Своим семейным счастьем я обязан пресловутому кризису среднего возраста. Хотя кризис — это всегда болезненно. Его ознаменовал сложный клубок отношений с тремя женщинами, который я начал разматывать, когда моральные страдания от обмана полностью вытеснили удовольствие от вольной жизни…
Изменения шли на химическом уровне, и мозг не успевал осознать, что со мной происходит. Это сравнимо с тем, когда в 20 лет начинаешь лысеть и сходишь с ума. «Я еще так молод!» — рвал я тогда на себе последние волосы. Потом побрился наголо и будто законсервировался. До 40 с энтузиазмом пытался подмять под себя как можно больше всего — женщин, друзей, машин…
Но если раньше главной ценностью оставался секс, то теперь он вдруг отошел на второй план. Перестал быть необходим, как вода. «Вот она, старость, — запаниковал я. — Когда уже не можешь столько и со столькими…» Мозг продолжал отчаянно «гуглить»: должно же быть что-то еще! Фундаментальное! Только когда я бесповоротно созрел для семьи, появилась Муся. Главное звено в цепи счастливых случайностей, которые вели меня по жизни.
— То есть вы везунчик? Почему тогда группу свою решили назвать «Несчастный случай»?
— Название нас и оберегает. А выудил я его из подвала собственного дома, где собирался ансамбль старшеклассников.
У них было все, что нужно для счастья: гитара «Урал» (такая неподъемная лопата), ударные и ящик плодово-ягодного вина по рубль пятьдесят, которое обычно поставляли слушатели, чтобы присутствовать на репетициях «Несчастного случая». Я затесывался среди последних, страшно завидовал: грезил, что когда вырасту, соберу группу именно с таким названием. Их мечта так и осталась в том подвале, а моя… Спустя годы один из этих ребят стал серьезным журналистом-международником и при встрече хлопнул меня по плечу: «Молодец, что не дал сдохнуть бренду!»
Родители, как правильные шестидесятники, таскали меня во все походы с обязательными песнями у костра. Музицирование продолжалось и у нас дома. Мама с папой хорошо спелись на Окуджаве, Визборе, Никитиных — исполняли на кухне ансамблем.
Кроме того, отец, как ученый секретарь Академии наук, много ездил по миру, привозил разнообразные пластинки: The Beatles, мюзикл «Волосы», ужасно смешной рок на венгерском языке… С тех пор мне близки и российские авторские традиции, и западный рок-н-ролл. При этом единственное, чем я не занимался в детстве, — это музыка. Театральный кружок, рисование, лепка... На академической, семиструнной гитаре сначала немного научил отец. Потом уже на дворовой, шестиструнной натаскивал сосед по даче Сашка Любимов. Тот самый, что потом стал известным журналистом. И вот еще одно удачное стечение обстоятельств…
Пока остальные дачники бухали, мы с Сашей устраивали музыкально-художественный салон на две персоны: он что-то рисовал у мольберта под мой аккомпанемент….
Иногда приезжал ко мне в гости, хотя был на 4 года старше. Поступил в МГИМО, и студенческая жизнь его закрутила. Когда я увидел Сашу среди ведущих программы «Взгляд», ужасно обрадовался. А в следующий раз судьба свела нас в Доме актера, куда я попал со студенческим театром МГУ. Саша Любимов с Владом Листьевым были ведущими мероприятия… Я как увидел старого дружка, сразу бросился к нему: «Сашка, привет!» А он отмахивается: «Это не я!» «Взглядовцы» были бешено популярны. — «Сосед по даче… гитара… помнишь?» Сашка растаял, мы обнялись… И в разговоре выяснилось, что у меня есть своя рок-н-ролльная группа, еще никому не известная: «Приноси записи, мы сможем поставить их в эфир».
Мы обрадовались, правда, фонограмм у нас не было, денег тоже. В результате средства на запись выделил «Взгляд»: «Ставим вас через неделю. Оденьтесь для эфира во что-нибудь яркое». На телевидении тогда было бедненько, студия просто завешивалась черной тканью, на фоне которой гостям следовало выделяться. И нам даже было — чем…
Накануне мы съездили на первые гастроли с театром МГУ в Финляндию. Как только поезд пересек границу, увидели группку детей, одетых в разноцветные курточки, шапки и шарфы. Они были похожи на стайку попугайчиков на снегу. Хомо советикус в шоке! А мы только что нелегально провезли в страну бутылок 50 водки, каждую из которых можно обменять на 100 финских марок.
