26 августа 1947 года. Небольшой испанский город Линарес бурлит от необычайного возбуждения и выходит из берегов; как река не может вместить избыточный объем воды, так и этот городок переполнялся все прибывающими и прибывающими гостями из Севильи, Кордовы, Мадрида, Барселоны, до отказа заполнившими все кафе в центре города, толпившимися на улицах и осаждавшими гостиницы.
Повод для людского наводнения был более чем существенный: завтра должен состояться исторический поединок между двумя выдающимися испанскими матадорами: непревзойденным 30-летним Манолете и 21-летним амбициозным выскочкой Домингином, заявлявшим, что он легко отберет у Манолете репутацию лучшего матадора Испании.
Девять тысяч зрителей вмещала линаресская арена, и все места были распроданы давным-давно за баснословные деньги; оставшиеся без билета предлагали астрономические суммы, чтобы попасть на дополнительные места, которые предполагала устроить администрация.
Популярность корриды в Испании сравнима разве что с популярностью в остальной Европе футбола.
Впрочем, любой испанец возмутился бы подобному сравнению: коррида для них — даже не спорт, а искусство, ритуал, высокая трагедия.
Когда-то персы поклонялись быкам, как богам; греки практиковали атлетические игры с быками, и сейчас испанские тореро продолжают эту великую традицию.
Матадор Манолете был в Испании богом, рыцарем без страха и упрека; каждый уважающий себя человек знал его имя. За восемь лет, что Манолете находился в звании «полного матадора», он убил 1200 быков, но всего лишь 14 из них происходили с фермы Миуро, где выращивали самых мощных и свирепых животных, которых специально готовят для корриды. Ходили слухи, что великий Манолете избегает быков Миуро и якобы даже боится их. Что ж, наступил час расставить точки над «i» и проверить, правда ли это. Так решил не кто иной, как выскочка — Луис Мигель Домингин. Молодой матадор позвонил на мадридское радио и предложил вызвать Манолете на публичную дуэль, мол, я уверен, его время прошло, и пора уступить дорогу более достойному.
Вечером накануне поединка Манолете сидел в ресторанчике неподалеку от гостиницы «Сервантес», где он остановился.
Как всегда, маэстро окружала восторженная толпа: друзья, приятели, прихлебатели, поклонники и поклонницы, которые смотрели на героя издалека: окружение тореро обычно состоит из мужчин, женщин пускать не принято. Как всегда, у Манолете было печальное лицо с огромными грустными глазами, не умевшими смеяться. Внешне он напоминал Рыцаря печального образа из популярных книжек с картинками — был так же сух, худощав и аскетичен; несмотря на молодость, его лицо избороздили морщины, и тяжелые набрякшие веки свидетельствовали о том, что он или очень устал, или ведет крайне тяжелую жизнь.
Маноло — как называли его друзья — едва отвечал на вопросы, просил постоянно подливать себе вина и очень много курил. Его менеджер Хосе Камара, средних лет мужчина, хмуривший брови и нервно щелкавший пальцами, посматривал на Маноло с тревогой и иногда показывал ему на часы, мол, пора… Ведь перед завтрашним поединком необходимо как следует выспаться, а у него последнее время со сном очень неважно: случается, Маноло не может целую ночь сомкнуть глаз и утром выглядит как призрак — смотреть на него страшно. Как выходить на бой в таком состоянии?
— Прекрати пить, Маноло! — наконец, не выдержав, рявкнул Камара, и его рука с толстыми пальцами почти остановила бокал тореро, направлявшийся ко рту.
— Брось, Хосе! Мне так легче, — улыбнулся Маноло и решительно опрокинул бокал.
Отправляться спать в гостиницу сегодня не хотелось. Будь его воля, он так и просидел бы, погрузившись в свои мысли, среди болтавших и шумевших вокруг людей. Одиночество пустого номера и перспектива бессонницы пугали. Маноло взглянул на часы: половина первого. Матадору перед боем предписано ложиться не позже полуночи, иначе тело и нервы будут плохо слушаться, его противники — быки — в этом смысле удивительные животные, они регистрируют малейшую несобранность и нападают в момент, когда ты не защищен.
Наконец Манолете поднялся, и те, кто видел матадора впервые, отметили его необычайную худобу, таким тонким и прозрачным мог бы быть скорее 13- летний мальчишка.
