Под утро, едва Клэптону на секунду удалось нырнуть в сон, резкий телефонный звонок выдернул его из забытья, словно нашкодившего щенка за шкирку. В трубку что-то истерично кричала Лори, совершенно нечленораздельно, на диком, непонятном языке. «Конор» было единственным словом, которое различил Клэптон среди этой шумовой атаки. Что Конор? Где Конор?
— Мне прийти? Что-то случилось? — Эрик никогда не слышал у Лори такого голоса, непохоже, чтобы она вчера пила, Лори вообще этим не злоупотребляет.
Крикнув, что сейчас придет, Клэптон наспех оделся и выскочил на сырой мартовский воздух.
Из отеля Mayfair Regent до 57-й улицы, где остановилась Лори с их сыном Конором, было в принципе недалеко. Еще издалека Клэптон увидел, что здание оцеплено, вокруг мигают и воют полицейские машины. Огромная толпа людей волновалась и гудела. Подбежав, Клэптон услышал: случилась трагедия — из окна 53-го этажа небоскреба выпал мальчик.
Увидев истошно кричавшую, растрепанную женщину с расцарапанным красным лицом, в которой он с трудом узнал Лори, Эрик вдруг понял: разбившийся мальчик — его 4-летний сын Конор. Клэптона, словно подушкой, прихлопнуло абсолютное бесчувствие, ему будто вкололи анестетик и заморозили чувства.
Совершенно спокойно он отвечал на вопросы полицейских и докторов: да, он приходящий отец, с мальчиком никогда не жил, Лори дель Санто — бывшая подруга и мать его сына. Он специально прилетел в Нью-Йорк увидеться с ребенком. Что здесь делала Лори? Она и ее новый бойфренд Сильвио собирались купить в Нью-Йорке квартиру, а та, в которой случилась трагедия, — квартира их близких друзей.
Конора похоронили через 4 дня — 24 марта 1991 года — в церкви Святой Магдалены родного городка Клэптона Рипли, что в 50 километрах от Лондона. Лори и ее итальянские родственники вели себя крайне эмоционально: рыдали, выли, голосили. Эрик Клэптон стоял молча, не проронив ни одной слезы.
Он прекрасно понимал, что выглядит этаким бесчувственным чурбаном-англичанином, непрошибаемым, равнодушным извергом: даже трагическая смерть белокурого невинного ангелочка не смогла пробить броню его черствости.
— Я пойду, Лори, — тронув за плечо рыдающую женщину, еле слышно произнес Клэптон и, надев шляпу, побрел куда-то по знакомым с детства улочкам. В голове путались музыкальные фразы, зато не было ни единой мысли. Все его тело до последней клетки охватило ощущение справедливо свершившегося наказания. А чего он ждал от жизни? Все правильно... Вот и доказательство существования бога для сомневающихся. Но почему пострадал малыш? За что расплатилась Лори? А черт его знает за что! С ним-то все ясно — он безнравственный, бесхребетный, психованный алкаш, обманувший десятки женщин, предававший друзей, выкинувший из дома жену...
Какое к нему может быть снисхождение?
После похорон Клэптон целыми днями валялся на диване в своем доме в Хертвуде, наполняя доверху пепельницу окурками, а потом просто вываливал эту вонючую кучу за окно. На столе росла гора писем, приходящих отовсюду; кто-то их приносил, складывал, кто-то ставил ему тарелки с едой, он не помнил кто. Какая-то прислуга, наверное. Кто ее нанял? А бог ее знает, да и какая разница? Может, о нем заботятся ангелы? Может, он и сам уже на том свете и не осознает этого? Иногда Клэптон наугад вытягивал какое-нибудь письмо, просто чтобы чем-то заняться, почему-то ему было страшно дотронуться до гитары — она стояла тут же, в углу. Обычно в тяжелые времена он спасался именно ею, хватался за гриф, как утопающий за надежную руку друга, и гитара всегда вытягивала его из омута.
Но, видно, сейчас не тот случай.
Письма шли и шли — от друзей, от знакомых и незнакомых. Вот Кит Ричардс пишет: «Если я могу что-то для тебя сделать, дай мне знать». Старина Ричардс, что тут можно теперь сделать? Надо же — вот письмо от семьи Кеннеди, вот соболезнования от принца Чарльза. А ведь ты, Эрик, стал знаменитостью! Но почему-то чувствуешь себя при этом как последнее дерьмо.
