Те, кто нам искренне сочувствовал, говорили: «Остановитесь, пока не поздно. «Вий» вас по миру пустит». Другие, снисходительно похлопывая по плечу, усмехались: «Склеили б уже как-нибудь то, что есть, — все равно шняга». К счастью, первые не знали, как близки они к истине, а на вторых было плевать.
Выросла я на Урале. Мой родной город считается интеллигентским. В 40-х годах Лесной построили политические заключенные, они же впоследствии и стали первыми его жителями. Там и лицей, и институт, и Дом культуры и Дом пионеров. А летом меня обычно отправляли к бабушке в Верхнюю Туру, это нечто среднее между большой деревней и маленьким городком. И мальчишки тамошние были ну просто шпана шпаной, развлечения придумывали соответствующие. Купаться все ходили на большой пруд (запруженная часть реки Туры) с водной станцией на берегу. И вот мальчишки сочинили новое веселье — подныривать и стаскивать с девчонок под водой трусы. Стянут, развесят нижнее белье на прибрежных кустах и ждут, когда жертва замерзнет отсиживаться в пруду и с позором выйдет на берег. Однажды погнались за мной. А я всегда неплохо плавала.
Гребу на азарте, адреналине, вижу — преследователи отстают один за другим, а что сама заплыла довольно далеко, не замечаю. Думаю: «Ну?! Как я вас?» Течение почувствовала только тогда, когда услышала истошные крики мальчишек: «Назад! Давай обратно! Мы не будем ничего делать!» Мое легкое детское тельце неумолимо поволокло к плотине, что означало верную смерть. Ужас, который меня охватил, описать не могу: я одна, мне 10 лет, внизу — водяная бездна, впереди — многометровая плотина. Обратно гребла как сумасшедшая. Как доплыла, не знаю. Но так быстро я больше не плавала никогда! На берег почти выползла... Меня трясет, мальчишек тоже колотит, глаза у всех бешеные. Пришла домой, выпила, наверное, литр молока и упала в кровать. Очнулась только на следующий день, такой был стресс. Зато с того дня мальчишки меня страшно зауважали, всегда звали с собой играть и общались как с равной.
Только спустя много лет я решилась рассказать про это происшествие маме, и она за голову схватилась: «Почему тогда промолчала? Я бы этим мальчишкам!..» Я действительно была очень самостоятельной с самых юных лет — сама попадала в истории, сама выпутывалась.
— Обычно актеры любят рассказывать про трудное детство, сложную жизнь…
— У меня ничего подобного не было. Я выросла в полной замечательной семье. Прекрасные родители, две сестры, атмосфера добрых праздников, домашних спектаклей, к которым я писала сценарии. Правда, младшие сестры меня называли не Аней, а Няней, понятно почему. Наверное, поэтому я долго не мечтала о собственных детях — навозилась с малышней.
Жили мы в Лесном, это до сих пор закрытый город. В советское время попасть туда считалось удачей. Город обеспечивали лучше столицы — в магазинах всегда были икра, бананы, мандарины... Поэтому когда мама и папа после института получили направление в Лесной, они были счастливы. Мои родители к закрытости и секретности имели самое прямое отношение. Папа, даже после того как уволился с должности, 5 лет не мог выезжать за границу. Родители по сей день живут в Лесном. Даже после того как я и сестры окончательно осели в Москве, они не захотели к нам присоединиться — у них там свой круг общения, друзья, родственники, старенькие папины родители.
Я же, несмотря на генетику и атмосферу нашего городка, передового и наукоемкого, всегда больше тянулась к творчеству. С 5 лет танцевала русские народные танцы, потом, когда танцев стало маловато, записалась в драмкружок.
Очень мне там нравилось. Каникулы напролет работала на всех новогодних елках. Когда другие дети валялись дома с кульком конфет, я неслась играть в спектаклях. Играла Снегурочек, лисичек, гномиков, а как-то мне даже доверили характерную роль Страхолюда — я сидела на дереве и пугала детей. То был мой звездный час — дети пищали, как мышки, от одного вида моих закрашенных темным гримом зубов и дикого парика! Вызывая у зрителей настоящие эмоции, я чувствовала себя практически профессионалом.
А однажды испытала то, что испытывают многие профессиональные актеры после «вчерашнего». Ужасно люблю коньки. Каждую зиму в Лесном заливают огромный каток, на котором вечерами полгорода собирается. И вот елки елками, а кататься-то хочется!
Перед премьерой сказки, где я, на минуточку, Снегурочка, мы с ребятами играем в догонялки на катке, кто-то за мной гонится, я удираю… Упала просто плашмя! В области глаза у меня моментально надулась, как в мультике, шишка, которая, несмотря на приложенный снежок, начинает мигрировать по лицу... К утру его добрую половину закрывал фиолетовый фингал, глаз заплыл. Когда я пришла в театр, смеялись все, кто меня встречал. Снегурочка с «фонарем» — редкое эстетическое зрелище. Замазали фиолет гримом, и со сцены вроде бы было ничего не заметно, но потом надо выходить к елке, водить с детками хороводы… И там одна мамочка, глядя на меня, все-таки не выдержала: «Какая у нас сегодня Снегурочка интересная!», засмеялась.
В Верхней Туре у бабушки я впервые влюбилась.
