Никто из коллег Аросевой не подозревал, что она давно и сильно болеет. 17 лет назад Ольга Александровна перенесла тяжелейшую операцию. Свой секрет она доверила только одному человеку — любимой племяннице Наталье. Об этой тайне и многих других неизвестных страницах жизни актрисы Ольги Аросевой — впервые на страницах журнала...
В семье блестящего советского дипломата Александра Яковлевича Аросева росли три дочки: моя мама Наташа, самая старшая из сестер, Лена и Оля.
Мама девочек ушла от них, когда младшей, Оле, исполнилось пять лет.
Отец долго скрывал от дочек причину ее ухода, для них мама все время была в каких-то таинственных командировках. На самом деле Ольга Вячеславовна встретила другого мужчину и безумно его полюбила.
Детей Александр Аросев жене не отдал, сказав на прощание: «Можешь уезжать куда угодно, дочери будут со мной». И Ольга Вячеславовна уехала с новым мужем на Сахалин.
Иногда она приезжала к дочкам, чувствуя свою вину, звала переехать к ней, но они оставались верны обожаемому папе. Тетя Оля часто вспоминала, как отец, будучи послом в Чехословакии, возил ее и сестер отдыхать под Прагу.
Запряжется, бывало, в санки, как лошадка, и катает своих девчонок по жидкому чешскому снегу. «А в России большие сугробы, снег белый!» — рассказывал он им о далекой родине.
Но однажды счастливая пора их детства закончилась. Дед отдал старшую, Наташу, в балетную школу в центре Праги. И там, на беду, встретил молодую преподавательницу Гертруду Фройнд.
Тетя Оля рассказывала, что их папа очень любил маму, но его самолюбие было настолько уязвлено ее изменой, что он решил жениться на Гертруде: раз ты можешь, то и я могу! Естественно, он рассчитывал, что новая жена будет его дочерям матерью, но Гертруда, холодная, как вчерашняя котлета, к падчерицам относилась плохо, и девочки отвечали ей лютой ненавистью.
Младшая, Оля, безумно ревновала отца и часто закатывала ему истерики: мол, как он посмел жениться на этой Гертруде!
Когда моего деда отозвали из Праги, отношения супругов окончательно испортились. Приезд в Москву оказался трагическим для всей семьи. Жена-иностранка требовала от мужа каких-то материальных благ, устраивала сцены — почему, дескать, не принес ей с приема в ВОКСе (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей, где он был председателем) апельсинов и бутербродов? Но каким образом? В карманах фрака?
Однажды разразился скандал из-за того, что Александр Яковлевич за обедом посмел положить себе в тарелку лишние пельмени!
Слава богу, они жили в «Доме на набережной» раздельно: девочки с отцом — в квартире под номером 103, а мачеха с недавно родившимся сыном Митей — в 104-й .
В 37-м Гертруду как иностранную шпионку арестовали. Дед тут же поехал к Ежову доказывать невиновность жены. С наркомом они были давно знакомы, дед называл его просто Колей. Но Коля не помог: дед от него так и не вернулся, а Гертруду расстреляли первой...
Когда его арестовали, Олю тут же забрали из пионерского лагеря родственники — прямо в сатиновых трусиках и пионерском галстуке. Только спустя время бабушке отдали по списку личные вещи девочек. Обе квартиры Аросевых опечатали, имущество конфисковали.
В чулане дома, где хранились санки, лыжи и коньки жильцов, остался любимый Олин велосипед, который отец привез из-за границы. 12-летняя Оля, не сказав никому ни слова, отправилась в «Дом на набережной». На вахте сидел ее старый знакомый дядя Петя. При виде девочки он от страха чуть в обморок не упал.
— В чулане лежит мой велосипед. Я хочу его забрать.
— К-к-какой... велосипед? Иди, иди отсюда!
Но тетя Оля требовала так решительно, что вахтер быстро вытолкал ее с велосипедом из подъезда, чтобы только никто не увидел дочку «врага народа». Довольная Оля покатила отвоеванный велосипед со спущенными шинами почти через всю Москву. Бабушка страшно испугалась, узнав о поступке младшей дочки (ведь она чуть ли не на коленях клялась в органах, что воспитает из дочерей настоящих комсомолок, лишь бы их не отправили в детдом), схватила этот велосипед и бегом на Лубянку — сдавать!
Мол, простите, у девочки не все в порядке с мозгами. Охранник посмотрел на нее как на безумную и прогнал...
