В семидесятые годы машины, подающие теннисные мячи, перестали быть редкостью и всех устраивали, но отец Андре, деятельный и слегка безумный «Майк» — Эммануэль Агасси, купил стандартный образец, утащил его в гараж, провозился там два месяца — и полностью переделал агрегат. Теперь машина выплевывала мячи с бешеной скоростью, огромными порциями, и вооруженный теннисной ракеткой мальчик думал, что этот поток не кончится никогда.
Он отбивал и отбивал, отбивал и отбивал — в конце концов, когда это становилось невыносимым, отправлял мяч в аут.
Присматривавший за процедурой отец также выходил из себя и начинал орать. Майк Агасси обожал теннис и жаждал сделать из сына лучшего игрока на свете. В свое время он пытался провернуть это с сестрами Андре и его старшим братом, но Рита и Тами, повзрослев, послали папу к черту, а Филипп... Он старался, но оказался бездарен. И тогда Майк всерьез взялся за младшего отпрыска: когда Андре был грудным младенцем, отец подвесил над его колыбелью гирлянду из теннисных мячей и заставлял малыша бить по ним ракеткой для пинг-понга. С тех пор минуло девять лет, и теперь низенький, худощавый, подвижный как ртуть Майк Агасси прыгал около выстроенного собственными руками корта, бешено жестикулировал и орал:
— …Сильнее!
— …Быстрей!!
— …Бей раньше, подкручивай сильнее, делай короткий замах!
— …Когда ты научишься играть у сетки?!
— …Следи за дыханием, неповоротливый кашалот!!!
Много лет спустя, выиграв «карьерный Большой шлем», Открытые чемпионаты Австралии, Франции, США и Уимблдон, присоединив к нему «Золотой шлем», победу в одиночных соревнованиях на Олимпийских играх, заработав десятки миллионов долларов призовых и сотни миллионов на рекламных контрактах, Андре Агасси часто видел те тренировки в ночных кошмарах. Лежащие в пустыне окрестности Лас-Вегаса, 35-градусная жара, корт с бетонным покрытием, на заднем плане — каркасная халупа без кондиционера, его дом...
Отец и бабушка приехали в США из Тегерана, где жили в конуре с земляным полом и сортиром-скворечником во дворе, так что своим новым жильем они очень гордились. Отцу оно далось непросто: Майк работал менеджером в одном из казино Лас-Вегаса за мизерную зарплату, и семью кормили его чаевые.
Агасяны перебрались в Персию из Киева в 1918 году, во время Гражданской войны. Но оказалось, что персы не любят армян, и они стали называть себя Агасси. В детстве папочка подавал мячи солдатам из американских оккупационных частей и навсегда полюбил теннис. Потом вояки научили его боксу, и дело пошло так хорошо, что он дважды представлял Иран на Олимпийских играх. Перебравшись в США, папа из Эммануэля превратился в Майка и стал профессионалом, но однажды его, легковеса-«мухача», поставили в пару со средневесом.
Бой назначили на утро. Ночью он дико разнервничался, собрал свои вещи, вылез в окно и удрал из города. После этого Майк Агасси навсегда завязал с боксом: теперь он дрался только на улицах. Одно лишнее слово, размолвка в баре, случайная ссора на парковке — и папочка проводит серию ударов в печень, потом добивает скрючившегося соперника ударом в челюсть, а маленький Андре глядит на это разинув рот.
Боксу отец детей не учил, решил, что они должны стать грандами тенниса, спорта королей, поразившего его воображение в детстве. И в изнемогающего от жары и усталости Андре летели новые порции мячей. Вечером, наскоро отужинав, парень без сил валился в постель.
Телевизор в доме не смотрели, книг не читали, единственным развлечением были время от времени приходившие из Тегерана посылки от персидского дяди.
Брат отца разбогател и готовился перебраться на Запад, подальше от победившей в Иране исламской революции. В связи с этим он переправлял в США свое состояние. Когда почтальон доставлял посылку, семья собиралась на кухне, папа распаковывал сверток, раскладывал на столе персидские сладости, рахат-лукум, финики и медовые коврижки. Осторожно разрезал их тонким ножом, половинки откладывал в сторону — драгоценности были не в каждой конфете, но к концу процедуры их набиралось порядочно. Тут были и бриллианты, и сапфиры, и рубины, и маленький Андре восхищенно глазел на растущую сверкающую горку. Позже ему часто снились летящие прямо в лицо теннисные мячи вперемежку с драгоценными камнями, которые бабушка перебирала в кофейном блюдце.
