В 2004 году трилогию «Миллениум» приняли к печати, через несколько месяцев о Лисбет Саландер, аутистке с феноменальной памятью и гениальными математическими способностями узнает весь мир. Критики напишут, что Стиг Ларссон «показал миру новое лицо шведского детектива», переводы и экранизации принесут миллионы крон. Золотой дождь прольется на родственников Стига: сам автор к этому времени уже будет мертв...
Стиг собирал 8 ноября 2004 года в дорогу свою гражданскую жену Эву Габриельссон. Эва была архитектором и уезжала в командировку в Даларну, в маленький городок Фалун. Она вечно все забывала и отправлялась в путь то без документов, то без запасных туфель. За 32 года Стиг к этому привык и занимался сборами сам: джинсы, пара футболок, ветровка, складной зонтик, ноутбук… Вот и все, можно ехать. Он бы и сам отправился с Эвой, но его удерживали в Стокгольме дела — надо провести важное совещание в журнале Expo и заглянуть в издательство. Стиг и Эва поцеловались, он взял ее чемодан и проводил жену вниз, на улицу — лифта в их доме не было.
На углу стояла небольшая неприметная машина — старый «Форд» с тонированными стеклами. Отсюда отлично просматривались подходы к дому Стига, а те, кто в ней сидел, были не видны.
Когда Ларссон вынес из подъезда чемодан, поставил его на землю и обнял Эву, один из них, одутловатый лысеющий брюнет с аккуратной бородкой, поднял фотоаппарат и сделал несколько снимков. Второй, наголо стриженный и накачанный, недовольно заворчал:
— Это его жена, идиот! Ты хочешь отправить их фотографии в журнал «Семейный очаг»?
Фотограф обиженно засопел — прежде он занимался теорией и поддерживал организацию, в которой состоял, статьями в Интернете. К оперативной работе его привлекли недавно, и он не успел освоиться, а партнер, человек опытный и склочный, не прощал промахов. Теоретик — его звали Уве — был мягок и неконфликтен, боевик Олаф гордился своим нордическим характером, хлюпиков он не выносил.
Тем не менее им приходилось терпеть друг друга: нацистская организация «Белое арийское сопротивление» поручило Уве и Олафу выследить и убить Стига Ларссона. Первую часть работы они сделали, оставалось выполнить вторую.
Найти Ларссона оказалось непросто. Он был публичным человеком, руководил Expo, ездил в командировки, много путешествовал, но редакция газеты находилась в неудобном месте, на людной, просматривающейся со всех сторон улице. Выставить там наблюдательный пост, а потом пойти за Стигом по городу было нельзя. Задание казалось простым только на первый взгляд: Ларссон был скользок, как угорь. Обычно Уве работал с государственными архивами, раскрывавшими информацию по первому требованию налогоплательщика.
Но адреса Ларссона не было ни в полицейском управлении, ни в департаменте бракосочетаний, ни в сводном архиве. Как это может быть, Олаф так и не понял. Он был старым, проверенным бойцом «Белого арийского сопротивления», сотрудничал с контрразведкой правого интернационала, участвовал в покушении на журналиста Петера Карлссона и убийстве профсоюзного активиста Бьерна Седерберга, но умом не блистал — поэтому начальство и прикрепило к нему интеллектуала Уве. Тот отправился в город Умео — туда, где Ларссон жил в молодости, переворошил его прошлое, представляясь то коллегой-журналистом, то человеком из налогового управления, — у него было много разных визиток и солидно выглядящих заламинированных удостоверений с печатями. Выяснилось, что Ларссон бог знает сколько лет живет со своей землячкой Эвой, ее Уве нашел легко.
Техническая сторона дела тоже оказалась непростой: Петера Карлссона взорвали в машине, Седербергу позвонили в дверь, и тот ее открыл. Но дверь в квартире Эвы и Стига оказалась стальной, оборудованной хорошим глазком и сигнализацией. Незнакомцам они не открывали, машины у Ларссона не было, по плохо освещенным и малолюдным улицам объект старался не ходить.