Там был сухой закон, после семи вечера купить ничего нельзя. Так что когда на центральной площади Хельсинки появлялся находчивый турист, приоткрывал полу плаща и демонстрировал фуфырь… Финны слетались, как мошкара на свет. Спрятали мы наше сокровище в огромный сундук, где помещался весь театральный скарб, — в каждом валенке-рукаве по водке. Конечно, таможенник заинтересовался: «Пойдемте, посмотрим, что у вас там за реквизит». Мы с другом, как англоговорящие, следуем в грузовой вагон, а сами ни живы ни мертвы: прощай, мечта об импортных шмотках! «Там у нас кулисы, костюмы, игрушечные пистолеты, шесть бутылок из-под кефира…» Таможенник запускает пятерню в сундук — звяк-бряк! — и действительно вылавливает бутыль из-под кефира, покрашенную изнутри белой краской для одной из сцен.
«Ну что, свободны!» — отпускает с миром. А до этого у нас на глазах в Выборге ссадили чернокожего парня из соседнего купе: он пытался протащить для продажи 10 фотоаппаратов «Зенит», часть из которых раздал нам, чтобы не палиться. Когда его выводили, мы пытались их вернуть, а он только пучил белки глаз: не подставляйте!
Надо ли объяснять, что студия «Взгляда» с нашим появлением озарилась всеми оттенками финского текстильного колора! Пару друзей мы захватили с собой просто посветить лицом на всю страну: дали им в руки по саксофону. Потом гости эфира признались, что следующим утром напялили те же тряпки и вышли на улицы, надеясь, что кто-нибудь спросит: «Не вы ли вчера пели по ящику?»
И ведь ни одна собака!
Вскоре у нас появляется спонсор первого альбома — конечно, бандос (других тогда быть не могло). Смешное время! Потом меня умудрились поймать по домашнему телефону продюсеры культовой музыкальной телепрограммы «50/50»: «Собираемся лететь в Барселону, снимать клипы для всех артистов. Это стоит 10 тысяч долларов». Цена заоблачная. Даже если продать квартиру — не наскрести. А я только что вернулся с гастролей из Новосибирска, где в состоянии крайнего алкогольного подпития беседовал с крупным бизнесменом Сашей Друговым (тогда мужем Тани Лазаревой). «Леха, я тебя полюбил, проси, чего хочешь!» — сказал мне он, пребывая в той же кондиции.
Я набрал номер и обрадовался, что Саша вообще меня вспомнил. И даже отреагировал: «О, клево, надо лететь! Деньги пришлю со стюардессой, Тамарой зовут!» Приезжаю в аэропорт, ко мне выходит обещанная Тамара и передает 10 тысяч долларов в полиэтиленовом пакете. У нас тогда не было ни директора, ни бухгалтерии, ничего… И вот я в Барселоне… Там познакомился с Ксюшей Стриж, которая тогда была любимой девушкой Макаревича. Пожаловался ей на отсутствие граненых стаканов — в одном из номеров мы использовали их в качестве музыкальных инструментов: «Все, что осталось от «совка», разбили. Новых не производят». Ксюша говорит: «Фигня, у Андрюхи этих стаканов куча!» По приезде в Москву мне была назначена встреча у гостиницы «Космос».
Подъезжает Макар на «бэхе», выдает посуду и, одарив комплиментом: «Послушал твою кассету — отличная музыка», — отбывает. А я провожаю глазами легенду русского рока, замерев со стопкой граненых стаканов до подбородка... Потом мы подружились, приезжали к нему чуть ли не каждую неделю. Я прикоснулся к иной, богемной жизни. С придыханием разглядывал личный бильярдный стол в особняке Макара. А в гостях у него собирались буквально все….
Раз попав на телевидение, мы там подвизались… В 95-м году Влад Листьев пригласил моего друга и второго солиста Валдиса Пельша вести «Угадай мелодию». Я писал для него монологи ведущего, песни... Хотя и ревновал к тому бешеному успеху, который на него свалился. Ведь это искажало восприятие нашей группы: теперь, когда мы приезжали в провинциальные города, нас встречали плакаты «Валдис Пельш и группа «Несчастный случай».
Зрители на концертах махали руками, требовали шоу, а мы пели серьезные поэтические вещи. В результате мы с Валдисом поговорили и решили мирно разойтись. Я год не мог оправиться: обычно мы на передней линии играли в связке, переговаривались, шутили… И мне этого очень не хватало. Но вскоре я исполнил два хита: «Что ты имела в виду?» и «Я начал жизнь в трущобах городских», которые побили все чарты. Мы стали знамениты и без Пельша. Но дружба наша нерушима, он по-прежнему принимает участие во всех юбилейных концертах — в сентябре отметили 31-летие «Несчастного случая».