Психоаналитик говорил, что эти впечатления определили всю его дальнейшую жизнь, а он только пожимал плечами.
…Раскаленный от вечерней невадской жары корт, вылетающие из теннисной машины мячи и ощущение тоскливой безнадежности: он вырастет, потом состарится, но по-прежнему будет отбивать — пока не помрет… Каждый сеанс психоанализа обходился в три с половиной тысячи долларов, с детскими впечатлениями эти сны связал бы и водопроводчик-мексиканец; Андре не понимал, за что с него берут деньги. А о том, что сны имеют отношение к преследующей его полосе неудач, проигрышам, неумению сконцентрироваться, отвращению к себе и профессии, догадалась бы и его бабуся, давно пережившая свой век и впавшая в маразм. Теннис принес Агасси миллионы, но он занимался им из-под палки.
Теперь пришла пора расплачиваться: нелюбимая игра держит в постоянном стрессе, разрушает его жизнь. Он перестал верить в себя и ничего больше не хочет, не сегодня-завтра жена заговорит о разводе... Их отношения — такое же наваждение, как и теннисная машина: это давняя, связанная с ночными подростковыми фантазиями история, о которой он не собирается рассказывать психоаналитику.
...Лежа на кушетке в кабинете значительно хмыкающего и что-то записывающего в блокнот доктора, лучшего лос-анджелесского психотерапевта, Андре говорил о том, как боялся папочки старший брат Филипп, мечтавший о теннисной славе, и как он ревновал к его успехам; о том, какие разные люди отец и мать. Она — милая и добрая, но безвольная, защитить детей ей не удавалось никогда…
Он обманывал отца, уверенного в том, что сын любит теннис, водил за нос поклонников и журналистов, донимавших его дурацкими вопросами.
— Что для вас теннис, Андре?
— Это вся моя жизнь...
— Вы благодарны отцу за то, что еще в колыбели он вложил вам в руки ракетку?
— О да!
Сделав это, папочка родил меня во второй раз…
Публика проглатывала все, что он говорил, не чувствуя издевки. Психоаналитик, к которому его отправил Гил Рейес, тренер по физподготовке, охранник и верный, встревоженный его состоянием друг, тоже ничего не замечал.
Доктору он рассказывал о вечерних разговорах с братом Филиппом, основательно запуганным отцом, о том, как его баловал перебравшийся-таки в Штаты персидский дядюшка Исар, а сам вспоминал другое. Оклеенные вырезанными из журналов фотографиями стены — Перри Роджерс, долговязый нескладный парнишка, ухажер сестры Тами и его лучший друг, тащился от знаменитых спортсменов и фотомоделей. На самом видном месте в комнате Перри красовался плакат с пятнадцатилетней Брук Шилдс, снявшейся в рекламе джинсов Calvin Klein.
Андре очень нравилась похожая на порочного ангела Брук, иногда она ему даже снилась. Парень млел от рекламного слогана: «Ты знаешь, что между мной и моими джинсами?
Ничего!» Отправляясь во Флориду, в теннисную академию Ника Боллетьери, он выпросил у Перри плакат и взял его с собой. Андре спрятал его на самом дне своей сумки, среди вещей — так, чтобы до Брук не добрались другие ребята.
Академия Боллетьери была чем-то средним между монастырем и исправительным заведением для подростков: с воспитанниками здесь обращались жестко, но нравы у учеников были буйными, и Андре ждал от них любой каверзы. Отец узнал об этом питомнике будущих чемпионов из телевизионной передачи, с трудом наскреб 6 тысяч долларов, которых должно было хватить на 3 месяца обучения, и отправил выигравшего несколько молодежных турниров сына к Боллетьери. Семья Андре жила небогато, но то, что мальчик там увидел, его поразило. Несколько дощатых бараков, огромные комнаты с железными кроватями, на завтрак бутерброды и сваренные вкрутую яйца, которых не хватало на всех, на обед — тошнотворное месиво из мяса и овощей.