— Такое впечатление, что Ольга Александровна не особо слушала свою мать...
— Тетя Оля с детства была очень своенравная, всегда поступала как ей вздумается. Авторитетом для нее был только отец, маме же она долго не могла простить, что та его бросила, все допытывалась, как она могла так поступить?! А та только опускала голову и плакала...
Ближе всех к маме и отчиму была моя мама, Наташа, она даже жила в их семье.
Средняя сестра, Лена, занимала нейтральную позицию, а вот Оля долго оставалась непримиримой. Кстати, позже тетя Оля отзывалась об отчиме очень хорошо: «Михаил Алексеевич был изумительный человек!» Когда дедушку расстреляли, он заменил девочкам отца. Посадил их всех в ряд и тихо сказал: «Ваш отец ни в чем не виноват, вы еще будете им гордиться!»
Все сестры Аросевы вообще были абсолютно разными: и внешне, да и характерами сильно отличались. Старшая Наташа — очень спокойная, уравновешенная — обладала нордическим характером, Лена — тихоня, ну а Оля — конь-огонь! Они, конечно, любили друг друга, но ссоры между ними вспыхивали часто. Как говорится, «врозь скучно, вместе тесно».
Наташа, в силу своей необычайной усидчивости, стала переводчицей, а Елена и Ольга — актрисами. Лена, хотя и росла девочкой послушной, была язвочкой, за что Оля ее порой лупила. Досталось однажды и моей маме.
На одном из комсомольских собраний Наташу заставили публично отречься от отца. Маленькая Оля, узнав об этом, с порога бросилась на предательницу с кулаками. Старшая сестра даже не сопротивлялась, понимая, что, в сущности, совершила подлость...
Тетя Оля вообще была командиром, вожаком у сестер. Те пытались сопротивляться тому, что малявка ими командует и ябедничает отцу.
Александр Яковлевич не скрывал, что Оля — его любимица и называл дочку почему-то в мужском роде: Мерзавец или Любимец. Она, конечно, пользуясь этим, могла такой концерт по поводу привезенного папой из-за границы пальто закатить, будь здоров!
«А пуговки где?!»
— топала ногами Оля и в ярости швыряла отцу немодное, по ее представлению, пальто. Мерзавцу все прощалось, даже то, что однажды она залезла в шкаф к воспитательнице и ножницами изрезала ее платье на полоски.
Особенно страдала от Олиного напористого характера Лена. Младшая сестра, особо не церемонясь, могла запросто отбить у той кавалера. Стоило Лене обратить внимание на какого-нибудь мальчика, как 12-летняя Оля тут же заявляла: «Нет, это я буду с ним дружить». Лена плакала от обиды, не разговаривала с сестрой несколько дней...
— В кого же уродилась Ольга Александровна своим буйным темпераментом?
— В семье считали, что тетя Оля пошла в бабушку-цыганку.
У ее деда, польского дворянина, жила служанка из настоящего цыганского табора. С женой детей у деда не было, и девушка-цыганка родила ему дочь, в будущем маму Ольги Аросевой — Ольгу Вячеславовну. Удивительно, но до 18 лет она воспитывалась нянькой, не подозревая, что на самом деле та — ее мать!
Бабушка-цыганка какое-то время жила в семье Аросевых. Когда ее зять приносил из распределителя судки с обедами, она все кремлевские тефтельки выкидывала в мусорное ведро, сердито ворча: «Нечего есть эти помои! Я лучше пшенную кашу сварю». И девочки с удовольствием уплетали ее стряпню.
Однажды тетя Оля рассказала историю, как, оказывается, меня в младенчестве чуть было не уморили. Однажды, еще в эвакуации в Чувашии, моя цыганская прабабка, посчитав: «Ну зачем нам лишний рот?», решила меня, трехмесячную, извести: искупала, оставила голенькую на столе, открыла дверь на улицу и ушла. На дворе январь. Когда вернулась, я, к ее изумлению, даже не чихнула. Тогда прабабка успокоилась и меня приняла: «Ну, это наша кровь, цыганская! Ладно, пусть живет!» И очень потом любила...
— Наталья Мироновна, а вы — единственная племянница Аросевой?
— У тети Оли десять племянников! Но самая старшая и любимая — я, потому что дольше всех была с ней рядом, знакома, можно сказать, с пеленок. Да и разница в возрасте у нас с тетей была небольшая — всего 16 лет.
