В апреле 2014 года судебный процесс над самой экстравагантной 83-летней преступницей Америки наконец подходил к концу. 20 псевдонимов, пять поддельных паспортов, 10 томов уголовного дела! Ее экстрадиции требовали Франция, Италия и Швейцария…
Все присутствующие в зале слушаний, включая судью Уильяма Лебова, невольно повернули головы, когда последней вошла ослепительная темнокожая красотка в открытом платье и ярко-красных туфлях на высокой платформе. Она уселась ближе к выходу и широко улыбнулась всем, кто удостоил ее любопытным взглядом.
Многие узнали в ней киноактрису Хэлли Бэрри. В принципе не было ничего неожиданного в том, что она явилась на суд, ибо для этого имелась причина. Больше всех заинтересовалась вошедшей обвиняемая и совершенно беззастенчиво принялась разглядывать мисс Бэрри. Потом пожала плечами, подняла брови и развела руки в жесте, означавшем: я, мол, уже ничего не понимаю в этой жизни, после чего снова изобразила на лице почтительное внимание к судьям.
В осанке обвиняемой афроамериканки Дорис Пэйн, в сложенных на коленях красивых руках, элегантно причесанной седой голове сквозило такое достоинство, что у судьи Лебова в который раз возникло чувство, будто это не он судит рецидивистку, за которой последние 60 лет охотилась полиция, а эта дама благосклонно принимает его отчет и в общем-то расположена любезно, поэтому ему не о чем беспокоиться.
К тому же в свои 83 года она все еще удивительно красива, а глубокие морщины делают ее лицо (безо всякого намека на пластику и подтяжки) только более благородным и значительным, не говоря уже про глаза — сияющие и мудрые.
Дорис Пэйн судили за то, что она украла в одном из самых дорогих ювелирных магазинов Южной Калифорнии бриллиантовое кольцо стоимостью 22 с половиной тысячи долларов. При этом обвиняемая никого и пальцем не тронула, никому не угрожала, не применяла оружия, просто взяла кольцо и ушла, а персонал магазина даже бровью не повел и любезно расшаркивался перед ней до самых дверей, уговаривая заходить еще.
Сидящая в заднем ряду Хэлли Бэрри тоже во все глаза рассматривала воровку. От актрисы не укрылся разочарованный жест Дорис в ее адрес, и — что скрывать? — она огорчилась. Хэлли почему-то страшно хотелось понравиться сидящей на скамье подсудимых женщине. Как они смогут общаться, если Дорис от нее закроется? А общаться им необходимо, потому что одна из голливудских студий предложила Хэлли Бэрри сыграть Дорис Пэйн в фильме, сценарий к которому уже пишется. Как же редко выпадает по-настоящему интересная роль, даже если ты и получила уже свой «Оскар», как Хэлли! А то, что сыграть эту женщину — захватывающее приключение, актриса не сомневалась. Продюсер будущей картины Джастин Берфилд некоторое время назад общался с Дорис по телефону и вежливо поинтересовался: не возражает ли она, если о ее жизни снимут фильм?
Согласится ли сотрудничать со студией и помочь поточнее воссоздать ее образ? Судя по всему, Дорис пришла в восторг.
История с картиной о Дорис Пэйн тянулась уже несколько лет, и только сейчас Хэлли Бэрри дали прочесть более или менее утвержденный вариант сценария, вот она и приехала на суд, чтобы живьем увидеть свою героиню и, если позволит судья, поговорить с ней. 60 лет блистательной карьеры воровки — это что-нибудь да значит!
На вопрос секретаря суда о роде занятий Дорис Пэйн с достоинством произнесла:
— Ворую драгоценности.
— Ваша профессия, мэм? — повысил голос секретарь.
— Ворую профессионально.
Собственно, слухи о необыкновенной женщине столь экзотической профессии распространились после нашумевшего на всю страну телеинтервью со знаменитым лос-анджелесским адвокатом Блэр Берк, бравшейся защищать только богатых и знаменитых и по какой-то причине сделавшей исключение для Дорис Пэйн. В офисе Блэр Берк в свое время можно было встретить Мела Гибсона, Леонардо Ди Каприо, Кифера Сазерленда, Куин Латифу… Сегодня на суде мисс Берк тоже присутствовала, однако лишь в качестве свидетеля со стороны защиты.