Вася жил этажом выше, заходил за мной, мы брали ракетки и играли в бесконечный бадминтон. Все девочки мне завидовали. Лета три играли. Держали ракетки, пока второй завязывал шнурки, подавали воланчики… Нежные детские чувства. Встречались мы только во время летних каникул. А однажды я столкнулась с ним в своем Лесном (оказалось, их семья перебралась туда). Переполошилась, покраснела, как обычно подростки делают, и прошмыгнула мимо, вроде как не видела. Вася, точно так же краснея-бледнея, сделал вид, что не заметил меня. Потом оказалось, что это была наша последняя встреча. Спустя полгода Вася погиб. Причем так все странно сложилось… На Урале много энцефалитных клещей. Васю укусили, он сильно заболел, ослаб, лежал дома. И надо же было, чтоб в это время в квартиру забрался вор! Мне рассказывали, Васька, еле держась на ногах, пытался его как-то остановить, но тот просто оттолкнул мальчишку.
В общем, Вася неудачно упал и разбил голову... Я долго не верила в то, что произошло, что такой трагедией закончилась моя любовь. Плакала. Сейчас, по прошествии многих лет, лицо Васи почти стерлось из памяти, остался только солнечный силуэт угловатого мальчика через дешевую ракетку, и до сих пор ставлю за упокой его души свечки.
К последним классам школы встал вопрос о моем дальнейшем образовании. В Лесном только филиал МИФИ, а делать из меня физика-ядерщика рискнул бы только враг человечества. Диагноз: гуманитарий абсолютный. Даже после жесткого маминого отбоя я не могла расстаться с книжкой и читала с фонариком под одеялом. Пыталась, конечно, поныть — вот бы мне в актрисы, но семья, испокон веков состоявшая из людей, имевших отношение исключительно к точным наукам, отказывалась понимать актерскую профессию.
Склонность к языкам у меня была всегда, и мама, как и все, не разделявшая моих восторгов по части театра, наняла репетиторов. Один из них очень хвалил факультет иностранных языков Нижегородского университета, туда-то я и поступила. Родители отпустили в другой город легко. Во-первых, они и сами когда-то уезжали из родных мест, чтобы учиться. Во-вторых, пребывая в нашем «законсервированном» Лесном, не очень понимали, насколько опасной в 90-е стала страна. Особенно для юной девушки.
Сейчас, когда оглядываюсь на то время, самой за себя страшно становится... Однажды в Нижнем села в такси и очень скоро поняла, что везут меня куда-то совсем не туда.
Дело пахло керосином. Выручил бутафорский сотовый телефон, который друзья в шутку подарили, и актерские способности. На заднем сиденье преступного авто, которое уносило меня все дальше от города, я исполнила этюд про то, как бандитские девочки разговаривают со своими покровителями. «Да я уже еду… Ты с охраной сегодня? «Мерседес»… Нет, белый. Пацаны меня встретят? Номер машины…» — и так далее в том же духе. Водитель с раздраженным матерком нажал на тормоз, развернулся и довез до нужного адреса. На самом деле могло чем угодно закончиться. Я же потом искренне веселилась от своей находчивости. В юности то ли легче какие-то повороты воспринимаются, то ли действительно существует некое провидение, которое присматривает за маленькими наивными недотепами.
Итак, жила я в Нижнем Новгороде, изредка навещая подружку, которая училась в Москве. Она грезила о карьере модели. И вот однажды я приехала, а она собирается на конкурс Elite Model Look в Дом моды Славы Зайцева. Потащила меня за компанию. Хохоча, поехали на проспект Мира, выходим из метро и, к ужасу своему, видим очередь из красавиц, которая прямо у метро и начинается. Столько хорошеньких девчонок в одном месте я еще ни разу не встречала! Побрели вдоль очереди к ее «голове», чтобы понять, куда же она ведет. Ага — к двери. А рядом еще одна дверь, и очередь к ней совсем маленькая, но все девочки на входе предъявляют паспорт. «Стоять на жаре неохота, — подумала я. — Пойду туда, где с паспортом». Я ж приезжая, поэтому всегда с собой носила документы и обратный билет. Тогда в Москве можно было только три дня жить без регистрации, проверяли строго…
А подружка моя жила в столице постоянно, поэтому паспорт с собой не взяла. Так что пошла я одна. Протянула паспорт, и почему-то меня пустили. Потом, конечно, поняла, что в эту дверь заходили те, кто прошел сколько-то туров. Но не выходить же обратно?! Слышу, велят надевать купальники. Дело было летом, вещи у меня с собой — нашелся и купальник. Вот вам смешно, а я правда ни о чем не думала тогда, и совсем не боялась, и не тряслась, как другие девочки, у которых «решалась судьба», — попала в поток, и меня, что называется, понесло. Многое кажется простым и само собой разумеющимся, когда тебе только 19 лет! Все переоделись, попудрились, ну и я тоже. Все пошли через коридор на подиум, и я следом. Так Аня Чурина попала в финал Elite Model Look.
Сам финал должен состояться через несколько дней, а мне в Нижний надо! Кроме того, ко мне начали подходить странные люди, которые порядком меня напугали. Какие-то женщины звали составить компанию состоятельным господам в сауне, мужчины обещали золото и бриллианты... В общем, удрала я и на финал не пошла. Но то участие в конкурсе все-таки сильно перевернуло мою жизнь.