Появилась я на свет 20 октября 1941 года, в день, когда в Москве объявили осадное положение. Назвали меня в честь мамы — Наташей, так же как когда-то тетю назвали в честь ее мамы — Олей.
Мама отвезла меня к родным в эвакуацию, побыла со мной месяца три и в январе ушла на фронт добровольцем, буквально оторвав меня от груди. В свои 22 года мама очень сомневалась, что без нее смогут выиграть войну. Служила на передовой переводчиком, допрашивала пленных немцев.
Писем от мамы не приходило, в политотделе армии с этим было строго. С тех пор у меня было две мамы: «мама Фронт» и бабушка, которую я называла просто «мамой». Папу своего я никогда не видела, своим отцом считаю отчима. Мама познакомилась с ним на войне, он был политработником...
В 1943-м мама ненадолго вернулась с фронта, родила сына Борю и опять отправилась воевать.
Моего новорожденного братика она хотела было отдать в детский дом, но бабушка воспротивилась и оставила малыша с нами.
— Мам, тебе и так трудно...
— Сирота он, что ли? Ничего, выдюжим!
Когда мы вернулись из эвакуации в Москву, мне было года четыре. И все вместе — тетя Оля, прабабушка, бабушка с маленькой дочкой Галей и мы с Борей жили в 12-метровой комнатушке. Тетя Оля носила меня в ясли, закутав в одеяло: ни саночек, ни колясок и в помине не было. «Сама я была маленькой, худенькой, — рассказывала она. — а ты елозишь у меня на руках, пытаешься вырваться.
Я иду и все тебя по заднице шлепаю. В яслях смотрю: одеяльце откинулось, а у тебя ножки голые».
— Когда же вы наконец встретились со своей мамой?
— «Мама Фронт» вернулась только во второй половине 1946-го, отслужив на Дальнем Востоке, и забрала нас с братом.
Мы с Борей очень скучали по бабушке, ездили к ней каждые выходные. Часто нас навещала тетя Оля. В нашем дворе хозяйничала послевоенная шпана. Хулиганы нас с Борькой без конца обижали, и тетя Оля за нас всегда заступалась, предупреждая: «Если что, сразу мне говорите». Особенно часто задирал Борю дворовый вожак по прозвищу Косой. Как только тетя Оля приезжала, брат кидался к ней с жалобами.
Она выходила во двор и начинала дубасить Косого. Однажды при виде нашей грозной тетки Косой драпанул по пожарной лестнице. Она полезла за обидчиком и гонялась за ним по крыше, пока не поймала и не вмазала как следует.
Когда мы с Борей пошли в школу, тетя Оля бросила цирковое училище. Там она училась ходить по проволоке, и, помню, я ей страшно завидовала, глядя, как ловко у нее это получается. Но все ее мысли были о сцене. Ее приняли в театральное училище, где уже училась сестра Лена, даже не спросив о школьном аттестате. Кстати, его у тети не было.
Свою актерскую карьеру тетя Оля начала, так и не закончив училище. А зачем? Она и так была прирожденной артисткой, даже Николая Акимова сумела вокруг пальца обвести.
Однажды на гастролях ленинградского Театра комедии главный режиссер заметил за кулисами бойкую девушку со странными скульптурами в руках. «Что вы здесь делаете?» — поинтересовался Акимов. «Леплю деревья. Я реквизитор, а вообще... заканчиваю театральный».
Тетя Оля, не моргнув глазом, приврала, скрыв, что учится только на третьем курсе. Николай Акимов пригласил начинающую артистку в свой театр, и тетя Оля, прихватив диплом сестры Елены, помчалась в Ленинград.
— Простите, но тут в дипломе написано Елена...
— Ой, Лена, Леля, Оля. Не все ли равно!
И ее, представьте, приняли в Театр комедии! Там же, в Ленинграде, в 19 лет она в первый раз в жизни вышла замуж.
Ее муж Костя Жуков был лет на 11 старше. Я никогда его не видела, но мама говорила, что Оля и Костя друг друга очень любили. Кстати, тетя Оля больше в загс не ходила, предпочитала гражданские браки, хотя всех своих мужчин называла мужьями... Правда, никогда о них не рассказывала...
— Но их количество, по-моему, Ольга Александровна озвучивала...
— Она называла цифру — четыре. Как любила говорить тетя Оля: «Из четверых мужей троих оставила я, один — меня», не уточняя, кто именно...
