Я не сторонник пустых мечтаний: мол, вот бы поменять прошлое. Но на Олимпиаду в Солт-Лейк-Сити хотела бы вернуться. Нет-нет да и промелькнет мысль: может, удалось бы прыгнуть выше собственной головы! Осадочек-то остался... Возможно, когда лед для меня закончится совсем, отпустит.
Хотя вроде бы разумный человек... И всегда понимала, что в той конкретной ситуации от меня вообще мало что зависело. Изначально было ясно: пока американские девочки занимают все ступени пьедестала, выиграть Олимпиаду в Америке просто не дадут.
Олимпийская борьба, по сути, начинается задолго до соревнований и безо всякого участия в процессе самих спортсменов. И в то же время я не видела ни малейшей лазейки меня засудить! Наверное, это было самым наивным моментом. Не получилось убрать техническими ошибками, убрали оценками за артистизм... И это невероятно досадно: когда понимаешь, что даже если б сделала что-то уж совсем фантастическое, из кожи, например, выпрыгнула б во время исполнения тулупа, золота тебе все равно не дали бы. В Турине, где я оказалась третьей, было тоже обидно, но по-другому — ошиблась-то сама.
— Помню, как в Солт-Лейк-Сити вы старательно улыбались, слушая свои оценки. Но за занавеской все же разрыдались: «Они слепые! Они же нас ненавидят!»
И никто не мог вас успокоить. Только после звонка мужа вы вытерли глаза и пошли на награждение... Что такого Сергей вам сказал?
— Признаюсь, на самом деле мне очень легко заплакать и по менее вескому поводу — я очень эмоциональный человек. А тут откровенно обижали! Что же тогда сказал Сережа… Кажется: «Любимая, потерпи. Все пройдет». То есть что-то совсем обычное. Просто тут важнее «кто сказал», чем «что». Я не из тех барышень, которые топают ножками и кричат: «Два карата и полкило золота меня успокоят!» Мне не нужны дорогие подарки, мраморные туалеты и личные причалы, я в людях больше ищу и жду внутренней поддержки. И Сергей всегда мог мне это дать.
— Потому что вас воспитывали по-другому? Кстати, сильно отличаются поколения фигуристок?
— Очень. Иногда ужасно забавно наблюдать со стороны: маломальский успех — и девочка уже считает, что теперь все просто обязаны засыпать ее алмазами с головы до ног! Готова новая светская персона! Но я никого не осуждаю. Просто в мое время все было другим, и спорт в том числе. Призовые не будоражили воображение и уж точно не играли решающей роли. Мы жаждали борьбы и славы! Если уж на то пошло, моя первая медаль вообще из алюминия, а первый ценный приз — кукла с голубыми волосами, кажется, на «Локомотиве» вручали. Храню с любовью и одно, и другое.
За юниорский чемпионат мира, помню, получила 500 долларов. Нам их выплатили на двоих с тренером Жанной Громовой во дворце спорта «Сокольники». Я была страшно горда, а родители долго не могли решить, что же теперь с этими долларами делать.
Вроде как не очень-то и деньги… Ментально мама с папой даже после распада СССР еще долго существовали в счастливой советской стране, в которой свободного хождения иностранной валюты не было. То есть по инерции относились к деньгам зеленого цвета с опаской.
Помню, в 1991 году мама впервые меняла рубли на доллары, потому что я ехала в Америку на чемпионат мира. Естественно, провернуть это можно было только подпольно, мама жутко волновалась, чувствовала себя чуть ли не рецидивисткой… Трясущимися руками дала мне эти доллары с напутствием: «Постарайся не тратить».
Первым серьезным денежным призом стали заработанные на Играх доброй воли 3 тысячи долларов. Произошло сие счастье в 1994 году, я еще училась, поэтому попросила папу купить машину, чтобы он мог возить меня на занятия.
Целый год подкатывала к школе, как королева, на голубой «Таврии». Потом она, увы, рассыпалась, но ощущение триумфа осталось. Потому что папа в своих самых смелых мечтах выше «Запорожца» не поднимался. А это была «Таврия», на которой мы даже успели поездить! Трогательное время было, правда же?
А сейчас молодежь какие деньги получает за победу? И то ноют: мало, мол! Конечно, жизнь поменялась, но… Мне забавно наблюдать за новыми звездочками. Потому что с высоты прожитых лет я-то знаю, как все скоротечно! И эйфория от собственной значимости, и финансовые дожди заканчиваются иногда очень быстро, а главное, неожиданно. И человек, которого пять минут назад везде ждали, внезапно становится в целом мире никомушеньки не нужен… — Все-таки еще спрошу про неуловимого мужа Сергея, который так нечасто с вами появляется.