— Дорис — человек экстраординарный, — заявила Блэр Берк, — исключительных душевных качеств. И ее реальная жизнь куда фантастичнее, чем те часто высосанные из пальца сюжеты, в которых играют мои знаменитые клиенты.
Судья Уильям Лебов, услышав комплимент душевным качествам обвиняемой, скривился в ехидной улыбке:
— С каких пор патологическое, неисправимое воровство стало относиться к выдающимся душевным качествам, мисс Берк?
— Ваша честь, вы учитываете, в каких условиях выросла обвиняемая?
В наступившей тишине вдруг раздались всхлипывания — подсудимая очень красноречиво дала понять залу, что условия действительно были ужасными...
…Дорис выросла в шахтерском городке Слаб-Форк в Западной Виргинии.
Ветхие, грубо сколоченные дома черных обитателей напоминали коробки, оконные проемы которых заделывали картоном.
До сих пор ей снится, как скрипит по ночам от ветра этот картон. В единственной комнате жили 8 человек: мать с отцом и дети, Дорис — младшая. Вода — в колодце за полкилометра, по полу бегали крысы, и дети с ними играли, стараясь поймать за длинные хвосты. Старшие братья развлекались тем, что привязывали плененных крыс к колченогой табуретке, и зверьки отчаянно трепыхались, пытаясь вырваться. Отец... Как же Дорис до сих пор ненавидит это чудовище, хотя он давно в могиле! Огромный негр с дюжими кулачищами и налитыми кровью глазами с утра отправлялся в забой. Перед работой он зычно орал на мать, чтобы та поторапливалась с двумя жалкими бутербродами — это было все, что жена могла ему дать с собой.
Сейчас никто не помнит, что творилось в 30—40-е годы в маленьких шахтерских городках, какие там царили нищета и бесправие. Наличных денег за свой труд шахтеры не получали, «заботу» об их быте полностью брала на себя угледобывающая компания. Она предоставляла рабочим жилье и обязывала отовариваться только в собственных магазинах — понятное дело, в счет будущей зарплаты. Эти магазины так и назывались «pluck-me» — «обмани меня». В субботний вечер отец обычно бывал зол как собака и пьян в стельку. Мать он бил смертным боем; каждую ночь дети, затаившись, слушали, как мама рыдала, а отец сыпал смачными ругательствами, главным из которых было слово «проститутка». В городке мать Дорис считалась первой красавицей, в нее были многие влюблены, потому что она была не черной, а происходила из индейцев чероки; всю последующую жизнь это служило предметом хвастливой гордости Дорис.
И кожа у ее матери была цвета кофе с молоком, вот как у нее; и фигура не негритянская вовсе, а изящная, хрупкая. Мать была почти настоящая леди, она заставляла Дорис учиться, разрешала ей бегать в кино: в городке имелся убогий кинотеатр, который дети прозвали «хромоногим», потому что здание сильно кренилось на одну сторону. Но в кино черных пускали только на последний ряд, и то если его не занимали белые, поэтому часто приходилось разворачиваться и искать другие развлечения.
Болезненную для Америки проблему сегрегации черных адвокат Блэр Берк упоминала всякий раз, когда ей доводилось защищать Пэйн. Закон об отмене сегрегации появился только в 1964 году, когда Дорис исполнилось 34. Сейчас уже трудно себе это представить, но в те годы она не могла переступить порог одного с белыми кафе, посещать общую школу...
Да ее оттуда гнали взашей!
А ведь Дорис мечтала стать балериной, обожала танцы и бегала с девчонками по клубам, чтобы подрыгаться под музыку. «Черных балерин не бывает, дорогуша, забудь об этом!» — объясняла мать. Черных? Но в ней же течет кровь индейцев чероки!