Она была хорошенькой, веселой, остроумной. И хоть красавицей себя не считала, могла вскружить голову любому. Рассказывать о своих романах не любила, но иногда шутила: «Поклонники ездили за мной на съемки и, бывало, залезали ко мне в гостиницу на 4-й этаж».
В это, безусловно верится, потому что я видела, с каким обожанием смотрел на нее гражданский муж Юра Хлопецкий.
Он был хороший мужичок, хоть и попивал...
Встретились они в Театре сатиры, куда поступила тетя Оля, вернувшись из Ленинграда. Юра, в ту пору начинающий актер, влюбился в нее с первого взгляда. Ей тоже очень понравился обаятельный рыжеволосый парень...
Хлопецкий был закадычным другом Толи Папанова, с которым тетя Оля была дружна с юности. Толя с Юрой заканчивали ГИТИС, она же училась по соседству — в театральном училище. В «Сатиру» Толя пришел на год раньше, уже женатым на своей однокурснице Наде Каратаевой.
А у тети Оли начался роман с Юрой Хлопецким. Все вчетвером они замечательно дружили.
Однажды летом театр гастролировал в Севастополе. И две молодые пары — Надя с Толей и Оля с Юрой — решили отдохнуть в Ялте. Денег на гостиницу у молодых, еще никому не известных артистов не было, пришлось снять две комнатки в одном дворе. Однажды соседка шепнула Наде по секрету: «А вы знаете, что в вашей комнате недавно умер от туберкулеза муж хозяйки?» Надя в ужасе побежала с этой новостью к Оле. Та тут же скомандовала: «Немедленно идем в санаторий к врачу!» Врач выслушал взволнованных артистов и улыбнулся: «У нас в Ялте все микробы и вирусы мгновенно гибнут. Отдыхайте спокойно, товарищи!»
И они успокоились: гуляли, купались, засиживались допоздна за бутылкой дешевого крымского вина.
Юра с Толей любили выпить, да и Оля с удовольствием составляла им компанию, а вот Надя яростно боролась с «зеленым змием»: «Ребята, прекратите! Все, хватит!» «Ой, да мы немножко, немножко...» — оправдывались те.
Иногда вечерами вся четверка ходила на ялтинскую набережную танцевать. Толя Папанов был изумительный танцор, вальсировал до упаду, приглашая то Надю, то Олю. Никто не догадывался, что на фронте он потерял два пальца на ноге и ему не то что танцевать, даже ходить трудно!
Тетя Оля рассказывала, что, оказывается, Папанов еще подростком входил в «усачевскую шпану». На память о своем хулиганском прошлом он носил на руке татуировку — якорь. В театре страшно стыдился своей «ошибки молодости» и перед спектаклем тщательно замазывал якорь гримом.
Но иногда в нем вдруг просыпался уличный хулиган, и он мог разораться из-за пустяка, причем не стесняясь в выражениях.
Бабушке очень нравился Толя, больше, чем Юра, и она не раз пеняла дочери: «Лучше бы ты Папанова выбрала!» Но после одного случая она забыла об этой фразе.
Однажды тетя Оля привела друзей домой. Ольга Вячеславовна к приходу гостей принарядилась, накрыла стол и только собралась начать светскую беседу, как вдруг Папанов возьми да и спроси у тети Оли, сколько она будет получать в театре. Она сдуру и назвала сумму. Толя в ярости схватил ее, прижал к стенке и начал душить, выкрикивая ругательства в адрес начальства.
Юра, увидев такое, совершенно растерялся. Ольга Вячеславовна усмирила разбушевавшегося Папанова словами: «У вас такой потрясающий темперамент, Анатолий Дмитриевич! Вы будете знаменитым актером, только оставьте, пожалуйста, мою дочь, а то вы ее убьете...» Пристыженный Папанов бухнулся перед тетей Олей на колени: «Леля, прости...»
— А где жила пара молодых, скромно зарабатывающих актеров?
— Тетя Оля привела Юру к маме с Галей в их крошечную 11-метровую комнатку. Молодожены спали на кровати, а Галя с бабушкой — на тахте.
Тетя Оля, кстати, всех мужей приводила к ней жить, никогда мать не оставляла и всегда помогала.