Когда я выходила из Дома моды, ко мне подошел фотограф Александр Павловский и предложил сделать портфолио. Вторым человеком, кто проявил ко мне интерес, стал модельный скаут Алексей Васильев. Впоследствии именно он найдет Наташу Водянову, Женю Володину и других наших знаменитых девочек. И вот Александр сделал фото, взял мои координаты, и для меня история закончилась, я уехала.
Потом оказалось, что Алексей и Александр знакомы, фотосессия Павловского понравилась Васильеву, он отправил мои фотографии в Париж, и меня… пригласили по контракту во Францию в агентство VIVA Model Management, где работали Эди Кэмпбелл и Инна Зобова. Так я попала в модельный бизнес, а знание иностранных языков оказалось очень удачным подспорьем.
— Неужели и во Францию родители отпустили легко?
— Вполне. То, что их дочь теперь модель и едет за границу, не пугало, наверное, по тем же причинам, что и учеба в Нижнем Новгороде. Они слабо представляли реальную жизнь. Не будешь же рассказывать маме, что на дискотеке предлагают наркотики!.. Она меня просто забрала бы домой. А «допинг» и без родительских разговоров и чтений морали для меня всегда был табу.
Я видела достаточное количество красивых девочек, которых подсаживали на наркоту и превращали в проституток. Поэтому нельзя сказать, что в Париж я ехала наивным ребенком. Я знала языки (английский, французский) и кое-что повидала в жизни, так что была вполне благоразумной девушкой.
Правда, в Париже оказалось непросто. Осень. Город утопает в серой депрессивной дымке. Вокруг требовательные, скандальные люди, как мне казалось. Тогда я ошибочно записала в снобы всех французов. На самом деле такие они только в столице, на окраинах, на юге, в Нормандии или Гаскони, живут самые дружелюбные люди на свете. Но тогда я видела только парижан из модельного бизнеса, и они мне не нравились своими притворством и лицемерием. Город любви, воспетый в сотнях стихов, оказался обычным неприветливым мегаполисом.
Кроме того, это был мой первый опыт жизни за границей. Я грустила, тосковала по России. В двухкомнатной квартире жила то одна, то набиралось несколько девочек, но вскоре все опять разъезжались. Эдакий перевалочный пункт модельных кочевников. Не успеваешь ни с кем толком поговорить, не то что подружиться… Да и работа оказалась непростой. 7—10 кастингов в день. Чтобы везде поспеть, бегом из метро на автобус, а потом все в обратном порядке. Я писала печальные стихи, читала оставленную кем-то из предыдущих жительниц перевалочного пункта книгу Генри Миллера «Тропик Рака», что только усугубляло тоску. И в конце концов провалилась в жуткую депрессию. Думаю, она стала одной из причин того, что я застряла в болезненном и неправильном романе.
Не хотела быть одна, искала какой-то якорь… А он казался мне единственным, кто хоть как-то на этот якорь похож.
С тем мужчиной, назовем его Политик, познакомилась еще в Нижнем Новгороде в общей компании. Он был обеспечен, известен — в общем, по всем статьям достойный поклонник, как я тогда думала. А еще он был женат. Я прекрасно понимала, что все это ни к чему не приведет, но была серьезно увлечена. Мы встречались в разных странах, а в перерывах часами говорили по телефону. В Лондоне, Милане, Гамбурге, Нью-Йорке — ты то тут, то там. Нет дома, нет привязанности, на самом деле ничего нет, кроме вот этих телефонных разговоров. Мы то разбегались, то снова встречались. Так на постоянном надрыве и существовали.
У нас не было отношений «богатый мужчина и бедная девочка-моделька из провинции». Пусть моя карьера не принесла миллионов, но на достойную жизнь вполне хватало. Были и обложки глянцевых журналов, и мировые контракты с крупными фирмами — Johnson &Johnson, Samsung, Baume&Mercier, Steinbruck furs и т.д. Финансовая независимость была, моральной — нет… И это создавало серьезный дискомфорт.
Единственным светлым пятном в моей парижской жизни стали актерские курсы Джека Уолцера. Там было очень интересно, а однажды я даже ужинала с самой Сигурни Уивер! Она готовилась к фильму «Сердцеедки», для какой-то сцены ей понадобился русский акцент, и Сигурни очень хотела услышать его вживую. С Джеком они давно знакомы, и он предложил: «У меня учится русская девочка, она поможет!» Так я попала на ужин со знаменитой актрисой.
Уивер, помню, показалась мне небожительницей какой-то. Чрезвычайно профессиональна! Принесла сценарий, скрупулезно записывала транскрипции слов так, как я их читала, и мою речь на диктофон. Неделю я потом не ходила, а летала над землей — голливудская знаменитость спрашивала моих советов! Позже я поняла, что западные звезды прагматично относятся к своей работе и вовсе не страдают звездной болезнью. Им все равно, знает их весь мир или одна страна. Они просто работают. Такой подход мне очень импонирует. У нас, к сожалению, очень много стало звезд звездовых…
Начало весны. На курсах Уолцера предложили пройти кастинг на итальянский фильм, и меня утвердили! Какое же это было счастье — сняться в итальянском кино. После мрачного неприветливого Парижа окунуться в атмосферу солнечного Милана стало настоящим спасением, я до сих пор обожаю эту страну, которая дала мне столько сил и вдохновения.