Манолете в сопровождении Камары вышел на улицу, им в лицо пахнуло ароматом южной ночи. Как оживленно до сих пор в городе! Поют и танцуют прямо на улице, все кафе переполнены, смех, радостные лица. Как же всегда завидовал Манолете этим простым беззаботным людям — конторщикам, служащим! Им кажется, что они бедны и им всего на свете не хватает, а на самом деле у них есть главное — свобода, они распоряжаются собой и своей жизнью, а жизнь матадора ему не принадлежит, она не зависит даже от судьбы, зато целиком зависит от прихоти вот этих самых беззаботно хохочущих служащих; ведь они — часть толпы, заказывающей зрелище.
— Маэстро, автограф!
— Манолете, мы болеем за вас!
— Домингин завтра положит вас на обе лопатки! Берегитесь! — послышался чей-то задорный голос из глубины людского моря, окружившего Манолете, едва он оказался на улице.
— Сеньоры, дорогу! — зычно затрубил Камара. — Маэстро должен отдохнуть!
Кое-как, в сопровождении людского потока, добрались до гостиницы, и тут толпа начала быстро редеть, потому что на противоположной стороне улицы появился другой магнит — Луис Мигель Домингин. Улыбающийся юный красавчик ловко раздавал автографы, успевая подмигивать красоткам и даже посылать им воздушные поцелуи. «Только бы приехала Антонита», — тяжело вздохнув, подумал Манолете, глядя на это зрелище, и его вздох не ускользнул от внимательного Камары; тот, несомненно, тотчас понял, о чем подумал его подопечный, и даже оглянулся по сторонам — не увидел ли Манолете свою кралю?
Лучший номер лучшей гостиницы Линареса поражал старомодной роскошью: кровать под бархатным балдахином, старинные высокие кресла с позолоченными спинками, взбитые подушки, добротный резной стол темного дуба с толстыми ножками.
Попрощавшись с Камарой, Манолете привычным жестом вытащил из нагрудного кармана фотографию Антониты, всегда лежавшую у сердца, и бережно прислонил к хрустальному графину с водой. Антонита сияла улыбкой, на круглом лице обозначились ямочки, тяжелые каштановые волосы рассыпались по плечам, красивые стройные ножки в юбке до колена были выставлены напоказ.
— Антонита, я тебя жду! Мне надо, чтобы ты была здесь! Когда ты приедешь?
— нервно повторял Манолете, вперив взгляд в фотографию.
Эти отчаянные призывы явно не достигли ушей Антониты, зато отлично слышал Камара, привычно застывший под дверью Маноло в ожидании, пока затихнут звуки и его подопечный наконец уляжется спать. В противном случае придется вмешаться, иначе завтра на арене у Маноло будет бледный вид. И так уже ему наступает на пятки этот шустрый наглец Домингин! Камара чует, что симпатии переменчивой публики уже начали склоняться в сторону смазливого мальчишки, а ведь всего полгода-год назад Манолете был королем испанских матадоров. И все эта змея Антония, которую Маноло призывает на свою голову! Насколько же он переменился с тех пор, как в его жизни появилась эта женщина! Если только она явится на завтрашнюю дуэль с Домингином — Маноло проиграет!
Хотя ему-то самому кажется, что эта змея является его ангелом-хранителем.
В эту ночь Манолете так и не сомкнул глаз, он мучительно ждал рассвета, отмечая, как постепенно светлеет воздух за неплотно сдвинутыми портьерами. Коррида была назначена на половину пятого вечера, поэтому он не слишком беспокоился — успеет еще отдохнуть перед боем, у него будет предостаточно времени. За этот выход в Линаресе он запросил астрономическую сумму — 300 тысяч песет — и получил ее. За последние три года Манолете сделался самым дорогим матадором в Испании, никто из его предшественников не получал больше. Он миллионер, у него денег куры не клюют. Манолете купил роскошный особняк в родной Кордове, у него «Испано-Сюиза», машина, которую он обожает.
А также дорогая, совершенно не нужная ему одежда — когда же носить 120 фраков и костюмов, висящих в гардеробе? А еще бесчисленные перчатки, галстуки, рубашки, запонки? Все это составило бы счастье любого другого человека, а ему, выходит, ни к чему. Шитый золотом костюм матадора — единственная необходимая ему одежда. Тем более ни к чему собственный дом: он ведь постоянно кочует из одного города в другой, а бои расписаны по дням на два года вперед.
Не сумев заснуть и утром, Манолете быстро оделся и отправился в сторону Пласа де Торос — арены для корриды. Зайдя в маленькую капеллу у арены, он мысленно поблагодарил бога — здесь никого не было. С облегчением опустился на колени и начал молиться: «Святая Мадонна, прошу тебя, пусть меня пронесет и на этот раз.