Бабушка, имея два высших образования, из-за репрессированного бывшего мужа никак не могла устроиться на работу. Наконец ее взяли в поликлинику, в лабораторию. «Принимаю говно на анализ кала!» — так «изысканно» выражалась наша Ольга Вячеславовна, окончившая когда-то институт благородных девиц.
Кстати, возвышенной барышней, совершенно не приспособленной к жизни, она оставалась до старости. Как-то тетя Оля предупредила мать, что придут гости. Та забеспокоилась: «Надо, Олечка, сбегать к соседям за яйцами и приготовить соус сабаньон». Тетя Оля в ответ только посмеялась.
Помню, как она сокрушалась: «Принесла маме деньги. Купи, говорю, картошки и мяса для котлет... Прихожу вечером домой — мама лежит на диване с французским романом. На столе натюрморт: букет фиалок, рядом на тарелке — кусочек осетринки.
Денег нет...
— Ну я же тебя просила купить картошки!
— Оля, я не удержалась, это же такая вкуснятина! А фиалки мне напоминают о Париже!
Помню, в день, когда умер Сталин, мы все собрались у бабушки в ее маленькой комнатушке. По радио выступает с траурной речью Берия. Тетя Оля слушала-слушала и вдруг принялась хохотать. Бабушка испуганно замахала на нее руками. «Ой! Просто у нас в театре с таким акцентом анекдоты рассказывают...» — смеясь, объяснила тетя Оля.
Со смертью Сталина у тети была связана одна история, как она в давке на Трубной в день похорон вождя потеряла ребенка.
Но эта легенда ею придумана. Мама мне говорила, что на самом деле у тети Оли случился выкидыш и ей сделали операцию, после которой она не могла иметь детей. В больнице ее приходили проведывать Юра с Надей и Толей. Олина палата располагалась на втором этаже, и рядом, за окном, была пожарная лестница, которая не доставала до земли. Юра вставал на плечи Толе Папанову и по этой лестнице забирался наверх, чтобы пообщаться с Олей.
Конечно, Юра с Олей мечтали о ребенке. И хотя потом он часто говорил ей: «Я люблю тебя, а не детей, которых ты можешь родить...», тетя очень мучилась, что не может его осчастливить...
Прожили они вместе лет пять. К сожалению, Юра выпивал все больше и больше...
Из-за этого однажды сорвал спектакль. По иронии судьбы в тот день он играл роль профессора-трезвенника, яростного борца с пьянством. Каким-то образом в процессе спектакля Юра дико напился и к концу уже просто лыка не вязал. Помреж попросила Юру не говорить ни слова, надеясь, что так зрители не заметят, что актер пьян в стельку. Но профессор, потеряв контроль, поднялся во весь свой рост и, качаясь, произнес вместо пламенной речи в защиту трезвости какую-то абракадабру: «Вы-в-ав с-ть ла-м-м!» На следующий день Хлопецкого из театра уволили.
Угроза увольнения висела и над его другом Папановым. Толя одно время сильно пил. Как-то утром тете Оле звонит Надя и просит совета: «Толя требует водки, а мне надо на спектакль идти. Что делать?» Ну что тут посоветуешь? На спектакль тем не менее Надя не опоздала.
«Обула Толю в валенки, вывела на балкон и собачьей цепочкой к решетке приковала», — потом делилась она с Олей своей гениальной смекалкой. Это ли помогло, или другое, но Папанов резко с алкоголем завязал, а вот Юра так и не смог...
Конечно, он был слабее Ольги Александровны, слабее... Мне кажется, она вообще таких мужчин и выбирала. Ей обязательно надо было кем-то командовать, такой уж характер. Еще она где-то обронила: «Все мои мужчины были нищие...» И это правда. Зато ни с кем из них не рассталась враждебно, мужья и после развода оставались ее друзьями. Так было и с Юрой, и с Аркадием Погодиным...
После Юры Хлопецкого тетя Оля в невестах ходила недолго — она встретила Аркадия Соломоновича Погодина.
Он был эстрадным певцом, по радио часто звучал его приятный баритон: «В парке Чаир распускаются розы...» Аркадий Соломонович был намного старше тети Оли, года на 24. Ради нее он бросил семью. Погодин очень прилично зарабатывал, они с женой, бывшей балериной, поделили большой участок во Внукове, там, на своей половине, в стареньком деревянном домике Аркадий с тетей Олей и жили. Он был тихий, терпеливый человек, словом, то, что ей и надо. Любила ли она его? Во всяком случае, уважала и, когда он заболел, делала для него все.