«Клэптон самый черный изо всех черных блюзовых гитаристов!» — вспомнился почему-то шикарный комплимент, который кто-то сделал ему на вручении «Грэмми». А вот письмо от Конора, малыш написал его из Милана перед поездкой в Нью-Йорк: «Я очень скучаю, папа.
Мы пойдем в зоопарк?» Теперь уже, наверное, не имеет значения, что в зоопарк они пойти не успели, зато накануне трагедии Клэптон водил сынишку в цирк на Лонг-Айленде, а потом они лакомились сладостями в любимом итальянском ресторане Клэптона — Bice. И очень много смеялись. Эрик по такому случаю надел серьезный костюм: он впервые в жизни отважился пойти куда-то с сыном вдвоем, до этого они всегда встречались только в присутствии Лори. Она боялась доверить ему ребенка. И ее легко понять: разве можно положиться на такое чудовище, как он: законченного алкоголика, который способен сорваться в любой момент, человека с непредсказуемыми скачками настроения? (Ему хотелось то немедленно схватиться за гитару, то срочно вломиться к кому-то в гости, то подраться с прохожим.) Зная себя, Клэптон и сам боялся брать ребенка, хотя втайне мечтал об этом.
Тогда, в цирке, а потом в ресторане с Конором Эрик время от времени словно видел себя со стороны: приличный 46-летний отец, тщательно выбритый, нормально одетый, совершенно трезвый. Играя с мальчиком, он все удивлялся, как ему нравится эта новая респектабельная роль.
Кем он считал себя? Свиньей, ублюдком, придурком, правда, ко всему этому окружающие неизменно добавляли эпитет «талантливый». Хорошо, им виднее. Музыка с подросткового возраста стала его наркотиком, не всякая, конечно, а именно блюз. Если бы дед не купил Эрику в 13 лет гитару, интересно, кем бы он стал? Неужели дизайнером? Ведь Эрик проболтался несколько лет в художественной школе Kingston, даже считал, что у него неплохой портфолио, но из 50 человек вышибли только его одного, что, по правде говоря, было обидно и унизительно.
Впрочем, к унижениям ему не привыкать.
Он вырос в крошечном городишке Рипли. Отец был строителем, мама Роуз — хлопотливой домохозяйкой. Домик у них хоть и очень маленький, но уютный и чистенький, со множеством вышитых салфеточек и прочих мещанских безделушек. Эрик рос слабаком: худющий, пугливый, замкнутый, недоверчивый. Если до девяти лет его существование можно было назвать в общем сносным, то в девять лет мир рухнул — такое не с каждым случается. Помнится, он уже лежал в кровати, свернувшись калачиком и с ненавистью думая, что завтра пацаны снова начнут его дразнить за то, что шарахается от футбольного мяча, как от пули. Громкий, отчетливый шепот тетки Сильвии прервал его мысли.
— Надо наконец сказать мальчику правду, — произнесла тетка. — Он должен все узнать про то, кто такая Пэт!
Кто такая Пэт? Да он прекрасно это знает — его старшая сестра, приехавшая к ним погостить из Германии с мужем и детьми, 6-летним Брайаном и годовалой Шерил. Дети как дети, вон сопят в смежной комнате, а Шерил еще и вскрикивает во сне, вертится как юла, не дает ему заснуть. Пэт — красивая, с пышными волосами и чудесной улыбкой. Она была уже взрослая, когда он родился, и никогда с ними не жила.
Наутро Эрик наставил на Пэт, хлопотавшую на кухне, игрушечный пистолет.
— Я хочу наконец узнать, кто ты такая! — с шутливой серьезностью произнес мальчик, передразнивая тетку.
Меньше всего он ожидал, что сестра выронит тарелку и расплачется.
— Прошу тебя, умоляю, прости меня, Эрик, — забормотала она сконфуженно и виновато, пряча от него покрасневшие глаза.
— За что? — растерялся мальчик.
— Я знаю, они все сказали тебе, — твердила Пэт. — Да, это ужасная правда!
— Что? — пискнул Эрик, охваченный испугом и дурным предчувствием.
— Ну как что? То, что я твоя мать...
И мир рухнул. В голове словно поднялся ветер и перемешал, перепутал все понятия и представления, которыми жил Эрик и на которых незыблемо держалась его жизнь.
Пэт — его мать? А кто же тогда мама Роуз? А папа Джек? Значит, усатый дядька, муж Пэт, — его отец?