— С Валдисом Пельшем вы познакомились в Студенческом театре МГУ. Из той же теплой компании оказалась и ваша первая жена Ирина Богушевская…
— С последующими женами я тоже знакомился на всевозможных капустниках и концертах. Может, позаимствовал способ у родителей, которые встретились на каком-то творческом сборище: папа пел в Академическом хоре МАИ, мама тоже участвовала в студенческой самодеятельности. И с тех пор они жили душа в душу… Как говорит Андрюша Макаревич: «Все поют, чтобы привлечь самочек». А что еще может заставить мужика издавать птичьи трели? Я при внешней самоуверенности всегда был довольно стеснительным: даже если влюблялся с первого взгляда, вряд ли стал бы заявлять об этом вслух.
Мне надо было раскачаться. А с Иркой нас подвела друг к другу директор театра Ирина Большакова — у нее была идея на нас двоих поставить спектакль. Играем любовь на сцене плюс общие увлечения: вместе придумываем, вместе поем. С гастролями театра МГУ едем по всей Европе… В общем, идеальные условия для студенческого романа.
Сыграли свадьбу на родительские деньги. Крошечную двухкомнатную квартиру на площади Гагарина, прямо за спиной у Юры, мне уступила бабушка, переехав к маме с папой. И с рождением сына Ира погрузилась в домашний быт. Моя студенческая хата, где поначалу собирались друзья, репетировали театр и группа, превратилась в семейное гнездышко, к чему я был абсолютно не готов.
И как только Ирка с маленьким Темой уезжали на дачу или к родителям, праздник жизни возобновлялся. Однажды мы с ребятами готовились к фестивалю, отлучаясь только до ближайшего таксопарка, чтобы пополнить запасы спиртного (ночью грев можно было взять только там). И, будучи навеселе, решили, что пора бы нам уже соответствовать западным образцам. Я прокалил обычную иглу над газовой плитой, взял ее плоскогубцами, подложил Валдису за ухо сырую картофелину — и чпок! — проколол ему мочку. Операцию провели над всеми троими, прижгли одеколоном, после чего я порылся в Иркиных украшениях и раздал друзьям ее сережки. На очередных гастролях заменил аксессуар колечком. И понес его с гордостью, как некий вызов обществу! Надо было соответствовать дальше…
Обновили гардероб и по возвращении отправились в Парк Горького в таком антисоветском прикиде: шорты (а в них тогда даже в метро не пускали), соломенные шляпы, цветные джинсовки, зеркальные круглые очки… Только углубившись в парк, мы вдруг заметили, что вокруг происходит хаотичное брожение людей в полосатых тельняшках… И тут прямо перед нами из кустов вылезает квадратный амбал в военной беретке… Мы угодили в самую гущу Дня десантника! Посмотрел этот шкаф на нас, как на пришельцев: «Это что за …?» Дослушивать не стали: три взрослых мужика развернулись и бросились наутек… Продержались в новом образе не все. Валдис расстался с кольцом, как только попал на телевидение. До сих пор ношу серьгу только я, как символ моей безбашенной юности.
Так что о какой ответственности за ребенка могла идти речь в 21 год? Я абсолютно не ощущал себя отцом... Эгоистично увлекся театром, ансамблем… Потом появились телевидение и реклама, благодаря которым я приносил домой деньги пачками. И считал, что этого для семьи вполне достаточно. Ира же все время проводила с Темочкой. У нее резко сократилось количество концертов. Переживания она носила в себе, я даже не помню, чтобы мы ругались. Но недопонимание тяготило обоих. Наверное, из-за творческих проблем мы и расстались через четыре года совместной жизни. Здесь в основном моя вина, и мне сейчас легко это признать. Хотя тогда это была трагедия. И если бы я мог что-то изменить, то расстался бы деликатнее. В силу молодости и глупости я это сделал безапелляционно.
Заявился однажды домой и рубанул с плеча: «Я ухожу, больше так не могу!» Через несколько дней после объяснения Ира попала в серьезную автокатастрофу, и это наложило дополнительный мрачный отпечаток на наше расставание. Я, конечно, приехал в больницу: у нее был разбит правый локоть, Ира еще долго восстанавливалась, терпя адские боли.
После этого мы много лет не виделись с сыном — бывшая теща препятствовала нашему общению с Темой. Было и так, что я не знал, где он физически находится, не мог найти — меня не ставили в известность. Только когда тещи не стало, Темка сразу возник на горизонте, ему уже было 10. Нет, в чем-то я участвовал и до этого: устроил сына в платную школу, сам туда возил. Но даже во время этих коротких свиданий Тема вел себя отчужденно.
