Любовь, которая не нашла меня в 17 лет, не заметила в 20, да и в 30 обошла стороной, наконец настигла в 42. Несмотря на то что на первом же свидании в СИЗО Саша сказал, что поймет, если я больше не приду, тройное колечко «Вера, Надежда, Любовь» осталось на моей руке. И я пришла.
Я выросла в простой семье, окончила единственный тогда в Советском Союзе техникум гостиничного дела, и в общем-то ничто не предвещало крутых поворотов. Работать начала администратором в киевской гостинице «Братислава» общесоюзной сети «Интурист». Там же познакомилась с Владимиром Дубовицким, который спустя несколько лет станет моим мужем… У меня так бывает — пересечешься с человеком несколько раз, пройдет сколько-то времени, и он входит в судьбу.
Группа «Электроклуб» приехала в Киев на гастроли.
Вообще в Интурист по правилам можно было селить только иностранцев, но в городе шел какой-то большой фестиваль, и все гостиницы оказались забиты. Попросили помочь нас. Я долго уговаривала директора принять музыкантов (Ну как же не поселить таких звезд, как Ирина Аллегрова и Виктор Салтыков?!), и он уступил.
Сообщаю радостную новость администратору «Электроклуба», а он с каким-то гонором мне еще говорит: «А это приличные номера? Приедет директор, он привык жить только в люксах»! Я пожала плечами: «Скажите, пожалуйста, какой… Вообще-то мы вас выручаем». И вот после концерта прибыл «Электроклуб»: Витя Салтыков, музыканты, девчонки с разовыми пропусками «гость», последними заходят Ирина Аллегрова с мужем Владимиром Дубовицким.
Выглядит он странно — опухшие руки, ноги, красные глаза, да и идет еле-еле… Ирина Александровна просит срочно вызвать доктора. Врач «скорой», которая приехала на наш вызов, потом рассказала, что отродясь такой аллергической реакции на цветущие каштаны не видела. Мне же и в голову не пришло, что «пациент» и есть тот самый великий и ужасный руководитель, который останавливается исключительно в люксах — больно уж он выглядел несчастно. Думала, муж солистки, и все. Глубокой ночью Ирина спустилась к стойке администратора, к моей то есть: «Танечка, а нельзя ли попросить хотя бы бутерброды? Муж пришел в себя и очень хочет кушать». Разбудила бармена — у меня не было ключей от бара, — раздобыли Дубовицкому еды.
За что мне вручили контрамарки на концерт «Электроклуба», на который, кстати, если память не изменяет, я пошла со своим молодым человеком.
Мы собирались вскоре пожениться, несмотря на неудовольствие родителей с обеих сторон, которые считали, что сначала надо как следует встать на ноги, а уж потом думать о свадьбе. Помогать нам они отказались, и мы, люди молодые, смелые, решили устроить все самостоятельно. С двух зарплат купили обручальные кольца, начали копить на наряды и само мероприятие… Но тут в Киев на гастроли приехала группа «Мираж», и моего любимого пригласили попробовать себя в роли клавишника. Классика жанра: он уехал, она осталась. Поначалу моталась к нему, ездила по гастролям за компанию.
Это было ужасно увлекательно! Переезды, разные города, кроме того и творчество не было мне чуждо — в детстве я пела в коллективе, нас даже приглашали в Москву, снимали в популярной телепередаче «Веселые нотки». Да и Наташа Ветлицкая, тогдашняя солистка «Миража», с которой мы быстро подружились, пугала: «Чтобы сохранить отношения, надо постоянно быть рядом. А твой все время в разъездах, девчонки липнут — музыкант…» А я, конечно, хотела сохранить! «Может, пойдешь к нам костюмером?» — однажды спросила она. И вот наврала и дома, и на работе с три короба, только маме призналась, но уже практически на перроне, и рванула в Москву. Стала работать костюмером группы «Мираж».
Поселилась в удивительном месте — в заброшенном особняке на Беговой, рядом с заправкой. На первом этаже этого здания была бухгалтерия какого-то завода, а в мансарде обрели пристанище музыканты, мечтающие покорить столицу своим творчеством.
Музыка и песни совершенно разных стилей доносились из разных уголков дома, делая его похожим на музыкальную школу. Когда обитатели мансарды объединяли свои усилия, получались настоящие джазовые или рок-концерты! Я с теплотой вспоминаю то время. «Мираж» постоянно гастролировал, и ночевала я там редко, но всегда радовалась каждому выходному, чтобы вновь услышать музыку, живущую в особняке на Беговой.
До сих пор говорят, что не было в «Мираже» костюмера лучше Тани Овсиенко! По своей хохляцкой натуре я кинулась наводить комфорт — полотенчики индивидуальные, помнила, кому чай, кому коньячку… Нарядов у Наташи было много — родители ее жили в Швейцарии и детям ни в чем не отказывали.
В общем, не работа, а сплошное удовольствие.
Судьбу мою на 180 градусов развернула история неожиданная, но банальная. «Чесы» в то время были страшные — по три-четыре концерта в день, а в месяц и сосчитать сложно! Мы были в Барнауле, когда Наташа заболела так, что ее увезли на «скорой». А билеты проданы, и деньги руководитель «Миража» Литягин возвращать людям не захотел. Решил подобрать похожую светленькую девочку. И тут взгляд директора группы Букреева падает на меня с ворохом свежевыглаженной одежды в руках. «Зачем искать? — говорит. — Вон Овсиенко наша еще и поет! Она и выручит! Правда, толстая как корова…» Так я впервые вышла на большую сцену.
Боялась страшно! «Мираж» тогда был невероятно популярен, собирал стадионы. Одна радость — петь не требовалось, только открывать рот под фонограмму. Полетела в магазин индийской одежды «Ганг», купила там настоящее сари, тут — булавочка, там наживила, и вышло дивное концертное платье! Микрофон был старомодным, со шнуром, поэтому из опасений, что я могу запутаться и навернуться, мне не позволили брать его в руки, а приказали смирно стоять у стойки.