В тот день Эрика искали до самого вечера, а он стоял в самом дальнем углу сада у пруда, и остервенело швырял в воду маленькие и большие камешки. Час швырял, другой, третий... Перепуганная мама Роза с громким плачем кинулась к нему, но он чуть было не запустил камнем ей в лицо. Во всяком случае, хотелось очень. Дома за столом упорно молчал, насупившись и глядя в свою тарелку, пока взрослые по очереди беспомощно пытались объясниться. В свои 9 лет Эрик мало что понял, ну а потом ему все стало ясно, чего там. 16-летняя Пэт связалась с канадским солдатом, он сделал ей ребенка, после чего, как водится, заявил, что женат, и отбыл восвояси в свою Канаду. Родители Пэт скрывали, как могли, от соседей позор дочери, и та родила Эрика тайно, на чердаке, а затем покинула городишко.
Всем сказали, у семейства Клэптон родился долгожданный поздний ребенок. Так бабушка с дедушкой превратились в родителей. Занятно: позднее Пэт вышла замуж за другого канадского солдата, собственно, с ним она и приехала. По крайней мере хорошая новость заключалась в том, что усатый тип, муж Пэт, не был отцом Эрика. Уже будучи взрослым, Клэптон узнал, что его настоящий отец давным-давно умер.
— Можно мне теперь называть тебя мамой? — волнуясь, спросил Эрик, когда улеглись страсти.
Ответ обжег его.
— Нет, — завила Пэт, — нельзя. Это будет очень больно для мамы Роуз, ну и мои дети ведь ничего не знают…
«Мои дети».
Всю жизнь Клэптона будут преследовать эти слова: ее дети, дети его матери, он к ним не относится, он чужой, лишний, незаконный, его вообще не должно было быть. Именно так он и ощущал себя всю жизнь — не тем, не таким, неподходящим, человеком второго сорта. Вот откуда, наверное, постоянно грызущее его чувство вины перед всеми и за все — делал он что-то, не делал — не важно. Теперь вот погиб его собственный сын, так Клэптона чувство вины просто разрывает. Все вокруг твердят в один голос: мол, это просто несчастный случай. Но ведь малыш Конор родился именно у него! И Эрик был ужасным отцом, хуже просто не бывает! Он редко звонил сынишке, они нечасто виделись, и Лори, мать Конора, вечно была на Клэптона в претензии. Найдется ли вообще на свете такая женщина, которая на Клэптона не в претензии и не точит на него зуб?
Он — дерьмовый отец! Но муж, любовник, бойфренд, или как это там называется, ничуть не лучший. Девчонок было у него немерено, они находили его харизматичным, красивым, талантливым. А он разбрасывался ими, частенько одалживал друзьям. Впрочем, в такой уж психованной тусовке вертятся рок-музыканты. Он сам стал гитаристом стихийно, вцепившись в подаренный дедом инструмент. Музыкальное образование Клэптон получил, слушая радио и пластинки, подыгрывая исполнителям. По выходным слушал в пабе Сида Перрина, косившего под Марио Ланца, или Баллера Коллье, задушевно игравшего на аккордеоне. Однако вкусы Клэптона определились быстро: фолк, джаз и рок-н-ролл, и он до сих пор не изменил им. Но как мешала поначалу треклятая зажатость и неуверенность в себе!
Ему решительно всегда казалось, что он хуже всех и над ним либо смеются, либо хвалят из жалости.
С гитарой в обнимку Клэптон с 17 лет уже все вечера проводил, болтаясь по фолк-клубам в районе Сохо, знакомился с такими же сдвинутыми на музыке волосатыми парнями… За выпивку и одобрительные свистки они играли композиции Джона Ли Хукера и Фредди Кинга, Клэптон обожал исполнять на бис «Boom Boom», «Slow Down» и «I Love The Woman». Клэптон лопался от гордости, когда его взяли в первую группу — Roosters, прожившую всего 6 месяцев. Потом была группа Yardbirds, ее сменила John Mayall & the Bluesbreakers, затем другие… Мало-помалу Клэптон приобретал известность как гитарист и понемногу стал ездить по стране, играя там и тут по клубам, постепенно обзаводясь поклонниками…
Вместе со славой в его жизнь входил алкоголь, тем более что в 1960-х в их тусовке выходить трезвым на сцену считалось моветоном.