Отвык. Да еще простить себе не могу, что это оказалась одна из первых в 90-е годы коммерческих школ, где ученикам за деньги родителей ставили только пятерочки. Когда Ирка снова вышла замуж и переехала в центр, в обычной муниципальной школе Тема сразу скатился на двойки. В результате и институт бросил, увлекся фотографией, сейчас мотается по всей России... И хотя в недостаче образования сын пошел по моим стопам, я этим фактом опечален: время сейчас другое.
Мои родители, конечно, тоже были в ужасе, когда рухнула их мечта: сынок не окончил МГУ! Мало того, что отец был ученым секретарем Отделения информатики в Академии наук СССР, а мама работала в «почтовом ящике»... За их плечами стояли заслуги моих ученых дедов: Василий Васильевич Кортнев занимался керамическими изоляторами для вышек электропередачи, писал учебники и монографии, а Сергей Васильевич возглавлял целый секретный авиационный завод.
В детстве я с энтузиазмом играл с его многочисленными орденами, полученными нелегким трудом… И пройдя огромный конкурс на мехмат, я поначалу был совершенно счастлив. Сразу поступил в студтеатр, записался в спортивные секции, КВН, строительный отряд… За этим всем как-то забыл про учебу… Протянул 2,5 курса — когда появилась группа, мне стало совсем не до математики. При «совке» рок-н-ролльщика ждал бы известный путь — дворников, сторожей и истопников. Но время очень удачно прогнулось под меня: в 90-е любому диплому была грош цена.
Тот же Валдис свою филькину грамоту философского факультета прицепил кнопкой на стенку в туалете. А деньги при этом мы носили домой пакетами.
Типичные представители пелевинского «Generation P». Очень достоверная книга, кстати. Я, как ее герой, пришел работать копирайтером в крупное американское агентство в Москве. Застал событие мирового масштаба под названием «Pepsi меняет цвет». Алюминиевая баночка должна была превратиться в синюю, на что за полгода был потрачен миллиард долларов США. Мы отвечали за рекламную кампанию в России. А утверждать наши задумки почему-то прилетал супервайзер из Аргентины… За 20 часов полета и возлияний на борту он охреневал настолько, что все время засыпал на наших презентациях.
А мы ему представляли проекты, которые стоили десятки миллионов долларов. Спрашиваем: «О’кей?» — «Угу», — кивает он сквозь сон… И ничего не поняв, отгружается в обратный самолет. Так мы воплотили в жизнь самые смелые наши идеи: прицепили к космической станции «Мир» огромную банку Pepsi, и она летала за ней на веревочке полгода. Организовали в Москве концерт Spice Girls, который вела Синди Кроуфорд. Протолкнули в эфир ролик «Время Pepsi»: реклама выходила в течение одной минуты перед программой «Время» — в прайм-тайм. «Приближается час икс — 17 марта случится непредвиденное!» — интриговал диктор. Полгода мы нагоняли истерию вокруг означенного дня… И когда наступило долгожданное 17 марта — не произошло ровным счетом ничего!
Компания почему-то не завезла в Россию новые банки… На прилавках они появились только через месяц после окончания рекламной кампании. Мы произвели выхлоп в никуда стоимостью в миллионы долларов. Деньги делались из воздуха и в нем же растворялись.
— В семью вас больше не тянуло, раз за 8 лет следующих отношений с актрисой Юлией Рутберг до загса так и не добрались?
— После первого брака я уже не представлял, что буду жить не один. Казалось, это не для меня. Что декларативно объявлял своим подругам: «Хотя бы 4 часа в день мне надо быть одному!» Сидел в своей крошечной квартирке, как в цитадели: там останавливались друзья, барышни...
Но закрепиться в ней и поставить зубную щетку в стакан я не давал никому.
Очередной судьбоносный капустник — на котором мы встретились с Юлей Рутберг — случился в Союзе театральных деятелей. Собралась интересная компания: Миша Ефремов, Эдуард Радзюкевич, Саша Жигалкин и другие. Придумывали и рубили какую-то капусту. А Юлька все время ходила за мной и записывала, что было лестно. Приметив это, театральный художник Пашка Каплевич нас тут же сосватал. Он человек бесцеремонный, но добрый: «Давайте мы вас поженим! Ты в разводе, Юлька тоже — ну вот!» На такое заявление нечего было возразить… Мы с Юлей даже не делали попыток съехаться, но встречались душа в душу.