Редкий ведь случай, когда юношеское чувство перерастает в завидный брак! Где таких берут?
— Не помню, чтоб даже в юном возрасте я прямо-таки мечтала о любви. У меня в голове постоянно жили разве что тройной луц, тройной флип и чемпионат Европы, который на носу. Жизнь за пределами бортиков катка интересовала постольку-поскольку. Тренировка — выступление, выступление — тренировка... За режимом бдительно следили тренеры-наставники. Был один забавный случай. Подружка, журналистка, предложила отметить мое 18-летие в клубе «Утопия». А я ж нигде не была, поэтому смотрела на нее снизу вверх, как на большого специалиста по злачным местам Москвы. И вот ночь, танцы, рубашка в блестках, каблуки и мне 18!
Так еще по телику потом покажут! Снимали какую-то популярную телепередачу, ее еще Отар Кушанашвили вел. Мечта, а не день рождения!
До утра мы протанцевали, пробесились, а мне на тренировку. В полусонном состоянии с глупой улыбочкой появляюсь на катке. «Ну, Ирочка, вижу, день рождения удался…» — приветствует меня Жанна Федоровна. «Да! Да, да, да», — счастливо киваю я. — «Пошла вон отсюда!» Разревелась, конечно. Трагедия! Выгнали! Но плясать на дискотеках до утра, есть пирожные, развлекаться — как бабка отшептала. С того памятного дня рождения посещала исключительно банкеты на определенных чемпионатах и до сих пор не люблю дискотеки.
Однажды я ужасно влюбилась в фигуриста Лешу Урманова. Такой расклад тренеров не нервировал.
Девочка сохнет по коллеге, с которым встретиться вживую можно в основном в рамках очередных соревнований. Я хранила Лешину фотографию в образе лебедя, мечтала быть на него похожей, кататься так же артистично и легко. Как вы понимаете, это наставникам тоже очень нравилось. Чувство, конечно, было совершенно платоническим. Мы жили в разных городах. Но оказываясь с Лешей на одних соревнованиях, я пропадала. Думала: вот сейчас буду работать на том самом льду, по которому только что делал прокат мой кумир… Конечно, сейчас мы давно знакомы, я знаю и его Вику, и детишек, но то чистое детское чувство все еще живет где-то в сердечных закоулках. Наверное, потому что неповторимое.
Круг моих знакомых был весьма ограничен, и не только потому, что кроме как на тренировки больше ни на что не хватало времени.
Это сейчас есть социальные сети, тусовки на любой вкус, можно существовать в какой угодно плоскости, тогда все выглядело совсем скромно. Романтика в основном проходила под костерок и гитару на свежем воздухе. В одной из таких поездок я и познакомилась с Сергеем.
Просто приехали с разными друзьями отдохнуть в одну компанию за город. Сережка в тот день подарил мне удивительного игрушечного лося. Даже не помню, о чем мы тогда разговорились, но проболтали до утра. И вот бродим по лесу, а я восхищаюсь лосем, которого держу на руках: «Какие же у него классные уши!» «Ну, если это уши, — рассмеялся мой кавалер, — кому-то действительно пора спать». Мне тогда было 16, а ему — 23, и Сергей показался ну просто очень солидным мужчиной!
Я же в то время обожала мягкие игрушки. Недоиграла, видно, в детстве, да и маловато их в СССР было. В 1995—1996-м каких только не появилось, и я отрывалась по полной. Сергей дружил с директором фабрики игрушек, а у того была любимая — большой слон. Настолько любимая, что он едва согласился с ним расстаться, и такая огромная, что у Сережи едва получилось протиснуть слона в дверной проем моей квартиры. Просто плечами вбивали. Впихнули и ушли — мол, сюрприз. Стоим с мамой ошарашенные. «Ира, что это?» — спрашивает она. Вот с этого слона все и началось. Кстати, он до сих пор живет у меня. Вроде ничего особенного, а так тронуло тогда! Сережа приезжал на мои тренировки, мы начали ходить на прогулки, в кино.