Здесь каждый стоял за себя сам, рассчитывать на защиту учителей не приходилось. Парня из его комнаты, корейца, как-то задел здоровенный швед из соседней группы; после этого Ким полчаса растягивался и разминался, затем туго перебинтовал щиколотки и, когда обидчик снова к ним заглянул, подпрыгнул и ударил его ногой в зубы, да так сильно, что раздробил челюсть. Никаких последствий инцидент не имел: пострадавшего унесли в медпункт, неделю он отлеживался, а потом пара встретилась на корте…
В академии Андре было плохо, по вечерам, спрятавшись под одеялом, он считал дни, оставшиеся до возвращения домой, а потом рассматривал вытершийся и истлевший плакат с Брук Шилдс в джинсах от Calvin Klein.
День шел за днем, отъезд приближался, но как-то раз на его игре оказался один из старших преподавателей, правая рука Боллетьери. В академии учились двести мальчишек, Агасси был новичком и раньше не попадался на глаза начальству. Тренер наблюдал за ним минут десять и послал за шефом. Боллетьери стоял у корта до конца игры, а потом велел Андре идти с ним. Вернувшись в свой кабинет, он набрал номер его отца.
— Мистер Агасси? Я хочу сообщить вам приятную новость — ваш сын очень талантлив. А впрочем, нет — он исключительно талантлив, и я собираюсь заниматься с ним лично. Я сделаю из парня мегазвезду, он станет первой ракеткой мира… Что?
Какие три месяца?! Мистер Агасси, мне не нужны ваши деньги. Я рву ваш чек и собираюсь заниматься с Андре бесплатно.
Он остался у Боллетьери, и спартанский режим превратился в адский. Ник стал его личным тренером и начал переучивать: отец любил игру у сетки, Боллетьери предпочитал заднюю линию. Он не давал Андре пощады, выжимал все соки: с утра воспитанников отвозили в общеобразовательную школу, там с ними занимались по сокращенной программе, а потом начинались тренировки; уроки Андре делал по ночам. Точнее, должен был делать, но сил не оставалось, страшно хотелось спать, и он махнул рукой на уроки, а потом и на школу. Исключить Агасси не могли — школа была частной, ее кормил договор с Академией Боллетьери. Ник нашел выход: Андре перевели на заочную форму обучения — ему передавали задания, он пересылал их домой, в Вегас, а там над задачками и сочинениями корпела мать.
В школу он больше не ездил и все свое время проводил на корте. Постер с Брук Шилдс больше из сумки не доставал: теперь у него появилась настоящая девчонка, одна из учениц Академии. Но Брук продолжала ему сниться, понемногу превращаясь в устойчивый, не поддающийся коррекции сексуальный психоз. Андре и не подозревал, что с каждым выигранным турниром их встреча становится все ближе...
На деньги он играл с 9 лет. Мальчик был чуть больше собственной ракетки, когда отец, завсегдатай вегасских теннисных кортов, начал выпускать его против людей с деньгами, а потом — против приезжих, поскольку местные скоро поняли, что маленький Агасси никогда не проигрывает.
Однажды Майку попался двухметровый гигант с железными мышцами — Джим Браун, знаменитый игрок американского футбола, балующийся теннисом. Он тоже любил играть на деньги, и странно, что еще не знал о чудо-ребенке. Такое пари показалось Джиму забавным, он согласился. Папа на радостях предложил поставить на кон «свой чертов дом», а потом 10000 долларов, большие деньги по меркам 1979 года.
Майк Агасси помчался домой за спрятанной заначкой, а тем временем владелец корта рассказал Брауну, с кем тот связался:
— Ты наверняка проиграешь и никогда больше сюда не придешь, а я этого не хочу…
Гигант подошел к тихо сидящему в углу мальчику:
— Скажи-ка, шкет, ты когда-нибудь проигрывал в игре на деньги?
Мальчик робко поглядел на него снизу вверх:
— Нет, мистер.
Я всегда выигрываю…
Через полчаса примчался запыхавшийся Майк Агасси, прячущий под курткой толстую пачку денег, но Джим Браун предложил новую ставку — 500 долларов. Он проиграл, отдал деньги, пожал Андре руку и сказал, что гордится знакомством:
— Тебя ждет великое будущее, малыш!
Андре с детства привык побеждать, но жизнь профессионального теннисиста поначалу оказалась совсем не такой, как он себе представлял. Постоянные переезды, дешевые гостиницы с наглыми тараканами, отвратительный вкус фастфуда, безденежье и частые поражения.