Пожалуйста, молю тебя всем сердцем…»
Никто не подозревал, какой страх испытывал Манолете всякий раз перед выходом на арену; и это при том, что он считался одним из самых хладнокровных матадоров своего времени. Его отчаянная, безумная смелость вошла в легенду: никто из его как предшественников, так и современников не умел стоять так прямо и спокойно до той самой последней секунды, когда рога разъяренного быка уже готовы проткнуть его тело. Публика заходилась от восторга, наблюдая эту игру со смертью, щекотавшую нервы даже самым стойким. Внешне выглядело так, будто этому элегантному, аристократичному, никогда не улыбавшемуся матадору смерть казалась пустяком, не стоящим внимания. Но на самом деле всякий раз перед выходом на бой, уже после того как помощники, члены его квадрильи, как следует раздразнили быка согласно сценарию корриды, сердце Манолете сжимал страх, и, выходя на арену, он был вынужден сначала убить свой страх, а потом уже — быка.
Страх был главным чувством, владевшим Манолете постоянно. Он спал с ним, он терзал его во сне, был первой эмоцией после пробуждения. Вся его жизнь вне корриды была постоянной борьбой со страхом.
Кому-кому, а Маноло было отлично известно, чем кончается неудачный бой. Матадорами были его отец, дед, двоюродный дед... Правда, выдающимся мастером своего дела стал только двоюродный дед Хосе Родригес по прозвищу Пепете. Вот кто не ведал страха! Согласно семейному преданию Пепете мог сразиться с быком чуть ли не голыми руками, но кончилось это трагически: в 1899-м бык с фермы Миура насквозь проткнул его рогом.
Родной дед Манолете предпочел вовремя отказаться от корриды и заняться куда более безопасной профессией — он разделывал бычьи туши; что же касается отца — Мануэля Манолете, то воспоминание о нем до сих пор причиняло Маноло боль.
…Вот он, тощий и бледный шестилетний мальчуган, ведет отца за руку по узеньким улицам шумной Кордовы. Бывший матадор, так и не добившийся настоящей славы, под конец жизни стал стремительно терять зрение; однажды он вышел на свою последнюю корриду в очках, и публика жестоко освистала его. Вскоре после этого он умер, оставив семью, где кроме Маноло росли еще четыре дочери, практически в нищете. Слава богу, никто не знает о том, что Маноло был типичным маменькиным сынком и чуть ли не до 10 лет держался за юбку донны Ангустиас.
Судьба его матери сложилась драматично: ее первый муж, погибший на корриде, был матадором; с быками сражался и рано умерший отец Маноло. Эта несчастная женщина молилась только о том, чтобы ее единственный сын не пошел по этой дороге. Все, что связано с быками и корридой, все фотографии и газетные вырезки донна Ангустиас тщательно прятала от глаз подраставшего сына. Слава мадонне, робкий и очень болезненный Маноло интересовался только книжками; мальчишки в Кордове играли в матадоров, но он даже не смотрел в их сторону. На радость матери, он любил сидеть дома, наблюдать, как вышивают или дурачатся сестры, мечтать. Маноло исполнилось одиннадцать, когда в Кордову приехал знаменитый матадор Хуан Бельмонте, и парень совершенно случайно попал на корриду вместе с отцом своего школьного друга.
Что в нем вдруг сработало? Гены? Зов крови? Но только после той корриды Маноло понял: он станет матадором, как все мужчины в его роду. Теперь ему казалось, что это был не выбор, а обреченность, иначе говоря — судьба.
— Нет! — выкрикнула мать, которую поразила упрямая интонация сына, когда он сообщил ей о своем решении. — Ты не будешь матадором! Через мой труп!
Маноло знал, что ему придется переступить через ее сопротивление, и мать почувствовала это. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете. А в мальчика словно вселился другой человек, некоторые потом говорили, что это была душа великого матадора Пепете. Может, двоюродный дед Маноло тоже боялся и тоже преодолевал страх?
И начались тренировки. Оказалось, у Маноло врожденный дар управляться с быками. Поначалу он и другие претенденты в тореро упражнялись с механическим быком, лупя по нему деревянными мечами, потом поехали на ферму, где им предстояло впервые встретиться с молодыми бычками. Лучше всех показал себя Маноло, он словно родился со знанием того, как побороть быка. Его сразу заметили журналисты из столичной газеты ABC и написали, что у юного Манолете есть «стиль, вкус и сноровка». И дело пошло. К 17 годам Манолете уже стал новильеро и выходил на арену вместе с другими младшими тореро, чтобы разогреть и раздразнить быков перед началом настоящей смертельной корриды, когда в дело вступит матадор. В июле 1939 года 22-летний Маноло и сам удостоился статуса матадора, пройдя обряд посвящения и получив звание от знаменитого мастера Марсиаля Лаланда.