Наташа сначала улетела в Москву, вскоре и вовсе решила покинуть коллектив, а мне предложили стать солисткой. Тут уж на одних нервах скинула килограмм 18 одним махом! Модная юбочка из кожзаменителя села как на картинках в журнале! Со мной заключили соглашение, что я не завожу отношений с мужчинами, не выхожу замуж и не вмешиваюсь в «творческий процесс».
Давно уже не секрет, что хорошенькие девочки «Миража» были просто лицами на сцене, вокал же звучал в записи. Кто-то потом обвинял нас в жульничестве… С одной стороны, справедливо. С другой — время тогда было специфическое, да и у девочек-марионеток своего мнения быть не могло — делали, что велели…
И тем не менее не устаю повторять, что «Мираж» на самом деле стал первой фабрикой по выпуску популярных артистов в стране. Все девочки-мальчики, бравшие старт в группе, потом уверенно уходили в свободное плавание, правда, с разной степенью успешности. Мой киевский жених ушел работать в другой коллектив, да и я замуж больше не хотела — солистка же, карьера у меня!
В Донецке на записи программы «50Х50» выступали и «Мираж», и «Электроклуб».
У каждого коллектива «подписанный» автобус. И вот после выступления вхожу в свой, а на переднем сиденье, рядом с водителем, расположился Дубовицкий с цветочком. Я решила, что ошиблась автобусом, и хотела выйти. «Нет, нет! — остановил Владимир Григорьевич. — Все правильно! Вы меня просто немного подвезете до гостиницы! Я еду к Володе Маркину». «Прикольно, — хмыкнула про себя я, — какой-то мужик с цветочком на ночь глядя едет к Маркину. Ну-ну…» Я даже не вспомнила, что это тот самый муж Аллегровой, который в прошлую нашу встречу помирал от аромата каштанов. Приехали в гостиницу, и, согласно доброй традиции, вся группа собралась в самом большом номере немного перекусить-выпить. В разгар ужина входит Владимир Григорьевич и громогласно, театрально интересуется: «А здесь ли самая моя любимая девушка?!» А кроме меня и костюмера и девушек-то нет…
Подходит ко мне: «Можно вас на минуту?» Коллектив лицами изображает сложную гамму чувств: мол, не ходи с ним, переманивать будет. Но вышла — что мне сложно, что ли? «Может, мы могли бы встретиться в Москве, обсудить творческие планы в спокойной обстановке?» — спрашивает. «Позвоните, если хотите», — и дала номер домашнего телефона. Конечно, к тому моменту я уже вспомнила, кто он такой…
А у меня же постоянно полный дом народу. В один день звонит Дубовицкий: «Можно тебя забрать?» «Нет, у меня гости, как их оставлю? Лучше, — говорю, — сами приезжайте». Отказался. Та же история повторилась и в следующий раз, а на третий уже не выдержал — сам прибыл.
Вокруг наш обычный тарарам: кто-то бренчит на гитаре, другие пьют шампанское, на всю катушку звучит «Дым над водой» группы Deep Purple, плюс котята кошки, которую я приютила, а она коварно сделала меня многократной бабушкой, шмыгают у всех под ногами...
«Таня, вы не согласились бы поехать со мной к Игорю Николаеву?» — сложным взглядом окидывая обстановку, предлагает Владимир Григорьевич. Знакомство с самим Игорем Николаевым, пишущим для Аллы Пугачевой, — это же как по Олимпу прогуляться! Собралась в два счета. На «Мерседесе» оранжевого цвета помчались к Николаеву.
Встретила нас жена Игоря Лена. Сам же Николаев стоял буквально в дверях готовый выйти. «Скоро вернусь, располагайтесь пока», — поприветствовал нас и ушел. Сначала мы все сидели на кухне, затем Володя вышел в соседнюю комнату, побренчал на рояле, а потом наступила тишина — судя по всему, задремал…
Лена была вежливой, но поглядывала недобро, оно и понятно: с Аллегровой она дружила, а тут вот привез, что называется, на ночь глядя... Неловкая ситуация. В душе я кляла себя на чем свет стоит: как можно было поверить, что будет действительно знакомство с Николаевым?! Вова-то, наверное, надеялся, что посидим, выпьем, Игорь с Леной спать пойдут, тут уж какие-нибудь шуры-муры у нас и сложатся. Однако в план вмешались неувязки. Николаев явился домой только под утро, видно, у него уже был или начинался роман с Наташей Королевой. Сам Дубовицкий уснул, а мы с Леной проболтали всю ночь и подружились. Злая я на него была как собака. Думала, все выскажу, когда с утра домой повезет. Но духу у меня хватило только на детское: «Как вам не стыдно?»
Через месяц мы с Дубовицким снова столкнулись на гастролях.
Я сидела с Колей Расторгуевым и, как сейчас помню, вслух завидовала Ольге Кормухиной: «Вот бы мне такие вокальные данные!» Владимир Григорьевич какое-то время, как коршун, нарезал вокруг нас круги, а потом попросил меня отойти в сторонку: «Тань, у тебя в квартире разный народ тусит, можно и я поживу недолго? Мы поссорились с Ириной, а к родителям не хочу — придется объясняться, будет скандал...» В «миражевской» квартире на Варшавке действительно кто только не перекантовывался — музыканты, актеры, знакомые знакомых, сама я там появлялась довольно редко, поэтому сказала: «Живи, мне не жалко».
Прибыл Дубовицкий с телевизором и блоком сигарет «Честерфилд», чем ужасно меня развеселил. Я на следующий день улетела на гастроли, за хозяйством приглядывать осталась моя сестра. И вот созваниваемся с ней, спрашиваю: мол, как жилец? И Вика рассказывает: такие страсти, такие переживания, что ее даже в машине забыли! Поехали они вместе с Владимиром Григорьевичем, уже не помню куда, а по дороге он решил заехать к жене на «небольшой разговор». Дома оказалась Лала, конечно, папа, слезы… У Иры внезапно пошла носом кровь. Вова кинулся помогать. Потом они оба долго плакали. К своему оранжевому автомобилю он вернулся только утром, напрочь забыв про Вику. А сестра сидела в машине, потому что не могла ее бросить. «Таня, давай соберем его вещи и отправим Вову домой! — говорит. — Тут столько слез, что уже и я переживаю!»
