимают…
У графини делается такое лицо, будто ее угостили уксусом. С мыслью о том, что муж изменяет ей с актрисой, она свыклась. Но о госпоже Крюденер еще не слышала — если дурак камердинер говорит правду, то это скандал. Известие об адюльтере мужа наверняка дойдет до государя или, того хуже, до императрицы... Амалия Крюденер — внебрачная дочь немецкого князя и родной сестры августейшей матушки царицы. Получается, ее Александр на старости лет соблазнил кузину государыни! Впрочем, учитывая репутацию Амалии, очень большой вопрос, кто кого соблазнил…
Несколько месяцев назад муж слег в тяжелой горячке. Выпутался каким-то чудом — и снова взялся за старое.
Когда молодой Бенкендорф ухаживал за ней, недавно снявшей траур по первому мужу, тетушка предупреждала: Бенкендорф — отчаянный ловелас, увидев красивую женщину, сразу теряет голову.
Графиня Елизавета Андреевна отлично помнит их первую встречу на балу в имении родственников. Будущий муж был так поражен ее красотой, что уронил напольную китайскую вазу.
Спору нет, ей и двум ее дочкам от Бибикова повезло. Александр Христофорович — добрый, заботливый отец (у них еще двое общих детей), но просто не в состоянии хранить супружескую верность. Не ездить же ей, в самом деле, вместе с мужем на службу, в III отделение…
Лакей с папкой примчался на Фонтанку, в бывший дом Кочубея, через полчаса после того, как бледный, на трясущихся ногах, Петров вышел из кабинета Бенкендорфа.
Он так и не согласился сесть в кресло, а граф, не сумев вспомнить, зачем вызывал цензора, на всякий случай выговорил ему за то, что вводит юношество в соблазн, переводя фривольные французские пьески и проталкивая их на сцену. (Иван Тимофеевич ничем подобным не занимался, шеф жандармов перепутал его с сочинителем Запесоцким.)
...В молодости граф был бравым офицером и любителем приключений, вместе с составлявшим описания отдаленных краев генералом Спренгпортеном на лошадях, под парусом, на оленях объехал всю Россию — Поволжье, Урал, Сибирь, Забайкалье, Якутию, Кавказ и Крым. Однажды чуть не утонул в Иртыше, в другой раз во время шторма оказался на необитаемом острове.
Путешествие затянулось надолго, и гвардии поручик Бенкендорф от Петербурга до Омска, от Омска до Севастополя заводил романы: с женой городничего, сестрой почтмейстерши, дочкой предводителя дворянства...
Родители Бенкендорфа принадлежали к ближнему кругу вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а он флигель-адъютантом стал в 16 лет. Впрочем, у Александра Христофоровича было множество собственных заслуг помимо близости семьи к трону: он отличился на войне с турками, в 1812 году командовал партизанским отрядом, а когда Наполеон ушел из сгоревшей Москвы, стал ее комендантом — то-то было хлопот с нахлынувшими грабить пустой город крестьянами и с казачьими командирами, отправлявшими на Дон возы с чужим добром!
Когда русские войска вошли в Европу, Бенкендорф с небольшим отрядом освободил от французов Голландию, там его до сих пор почитают национальным героем… Потом карьера круто пошла вверх, началась жизнь государственного деятеля, второго по значению после императора. Впрочем, радости это не принесло...
Царь считал Бенкендорфа другом и полностью ему доверял, но шеф жандармов предпочел бы по-прежнему командовать кавалерией — для своей теперешней должности он был чересчур мягок. Он не раз вспоминал, как во время казни декабристов прижимался головой к шее лошади, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Однако Российская империя, кроме самых близких людей, считала его лютым зверем, распространяя дикие слухи о том, что на Фонтанке порют. И все же в том, что тайную политическую полицию возглавил именно он, имелся свой резон.
Александр Христофорович Бенкендорф был поборником порядка и старался навести его везде, где командовал, — в партизанском отряде, в разграбленной и сожженной Москве, в штабе гвардейского корпуса. Император это оценил. Но одно дело — заботиться о том, чтобы твои подчиненные были сыты, честно служили, не болтали лишнего, и совсем другое — пытаться навести идеальный порядок в огромной стране, полной фальшивомонетчиков, вороватых таможенников, притонодержателей, казнокрадов и тайных либералов — всей той публики, которая находилась на попечении ведомства Александра Христофоровича. Граф Бенкендорф давно во всем разочаровался и устал, да еще так и не оправился окончательно после болезни. К тому же он был влюблен и основательно запутался: в 61 год кавалер 18 российских и зарубежных орденов по-прежнему был влюбчив, как мотылек.