В Академии Боллетьери он в конце концов выторговал для себя все, что можно — право не ходить в школу, увольнительные в соседний городок и кучу других мелких поблажек. Ник возил его на молодежные турниры, там он выигрывал. Боллетьери собирался заниматься с ним и после Академии, перед выпуском они с Андре обсудили бонусы, причитающиеся ему как тренеру. Но поначалу их не из чего было платить: жизнь юного профессионала, кочующего по второразрядным турнирам и сражающегося за тощие призовые, оказалась нелегка — Агасси был очень хорош, но не выдерживал психологической нагрузки. Ему хотелось показать лучший в мире теннис в каждой игре, но когда заведомо более слабый соперник начинал вести в счете, Андре терялся и начинал ошибаться.
Теннисный сезон оказался настоящим конвейером: теперь парнишка треть жизни проводил в самолетах, треть — в гостиницах, а еще одну треть — на кортах, восстановиться ему не удавалось. Потом дела пошли чуть лучше, и Nike заключила с ним спонсорский контракт на 25 тысяч долларов в год. Он потратил их на рестораны и новую машину, оставшись через несколько месяцев без гроша в кармане. Все складывалось не так, как представлял отец, но он привыкал и побеждал все чаще: в июле 1986-го Андре Агасси вошел в сотню лучших теннисистов мира, и это его безмерно радовало. Он в сотне! В 1988-м Андре был уже третьим, а через несколько лет все это казалось таким же далеким прошлым, как игра на деньги с гигантом-футболистом Брауном.
Профессиональный век теннисиста короток: в 30 лет он уже считается стариком и ему пора заканчивать карьеру. Но и взлетают теннисисты быстро — кажется, еще вчера Андре играл в захудалом калифорнийском местечке Ла-Квинта, а вот он уже на Уимблдоне и находится на самом верху теннисной табели о рангах. А к 1996 году — через 10 лет после того, как они со ставшим его менеджером братом Филиппом ликовали, заключив первый спонсорский договор с Nike, и планировали первый в их жизни ужин в дорогом ресторане, он победил на Открытых чемпионатах США, Австралии, Уимблдоне и Олимпийских играх и заработал миллионы, снимаясь в рекламе. У него был прекрасный дом — воплотившаяся в камне мечта трудного подростка: во всех комнатах стояли игровые автоматы и автоматы с колой. Еще у него был собственный самолет и антикварный «Кадиллак» с откидным верхом.
Спортивные журналисты не любили Андре и называли его «панком». Он нарушал все принятые в благородной игре приличия: однажды вышел на корт в джинсах, носил разноцветный ирокез. Солидным людям это казалось издевательством над самым святым — игрок с ирокезом на Уимблдонском турнире! Куда катится мир?! — но молодежи прическа Агасси нравилась, у него имелась целая армия фанатов. Поклонники не догадывались, что их кумир на самом деле скромный и нерешительный молодой человек, прячущий за дурацкой прической и яркими одежками неуверенность в себе.
В это время у Андре появилась тайна, которую он от всех скрывал. Несмотря на молодость, теннисист начал лысеть, и притом так стремительно, что пришлось носить накладку. Во время каждой игры Андре охватывал ужас: а ну как сползет, ирокез съедет набок, и телевидение покажет крупным планом его проплешину?
Эта мысль мешала играть, а тут еще подоспела личная драма: девушка Венди, которую он знал с 9 лет (тогда они вместе подавали мячи на кортах в Лас-Вегасе), сказала, что их внутренние миры не соприкасаются и ей лучше пожить отдельно, чтобы разобраться в своих чувствах.
Венди была его первой, детской любовью. Она снова возникла на горизонте через много лет, и Андре даже подумывал о женитьбе. Но однажды неформалка Венди, так и не получившая никакого образования и не имеющая постоянной работы, собрала свой рюкзачок и ушла из его особняка, а он остался в компании игральных автоматов. Андре загрустил, забросил силовые тренировки, стал хуже играть, и его рейтинг пополз вниз.
Но тут жена старого друга намекнула, что у нее есть одна влюбленная в теннис приятельница, которая давно этой игрой интересуется. Довольно известная актриса, но сейчас в ее карьере не лучшие времена… Услышав, что девушку зовут Брук Шилдс, Андре едва не подпрыгнул и тут же попросил номер ее мобильного. Примчавшись домой, он позвонил, представился — и началась долгая, томительная и приятная прелюдия романа. Брук снималась в Африке, связь все время прерывалась, и им приходилось общаться по факсу.