Однажды 16-летняя девушка, превратившаяся в юную красавицу, очень похожую на мать, робко рассматривала ювелирные украшения в магазине своего знакомого Билла Бенджамина, зажав в кулаке денежку, которую мать дала на подарок за то, что дочь хорошо закончила учебный год, — первые в жизни Дорис часы. От лежавшей в витрине роскоши захватывало дух. Едва не проглотив язык от волнения, Дорис попросила Билла показать ей самые скромные золотые часики, и он, желая похвастаться перед потрясенной чернокожей девчонкой, вывалил на прилавок целую гору часов.
Кроме них в магазине в этот час больше никого не было. Дорис со страхом — как бы что-нибудь не сломать! — примерила одни часики, потом другие, третьи… Мелодично прозвенел звоночек, и в магазин вошел белый мужчина. У продавца тотчас изменилось выражение лица, и он грубо закричал на девушку:
— Ну-ка, ты, мразь, ничего здесь не трогай и убирайся!
Сейчас Дорис Пэйн 83 года, но если кто-нибудь думает, что ей легко вспоминать о том времени… Рассказывая про этот эпизод из своей жизни, Дорис доставала белоснежный платочек и вытирала самые настоящие слезы.
Тогда она немедленно выбежала из магазина и лишь на улице обнаружила, что последние часики, которые примеряла, красуются на ее запястье.
— Мистер Бенджамин, вот, — протянула она некупленный товар продавцу, пугливо втянув голову в плечи.
Кто знает, может, именно после этой истории Дорис сообразила, что вовсе не обязательно платить за покупку, иногда можно просто отвлечь продавца, и он не будет обращать на тебя внимания...
Нет, она вовсе не начинала с кражи бриллиантов, как часто писали в газетах, всего лишь таскала мелочевку — заколки, ленты, игрушки, могла уйти в нижнем белье или платье, которое примеряла, надев под то, в котором пришла. Дорис проделывала все это легко, непринужденно, всем улыбаясь, нахваливая товары, заговаривая зубы продавцам историями про своих детей.
К тому времени их у нее уже было двое: сына Рональда она родила в 18 лет от своего одноклассника, дочь Ронни — еще через пару лет от какого-то подмигнувшего ей музыканта джаз-клуба, которого и видела-то всего пару раз.
Денег, ясное дело, не хватало, перспектива работать всю жизнь санитаркой в доме престарелых, куда Дорис устроилась после школы, не слишком ее вдохновляла.
Свою первую серьезную ювелирную кражу Дорис совершила не раньше 1967-го или 1968 года, сейчас она уже не может этого толком припомнить, во всяком случае, сегрегацию уже точно отменили... Ее трясло мелкой дрожью от волнения в автобусе по дороге в Питтсбург, куда она ехала на свое первое крупное дело.
И если в автобус садилась самая обычная молодая чернокожая женщина в цветастом платье и дешевых бусах, то в один из ювелирных магазинов Питтсбурга вплыла уверенная в себе смуглая дама в широкополой шляпе и элегантном шерстяном костюме. У Дорис был врожденный вкус, и она быстро научилась копировать манеру одеваться, рекламируемую белыми моделями в журналах. В магазине она проделала ровно то, что потом будет повторять с небольшими вариациями по всему миру в течение следующих 50 лет. Правда, в тот, самый первый раз она чувствовала себя трепещущей дебютанткой на большой сцене и очень боялась, что ее дебют провалится.
— Я выхожу замуж за господина Роннера, — промурлыкала Дорис продавщице. — Так счастлива! Вот уж никогда не думала, что стану женой такого человека.
Вы, возможно, слышали о нем? Самый известный адвокат в Пенсильвании… Хочет подарить мне кольцо, которое я сама выберу…
И дальше под милые рассказы про то, как мистер Роннер сватался, как Дорис уговаривала папочку согласиться на этот брак, на прилавке оказалось несколько самых дорогих бриллиантовых колец. Примерив одно и любуясь на свою руку вместе с лебезящей перед богатой клиенткой продавщицей, Дорис вдруг воскликнула, показывая в окно:
— Ой, вон проехала машина моего жениха! У него тут офис неподалеку!
Пока продавщица ротозейничала на проезжавший мимо автомобиль, Дорис быстренько стянула с пальца кольцо и уронила его в широкий карман юбки.