Если вы ждете какой-то особенной сказочной истории, то такой не будет. Все складывалось очень обычно. Но в этом и есть главное Сережино достоинство — он мужик, у которого «а» означает именно «а» в отличие, к примеру, от людей шоу-бизнеса — там-то «а» может означать все что угодно в зависимости от интонации.
Я знаю, что всегда могу рассчитывать на его поддержку и понимание.
Помню, был чемпионат России, я рассчитывала на 2-е место, при самом плохом раскладе — на 3-е. К тому времени у меня уже было несколько громких побед, два раза становилась чемпионкой Европы. И вдруг — 4-е место... То есть никуда дальше я не прохожу. Сажусь в Сережину машину, и какое-то оцепенение на меня навалилось. Едем-едем… Очнулась только тогда, когда поняла, что мы катаемся по кругу. «Сереж, мы ж тут уже проезжали», — говорю. «Слава богу, очнулась», — засмеялся он и повез меня домой.
Не знаю, почему СМИ записали его в спортсмены, спрашивают про ревность профессиональную: мол, ты — вон, а он-то — вот… Чушь ужасная. Сергей занимался боксом, когда был совсем маленьким, тогда и заработал звание кандидата в мастера. В вузе вообще учился на отделении спортивной реабилитации, он прекрасный массажист. Работает тренером в детских группах, с удовольствием играет в хоккей в любительских командах. Есть семейный бизнес.
Действительно, Сережа редко появляется со мной на мероприятиях, и из-за этого нас постоянно разводят. Но что делать, если он не хочет становиться публичным лицом, ну некомфортно ему! Нельзя же человека заставлять делать то, что ему самому откровенно претит.
Свадьба у нас тоже была самой обычной. Если б я выходила замуж сейчас, многое бы поменяла.
Уж точно не согласилась бы на те шары и лимузины, которые были. Наверное, надела б красивое вечернее платье и с любимым мужчиной просто поехала в загс. Но сейчас я абсолютно другой человек, иногда даже сама пугаюсь — насколько изменилась. Круг знакомых, интересы — все другое. Помню, родители долго недоумевали, когда я вдруг запоем начала читать. Да еще и что-то философское. Все гадали, что бы это могло значить? До определенного момента меня и дома-то толком никто не видел — то в туре, то на чемпионате! А тут сижу на диванчике, ножки поджала и читаю. Это даже не взросление, глобальная переориентация.
— 2002-й стал переломным?
— Да. И не только в смысле Олимпиады. Хотя после Солт-Лейк-Сити единственным желанием было лечь и больше вообще ничего не делать.
Сначала несправедливо задвинули на второе место на чемпионате мира в Ванкувере, потом олимпийский скандал... Можно, конечно, продолжать скакать вокруг ветряной мельницы с копьем наперевес, но надо ли?.. Такие были мысли. Апатия почти. Не нужна? Да уйду я, уйду!
Тогда же, в 2002-м, планировала родить ребенка. Не вышло. Очень переживала по этому поводу. А потом и вовсе все стало рушиться, как песчаный замок…
Первые приступы произошли, наверное, за год до этого. Я была в США с туром. И вот сижу в гостинице и внезапно понимаю, что не могу вдохнуть. Будто в горле вдруг выросла перегородка. Глотаю воздух как рыба, а дышать не получается. Испугалась ужасно.
Никаких ингаляторов для астматиков при мне не было, да и не знала я толком, что это такое. Даже к врачу не пошла, потому что отпустило так же внезапно, как и началось. А однажды проснулась утром, хочу подняться с кровати, а нога не слушается — даже пошевелить ею не могу! Позже нога отекла, и меня отправили в Москву. Сначала решили, что проблема в суставе, укололи, и все вроде как прошло. На какое-то время болезнь затаилась. Конечно, мне прописали противоастматические препараты в ингаляторах на всякий случай, но состояние было стабильным.
А в феврале 2003 года у меня на руках едва не умерла мама. Это был кошмар. Все случилось накануне важных соревнований. Мама часто сопровождала меня в поездках. На этот раз мы приехали в Санкт-Петербург. Странно, перед стартами я сплю обычно очень крепко, хоть из пушки стреляй.