Именно при Аркадии Соломоновиче тетя Оля стала знаменитой пани Моникой из «Кабачка 13 стульев». Кстати, очень обижалась, когда ее так называли: «Будто ничего другого и не играла!» Но никуда не денешься: можно сказать, «Кабачок» ее кормил, пока шел многолетний конфликт с Плучеком, главным режиссером Театра сатиры.
Тетя Оля — человек принципиальный, никогда не могла молчать, вот и посмела выступить против режиссерских концепций Плучека, а тот в отместку забрал у нее роли и велел отдать в перешивку все платья Аросевой.
Тетя Оля 10 лет не играла на сцене. Говорила с юмором: «Виноват был его плохой характер, да и мой — не лучше». Все актеры молчали, одна только Зоя Зелинская, пани Тереза, заступилась за нее. Не выдержала, когда однажды тетя Оля заплакала у нее на груди. Зелинская пошла к Плучеку и сказала : «Ну что вы делаете, Валентин Николаевич? Над вами же вся Москва смеется! Позор! Вы боретесь с артисткой». Правда, за это и она лишилась роли...
Удивительно, как тетя при этом сохранила верность своему театру. Татьяна Пельтцер, ее закадычная подруга, ведь ушла. Но тетя Оля считала себя актрисой именно Театра сатиры, и никакого другого...
— Пана Профессора и пани Монику, самую любимую пару «Кабачка», молва сразу поженила. Откройте тайну, Борис Рунге был мужем Аросевой?
— Официальным точно не был. Их отношения я назвала бы «влюбленной дружбой». Боря был для нее свет в окошке: и друг, и отец, и муж, и сын...
Они и учились на одном курсе в театральном училище, и на сцене играли, и в «Кабачке» снимались, и на эстраде часто выступали.
Даже не знаю, были ли у них близкие отношения. Но какое это имеет значение?
Внешне Рунге был совсем не герой-любовник: маленький, седенький, толстенький, а ведь у тети Оли все мужья были красивыми мужчинами. Зато Боря отличался очень добрым характером. Помню, как-то я с сыном Гришей, грудничком еще, гостила у них на даче. Боря взял малыша на руки, а тот, вместо того чтобы заплакать, потянулся искать у него грудь. Тетя Оля очень смеялась: «Ну вот, мать-кормилица!»
Увы, у Бори была слабость: если вечером не было спектакля, он крепко выпивал. Но тетя Оля с его пороком не боролась. Может, потому что после бутылки водки он оставался таким же тихим, каким был трезвый? Еще он был картежником, но она сама любила сыграть в преферанс с Татьяной Пельтцер. Рунге с дамами не играл, у него была своя, мужская компания.
У Бори когда-то была жена, но он с ней разошелся. В своей квартире на Малой Грузинской, в доме, где жил Высоцкий, он бывал редко, почти все время жил у тети Оли на даче. Там у него была своя комната. Тетя ее так и называла — «Боречкиной комнатой».
Она следила за его здоровьем, питанием, за тем, как он одет. Но надо сказать, что и расправлялась она с Борей по-свойски, любила им командовать. Помню одну историю, свидетельницей которой я была. Тетя Оля уезжала куда-то в командировку, чуть ли не в Афганистан.
— Боря, значит так! Я тебе взяла путевку в дом отдыха. Тут недалеко от Внукова. Пока меня не будет, поживешь там, подлечишься...
— Оль, я не хочу! Можно...
— Да кто тебя спрашивает? Поедешь и будешь там жить как миленький!
В его обязанности входило только слушать ее команды и быть всегда рядом! Больше от него ничего и не требовалось. Он даже машину не водил, впрочем, у тети Оли был профессиональный шофер. Сама сесть за руль она не решалась — темперамент не позволял. Помнится, пошутила: «Я умею водить, но только если улица будет совсем пустой!»
Иногда я возила тетю Олю по делам, если ее шофер заболевал. Она садилась рядом, и начиналось представление.
— Туся, ну что ты всех пропускаешь!
— Тетя Оля, между машинами должна быть дистанция...
Она в нетерпении ерзает, а через пять минут опять за свое: «Ну что ты опять еле тащишься!»