Картина называлась «Банда». Меня пригласили, естественно, на роль проститутки из Восточной Европы, за которой бегает мафия. Ну с чего-то же надо начинать! Роль, прямо скажем, несложная, но экспрессивная, хотя реплик было немного. Большая их часть сводилась к «Aiuto, aiuto, per favore!!!», то есть: «Помогите, помогите, пожалуйста!!!» Снимали на улице, на площади Дуомо, поэтому прохожие с нескрываемым удовольствием сопереживали моей героине. За мной бегут мафиози, наперерез им кидается отважная полицейская, кто-то стреляет, она ранена в голову, кровь брызжет... Итальянцы, собравшиеся в хорошую толпу, подсказывали, одобрительно кивали, эмоционировали! Очень позитивные люди.
После съемок в «Банде» я твердо решила, что вернусь к своей детской мечте стать актрисой. А тут в мае — Каннский фестиваль! От Милана до Канн рукой подать, рассудила я и поехала. В Каннах остановиться негде, но не беда, сняла маленькую комнатку в Ницце и на фестиваль ездила электричкой. Знакомые из Италии дали мне какие-то билеты, аккредитацию — и я проникла внутрь. Почему-то мне показалось, что это и не сложно вовсе. Ходила на показы, слушала обсуждения. И вот после картины «Свадьба» я и мои знакомые оказались на after-party фильма на огромной яхте. Сейчас я уже понимаю, что владельцем судна был, наверное, Борис Березовский, но тогда я его не видела. Зато познакомилась с Лунгиным, мы очень мило пообщались. Павел Семенович спрашивал, как меня занесло в Канны, а я с воодушевлением рассказывала, что вообще-то я актриса, училась на курсах Джека Уолцера, снялась в итальянском кино и живу в Париже.
«Ну так заходи как-нибудь в наш с женой ресторан!» — предложил Лунгин. И однажды я зашла. Признаюсь, на пробы в фильм «Олигарх» действительно напросилась. Павел Семенович только запускал картину, за обедом, естественно, рассказывал, а я возьми и брякни: «Хочу в ваше кино». Почему-то сейчас я очень стесняюсь просить, а тогда произнесла это с детской непосредственностью. Ну как же – в Каннах была, у итальянцев играла, чего бы и про роль не спросить?.. «Приходи на пробы», — довольно прохладно сказал Лунгин, но я пришла. Он попросил почитать что-то из поэзии. Прочла стихи Поля Верлена. Оказалось, Верлен — любимый поэт Павла Семеновича. Как на духу говорю — этого я не знала! В общем, утвердили.
Пришла на площадку. Машкова я боялась как огня. Но он отнесся ко мне настолько дружелюбно, что весь мой зажим как рукой сняло. Я даже в него влюбилась. Мужчина редкого обаяния и, не побоюсь этого слова, сексуальности. Даже думала: «Ой! Как же теперь? Я ж вроде не совсем свободна…» Мой Политик живо отреагировал сценой ревности, мол, как-то ему не нравится такая натуральность. Потом я поняла, что эти чувства на съемочной площадке не больше чем творческий момент. Актер — инструмент, который должен настроить свою психофизику на партнера, и к реальной жизни это никакого отношения не имеет. Кроме того, мама мне говорила, что романы нельзя заводить в двух местах – на работе и в институте. Хотя однажды я этот запрет нарушила и не пожалела. Но все произойдет позже...
После «Олигарха» принимаю решение вернуться в Москву и попробовать поступить во ВГИК. Приняли меня на курс Мирзоева, Соловьева, Рубинчика.
— Куда же делся Политик?
— Никуда. Отношения с ним, скажем так, даже поменяли форму. Он пришел и сказал: «Давай жить вместе, я ушел от жены». Поначалу я пребывала в ступоре. Оказалась абсолютно не готовой к тому, что он уйдет из семьи, потому что никогда этого не хотела… То, что начиналось как союз двух свободных людей, взаимно не обязанных и не привязанных, обретало черты брака, в который я вступать не планировала. Первые года полтора честно пыталась с ним ужиться, но… Как выяснилось, между телефонным романом и совместным бытом — пропасть.
Политик оказался болезненно ревнивым человеком. Все мои однокурсники по ВГИКу подозревались в связях со мной только потому, что носили брюки. Меня называли патологической вруньей, которая спит и видит, как бы с кем-нибудь что-нибудь… Как-то под Новый год, когда движение в Москве традиционно умирает, я часа 3 ехала из института до дома. «Где шлялась?»— приветствовал меня любимый. Далее последовал часовой скандалище. И доказать, что ты застряла в пробке, хотела пить, в туалет и вообще еле доехала, было невозможно.
Контроль, который взялся откуда-то исподволь, с каждым днем становился все более обидным и тотальным. Может быть, дело было в большой разнице в возрасте… А может, в том, что я никогда не признавала, что кому-то принадлежу. Меня никто не приводил за ручку на подиум или в кино. Я пришла сама!
Политик считал по-другому, полагая, что чувство благодарности у меня отсутствует. Роман тянулся 5 лет. Хотя последний год больше походил на агонию.