— Может, теперь мне примерить вон то? — сладко промурлыкала она девушке за прилавком, демонстрируя ей полное отсутствие украшений на своих пальцах, — мол, все, что до этого мерила, она сняла и вернула. Надев другое кольцо, Дорис долго с сомнением вертела его на пальце, надела на другую руку, вздохнула и наконец предложила примерить самой продавщице.
— На вашей руке смотрится красивее, — заключила Дорис. — Можно я подумаю до вечера, какое все-таки выбрать?
— Разумеется, мэм, — прелюбезно ответила продавщица, сняла кольцо со своего пальца и стала убирать товар.
Тем временем Дорис вежливо распрощалась, пожелала девушке наилучшего дня и, стараясь сохранять достоинство, выплыла из магазина. За углом ее ждало такси.
Плюхнувшись на сиденье, она велела ехать на автобусную остановку. Кольцо стоило целых 13 тысяч, и от него нужно было как можно скорее избавиться. Дорис отправилась в соседний Кливленд, отыскала на окраине города ломбард и продала кольцо подозрительному цветному за 8 тысяч, даже не думая торговаться. Никто не спросил у нее там ни имени, ни документов.
Кто бы мог подумать, что кража драгоценностей окажется таким простым и приятным занятием? Главное — уметь очаровать продавцов, все остальное — дело нехитрой техники, в которой Дорис с каждым разом совершенствовалась. Но разве она не сделала с помощью появившихся денег много добра? Адвокат Блэр Берк постоянно упирала на это. Ведь Дорис заставила-таки мать уйти от отца, несмотря на то что это чудовище обещал найти их и прирезать.
Симпатичная квартирка в Кливленде, куда она перевезла родительницу и своих детей, казалась им всем сказочным замком. Теперь у них есть водопровод, и мать, открывая кран, благоговейно, как на чудо, глазела на текущую струю. Ее дочь выбилась в люди, раз у них теперь есть такая роскошь! Дочь же врала, что ее за хорошую работу перевели из официанток в менеджеры и что ей помогает друг.
Друг в самом деле имелся: огромный пузатый Бейб Брунфилд, пленивший ее сердце тем, что когда-то — единственный изо всех ее знакомых — учился в университете Алабамы. Бейб был хозяином дешевой кливлендской забегаловки, и кто кому помогал — еще вопрос! Дорис, несомненно, делилась с ним выручкой и со временем полностью переложила на Бейба труд сбывать краденое.
Первый звоночек прозвенел в 1970-м, когда Дорис остановили у продуктового магазина какие-то люди в штатском и попросили следовать за ними.
«Полицейские!» — догадалась Дорис. В участке смертельно перепуганную женщину допросили и... отпустили: она убедила законников, что всего лишь похожа по описаниям на женщину, которая крадет из магазинов драгоценности. Надо же, оказывается, ее давно разыскивает полиция!
При этом мисс Пэйн вовсе не собиралась оставить свое опасное занятие, просто решила вести себя осторожнее и затаиться на некоторое время. В драгоценностях Дорис разбиралась уже неплохо и знала, что по-настоящему изысканные вещи продаются не в Америке, а в Европе, куда ей так хотелось попасть. Но примет ли ее Европа?
В смысле сумеет ли она пустить пыль в глаза тамошним продавцам, вдруг они сразу раскусят, что Дорис самозванка?
До Парижа мисс Пэйн добралась в 1974 году. Сердце выпрыгивало из груди от радости, когда она гуляла по Елисейским Полям и глазела по сторонам. Ее мечта сбылась! Дорис из заштатного городишка Слаб-Форк в столице Франции! С шиком одетые парижанки потрясли ее воображение, это вам не аляповатая Америка, здесь все по-другому: сдержанные пастельные тона, шарфики, беретки, а какие туфли! С ума сойти! Открыв для себя бульвар Осман, эту торговую Мекку Парижа, Дорис потратила целое состояние, чтобы одеться, как самая настоящая француженка. Здешние дамы оказались куда приветливее американок, они не брезговали ею, напротив, им можно было задать сотню вопросов и заодно проверить производимое ею впечатление.