Одно время в начале 1960-х Эрику казалось, что и джаз, и блюз издыхают, что распространяющаяся по миру, подобно эпидемии чумы, битломания похоронит все прочие музыкальные течения, но, слава богу, этого не случилось. Впервые Клэптон увидел Beatles со спины — четверка одетых в одинаковые черные кожаные куртки парней с одинаковыми стрижками, они зашли в клуб The Marquee послушать недавно появившихся Rolling Stones. Xотя музыкально роллинги были и чужды Клэптону, иногда он заменял Мика Джаггера, особенно когда у того по пьянке садился голос. Леннон же всегда казался Клэптону высокомерным и неприятным, а вот с Харрисоном они быстро сошлись: Джордж был открытый, не зацикленный на своей славе, как ни странно, он питал слабость к блюзу и частенько играл с Клэптоном на джемах.
Так вышло, что после случившегося несчастья с сыном первым из друзей к Клэптону примчался именно Харрисон.
И Эрик бесконечно повторял, что хочет понять причину случившегося. Его мозги зациклились на этом безнадежном поиске причины, он возвращался к мучившим его мыслям снова и снова, словно блуждал в бесконечном лабиринте.
— Как думаешь, Джордж, может, все-таки это Пэт меня прокляла? — угрюмо повторял Клэптон, наливая обоим очередную порцию виски.
— Считаешь, Пэт — ведьма? — отозвался Харрисон, сосредоточенно рассматривая что-то в своем стакане и не глядя на Клэптона.
Они пили третьи сутки, немного щипали гитару, и Харрисон все пытался увести разговор в философские дебри, но Клэптон не поддавался: проповедь индийской мудрости, к которой был склонен Джордж, его сейчас не цепляла.
Пэт, о которой шла речь, была сначала женой Харрисона, а потом Клэптона. Самое удивительное, что Эрик фактически увел ее у друга, но Джордж до сих пор не проклял его.
Среди сотен девчонок, ошивавшихся вокруг музыкантов их круга, Пэт Бойд была самая красивая. Клэптон увидел ее впервые в 1967 году за кулисами Savile Theatre в Лондоне после концерта группы Cream, в которой он тогда играл, и втюрился без памяти в эти огромные серые глазищи и тоненькую изящную фигурку. Пэт напоминала дорогую фарфоровую статуэтку с длинными белокурыми волосами из немецких книг, которые иногда привозила мать Клэптона.
Теперь, по прошествии лет, Эрику казалось, что на самом деле ему по-детски хотелось обладать всем тем, что имелось у Харрисона: как ни крути, он мерзко ему завидовал.
Несмотря на то что у Клэптона уже была собственнaя слава отменного блюзового гитариста и его фанаты скандировали на концертах «Клэптон — бог!» и даже украшали метро подобными надписями, до Beatles ему пока было далеко. У Харрисона были элегантные спортивные машины, дома и самая красивая в мире женщина. Клэптон зачастил в Эшер, Харрисоны тогда жили там, в живописном бунгало с экзотическими круглыми окнами и огромным камином. Послушать новые пластинки, поиграть вместе — все это было для Клэптона только предлогом. Пока Джордж, меланхолично перебирая струны и глядя невидящим взором в окно, сочинял одну из своих самых красивых песен «Here Comes The Sun», Клэптон запойно целовался с Пэтти, прижав ее в углу под лестницей.
Жена Харрисона не стала строить из себя недотрогу и не скрывала, что ей льстит клэптоновское обожание. Тем не менее совесть Эрика брыкалась, ведь он как-никак обманывает друга, однако тоненький голосок этой самой совести легко глушился дозами алкоголя. Какой же наглости надо было набраться, чтобы весь альбом «Layla» целиком посвятить своей любви к чужой жене, не стесняясь, выпустить его и колесить повсюду, исполняя живьем! Но для начала Клэптон рассчитывал соблазнить своими песнями Пэтти. Та пришла от них в восторг и в избытке чувств обильно полила голову влюбленного трубадура грохнувшим в потолок шампанским.
— Теперь я точно не уйду от Джорджа! — таков был ее неожиданный приговор. — Боюсь связываться с еще одним гением!
Такие дела... Залы по всей стране и в Америке тоже ревели и стонали от восторга, когда Клэптон нервно, эмоционально, как умел он один, рвал душу своей композицией «Layla», а Пэт по-прежнему не хотела с ним связываться, хотя любая из сотен девчонок, с ума сходивших по Клэптону, была готова ковриком, подстилкой, да чем угодно расстелиться у его ног. Он пользовался ими, ведь оглушившая его любовь к жене друга вовсе не сделала Клэптона сексуально воздержанным, и давно канули в Лету времена, когда Эрик был патологически застенчив. Однако излечиться от безнадежной любви к Пэтти никак не удавалось. Может быть, именно потому, что она была безнадежной.