И все время это вечное иезуитское ковыряние... Будто жилы наматывают на колесо! Такое отношение и неуважение способны убить любые чувства! Иногда хотелось сказать: «Ну конечно, я самая ужасная женщина на свете! Так давай, швырни лучше что-нибудь. Крикни!» И однажды я просто не выдержала этой жизни в постоянном ощущении вины и приниженности и решилась на уход. И он крикнул. «Уйти хочешь? Ну и проваливай! Кому ты тут нужна? Ты старая! В Москву каждый месяц приезжают толпы молоденьких длинноногих девочек!»
Прощание вышло каким-то итальянским — с битьем посуды, криками, злыми словами.
И я уехала. Через несколько дней вернулась, чтобы забрать свои вещи. Замки другие. Трубку Политик не берет… «Ладно», — думаю. Еще через пару дней к дому, в который я перебралась, подъехала машина. Грузчики пошвыряли коробки с моими вещами прямо на газон у подъезда. Вероятно, получили соответствующую инструкцию. Меня это развеселило. Как маленький, ей-богу! А ведь обеспеченный, известный человек, мужчина, в конце концов…
Долго я хотела как-то объяснить ему все, поговорить. Но не сложилось. Может, и к лучшему. Политик, если мы случайно где-то пересекаемся, до сих пор со мной не здоровается. Вероятно, по-прежнему сильно на меня обижен. Хотя, казалось бы, все у него сейчас хорошо — молодая жена, ребенок. Со мной все равно не склеилось бы, слишком разные мы люди!
Это мое личное мнение, конечно, но хуже патологического ревнивца ничего не может быть.
— Расскажите про Алексея Макарова, с которым вы снимались в «Знаках любви», в этом смысле про него просто поэмы слагают!
— Этот фильм стал моей дипломной работой, и на тех съемках у меня тоже случилась история! Правда, она скорее забавная, чем грустная… По сценарию мы с Макаровым любовников играли. Хуже того, в первый же день поставили съемки постельной сцены. Он тогда с Катей Семеновой, кажется, встречался. Она приехала с ним на площадку и дико веселилась от нашей эротики. Я была в страшном зажиме, Леша проявил верх такта и понимания. В общем, он показался классным и интересным партнером. Но вдруг артист Макаров чего-то решил загулять и на следующий съемочный день приехал несколько не в форме.
Снимали «сцену ревности» в кабриолете, он за рулем, но, слава богу, машина стоит на ручнике. Я рядом, на пассажирском сиденье, и мы ругаемся. Говорю свою реплику, отворачиваюсь от камеры, подсказываю Леше его реплику… Изображаем, словом, ссору, и вдруг он ка-а-ак укусит меня за нос! Черт… Это было больно, потом стало смешно, и успокоиться я не могла довольно долго. Со мной случилась настоящая смеховая истерика! Главное, никто, включая самого Лешу, не мог понять, зачем он это сделал. На следующий день виноватый Макаров приехал с букетом цветов и очень долго извинялся: «Ань, прости. Ты же понимаешь, что это был не я!» — «Конечно, Леша, это был твой герой». Ну а как тут не согласиться?
Ну так вот, после эйфории от сброшенных оков и избавления от Политика пришло чувство какого-то опустошения.
Несмотря на то что инициатором разрыва была я, навалилось одиночество. Казалось, со мной больше ничего не произойдет. Хотя, возможно, в голове просто засели те обидные слова, что были сказаны мне на прощание: «Кому ты нужна? Ты старая». 25 лет. Бабушка, конечно…
В Москву приехала моя младшая сестра Даша, средняя, Алена, уже к тому времени жила в столице, училась. И все мы, плюс мама, собрались в однокомнатной квартире в Черемушках. Спали вчетвером на полуторной кровати, поворачиваясь на счет «раз-два-три». После Парижа и Лондона — как контрастный душ. Хотя мы очень держимся друг за друга и никогда, наверное, не шутили так много, как тогда. В конце концов и это разрулилось. Даша с Аленой остались в квартире. Мама вернулась в Лесной. А я поехала жить к подруге Оле Зайцевой.
Кстати, она сыграла Панночку в нашем «Вие».
А потом совершенно случайно встретила свою большую и настоящую любовь. Действительно, как в той пословице: не было бы счастья, да несчастье помогло.
Очень нужны были деньги, заработанное на модельных контрактах неумолимо заканчивалось. Сестрам помогать надо, самой на что-то жить, а Москва — город дорогой. После фильма «Олигарх» я отказывалась от всех предлагаемых эпизодов, заявляя, что снимаюсь только в ролях. Фильмов выпускали тогда немного, и два года звонков с предложениями не было вообще. Особой пустоты я не чувствовала, потому что училась во ВГИКе, но червячок грыз — не приглашают же. И вот как только я рассталась с Политиком, начала отчаянно посылать просьбы в небо: «Мне помощь нужна!
Мне нужна работа!» И меня услышали: посыпались звонки с предложениями! В фильме «Мужской сезон: Бархатная революция» играть надо было крохотный эпизод, модель-наркоманку, но заплатить обещали хорошо.