У меня близких отношений с Владимиром Григорьевичем не было, легкий флирт и не больше, думала, вернусь и скажу: «Хватит валять дурака, отправляйся домой!»
Однако и тут вышла неувязочка... 22 октября, прилетаю, Домодедово задержало рейс, поэтому все происходит поздним вечером. Дубовицкий бросился в глаза сразу. Еще бы! Посреди зала прилетов в белоснежном фраке и с воздушным шариком с надписью «I love you» на палочке. «Сюрприз! — говорит. — У тебя день рождения, давай отметим!» Поехали к Стасу Намину в Парк Горького. Вечеринка, в ходе которой Володя зачем-то сказал официанту, показывая на меня: «Это моя будущая жена», — удалась на славу.
А у меня ж «Мираж» — ни отношений, ни брака нельзя. До Литягина уже дошли слухи, что у Овсиенко на Варшавке бывает продюсер «Электроклуба». Пришлось Владимира Григорьевича прятать, пока ему не надоело. «Я не мальчик!» — сказал и отправился говорить с Литягиным. Пообещал много — телеэфир («Мираж» ни разу не показывали по центральному телевидению) и помощь в раскрутке. Но Андрюша решил, что все подвох, ему отводят глаза, чтобы увести артистку…
Очередной Новый год мы встречали в Киеве. Наконец «Мираж» сняли и должны были выпустить в эфир в праздничной передаче. Перед «ящиком» расселась вся семья, родители радовались — куда там, дочку по телевизору показывать будут! Наконец появляется группа «Мираж», а солисткой выступает Екатерина Болдышева. Показалось, что меня накрыло тонной дерьма…
Мои не понимают, спрашивают: «А ты где?» Позвонила Литягину и сказала, что на ближайших гастролях он может петь сам, возможно, даже дуэтом с Катей Болдышевой. Он поступил со мной так же, как и со всеми моими предшественницами — просто выбросил. Потом было общение с людьми, которые обеспечивали нашей группе «крышу», — «стрелка», проще говоря. Нужно было, чтобы обе стороны (т.е. я и руководители группы) высказали свои претензии и пожелания, а уж «крыша» подведет всех к общему «знаменателю». Собрала всю смелость в кулак и сказала, что благодарна «Миражу», но теперь хочу быть сама по себе. «Стрелка» закончилась тем, что мне отдали четыре песни — «Музыка нас связала», «Где ты, мой новый герой», «Я больше не прошу», «Наступает ночь», — и отпустили на все четыре стороны.
Вроде разобрались. Но еще долго кто-то вмешивался в ситуацию. Звонили с угрозами маме, сестре, отцу, говорили, что лучше бы Татьяна ваша сама вернулась в Киев, иначе помогут. Страшно не было, а вот то, что тревожили моих родных, разбудило во мне чувство злости и где-то даже воинственности. Я решила, что точно никуда не уеду, буду отстаивать право на собственные имя и место под солнцем!
Впрочем, решиться на борьбу легче, чем понять: а с чего же начинать? Будущее мое казалось туманным и неопределенным. Я ушла из группы, которой хотела посвятить жизнь. Володя подтягивал все свои связи и возможности, но на «миражевской славе» это было сделать ох как нелегко, даже Владимиру Григорьевичу с его авторитетом... И все-таки он собрал команду профессионалов — композиторов, авторов, продюсеров, стилистов, познакомил меня со многими талантливыми людьми.
Некоторые стали для меня гораздо больше, чем просто коллегами. Они — друзья, члены семьи, родные мои люди. Вот Игорь Архипов, Гоша, как зовут его друзья, мой продюсер и концертный директор, он рядом уже 20 лет — уникальный же человек! Что он, помимо концертной деятельности и записи песен, только для меня не делал! Больше мою жизнь проживает, чем собственную. А ведь очень талантливый музыкант! Есть много всего, за что я бесконечно благодарна Гоше и его семье, но один момент до сих пор вспоминаю с особенной теплотой. Перед ответственным, моим «заявочным» концертом в главном зале страны, в «России», мы сильно потратились на оркестр, звук, свет — в общем, на полный набор, а на концертное платье денег осталось не очень...
Так вот мама Гоши, Александра Семеновна, вручную (хотя глазки ее почти не видели) расшивала мое концертное платье бусинками и пайетками, превратив в настоящее произведение искусства!
Имиджем моим в основном занимался Владимир Григорьевич: велел много загорать, по-модному «зализывать» волосы и не забывать «случайно» расстегнуть пуговку на блузке. Сам он находился в состоянии затяжного развода, который то «точно-точно, и я туда не вернусь», то замораживался и забывался. Аллегрова звонила — надо Вове передать его любимый стакан с подстаканником или просто сообщить, что отдает мне самое дорогое. Володя повторял свою коронную фразу: «Не понимаю этого: люблю — не люблю. Есть семья, и она святое». Пришлось, в общем, мужчине побегать.
Помню, очередной Новый год, и Володя поехал поздравить Лалу, вручить девочке подарок. Мы принимали гостей, и он твердо обещал вернуться к полуночи. И вот в 12 часов нет, в час нет… Гости понимающе переглядываются, кто-то начинает утешать… Вдруг звонит Ирина: «Володя доехал?» «Да никуда он не доехал, нет его», — начинаю пугаться я. До утра разбирались, куда мог пропасть Дубовицкий. Потом вдруг позвонил Владимир Григорьевич, который был не в курсе нашего перезвона, и сказал, что он еще у Аллегровой, потому что уснул. Ну это такие маленькие женские радости… Никаких конфликтов с Ирой на самом деле не было, так, иногда подкалывала, бывало, перед концертом: «Ну что, все подаешь? Чай пьет прежний? Спит, как всегда, до обеда?» В глубине души я, конечно, понимала, что за шуточками стоят вполне серьезные переживания.