А тут сквозь сон четко услышала слабенький стук, будто тыльной стороной ладони по перегородке между комнатами. И почему-то этот звук в голове разорвался с грохотом бомбы… Вскочила, подбежала к маме, а она уже без сознания. Кричала я страшно. Пыталась ее поднять, растормошить как-то, не зная, что делать, как помочь, куда бежать… Впервые в моей жизни смерть прошла так близко, заглянула в глаза, я почти почувствовала ее черное дыхание. На мой вопль о помощи первым прибежал врач сборной Виктор Иванович Аниканов, он и оказал маме экстренную помощь. Потом доктора говорили: повезло, что оказался рядом, иначе не вытащили б. И все-таки кома. Клиника. Я отказалась от участия в чемпионате. Какие уж тут старты?.. Мы несколько месяцев жили в Питере. Мама медленно, но восстанавливалась.
В первый же свой приезд домой с ужасом поняла, что на маме держалось абсолютно все. Я, да и все остальные элементарно не знали, что где лежит. Не смогла включить стиральную машину, потому что никогда этого не делала! Минут пять даже не плакала, а выла, сидя на полу. Потом заставила себя подняться и начать осваивать доселе неизвестную мне бытовую жизнь. Именно в тот момент ощутила, что из балованного ребенка (да, несмотря на замужество и прочее) я превратилась во взрослого человека.
Чаще всего васкулит, коварная болезнь сосудов, начинается как следствие серьезного стресса. Только стабилизировалось мамино состояние — в августе подпрыгнула температура у меня. Астма прогрессировала. Но по-настоящему страшное началось потом. Однажды просыпаюсь в своем загородном доме, сбегаю со второго этажа выпустить собаку, хватаюсь за дверную ручку и — адская боль в ладони.
Решила: наверное, на тренировке упала на эту руку и не обратила внимания. В следующий раз я дверь уже открыть не смогла… Ни одной рукой, ни другой. Настоящий шок последовал, когда одним прекрасным утром я не узнала свою руку — на предплечье вздулась громадная шишка. «Господи, Сереж, что это?» — спрашиваю. Но и у мужа не было предположений. Через пару часов шишка превратилась в синяк, а потом и он исчез. Просто чудеса в решете...
На очередном плановом осмотре говорят, что у меня просто огромное сердце. «Ну я же спортсменка, тренируюсь, сердечко кровь качает», — оправдываюсь. Но врач отправила на УЗИ, а оттуда — в институт ревматологии. Прыгаю за руль и еду. Подозрение на красную системную волчанку, к счастью, не подтверждается.
Направляют в «Склиф». Я собираюсь уже взять направление и ехать, но мне не разрешают. «Скорая», каталка вперед ногами… Лежу и чувствую себя нелепо — почти ж все нормально, чуть нездоровится, а они меня как инвалида… К тому же сентябрь! Самый сезон! Уже потом объяснили, что в моем состоянии пешком-то ходить опасно для жизни, а я еще и тренировалась. В общем, шансы навсегда сложить лапки в то время были более чем реальными. И вот лежу в «скорой», слушаю наставления: «Ирина, старайтесь не делать резких движений», — и думаю: надо бы своим позвонить. Если что, хоть будут знать, где меня искать…
Приехали в приемное отделение НИИ им. Склифосовского, а там жуть жуткая — все вокруг резаные, стреляные, ломаные.
Я по сравнению с основным контингентом вообще огурец! Но к врачу меня повезли на инвалидном кресле. Ну, думаю, сейчас доедем, и я им все выскажу! Определили в отделение к мировой знаменитости Якову Брандту. «Что же это такое, доктор?! Здорового человека с тренировки, чуть ли не с коньками, в инвалидное кресло упаковали!» Яков Бениаминович, большой такой, основательный мужчина, успокаивает басом: «Разберемся, Слуцкая, разберемся». «Разбирайтесь!» — не очень вежливо ответила я.
Было полное ощущение, что я попала в какую-то параллельную реальность! Коридоры, каталки, наркоз, прокол сердца... Ну не про меня это все! Вот совсем не про меня! Не разрешают даже гулять. А для меня закрытое помещение хуже кладбища. Кроме того, не понимая, что со мной, находясь в растрепанных чувствах, я уцепилась за одно — то, в чем всегда была уверена, — мне нельзя расслабляться, чемпионат мира на носу.
В парке Центральной клинической больницы, куда меня отправили из «Склифа», я напрыгиваю свои прыжки и бегаю.
Доктора уже не ругаются, просят быть «хотя бы чуточку благоразумной». И тут звонит Наташа Бестемьянова, просит выступить на дне рождения Игоря Анатольевича Бобрина. А я не знаю, что ответить… Диагнозы предполагаются самые страшные, я сбегаю из ЦКБ и просто начинаю тренироваться. Постепенно, конечно. Кто-то может решить, что я за деньги рубилась. Нет! Это действительно было данью уважения к Игорю Анатольевичу. Кроме того, я не знала, за что хвататься, поэтому ухватилась за привычное — график тренировок. График! Надо составить его и работать!