Пока добиралась, на легком летнем платье оторвалась бретелька. Поэтому на площадке я первым делом кинулась искать костюмера с ниткой и иголкой. Петрухин потом вспоминал: «Смешная очень. Платье держишь, чтобы не свалилось. Мечешься чего-то. Рыжая, губастая…» Он тогда стоял с Лешей Кравченко, так тот мне потом другое рассказывал! «Видишь ту, рыжую? — спросил у него мой будущий муж. — Я на ней женюсь, и она родит мне детей». Стоп-кадр.
У меня тоже случился стоп-кадр. Алексей был в костюме, по всему воротнику которого заложены салфетки. Они забавно трепыхались на ветру, создавая странный образ эдакого мужчины-бабочки. И так привлек внимание, а тут еще и спросил: «Кого вы ищете?» — «Бригадира массовки. Хочу друзей пристроить». — «Я бригадир». Не поверила, конечно. Зачем бригадиру салфетки на рубашке? Такие салфетки актерам за воротник заправляют, чтобы гримом не запачкать одежду! Потом Петрухин взял фотоаппарат и начал меня снимать. «Очень странный человек», — окончательно решила я.
Внезапно выяснилось, что мне расширили роль, и я должна отправляться в Прагу, в которой изначально у меня не было эпизодов. К тому времени, конечно, узнала, что Петрухин никакой не бригадир массовки, а артист и продюсер картины.
Хотя он мне и «бригадиром» понравился. Что-то чувствовалось в нем такое, чего мне сильно не хватало в людях…
Когда я приехала в Прагу, выяснилось, что поселили меня в роскошный отель. Захожу в номер, а вокруг — цветы. Оказалось, что в этой гостинице из группы остановились только Петрухин и Кравченко, все остальные живут в другом месте. Я поняла, что за мной пытаются приударить, и даже порывалась уехать, потому что непонятно, каков этот человек и что ему надо. Но Леша повел себя крайне корректно.
Через пару дней мы с ним шли по Праге, и у меня развязался шнурок на кроссовках. Я даже среагировать не успела, а Леша присел на корточки и завязал. Это было дико трогательно.
Непривычно. Странно. Но так приятно!
На следующий день он забежал в магазин по дороге и купил мне мужскую футболку с пантерой. «Вот на нее ты похожа», — сказал.
Обратно мы летели уже вместе. Говорили, говорили и не могли наговориться. Из аэропорта Петрухин поехал меня провожать, а я к тому времени успела съехать от Ольги в настоящий клоповник (только на него и хватило денег) на «Щукинской». Алексей, увидев мою халупку, ахнул: «Почему ты живешь в таком ужасном месте? Я сниму тебе нормальное жилье, просто сниму, и это ни к чему тебя не обяжет. Только, пожалуйста, переезжай!»
Квартира в центре была хорошей. Петрухин в нее даже не заходил. «Таких мужчин не бывает, — думала я.
— Какой же в нем подвох?» Никаких близких отношений между нами не было. Мы гуляли, смотрели на звезды, разговаривали... И даже я уже как-то хотела бы продолжить, живая же, не деревянная, но в постель меня никто не тянул. И это было странно…
На первом же свидании в Москве тет-а-тет я поняла, что хотела бы родить от него ребенка. До этого меня подобные желания не посещали, а тут явно захотела семью, малыша, дом. Через три месяца, поняв, что расставаться и разъезжаться в разные концы города надоело, мы начали-таки жить вместе. И если предыдущие отношения были болезнью, новые казались сплошным развитием. Я успокоилась.
«Грыз» только один пунктик. Поймет ли он мою профессию? Не будет ли невеселых повторений «особенностей» из предыдущих отношений?
На премьеру «Знаков любви» пошли вместе. Я ужасно волновалась, как Алексей воспримет любовные сцены, меня в них… То есть в контексте предыдущего Отелло дергалась. Пока смотрели, краснела, синела, леденела и все думала, что же он скажет, когда включат свет?.. «Вот посмотрит и не женится на мне никогда», — мрачно размышляла я… Но он сказал, что понравилось.
Во второй раз я дергалась, потому что кино — это все-таки пленка, а театр — это «живая я» в любовной сцене спектакля «Предательство» режиссера Владимира Мирзоева. Но все закончилось еще смешнее… По сюжету моя героиня изменяет мужу с его лучшим другом. И вот изменяю я, значит, Суханову с Мерзликиным на сцене Театра имени Вахтангова, а любимый Петрухин из зала наблюдает за процессом в ходе генеральной репетиции.
Заходит после прогона в кулисы и говорит: «Ань, ну ты что? Как треска мороженая… Больше секса надо!» И я подумала: «Yee-es! Это мой мужчина!» Все страхи как рукой сняло. Я поняла, что мне доверяют, значит, любят!
— Я не очень поняла, откуда Алексей Петрухин вообще взялся в киноиндустрии. В одних газетных заметках он — бывший юрист, в других — предприниматель…
— Да уж, Петрухин — личность мутная. Шучу, конечно. Сам он говорил, что пришел в кино, чтобы снова ощутить вкус к жизни. Он много кем успел поработать, была даже какая-то темная шпионская история. С Юрием Николаевым, когда тот занимался конкурсом юных талантов «Утренняя звезда», полстраны объехал. Лешина жизнь — как американские горки, история про принца и нищего в одном лице…
Даже телохранителем у Аллы Пугачевой поработал! А на нашей с ним свадьбе, которая обошлась под миллион долларов, пели Киркоров с Басковым и Тото Кутуньо. Вот ведь как в жизни бывает!