Матадором имеет право называться только тот, кто убивает быков в заключительной части корриды. Когда нынешний тренер и менеджер Маноло — Хосе Камара впервые увидел 23-летнего Маноло, он был в ужасе от того, какие рискованные приемы у юного тореро: чтобы убить быка, он почти не пользуется мулетой — красной тряпкой на деревянной ручке, которой обычно отвлекают животное; позволяет быку подойти к себе слишком близко, почти не применяет более безопасные боковые удары шпагой. Но парень рожден, чтобы побеждать быков, это Камаре было ясно с первого взгляда, и он взял на себя его раскрутку. К 1944 году Манолете провел 92 корриды за шесть месяцев, выходя на смертельную схватку с быками через день, а иногда и каждый день. Ему присвоили почетный титул «матадора номер один», который в Испании присуждается за количество проведенных боев и соответственно убитых быков.
Наблюдая, как стремительно карабкается вверх его подопечный, Камара быстро понял, что ему достался настоящий золотой телец. Больше никто в Испании не был в состоянии выходить на арену ежедневно в течение сезона — без выходных, нервных срывов и болезней. И это при том, что несколько раз Манолете получал травмы — на руках, ногах и лице у него остались шрамы как свидетельства того, что он все-таки человек и иногда допускает промахи, хотя испанцы и возвели его в статус божественного героя, сверхчеловека. Сам Франко вместе с первыми лицами государства нередко являлся на щекочущие нервы «спектакли» Манолете и аплодировал ему стоя, называя гордостью нации и символом настоящего испанца. Уже при жизни Манолете поставили не один памятник, его именем назвали ликер Anis Manolete, рынок запрудили куклы Манолете; если ему вдруг случалось идти по улице пешком, а не ехать на своей обожаемой «Испано-Сюизе», женщины кидали ему под ноги цветы, а он смущенно улыбался и сдержанно махал им рукой.
Камара откровенно «доил» подопечного, доходя до того, что включал в его расписание по две корриды за день в разных городах!
По правде говоря, Камаре казалось, что этот парень ничего не имеет против: Маноло жил только ареной, только борьбой; никаких других интересов у него в жизни не было. Мать научила его бояться женщин, внушив сыну, что женщины и быки несовместимы: либо одно, либо другое. Так и шла жизнь — от одной смертельной схватки до другой, и все, что помнил Маноло, ложась ночью в постель в очередной гостинице очередного города, это сосущий страх перед выходом на арену и несказанное, эйфорическое облегчение, когда все заканчивалось и ему торжественно преподносили традиционные трофеи: уши и хвост побежденного животного.
Если Маноло что-то и любил, так это хорошо поесть в дорогом ресторане после схватки, заказав много затейливых закусок и дичи, запивая все это вином и мысленно благодаря бога: еще бы, ведь всякий раз он праздновал свое чудесное спасение, то, что он снова выжил. Разумеется, щедро угощались все его помощники — его квадрилья, сам Камара, а также хозяева арены и устроители корриды, отцы города, политики, актеры, представители местной богемы, кто только сумел прорваться к богоподобному Манолете. В нем не было никакого высокомерия, никакой заносчивости, но он просто не знал, о чем разговаривать с обычными людьми, которые не рисковали каждый день жизнью.
Они были словно существами с разных планет.
— Вы любите путешествовать?
— А чем вы занимаетесь в свободное время?
— Есть ли у вас любимая девушка?
С тем же успехом все эти вопросы можно было задать марсианину. Маноло обычно смущенно улыбался в ответ и пытался отшучиваться. Впрочем, одну слабость он все-таки разделял с прочими людьми: обожал фламенко; и поэтому чуть ли не единственной женщиной, которой удалось стать его близким другом, была Пастора Империо, выдающаяся танцовщица фламенко. Вот на кого Маноло готов был смотреть без устали, до самого утра, так что Камаре приходилось буквально силком вытаскивать его с представлений, чтобы отправить спать.
Пастора и привела в жизнь Маноло Антонию Брончало Лупесино, которую все знали под актерским псевдонимом — Лупе Сино, а Маноло будет ласково называть ее Антонитой.