Знаю, что обо мне сейчас все подумают: сумасшедшая, мол, чего только не мнят о себе эти спортсмены! Вероятно, и в этом есть доля правды. В последнее время волею случая много попадалось на глаза обсуждений обывателями Жени Плющенко. Да, ситуация в Сочи сложилась неоднозначная. Но вам нас не понять! Иногда остановиться, смириться действительно невозможно. Ты не можешь в одночасье признаться себе: «Все, это конец». И никто, даже самые близкие и любимые, не имеют права этого говорить. Мои — и Сережа, и родители — прекрасно это понимали. Поэтому молчали. Нельзя забрать у человека смысл жизни, даже если он сошел с ума!
То тут, то там на теле появляются опухоли, отеки, шишки. Но к этому я уже успеваю привыкнуть. Периодически ноги становятся как у слона, не лезут в ботинки для фигурного катания.
Виктор Аниканов, замечательный врач нашей сборной, он мне как отец, не знает, что и думать. Кажется, уже никогда я не смогу стать прежней Ирой. Отеки появляются и как бы сами по себе пропадают. Я стараюсь программировать свой организм: «Только дай мне выступить, а потом распухай сколько хочешь».
И вот очередным прекрасным утром на моей ноге появляется кровоподтек, но это полбеды. Беда в том, что наполовину я ее не чувствую, вторая — шириной с голову. Я больше не могу встать. Муж и Виктор Иванович в четыре руки тащат меня к самому большому специалисту в мире по васкулиту — доктору Кривошееву. Диагноз этот, весьма редкий в то время, периодически звучит как предположение из уст самых разных специалистов и в конце концов кажется наиболее вероятным.
«О, — говорит Кривошеев, — мой клиент! Десять таблеток преднизолона съешь». «Как? Вы даже обследования делать не будете?» — изумилась я. Мне 23 года, я спортсменка — и гормоны… «Ешь давай. Я и так уже все вижу». Что происходит с людьми на гормональной терапии, имела «радость» наблюдать. От одной-то таблетки, случается, уже в дверной проем не проходят, а тут десять… Доктор сказал, что я еще вовремя пришла — еще пару дней, и нога бы повисла как плеть. Диагноз мой — приговор на всю жизнь, я неизлечима. Ремиссия — уже подарок. Минимальные дозы гормонов — уже удача. И это навсегда. «Придется смириться», — уговаривал Кривошеев.
Помню, одним из первых моих вопросов был: «Я смогу иметь детей?» «Ну… — после минутного замешательства ответил врач, через которого прошли сотни пациентов.
— Одна у меня родила». Понимаете, из сотен одна! Это был удар ниже пояса.
Предложили оформить инвалидность. Но я отказалась. Потому что это означало бы признание самой себе — все.
Когда я умру, точно попаду в рай. Потому что в аду уже была. «За что мне это?» — спрашивала я в пустоту и не находила ответа. Столько лет, такие цели, и все пошло прахом! Еще и непонятно, будут ли дети. И плакала, конечно, и истерила. Спасибо громадное родным, что они смогли меня вынести в тот период. Наверное, это было очень непросто. Казалось, что между мной и остальным человечеством — широкая река, и они оттуда мне кричат: «Эй там, на другом берегу, держись!» — но переправиться к ним и быть как все уже не могу. И близкие это знают.
Только одна я не понимала, как мне с этим жить дальше...
После начала терапии я стала похожа на тот самый одуванчик на тонких ножках. И без того не узкое лицо разнесло, как праздничное блюдо. Я боялась смотреть в зеркало… Аниканов, Громова от меня не отходили, семья моя все время находилась в состоянии повышенной готовности — кинуться, броситься, спасать. Помню, муж говорит: «Прекращай уже рыдать, сама себе нервы портишь». И я взорвалась: «Ты не понимаешь, что ли?! Я могу не только превратиться в слона, у меня завтра усы запросто вырастут!» «Ну что делать, придется бриться вместе», — невозмутимо ответил Сережа, и я поняла, что хочу улыбнуться. Впервые за много недель просто улыбнуться.
Приказала себе: «Все, Слуцкая, хватит! Нельзя вить веревки из близких. Как живут люди без рук и без ног?