За десять лет, что мы с Петрухиным вместе, многое изменилось, конечно. Мы повзрослели. Родилась наша чудесная Ксения. Но трепетность в отношениях сохранилась. И это классно.
— «Вий», который снимался неприлично долго, стал сенсацией этого года. А чем вас с Алексеем именно Гоголь привлек?
— Изначально делать «Вий» мечтал режиссер Олег Степченко. Две предыдущие работы в содружестве с продюсером Петрухиным снял фактически по просьбе оного, в качестве некоей пробы пера.
Даже сейчас люди не очень понимают, как Алексей доверил такой масштабный проект, как «Вий», не самому опытному режиссеру. В мире вообще мало людей, которые были бы так же преданы друг другу. Хотя они и очень разные… Леша вырос в деревне, он такой мужик-мужик, а Олег, конечно, богема. И именно Олег загорелся «Вием». «Гоголь – это культ, — говорил. — В советское время «Вий» был настоящим бестселлером». Но только они надумали начинать и стали мониторить «поляну», как выяснилось, что идея витала в воздухе. Еще три компании хотят запускаться с «Вием»! И мальчики заторопились. В срочном порядке сняли павильон, наняли девочку-гимнастку летать в гробу, Хому Брута изобразил сам Петрухин, сняли ролик, наложили музыку и успели застолбить место! Ролик получился настолько кинематографичным и запоминающимся, что с ними решили не связываться – мол, там все ресурсы есть, чего тягаться?..
Из конкурентов выпустился только фильм «Ведьма», на любителя такое кино. А наш «Вий» рос, креп, менялся.
Пригласить на роль Джейсона Флеминга, который привнес в фильм неповторимый английский стиль, Леша придумал. Выглядело это так — проснулся Петрухин одним прекрасным утром и говорит: «А не позвать ли нам Флеминга? Жена, ты вроде иняз оканчивала, можешь написать красивое письмо английскому артисту?»
Идея показалась мне настолько безумной, что я легко это письмо написала, на всякий случай сопроводив справкой о том, кто такой Гоголь и как много он значит в русской литературе. Каково же было удивление, когда представители Джейсона Флеминга ответили!
Я вела переписку, с ужасом понимая, что занимаюсь чем-то не очень порядочным, — в тот период наш «Вий» был вилами на воде писан, то есть вообще ничего определенного... Но аргументы сработали. С голливудской знаменитостью начали общаться люди со студии, отправили ему сценарий. Он прочел и сказал, что отказывается, потому что сценарий дурацкий. Оказалось, плохо перевели. Отправили второй вариант. «Другое дело! Ох уж эти русские», — сказал Флеминг и приехал. Мы сняли несколько сцен с его участием, а потом…
Грянула катастрофа. Кризис. Лопнул банк, в котором был практически весь наш бюджет. Никто не ожидал. Помню, Леша пришел и сказал: «Ты ж понимаешь, что вешаться я не буду?» «Да уж, — говорю, — вешаться не надо».
«Ты меня, конечно, бросишь. И правильно, — продолжал муж. — Да, мы живем в красивом доме за городом, но нам нечем за него платить. У нас есть машины, но нечем их заправлять». «Давай думать, — предложила я. — Мы можем сдать мою квартиру в Москве, давай сделаем антрепризу, сериал… Только давай что-то делать!» По поводу «бросить Петрухина» — это уж не дождется. Я мужняя жена. Значит, как мой муж может жить в данный момент времени, так приспособлюсь и я.
Помню, как давно, еще на Урале, папа ушел с работы. Попытался заниматься бизнесом, но не все получалось, было тяжело. Он умный человек и хороший специалист, но совсем не торгаш. А троих детей надо как-то кормить… Тогда мама, тоже специалист и техник, завела приусадебный участок. Научились копать, сажать, полоть. Мы жили натуральным хозяйством! И никто не собирался вешаться или друг от друга сбегать.
«It’s оkay, — говорила я Леше.
— В любой жизни случаются взлеты и падения. И только бездуховные американцы во время Великой депрессии выпрыгивают из окон, но мы с тобой русские, мы другие! Мы не имеем права распускать нюни, у нас дочь в конце концов». «Ты же рассчитывала на другую жизнь», — ныл муж. Тяжело было дико. Но в общем-то… Кое-что продали из собственности, сдали мою квартиру, я зарабатывала в театре, на съемках, и на это получалось жить. Нормально.
Но как отказаться от мечты? И однажды Петрухин приехал домой «на подъеме». «Посмотри, — говорит, — фильм про Хичкока. Это же про нас с тобой!» Я не понимала, что у нас общего с Хичкоком, потому что на тот момент плохо знала его биографию.
Оказывается, он заложил дом, чтобы снять свою картину «Психо», и в итоге не прогадал. Ясно. Чтобы доснять «Вий», надо заложить наш прекрасный загородный дом... И мы не побоялись! Я не боялась, потому что я с мужем. Потому что всегда верила в этот проект. Да и единственное, чего я боюсь в жизни, — это за здоровье своих близких. Все остальное — мишура. Все мы под богом ходим: сегодня ты — бедняк, а завтра — богач. Моя жизнь научила меня относиться к деньгам без излишнего пиетета.