…Из аппарата со скрипом выползает листок бумаги, Андре жадно вчитывается в плохо пропечатанные слова. С каждым новым письмом он влюбляется все сильнее: оказывается, Брук умна, остра на язык, и он ей действительно интересен. Наконец съемки закончились, они встретились: девчонка-подросток с рекламного плаката превратилась в прекрасную женщину, и он влюбился во второй раз.
О том, что Брук на 5 лет старше, Андре узнал только сейчас.
Ухаживание вышло медленным и церемонным, впрочем, другим оно и не могло быть. За Брук зорко присматривала мать, решительно отшивавшая бесперспективных кавалеров. Первая поездка в ресторан. Первый поцелуй. Первые объятия в ее комнате на диване, обтянутом ворсистым плюшем, — влюбленные чуть было не дошли до конца, но в комнату в любой момент могла войти мамаша, и поэтому обоим приходилось быть настороже. Именно Брук Андре открыл свой страшный секрет: «Я лысею, милая. Мне приходится носить накладку из чужих волос…» Брук приняла это без тени улыбки, так что он не почувствовал себя униженным.
Потом они с Брук устроили ритуальную стрижку, пригласив на «шоу» друзей. Она состригла чертов ирокез и наголо выбрила его голову машинкой. Андре себе понравился, а у спортивных таблоидов появилась новая тема: «Агасси сменил имидж!»
Потом произошло то, что давно должно было случиться, и начался неофициальный медовый месяц, совместные поездки на теннисные турниры. Во время игры жениха Брук сидела в vip-ложе, и на нее глазел весь стадион. Вместо тренировок они ходили по ресторанам и музеям, и люди из его команды рвали на себе волосы, проклиная «эту женщину», ведь расслабившийся Агасси играл все хуже и хуже...
Он не просил отца давать ему в руки ракетку, никогда не мечтал об Академии Боллетьери.
У него травмирована спина, покалечено запястье, во время матча он разговаривает с собой, словно безумец: чтобы и впрямь не сойти с ума от усталости, боли и отчаяния из-за того, что эта мука никак не кончается. Теннис был работой, которой приходилось заниматься, потому что это приносило огромные деньги. Но деньги у него уже есть, и насиловать себя, преодолевая страх и боль, не хотелось.
Когда он сделал Брук предложение, девушка заплакала от радости. Свадьба проходила по ее сценарию: жених с невестой приехали к алтарю верхом на белых лошадях, и первую брачную ночь провели на ранчо, где им не дали спать москиты. Он все чаще проигрывал, но все еще был звездой, а карьера Брук опять пошла в гору. В постели им было хорошо, денег хватило бы и до второго пришествия: он мог завершить карьеру прямо сейчас и остаток жизни просто приятно проводить время.
И все же теннис не отпускал. Андре ездил на турниры, терпел фиаско, мало тренировался, терял физическую форму и технику, приятно проводил время с женой и ее друзьями и чувствовал, что между ним и Брук все стремительно разлаживается...
Агасси мог бы рассказать психоаналитику о том, как Брук однажды пригласила его на свои съемки: сцену с поцелуем в губы он выдержал, а вот на поцелуях рук сорвался. По сценарию жена должна была поцеловать ладонь партнера, но зачем-то начала облизывать ему пальцы, а потом принялась за запястье — так, по ее мнению, убедительнее. Андре вылетел из съемочного павильона, переполошив всю съемочную группу, дома Брук устроила ему сцену.
Андре все чаще казалось, что жена потеряла к нему интерес. Она хорошая актриса, отлично может изобразить и сочувствие, и радость, но на самом деле ей безразлично то, что его карьера катится под гору. Их роман начался, когда у нее не было ролей, теперь они появились, и ее волнует только собственная карьера.
А он? Важен ли для него теннис, нужна ли ему Брук? Пытаясь ответить самому себе на этот вопрос, он совсем запутался, прослушал следующий вопрос психотерапевта и ляпнул наугад:
— …Я совсем не учился в школе, не получил никакого образования и приохотился к чтению недавно…
Психолог поднял брови и повторил вопрос: когда и с кем Андре потерял девственность?