Помню, как-то мы задерживались у тетиной дачи перед шлагбаумом. Она начала меня подначивать: «Поезжай по встречке. Обгоним всех!» А если нас кто-то подрезал, открывала окно и орала на шофера отборным матом. И совершенно не стеснялась, что ее, народную артистку, вдруг узнают. У нее характер был непростой, иногда даже суровый, могла так отбрить — будь здоров! Всегда в лицо говорила все, что думает, а потом корила себя за свой «ядовитый» язык.
Наверное, поэтому подруг у нее практически не было, тетя Оля всегда дружила с мужчинами. Разве что они с Верой Васильевой очень сблизились, но в гости друг к другу не ходили, домами не общались. Лия Ахеджакова и Алла Будницкая были ее соседками, всегда приходили на все застолья.
С Галиной Волчек ездила отдыхать в Карловы Вары. Вот, собственно, и все...
— А как Ольга Александровна отнеслась к интервью одной актрисы, которая написала о романе своего мужа Анатолия Гузенко с вашей тетей?
— Помню, несколько лет назад после смерти Гузенко его жена заявила, что, мол, Анатолий был любовником Аросевой, якобы та не пускала ее к мужу в больницу, даже не дала похоронить его в Переделкине рядом с родственниками. Я тогда поинтересовалась у тети, как она к этому относится. Она только плечами пожала: «Ну что с дураков взять? Собака лает — ветер носит». А когда об этом ее спросили журналисты, ответила с юмором: «Разумеется, я не могу дать справку, что не была любовницей Толи Гузенко.
И вообще не собираюсь обсуждать свою личную жизнь».
Толя работал с ней в одном театре. Он был хорошим артистом, но очень скромным, непробивным человеком. Тетя Оля его очень поддерживала: занимала в своих спектаклях, брала на гастроли. Наверное, он ей нравился не только по-человечески, по-актерски, вероятно, было и личное обожание. И Толя отвечал ей взаимностью. Может, он напоминал тете Борю Рунге, ее последнюю сильную привязанность? Такой же тихий, добрый, спокойный. Когда Боря умер, тетя Оля так сильно переживала, что долгое время даже заикалась.
Только тетя с Борей были ровесниками, а Толя — лет на 20 моложе...
Толю из семьи она не уводила, он продолжал жить с женой. А та периодически звонила тете Оле и говорила неприятные вещи.
Но Аросева не обращала на эти звонки внимания.
Когда мы с мужем приезжали к тете на дачу, Толя всегда был там, лежал, подремывая, в гамаке. Помню, как-то подходит к нам с мужем и просит: «Когда поедете, меня заберите». Он был очень замкнутый и порой уставал от тетиного напора. Думаю, если бы ей попался такой же, как она, буйный, она сразу же послала бы его далеко и надолго.
Когда Толя заболел, тетя Оля покупала лекарства, ходила с его сестрой к нему в больницу, наняла сиделку. А вот его жены там и в помине не было! Когда Гузенко умер, тетя Оля взяла на себя все хлопоты по его похоронам. И похоронила рядом с нашей семейной усыпальницей на Головинском кладбище.
— Как вы думаете, Анатолия Гузенко можно назвать главной любовью Аросевой?
— Думаю, нет... Мне кажется, самым главным мужчиной ее жизни был все-таки папа, которого она обожала до конца жизни. Когда выяснилось, что он был расстрелян на Бутовском полигоне, она поехала туда, набрала мешочек земли, подхоронила в могилу матери и поставила памятник. Очень боялась не успеть напечатать отцовские дневники, которые чудом уцелели в лихое время...
Писать дневники дедушка начал в 32-м и перед арестом, как опытный конспиратор, успел передать сестре в Ленинград. Августа Яковлевна, актриса Александринки, спрятала дневники в коридоре коммуналки в сундуке с дровами. Только когда Сталин умер, Августа Яковлевна позвонила тете Оле и сказала: «Приезжай в Ленинград.
Отец кое-что тебе оставил...» Все отцовские документы тетя Оля сдала в архив МИДа.
В последние годы мы с ней больше общались на дачные темы. Именно дача стала ее последней любовью...
Когда-то, еще во времена Погодина, на участке стоял деревянный домик. Уезжая, тетя всегда просила кого-нибудь из товарищества приглядывать за домом, оставляла ключи. Однажды летит на самолете над Внуковом и вдруг видит: ее домик горит синим пламенем. Но она не долго унывала, построила новый, все время его достраивала, этим летом пристроила к нему открытую веранду. Слава богу, мы успели с ней посидеть на этой веранде и чаю попить...