Уве и Олаф сидят в «Форде» и спорят: Олаф предлагает застрелить Ларссона, когда он выйдет из дома, Уве говорит, что это слишком опасно — на улице есть прохожие. К тому же он навел справки у работающих в полиции соратников и узнал, что Ларссон давно готовится к возможному покушению на него. Он договорился с городским управлением, и в случае тревоги на его улицу съезжаются все ближайшие патрульные машины.
Попавшись, они подставят движение; нужно следить и ждать, все сложится само собой.
— …Трус!
— У нас получится.
— Такие, как ты, позорят нацию!..
Олаф багровеет от злости, Уве вжимает голову в плечи. А Эва Габриельссон в это время садится в идущий в центр Стокгольма трамвай: чемодан порядком оттянул ей руку, но она счастлива. Говорят, что законный, оформленный в мэрии брак — предрассудок, что современным людям он не нужен… Рассказывая родным о своих отношениях со Стигом, она повторяла это как мантру, отлично понимая, что дело в другом: он не женился на ней, потому что боялся — и за себя, и за нее.
До 1999 года Стиг Ларссон вел двойную жизнь. В первой он был незаметным сотрудником информационного агентства «ТТ», работал бильд-редактором, занимался инфографикой и немного писал о спорте. На журналистскую ставку его не брали: начальство считало, что Стиг не умеет писать. А с другой стороны, он был мастером журналистских расследований, самым крупным в Швеции специалистом по националистическим движениям и правому террору, печатавшимся в крохотных левых газетах, публиковавшим выходившие небольшими тиражами книги. Денег это не приносило, его кормила маленькая зарплата бильд-редактора, но такие вещи Стига не волновали. Он любил вынюхивать и идти по следу, вытаскивать на свет божий потаенные пружины событий, ценил свою негромкую, ограничивавшуюся небольшим кружком знатоков славу.
Широкая публика его не знала, зато те, кого Стиг уважал, — известные журналисты, кое-кто из политиков, занимавшиеся правым террором сотрудники СЕПО, шведской спецслужбы, — понимали, чего он стоит.
Стиг Ларссон на дух не выносил любую несправедливость — в 1977 году, 23-летним, отслужив в армии, он отправился в Африку по заданию троцкистского Четвертого интернационала и учил эритрейских повстанцев обращаться с минометами, а через пару десятков лет стал бельмом на глазу у шведских правых. Он первым раскопал сведения о международной службе безопасности неонацистов — это было очень опасно. Стиг не женился, потому что не хотел подставлять Эву. К тому же было проще оставаться невидимкой: он, как и его героиня Лисбет Саландер, не хотел светиться в правительственных базах данных…
Однако все это было полуправдой, о чем отлично знала Эва. Стиг боялся законного брака едва ли не больше, чем людей из «Белого арийского сопротивления».
Уйдя из агентства «ТТ», Стиг стал главным редактором маленького журнала Expo — выходное пособие ушло на гонорары и ремонт офиса. Он тянул Expo на себе, работая за двоих, —журнал целиком состоял из политических расследований, денег он не приносил. А вот со спасительной безвестностью было покончено, и Стиг начал укреплять квартиру — стальная дверь, сигнализация, видеокамера… Найти его стало гораздо легче, в принципе теперь они могли бы и пожениться, но Стиг по-прежнему молчал. У него появилось новое пристрастие: все свободное время он писал — по выходным и после работы, с восьми часов вечера и до трех часов ночи, вместо прогулок, выкуривая уйму сигарет, выпивая литры кофе.
Потом он перечитывал написанное и, довольно посмеиваясь, говорил ей, что теперь их дела пойдут на лад.
Когда его романы напечатают, он станет миллионером и часть денег переведет на счет Expo, а другую — его новому главному редактору. У них же начнется прекрасная жизнь: они станут путешествовать по всему миру, построят прекрасный дом — и не в Швеции, а на островах, где-нибудь в Карибском море…
Миллионы, которые, как мечтал Стиг, он получит за свои детективы, казались Эве мифом: устав от профессии, журналисты зачастую начинают писать приключенческие романы, но толку из этого, как правило, не выходит.
Она видела, что Стиг устал и ему не под силу так много работать. Эве казалось, что это пройдет после того, как они съездят на побережье и погуляют по лесу или отправятся в морское путешествие на моторной лодке. Но Стиг сказал, что на это нет времени — надо закончить работу. А перед самым ее отъездом в Даларно за утренним кофе сделал то, о чем она уже и не мечтала. 8 ноября 2004 года в 10.35 он отодвинул свой стул и встал на колени. Стиг поцеловал Эве руку и сказал, что она — счастье всей его жизни и он просит ее стать его женой.