А она и впрямь выглядела великолепно: наряды отлично сидели на ее изящной фигуре, удачно подобранная пудра высветляла лицо и придавала ему неповторимый смугло-молочный оттенок; высоким скулам и выразительным миндалевидным глазам Дорис позавидовала бы и кинозвезда.
— Где в Париже можно прогуляться? А пообедать? — задавая эти невинные вопросы, Дорис пыталась войти в роль богатой беспечной дамы.
Ей указали на Булонский лес и сад Тюильри, самые дорогие и роскошные рестораны, туда ходят только те, чья жизнь совершенно удалась… От этих слов у Дорис кружилась голова, но все же отправиться в столь волшебные места без спутника она робела. Пока не время, она еще не освоила роль настолько хорошо…
Тут и там в городе встречались проститутки.
Мимо этих вульгарных девиц мисс Пэйн шла, гордо задрав голову, в ее взгляде сквозило презрение. Продаться мужчине! Как это низко! Мать внушила ей твердые моральные принципы: только по любви и никогда за деньги! В тот первый раз в Париже Дорис решила ничего не воровать, ибо ее целью был Монте-Карло...
Там, в магазине Cartier, продавалось то, что ей страстно захотелось получить. На залитой солнцем Дворцовой площади, куда Дорис добралась электричкой из Ниццы, ей все показалось яркой декорацией: и сам дворец, и окружавшие площадь дорогие отели, и разодетая в пух и прах публика. Разыскав магазин Cartier, Дорис смело двинулась на разведку.
Она обрядилась в серебристое шелковое платье с роскошной пряжкой, широкополую шляпу и темные очки, в руке была зажата изящная сумочка. Ступив в это царство роскоши, поначалу мисс Пэйн оробела от мраморной отделки и огромных картин в золоченых рамах; ноги приросли к полу — куда она сунулась?! Бежать! Но ее вдруг словно понесло к прилавку. Очаровательно улыбнувшаяся продавщица указала ей на бархатное кресло.
Надо же... Дорис не выгнали сразу, не вызвали полицию, значит, она похожа на даму, имеющую право переступить этот порог?! В душе, объятой страхом, одновременно плескался детский восторг. Как бы невзначай Пэйн бросила, что она супруга владельца американской судоверфи и приехала сюда с мужем в отпуск. Услышав это, продавщица стала еще любезнее и выложила перед Дорис все сокровища своего магазина.
Выйдя от Cartier, на сей раз ничего не прихватив, Дорис присела в кафе неподалеку и вскоре поймала взгляд лучезарно улыбавшегося ей мужчины лет 55, а может, больше — она всегда плохо определяла возраст белых... Красивый, ухоженный, загорелый, с яркими синими глазами. Настоящая кинозвезда. Между прочим, он таковым и оказался. Это был Отто Премингер. Когда голубоглазный незнакомец представился, Дорис чуть не захлопала в ладоши от восторга, да она же его знает! Видела и «Человека с золотой рукой», и «Анатомию убийства»! Отто наговорил ей кучу комплиментов и предложил прогуляться по набережной. Она тотчас согласилась, запоздало спохватившись, что, может, стоило немного поломаться.
Отто легко поддерживал ее сбоку за локоток, отчего Дорис шла с неестественно выпрямленной спиной и искоса поглядывала по сторонам: видит ли нарядная гуляющая публика, какого мужчину она отхватила?
Вот только зачем она, дура несчастная, брякнула про мужа — владельца судоверфи? Но слова уже сорвались с ее языка.
— Ваш супруг не станет возражать, если я приглашу вас на яхту? У нас сегодня небольшая вечеринка.
Дорис чуть не задохнулась от счастья.
— Мой муж, понимаете ли, э-э, дело в том, что мы в разводе, поэтому… Я с удовольствием…
Яхта оказалась огромной, с несколькими палубами и кучей гостей. Повсюду стояли сервированные столы, напугавшие Дорис своим изобилием. Среди столь изысканной публики ей еще не доводилось бывать. Казалось, что тут собрались одни знаменитости и всех их она видела в кино.