Осенью 1944 года, зайдя после очередной корриды в знаменитый мадридский бар Whip, где в основном отирались звезды, Маноло увидел девушку, чья яркая внешность поразила его, словно удар молнии: грива роскошных каштановых волос, кошачьи зеленые глаза, гибкая фигура, высокомерный взгляд и мелодичный голос.
Пастора Империо представила их друг другу, но Маноло так волновался, что не мог даже выговорить, как его зовут, только пожирал ее своими огромными печальными глазами. Сначала Антонита просто смеялась над сраженным ее красотой матадором, оказавшимся до неловкости неискушенным в вопросах любви.
Но он не собирался отступать: такого с ним еще не случалось, в душе запылал пожар страсти, требуя выхода.
С этих пор Камара утратил полную власть над Маноло и страшно бесновался по этому поводу. Вместо отдыха перед схваткой парень повадился бегать на свидания с этой «змеей», как Камара прозвал Антониту.
— Ты никогда не пробовал виски? — хохотала Антонита. — Ни разу не был в театре? Бедняжка! Первый матадор Испании оказался неандертальцем!
Она научила его целоваться, не отрываясь, по часу кряду, танцевать модный мамбо, вместе они выучили горячий пасодобль — танец, имитирующий корриду. Пожалуй, Антонита не встречала еще такого неутомимого парня!
В дымном, шумном баре Whip, который, к слову, Хемингуэй считал самым крутым баром Европы, к полуночи собиралась вся мадридская богема и лучшие исполнители фламенко во главе с Империо, и тогда Антонита с Маноло исполняли свой коронный номер — пасодобль под бешеные аплодисменты собравшихся.
Для стеснительного Маноло при всех кружить и обнимать женщину было, пожалуй, не меньшим подвигом, чем орудовать шпагой перед мордой быка. В честь этой красивой пары исполняли серенады, им посвящали романсы; впервые Маноло осознал, что счастлив, и не просто счастлив — что он живой. До этого он, оказывается, вообще не знал, что такое жизнь.
— Ты был всего лишь исправной и блестящей машиной для корриды, — дразнила его Антонита, — а теперь ты очеловечиваешься.
Камара держался совершенно иного мнения.
— Ты связался со шлюхой, и она погубит тебя!
— орал он пьяному, веселому подопечному, в очередной раз пытаясь утащить его с вечеринки, ведь теперь Антонита сопровождала Маноло везде и всюду, и каждый вечер они где-нибудь веселились.
Оскорбительное слово «шлюха» в адрес Антониты эхом повторяло все окружение Камары, и Маноло устал доказывать, что это не так. Тем не менее «доброжелатели» Маноло постоянно подсовывали ему «проверенные сведения», что она якобы вышла замуж за какого-то военного во время гражданской войны и не развелась, путалась с другими матадорами — Доминго Ортегой и Антонио Маркесом.
Опровергать эти слухи Антонита вовсе не собиралась, ей было плевать, что о ней говорили. Она считала себя свободной женщиной. Вопреки распространенным слухам, она была вовсе не испанкой, а мексиканкой из Гвадалахары, родившейся в очень бедной семье. Из семи сестер и двух братьев только Антонита сумела выбиться в люди и перебраться в Мадрид; она мечтала стать киноактрисой, и к моменту знакомства с Манолете — они были одногодками — 27-летняя Антонита уже начала сниматься, правда, лишь во второстепенных ролях. Ее считали талантливой, хотя пока не очень опытной актрисой. Роман с Манолете вскружил голову и ей; вдруг оказалось, что любовник готов платить шальные деньги за любую ее прихоть — наряды, драгоценности, дома, но только при одном условии — она постоянно должна находиться рядом с ним.
Никогда не любивший Маноло привязался к Антоните так же накрепко и по-детски, как когда-то был привязан к матери, и не желал отпускать ее от себя ни на шаг. Поначалу она ходила на все его бои, но довольно скоро оказалось, что он больше не может обойтись без того, чтобы не видеть Антониту в первом ряду в самом дорогом секторе — «тень». (Сектор «солнце» — куда постоянно попадает слепящее солнце во время боя — на испанской арене для корриды является самым дешевым.) Если она опаздывала, Маноло начинал нервничать, оглядываться, сходить с ума, и точно так же сходил с ума наблюдавший все это Хосе Камара.
Менеджер Манолете прекрасно понимал, сколь опасно состояние влюбленного матадора. Но оторвать Маноло от «этой змеи» не было никакой возможности.