Откинувшись на спинку сиденья трамвая и глядя на темные, продуваемые холодным осенним ветром улицы, Эва раз за разом вспоминала эту сцену, прокручивая ее во всех подробностях.
…У него было удивленное лицо — похоже, Стиг сделал это неожиданно для самого себя, под влиянием какого-то порыва…
…Он был так трогателен…
…Как мило, что он вспомнил их первую встречу в 1972 году, на молодежном собрании в школе Мимерскулен в Умео. И голубое в белый горох платье, в котором она была, и запах ее духов — «Лесной фиалки»…
Тогда Стиг был необыкновенно хорош: высокий, светлоглазый и светловолосый, с открытой мальчишеской улыбкой. А как звонко он смеялся! Эва не понимала, что Стиг в ней нашел, почему выбрал именно ее и отчего он ей не изменяет — даже не дает поводов для ревности. Теперь так не бывает, все их друзья, те, кто поженились много лет назад, давно разбежались. Пары встречаются и расстаются, люди проживают разные жизни, а у них по-прежнему продолжается та же самая, начатая давно, та, что ей дороже всего на свете!
И Стиг наконец сделал ей предложение!
Эва улыбалась, напевая песню, которую тридцать два года назад играли на танцах в Умео. А Уве и Олаф медленно ехали вдоль тротуара, не теряя из виду идущего к трамвайной остановке Ларссона. Олаф сказал, что мужик, как видно, не в себе: он улыбается, как идиот, глупо размахивает руками и похож на человека, выигравшего в Национальную лотерею пять миллионов крон. Уве пожал плечами:
— Кто знает, может, так оно и есть? В наше время не везет честным труженикам и идейным бойцам: этот прощелыга вполне мог сорвать хороший куш… Уве почти дозрел: последние минуты Олаф уговаривал его поравняться с Ларссоном и выстрелить ему в голову из украденного с армейского склада пистолета.
Стрелять надо было Уве: Олаф сидел за рулем, а Ларссон шел по их стороне улицы, и Олаф не хотел выходить из машины — прохожие могли разглядеть его лицо. Уве отнекивался: он плохо стрелял и к тому же страдал нервным тиком, его сильной стороной была аналитика. Пока они препирались, Ларссон подошел к остановке, на которой было довольно много людей, и Олаф зашипел от злости. Через минуту подошел трамвай, старый «Форд» поехал следом. Олаф Веннесбрун не любил рисковать, но работа должна быть сделана — и чем скорее, тем лучше.
Они колесили за Ларссоном по всему Стокгольму: Уве сидел за рулем, Олаф составлял график передвижений объекта.
Редакция Expo, редакция журнала «Черное и белое», Главное управление полиции на Кунгсхольмен, телевизионный канал «Призма», бар «Какаду» на улице Регента — Ларссон просидел там два часа, до дома его довез писатель Ян-Эрик Петерссон, с которым у нацистов из «Белого арийского сопротивления» тоже были счеты... Акция не удалась, Уве и Олаф отправились по домам, чтобы вернуться к семи утра, — их сменила ночная смена, два крутых парня из близкого к движению рок-клуба «Железный викинг», немолодые бородатые байкеры, пересевшие с «харлеев» на неприметную «Тойоту». Они просидели в ней всю ночь, попивая пиво, по очереди отлучаясь за угол, чтобы пописать, и поглядывая на окна квартиры Стига. Одно из них светилось до утра: Ларссон работал, три тома «Миллениума» уже лежали в издательстве Norstedts, он работал над четвертой, заключительной книгой.