Песни «Странник мой», «Фотография 9Х12» я впервые услышала у Игоря Николаева, с которым наконец нормально познакомились. Сразу поняла, что про Дубовицкого, и настолько пронзительно, что, честно говоря, снова испытала острое желание вернуть его в семью! Николаев ведь так пишет, когда есть эмоциональная драма... А однажды попросила написать песню мне, Игорь засмеялся: «О чем? У тебя все ровно-гладко, не за что зацепиться!»
Год прошел, а Дубовицкий с Ириной все разводились. Наверное, если у нас были бы близкие отношения, меня задевало б. Но их не было, и мы прекрасно вместе работали и просто общались. Вова очень помогал мне с карьерой, даже сам снова встал за клавиши.
Проболтать могли всю ночь напролет. Да и внешне мы выглядели как обычная пара. Вместе выходили отдыхать, придумали свой домашний язык, дарили друг другу подарочки, оставляли записки вроде: «С Новым годом! Все остальное ты знаешь. Люблю. Целую. Твой Вовик». Не было только страсти, того, что обычно притягивает мужчину и женщину друг к другу. Но когда долго находишься рядом с кем-то, поневоле начинаешь приглядываться: а может, все-таки попытаться влюбиться? Я вроде не уродина, да и Вова — человек неплохой, уважаемый в обществе, талантливый музыкант и продюсер, привлекательный мужчина... Да и нет ведь больше никого! В конце концов он даже развелся… Впрочем, наверное, мы никогда не поженились бы, если бы Украина не решила отделиться от России. И мне с украинским паспортом стало проблематично существовать — ни на гастроли за границу спокойно не выехать, ни вернуться в Москву.
«Будем делать фиктивный брак», — заявил Вова.
Как бы то ни было, а замуж я ни разу не выходила, поэтому расписываться хотела в свадебном платье, и все тут! Я была на гастролях, когда позвонил Володя: «Я договорился! 17-го у тебя гастроли, 18-го женимся в Москве, а 19-го ты вылетаешь… У тебя же есть дивное черное платье, которое ты в Лондоне купила, а у меня — белый фрак». «Вов, ты попутал чуть — это невеста должна быть в белом!» — вышла из себя я и начала названивать подружкам, умоляя примерить белое свадебное платье, которое подошло бы мне. Девчонки взяли напрокат платье, придумали какие-то цветочки на голову… Алена Апина была моей свидетельницей, шафер Дубовицкого, Филипп Киркоров, безбожно опоздал...
А жених мой здорово поскользнулся при выходе из подъезда и в белом фраке рухнул в лужу! Расписывались мы в том же загсе, в котором Володя разводился с Ириной Александровной. Женщина, которая зачитывала нам официальный текст, добавила: «Владимир Григорьевич, надеюсь, это ваше последнее посещение нас с целью связать себя узами?» Дубовицкий женился в третий раз. Несмотря на обилие «добрых» знаков и примет, отгуляли весело: Державин пел «Чужую свадьбу», обнявшись почему-то с Вовой, Лола Милявская обыгрывала всех в бильярд, Игорь Николаев пришел с Наташей Королевой — они уже были женаты.
Тут надо сделать небольшое отступление, а то будет непонятно. Незадолго до того, как я получила статус супруги, к нам прибился 14-летний мулатик. Тамбераджа Сергей Джорджович однажды просто возник в дверях: «Можете дать автограф?»
А черненький совсем… «Странно, — улыбаюсь, — вы ж обычно рэп слушаете…» «Я — вас! И Алену Апину!» — видел лисенок, что Аленка часто ко мне заходит. На следующий день снова стоит у двери: «А хотите, я буду гулять с вашими собаками?» Я узнала, что парень — сирота, детей — пять человек мал мала меньше — тянет бабушка. Естественно, она с радостью отдала его в помощники. С собаками Сергею Джорджовичу гулять требовалось часто, поэтому он просто у нас поселился.
Ну так вот. Приехали мы после свадьбы домой. Вроде первая брачная ночь и все такое. Прошу новоиспеченного мужа помочь расстегнуть длинную молнию на платье. «Пусть тебе Сережа расстегнет», — сказал Вова и завалился на кровать. Как я его лупила этим платьем, скрученным в жгут!
«Танька! Ну я же выпил, я спать хочу!» — уворачивался Дубовицкий. «Развод!» — подытожила экзекуцию я. Села с платьем в обнимку на табуретку и заплакала. Мимо торжественно и независимо продефилировала мышь…
Утром мы, конечно, помирились. И потекла наша странная семейная жизнь.
— Вас все считали идеальной парой!
— Потом я часто анализировала, как мы могли производить такое впечатление 18 лет подряд? А ведь ничего удивительного нет — не было ни ревности, ни ссор, ни эмоций на людях. Потому что не было в принципе. Мы даже жили, как правило, в соседних комнатах, чтобы, упаси бог, не наступить на личное пространство другого. Собирали застолья, ездили в гости к родителям...
Помню, бабушка моя спрашивает: «Дитянко, человика маешь?» — « Да, бабушка». — «Гарный?» — « Гарный!» — « Бье?» — «Не-е…» — «А чего?» Одна она заподозрила, что если «не бье», что-то тут не так!.. Она жена-украинка старого образца, из тех, для кого «Муж сказал — бог сказал». Кстати, во многом я с ней абсолютно согласна.
Попытки высечь хоть какую-то искру были с обеих сторон. И мы правда очень старались! Жили по разным съемным квартирам, и в каждой я пыталась создать хоть какое-то подобие дома. Чтобы разместить нашу одежду, брала молоток, вбивала два гвоздя и растягивала канатик.
Владимир Григорьевич с детства привык пить горячее молоко на ночь. О’кей — бокал всегда ждал его на столе вечером, с утра это был стакан кипяченой воды.
На кухне я все делала, как мои мама и бабушка. Пока просыпается, умывается, я готовлю омлет. Садится за стол, тащу тарелку и слышу: «А вилку?» Конечно, я принесла бы вилку сразу после омлета! Поставишь чашку и сразу слышишь: «А сахар?» Отношения — это всегда работа, повторяла я про себя избитое клише и… работала. Завожусь из-за вилок-ложек? Значит, надо накрывать стол целиком, а уж потом будить Дубовицкого. Но все равно время от времени точный мужнин глаз находил в сервировке какую-нибудь брешь. Гастролей тогда было много, и однажды я взмолилась: «Можно возьму домработницу? Нет больше моих сил!»