Даже «тяжелая артиллерия» — мать Манолете донна Ангустиас — не смогла ничего поделать; она на дух не переносила Антониту, требовала, чтобы Маноло порвал с «этой шлюхой», но добилась только того, что сын стал навещать ее саму в Кордове все реже и реже. Нет, Маноло пока выступал все так же превосходно, но Камара осознавал, что срыв возможен, если матадор до утра пребывает в пьяном угаре ночных баров, а потом милуется со своей кралей до рассвета. Менеджер Манолете решился пойти на тайную сделку с теми устроителями корриды, с которыми сумел найти общий язык: теперь иногда быкам, с которыми боролся Манолете, подпиливали рога, чтобы в случае нападения животного смягчить удар. Кому будет хорошо, если Маноло погибнет? Все они тогда лишатся неплохих деньжат, которые на нем зарабатывают. Но, увы, если речь шла о публичном поединке с другими матадорами, как сейчас, в предстоящей борьбе с Домингином такие манипуляции с быками были невозможны: сторона противника тщательно и придирчиво осматривала животных, перед тем как выпустить их на арену.
Ничего этого Манолете не знал.
В тот день, 27 августа, на который была назначена дуэль с Домингином, он вышел из капеллы около половины третьего пополудни и настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, что простоял на коленях около двух часов; казалось, будто он заснул или нырнул в какое-то странное полузабытье. Когда Маноло вышел наконец на улицу, слепящий солнечный свет полоснул по глазам. Оставалось еще два часа, скоро уже надо одеваться, Манолете всегда ненавидел этот процесс облачения в «костюм света» — так называется традиционный наряд матадора.
…Антонита не приехала!
Он сразу понял это, войдя в гостиницу. Может быть, ей все-таки удастся успеть к началу? Ведь она здесь неподалеку, в андалузской провинции, поехала повидаться со своим братом Эмилио, до Линареса оттуда можно добраться за пару часов. А вдруг она отправилась вовсе не к Эмилио, и все то, что о ней болтают, правда? Маноло гнал эти мысли, но они упорно лезли в голову. Он просто очень ревнив и знает это, ревнует ее к каждому фонарному столбу. Стоит Антонии поговорить с другим мужчиной больше минуты, как ему уже мерещится бог знает что. Однажды Маноло в бешенстве схватил за грудки партнера Пасторы Империо, танцовщика Висенте Эскудеро, требуя, чтобы тот признался, что спит с Антонитой. Тогда Маноло едва привели в чувство, ему казалось, что он способен убить Эскудеро.
«Все будет хорошо, — твердил сам себе Манолете с отчаянием, поднимаясь в свой номер и избегая смотреть на себя в большое зеркало между этажами. «Все будет хорошо», — повторял он, наливая себе в номере ледяное шампанское. Привычка, к которой перед боем приучила его Антонита. Если выпить один бокал часа за полтора до выхода, то шампанское веселит, снимает отвратительный, неотвязный страх. Как же он от него устал! Манолете откинулся на диван и закурил сигарету. Решено. Они с Антонитой осенью поженятся, и он покинет корриду; он правда больше не может; у него начало падать зрение, так же как у отца, но пока об этом знает только Камара. Если, не дай бог, пронюхают газетчики, его тут же затравят. Недаром тот самый двоюродный дед, легендарный матадор Пепете, любил повторять, что толпа куда более кровожадный зверь, чем любой самый свирепый бык.
Толпа ненасытна и продажна; ей всегда мало того, что матадор показывает, она требует все более и более опасного и смертельного зрелища. Манолете уже чувствует, что его приемы начинают ей приедаться, хочется чего-то посвежее и поострее. Впрочем, правда и то, что едва ли Маноло дозрел бы до этих мыслей, если бы Антонита не показала ему, что такое нормальная человеческая жизнь. Он теперь чувствует себя ребенком, раз попробовавшим шоколадные конфеты, — его тянет к ним снова и снова.
Два сезона подряд, в 1945 и 1946 годах, они вместе с Антонитой провели в Латинской Америке. Она постоянно была рядом, и потому состязание с очень сильным мексиканским матадором Азурой прошло для него легко. Да, он попробовал там впервые кокаин, но быстро понял, что если регулярно употреблять его перед боем, наступает быстрое истощение.
Слава богу, не успел подсесть на него по-настоящему, и Антонита — молодец — поддержала его в этом. Кстати, в такой день, как сегодня, когда у него так бешено расшатались нервы, кокаин не помешал бы, но где его возьмешь за час до выхода? У гостиницы его уже дожидается нетерпеливая толпа, на первом этаже толчется сотня журналистов, под дверями наверняка подслушивает Камара… Черт бы побрал такую жизнь!