Юля эмоциональная, я спокойный — мы гармонично друг друга дополняли. У меня в жизни не было ссор с битьем посуды. Единственное, чем я знаменит среди своих жен: если разговор допекает, встаю из-за руля и ухожу. Было такое и с Юлей, и с моей женой Аминой… Но при этом я держал в голове, что они водят машину. Обычно мне гораздо проще было сказать «прости», чем носить в душе конфликт.
При Рутберг я ввел в обиход термин «амбулаторная семья». В ней несомненно присутствовала любовь, но не являлась основанием для стационара. Причем с обеих сторон. Мы ни разу даже не заговаривали о том, чтобы завести ребенка или пожениться. Я часто по несколько дней проводил у Юли, общался с ее родителями, сыном Гришкой...
А потом отбывал с чемоданчиком к себе. Так и путешествовали между двумя квартирами все 8 лет.
Красивая, образованная, талантливая... И прямая, принципиальная, Юля не стеснялась критиковать в лицо, когда писал какие-то вещи для ее сольного спектакля. Я прислушивался к ее советам в актерском мастерстве. Сама Юля горела работой, была любимой актрисой Владимира Мирзоева. Я в тот период перезнакомился со всеми ребятами из Вахтанговского театра. Как «недоделанному актеру» без образования мне было интересно прикоснуться к академической школе. Наши амбиции с Рутберг не сталкивались, потому что я всегда работал в своем жанре, не соревновался ни с рок-певцами, ни с театралами…
Спектакли с «Квартетом И» возникли у меня в тот момент, когда образовался некий простой в творчестве группы.
Думал: «Что делать дальше?» Квартетчики услышали песню «Ночной ларек» на капустнике в Доме актера и предложили идею: «Напишешь песен 10, а мы придумаем конферансы и оформим это как радиоэфир». В результате у них получилась пьеса «День радио», которую мы играем уже 13 лет. Следом появился «День выборов», на показах которого можно было увидеть даже первых лиц государства. Однажды пришла Елена Батурина, жена действующего на тот момент мэра. А я во время исполнения «Снежинки» (в фильме ее поет Макаревич) должен был выдать: «На Лужкова с его юбилеем я кладу 850 раз».
Из песни слов не выкинешь, поджилки мои тряслись… Но Батурина так хохотала! Сережа Галанин рассказывал, как члены футбольной команды «Зенит» отмечали победу на чемпионате и попросили его спеть ту же «Снежинку» только ради фразы: «И отдельно с большим наслажденьем я кладу на московский «Спартак»! Песни пошли в народ, зажили своей жизнью. Я слышал, что фильм «День выборов» возили утверждать к Самому… И получили «добро», потому как в нем высмеивались губернаторские выборы, которые вскоре после этого отменили.
Первый раз в кино я попал в начале 90-х, опять же совершенно случайно. Клип «Несчастного случая» увидел Иван Дыховичный: мы появились в белых полотняных костюмах и скакали по крышам гаражей.
Названия он не запомнил и сформулировал своей помощнице задачу так: «Тут показывали ребят в белом, найди-ка их!» Искала она месяца полтора… В фильме «Прорва» мы должны были играть джазовых музыкантов на корабле. Я с трепетом пришел на «Мосфильм», стал записывать две песни… Вдруг появляется крайне обеспокоенный Дыховичный, достает из кармана сантиметр и принимается измерять мой рост и ширину плеч… Выяснилось, что за три дня до съемок с ним насмерть разругался очень знаменитый артист, который должен был играть главную роль. А на него уже была пошита дюжина дорогущих костюмов… И режиссеру оставалось только срочно найти человека, который подошел бы под нужные параметры. Так я получил одну из основных ролей. А главную героиню играла актриса Уте Лемпер, которую выписали из Германии.
Мировая звезда театра: она была в стартовом составе мюзикла «Чикаго». Пела божественно, мы накануне вместе записали песню… В общем, я был очарован. И тут выясняется, что в первый же съемочный день я должен выйти в кадр и изнасиловать ее в каюте корабля. «Заходишь, рвешь на ней одежду и за титьку — цоп!» — наставлял Дыховичный… Надо ли говорить, что «насильник» мандражировал больше, чем жертва. Тем не менее старт был задан: с тех пор я снялся более чем в 60 картинах.
— Если вы с Рутберг так хорошо ладили, почему у вас параллельно родился второй сын, а у Юлии, по сообщениям прессы, уже тогда начался роман с Анатолием Лобоцким?