Агасси решил, что уж теперь-то целитель душ точно подумает, что перед ним псих, и поклялся себе завязать с визитами к доктору. Когда сеанс закончился, он выписал чек, став на три с половиной тысячи беднее. Додумать то, над чем размышлял на кушетке психоаналитика, Андре собрался дома, но в гостиной его поджидала Брук:
— …Тебя совсем не волнуют мои дела, моя карьера для тебя не важна. Я не знаю, о чем с тобой разговаривать. Мне нужно собраться с мыслями, я хочу пожить отдельно…
Андре взбеленился, оттого что жена говорит словами, которые давно вертелись на языке у него самого, и заявил, что жить отдельно они начнут прямо сейчас. Собрал чемодан, сел в свой розовый «Кадиллак» и выехал за ворота лос-анджелесского особняка. Он отправился к друзьям в Вегас, но на дорогу наползал туман, и проезд через горы закрыли.
Пришлось снять номер в захудалом придорожном мотеле с фанерными стенами и мокрицами в ванной. В таких гадюшниках они с братом Филиппом останавливались на заре его карьеры. Андре вяло подумал, что надо бы позвонить родителям и самому близкому другу — тренеру Гилу, но отложил звонки на завтра. Завалился на расшатанный диван, включил телевизор и уткнулся в экран. Ни на что хорошее Андре не надеялся и был совершенно прав...
В 1995 году Агасси занимал 2-е место в мировой табели о рангах, а в 1997-м, после женитьбы, стал 110-м. Он проигрывал, когда с ним была Брук, а после того как жена его бросила, окончательно превратился в лузера. Теперь Андре били те, кто еще недавно и в подметки ему не годился. Агасси вылетал из турниров, над ним хором издевались репортеры.
Поначалу он считал, что дело в Брук — надо ее вернуть, и тогда все наладится. Но с каждым поражением пути супругов расходились все дальше: он шел на дно, а карьера жены — в гору. Перед разрывом с Брук допинг-проба выявила в его организме наркотик метамфетамин.
На мет Андре подсадил его администратор Слим, и ему понравились приходящие после дозы легкость и ощущение свободы. Можно ни о чем не заботиться, играть, не выкладываясь, и проигрывать, улыбаясь: неплохая жизнь... Но звонок спортивного врача, сообщившего о результатах теста, подействовал как ушат ледяной воды. Если история попадет в прессу, карьера будет окончательно разрушена: сначала неизбежная дисквалификация, следом от уличенного наркомана отвернутся спонсоры и рекламодатели.
Надо срочно придумывать убедительную ложь, оправдываться, валить вину на Слима. Почему бы не написать боссам из «Ассоциации теннисистов-профессионалов», что он случайно выпил стакан газировки с метамфетамином, который Слим, оказавшийся наркодилером, приготовил для себя?
Андре понимал, что скандал не нужен никому и ассоциация проглотит его беспомощные объяснения, но в конечном счете это ничего не решало. Надо или тонуть, или срочно вытаскивать себя из болота за волосы. А как это сделать, если тебе уже под тридцать и конец карьеры близок, а у тебя поврежденный позвоночник, из-за болей в котором ты часто спишь на полу, травмировано запястье, мышцы превратились в студень, и постоянно преследует страх поражений…
Развод с Брук стал сенсацией 1999 года: он прятался от журналистов, а бывшая жена, наоборот, без конца раздавала интервью.
Андре ходил как потерянный, пробовал ей звонить, но Брук встречаться не желала: его дела ее больше не интересовали. Все кончилось, детская мечта сбылась, а потом превратилась в химеру. От этого хотелось выть...
Андре навестил родителей: они жили в большом доме, купленном на его первые призовые. Мать постарела, отец высох, ссутулился и посматривал на сына недобро. Сентиментального возвращения в родные пенаты не получилось. Хандра навалилась с новой силой, возможно, дело в том, что в гараже пылился кошмар его детства: подработанная папой теннисная машина. Перед отъездом, когда чемоданы уже лежали в багажнике, отец взял его за локоть и отвел в сторону.
Эммануэль Агасси не умел разговаривать по душам, он больше полагался на быструю реакцию: давным-давно, когда восьмилетний Андре, решив поиграть, выпрыгнул на отца из-за угла с криком «бу-у!», тот сбил его с ног ударом в челюсть. Увидев, что это не грабитель, а сын, папа не смутился, велел перестать реветь и не путаться под ногами у взрослых:
— Умойся и убирайся в свою комнату!