— Отныне я буду жрать героин на завтрак, обед, ужин и детский полдник, поняла?
Сдохну, и за это ответишь ты! — проорал Клэптон в лицо удивленно хлопающей глазами Пэт и забрался на дерево перед окном ее комнаты, улучив момент, когда она останется одна. С дерева он грохнулся комедийно, приземлившись безо всякой цирковой элегантности и сломав ногу. Эрик чертыхался и одновременно благодарил бога, что руки остались целы. И между прочим, вовсе не Пэтти выскочила на его вопли.
…— Помнишь, Джордж, как я, придурок, свалился с дерева у вас под окнами? — угрюмо ухмыльнулся Клэптон.
Харрисон кивнул и засмеялся. Он прекрасно знал уже тогда, что Эрик со всех сторон подкатывается к его жене.
— Слушай, а чего ты не пришиб меня тогда?
— А я знал, чем все кончится, — спокойно ответил Харрисон. — Чего было суетиться? Она все равно ушла бы, а тебя я всегда любил, как младшего братишку.
В больницу тогда со сломанной ногой Клэптона отвез Джордж, а Пэтти даже из своей комнаты не вышла посмотреть, остался ли в живых ее воздыхатель. Зато данное Пэт слово Клэптон свято держал и превратился в самого настоящего наркомана.
Диета была строгой: бутылка бренди в день, несколько порций героина в сочетании с гамбургерами из соседней забегаловки и бесконечные шоколадки. Его разнесло: живот вываливался из штанов и тянул на хроническую 7-месячную беременность, одышка, негнущиеся ноги — старики поднимались на 3-й этаж проворнее, чем он.
Таяли деньги, которыми Эрик так гордился, ведь на героин уходила в среднем тысяча фунтов в неделю, на сегодняшние деньги это около 8 тысяч фунтов. В конце концов с Клэптоном связался его менеджер и робко сообщил, что финансы непостижимым образом тают. Может, у них завелся вор? Ведь мистер Клэптон, судя по его виду, не шикует, ходит все время в одних и те же потертых джинсах и видавшей виды кожаной куртке...
— Я поддерживаю голодающих детей Африки, — мрачно отшучивался Эрик.
Завязывать с героином он не собирался, его несло, он стремительно летел в бездну, в свой личный ад, и нечего ему мешать! Начал продавать гитары — самое дорогое, чем обзавелся из мира вещей, к которому в принципе был равнодушен.
Клэптон постоянно выходил на сцену в алкогольно-наркотическом бреду и нередко играл концерт лежа, потому что ноги не держали; язык тоже существовал где-то там, отдельно от тела, и плохо поддавался контролю, но, как ни странно, издавал звуки, фанатам нравилось!
Однажды вечером вот на таком психоделическом концерте ему кто-то шепнул, что от Харрисона наконец ушла жена. Немедленно раздобыв телефон Пэт, Клэптон уговорил ее присоединиться к его туру по Америке.
Пэт приехала в Буффало, и они с Клэптоном целовались на сцене стадиона перед ревущей от восторга 45-тысячной толпой. А когда Эрик запел «Have You Ever Loved a Woman?», так и не отпустив Пэт за кулисы и обращаясь прямо к ней, восторженно- истерические выкрики толпы достигли апогея, люди стали напирать сзади, чтобы оказаться ближе к сцене...
Началась давка, десятку человек стало плохо, многих просто смяли, и дело кончилось тем, что приехала конная полиция, чтобы унять безумие. Клэптон в перерыве на радостях так набрался, что во время исполнения одного из своих хитов рухнул со всего маху в горшок с гигантским тропическим растением, ободрав физиономию, руки и чуть не сломав гитару. Так начался их первый вечер с Пэтти, которая отныне принадлежала Клэптону.
А дальше последовала 9-летняя пьяная вакханалия, бешеная свистопляска, в которой смешались любовь, ревность, ненависть, желание, жажда свободы, страсть к другим женщинам, унижение и самообман. Им с Пэт не протянуть бы так долго при оседлой жизни, но они постоянно находились в разъездах.
Поезда, самолеты, отели, автобусы и вокзалы — никакой монотонной повседневности. Нежная сероглазая красавица Пэт с Эриком просто сорвалась с цепи — оказывается, тиран Харрисон разрешал ей выпивать не больше двух бокалов за вечер, ну а с Эриком какие уж там запреты? Он к полудню не помнил ни как его зовут, ни в каком они городе. Клэптон повсюду тащил ее за собой на сцену, и девушка впадала в такой раж от воплей перевозбужденных фанатов, что начинала стаскивать с себя одежду и несколько раз каким-то образом оказывалась среди толпы оголтелых парней в первом ряду. Эрику приходилось ввязываться в драку за честь своей дамы. Словом, все это было безобразно.