Они борются. Вот и ты борись!»
Мне очень повезло попасть к такому врачу, как Олег Геннадьевич, берег он меня по максимуму. Сбегаю на щадящие тренировки. Прыгаю на плохо слушающихся ногах. Кривошеев говорит: «Пусть, так у тебя есть смысл, а он иногда работает гораздо лучше любой врачебной терапии». Заставила себя встать на коньки и перестала есть. А на гормонах, я вам скажу, хочется даже не есть, а жрать — много и постоянно! После тарелки каши на воде состояние было полуобморочным. Голод адский, но я держалась. Тренируюсь. Благоразумно...
Сначала выходила на лед на 5—10—15 минут. Потом полностью восстановила свое обычное время. Стала меньше есть таблеток. И… пошла в Федерацию фигурного катания проситься на чемпионат мира.
«Ты совсем, что ли, того?» — изумились там. Но я продолжала настаивать. На мои тренировки каждый день приходили целые делегации разных начальников, оценивали, что я могу, устраивали контрольные прокаты... И в конце концов подошли со словами: «Ты же понимаешь, что это будет конец твоей карьеры?» «Нет», — отвечаю. — «Ну раз глупенькая, поезжай». На том чемпионате я осталась девятой. «Наелась? Хватит с тебя?» — спрашивают. — «Нет!»
Я снова на виду. Очень похудела, а лицо так и осталось тарелкообразным. Газетчики и анонимные читатели азартно обсуждают мою внешность на различных сайтах. Пишут: «Не та уже Слуцкая, не та, раскабанела». Обидно — не передать как, потому что… Да просто обидно!
Начинается сезон 2005-го. Мы с Олегом Геннадьевичем решаемся рискнуть и снова снижаем объемы гормональной поддержки. Стопка бумаг отправляется в дисциплинарную комиссию ISU, что эти килограммы медикаментов мне жизненно необходимы, иначе могут обвинить в применении допинга. Чемпионат мира принимает Москва. Довольно ровно откатала квалификацию. Выхожу на короткую программу и чуть не падаю с первого каскада. Но ничего, устояла. На первое место тянут мою давнюю соперницу американку Сашу Коэн… Прошла разминка. Мой прекрасный тренер вся белая в красных пятнах. Меня трясет. Объявляют. Жанна Федоровна берет меня за руки и говорит: «Ирка, ну неужели ты у себя дома, в Москве, отдашь медаль американке?!» Как я каталась! Никто из русских девочек пока не повторил той моей программы — чисто, со всеми допрыганными прыжками и докрученными вращениями.
Я выступала последней в последней разминке в последний день соревнований — и стала первой! В тот год я выиграла все, что только можно было выиграть.
В 2006 году еду на Олимпиаду в Турин. Не получается показать безупречное катание, ошибаюсь, но бронза наша!
В начале 2007 года узнаю, что жду ребенка. В середине беременности болезнь чуть приподняла голову. Но вечный (как казалось тогда) маг и кудесник Кривошеев все проконтролировал и правильно рассчитал поддержку. Родился наш с Сережей Артем. Я была счастлива совершенно и абсолютно.
Чтобы уж окончательно закрыть тему болезни, немного забегу вперед. Смерть, как мне казалось, отступившая, увы, продолжала бродить неподалеку.
Олег Геннадьевич Кривошеев — лучший в мире специалист по васкулиту, врач от бога, мой ангел-хранитель — не смог помочь самому себе. Ему было немного за сорок, когда он умер фактически от того, от чего так талантливо спасал других… Для меня это стало тяжелым ударом. Сейчас мне помогает его ученик Павел Новиков.
После Турина я сразу отправилась в турне. Только вернулась, позвали на телевидение, в ледовое шоу. Мне на голову свалилась совсем другая жизнь, которую раньше я не видела, не знала. Думала, надо как в спорте: поставил цель — и иди к ней! Оказалось, я многого не понимаю, и, увы, не все можно освоить с лету. Часто муж одергивал: «Ир, что ты прешь как танк? Это не золотая медаль…»
Люди шоу-бизнеса — другие. Там так мало настоящего! Все время надо существовать в неких предлагаемых обстоятельствах.