Я приезжала с гастролей, целовала Вову, мы болтали за ужином и расходились в свои спальни. На следующий день просыпались, ели омлет, надевали красивую одежду и отправлялись проведать тусовку.
Иногда ездили по заграницам. Все было неплохо, но все чаще мне казалось, что меня замуровали заживо и ничего уже со мной не произойдет. Искры пробегали, но пламя из них почему-то не возгоралось…
Вопрос: «А как же дети?» — пришел не сразу, но когда возник... Вся моя женская суть требовала ответа! Это природа, и против нее не попрешь. Ни одна девочка не мечтает быть одинокой и, к примеру, петь на сцене. Или заплатить за карьеру балерины возможностью иметь малыша. Девочки мечтают о правильной семье, где оба родителя, много детей, и про то, как они заплетают косички своим дочкам. Это потом они вырастают и становятся дурами, которые упускают время в угоду чему-то… И все страдают! Даже те, кто никогда в этом не признается!
Я же здоровая как лошадь, могла бы родить и ездила бы себе дальше на гастроли… К нехватке нежности, любви, страсти добавилось острое ощущение нехватки ребенка. Я очень дорожила дружбой Вовы, уважала его, но говорить на эту тему с ним у меня не получалось. Искать кого-то на стороне... Я даже представить себе не могла, как это будет выглядеть. «Здрасьте, я Таня Овсиенко, певица, жена Владимира Дубовицкого, продюсера то есть, таки да, глаза вас не обманули. А вот не могли бы вы помочь мне в одном деликатном деле…» Ну не кошмар ли? Девчонки советовали хотя бы время от времени заглядывать в Женский клуб, что, наверное, и стоило бы сделать, чтоб хоть не одеревенеть окончательно, но я даже на это не отважилась — чего уж говорить о том, чтобы родить!.. И настал тот момент, когда я решила, что такова, видно, моя судьба, и смирилась.
Отчаяние, случалось, поднималось, но я его контролировала. Давила работой. Как говорил Владимир Григорьевич: «Танька — лошадка на длинную дистанцию» — я родилась в год Огненной Лошади…
Впрочем, был между нами маленький договор о том, что если кто-то из нас встретит человека, которого полюбит, может смело говорить второму, и это будет нормально воспринято. Но на моем горизонте было пусто…
О том, что у Володи появилась Юля, мне доложили добрые мои подруги по шоу-бизнесу на съемках программы «Большие гонки». Восприняла спокойно: у многих мужчин, которые давно женаты, появляются юные девушки. Дубовицкий не устоял перед Мисс Россия-2003 — да ну и черт с ним… Обижало разве то, что не сказал сам. Вскоре у Володи и Юли родилась дочка, о чем меня снова довольно оперативно проинформировали все те же «настоящие подруги».
Удивительно, но их Машенька появилась на свет в тот же самый день, что и наш Игорек, только на 10 лет позже. Да, к тому времени у нас с Дубовицким уже был сын.
Про Игорька я не могу рассказывать в контексте своей остальной жизни, про него просто нельзя рассказывать в каком-либо контексте. Он — мой ангел, моя любовь, мой свет и мое спасение! Со времени нашей с Володей непонятной свадьбы прошло 5 лет. Очередные гастроли: сборный концерт на стадионе в Пензе, потом благотворительная акция в местном Доме малютки. Деток было много, все тянули ручки — кто за конфетами, кто просто просил подержать. И только один мальчик оставался безучастным к общему веселью, предпочитая грустно смотреть на все это со стороны. Взгляд его ковырял душу.
«Что с ним?» — спросила у медработника. Оказалось, у малыша (ему было 2 года и 7 месяцев) тяжелейшая патология сердца, мать его, юная особа, написала отказную сразу после родов. Его мужественное сердечко изо всех сил качало кровь, вырос грудной горбик, счет шел на недели… Оперируют такие непростые штуки только в Москве, а у пензенского Дома малютки на это ни средств, ни связей. И не было мне с той самой минуты покоя…
По возвращении домой мы с Гошей пулей полетели в Бакулевку. Но даже в прославленном Центре сердечно-сосудистой хирургии никто не хотел браться за такой запущенный случай. И только профессор Михаил Анатольевич Зеленикин, наш с Игорьком ангел-хранитель, сказал заветное «да». В каждой своей молитве по сей день благодарю его… Я оплатила операцию, подписала все бумаги об ответственности, и Игорька привезли в столицу.
Мы сильно рисковали. К операции готовили месяц — слишком маленьким было содержание кислорода в его крови, боялись, легкие не управятся.
Перед хирургическим вмешательством прямо в больнице Игорешку окрестили. Знала и верила, что не оставит нас господь! Через три дня после операции моего мальчика перевели из реанимации в обычное отделение. Он умел говорить только одно слово — «бибика» и, когда я приходила его навещать, просто молча улыбался. Через 15 дней мне сказали, что Игорька можно забрать домой. Я впала в панику. Во-первых, думала, что после сложнейшей операции ребенок должен находиться в больнице довольно долго, ему нужен постоянный медицинский присмотр. «Вы мне отдаете его умирать?»
— прямо спросила я у врача. Тот засмеялся: «Мальчик абсолютно здоров, организм восстанавливается быстро, почему же вы не верите?» Во-вторых, забирать куда? К тому моменту я уже твердо решила, что ни в какую Пензу Игорек не вернется, но чтобы вот так через две недели и надо принять главное решение…
Вова знал, что я помогаю какому-то ребенку, но был не в курсе насколько. Мужу я позвонила с очередных гастролей: «У нас есть сын». «Надо подумать», — сказал Дубовицкий. «Не надо думать, я ставлю тебя перед фактом», — ответила я и набрала телефон Дома ребенка. «А мы знали, что так будет! — сказала директор. — Приезжайте оформлять бумаги!» Игорька мы с Володей решили усыновить как положено. О боже, как же это было долго! Я ни на минуту не могла оставить малыша. И бумажную волокиту, и общение с чиновниками, а все это тянулось и тянулось целую вечность, взвалил на себя мой прекрасный Гоша.