Маноло был по-настоящему счастлив этой весной, когда они с Антонитой на целые две недели вырвались погостить к ее родным в Гвадалахару. Просто удивительно, насколько обычные люди не понимают своего счастья: он делал то, что они могут делать каждый день, — гонял с парнями в футбол, братья и сестры Антониты научили его играть в карты и домино, и с какой же радостью он предавался этим простым развлечениям, сидя в саду у сестры Антониты — Бениты, попивая ледяную сангрию!
А их ночные купания в реке, когда в воде отражается лунная дорожка? Дрожащее тело замерзшей Антониты, которую он растирал на берегу махровым полотенцем… Маноло так хотелось слиться с этими простыми людьми, что он стыдился своего богатства и прятал роскошную красавицу «Испано-Сюизу» во дворе у знакомого фармацевта. Во время того блаженного отпуска Манолете торжественно пообещал Антоните, что бросает корриду, вот вернется в Мадрид, проведет семь боев по уже подписанному контракту — и баста. Денег им хватит еще на десять поколений внуков и правнуков! Ровно в тот момент, когда Манолете собирался объявить об этом решении Камаре, а потом журналистам, подоспел Домингин со своим предложением, от которого нельзя отказаться!
Как раскричалась Антонита, узнав, что он согласился участвовать в поединке с Домингином!
У нее пылали щеки, она была просто вне себе:
— Из тебя сделали раба! Зачем тебе доказывать этому мальчишке, что ты лучший матадор?!
Напрасно он мямлил, что это дело чести, что он не может так просто теперь уйти, Домингин сочтет его трусом, и это перечеркнет всю его карьеру. Антонита ничего не хотела слышать. Не исключено, что сегодня она специально опаздывает или вообще не приедет, чтобы проучить его.
— Антонита, ты мне нужна! Где ты? — выкрикнул Манолете безмятежно улыбающейся фотографии.
В дверь уже стучал взбешенный Камара.
Черт возьми, они опаздывают! Разве Маноло забыл, как долго он натягивает костюм? Манолете ступил за порог комнаты — и больше себе не принадлежал.
Бегом, скорее! На выходе к нему кинулась толпа журналистов. Он отвечал заранее заготовленными фразами:
— Я понимаю корриду как борьбу человека с животными страстями. Для меня это победа человека над страхом… Да, я не сомневаюсь в своей победе.
Одевался Манолете, словно в полусне. Белая рубашка с жабо, сильно обтягивающие, очень жмущие штаны, доходящие до колен, розовые гольфы и, наконец, «жакет света» — короткий, до талии, и очень жесткий, впивающийся в ребра, зато богато украшенный золотым шитьем.
Жакет Маноло ненавидел — ему казалось, что он стесняет его движения. Ну все, остается влезть в черные туфли с лентой, и он готов. В голове ни одной мысли, только парализующий страх. Последняя сигарета. Выход...
При виде Манолете публика повскакивала с мест, взревела и стала бешено аплодировать. Впрочем, Манолете послышалось, что когда появился улыбающийся Луис Домингин, люди захлопали и засвистели еще восторженнее. Все участники корриды по традиции обошли арену и поприветствовали председателя сегодняшнего зрелища: им оказался мэр Линареса. Трубы возвестили о начале боев. Пока пикадор дразнил быка, Манолете, стоя у ограждения, украдкой бросал взгляды на первые ряды — не появилась ли Антонита.
Нет, ее не было. Первые бои вел Домингин, и Маноло отметил, что он действует с быком ловко, красиво и по-цирковому акробатично, срывая овации эффектными пируэтами и посылаемыми толпе воздушными поцелуями. Неужели они купятся на эту дешевку? Опытный глаз Маноло тотчас заметил, что его молодой соперник только имитирует опасные выпады, на самом же деле в каждой позиции надежно защищен и не подпускает быка ближе чем на 30 сантиметров. Почему нет Антониты? Как она могла бросить его в такой момент?
Маноло был уже на арене один на один с быком в последней, самой опасной терции боев. По жребию ему выпал 600-килограммовый бык с фермы Миуро по кличке Ислеро. Камара не смог скрыть отчаянного беспокойства, когда его подопечному досталось это свирепое черное чудовище, считавшееся одним из самых опасных боевых быков; и сейчас, сидя в первом ряду, Камара не сводил глаз с Манолете, ерзал на месте, сжимал кулаки и все время что-то выкрикивал.