И надо отдать должное Алексею, он верил в проект, когда уже никто не верил. Даже я иногда заводила с Ксюшей разговоры, что, может быть, нам придется уехать из нашего дома в квартиру: «Это нормально. Главное, что мы все будем вместе». И дочка кивала головой.
Люди из киноиндустрии подходили. «Ну что? Не доделали? Да уж склеили бы свою шнягу из того, что сняли», — и снисходительно так похлопывали по плечу. Другие говорили более сочувственно, по-доброму, но суть была той же — не потянуть вам.
…Через два года я снова писала Флемингу. Он ответил, чтобы проваливали к черту. Но мы упорно сыпали на его голову письма с объяснениями. В конце концов Джейсон сдался. Но контракта не подписал. А европейцы же какие? Нет документа — и они не чувствуют себя обязанными. И вот конец прошлого августа, у нас в Праге огромные декорации, группа, надо снимать большой блок с участием Флеминга. А у него только что родились близнецы, супруга что-то задепрессировала, и Джейсон сказал, что не приедет, мол, сорри, таковы обстоятельства. Это было похоже на повторение катастрофы.
На ветер летели колоссальные деньги, которые мы и так еле-еле наскребли. Что делать? Сняли все, что могли, без Флеминга и опять сели ему писать. Хоть обижены были страшно. Он, похоже, тоже переживал, что сильно нас подвел, поэтому когда наконец приехал, так работал! По 16—18 часов в сутки не уходил из кадра. Ни капризов, ни претензий. Наши на него смотрели с восхищением: голливудская звезда полдня лежит лицом в грязи и не пищит. Вся группа в него влюбилась!
— Актеры побаиваются сниматься в фильмах сомнительной энергетики, говорят, что и в реальную жизнь начинает проникать мистика…
— Мне понравилось то, что получилось у нас в итоге. «Вий» — не классический ужастик, он и страшный, и смешной, в чем-то приключенческий, а в чем-то даже детективный.
Мне изначально предложили роль Панночки. Все мы немножко ведьмы, но у мамы особенно сильная интуиция на многие вещи. И она, мягко говоря, не посоветовала. Кроме того, я как раз забеременела и посчитала, что в таком состоянии в гробу сниматься действительно не очень правильно. В итоге сыграла возлюбленную Джейсона Флеминга, не зря же столько с ним переписывалась! Кстати, смешно, но по сценарию это он пишет и отправляет с голубями мне письма на протяжении всего фильма.
Хотя и необъяснимое тоже присутствовало. Мои сцены начали снимать зимой в замке Сихров, под Прагой. А в нашей семье все очень уважают горные лыжи. Лет пять подряд ездили кататься. И в эти короткие каникулы решили рвануть в Австрию. Последний день, последний спуск, завтра — на съемки в Прагу. Причем перед этим я спускалась с «черных», самых сложных трасс, получая огромное удовольствие.
И вот съехала в последний раз и давай уговаривать мужа: «Давай еще по разочку…» «В гостиницу!» — командовал Петрухин. «Ну Леша, — ныла я, — ну когда в следующий раз выберемся», — и уговорила, конечно. Поднялись на «синюю» трассу. Упала я практически на ровном месте и на маленькой скорости, поэтому лыжа не отстегнулась и нога вывернулась неестественно... Пронзила дикая боль. Причем почти сразу подъехали сани-эвакуатор, нас предложили отвезти, но мы почему-то уперлись: «Мы в порядке, сами доберемся». Спасатели уехали, а я очень быстро выяснила, что встать не могу — нога сломана. И вот Петрухин наперевес со мной и с лыжами шел по этой целине до подъемника, ворча: «Говорил же…» Сделали операцию, надели лангетку, и я отправилась сниматься, благо все безобразие на ноге удачно скрывал кринолин.
Некоторые сцены, правда, пришлось подрезать, потому что было видно, как я прихрамываю.
Если объективно, фильм снимали много лет, и было бы странно, если б вообще не произошло ничего из ряда вон. Ушел из жизни замечательный Валерий Золотухин. Еще один чудесный актер, Александр Яковлев, сильно заболел во время съемок, сейчас, увы, в коме. Но и положительное было — у нас с Петрухиным родилась дочь. У Флеминга — близнецы. Леша Чадов и Агния Дитковските на протяжении всех съемок ссорились, разбегались, но мирились и в конце концов поженились. Такая вот мистика.
Настоящие же чудеса начались в первые недели проката. Наш «Вий» показывал сумасшедшие цифры. Несмотря на отсутствие поддержки телеканала, первый же уик-энд поставил нас по кассовым сборам впереди «Сталинграда» и «Аватара».
То есть без массированной рекламы люди просто встали и пошли в кино. Удивительно! Надеемся, что за этим стоят именно светлые силы. Потому что мы все-таки старались создать светлую историю. Возможно, наш «Вий», который был снят по мотивам повести Гоголя и в котором присутствуют дополнительные сюжетные линии и герои, даже станет некоей франшизой, как «Пираты Карибского моря». По крайней мере кинокорпорации с мировыми именами проявляют к этому интерес. Фильм в скором времени посмотрят зрители в Китае, США, Европе.
Для меня же важно то, что мы никуда не переезжаем из своего любимого дома. В конце концов у него тоже есть своя отдельная энергетика — это счастливый дом!
Подпишись на наш канал в Telegram