Какое несчастье быть влюбленным в его годы!
Александру Христофоровичу с молодости не очень везло в делах сердечных. Роман с французской актрисой Жорж, звездой парижской сцены, любовницей Наполеона, чуть не сделал его посмешищем в глазах петербургского света. Бенкендорфа спасло то, что вскоре началась война с Наполеоном, всем стало не до него и история забылась. А ведь в свое время она наделала много шума: адъютант русского посла во Франции влюбился в подругу императора и помог ей бежать в Россию! Сейчас, состарившись и узнав, как крутятся шестеренки государственной машины, он понимает, что романтики там было немного. Мадемуазель Жорж отправила в Россию французская разведка: Наполеон собирался подсунуть русскому императору свою фаворитку.
Что и говорить, комбинация была продумана блестяще.
Бенкендорф долго добивался благосклонности актрисы, был безмерно счастлив, когда она ответила ему «да, но поставила условие: жениться. Когда Александр Христофорович переправил любимую в Германию с паспортом горничной, в Париже разразился скандал. Да и в Петербурге тоже: великосветские знакомые вовсю обсуждали романтический побег, все хотели увидеть мадемуазель Жорж. Француженка дебютировала на сцене и сразу затмила русских актрис. Жалованье ей назначили огромное, ее осаждали поклонники. К этому времени Бенкендорф вернулся в Петербург и, как на грех, захворал — несколько недель провел в постели. За это время придуманная умными головами в Париже комбинация увенчалась успехом, Александр I клюнул на приманку, правда, все ограничилось одним-единственным свиданием с мадемуазель Жорж.
Возможно, покойного государя насторожило послание Наполеона — тот отписал, что он может держать актрису у себя сколько угодно. У императора было чутье на ловушки. А вот его флигель-адъютант попал впросак: выздоровев, Бенкендорф поселился вместе с Жорж, получил за это хорошую головомойку от вдовствующей императрицы и был отправлен на кстати начавшуюся войну с турками. Вернувшись с наградами, он узнал, что Жорж вышла замуж, и за кого? За ничтожество, танцовщика Дюпора — видимо, их роман начался еще в ту пору, когда Жорж метила в жены к Бенкендорфу. Он страдал, излечиться помогла война 1812 года.
…Стычки с французами, озлобившиеся мужики, охотившиеся и на врагов, и на его гусар, партизанский лагерь, больше похожий на огромный разбойничий притон. Толпы пленных, крестьяне, торгующие с телег награбленным добром, казаки, меняющие золотые монеты на ассигнации по невиданно выгодному курсу, — то была совсем другая жизнь, в ней не осталось места воспоминаниям о пустой и ветреной женщине. Сейчас Жорж живет во Франции и по-прежнему играет в театре, Дюпора рядом с ней давно нет. Прежние поклонники, знавшие Жорж в Петербурге, приехав в Париж, заглядывают к ней, а потом рассказывают анекдоты. Дескать, она держится так же, как и в былые времена, а весит не меньше племенной свиньи, и в ее квартирке пахнет капустным супом…
Все на свете бренно, чего ради он изображал из себя дурака и сходил с ума от любви, собираясь пожертвовать карьерой?..
Граф плюнул на самолюбие и позвонил в колокольчик — в приемной ждут тамбовский предводитель дворянства Челищев, умыкнувший чужую жену, и профессор Казанского университета фон Лямпе, франкмасон и пьяница, прибивший городского почтмейстера…
А может, франкмасон — князь Челищев? «Черт бы побрал обоих», — в сердцах подумал Бенкендорф. В комнату вошел адъютант и напомнил начальнику, что Челищев не предводитель дворянства, а тамбовский городничий, и чужой жены не увозил, а избил плеткой откупщика. Фон Лямпе же замечен в постоянном богохульстве.
Первым за нотацией в графский кабинет отправился Челищев, за ним последовал фон Лямпе, и адъютанты остались одни.