— Самое смешное, что мы никогда с ней эти вопросы не выясняли. С Лобоцким они долго играли в одном спектакле, наверное, уже тогда что-то зародилось... Я в это не лез, и Юля меня ни в чем не подозревала. Просто оба чувствовали, что наша взаимная страсть начала угасать. Встречались по инерции.
Меня уже подталкивал бес в ребро… Метался, искал что-то новое. На этой волне возник короткий, но очень бурный роман с Леной Ланской, актрисой из Щукинского училища. Увидел красивую девушку в клубе на концерте «Манго-Манго» — и втрескался. Роман в общей сложности длился год, и ни о чем серьезном изначально речь не шла. Отношения прерывистые — то видимся, то опять не видимся… А потом Лена позвонила и сказала, что у нее ко мне серьезный разговор.
Заключался он в двух словах: «Я беременна». Поставила перед фактом. Я от такого поворота, как все мужчины, занервничал: «Еще один!» Но поскольку всегда был противником абортов, вскоре смирился: «Ничего, прокормлю!» Сейчас мне уже кажется, что мужчина может руководствоваться правилом: сколько потянешь, пусть столько и рожают! Мне стоило больших трудов рассказать новость маме: родители у меня люди консервативные, не приветствовали ребенка вне брака. С другой стороны, Никиту они сразу же приняли и полюбили. С Леной мы говорим чуть ли не каждый день, растим Никиту вместе, хоть я и дистанционно. В образовании он сначала тоже пытался пойти по моим стопам, но иначе, чем первый сын: сунулся в актерство. После 9-го класса самостоятельно поступил в колледж Олега Табакова, после которого какие-то 2 года Школы-студии — и диплом МХАТа в кармане.
Я радовался: «Никитос пристроен!» Так он год проучился и заявил, что театральная стезя не для него. В результате экстерном окончил 11-й класс и поступил в МИРЭА на IT-технологии. По-моему, что-то очень скучное.
Потом неожиданно нагрянула из США моя первая девушка… В школьную пору я играл в ансамбле при клубе интернациональной дружбы, а это милое создание в нем пело. Меня обуяла свирепая подростковая любовь… Мама с папой это заметили, наставляли, давали деньги на ухаживания. Она не была так уж влюблена в ответ. И все же у нас начался роман: целовались, потом опробовали жизнь половую…
Но поступив на биологический факультет, моя девушка уехала со всей лабораторией в США. Это было очень распространено в начале 90-х. Я особо не страдал, вскоре втюрился в Иру Богушевскую… Но те оборванные отношения остались болтаться, как незавязанный галстук. И когда эта милая женщина спустя почти 20 лет появилась в Москве, между нами вспыхнула роковая страсть! Я даже сел в самолет и полетел с ней в Америку, думая, что могу там остаться. Мы провели ровно три головокружительных дня: жили в гостинице, гуляли, ходили к океану, чтобы посмотреть на кашалота… У меня имелся обратный билет, и я им все-таки воспользовался. Когда сел в самолет — отпустило. Насовсем... Я попрощался со своей бурной молодостью. Авиалайнер приземлил меня в Москве, где я продолжал плутать в лабиринте других незавершенных отношений: вроде есть дети, есть женщины, но нет возможности заложить с кем-либо фундамент.
— Ваша нынешняя жена, гимнастка Амина Зарипова, в своих интервью говорила, что завершили вы свои прежние отношения не сразу...
— Я бы не сказал, что мои жены когда-либо накладывались друг на друга.
Отношения с Юлей к тому времени себя изжили, оставалось только расставить точки над i. Амина же сама собиралась замуж: на первом свидании она сняла перчатку, и я увидел на ее пальчике колечко, трогательно нарисованное шариковой ручкой. Я на это самонадеянно заявил: «Подожди, разберусь в своих делах сердечных, и будешь ты со мной счастлива!».
Муся раз – и тут же рассталась с тем человеком. Я же не такой решительный, мне надо раскачаться... Но разошлись мы с Рутберг спокойно, без скандала. Оба пришли к тому, что наши отношения скорее дружеские. Рядом с Аминой все мои проблемы вдруг стали разрешаться так легко… Года два я еще выпендривался, прежде чем мы сыграли свадьбу. Хотя сейчас мне кажется, что я все понял про Мусю с первого взгляда...
Ее стройные ножки я увидел на концерте в честь 15-летия «Несчастного случая». Муся спала в первом ряду, беззаботно вытянув их по направлению к сцене. Ее с подругой-чемпионкой Юлей Барсуковой пригласил наш барабанщик… Я играл, пялился и выбирал.
Решил, что Муся мне нравится больше… А потом она раскрыла свои прекрасные глаза на единственной песне, которую знала, — «Что ты имела в виду?»