Да уж, натерпелся он со мной…
Фамилию Игорьку я решила дать двойную. Видно, хохляцкая кровь моя сыграла, в суде я написала «Дубовицкий-Овсиенко». Правда, поскольку я была в браке, оставили только Дубовицкого, сказав, что мальчик по достижении 16 лет сможет взять двойную фамилию, если пожелает. Если честно, я даже обрадовалась. Долго боялась, что Игоря захочет разыскать и забрать биологическая мать, а Дубовицкого найти гораздо труднее, чем мелькавшую на экране Овсиенко… Не поверите, я даже выкрала медицинскую карту Игоря с той, чужой фамилией и подложила новую. Я стала самой счастливой женщиной на свете, матерью, и не собиралась с этой фантастической радостью расставаться!
Взахлеб звонила друзьям-знакомым, спрашивала, где покупают памперсы, где — развивающие игрушки и книжки, в каком парке лучше гулять с маленьким мальчиком...
В свое материнство я провалилась с головой. И не было большего удовольствия, чем готовить для малыша обеды — вся моя нерастраченная любовь морем выплескивалась в детские тарелки! А уж когда Игорек назвал меня мамой, я летала: «Вот это и есть настоящее! Наконец я живу!» Он забрал все мое сердце целиком: странные отношения с Вовой, концерты, песни — все отодвинулось и перестало волновать. Появились новые этапы — детский садик, школа, повторная операция на сердце.... Вова участвовал в воспитании сына не очень, отшучивался: «До 14 лет он твой, а уже потом мой», — кстати, так и произошло.
Дочка Володи и Юлии родилась накануне его 50-летия, я ему купила подарок — брендовый костюм.
Так вот, когда одна добрая душа сообщила, что у мужа моего, кажется, пополнение, конечно, я набрала Вову. Он во всем признался, но осторожно-осторожно. Видно, опасался, что закачу скандал. Я, напротив, очень искренне сказала, что рада их счастью, тем более что девочка родилась в тот же самый день, что и наш Игорек. «Вов, нам, наверное, надо разводиться поскорее», — говорю. «Ты права, надо подавать бумаги», — серьезно ответил муж, но и тут слукавил — очень быстро выяснилось, что развод уже почти состоялся безо всякого моего участия. Ну да бог с ним. Игорь воспринял все спокойнее некуда. Сын практически не видел нашей совместной жизни — когда я с ним жила в Москве, Владимир Григорьевич обитал на даче, потом мы просто менялись местами...
В честь нашего развода по обоюдному согласию и без претензий Вова даже сделал красивый жест — подарил мне «Мерседес» роскошного перламутрового цвета.
Игорьку исполнилось пятнадцать, когда в мою жизнь ворвалась эта ужасная история с арестом Александра, о которой чуть позже. Надо было и работать, и ездить по СИЗО, все складывалось плохо, а сынок подзабросил учебу, пользуясь тем, что контролировать его мне стало сложновато. Английский, который вроде бы неплохо у него шел, стал совершенно ужасным. Плюс переходный возраст, когда на все появляется свое, не всегда правильное мнение. И тогда я позвонила Вове: «Ты можешь мне помочь с Игорьком? Возможно, стоит отправить его в какой- нибудь лагерь в Штатах, заодно и язык подучит…»
И Вова ответил: «Я — с радостью и всем, чем смогу». Сначала был лагерь, потом сын поступил там в колледж. Игорю в США понравилось, появились друзья, в общем, жду его от каникул и до каникул, приезжает — наглядеться не могу.
А под Новый 2014 год неожиданно вернулась самая сложная для меня тема. Игорь стал редко звонить, не всегда отвечал на мои СМС. Я очень переживала, заливалась слезами и не понимала, с чем это может быть связано. Спрашивала у него. «Нет, что ты, мамочка, тебе показалось...» И вот перед праздником мне позвонил Вова, поздравил с наступающим, выразил надежду, что все у меня наладится, а потом неожиданно добавил: «У Игорька все хорошо, учится блестяще, у него много друзей. И знаешь что… Юля настояла на том, чтобы я ему все рассказал».
Показалось, что я умираю…
Я сама хотела рассказать Игорю его историю, думала подобрать нужные слова, подождать, когда он повзрослеет! Непростые истории ведь хочется получше взвесить, неосторожно сказанным словом можно убить отношения, человека… Представляла, как мы с Вовой сядем перед Игорьком и все ему объясним. А тут… Не было ревности! Я боялась, что Владимир Григорьевич рассказал ему все по-мужски и как-то поранил сердечко, которое и так многое выдержало.
Перестала есть, спать, хотела видеть сына, собиралась лететь в Америку. Позвонил Игорек сам. Сказал очень по-взрослому: «Мамуль, я все знаю, но это ничего не меняет в наших отношениях». Я очень ждала его летнего приезда, чтобы можно было посмотреть в глаза, обнять.
Приехал. И на второй день, уже ночь была, предложил выпить чаю; мы сели на кухне, и он спросил: «Мамуль, а я кто?» И я начала рассказывать с самого начала… Просидели до утра, спать пошли, когда эмоций был уже перебор. Перед глазами проносились картинка за картинкой нашей с Игорешкой жизни, от начала и до этой минуты. Когда он был совсем маленьким, я подолгу носила его на руках, напевая «баюшки-баю». А если совсем сил не оставалось, укладывала в кроватку, и Игорешка, помогая мне, трогательно укачивался сам — обнимая себя ручонками, раскачивался из стороны в сторону. Затем просил «Дай юку, мама!» — и крепко держа мою руку, засыпал. И вот сейчас, когда я вошла в его комнату и после всех этих непростых разговоров присела на край уже не детской кровати, Игорь прижал к себе мою руку, как тогда, когда был совсем крохой…
Не могу передать словами, что чувствовало мое сердце, мое материнское сердце! Я продержалась весь наш нелегкий разговор, а тут разрыдалась в голос. От счастья, конечно!