Тетя Оля была отчаянной собачницей, у нее на даче всегда жили «подкидыши».
Первый пес, Патик, был редкой породы — леонбергер, «горный лев». Патика ей принесли соседи. Тете Оле очень понравился маленький щенок, но потом он неожиданно вырос в лошадь! Когда кто-то приезжал в гости, Патика торопились посадить на цепь: огромный пес кидался обниматься с гостем и мог запросто свалить его с ног. Однажды тетю Олю от радости завалил так, что она, падая, вывихнула плечо. Патик целыми днями с остервенением носился вдоль забора и брехал на прохожих. Однажды лаял-лаял и вдруг затих. Тетя Оля пошла посмотреть, а Патик лежит, не дышит... «Умер, как интеллигент. Без хлопот», — сказала тетя. Она очень по нему горевала и дала зарок: «Все! Больше собак у меня не будет!» Но как-то знакомая врач привезла колли — жалко, мол, бегает за машинами и кого-то ищет. Тетя Оля назвала собаку Колей. Коля был полной противоположностью Патику.
Я даже его лая никогда не слышала.
Пока у тети были силы, она ковырялась в земле, вечно торчала в саду. Тетя очень гордилась своим цветником: флоксы (любимые бабушкины цветы), душистый горошек, розы. И среди всей этой красоты — груша по имени Пани Моника...
— Ольга Александровна не страдала в конце жизни от одиночества?
— Ну как можно говорить о тете Оле, употребляя слово «одиночество»?! Да, у нее не было мужа, детей, зато оставались племянники, друзья. До последнего дня тетю окружали люди, которые ее очень любили и старались помочь. Она обожала застолья, вкусно готовила, даже кулинарную книгу издала. Когда мы с мужем заезжали к ней, никогда не отпускала, пока вкусно не накормит.
«Не-не-не, сейчас пообедаем — и поедете дальше!» — «Тетя Оля, мы же на пять минут, торопимся...» — «Ничего и слышать не хочу!»
Накануне своего ухода из жизни тетя Оля прилетела из Баден-Бадена. Попросила купить ей кое-каких лекарств. «Я буду здесь только один день, потом сразу же улетаю в Болгарию!»
Приезжаем. Что такое? Обычно она встречает, сразу же с порога — поцелуи, застолье, а тут лежит в кровати. Мой муж, писатель-сатирик Леня Французов, с которым она очень дружила, пошутил:
— Ольга Александровна, это что за мизансцена? Или вы решили открыть новый театр под названием «На постели»?
—Хорошая идея! Напишите, Леня, для меня пьесу с таким названием...
— Знаю я вашу неугомонность. Я напишу пьесу, зрители соберутся, чтобы посмотреть на Аросеву в постели, а Аросева уже где-то на гастролях...
Она смеется, потом с гордостью обводит рукой комнату: «Вы мою роскошную спальню видели? Когда я была еще совсем маленькой, папа за границей повел меня в замок. Там я увидела настоящую королевскую спальню. Всю жизнь о такой мечтала».
Оказывается, один из телеканалов прислал к Аросевой мастеров, которые по ее воспоминаниям воссоздали интерьер той самой королевской спальни...
Она никогда не страдала из-за того, что у нее не было детей.
Не знаю, возможно, когда никто ее не видел, плакала, переживала. Но я ее запомнила с вечными морщинками вокруг улыбающихся глаз. Да и сама она писала о себе: «Я счастливый человек, о чем мечтала в своей жизни — все сбылось!»
Тетя Оля всегда стремилась собрать под свое крыло всю семью. В ней было необычайно сильно развито чувство родства. Всех нас цементировала. В 1990 году, на 100-летие своего отца, Александра Яковлевича, всех Аросевых собрала у себя на даче. В завещании не забыт никто из племянников и племянниц, она упомянула даже дочку моего брата Бори. Всем Аросевым что-то оставила...
Я у нее была в больнице в самый последний день. Звоню перед приходом. «Ой, Тусенька, хочу осетринки горячего копчения, рокфора...
Здесь такое кошмарное пюре, сделай мне, пожалуйста, вкусненькое...»
Я приехала, покормила ее. Помню, помогла ей сесть на кровати, она недовольно дернула плечом: «Я сама!» Поела, выпила чаю и прилегла. На прощание попросила: «В следующий раз привези с дачи платье. Мне звонили, для съемки надо...»
Она совсем не собиралась умирать...
Подпишись на наш канал в Telegram