Хотя все мои композиции и были навеяны любовной лирикой, дамам я их никогда не посвящал. Только Аминке одну подарил... С течением лет я вообще понял, что не умею ухаживать за женщинами, — достаточно самоуверен и считаю, что все должно произойти само собой. Не умею делать сюрпризы: сумки и украшения, которые я выбираю, жена не носит. Однажды привез с гастролей колечко из конского волоса, она долго смеялась. Муся, напротив, часто делает мне сюрпризы, но с размером одежды почти всегда промахивается: вся группа ходит в джинсах и рубашках, которые предназначались мужу.
Пару раз она провернула «аферу» с покупкой мне новых машин... Пускалась в хитрую интригу, таскала деньги из семейного бюджета, поскольку он у нас общий. А это не так-то просто — обо всех операциях приходит СМС и возникает вопрос: куда делась такая большая сумма?
При этом Амина самый честный и прямой человек, которого я встречал. Она абсолютно не держится за светские манеры: если ей что-то не нравится — тут же озвучивает кому угодно. Мужу, начальнику, гостю… Думаю, может сообщить: «Что-то от тебя плохо пахнет, иди уже поменяй носки». Конечно, наивность, но она меня совершенно очаровала. Муся не скрывает своих чувств: ревнует безумно. А я опять же слишком самоуверен, чтобы подозревать возможные измены.
Раз в неделю мы с женой обязательно устраиваем пятиминутку громких эмоций. Я: «Хватит спрашивать, что тебе надеть, в гардеробе 200 платьев, бери любое!» «Прекрати на меня орать!» — кричит в ответ Муся. После чего мы как ни в чем не бывало под руку выходим из дома.
Много раз пытались вспомнить, как решили пожениться... Мне захотелось шикарную свадьбу на 200 приглашенных, с платьем, с кольцом… Как в первый и последний раз. Собрались подавать документы. Я открываю свой паспорт и с удивлением вижу в нем штамп… Мы до сих пор не разведены с Богушевской! Звоню Ирине: «Тетька, так мы все еще женаты?» — «Точно, Дядька, встречаемся в загсе!» — так мы друг друга ласково называли.
Богушевская как раз тоже собиралась замуж, поэтому развод мы оформили в один день… Два года назад мы с Аминой отметили десятилетие брака. Наши дети тогда попросили: «Мы не видели вашей свадьбы, давайте сыграем ее еще раз!» Всей семьей нарядились, как герои их любимого мультика «Суперсемейка», и закатили шуточную свадьбу в том же месте и с теми же гостями.
Блага, которые я обрел рядом с Мусей, называются скучным словом «остепенился». У меня впервые появилось серьезное имущество: дом, апартаменты в Испании, где постоянно останавливаются наши многочисленные друзья… Зарабатывал я всегда неплохо, но деньги спускал неизвестно на что, довольствуясь своей скромной «студенческой» квартиркой.
Амина же, как Наполеон, считает: главное ввязаться в бой, а там посмотрим! И втягивает меня в очередную авантюру, на которую нужно потратить миллион долларов. А для этого трудиться несколько лет. Некоторые ее идеи, конечно, прогорают...
Я много раз убеждался, что удачно зарабатываю только на песнях и на спектаклях. Все попытки начать свой бизнес проваливались. Хотели открыть клуб — с ним вышла криминальная история. Вложились в него мы с женой и еще два наших близких друга, очень опытных бизнесмена. После чего наш директор взял эти деньги, поджег клуб и ударился в бега. Оказалось, известный аферист. А ведь товарищ меня предупреждал: «Леша, ахтунг! Он жулик! У меня есть доказательства — его недавно били в Петербурге».
— «Знаю, его били не за то…» Я всегда слишком доверял людям... Мы этого жулика вычислили, но в тюрьму сдуру не посадили. Обязали выплачивать долг... А через много лет по телевизору сообщили, что этот человек зарезал свою жену и сам объявил ее в розыск… Наверное, зря мы его пожалели.
Муся все равно долго не оставляла надежду стать бизнесвумен: сначала торговала колготками, и они валялись у нас по всей квартире. Потом просто все раздали — гости без подарка от нас не уходили. В другой раз договорилась, что подруга из Италии будет присылать Амине коллекционные джинсы с миланских распродаж. Пришла первая же огромная коробка, мы ее запихнули в багажник. И оставили в машине, которую угнали той же ночью. Мы с женой тогда так расхохотались, что решили — не судьба!