К этим уже пережитым нами временам и интересующим его вопросам мы возвращаемся до сих пор. И мне нравится, что сын все понимает, а что-то даже помогает понять мне самой. «На отца не злись, я сам спросил. Вообще-то я все понял еще в классе четвертом». А мне ведь действительно примерно в то время звонила мама — Игорек часто бывал у бабушки в Киеве (мамочка очень помогала мне с сыном!) — и сказала, что он признался — есть у него секрет, но он не может поделиться им даже с мамой, ни с кем не может… Мы с ней тогда головы сломали, думая, о чем это он?..
Сейчас многие мне говорят, что Игорь очень похож на меня внешне. Не знаю насчет черт лица, но манера речи и общая эмоциональность действительно схожи. И это очень приятно!
…Вернусь к своему скоропостижному разводу. Какими бы ни были отношения с Володей Дубовицким, они были в принципе. Когда он ушел, началось настоящее одиночество. И давалось оно мне очень тяжело. В какой-то период лечила работа, но ее стало не так много, как когда-то, и привычно прикрыться ею уже не получалось… Игорешка взрослел, у него появлялось все больше интересов вне дома. Не люблю слово «депрессия», но, наверное, это была она. Усталость, разбитость, потеря ориентиров… Я уперлась в спорт, убеждая себя, что надо держать марку. Бред, конечно. Бегала, прыгала, отжималась, потому что только так получалось измотать организм настолько, что голова переставала бесконечно анализировать: почему у меня все так?
Однажды, сидя в студии, после записи красивой медленной композиции сняла наушники и поняла, что больше не могу.
Надо куда-то уехать, сменить обстановку! Иначе и до настоящего срыва недалеко. Бежать я решила к морю и прямо из студии рванула в аэропорт.
Крым обожаю с детства. Мы часто с сестрой ездили туда отдыхать с родителями, а позже уже и со своими детьми. Снимала жилье и каждый раз думала, как было бы здорово когда-нибудь купить тут собственной домик для мамы с папой, чтобы приезжать к ним или отправлять на каникулы детишек. Но все не было возможности. А вот один из моих товарищей выстроил для своего немаленького семейства коттедж на побережье и приглашал к себе: «Комнат хватает, как устанешь от Москвы, просто позвони и прилетай».
Несколько раз, когда я приезжала в Крым без семьи, останавливалась у него.
И вот звоню с просьбой спасти меня от суеты городской, усталости, а быть может, и от самой себя. «Конечно, приезжай, — говорит, — только у меня сейчас друг гостит». Рассуждая, что вряд ли кому-то помешаю, потому что собиралась проводить время в основном на море, отправилась. Добралась уже поздним вечером. Встретили меня, как всегда, гостеприимно и тепло, до ночи просидели на кухне, о том о сем болтали с хозяином дома, да и разошлись спать каждый на свой этаж!
Проснулась с первыми лучами солнышка. Решила пробежаться к морю хорошо знакомым и, кстати, непростым маршрутом.
Но мы же легких путей не ищем — мы голову приехали в порядок приводить! Было очень рано, поэтому, завидев впереди на «своей» тропинке высокую мужскую фигуру, я удивилась. Кому-то еще не спалось! Когда я обгоняла любителя утренних пробежек, он улыбнулся. На обратном пути обогнал уже он… И мужчина симпатичный, и смотрит оценивающе… Какой уж тут спорт!
Но настоящее потрясение ждало меня впереди. Когда я вернулась к дому своего друга, в бассейне плавал тот самый утренний бегун! Оказалось, что это и есть гость, про которого говорил мне хозяин дома. Вечером нас представили друг другу.
«А нас уже знакомили», — заметил Саша. Когда он начал вспоминать какие-то подробности и детали, я просто испугалась: «Ну ничего себе, что с памятью делается!
Не помню, и все тут!» — а вслух абсолютно искренне извинилась. Мы действительно пересекались к тому моменту раз пять, начиная с периода первого «Миража», но я не помнила ни одного. Оказалось, даже на премьеру «Ночного дозора» ходили в одной компании, а потом общались на афтерпати! Всех помню, а его нет! Вот это да!
На следующий день все собирались в храм на воскресную службу. И Саша, с которым мы перешли на «ты», спросил: «Пойдешь?» « Конечно», — ответила я. Всю ночь провертелась — и платье нужное не взяла, и надо было перед отъездом забежать в салон… То и дело выходила курить на балкон, смотрела на звезды, на ночное море и лунную дорожку. И думала, думала... В итоге проспала! Не попала на службу.
Потом были романтическое свидание в ресторане и бесконечные прогулки по побережью. Мы говорили, говорили — не наговориться нам было! Не хотелось расставаться с Сашей ни на минуту! Мне впервые было так хорошо и спокойно, и я совсем не хотела возвращаться. Что ждало меня в Москве? Карусель безрадостных будней…
Когда я все же уехала, начались постоянные звонки и переписка. А вскоре Саша пригласил меня в Италию. Было это шесть лет назад, но я прекрасно помню, как то ли в белокаменном городе невест Остуни, то ли рядом с живописными руинами Колизея я несмело произнесла: «Сашка, мне кажется, я влюбилась!» Мы не планировали официальных шагов, не заглядывали далеко в будущее, мы с ним ровесники, то есть взрослые люди, которым давно некуда торопиться. А если уж совсем честно, я опасалась говорить на серьезные темы, несмотря на то что хотела отношений и той страсти, которую до этого момента почему-то не удалось испытать...
За спиной маячил так называемый брак, да и привыкла быть одна.
С Сашей все и так складывалось хорошо. К чему еще что-то? Вот она любовь, такая вкусная, такая сладкая, что просто ешь ее! Отношения вышли на новый этап, когда у нас появилось собственное гнездышко в Ялте, так сказать семейное! Те же утренние пробежки любимой тропой к морю и обратно, а вечерами музыка, свечи, разговоры и дом, полный нежности и счастья! Я была на седьмом небе!