В ней Лисбет Саландер разделается со всеми оставшимися врагами и избавится от своих внутренних дьяволов — одновременно с этим она станет сводить татуировки. Девушка преодолеет саму себя, вернется к нормальной жизни и сменит кожу, как змея, — даже внешне станет другим человеком… Стиг лупил по клавишам компьютера, выкуривая одну сигарету за другой, то и дело вставая из-за стола, чтобы заварить новую порцию кофе. Тогда загоралось окно на кухне, и несущие ночную вахту байкеры хмыкали — у этого извращенца все не как у людей… У «Железного викинга» были свои претензии к Ларссону. 10 лет назад он опубликовал большое расследование о музыкальной индустрии правых, компакт-диски с металлическим роком приносили неонацистским движениям огромные деньги. В Швеции статья наделала шуму, в бухгалтериях рок-клубов и звукозаписывающих фирм то и дело устраивались налоговые и полицейские проверки.
Байкеры ждали: вдруг Ларссон выйдет из дома рано утром, когда на улице не будет прохожих? А он писал, перечитывая готовые страницы, улыбаясь и почесывая в затылке, вытряхивал полную пепельницу в мусорное ведро и распечатывал новые пачки сигарет. Было написано больше трехсот страниц, с такими темпами он закончит книгу за несколько месяцев. Поначалу все шло куда тяжелее — работа над «Девушкой с татуировкой дракона» давалась ему с трудом, но теперь он вошел во вкус. Другом и помощником Лисбет, журналистом Микаэлем Блумквистом, был он, но он же был и аутисткой Лисбет. И не важно, что Стиг не разбирался в компьютерах, а его героиня оказалась гением информатики, легко взламывала чужую почту и банковские коды, используя компьютер, как отмычку, присвоила себе чужое состояние и между делом решила теорему Ферма...
В детстве, переехав от бабушки с дедушкой из их маленького, построенного в лесу домика с разваливающейся печкой, он чувствовал себя таким же, как она, — потерянным и никому не нужным.
В городе мальчик оказался чужим, он и говорил-то по другому — на вестерботтенском диалекте, мало понятном в Умео. С родителями он общего языка не нашел, с младшим братом Йоакимом не подружился. Если его героиню Лисбет в конце концов упрятали в сумасшедший дом, то его спровадили из дому: когда Стигу исполнилось 16, родители сняли ему комнату в полуподвале, и он зажил собственной жизнью… Каково пришлось оказавшейся сиротой при живой матери Лисбет, он понимал хорошо.
Его родители сошлись совсем молодыми, первенец им оказался не нужен, и они спихнули маленького Стига на руки бабушке с дедушкой. Те вырастили его в любви, и не беда, что в школу ему приходилось бегать за много километров от домика, через густой лес, а зимой печка к утру остывала, за ней вымерзал дом, и на стеклах появлялись ледяные узоры. Дед был настоящим мужчиной, он научил его ничего не бояться и всегда стоять за правду. От него он узнал, каково приходится тем, кого без вины и суда прячут за решетку: в начале Второй мировой деда вместе с несколькими тысячами других неблагонадежных отправили в трудовой лагерь, и он пробыл там до конца войны. Умер дед в 56 лет — он всю жизнь работал, не давая себе роздыху, и в один недобрый день, схватившись за сердце, прилег на кушетку, чтобы больше не встать.
Стиг обожал деда и не любил не занимавшегося им эгоистичного отца.
У него, как и у деда, не было высшего образования, в школу журналистики он не прошел по конкурсу. Зато занимался тем, чем хотел: Стиг стал чернорабочим журналистики, рядовым левого движения. Всю жизнь разгребал грязь, вытаскивая на свет божий дурно пахнущие тайны, жил на три гроша и не жалел об этом, рисковал — и не боялся… Он начал писать детективы, для того чтобы заработать, относился к этому как к приработку. А потом его герои Лисбет и Микаэль Блумквист ожили, начали делать то, что хочется им, и писательство стало ему доставлять такое удовольствие, какое он не получал ни от чего на свете. Закончив четвертую книгу, он твердо решил посвятить себя литературе. Впереди много романов, вслед за Саландер появятся и другие герои, они тоже оживут…
Жизнь прекрасна.
Стиг поставил точку, перечитал написанное и выключил компьютер. Было около пяти утра, глаза слипались, и Ларссон рухнул на неразобранную постель. Пижаму он натягивал в полусне, как зомби, а зубы так и остались нечищенными. Окно погасло, байкеры насторожились, но из дома никто не вышел, и они решили, что этой ночью им не повезет.