В нем росло чувство вины перед Пэт, которая, несмотря ни на что, мечтала о детях, о настоящем доме, о крепкой семье, а он спаивал ее.
Еще чуть-чуть — и их ежедневные дозы почти сравняются. Грызло Эрика и чувство вины перед Харрисоном. Однажды он даже примчался к нему, чтобы повиниться...
— Ты помнишь, как открыл дверь, наставив на меня пистолет? — ухмыльнулся Эрик, вспомнив тот эпизод.
Но тогда ему было совершенно не до смеха, он решил, что все всерьез.
— Скорее стреляй, брат, я заслужил! — орал Клэптон, рванувшись грудью прямо на пистолет, но Харрисон резким движением вставил ему дуло прямо в рот и нажал спуск.
Последним чувством Клэптона было удивление: неужели душа алкоголика напоследок захлебывается бренди?
Потом оказалось, что это никакая не душа: бренди было налито в водяной пистолет. Их тогдашний разговор напоминал диалоги Вуди Аллена.
— Ну что, брат, ты женишься на ней? Тогда я разведусь, — великодушничал Джордж.
— Погоди, брат, я боюсь пока жениться. Вот соберусь с духом… — отвечал Клэптон.
Как бы то ни было, но против красоты Дженни Маклин, бурно выкрикивавшей признания в любви Клэптону из первого ряда на всех концертах, устоял бы разве что святой. Застав девчонку в постели Клэптона, Пэт в истерике похватала все, что попалось ей под руку в холодильнике — в основном это были бутылки, — и с криками, слезами и проклятиями кидала ими в любовников. Между прочим, нос Клэптона изрядно пострадал.
Бедная Пэтти! Эрик тогда уже почти остыл к ней, но проклятое малодушие и чувство вины перед девушкой захлестнуло его новой волной и заставило отмочить уж совсем непростительную глупость: Эрик уговорил своего приятеля-журналиста из Daily Mail написать в своей колонке заметку «Пэт Бойд выходит замуж за Эрика Клэптона». Кто-то из знакомых прочел ее уже сбежавшей к сестре в Лос-Анджелес Пэт, а потом уже Эрик позвонил ей лично и сделал предложение.
Они поженились 19 мая 1979 года, но никому из них это не принесло счастья. Страсть дотлевала, но у Пэт появилась идея фикс родить ребенка. Зачать она не могла и обвиняла в этом Эрика. В тщетной попытке забеременеть Пэт совершенно бросила пить, и ее сводила с ума мысль, что Клэптон ради их будущей семьи не в состоянии оторваться от бутылки.
Ее крики, слезы, мольбы, уговоры и угрозы в конце концов привели к тому, что Клэптон попросил своего близкого друга Роджера Клинта буквально привязать себя к сиденью машины — чтобы не сбежал — и сдать на руки врачам в знаменитую наркологическую клинику Hazelden. Первые дни абстиненции походили на ад, Клэптон проклинал Пэт, трезвость, эту растущую тошнотворную ясность в голове. Быть постоянно трезвым — это то же самое, что подвергаться мучительной операции без наркоза, жизнь и была для него такой операцией; если раньше осознание того, что с Эриком происходило, было постоянно затуманено и расцвечено алкогольными фантазиями, то теперь его взгляд навели на резкость, и он ужаснулся тому, что натворил. Куда делось его могучее здоровье? Сердце, печень и почки на последнем издыхании — раньше он вовсе этого не чувствовал.
Что это за женщина, которая регулярно навещает его? Пэт? Но его трезвым глазам она кажется просто невыносимо истеричной телкой, вовсе не такой красивой, как раньше, с выступающими, как у кролика, передними зубами. Она вообще не врубается в его состояние и не понимает, что с ним происходит, садится рядом на скамейку в больничном парке и заводит одну и ту же назойливую пластинку о ребенке, о манипуляциях врачей, о том, как он должен будет стараться, как себя следует вести, как с ней обращаться…
— Вали отсюда ко всем чертям, пусть тебе делает ребенка кто угодно! — из Клэптона против воли вырвался этот рык.