Сейчас отец, откашлявшись и потерев нос (Агасси-старший делал это, когда сильно волновался), сказал, что никогда не любил Брук. Она-де законченная эгоистка и чуть не погубила Андре, приучив его к неге и безделью. Дорогие рестораны, каникулы на экзотических островах, разговоры ни о чем со знаменитыми актерами, дизайнерские тряпки — все это не для его сына.
— …Теннис — это слезы, кровь и пот.
Пусть тебе это и не нравится, но такова твоя судьба, и тут ничего не попишешь. Я вот что тебе скажу: очень возможно, что ты и впрямь пойдешь ко дну, но в таком случае потони с честью, с поднятым флагом. Если уйдешь с поджатым хвостом, словно побитая собака, мне будет за тебя стыдно…
Майк отпустил руку сына и подтолкнул его к машине. Всю дорогу Андре думал об отце и его словах:
— …Потони с честью.
— …Мне будет за тебя стыдно.
Звучит красиво — но при чем тут он? Андре сделал все, что от него хотел отец, и теперь может сам строить собственную жизнь…
Слезы, кровь и пот, так, папа? К черту, хватит с него этого дерьма, он уходит из спорта!
Через две недели он проснулся в номере пятизвездочного отеля на Карибах. Виски ломило от выпитого, рядом посапывала белокурая пятисотдолларовая богиня, которую вчера он снял в баре. Андре подошел к окну и отдернул занавеску — внизу шумел океан. Впереди прекрасная, беззаботная, обеспеченная жизнь. Отчего же так тоскливо, что хочется умереть?
Глядя на волны, он думал, что отец добился своего: теннис вошел в его плоть и кровь. Видимо, Андре без него не может — ему надо играть и побеждать. Эта зависимость похлеще метамфетаминовой, с нее не соскочить. Берущий три с половиной тысячи долларов за сеанс психотерапевт, пожалуй, сказал бы, что, ненавидя теннис, он ненавидел самого себя, и приплел бы еще кучу заумной чуши.
Пусть за нее платят те, кому не жалко денег и времени, а ему надо вернуть себя и свою удачу!
Девушка проснулась, приподнялась и протянула к нему с улыбкой руки: направляясь к ней, Андре подумал, что, наверное, никогда не уживется с обычной женщиной, так что их отношения с Брук были обречены. Его сможет понять лишь такая же одержимая, как он сам, и хорошо бы она оказалась теннисисткой…
Начинать в 27 лет было тяжело, и Агасси восстанавливал форму, занимаясь в тренажерном зале до темноты в глазах. Потом повторилось то, что он прошел в молодости, после Академии Боллетьери: незначительные турниры с копеечными призовыми, третьеразрядные партнеры, победить которых оказалось тяжело.
И дело не только в том, что он растерял мастерство, постарел и к концу игры у него мучительно болела спина. Играя с сильным противником, стараешься его превзойти, а пытающегося задавить тебя силой неумеху приходится прессовать, при этом поневоле теряешь мастерство. Он проигрывал тем, над кем еще вчера посмеялся бы, потом, то и дело срываясь, начал побеждать. Из своей ямы Андре Агасси выползал медленно, но в 1999 году впервые победил на Открытом чемпионате Франции и получил карьерный «Большой шлем», собрал все четыре теннисные короны.
Конец карьеры был не за горами, но Агасси не собирался сдаваться — он хотел уйти на своих условиях: после громкой победы. Раньше журналисты называли его «панком», теперь относились к нему с почтительным изумлением: ровесники уходили, а он держался и оставался среди сильнейших.
Разве это не чудо? Агасси блестящий игрок, но психологически неустойчив и часто проигрывает куда более слабым противникам — как же он смог подняться с колен? Никто не догадывался, что его вело не только желание красиво уйти, но и любовь: Андре хотел быть рядом с женщиной, которую отчаянно добивался.
Подростком Андре засматривался на постер с Брук Шилдс, когда же стал знаменитостью, его помыслы заняла Штеффи Граф, семикратная чемпионка мира и лучшая теннисистка ХХ века. У нее была фигура Дианы-охотницы: вечно сражающаяся с полнотой Брук говорила, что ноги Штеффи — ее идеал, и держала на холодильнике магнитку с фотографией теннисистки.