Они сошлись на том, что старик плох и у III отделения скоро будет новый шеф. Первый сказал, что старика жалко, ведь еще совсем недавно он был таким молодцом! Вспомнил петербургское наводнение 1824 года, когда Бенкендорф, дежурный генерал при государе, взял шлюпку гвардейского морского экипажа (он пробирался к ней по плечи в холодной ноябрьской воде) и отправился спасать утопающих. Шлюпкой командовал мичман Беляев, под его началом было несколько матросов. Они плыли по затопленным улицам, подсаживали тонущих в окна вторых этажей (первые были залиты водой), уворачиваясь от плывущих навстречу бревен. Обратно в Зимний шлюпка не пробилась — течение было таким сильным, что сломалось несколько весел. Бенкендорф, Беляев и матросы переночевали в доме, к окнам которого прибило шлюпку, отогрелись и поужинали тем, что нашлось в верхних этажах, а утром генерал явился во дворец и выяснил, что его уже похоронили.
Мичман Беляев получил орден Святого Владимира.
Зимой 1825 года граф Бенкендорф, близкий друг нового государя, во время мятежа все время находившийся рядом с ним, вел следствие по делу декабристов. Среди обвиняемых он обнаружил своего старого знакомца, теперь уже лейтенанта Беляева, и сделал все, чтобы тот пострадал как можно меньше, да и к другим подследственным был добр.
Второй адъютант вспомнил, как в 1822 году граф, тогда мало кому известный кавалерийский генерал, по просьбе покойного императора Александра I расследовал дело помещика Сенявина, до смерти засекшего двух крепостных.
Барин приходился сродни Воронцовым, с этим семейством Бенкендорф дружил. Но он был беспристрастен и доказал, что Сенявин виновен.
Офицеры на все лады расхваливали начальника, а тот сидел в кабинете, уронив голову на руки.
Он страшно устал и бранил себя за то, что поступает как мальчишка. Визиты актрисы Семеновой — чистой воды слабость, уступка соблазнам плоти. Тем более Нимфодоре нужно только его покровительство, в театре она козыряет их отношениями — кто обойдет ролью или бенефисом подругу шефа жандармов? Но это еще не беда, ведь Семенову он не любит. Беда — Амалия Крюденер, его любовь и боль, хрупкая красотка с лицом ангела и железной хваткой.
У нее один из самых блестящих в Петербурге светских салонов, куча поклонников и старый муж — дипломат, три четверти жизни проживший за границей.
У Амалии огромные долги — мужу до них дела нет, их исправно платит Бенкендорф. Затем он ей и нужен...
Годы его изрядно потрепали, но он остался таким же, каким был в молодости, но теперь сильно постаревшим мальчишкой-гвардейцем. Как и прежде, волочится за каждой юбкой, любит жену и все же ей изменяет, да так неловко, что об этом становится известно всему свету.
Граф встал и тяжело поплелся к дверям. Надо ехать домой... Опять придется обманывать жену, которой Бенкендорф начал изменять через полтора года после свадьбы, хоть и женился на Елизавете Андреевне по страстной любви.
Адъютанты Бенкендорфа не ошибались: быть вторым человеком в империи ему оставалось недолго. В 1844 году граф снова слег и долго находился между жизнью и смертью. Император горевал, он боялся потерять «своего доброго Бенкендорфа».
Нынешнего государя, Николая, растила мать, которая была патронессой Бенкендорфа, и поначалу юный великий князь смотрел на боевого генерала снизу вверх. В декабре 1825 года Бенкендорф был рядом с царем под пулями на Сенатской, во время мятежа в военных поселениях и петербургского холерного бунта граф тоже не отходил от Николая, и позже царь удивлялся, как их тогда не зарезали. Когда графу стало лучше, император велел выдать Александру Христофоровичу 500 тысяч рублей наградных и отправил его на целебные воды в Карлсбад.
Но все получилось не так, как рассчитывали в Зимнем дворце. На воды приехала Амалия Крюденер, и большая часть императорского подарка перекочевала ее кредиторам. В Россию Бенкендорф возвращался полуживым. У берегов Эстонии, недалеко от его любимого замка Фалль, на пароходе «Геркулес» он почувствовал приближение конца. Его жена стояла на башне замка и смотрела на пароход в подзорную трубу, но встретиться им не пришлось: Бенкендорф умер в море со словами: «Там, высоко на холме» — только вдова смогла понять, что это значит.
...Над полуразрушенным замком Фалль, на холме, откуда открывается вид на море, сохранилась семейная усыпальница Бенкендорфов. Александр Христофорович и Елизавета Андреевна лежат рядом — на этот раз он вернулся к ней навсегда.
Подпишись на наш канал в Telegram