Кто-то приспосабливается, другим вообще внутри как рыбе в воде, мне же до сих пор сложновато. Хотя, казалось бы, и нарядиться люблю, и в свет выйти. «Звезды на льду» и «Ледниковый период» стали как раз неким синтезом спорта и шоу-бизнеса…
— Еще каким синтезом: все скандалили, романились, разводились! Вам Хабенского приписали…
— Костя — золотой человек! Как же такого не приписать? Огорчало только то, что желтая пресса как с цепи сорвалась, чуть ли не ежедневно выдавая все новые и новые подробности нашего несуществующего романа. А у меня и Кости, на минуточку, семьи. И если близкие Хабенского, наверное, привыкли правильно реагировать на подобные «публикации», мои расстраивались.
Для родителей Сережи такая сторона публичности была в новинку.
— Подождите-подождите, я уже поняла, что ваш муж — святой. А как же вы познакомились с «золотым человеком»?
— По СМС. Только вот не надо смеяться! Хабенский прислал сообщение после Олимпиады 2006 года в Турине. Мол, поздравляю, хоть и обидно, что бронза. А номер моего телефона ему Катя Гусева дала, они снимались в то время вместе в картине «Час пик». Какое-то время мы действительно переписывались. А почему нет? Костя очень начитанный, образованный, культурный человек, и мне понравилось с ним общаться. Потом он пригласил меня на свой спектакль, я, конечно, пошла, как раз начала активно интересоваться «внешним» миром.
Меня прорвало как плотину — я не пропускала интересные премьеры, участвовала в мероприятиях, начала учиться. Вот моим проводником в мир театра как раз и стал Хабенский.
К сожалению, люди редко понимают дружбу между мужчиной и женщиной, больше как-то склонны придумывать. А мы действительно просто общаемся, причем по сей день. Он приглашает меня на свои спектакли, я — на свои шоу, и Костю, и его маму. Кстати, Татьяне Геннадьевне я тоже пишу СМС, с праздниками поздравляю. Вообще у меня много знакомых мужчин, и если каждого будут приписывать мне в любовники, боюсь, все станет окончательно печальным.
В случае с Хабенским меня «заменила» Лиза Боярская, которую тоже угораздило где-то с ним засветиться, и журналисты-фантазеры перекинулись на нее.
А мне начали подбирать в пару других достойных джентльменов.
— Ира, но ведь путь публичности вы выбрали сами. А это чревато не только любовью…
— Но нельзя же, к примеру, оскорблять человека, просто потому что он известен! Послушайте, недоброжелателей и в спорте хватало. Но их действия все-таки спортом и ограничивались. После того же Солт-Лейк-Сити большая часть людей, конечно, поддерживала и говорила: «Засудили». Но уже тогда начали появляться те, кто сквозь зубы цедил: «А что засудили-то? Как накатала, так и получила!» Меня это расстраивало в силу возраста и глупой склонности зацикливаться на ненужных на самом деле людях с ненужным мнением.
В «новой» же жизни довольно быстро выяснилось — раньше были цветочки. Теперь обсуждать будут все: мужа, любовь, внешность — то есть то, до чего по определению людям посторонним дела быть не должно! Особенно по данным темам любят пройтись товарищи «инкогнито» — со смаком, расстановкой, разными словами. С непривычки я действительно иногда резковато реагировала. Казалось, что надо как-то отвечать, ведь неправда же! И в то же время не будешь на каждый «комплимент» в стиле «сама корова» объяснять, что ты, черт побери, чуть богу душу не отдала, а не пирожные потребляла после шести вечера коробками?! Как себя вести, толком не понимала, в общем... Вы заметили, сколько негатива в мире? Просто воздух им пропитан! И к этому я никогда не привыкну, ни-ког-да!
Еще одна сторона «нового существования» — это много случайных людей рядом, так называемые друзья, которым в определенный момент просто было выгодно находиться рядом. Они возникли будто в противовес тем, прекрасным и интересным, вроде Кости Хабенского... Чего только стоили мужчины, которые в попытках приударить, нашептывали: «Ты должна вложить туда-то. Дай мне только свое имя, и мы заработаем миллионы. Салон красоты «Слуцкая» — это же беспроигрышно...» Ой! Даже вспоминать тошно.
Один приличный вроде человек приглашает в ресторан на деловой разговор. Я ж поначалу старалась выслушать все предложения! И вот сидит мужчина в дорогом костюме и излагает: «Ты вкладываешь 10 миллионов, называем твоей фамилией…» Не хочу произносить имен, поэтому пусть Васей будет.