9 ноября Уве и Олаф ездили за ним по городу, составляя график передвижений и список контактов. Им не везло — рядом с Ларссоном все время кто-то был, но они не теряли надежды: в последнее время о их организации «Белое арийское сопротивление» начали забывать, и движению был нужен хороший, громкий террористический акт.
Стиг полдня провел в издательстве Norstedts — смотрел гранки, разговаривал с менеджером, который будет заниматься продвижением книги. Теперь денежные вопросы уже не имели такого значения: он сделал предложение, и они с Эвой поженятся, но полгода назад, когда переговоры с издательством только начинались, он изобрел способ оставить ей наследство, не составляя завещания и не вступая в брак. Он не выносил завещаний — ему казалось, что заверенная по всем юридическим правилам бумага окажется смертным приговором, пропуском на тот свет. Впрочем, отправляясь в опасную поездку в Эфиопию (там его едва не расстреляли правительственные войска, и он вернулся в Швецию еле живым после малярии — в местной больнице не было лекарств), Стиг все-таки составил завещание, и оно до сих пор где-то валялось… Тогда ему было нечего ей оставить.
Теперь все изменилось, его трилогия должна принести большие деньги. Эва посмеивалась над его надеждами, но он свято верил в «Миллениум». Начиная переговоры с Norstedts, Стиг просил издательство создать фирму, которой будут принадлежать права на его книги: ее возглавят он и Эва, если один из них умрет, права на «Миллениум» перейдут к другому. Люди из Norstedts согласились. Сегодня он спросил редактора, как подвигается дело с фирмой, и та ответила, что все вроде бы в порядке, но о деталях ему лучше спросить директора. На это уже не было времени: через полчаса должно было начаться совещание в Expo, и Стиг распрощался с редакторшей. Он выскочил из издательства как ошпаренный, помчался по улице, размахивая большим, туго набитым бумагами портфелем, махнул рукой таксисту, но машина не остановилась — наверное, она ехала по вызову.
Редакция журнала находилась недалеко, ждать автобуса не имело смысла, и Ларссон припустил по тротуару почти бегом, ловко лавируя между прохожими, на ходу извиняясь и придерживая очки. Олаф выскочил из машины (на этот раз у них был «Фиат») и пошел следом, а Уве тащился вдоль тротуара, проклиная все на свете. Ему гудели автобусы, его обгоняли, мигая дальним светом, он включил аварийку, но это было опасно — номер могли запомнить. И все же момент казался удачным: Олаф выстрелит и прыгнет в машину, а вечером «Белое арийское сопротивление» пришлет в Expo свою визитку. На следующий день газеты и телевизионные каналы начнут кричать о совершенном средь бела дня дерзком убийстве, и об их захиревшем, разваливающемся движении вспомнят, а верящая в правое дело молодежь поймет, что надо убивать, а не бороться за места в парламенте.
Стиг мчался вперед, Олаф спешил следом, стараясь подобраться поближе, — цель все время меняла место, и он боялся промахнуться. Оставшийся за рулем Уве от страха и напряжения потел: ему приходилось следить и за Олафом, и за дорогой, а это не получалось. Водителем Уве был неважным, к тому же у него тряслись руки, и он боялся в кого-нибудь въехать.
…Эва позвонила Стигу вечером с вокзала. Приехав в Даларну, перезвонила опять — чтобы он не волновался. У него все было в порядке, он сказал, что целует ее, и просил не волноваться. А во вторник, 9-го, ей перезвонили из Expo и сказали, что Стиг в больнице, положение тяжелое, и ей надо вернуться в город. Она набрала номер отца Стига, Эрланда Ларссона, и сказала: — …Что-то со Стигом, я так ничего и не поняла, но тебе лучше приехать в Стокгольм.
Эрланд опаздывал, в холле больницы Святого Йерана стояли люди из Expo, они молча смотрели на Еву.
Врач сказал:
— К огромному сожалению, должен вам сообщить, что ваш муж скончался…
Ее провели в палату, она взяла руки Стига в свои. Его ладони были еще теплыми, а Эва окоченела на холодной ноябрьской улице. Она сказала:
— Видишь, это какое-то безумие. Ты даже сейчас меня согреваешь…
Она целовала Стига Ларссона, он становился все холоднее. Наконец она встала и вышла из палаты, оглянувшись в дверях. Ей показалось, что Стиг спит, и это было непостижимо.