Но уж Фей Данауэй там присутствовала точно! Ее-то Дорис узнала сразу! По непонятной причине Премингер никому ее не представлял, хотя она придумала себе красивое имя Оливия Мунк. Когда наконец гостей пригласили отужинать, Дорис с Отто оказались в укромном местечке в конце стола и заказали лобстеров, Дорис их обожала. Когда блюдо принесли, она вдруг спохватилась, что не знает, как к нему правильно подступиться, и начала внимательно присматриваться к ловко клацающему щипцами кавалеру. Наконец почувствовав прилив звериного голода, Дорис плюнула на приличия, схватила клешню руками, принялась ломать панцирь и жадно обсасывать, как собака кость. Закончив, она стыдливо взглянула исподлобья на Премингера. Тот лучезарно ей улыбался.
— Вы потанцуете со мной? — наклонился к ней Отто.
— Конечно, — принужденно улыбнулась Дорис.
Но, черт подери, она не умела танцевать все эти медленные танцы белых! Неистовый темпераментный джаз — вот ее родная стихия; поэтому отдавив после нескольких па Премингеру все ноги, промямлила,что немного устала.
Сколько бы потом обвинители и защитники ни говорили ей комплиментов, какая, мол, она хорошая актриса, — все враки, грош цена ее игре, на самом деле она способна удерживаться в роли только перед прилавком с россыпью колец, а в жизни куда ей! Ее истинная природа так и норовит выскочить наружу.
Они встречались с Премингером целую неделю. Гуляли, обедали, по вечерам он уводил ее поразвлечься в красивый отель с фонтаном. Дорис все ломала голову: разведен? Его жена умерла? А вдруг это ее шанс?
Однажды утром Отто не пришел. Дорис долго высматривала знакомую высокую фигуру в кафе, но напрасно. Через некоторое время она увидела его в другом кафе в обществе красивой белой леди! Бешенство ударило ей в голову. Как же так? А она? Сейчас она подойдет и ударит его, плюнет в лицо этой наглой сучке, перевернет их стол! Заметив Дорис у входа, Премингер быстро встал и, преградив ей дорогу, прошипел:
— Жена приехала, разве сама не видишь? Сгинь, мы же расплатились.
Дорис опешила; актер в самом деле каждый день совал ей деньги «на шелковые чулочки и конфетки», заверяя со смехом, что в Монте-Карло это хороший тон.
Она не хотела брать, но он всякий раз настаивал.
Такого отчаяния Пэйн никогда до этого не испытывала. Ей плюнули в душу, над ней поиздевались, ее гнусно использовали, ей нанесли оскорбление... Она не просто рыдала, она по-звериному выла, расцарапала себе лицо ногтями, а потом, взяв маникюрные ножницы, решительно полоснула ими по руке... Но, испугавшись, быстро пришла в себя и замотала рану платком, чтобы остановить кровь.
Через пару дней она появилась на пороге магазина Cartier: не возвращаться же домой пустой! Объясняя свою неулыбчивость, Дорис пожаловалась продавщице, что у нее утром умерла свекровь, чудная, добрейшая женщина.
И вышла из магазина, унося в кармане золотое кольцо с квадратным бриллиантом в десять карат. Ценник толком рассмотрела только в такси, увозившем ее в аэропорт Ниццы: ничего себе добыча! На бирке стояла цифра с 9 нулями!
Ее арестовали в аэропорту Ниццы в очереди на паспортный контроль. Заметив приближающихся копов и сообразив, что это, видимо, за ней, Дорис в последнюю минуту успела сунуть кольцо в рот. Ее обыскали, заставили снять сапоги, ничего не нашли, но все равно арестовали. Закашлявшись в полицейской машине, Дорис поднесла ко рту платок, выплюнула кольцо и ловко отправила в сапог. Вот и попалась! Почему она всегда считала, что выйдет сухой из воды? Ведь Бейб научил ее всевозможным предосторожностям: в магазинах она всегда называла себя разными именами, никогда не брала в одном месте и даже в одном городе больше одного кольца, дружок справил ей несколько поддельных паспортов.
Откуда Дорис было знать, что за ее скромную особу плотно взялась полиция и что в родной Америке создана особая группа, которой поручили ее поимку?