Но Манолете не слышал его. Несколько элегантных пассов, которые он произвел мулетой, чтобы раззадорить быка, явно не произвели на публику должного впечатления. А ведь победа в поединке с Домингином достанется тому из них, кто сумеет раздразнить не быка, а публику, пощекотав ей нервы опасным зрелищем. Пока толпа явно готова вынести на руках Домингина —такую честь традиционно оказывают победителю. Нет, Манолете им докажет! Жаль, что Антонита не видит, какой рискованный он ведет сегодня бой! Едва ли Манолете слышал, как ревела и рыдала публика, наблюдавшая за его действиями; он теперь видел только налитые кровью глаза быка, доведенного мулетой до последней стадии бешенства и готового броситься на матадора.
Доли секунды оставались в запасе, чтобы вонзить в него шпагу. Нет, он подпустит Ислеро ближе, еще ближе. Маноло не имитирует опасность, он играет честно, вот острые рога быка в нескольких сантиметрах от его расшитого золотом жилета. Он в самом деле никогда не слыхал таких бешеных оваций, или ему чудится? Наверное, Антонита приехала. Молниеносный удар — и Манолете вонзил клинок в холку Ислеро. Последовал громоподобный рев публики. Манолете поднял руки, чтобы поприветствовать зрителей. И в эту секунду мощнейший удар в пах сбил его с ног: умирающий бык из последних сил ударил Манолете рогами, и он взлетел в воздух… Вот уже на арене суетятся помощники, извлекая потерявшего сознание Манолете из-под испустившего дух быка.
На трибунах для публики несколько секунд стояла гробовая тишина, потом начались вопли, рыдания и истерические выкрики, которые тотчас заглушили звуки труб. Шоу должно продолжаться. На арену на коне выехал победитель, который теперь стал законным матадором номер один, — Луис Мигель Домингин...
В ближайшей больнице Линареса Манолете сделали операцию, пытаясь спасти поврежденные артерии. Он пришел в себя только к вечеру, и врачи никого к нему не пускали. Камара, члены квадрильи и еше множество людей стояли под дверьми его палаты и молились. Никто не заметил, как в коридор влетела обезумевшая темноволосая женщина. Камара поднял голову и узнал ее — это была Антония Брончало. Она с силой оттолкнула мужчин и попыталась войти, но Камара перегородил ей дорогу и, теряя остатки самообладания, заорал:
— Нет, сучка, нет!
Это ты убила его!
Антония вся затряслась и кинулась с кулаками на Камару, сейчас она, как кошка, выцарапает ему глаза своими длинными ногтями. Их с трудом разняли. Тем не менее Камара убедил врачей не пускать Антонию к раненому Манолете под предлогом того, что это убьет его. На самом деле, как много лет спустя признался Камара, он боялся, что Маноло пожелает жениться на Антонии прямо в больнице, и она отхватит все его баснословные миллионы. В том, что Манолете умирает, не было никаких сомнений. Врачи сразу предупредили, что надежды нет.
— Мне дали уши и хвост? — слабым голосом проговорил Манолете, очнувшись.
— Дали, дали, Маноло, не волнуйся.
Ты победил, — с трудом удерживась от слез, проговорил Камара.
— Позови Антониту... — попросил умирающий.
— Ее здесь нет, — солгал Камара и перекрестился.
На следующее утро, 29 августа 1947 года, Манолете не стало.
Антония кинулась на остывающее тело возлюбленного и пролежала на его груди пять часов, не обращая внимания на бесконечную вереницу входящих и выходящих людей. До конца жизни она будет винить себя в смерти Манолете: она действительно опоздала на корриду, потому что, как нарочно, машина, на которой она ехала с братом, по дороге сломалась!
Хоронили Манолете в его родном городе Кордове.
За гробом выдающегося матадора шла вся Испания, включая Франко. Диктатор объявил трехдневный траур по всей Испании. Наследство Манолете, равнявшееся почти пяти миллионам долларов, разделили его мать и сестры.
Фирменные пассы Манолете с быком назвали его именем — манолетины, или пассы смерти. До сих пор в день смерти Манолете, 29-го августа, на всех Пласа де Торос Испании перед началом корриды современные тореро молча совершают по арене круг памяти.
Что касается Антонии Брончало, то некоторое время спустя после смерти Манолете она уехала в Мексику и вышла замуж за богатого адвоката, которого по иронии судьбы звали так же, как Маноло, — Мануэль Родригес!
Впрочем, они быстро разошлись.. Антония Брончало скоропостижно скончалась от инсульта в 42 года, всего через 12 лет после гибели Манолете.
Подпишись на наш канал в Telegram