…Пять часов назад Уве не повезло: он задел автобус. Пришлось остановиться. Проклинающий дурака-напарника Олаф вынул руку из кармана, выпустив теплую рукоятку пистолета, и перешел на шаг. Он довел Ларссона до самых дверей, до входа в дом, где помещалась редакция жунала, тот обнялся с каким-то смуглым парнем. Это был старый приятель Стига и Эвы Джим, позже тот скажет, что Ларссона шатало. У него схватило сердце, и ему надо было бы посидеть, но его ждали в редакции, а лифт не работал. На седьмой этаж Стиг поднялся еле дыша, из Expo его увезли на «скорой» без сознания. В сумке Ларссона лежал принадлежавший Expo компьютер, в нем был недописанный 4-й том «Миллениума». В больнице Стиг на секунду пришел в себя и сказал:
— Надо сообщить Эве Габриельссон… Когда позвонили «ве, он уже был мертв.
Уве и Олаф провалили задание, но позже они стали думать, что все обернулось к лучшему.
В ноябре 2004-го смерть Ларссона прошла незамеченной, но очень скоро, когда «Миллениум» стал главным детективом нулевых, валом покатились переиздания и переводы и совокупный тираж достиг рекордных величин, журналисты вспомнили о захиревшей организации «Белое арийское сопротивление». В Expo знали, что Стиг находится в списке потенциальных жертв, — нацистский журнал Storm опубликовал его фотографию с подписью: «Запомните его фамилию, лицо и адрес. Дать ему продолжать или стоит им заняться?» После этого на имя Стига в Expo стали приходить посылки с пулями. Коллеги из желтых изданий узнали об этом и раздули сенсацию: «…Стиг Ларссон убит?»
«…Стига отравили люди из «Белого арийского сопротивления»?»
Пришло время набранных огромным шрифтом кричащих заголовков и вопросительных знаков на первой полосе.
Олаф морщился, Уве чувствовал себя мудрецом — он всегда считал, что торопиться не стоит, и его принцип себя оправдал.
…9 ноября Эве Габриельссон приснился Стиг. Обычно она возвращалась домой раньше, чем он, — готовила ужин, ждала, начинала злиться, и тут в замочной скважине со скрежетом поворачивался ключ, и появлялся он: бледный от усталости, с искрящимися любопытством глазами.
— Привет! Ну рассказывай. Что случилось интересного?
Во сне все повторилось. Эва чуть было не ответила:
— Сегодня ты умер... — но вовремя прикусила язык. Так говорить нельзя, вдруг Стиг обидится и уйдет, и она никогда его больше не увидит.
Потом они долго говорили, вспоминали свою первую встречу на молодежном собрании в Умео и то, каким он тогда был. Высокий, загорелый, белозубый... Стиг сказал, что он влюбился в нее с первого взгляда, и спросил, что тогда чувствовала она. Эва улыбнулась:
— Где еще найдешь такого безумного чудака, как ты? Тогда, в Мимерскулен, тебе удалось меня рассмешить, мне было очень интересно. Может, это и есть любовь? Она была у нас все наши 32 года...
Они вспоминали их ссоры, то, как Эва от него уходила.
Это продолжалось три месяца, потом она поняла, что не может жить одна, и вернулась, Стиг тогда полгода ходил за ней по пятам, мыл посуду, вытирал пыль и заглядывал ей в глаза. Им было так хорошо друг с другом, что ни у него, ни у нее не было и мысли об изменах и приключениях на стороне. Над «Миллениумом» они работали вдвоем, Стиг очень ценил ее замечания. Летом они отправлялись на острова, арендовали яхту и ходили под парусами или плавали вдоль побережья на своем моторном катере «Йосефин», пятиметровой, отделанной красным деревом лодке, построенной в тридцатые годы, — во сне Стиг и Эва вспоминали и об этом.
На прощание Стиг сказал, что ей стоит пошарить в ящиках его бюро, и начал таять, расплываться в воздухе. Эва попыталась его удержать, но пальцы схватили пустоту.