Как бы то ни было, в Монте-Карло не оказалось места, где содержат женщин-преступниц, и суда Дорис пришлось дожидаться в номере 4-звездочного отеля.
Однажды утром она разыграла приступ астмы и добилась того, чтобы ее отвели в клинику через дорогу. Отпросившись там в туалет, она, не долго думая, вылезла из окна первого этажа и сбежала, добравшись на такси до вокзала. Оказалось, что первая же электричка, в которую она вскочила, следовала в Париж.
Там Дорис быстренько обзавелась рыжим париком и белым халатом, густо напудрилась и нацепила роговые очки с плюсовыми диоптриями. В парижском аэропорту все прошло без осложнений, через семь часов беглянка была уже в Нью-Йорке, а еще через два часа сбыла с рук чертово кольцо за 148 тысяч долларов.
Вернувшись к себе в Кливленд, Дорис на пару лет затаилась, и полиция потеряла ее след. Дети давно жили отдельно, под боком оставалась только больная, постепенно выживавшая из ума мать, к которой Дорис была очень привязана. Со своим дружком Бейбом Брунфилдом она давно разругалась в дым, возникавшие время от времени интрижки — по большей части с соседями — не имели серьезных последствий. История в Монте-Карло, когда ее приняли за проститутку, так обломала Дорис, что всякое желание обустроить личную жизнь у нее пропало: все мужики — козлы!
И черные, и белые. Впрочем, может, дело в том, что, насмотревшись в детстве на страдания матери, Дорис никогда по-настоящему не хотела замуж.
Она все еще была красива, особенно когда одевалась и укладывала свои непослушные жесткие волосы в прическу. Как-то ею увлекся знаменитый черный джазовый пианист Джон Льюис, приезжавший в Кливленд со своим оркестром; играл до утра в ее честь, потом без конца поднимал за нее тосты, тащил танцевать и лез целоваться, но она оставалась холодна как лед.
Через какое-то время Дорис обнаружила, что соскучилась без дела, и ей захотелось встряхнуться, да и средства на жизнь почти иссякли.
Она снова навестила Европу, на сей раз Женеву и Милан; улов был недурен. Именно в Италии из окна отходящего от перрона поезда она увидела вскочивших на подножку в последний момент полицейских. Это за ней! Сорвавшись с места, Дорис кинулась в соседний вагон и, запаниковав, выпрыгнула из состава перед следующей остановкой. Полдня пролежала в кустах со сломанной ногой (на всю жизнь так и осталась небольшая хромота), пока ее не обнаружили фермеры...
…Охотившаяся за Дорис Пэйн спецгруппа вышла на нее только в 1984 году.
— Я вошел в квартиру женщины, укравшей драгоценностей, наверное, больше чем на миллион долларов, и просто не поверил своим глазам, — рассказывал один из сыщиков.
— Это было запущенное жилище бедной афроамериканки, каких тысячи по всему Гарлему. Стирка в тазу, заваленные хламом комнаты, перед телевизором сидит какой-то черный хмырь, потрепанный, немолодой, судя по виду, кокаинист: как оказалось, сожитель хозяйки! Я уж думал, мы снова ошиблись адресом! А где же богатство?!
А собственно, зачем оно ей? Дорис и так нормально. В жизни она носит цветастую бесформенную одежду, в которой ей удобно, и крупную дешевую бижутерию, какую носила мать и какую обычно носят ее товарки. Никаких денег в квартире не обнаружили. Ее сын Рональд — тяжелый наркоман, и Дорис долго лечила его в дорогой клинике. Ничего не помогло, и теперь она просто посылает ему в Луизиану деньги.
Дочь Ронни ее презирает и не дает видеться с внуками, но когда совсем на мели, не брезгует обратиться к матери. Дорис потратила целое состояние на то, чтобы спасти умиравшую от рака мать, и все же та умерла. Обреченные глаза больных в клинике, куда приходила к матери Дорис, вывернули ей душу, и почти все, что удавалось время от времени раздобыть воровством, мисс Пэйн отдавала онкологическому госпиталю в качестве благотворительных пожертвований. Полицейские вытаращили глаза, когда узнали, что преступницу, которую разыскивает Интерпол, в клинике считают чуть ли не святой, а священник местной церкви говорит о ней со слезами умиления: мол, всегда подает нищим, раздает одежду, жертвует на храм.