Лучше пусть каждый занимается своим делом…
Амина сейчас тренер нашей национальной сборной по художественной гимнастике, у нее есть замечательная школа, которая готовит маленьких девочек. Я вместе с женой был на двух Олимпиадах — в Пекине и в Лондоне, где играл по вечерам для наших спортсменов. Вспоминал тогда Олимпиаду-80: мы с отцом ходили смотреть легкую атлетику. Как-то он оставил меня у столбика в Лужниках и пошел то ли в туалет, то ли за мороженым… Тем временем набежали милиционеры и быстро обнесли меня квадратом из металлических заборчиков. Это был мой первый ужас от столкновения с представителями власти: «Папа-а, помоги!»
— заорал я на весь спорткомплекс.
Амина меня очень поддержала, когда мне сообщили, что отец смертельно болен. Это случилось неожиданно: ему делали шунтирование сердца, после чего у него вдруг открылся рак. Человек сгорел за несколько месяцев. Помогла Маргарита Эскина, которая позвонила директору онкологического центра на Каширке… Когда я пришел на прием, врач сразу мне сказал: «Я беру вашего отца только из уважения к Маргарите Александровне, у нас не хоспис». Папы не стало через неделю, но благодаря медикаментам его страдания удалось облегчить.
Может, мы с Аминой притягиваем даты за уши, но примерно в этот срок был зачат Арсений. Мы сразу решили, что хотим много детей.
И те рождались с завидной регулярностью. Накануне появления старшего у Аминки был день рождения. Я наклюкался, и жена села за руль, чтобы довезти меня из ресторана. А утром я в таком же состоянии поехал с ней в роддом... В моей семье по линии Кортневых всегда рождались только мальчики. И когда мы с Мусей произвели на свет Афанасия — с ней второго, а в общей сложности четвертого моего сына, — больше на рулетку решили не полагаться. Очень уж хотелось девочку! И Аксинию мы сконструировали в пробирке: в Центре Марка Курцера есть технология подбора пола. Когда я сдал анализы, врач мне подтвердил: «Шанс зачать девочку у вас один из ста». Конечно, была опасность, что эмбрионы не приживутся, но чудо произошло: так у нас появилась Аська по кличке ГМО! Я всегда говорил, что все мои дети равно любимы.
Но только потому, что у меня не было девочки: любой мальчик — жилистый, драчливый. Маленький мужик. А девочка другая: мяконькая, нежная… Аксиния получилась белокурая и голубоглазая. Симпатяга с щечками.
Мы с Аминой растим троих совершенно разных людей. Два брата характером вообще друг на друга не похожи. 11-летний Арсений стеснительный и спортивный: бадминтон, теннис, гольф... Младший — оторва, спортом не интересуется, зато рисует, читает стихи, поет... Несколько раз выходил перед нашим концертом и говорил: «Здравствуйте, сначала выступает Кортнев Афанасий!» — и что-то пел, рассказывал залу на тысячу человек. И я понимаю, что мои дети уже родились индивидуальными.
Ведь растим и воспитываем мы их одинаково.
Порой выбешивает, что мы с Мусей слишком заняты: не посещаем родительские собрания, в школу детей возит шофер, уроки с ними делают две няни. Аминка еще может высидеть пять часов, пока сын не выучит стихотворение, а я быстро ломаюсь. Утешаю себя тем, что растут они свободными людьми. Запретов почти не налагаем: «Хочешь есть — холодильник в твоем распоряжении. Но лопай конфеты одну за другой». Смотреть телевизор можно только в субботу и воскресенье, зато сколько угодно. В результате дети сами весь день не хотят торчать перед ящиком. Говорим с ними обо всем на свете: даже про девочек… У самого в семье воспитание было несколько чопорное, англизированное.
С родителями не откровенничал, и они не приоткрывали завесы своей личной жизни. Чувства были прибраны. Но все равно меня очень любили.
Как единственный ребенок в семье, я совершенно не мог предположить, что у самого будет пятеро! Мне всегда казалось, что назвать новорожденного Сашей — как серийный номер присвоить. У меня причуда, чтобы все имена в моем роду начинались на «а»: Артемий, Арсений, Афанасий, Аксиния… Только второго сына, Никиту, не удалось самому назвать: когда Лена Ланская рожала, я был на гастролях. Но потом узнал, что есть древнерусское имя Аникита. И мысленно его сыну присвоил.
Со своими бывшими женами я остался в теплых отношениях, и все наши дети тесно общаются. Иногда собираемся одной огромной семьей: мелкие ползают по большим, словно по деревьям. Только когда появились младшие ребятенки, я понял, сколько недодал старшим… Пока сам взрослел.
Подпишись на наш канал в Telegram