Пэт до жути перепугалась. Потом ей объяснял его лечащий врач, что такие вещи случаются с пациентами на ранних стадиях лечения.
Но до поздних стадий Эрик там и не продержался: оставив расписку, он буквально сбежал из клиники.
Он хотел быть пьяным, но находящимся внутри музыки, а не трезвым снаружи. Если у самого рок-музыкана не сносит крышу во время исполнения, то что это за концерт? Рокер обязан сносить эту самую крышу, он для этого и стоит на сцене… У Клэптона начался творческий подъем, он записал свои самые успешные альбомы — «Another Ticket», «Money and Cigarettes», «Behind The Sun», «August», «Journeyman», получил «Грэмми» за свой ретроальбом и стал настоящим рок-гуру. Его ждали стадионы, во всех городах он и его ребята шли от артистической до сцены сквозь плотный туннель секьюрити. Однажды Клэптон собственными глазами видел, как впал в транс страж порядка и, вместо того чтобы запретить зажигать свечи, бешено выкрикивал слова песни в унисон с ревущим залом.
В Италии, где Эрик оказался на гастролях осенью 1985 года, его болезненная, как он теперь понимает, эйфория достигла апогея.
Это была страна богов, он сразу влюбился здесь во все — в дома, фонтаны, базилики, рестораны, еду и... женщин, при виде которых разбегались глаза, а ведь у него никогда не было итальянской любовницы. В Милане его познакомили со знойной красавицей Лори дель Санто. Роскошная, крупная, с копной темно-рыжих волос, самоуверенная и властная, Лори была звездой популярного еженедельного телешоу Drive In и одновременно фэшн-фотографом, она буквально, как на иглу, подсадила Клэптона на красивую жизнь. Никогда прежде его не волновало, какие штаны болтаются на его заднице, но пару раз пообедав с Лори у ее близких друзей Версаче, познакомившись поближе с Джанни, Донателлой и ее мужем Полом Беком, Эрик прямо-таки помешался на моде.
Смешно вспомнить, как Лори не могла вытащить его из примерочной, где он, подобно ребенку, а может, и обезьяне, примерял на себя все подряд. Начинать обед с пасты и заканчивать граппой, кажется, было единственным в ту пору незыблемым принципом его жизни. Пэтти в Англии продолжала лечиться от бесплодия, а в это время Клэптон в Милане требовал от Лори, чтобы она прекратила пользоваться противозачаточными таблетками.
— У нас с тобой будут самые красивые дети на свете! — в приступе самолюбования вопил Клэптон.
И вот свершилось: 21 августа 1986 года Лори произвела на свет Конора.
…Сейчас, когда их сын погиб, все эти беспорядочные воспоминания Клэптон вываливал на всякого, кто приезжал его навестить.
Давно уехал Харрисон, его сменили друг за другом Кит Ричардс, Роджер Уотерс, Фил Коллинз… Все знали, что у Клэптона жесточайшая депрессия, что уже несколько раз он пробовал насмерть отравиться валиумом, но почему-то все никак не получалось, что он заливает в себя такие адские смеси, что можно только поражаться, как ему удалось выжить. Его душу рвало на части чувство вины перед погибшим ребенком, словно это он вытолкнул его из окна. В голову лезло черт знает что: а вдруг так и не сумевшая зачать Пэт, которую он бросил ради Лори, прокляла его ребенка вместе с ним? Они расстались безобразно — после ее очередной истерики с претензиями, ревностью и обвинениями Эрик просто вытолкал Пэт из дома прямо в день ее рождения!
Однако из совместной жизни с итальянкой тоже ничего не вышло: той на фиг был нужен Клэптон с его пьянками, дебошами и вечными разъездами.
Ивонне Келли пришлось звонить в дверь минут 10, не меньше, прежде чем Эрик открыл. И в первую минуту она не узнала его — серый, заросший бородой человек в грязном свитере. Безо всякого выражения эмоций он предложил ей войти. Такого бардака она еще не видела: все было перевернуто вверх дном, словно здесь проходил обыск: одежда валялась на полу вперемешку с пластинками, фотографиями, бутылками, осколками, и чтобы проложить себе дорогу, Клэптон просто пинал ногой мешавшие проходу вещи.
— Ивонна, видишь, я не в кондиции, — развел руками Клэптон, разгребая ей место на диване. Келли улыбнулась: слава богу, чувства юмора он все-таки не утратил. Впрочем, Эрик всегда был со странностями. А вдруг он в самом деле решил, что она пришла к нему предложить заняться любовью? Когда-то Ивонна работала менеджером на звукозаписывающей студии Клэптона на Антигуа, и они частенько делали это.