И все-таки Дорис Пэйн арестовали. Тогда ей дали всего год, потому что ее вызвалась защищать сама Блэр Берк, заинтересовавшись ее историей, о которой узнала из газет.
Дорис отсидела срок, а потом попадалась еще и еще. В Техасе, Колорадо… В 1998 году в Колорадо Дорис Пэйн вынесла из магазина кольцо стоимостью 57 тысяч долларов, тогда ее осудили на три года. В 2005 году снова попалась на краже в Лас-Вегасе, потом в Сан-Диего. И вот сейчас, в апреле 2014 года, опять предстала перед судом.
Почему эта женщина не может остановиться? Потому что, словно старой актрисе, давно вышедшей в тираж, ей время от времени хочется опять выйти на сцену. И тогда перед зеркалом она старательно красится, пудрит лицо, подводит глаза. В шкафу моль почти съела дорогие платья, но кое-что надеть еще можно. Что скажешь, не вышло из нее настоящей леди, вот о чем она по-настоящему горевала!
Хотя нет, вовсе не леди она стремилась стать! На самом деле к роскоши она равнодушна; наряды интересовали ее только в молодости, да и то лишь как необходимая часть роли; ей никогда не были нужны и бриллианты — они кажутся Дорис просто блестящими стекляшками. Может, ее призвание — театр? Интересно, бывают актрисы одной роли? Впрочем, почему одной? За те 15 минут, что Дорис сидит перед прилавком с драгоценностями, она успевает сплести продавцам всегда новую убедительную историю: то она вдова знаменитого актера, то супруга владельца «Формулы 1», то дочь чайного плантатора… Причем Дорис всегда вживается в роль и сама верит в то, что говорит. 15 минут. Увы, богатой и успешной она может прикинуться только на эти 15 минут перед прилавком… Возможно, это самые счастливые минуты в ее жизни.
После того как об истории самой успешной «бриллиантовой воровки» Соединенных Штатов растрезвонили журналисты, стали раздаваться голоса, что негуманно сажать в тюрьму старую женщину на пять лет, ведь для 83-летней обвиняемой это будет скорее всего пожизненное заключение. С другой стороны, совершенно ясно, что пока Пэйн таскают ноги, она будет продолжать воровать!
На последнем судебном слушании слово снова взяла Блэр Берк и произнесла страстную речь:
— Никакого наказания Дорис Пэйн вообще не заслуживает, ведь своими действиями моя подзащитная всего лишь предлагает обществу вернуть ей социальный долг. Она воровала драгоценности не из ваших кошельков! Она таскала вещи исключительно из супердорогих магазинов, где кража любого товара с лихвой покрывается страховкой.
Понесший убыток магазин получает сумму, порой превышающую стоимость украденного кольца…
— То есть ее действия неподсудны? — накинулся на Берк возмущенный прокурор. — А почему бы ей в свое время не попробовать вырваться из нищеты? Как другие афроамериканцы? Как та же Хэлли Бэрри, присутствующая здесь?
Все дружно повернули головы в сторону голливудской актрисы, про которую на время забыли. Хэлли страшно смутилась, ей никогда не приходилось бывать в такой идиотской ситуации, и тут на помощь ей пришла Дорис:
— При чем здесь эта фифа? У нее мать белая!
Хэлли вспыхнула и хотела было огрызнуться, но, посмотрев на худую сутулую Дорис, вдруг пробормотала:
— Я тоже считаю, что мисс Пэйн можно отпустить.
Она… необыкновенная.
…Тем не менее Дорис Пэйн получила максимальный срок — пять лет, что вызвало бурную дискуссию в прессе и обществе. Спустя некоторое время Хэлли Бэрри удалось встретиться с Дорис, чтобы обсудить подробности будущей роли.
— Слушай, помоги мне сбежать отсюда, детка, и я все тебе выложу про себя как на духу, — шепнула ей Дорис. — Они еще столького про меня не знают…
Подпишись на наш канал в Telegram