Спрашиваю: «Я даю имя, вкладываю средства, а что будешь делать ты, Вася?» — «А я буду всем этим талантливо управлять!» — «Все ясно. Ну, я тогда пойду… посчитаю». Больше он даже не звонил. И их было много таких! После того как становилось ясно, что приударить за мной сложно, а бизнес мне на сомнительных условиях вообще не нужен, «воздыхатели» растворялись в воздухе. Вероятно, отправлялись на поиски новых объектов любви и приложения собственной деловой хватки.
— В 2011 году вы как-то снова пропали. Неужели снова болели?
— Жизнь моя, как я думала, прочно вошла в свою колею. Я родила второго ребенка — ангела Вареньку. Но оказалось, у всевышнего на этот счет свои планы. Наверное, подумал: «Что- то Слуцкая слишком спокойно жить начала, забронзовеет еще…
Дай встряхну!»
На этот раз он решил лишить меня работы. То есть совсем. Два года я просидела без предложений. Меня исключили из турне, потому что сначала я была в положении, а потом как-то решили не возобновлять. Не приглашали вести шоу, хотя опыт на двух центральных кнопках ТВ вроде был неплохой. Да и навыки благодаря Первому каналу получены на специальных курсах. Плюс мне по-настоящему нравилось этим заниматься! А меня не звали вообще никуда ни в качестве ведущей, ни в качестве участницы.
И все старые знакомые вроде были на месте и даже говорили: «Ира, мы готовим под тебя такие проекты, ты даже не представляешь!» Или: «Да уже осенью мы тебе столько предложим, что у тебя времени не хватит!
Ты будешь звездой, просто поселишься в ящике! Заработаешь миллионы». И снова тишина. И вот уже наступала весна, а у меня ни проектов, ни миллионов, ни людей, которые рисовали перед тобой проекты прекрасных замков… Испарились.
Складывалось ощущение, что про меня все просто забыли. Как когда-то в Америке Федерация фигурного катания гневно порефлексировала минут пять на камеры — мол, мы не допустим, мы опротестуем, а потом… Да мало ли у нас талантливых девочек в фигурном-то катании! Всех опекать рук не хватит!
И казалось бы, сиди с детьми, веди хозяйство, расслабляйся. Никто не обсуждает объемы твоей талии, мужчин, с которыми ты выпила кофе… Но, видно, противоречивая я личность.
Признаюсь — крупный успех отравляет. Правда. «Призер Олимпийских игр, единственная в мире семикратная чемпионка Европы в женском одиночном катании, двукратная чемпионка мира Ирина Слуцкая!» — и трибуны взрываются аплодисментами. Вот после такого остаться в вакууме невероятно тяжело. И непонятно, как при всех этих титулах, регалиях и победах можно вообще оказаться без работы?
Мы не нуждались в средствах на жизнь, все-таки я замужняя женщина и Сергей вполне себе добытчик. Но отсутствие моей отдельной занятости просто вымораживало. Меня ломало так, как, наверное, ломает наркоманов, не получивших дозу. Я варила борщи, воспитывала детей, посадила лес из яблонь и груш и… сходила с ума. Понимаете, для человека, который постоянно был в движении, шел к цели, попасть в «четыре стены», лишиться самореализации — это очень страшно.
Чувствовала, что еще чуть-чуть — и будет настоящая депрессия. Кроме того, в силу ряда обстоятельств я рассталась с директором, с которым сотрудничала много лет, распрощалась с няней детей… Итого: работы нет, директора нет, няни нет… Полный шоколад!
И вот, как много лет назад, сели мы с мамой на кухне. «Что будем делать, Ира?» — спрашивает она. «Жить, мам, — отвечаю, — просто жить».
После всех своих злоключений и приключений я, кажется, поняла главное: самое ценное в жизни — сама жизнь. Ни победы и медали, ни популярность и упоминания в газетах, ни деньги, большие или маленькие… А жизнь, которой мне есть за что быть благодарной. За то, что учила уму- разуму, и в том числе оградила от некоторого количества людей.
Они запудрили бы мне мозги и увели бы совсем не на тот путь, на котором я сейчас с таким удовольствием существую.
Конечно, все наладилось. Я снова работаю на Первом канале и много катаюсь, шоу и турне опять рвут на части. Не отпускает пока лед! Значит, еще не время. Кстати, яблони и голубику я тоже сажаю, но научилась делать это спокойно и с любовью.
Благодарим за помощь в организации съемки отель «Балчуг Кемпински Москва»
Подпишись на наш канал в Telegram