Собиралась приехать в Ялту 23 февраля, а 21-го Саша вдруг перестал отвечать на мои звонки и сообщения. Я занервничала. Он сильно простудился, неделю болел, попросила подружку забежать к нему проведать и занести лекарства.
Она перезванивает и говорит, что весь подъезд оцеплен, кругом люди в масках, Саша сидит в гостиной в наручниках. Поначалу я даже решила, что это шутка. Когда поняла, что ситуация серьезнее не бывает, на следующее же утро вылетела в Ялту. Все было опечатано — квартира, машина, а главное — никто не хотел мне говорить, где теперь Саша.
Охранник внизу, обычно немного подобострастный, встретил очень зло — видно, успел ознакомиться с прессой… А заголовки были один чернее другого, все собралось — покушение на убийство, убийство, пожизненное... Меня прошиб ледяной пот. Я поняла, что понятия не имею, чем Саша занимается, никогда не лезла в то, что называется мужскими делами. «А может, это бизнес-разборки?
Может, его похитили или вообще убили?» — лихорадочно соображала я. Где же искать? Всю ночь я моталась по СИЗО Симферополя, Севастополя, Ялты с его фотографией. Нигде не могли мне сказать, кто арестовал Сашу и куда его увезли. В конце концов я пригрозила, что напишу заявление о пропаже человека, и одна женщина-полковник надо мной сжалилась — сказала, что Саша у них.
На третий день он мне позвонил: «Танюш, меня арестовали, но все будет хорошо. Найди адвоката и попытайся добиться справедливости». И начались три года скитаний по тюрьмам: Симферополь, Матросская тишина, питерские Кресты и снова Москва... Следствие затянулось и, как мне казалось, оно никогда не кончится. Впрочем, дело было действительно громким, на причастность к нему проверяли слишком много разных людей и, надо отдать должное, разобрались же в итоге!
Адвокаты много чего мне объясняли, но их язык был непонятным, незнакомым. Я никогда не сталкивалась с этой стороной жизни. Мне и через год думалось: то, что происходит, это не со мной, потому что не может быть со мной…
— Вот вы говорите, заголовки были про убийства, рейдерские захваты, мафию, — значит, тоже читали. И при этом толком не знали, чем человек занимается. Не опасались ли, что самые страшные истории могут оказаться правдой?
— Поначалу я вообще в основном боялась и плакала. Я не прокурор, чтобы с ходу отличить правду от лжи, но никогда не поверила бы, что Саша может быть замешан в том, что называют особо тяжкими преступлениями.
Слишком другой он человек! Мы много с ним говорили, про бизнес он действительно не рассказывал, но в остальной его жизни закрытых тем не было. Добавил спокойствия и тот факт, что мне, не приходящейся подследственному никем, разрешили свидания. Это означало, что ничего серьезного в его действиях не ищут. Я ходила на каждое заседание суда. Возила передачи. Мы писали друг другу письма, Сашкиных у меня 450, моих к нему и того больше!
Очень поддержали меня все, кто вместе со мной верил в невиновность Саши, — родители, друзья, родственники. Боясь оставаться наедине со своими мыслями и бедой, я просто мозг им выносила и днем, и ночью. Надеюсь, они простят меня за это. Но была и другая сторона: ситуация с Сашей лично мне открыла глаза на многих людей, с кем дружба вроде бы складывалась ближе не бывает.
Когда мы попали в беду, я не знала элементарного: где искать хороших адвокатов, как выстраивать свое поведение.
Понимала, что, конечно, я отдам все деньги, но с моей феерической удачливостью обязательно не туда и не тому. А к кому побежишь за советом? Конечно, к старым друзьям! Особенно сведущим и компетентным. Сначала замолчали мобильные. Потом секретари в приемных не соединяли, а советовали записаться на прием… Я не гордая, записывалась — давала человеку шанс не потерять наши отношения окончательно, вспомнить про многолетнюю дружбу. Да и сама надеялась. Мое самолюбие ждало 15 минут, потом я вставала и уходила.
Я никого не виню — потеряла и отпустила. Хотя это были болезненные потери. В глубине души понимаю, что общение со мной тогда могло не лучшим образом сказаться на чужих карьерах… А сейчас и вовсе думаю: как хорошо, что они так открылись именно сейчас! Иначе до пенсии не подозревала бы, что за люди рядом со мной, кому я отдаю душу и сердце…
4 июня Саша попросил продлить ему почту, чтобы выписать прессу и было что почитать летом. Он не сомневался, что на следующий же день на очередном заседании ему продлят содержание под стражей. А огромную библиотеку СИЗО он уже почти всю освоил. Я шутила, что выйдет на волю академиком. Мне же не хотелось продлевать почту. Почему-то видела в этом дурную примету: продлю почту — продлят и следствие. В общем, решила: «Дома читать будет!» Заседание 5 июня началось в 11 часов, а в 11.20 коллегия ушла для вынесения решения, которое обещали объявить в 14.45.
Когда никто не вышел ни в 16 часов, ни даже в 17, адвокаты замаялись, а я подумала: «Как хорошо, что долго! Значит, спорят, и будет что-то новое». Я была готова просидеть там сутки, потому что решали и мою судьбу. В начале десятого всех пригласили в зал заседаний. Я будто оцепенела и не смогла заставить себя войти. Так и осталась сидеть в коридоре, поэтому судьбоносное «Освободить из-под стражи» прослушала. Не знаю, сколько раз я переспросила адвокатов: «Правда? Это правда?» — быть может, раз сто. Ответ «Свободен, оправдан, сейчас выйдет» мне хотелось слышать еще и еще! Свиделись, обнялись, сколько так простояли, не помню… Я теперь точно знаю, что такое вера, надежда, любовь!
Сейчас мне предстоит много чему учиться заново, а быть может, даже узнавать впервые. Выбросив в урну свое «сама себе хозяйка», жить и дышать в унисон с любимым!
Благодарим Лотте Отель Москва за помощь в организации съемки
Подпишись на наш канал в Telegram