Бывшая жена и не подозревала, что Штеффи Граф тоже была навязчивой идеей Андре, он давно пытался с ней познакомиться. В 1992-м, когда Агасси и Граф победили на Уимблдоне, он должен был танцевать с ней на банкете, но в том году традицию неожиданно изменили, и танца не случилось. Позже Андре все-таки удалось заговорить со Штеффи, он даже пытался пригласить ее на свидание, но получил отказ: роман с гонщиком Михаэлем Бартельсом был в самом разгаре, и никто другой Штеффи не интересовал. Их отношения тянулись еще 5 лет, медленно затухая, и тут знаменитая теннисистка приехала на турнир в Ки-Бискейн, во Флориду, и столкнулась с Андре — разведенным, ожесточившимся, но твердо решившим доказать миру, что его рано сбрасывать со счетов.
Позже Граф узнала, что совместная тренировка, на которую ее тренера подбил тренер Агасси, была частью «великого плана» Андре.
Придет время, и он расскажет Штеффи, как любовался ею во время подач и исподтишка подглядывал, как она растягивалась после матча, но пока что они только возобновили знакомство. Андре попросил номер ее мобильного, опять же получил отказ. А вот писать Штефи разрешила, и он исправно отправлял поздравительные открытки — до тех пор, пока они не встретились в Лондоне. Там наконец он узнал ее телефон и тут же рассудил, что такая приличная женщина, как Штеффи, дает свой номер только в том случае, если открыта для новых отношений. А если у тебя есть телефон девушки, то надо звонить и предлагать встретиться — именно для этого они и дают свои номера. Так он и сделал... Флегматичная, сдержанная Штеффи Граф была поражена армянско- персидским пылом, с которым за ней ухаживал Андре.
Следующая встреча состоялась в США, в Сан-Диего, там она согласилась на свидание. Перед поездкой в ресторан он затащил вяло сопротивлявшуюся Штеффи в ее же гостиничный номер и предложил выпить. Когда официант разбил заказанную в номер бутылку «шабли», Агасси воскликнул:
— …Удачное начало!
Их отношения развивались быстро: неспешной и основательной немке казалось, что вино разлилось только вчера, а Андре уже делает ей предложение, и она, не слишком уверенная в том, что поступает правильно, его приняла...
И вот уже Андре везет к родителям будущего тестя Петера, такого же фаната тенниса, как и Майк Агасси.
Петер занимался финансами дочки и в свое время отсидел небольшой срок за уклонение от налогов. Когда дочь была маленькой, он муштровал ее, не давая поблажек и мечтая сделать из Штеффи великую теннисистку, весьма преуспев в этом. Андре думает, что Майк и Петер найдут, о чем поговорить, и не ошибся. Для начала они заспорили о преимуществах резаного удара, быстро перешли на личности и начали снимать пиджаки: и тот, и другой в прошлом были боксерами и намеревались решить разногласия кулаками. Слава богу, обошлось без членовредительства, но на свадьбе отцов пришлось рассадить по разным углам, и они злобно косились друг на друга через стол. При желании и разлившееся вино, и едва не сцепившихся Майка Агасси и Петера Графа можно было бы счесть дурным предзнаменованием, но Андре махнул на приметы рукой: Штеффи оказалась прекрасной женщиной.
Она родила ему двоих детей — мальчика Джейден Гила и девочку Джаз Элли. Андре по-прежнему участвовал в турнирах, играл, превозмогая боль, и громил молодых и сильных соперников. В рейтингах он оставался 2-м, 3-м, 4-м, 7-м — для его возраста это был фантастический результат. В 2006 году на Открытом чемпионате США Агасси побил Маркоса Багдатиса, восьмую ракетку мира, но на следующий матч вышел с такой болью в спине, что обезболивающие уже не действовали, и он проиграл во всех 4 сетах.
После матча 36-летний Агасси оказался в медицинском пункте: лежал на массажном столе, не в силах пошевелиться. Болела каждая косточка, накатывала дурнота, и все же Андре чувствовал себя счастливым. Много лет назад отец кричал ему: — …Держись!
Пересиль себя! Не будь бабой, ты справишься!
Он держался изо всех сил и, кажется, справился. Больше он никому ничего не должен, и большой спорт может катиться ко всем чертям!
Подпишись на наш канал в Telegram