— Эрик, у меня хорошие новости для тебя. Очень хорошие, — с нажимом сказала Ивонна, нервно поправив растрепавшиеся волосы.
Поначалу Клэптон просто не поверил, решив, что его разыгрывают. Стоял, заложив руки за спину, и с молчаливым изумлением смотрел на Ивонну. Тогда она полезла в сумочку за фотографиями. Он остолбенел. Эта очаровательная малютка — его дочь Рут?
Ей уже 6 лет? Он может познакомиться с ней?
Страшно представить, что было бы, если бы Ивонна Келли не пошла на этот шаг и не открыла Эрику правду про дочь, ведь именно это его тогда и спасло. Он словно ухватился за соломинку, убедив себя, что судьба не окончательно прокляла его. Ивонна дала обещание познакомить Эрика с дочерью и разрешить ему видеться с ней, но при жесточайшем условии — он должен вылечиться от алкоголизма.
Несколько месяцев в клинике, несколько лет психотерапии — и Клэптон выскочил из ада. Ивонна сдержала слово: видя, что Эрик прикладывает огромные усилия, чтобы выздороветь, она разрешила Рут видеться с отцом и даже иногда отпускала их куда-нибудь вдвоем. Как же он, черт возьми, старался! Водил дочь в цирк, на детские спектакли и аттракционы, заваливал игрушками.
Правда, в самый первый раз зачем-то приволок девчонке машинки и железную дорогу. Забылся... Словом, Рут абсолютно завоевала его сердце, и благодаря ей рана, нанесенная гибелью Конора, стала потихоньку затягиваться. Что касается матери малышки, то Ивонна стала первой женщиной Клэптона, отношения с которой перешли в надежное дружеское русло.
Жизнь Эрика стала меняться… Он научился выходить на сцену трезвым и получать от этого удовольствие. Эрик накинулся на музыку со страстью неофита, словно никогда не занимался ею раньше, записывая новые альбомы. В 1993 году Клэптону получил премии «Грэмми» во всех самых престижных номинациях — «Альбом года», «Песня года» и «Запись года». Он пробовал себя в новых стилях и жанрах, сотрудничал с Карлосом Сантаной и Би Би Кингом.
Что бы он ни делал, его неотступно преследовало чувство, что всю предыдущую жизнь он проблуждал в темном, страшном, безнадежном лесу, и, хотя вырулил из него на дорогу, клеймо прошлого осталось на нем навсегда, и ему не видать нормального человеческого счастья. После 50 лет Эрику, теперь неизменно трезвому ипохондрику, когда-то презиравшему обыденность, вдруг стало остро этого не хватать. Он неприкаянно мотался между своими шикарно обставленными пустующими домами, от одной подруги к другой, порой задаваясь вопросом: а чего он, собственно, ищет?
Мелия, 25-летняя дизайнер из Огайо, показалась ему поначалу таким же поездом, ведущим в никуда. Самая некрасивая изо всех его девчонок — конопатая, широколицая, какая-то неприятно правдивая.
Ее первая реплика в его адрес после знакомства на вечеринке в Лос-Анджелесе слегка ошарашила:
— Я понятия не имею, кто вы такой!
Впрочем, как и вторая:
— Я послушала вашу музыку, и это совершенно не в моем вкусе.
— Я — бог, вы просто пока не в курсе, — попробовал мрачно пошутить Клэптон, но по презрительной гримаске Мелии было очевидно, что она шутку не оценила.
— Ладно, хватит, я самый большой козел из тех, кто народился на свет.
Видимо, «козлы» вдохновляли ее больше, но впервые Эрик почувствовал себя в безопасности с женщиной, впервые был совершенно уверен, что может не ждать от Мелии никакого подвоха — она не соперничала с ним в отличие ото всех его предыдущих пассий, не самоутверждалась, она просто хотела быть рядом и была.
И, что удивительно, остается по сей день...
Если бы кто-то сказал 30-летнему Эрику, что он станет преданным семьянином, любящим отцом еще троих дочерей, которых родила ему Мелия, Клэптон дал бы этому человеку в лоб. Но так случилось. Он научился носить элегантные костюмы, переодеваться к обеду, правильно питаться и ходить в спортзал; он водит детей в цирк и в зоопарк, в театр и на балет. Он стал другим человеком, а стала ли от этого хуже его музыка, судить не ему.
Подпишись на наш канал в Telegram