Стиг улыбнулся, помахал ей рукой и исчез. Остаток ночи Эва пролежала без сна, ворочаясь среди смятых простыней, а утром, еле разлепив глаза, кинулась к бюро. Оно было забито рукописями, старыми дискетами и компакт-дисками, научно-фантастическими покетбуками — в молодости Стиг обожал фантастику. В самом дальнем углу ящика нашлось адресованное ей письмо: Стиг написал его в 1977 году, отправляясь в опасную поездку по Африке.
«…Я тебя люблю, люблю, люблю. Я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя так, как никого на свете не любил. Я хочу, чтобы ты обо мне помнила, но не хочу, чтобы ты обо мне плакала. Если я что-то действительно значил для тебя, а я знаю, что это так, то ты, наверное, будешь горевать, узнав о моей смерти. Но я не хочу, чтобы ты страдала. Не забывай меня, но продолжай жить дальше.
Живи своей жизнью. Горе пройдет со временем, хотя сейчас это и трудно себе представить…»
Рядом лежало написанное от руки старое завещание. Стиг оставлял ей все, что у него имелось в 1977-м и могло появиться в будущем, но завещание не было заверено у нотариуса.
До сих пор Эва не знала, что такое беспросветное отчаяние, когда ты не можешь есть и не хочешь спать и тебе кажется, что тот, кто ушел, находится рядом, и ты слышишь его дыхание. Чтобы отвлечься, она начала ремонтировать их 56-метровую, купленную вдвоем двухкомнатную квартиру. Эва все делала сама: перетаскивала вещи из комнаты в комнату, красила стены, ползала по полу, заделывая щели в паркете специальной мастикой. Тут-то она и узнала, что Ларссоны собираются отобрать у нее половину квартиры.
Вскоре вышел «Миллениум», и Эва обнаружила, что прав на книгу у нее нет.
Издательство Norstedts само предложило Стигу создать фирму, которой принадлежали бы права на его книги, но так этого и не сделало. Эва не поняла, что за этим стояло: то ли бюрократическая проволочка, то ли мошенничество — Стиг был беспечен и подписывал договора, не глядя. Ей приходили письма от юристов семьи Ларссон, Эрланд и младший брат Стига Йоаким стремительно богатели, но все же хотели заполучить половину ее жилья.
Через несколько лет покойный автор «Миллениума» превратился в бешено дорогой бренд. На капитализацию имени работала и скоропостижная смерть Стига, и их любовь, продолжавшаяся 32 года, и споры вокруг наследства: информационная шумиха повышала интерес к книгам.
Эва выбрасывала письма работавших на Ларссонов адвокатов — она не собиралась вести переговоры и была готова судиться. Она хотела посвятить жизнь памяти Стига, мечтала о работе с его наследием, но Ларссоны все подмяли под себя. Это казалось ей чудовищной несправедливостью: Стиг никогда не был близок с отцом, а младшего брата не выносил — за последние двадцать пять лет они виделись раза два.
Впереди была война за ноутбук с неоконченным 4-м томом «Миллениума»: Ларссоны хотели заполучить черновики, а Эва собиралась дописать книгу. Она продолжалась несколько лет и кончилась ничьей, недобрым миром.
Квартиру Эва сохранила, но мечту о работе над текстом Стига пришлось оставить. Никто не уступил, хотя «Экспо», которому принадлежал ноутбук, поддержал Эву. Все сошлись на том, что последняя книга Стига никогда не будет дописана и читатели ее не увидят.
...В декабре 2004 года одинокая и отчаявшаяся Эва Габриельссон совершила древнескандинавский языческий обряд. Она собрала друзей Стига, привела их на берег озера Меларен и принесла жертву — викинги в таких случаях закалывали коня, а она бросила в воду маленькую глиняную лошадку, старый, дорогой ей подарок. Затем Эва прочла нид, проклятие викингов:
— …И пусть Фрейр, Фрейя и Бальдр
Отнимут у вас радость жизни И вместо хлеба, пива и желаний
Подсунут вам камни, грязную воду и болезни!
И пусть этот жертвенный конь
Придаст силы моему проклятию
В полой весенней воде, в летнем дожде,
В осеннем граде и в зимнем снегу.
И да изливается оно на вас весь год
И настигает вас в любом убежище!..
С тех пор прошло много лет, но Эва по-прежнему верит, что ее проклятие настигнет Ларссонов.
Подпишись на наш канал в Telegram